Текст книги "Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки"

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Самуэль Азар, уравновешенный и образованный человек, заявил: «Я не собирался предавать Египет. Взрывной механизм я выбросил в море, потому что не хотел причинить вред ни в чем не повинным людям и моей стране».

Марсель Нинио ничего не рассказывала о том, как с ней обращались в тюрьме. Она была молода и привлекательна, так что нетрудно себе представить, что там происходило. Дважды она хотела покончить с собой, пытаясь выброситься из окна в полицейском управлении. Оба раза это ей не удалось. На суде Нинио держалась мужественно. Когда ее попросили повторить признания, которые она сделала на следствии, она ответила: «Я не помню, что я говорила. Они пытали меня».

29 января были вынесены приговоры. По сути своей они не соответствовали степени виновности подсудимых.

Моше Марзук, молодой доктор, формально возглавлявший каирскую группу, но не принимавший участия в операции «Сюзанна», был приговорен к смерти. Самуэль Азар, снедаемый противоречиями между своим моральным долгом по отношению к Египту и к Израилю, и потому согласившийся на участие в операции лишь в последний момент, также был приговорен к смерти.

Виктор Леви, возглавивший диверсионный отряд, убежденный и преданный своему делу человек, – к пожизненным каторжным работам. Филипп Натансон, также действовавший по убеждению, – к пожизненному тюремному заключению. Роберт Дасса, тоже сознательный участник операции – получил пятнадцать лет. Марсель Нинио, не принимавшая личного участия в диверсиях, – была приговорена к тому же сроку. Майер Зарран и Меир Миюхас, случайные участники диверсий в Каире – к семи и пяти годам, соответственно. Еще двое участников были оправданы.

Кармона, египетский еврей, о котором мало что было известно, так же как Беннет, покончил с собой до начала процесса.

Если диверсионные акты, которые предшествовали этому громкому показательному процессу, не оказали никакого влияния на отношение Запада к новому египетскому режиму, то смертные приговоры, вынесенные Марзуку и Азару взволновали западную общественность. Никто, во-первых, не верил в справедливость выдвинутых против группы обвинений, но самое главное – факт вынесения смертных приговоров расценивался как нечто варварское. Все сколько-нибудь значительные деятели Запада пытались оказать давление на Насера и вынудить его помиловать приговоренных. Насер, по всей вероятности, не мог отменить приговор двум евреям по той причине, что всего за две недели до этого повесил вожаков движения «Мусульманское братство».

31 января 1955 г. в холодный зимний день, на заре Моше Марзука и Самуэля Азара вывели во двор центральной тюрьмы в Каире, затем заставили взойти на эшафот. Через несколько минут все было кончено.

В истории израильской разведки это был первый случай бессмысленной казни агентов во враждебной стране по вине тех, кто организовал безответственную операцию.

Через два дня после казней в Каире, 2 февраля 1955 г. Лавон подал в отставку, написав при этом премьер-министру следующее письмо: «На протяжении минувших недель проходили заседания кабинета министров, на которые я допущен не был. Никто из вас – ни вы, ни другие члены кабинета, не пытались поговорить со мной, избегали меня (за исключением Эшкола, с которым не пожелал разговаривать я сам по причинам, которые, может быть, остаются неизвестными некоторым достойным уважения людям), точно боялись заразиться какой-нибудь страшной болезнью. Я был предан анафеме. Я не знаю, о чем вы думали, что предполагали, в чем меня обвиняли. Меня либо жалели, либо со мной сводили счеты. Вы и ваши коллеги своим отношением фактически исключили меня из своего коллектива и воспрепятствовали моему участию в коллективной ответственности. Но не только вы свободны в своих решениях; я тоже свободен. Настоящим я уведомляю вас, что не желаю оставаться в дружеских отношениях с людьми, которые продемонстрировали свой отказ от дружбы со мной. Поэтому я слагаю с себя ответственность за выполнение обязанностей министра обороны и члена правительства».

Это необычное письмо, естественно, в то время опубликовано не было. Оно явно носило отпечаток душевного состояния Лавона в это трудное для него время. Его уход держали в секрете до того момента, когда единственный в Израиле человек, способный восстановить моральный авторитет армии в период кризиса, не согласился еще раз возглавить министерство обороны. Этим человеком был, само собой разумеется, Давид Бен-Гурион.

Голда Меир взяла на себя обязательство уговорить его вернуться и свое обязательство выполнила.

21 февраля Бен-Гурион появился на заседании Кнессета в шортах цвета хаки. Эти шорты он носил в кибуце. Он выслушал сообщение премьер-министра Шарета о том, что министр обороны Лавон ушел со своего поста в связи с тем, «что некоторые его предложения организационного характера в военном ведомстве не получили одобрения премьер-министра». После этого Бен-Гурион официально согласился заменить Лавона.

Члены правительства, которым было известно истинное положение дел, многозначительно переглядывались, слушая объяснения Шарета, хотя формально они были верными. Лавон и в самом деле предлагал организационные изменения, которые правительством одобрены не были: немедленное увольнение генерала Даяна и Шимона Переса.

Если верить Лавону, который утверждал, что не давал распоряжений по поводу проведения операции «Сюзанна», то Даян и Перес должны были нести за нее определенную ответственность.

Члены правительства, однако, предпочитали оказывать Даяну и Пересу больше доверия, чем Лавону, хотя их осведомленность в этом деле была, безусловно, неполной.

Еще до окончания суда в Каире, 2 января, премьер-министр Шарет создал секретный комитет по расследованию этого дела. Он рассчитывал, что в результате работы комитета будет установлена истина.

Пока что существовали две, отличные одна от другой, версии событий.

По одной из них, которая излагалась подсудимыми, они получили приказ действовать 2 июля, 14 июля и 22-го.

Генерал Джибли излагает события по-другому – Лавон отдал ему распоряжение приступать к реализации плана диверсий только 16 июля. Так что Военная разведка несет ответственность только за неудачные диверсии в двух кинотеатрах 22 июля. Предыдущие акции совершались по инициативе других распорядителей, может быть, даже коммунистов или «Мусульманского братства». Признания заключенных на суде могли быть вырваны у них под пыткой. [7]7
  Члены группы, принимавшие участие в операции «Сюзанна», в настоящее время живут в Израиле. Они утверждают, что за все диверсии – 2 июля, 14 июля, так же как и 22-го, ответственны они, поскольку не знают, от кого поступил к ним первый приказ действовать. Показания Джибли с этими фактами во всяком случае не согласуются. Кроме того, 2 июля, когда диверсанты начали действовать, Даян еще был в Израиле.


[Закрыть]

Генерал-лейтенант Яков Дори, в прошлом начальник Штаба, и судья Ицхак Олшан в целях обеспечения секретности допрос свидетелей проводили в одном из домов Тель-Авива в ничем не примечательной квартирке. Им с самого начала было ясно, что перед ними нелегкая задача. Если верить Джибли и армейским офицерам из его отдела и министерства обороны, то получалось, что министр обороны организовал не имеющую особого значения, к тому же плохо подготовленную операцию в Египте и теперь ответственность за ее неудачу стремился возложить на своих сотрудников.

Если же придерживаться версии Лавона, то получалось, что группа армейских офицеров по собственной инициативе, руководствуясь политическими мотивами, организовала диверсии, целью которых было разрушение предприятий в Каире и Александрии, принадлежавших западным странам. Этой версии как будто придерживались и представшие перед судом обвиняемые. Действия операции не были согласованы с политическими лидерами и, таким образом, ее руководители оказывались виновными в клевете на и без того непопулярного министра обороны.

Джибли, однако, удалось доказать, что он дважды – 15 июля, после общего собрания, и на следующий день, 16 июля – имел конфиденциальную беседу с Лавоном у него дома. Он утверждал, что распоряжение об операции Лавон отдал 15-го, а 16-го он встречался с министром обороны для обсуждения положения.

Даян уехал в Америку 7 июля, за неделю до нападения на библиотеки, но на пять дней позже, чем была совершена диверсия на главпочтамте в Александрии. Он утверждал, что ничего о ней не знал, но не скрыл также, что, если бы знал о ней, то мог бы ее одобрить. Даян в своих показаниях обвинил Лавона в том, что его тактика часто сводилась к тому, что он утверждал какую-либо операцию, а в случае неудачи стремился уклониться от ответственности. Кроме того, Лавон, по словам Даяна, обычно настаивал на своем праве поддерживать непосредственный контакт с армейскими руководителями разных рангов, минуя при этом Даяна. По природе подозрительный, Лавон не доверял Генеральному штабу и взял себе за правило обсуждать операции с младшими офицерами отдела за спиной Даяна, явно рассчитывая на то, что ему удастся доказать, что Даян в своих докладах фальсифицировал данные.

Самыми, однако, сокрушительными для Лавона оказались показания человека, возвратившегося из Каира в Израиль, который на этот раз выступал под своим собственным именем. Это был Аври Зайденберг. Его показания подтвердили свидетельства Джибли во всех подробностях. Он утверждал, что использовал команду для подрывных действий только один раз, 22 июля. Его команда не принимала участия в диверсии в американских библиотеках 14 июля. Мотке Бен-Цур, начальник подразделения 131, подтвердил показания Аври Зайденберга.

Несмотря на то что следственная комиссия располагала квалифицированными показаниями начальника Штаба, руководителя Военной разведки и ведущего офицера, она вынесла по этому делу решение по меньшей мере странное.

Заключение гласило: «В результате анализа всего материала мы, к сожалению, не в состоянии ответить на вопросы, поставленные перед нами премьер-министром. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что старший офицер не получал соответствующих распоряжений от министра обороны. Не можем мы, однако, настаивать и на том, что министр обороны действительно отдавал приписываемые ему приказы».

Если бы дело шло о расследовании подозрительных операций корпораций на бирже, то, возможно, имело смысл сформулировать решение так. Оно бы удовлетворило все стороны. Но речь шла об очень серьезном для Израиля вопросе. В сущности следственная комиссия должна была дать ответ на вопрос, заслуживает ли доверия разведка страны. Кроме того, немаловажным был ответ и на другой вопрос – принимали ли офицеры разведки, подстрекаемые и поддержанные сотрудниками министерства обороны, участие в секретной операции, связанной с диверсиями в другой стране, и пытались ли они скрыть все происшедшее после неудачи этой операции?

То, как сформулировали судья Олшан и генерал Дори свое заключение, не исключало возможности существования заговора. Это было самым жестоким ударом когда-либо нанесенным армии и поставило под сомнение соблюдение в израильском обществе демократических принципов вообще.

После опубликования доклада Олшана и Дори стало ясно, что карьера всех замешанных в эту операцию людей должна пойти по новому руслу.

Бенджамин Джибли ушел со своего поста, но репутация его при этом не пострадала. Он возобновил свою службу в регулярной армии и несколько месяцев спустя отличился в боях за Суэц.

Пинхас Лавон занял свой старый пост генерального секретаря Профсоюзного объединения. Это давало ему возможность оставаться на виду и сохранить политическое влияние.

Мотке Бен-Цур оказался в проигрыше. В армии он остался, но повышения не получил. Он понял, что никогда больше не сможет играть прежнюю роль в разведке и ушел в отставку.

Аври Зайденберг, он же Поль Франк, был отправлен вновь в Германию. Военная разведка справедливо полагала, что там он еще может оказаться полезным.

Расследование было закончено. Далеко не все в Израиле были им удовлетворены. Тем не менее к этому делу больше не возвращались.

Однако был в Израиле человек, казалось, далекий от этих событий, но продолжавший втайне расследовать историю операции «Сюзанна». Этим человеком был Исер Харел. Он был убежден в том, что истина должна восторжествовать. В противном случае Деятельность Военной разведки всегда останется под подозрением.

Часть третья
В ПЕРВОЙ ПЯТЕРКЕ

Глава восьмая

В связи с «делом Лавона» Бенджамину Джибли пришлось уйти. Его заменил Иехошафат Харкави, который поначалу был его заместителем, однако они не поладили. Когда планировалась и осуществлялась операция «Сюзанна», Харкави находился в Париже, где занимался научными исследованиями. Так что никакого отношения к скандалу, связанному с «делом Лавона» он не имел. Таким образом, теперь Военную разведку возглавил опытный специалист с незапятнанной репутацией.

Фэтти – Толстяк, как называли Харкави, относился к тому разряду людей, которые становятся военными только во время войны или в чрезвычайных обстоятельствах.

Ему было всего тридцать пять лет, когда он принял дела от Джибли. Профессия разведчика была для него в общем случайной, но тем не менее он оказал большое влияние на развитие и характер разведывательной деятельности в Израиле.

Человек с явными научными способностями, он считался одним из самых блестящих арабистов в Израиле. Безусловно, профессорская кафедра в университете была для него местом более подходящим, чем кабинет военного.

И сам Харкави, и его родители были уроженцами Израиля. В двадцать лет он уже имел степень доктора философии в иерусалимском университете и занимался арабскими языками и арабской культурой в качестве второй своей специальности.

В свое время Еврейское агентство пригласило его принять участие в конкурсе, задача которого состояла в отборе людей, способных быть дипломатами. Он оказался среди двадцати четырех молодых специалистов, прошедших этот конкурс.

Все они получили специальную подготовку. Евреи готовили дипломатов высшего ранга для государства, которое вот-вот будет создано.

Живой и веселый, Харкави, быстро утвердился во мнении окружающих не только как интеллектуал, но и как человек, обладающий незаурядным физическим и моральным мужеством. Во время осады Иерусалима он заслужил репутацию смелого офицера. Как и многие другие из ротных командиров, он был недоволен организацией военных операций Давидом Шалтиелом.

Офицеры Хаганы критиковали Шалтиела. Харкави же явился к нему, подошел к столу, за которым тот сидел и, вытянувшись по стойке «смирно», заявил, что он и его батальон ему как командиру более не доверяют. Вслед за Харкави то же проделали и другие ротные командиры. Успеха они, однако, не достигли. Шалтиел холодно отверг все обвинения, уволил Харкави, многих этим своим поступком возмутив, и приказал ему покинуть Иерусалим. Харкави счел свою короткую военную карьеру законченной и, проделав длинный и чреватый опасностями путь по территории, занятой вражескими войсками, вернулся в Тель-Авив. В Тель-Авиве он явился в министерство иностранных дел, которое тогда состояло из пяти человек. Уолтер Эйтан, генеральный секретарь министерства, встретил его с распростертыми объятиями и назначил руководителем отдела, в котором еще ни одного человека, кроме самого Харкави не было. Эйтан попросил его составить список глав государств, а также министров иностранных дел тех стран мира, которые Израиль предполагал просить о признании своей независимости.

Харкави эту работу с легкостью проделал. Выучив при этом одно из правил, которым руководствуются разведывательные организации. Если информация может быть получена открытым путем из доступных источников, нет надобности прибегать к тайным методам. Выйдя от Эйтана, он завернул за угол и купил экземпляр последнего справочника «Ежегодник государственных деятелей». Это и было первым вкладом Харкави в дела израильской разведки.

Харкави оставался работать в министерстве иностранных дел с перспективой блестящей дипломатической карьеры до 1950 г., когда армия, простив ему его проступок, потребовала его вновь. Его послали в школу подготовки батальонных командиров. После этого Харкави предстал перед начальником Штаба, генералом Ядином, который и предложил ему должность заместителя начальника Военной разведки. Ядин напрямик объяснил, что пост начальника займет Джибли, но уверенности в том, что он справится со своими обязанностями у него нет. Поэтому очень важно прикрепить к Джибли человека, который, кроме военной подготовки, будет иметь и академическую. Харкави в этом смысле был единственным возможным кандидатом. В случае отказа Харкави Джибли свою должность не получит.

Харкави встретился с Джибли и попросил его объяснить, чем занимается Военная разведка. Джибли вынул лист бумаги, начертил на нем схему организации и протянул собеседнику. Харкави это позабавило, и он сразу расположился к Джибли и принял предложение стать его заместителем. Впоследствии он только в редких случаях сожалел об этом.

Начав работу, Харкави вскоре понял, что Военная разведка, пожалуй, одна из немногих областей, где можно сочетать склонность к исследовательской работе с практической деятельностью. Исследовательский отдел, который одновременно является и самым квалифицированным в мире центром по изучению арабской культуры – до сих пор остается одним из достижений Харкави.

«Основные методы разведки – это анализ и оценка», – неустанно повторял он. Мягко, но точно Харкави критиковал действия израильских агентов, которые присылали информационный материал, добытый с риском для жизни, в то время как его можно было найти на страницах «Аль-Ахрам».

Харкави вновь и вновь подвергал сомнению склонность начальников разведки придавать серьезное значение только информации, полученной по секретным каналам. Он утверждал, что слово «Разведка» с большой буквы правильнее было бы заменить словом «Знание» с большой буквы. В своей работе он придавал большее значение понятию «человеческая интуиция», чем понятию «математическая интуиция». Он учил своих сотрудников, что главное в их работе это понимание типа мышления оппонентов. Так же, как в свое время Борис Гуриель, Харкави меньше интересовался числом танков у противника, чем вопросом о том, что он с ними собирается делать.

Не следует при этом забывать, что Харкави был человеком действия и не боялся вооруженных столкновений с противником.

12 апреля 1955 г. палестинское движение сопротивления оформилось в прочно спаянную профессиональную партизанскую организацию, вовсе не похожую на то, чем оно было до этого, т. е. на свободное объединение враждующих между собой фракций, не связанных никакой дисциплиной.

В этот день палестинские лидеры полосы Газа были приглашены в Каир. Когда им доводилось прежде обращаться в Каир за помощью, они должны были удовлетворяться второсортными отелями и встречаться с мелкими чиновниками. На этот раз все было по-другому. Большие правительственные автобусы везли их по городу; их разместили в элегантном «Шепхерд-отеле», их принимали министры и генералы. В конце концов палестинцы получили аудиенцию у самого Насера, который начал с того, что обнял каждого из них. Смысл его речи сводился к следующему. Битва за родину начинается. Палестинцы пойдут в авангарде этого сражения. Египетское правительство будет тренировать палестинских солдат и руководить операциями до тех пор, пока палестинцы не смогут этого делать сами. Их снабдят оружием, деньгами и всем необходимым.

Теплый весенний день в 1955 г. в Каире, когда Насер стал вдохновителем палестинского движения, можно считать историческим. В этот день родилась подлинная палестинская революция.

Для палестинцев начались серьезные тренировки под началом египетских офицеров и специально приглашенных для этой цели преподавателей. В скором времени семьсот человек были подготовлены настолько, что могли начинать массированные рейды возмездия в Израиль. Одиночные выступления по принципу: «стреляй-беги» остались в прошлом. Борьба палестинцев теперь принимала другой характер, более осмысленный. Палестинцы стали называть себя «федаинами» – древнее и почитаемое это звание относилось к правоверным, которые в борьбе за свое святое дело готовы были пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью.

Харкави о федаинах был в скором времени осведомлен. Не заставили себя долго ждать и их выступления.

25 августа 1955 г. федаины нанесли Израилю первый удар. За ним последовало еще несколько рейдов. Они нападали на машины, атаковали здания, взорвали израильский пункт радиовещания. Палестинцы устраивали засады, подкладывали мины. На их ответственности было убийство пятерых израильских солдат, семнадцати мирных жителей и ранения более двадцати человек. В Израиле вспыхнуло возмущение.

Было ясно, что положение становится серьезным. Бен-Гурион стал настаивать на сокрушительных ответных рейдах. Чтобы «преподать им хороший урок». Харкави, однако, придерживался иной точки зрения. Федаины, мол, люди, которые борются за свою родину (во всяком случае, так они это понимают) и этим по духу они сродни израильтянам. Это так, даже если большая часть населения и не отдает себе в этом отчета. Осуждать и наказывать надо тех, кто, скрываясь в глубоком тылу в сравнительно комфортабельных условиях, организует эти рейды.

Харкави очень быстро удалось установить, что самый влиятельный из них – лейтенант-полковник Мустафа Хафез, начальник египетской разведки в полосе Газы, человек, уполномоченный Насером ведать делами федаинов – обучать их и направлять их действия. Не менее опасным ему представлялся и военный атташе Египта в Аммане, офицер египетской разведывательной службы, который занимался подготовкой палестинцев в Иордании и отправлял их на операции в Израиль.

Эти люди вооружали федаинов и посылали их на задания. «Убейте федаина – другой займет его место. Убейте их египетских вдохновителей – и федаины станут подобны ветвям, отсеченным от дерева» – так говорил Харкави.

В октябре 1955 г. Харкави пошел на то, чтобы предупредить Хафеза о грозящей ему опасности. Он публично, через прессу назвал его истинным вдохновителем и организатором палестинцев. Девять месяцев спустя Мустафа был мертв.

13 июля 1956 г. в официальном египетском печатном органе «Аль-Ахрам», можно было прочитать следующее сообщение: «Полковник Мустафа Хафез, который служил в полосе Газы, погиб, когда его машина наскочила на мину. Его тело было доставлено в Эль-Хафиш, а оттуда в Каир». Статья заканчивалась словами: «Полковник сражался за свободу палестинского народа. Его имя войдет в историю. Его заслуги не будут забыты. Его имя наводило ужас на израильтян». Френч-стрит в Александрии была переименована в Хафез-стрит.

Через несколько дней в израильской печати все это было изложено иначе. Осведомленные комментаторы в арабских странах утверждали, что Насер отстранил Хафеза от работы в разведке, потому что его деятельность вызвала недовольство среди палестинцев. Хафез уехал, но возвратился, всего за несколько дней до гибели, чтобы забрать вещи. Вот тогда-то он и был убит федаинами. Это был акт мщения за смерть товарищей, которых Хафез хладнокровно посылал на гибель в Израиль.

В международной печати еще дебатировались вопросы, связанные с разными версиями этого события, когда поступило сообщение, что египетский военный атташе в Иордании полковник Мустафа умер на операционном столе в итальянском госпитале в Аммане, куда был привезен после взрыва. Официально было объявлено, что никому не известный человек бросил ручную гранату в его машину. Перед смертью Мустафа обвинил Израиль в покушении на него.

Через пять дней после этого Насер принял решение национализировать Суэцкий канал. И Хафез, и Сала Мустафа были забыты. Весь мир испугала надвинувшаяся угроза войны, которая и в самом деле скоро началась.

Толстяку Харкави все сошло с рук. Впервые в своей истории израильская разведка прибегла к тактике убийства. И не только преуспела в этом, но и операцию провела таким образом, что никаких политических осложнений для Израиля не последовало. Палец, спустивший курок, никто никогда не видел.

Акцию, направленную против полковника Мустафы Хафеза, осуществить было нелегко. Полковник был человеком осмотрительным. Он прекрасно понимал, чего можно ожидать от Израиля, и принимал меры предосторожности. Хафез был блестящим военным специалистом и звание полковника было присвоено ему в тридцать шесть лет, хотя, как правило, в египетской армии это звание не присваивалось людям моложе сорока пяти. Во время войны 1948 г. он попал в плен к израильтянам и был одним из тех немногих египетских офицеров, которым удалось выбраться из лагеря для военнопленных. Проделав подлинно героический путь, он возвратился в свою часть.

Харкави тщательно изучал досье Хафеза, пытаясь отыскать слабое место в его характере. Он пришел к выводу, что его может погубить честолюбие – не какое-нибудь личное, мелкое, а профессиональное. Хафез, видимо, решил создать в Израиле организацию своих агентов любой ценой. Некоторые из них были обнаружены Шин Бет и оказались людьми весьма малоквалифицированными. Харкави понял идею Хафеза – любой агент все же лучше, чем никакого.

Одним из таких неквалифицированных агентов был палестинский араб Мехмуд Саламин эль-Талвука, много лет работавший и на египтян, и на израильтян. За деньги, которые ему и те и другие платили, он готов был выполнить любое задание. Этот двойной агент постоянно курсировал из Тель-Авива в Газу и обратно. Израильтяне были прекрасно осведомлены о том, что эль-Талвука работает на египтян. Но Талвука об этом не знал. Его держали на всякий случай, в надежде на то, что через него можно будет выйти на египетских агентов более высокого класса.

Хафез, однако, в своем стремлении во что бы то ни стало проникнуть в Израиль не слишком беспокоился о возможностях эль-Тавуки или во всяком случае игнорировал свои сомнения на этот счет.

Эль-Талвуку, человека, хорошо знакомого с Израилем и израильтянами, готовили к самому значительному в его жизни заданию.

Ему было поручено пересечь границу и просить израильских пограничников отвести его к офицерам разведки, которым он должен предложить свои услуги в качестве преданнейшего Израилю человека.

Все сработало. Через несколько часов после перехода границы он уже изливал душу перед тремя израильтянами, которых знал под именами Сардак, Ибенезер и Абсолюм. Они с сочувствием выслушали его взволнованный рассказ о египтянах, которые используют палестинцев и заставляют их делать всю черную работу. Израильтяне в свою очередь не стали скрывать от эль-Талвуки, как ценили его прошлую работу. И теперь, когда он согласен полностью посвятить себя работе на Израиль в качестве израильского секретного агента, они несомненно смогут поручить ему выполнение многих важных заданий.

Через час отчет об этом свидании лежал на столе Харкави. Идея, которая уже гнездилась в его голове, стала медленно принимать конкретную форму. Через четыре месяца после того, как полковник Хафез заслал к ним эль-Талвуку, Толстяк решил, что подошло время реализовать свою провокационную идею.

Сардак, Ибенезер и Абсолюм в последний раз встретились с эль-Талвукой и сообщили, что ему предстоит выполнить очень важное задание. Только ему они и могут это задание доверить. Сардак дал ему книгу. Талвука с интересом ее полистал. Это было руководство по пользованию радиопередатчиком и инструкции о том, как применять коды. Эти сведения всегда могут понадобиться секретному агенту в чужой стране.

Талвука должен был, как можно быстрее передать книгу очень влиятельному в полосе Газы человеку – местному начальнику полиции командиру Людви эль-Ахаби. Кроме того, Сардак дал эль-Талвуке египетскую банкноту в двадцать пять фунтов и визитную карточку эль-Ахаби зеленого цвета, у которой уголок справа был аккуратно отрезан. Итак, эль-Талвука должен, наставлял его Сардак, протянуть эль-Ахаби банкноту. Эль-Ахаби спросит у него, где он ее взял? Вместо ответа эль-Талвука протянет ему визитную карточку, а затем и книгу.

Отправившийся в путь эль-Талвука без приключений пересек границу, пробрался к первому попавшемуся ему египетскому посту и попросил отвести его к дежурному офицеру. Он сказал двадцатидвухлетнему лейтенанту Баги Исмару, что ему необходимо связаться с египетским Штабом разведки в Газе. Помимо этого, он попросил офицера приказать своим солдатам дать в воздух сорок или пятьдесят залпов – он боялся за свою шкуру и хотел, чтобы израильтяне решили, что он убит или взят в плен.

В египетской армии личная инициатива не поощряется, поэтому лейтенант объявил, что выполнит просьбу только в том случае, если получит на это распоряжение начальства. Он пытался, правда, связаться со Штабом разведки, но дозвониться не смог. В конце концов капитан, по имени Измаил, отвез Талвуку в город, в контрольный пункт. Эль-Талвука, находившийся уже в состоянии величайшего нервного возбуждения, назвал код и потребовал свидания со своим руководителем, капитаном Асафом. Асаф распорядился предупредить полковника Хафеза.

В 7.20 вечера полковник Хафез с бокалом в руке сидел на скамье в своем саду, откуда открывался вид на Средиземное море. У него находились двое его помощников – майор Петри Махмуд и майор Америк эль-Хараби, который впоследствии занял его место.

Когда часовой вошел в сад и передал сообщение Асафа, полковник встал с места и сделал знак майору эль-Хараби, который должен был его сопровождать. Приход эль-Талвуки сулил интересное развлечение. Хафез внимательно выслушал его, хотя эль-Талвука был уже вне себя от нетерпения. Сообщение эль-Талвуки о пакете, который он должен передать начальнику полиции эль-Ахаби, явно взволновало Хафеза. Он позвал майора Махмуда, чтобы и тот принял участие в разговоре.

Махмуд вошел в комнату и тотчас же вышел за стулом. На пути назад его задержал телефонный звонок. Это спасло ему жизнь. Возбужденный эль-Талвука остановиться уже не мог. Он показал Хафезу банкноту в двадцать пять фунтов и зеленого цвета визитную карточку с отрезанным углом, принадлежащую эль-Ахаби. Пакет был упакован так, что его легко было открыть, а затем вновь заклеить. Догадаться о том, что его вскрывали, будет невозможно. Хафез осторожно вскрыл пакет. При этом из него что-то выпало. Хафез наклонился, чтобы поднять упавший предмет. В тот же момент раздался оглушительный взрыв. Майор Махмуд ворвался в разрушенное помещение и обнаружил, что все трое находившихся в комнате офицера ранены и, по-видимому, смертельно. Они были доставлены в госпиталь в Тель-Асахир в окрестностях Газы. В 5 часов утра Хафез умер, посылая благословения сыну и соратникам. Хараби и эль-Талвука выжили, но остались инвалидами на всю жизнь.

Генеральный прокурор полосы Газа допросил раненых в госпитале и немедленно распорядился, чтобы в доме и в офисе эль-Ахаби был произведен обыск. Эль-Ахаби уверял, что эль-Талвуку он не знает и никогда никаких контактов с израильтянами не имел. Визитная карточка была из тех, которые он обычно посылал друзьям и родственникам, уезжая в отпуск. Каким-то образом она попала в руки израильтян. Правый верхний конец был отрезан, потому что именно туда он обычно вписывал короткое и простое приветствие. Эль-Ахаби был полностью реабилитирован. Стало ясно, что он послужил лишь одним из элементов, использованных израильтянами в этой хитроумной комбинации.