Текст книги "Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки"

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Голда Меир немедленно связалась с Вашингтоном и просила американцев оказать давление на русских и непосредственно на арабов, чтобы остановить наступление, пока не поздно. Киссинджер сообщил арабам, что израильтянам известно, что начало военных действий назначено Египтом на 6 часов вечера. Арабы, и без того удивленные пассивностью Израиля, уверились в том, что они имеют полную возможность напасть, подобно волку, на это стадо овец.

В 2.00 Зейра на пресс-конференции, данной им военным корреспондентам, сказал, что все прошлые сообщения были ошибочными и что война скорее всего начнется сегодня же. В зал вошел молодой офицер и протянул ему донесение. «Мне сообщают, – сказал Зейра, прочитав его, – что война может начаться с минуты на минуту». Через несколько минут ему принесли еще одно донесение. Зейра, не произнеся ни слова, вышел из комнаты, но вскоре вернулся. «Господа, – сказал он, – пресс-конференция окончена». На этом была окончена и карьера генерала Зейра.

Зейра обещал Генеральному штабу, что всегда найдет возможность предупредить армию о наступлении арабов за сорок восемь часов. В тот момент, когда Зейра сделал свое предупреждение, он полагал, что до начала войны остается десять часов, но и тут ошибся.

После окончания войны за все ошибки Зейра пришлось расплачиваться Военной разведке. Четверо ведущих офицеров потеряли работу. Была создана комиссия, которая занялась расследованием, почему разведка оказалась не в состоянии предвидеть наступление арабов. Та часть заключения, которая оценивала роль Зейра, гласила: «Принимая во внимание серьезность допущенного Зейра просчета, он не может в дальнейшем претендовать на пост руководителя Военной разведки». Заместитель Зейра бригадный генерал Арие Шалев, ответственный за Египетский отдел лейтенант-полковник Иона Бендмен и начальник разведки Южного войскового соединения лейтенант-полковник Давид Гедалиа были тоже уволены.

Израиль войну выиграл. Но обошлось это ему очень дорого и оказалось возможным только потому, что израильские военные вновь продемонстрировали свой высочайший профессионализм.

На этот раз армия не знала, что ее ждет. Военной разведке было известно, что Египет располагал противотанковыми ракетами, способными поражать танки противника на расстоянии и в тот момент, когда танкист даже не догадывается о том, что находится под наблюдением. Израильтяне не допускали и мысли, что египетские солдаты овладеют подобным оружием. Они знали, что египтяне оснащены прекрасной электроникой, но недооценили способность арабов ею пользоваться.

В распоряжении израильской разведки были самые разнообразные данные о египетской армии, вплоть до поименного списка командиров взводов. Однако никто в израильской разведке не подозревал, что из восьмисот тысяч военнослужащих египетской армии сто десять тысяч – люди с высшим военным образованием. По всем общепринятым критериям – это впечатляющие цифры.

Один из танкистов, растерянный и изрядно измотанный, сказал: «Они били нас оружием, о существовании которого мы и не подозревали». Но он ошибался. Военная разведка располагала информацией об этом оружии, но то ли не давала ей хода, то ли не умела правильно ее оценить. Так что потенциальные возможности нового египетского оружия не были полностью осознаны армией, в которой все еще жили ложные представления о том, что арабы для нее опасности не представляют.

Разведка, например, прекрасно знала, что в течение всего года египтяне экспериментировали с так называемыми «охотниками за танками», но не предполагали, что эти системы, оборудованные по последнему слову техники, окажутся столь эффективны. Разведке было известно также, что арабы располагают новыми ракетами «земля-воздух», но она не отдавала себе отчета в том, как это может отразиться на наземных войсках.

Разведка знала все. Однако «концепция» Зейра не давала возможности правильно оценить все имеющиеся сведения.

Меир Амит утверждал: «Разведывательные данные удовлетворяют потребности тех, кто готов к их восприятию». Говоря это, Амит имел в виду своих коллег – профессионалов. Между тем для исследователя наверняка немалый интерес представляют и взаимоотношения между разведкой, правительством и армией.

Эли Зейра, руководитель самой, пожалуй, сильной разведки в мире, несет наибольшую ответственность за все, что произошло в октябре 1973 г. Однако в его защиту можно привести и тот существенный довод, что арабы к началу этой войны приобрели опыт и навыки, которых у них ранее не было. В настоящее время многие считают, что израильтяне с излишней подозрительностью относятся к арабам. Однако разработанный Садатом перед войной план действий свидетельствует об обоснованности этих подозрений.

Хейкал пишет: «Представители Египта и Сирии на конференциях неприсоединившихся стран, на ассамблеях Организации Объединенных наций и на других международных форумах произносили миротворческие речи. (Следует оговориться, что, получив указания от своих правительств, они не знали, для чего это было нужно.) Пресса и радио без устали твердили, что Египет и Сирия ищут способы мирного урегулирования конфликтов на Ближнем Востоке и с осуждением относятся к воинственным выступлениям федаинов».

Зейра, в отличие от своих предшественников, действовал в изменившейся на Ближнем Востоке обстановке. Арабы к этому времени оценили по достоинству израильскую разведку и приняли соответствующие меры. Прежде в Каире чуть ли не каждый водитель такси был осведомлен о том, что происходило на утреннем заседании египетского кабинета министров. В 1973 г. о секретном плане наступления на Израиль знали считанные люди. Как показал опрос, из восьми тысяч египтян, взятых в плен, 3 октября о готовящейся войне знал только один человек. Девяносто пять процентов военнослужащих узнали об этом утром 6 октября, в день начала войны. Командир роты Шестнадцатой бригады Шестнадцатой дивизии, в распоряжении которого находилось двадцать судов, которые должны были принимать участие в атаке, узнал о начале войны только за несколько минут, считая, что все военные приготовления, свидетелем и участником которых он был, – это учебные маневры.

Из восемнадцати полковников и лейтенант-полковников, попавших в плен, четверо узнали о предстоящем наступлении за два дня, то есть 3 октября. Еще один полковник был извещен об этом 5-го, а остальные – 6-го. Один из военнопленных рассказал следующий эпизод: 6 октября в два часа дня он наблюдал, как египетские самолеты пролетают над расположением штаба третьей армии курсом на Израиль. Он поинтересовался у своего командира, что все это значит? «Спроси у генерала», – ответил тот. Обернувшись, он увидел, что генерал стоит на коленях лицом к Мекке и молится. Тогда он понял, что это война.

Вплоть до начала войны Судного дня получать разведывательные данные в арабских странах было сравнительно легко. Израильская разведка не заслужила бы такой высокой оценки, если бы эти условия не изменились. Однако после войны выяснилось, что Израиль и в изменившихся условиях располагал материалами высокого качества. Беда была в том, что Зейра не понимал их значения.

В апреле 1974 г., прощаясь со своими подчиненными, он сказал с грустью: «У разведчиков трудная работа. Разведке нужны пророки».

Один из ближайших советников Ярива – полковник Харэвэн – на это заметил: «Зейра ошибался. Пророческий дар – божий дар. Людям этого не дано. Разве что очень немногим. Разведка не предсказывает события, она обязана знать о противнике и его намерениях. Так как все узнать не удается, то следует определить, что именно остается невыясненным. Зейра этого не признавал. В суде человек может быть оправдан, если его вина не доказана. Кроме того, всегда есть еще и возможность подавать апелляции. Перед войной Судного дня жизнь многих была поставлена на карту, но в разведке, от которой многое зависело, о праве на критику, о возможности апелляции забыли вплоть до начала войны».

Если бы Зейра не занял пост руководителя Военной разведки, он скорее всего стал бы начальником Штаба. Израиль на своем печальном опыте убедился в том, что одной военной карьеры за спиной недостаточно для того, чтобы возглавлять разведывательную службу.

Сфера деятельности разведывательных служб очерчена нечетко. По свидетельству Ярива, эта работа завораживает человека, действует на него подобно опиуму. По словам Амита, офицер разведки высокого класса не боится признаться, что он чего-нибудь не знает, и отдает себе отчет в том, что в большинстве случаев, принимая решения, должен учитывать различные варианты. Зейра такой подход к делу был несвойствен. Он требовал, чтобы ему предъявляли факты там, где их по существу не могло быть.

Границы обязанностей разведки в сущности не определены. Точно так же, как нет пределов развитию науки. Профессиональный разведчик должен уметь мыслить. Научить этому нельзя. Зейра попросту был человеком для этого рода деятельности неподходящим. Некоторые из знавших его людей это понимали с самого начала.

Военную разведку после генерала Зейра возглавил генерал Шломо Газит. На первом же собрании начальников отделов Военной разведки он заявил: «И такой вариант оценки обстановки, как „маловероятно“, отвергать не следует». После только что пережитой трагедии эти слова звучали ободряюще.

Коллектив разведки, потрясенный всем происшедшим, должен был найти выход из положения. Газит, таким образом, занял одну из самых ответственных должностей в Израиле. Из всей израильской армии за все время ее существования было уволено всего десять старших офицеров. Из семи начальников Военной разведки уволено было четверо. После войны Судного дня расстались со своей работой трое старших офицеров, помимо Зейра. Газит чувствовал себя не слишком комфортабельно и понять его можно.

В задачи разведки входит не только оценка возможности войны, но и уменье распознавать обстановку в тех случаях, когда войны не предвидится. Не только Израиль, но и весь район Ближнего Востока окажется в неустойчивом, чреватом опасностями положении, если разведка не оправится от поражения и будет прислушиваться к необоснованным рекомендациям фронтовых командиров вместо того, чтобы формулировать свои собственные четкие и квалифицированные оценки обстановки.

Если в каждом отдельном случае, когда египтяне начнут военные учения расширенного масштаба, Израиль будет объявлять мобилизацию, его экономика сильно пострадает и весь район – и психологически, и фактически – окажется под угрозой войны. Чтобы этого не случилось, всю систему разведки надо было реорганизовать. Уволить провинившихся недостаточно. Следовало осознать, почему стали возможны допущенные ею ошибки.

В Израиле, в среде старших офицеров нашлись люди, которые полагали, что война Судного дня пошла на пользу разведке, поскольку она обнаружила моральную деградацию коллектива, который до этого пользовался прекрасной репутацией. Большое число погибших в войне – цена, пожалуй, слишком высокая за науку. И все же поражение, которое потерпела разведка в тот период, когда Израиль все же оказался в состоянии выиграть войну, была меньшим злом. Ведь могло это произойти и позднее, когда Израиль потерял свое военное превосходство.

Организации, которые своими достижениями обязаны таланту отдельных выдающихся личностей, приходят обычно (как и в случае с израильской разведкой) в упадок. Аарон Ярив и Меир Амит – люди блестящих способностей и незаурядной интуиции – работали успешно методами, которые оказались непригодными для других, менее одаренных людей, пришедших им на смену.

С уходом Исера Харела из Мосада в начале 60-х годов, состояние конфронтации между Мосадом и Военной разведкой кончилось. И только позднее выяснилось, что за этот мир разведке пришлось заплатить высокую цену.

Фактически оба ведомства в свое время договорились о разделе сфер влияния. В результате значение Военной разведки, которая собирала информацию и давала ей оценку, выросло за счет Мосада. Влияние Мосада на события в Израиле, соответственно, снизилось. Мосад просто собирал материал, его агенты работали с блеском, но постепенно Мосад терял возможность оказывать сколько-нибудь существенное влияние на формирование политики Тель-Авива.

Военная разведка разработала план рейда на Бейрут и представила его правительству. Она же давала оценку возможным политическим последствиям. Мосад, конечно, принимал участие в рейде, но в конечном счете это было операцией Ярива, а не Замира, несмотря на то, что подобный рейд был в компетенции Мосада.

Исследовательский отдел Мосада, который все реже привлекали к работе, связанной с определением политического курса Тель-Авива, получал все меньше денег и, естественно, терял способность работать эффективно.

В еще большей степени теряло свое значение министерство иностранных дел. Его исследовательский отдел был в свое время создан Давидом Бен-Гурионом с определенной целью – иметь возможность получать независимую политическую оценку ситуации. Ко времени начала войны Судного дня этот отдел практически прекратил свое существование. Финансовые затруднения привели к тому, что он не мог позволить себе даже выписывать все необходимые для работы арабские газеты. Ни о каком серьезном политическом анализе и говорить не приходилось.

С тех пор как Моше Шарет в 50-х годах ушел из министерства, исследовательский отдел прозябал. Шарет был единственным из министров, кто придавал ему серьезное значение. К 1973 г. в отделе оставалось всего двадцать человек. Из этого числа половину составляли секретари. Египтом ведал один человек, который был физически не в состоянии прочитывать все газеты, даже если бы они у него и были, не говоря уже о потоке телеграмм, касающихся состояния отношений между Израилем и Египтом, которые поступали отовсюду.

Без научного анализа министры иностранных дел не в состоянии были противостоять военным и в конце концов потеряли ориентиры. Министерство иностранных дел не могло серьезно обосновывать свои суждения в спорах с военными.

У Ицхака Рабина, в прошлом начальника Штаба израильской армии, в бытность его послом Израиля в Вашингтоне, произошел конфликт с министром иностранных дел Аббой Эбаном, в результате которого он отказался иметь с ним дело. Свои донесения Рабин отправлял непосредственно Голде Меир, которая мирилась с тем, что министр иностранных дел ее правительства не имеет непосредственного доступа к информации, поступающей из дипломатического источника первостепенной важности. Это безусловно свидетельствовало о деградации министерства. Складывалась ситуация, поразительная для страны, которая полностью зависит от отношения к ней внешнего мира.

Борис Гуриель, возглавлявший политический отдел министерства иностранных дел, из которого впоследствии вырос Мосад, предвидел это в конце 40-х годов. Гуриель утверждал, что разведка оправдывает свое назначение только в том случае, если она занимается изучением намерений своих политических противников. Эти суждения казались нелепыми в те времена. Тогда перед Израилем стояли другие задачи. Позже выяснилось, что Гуриель был прав, а его критики, в частности Исер Харел, который политический анализ в разведывательной деятельности рассматривал как «забаву» интеллектуалов, потерпели поражение.

Порочной оказалась сама структура разведки. Руководящий состав в ней решающей роли не играл. Отмеченные гениальностью руководители типа Ярива, Амита или Харела работали успешно не потому, что система была хороша, а вопреки ей. В этом контексте, как это ни странно прозвучит, их деятельность еще в большей степени способствовала ее разложению.

Когда Харкави создавал исследовательский и аналитический отдел Военной разведки, он не предполагал, что этот отдел будет в своем роде единственным в Израиле. Однако по мере того, как отдел рос и приобретал все большее значение, другие исследовательские организации в стране приходили в упадок. Все в конце концов сводится к ответу на вопрос: может ли разведывательная служба, обладая своим специфическим опытом, формулировать оперативные и политические принципы, основанные на ее же аналитическом материале? Прежде всего напрашивается простой ответ – разведывательный коллектив только поставляет информацию, а выводы и соответствующие им действия являются компетенцией других организаций. Однако в настоящее время в распоряжение разведки поступает огромное количество материала, который оценивать по достоинству способна только она. Это означает, что этот материал должен быть соответствующим образом обработан, чтобы политические лидеры могли получить не донесения разведки, а общую картину ситуации.

Меир Амит во всем этом отдавал себе ясный отчет. Он утверждал, что политические деятели не располагают временем для того, чтобы разбираться в «сыром» информационном материале и, конечно, предпочтут иметь в своем распоряжении четкий анализ всех данных. Если же они получают «сырой» материал, то обнаруживают тенденцию извлекать из него какие-нибудь, по выражению Амита, «пикантные» или драматические новости и выносить суждения, от которых впоследствии отказываться не желают.

Мосад по сравнению с ЦРУ – организация небольшая, но он получает ежедневно от двадцати до тридцати тысяч единиц информации. Само собой разумеется, что кто-то должен заниматься просеиванием всего материала. А в этом процессе субъективные критерии неизбежны.

Таким образом, разведка фактически выносит свои решения по политическим и военным вопросам, хотя правительству и армии предусмотрительно предлагает и другие варианты.

Хаим Герцог в связи со всем этим вспоминает лекцию, прочитанную Кеннетом Стронгом, руководителем разведки при Эйзенхауэре во время второй мировой войны. Разведка всегда была мишенью для критиков и недоброжелателей. Если она этого боится, то ее прогнозы носят пессимистический характер. И это понятно. Оправдавший себя оптимистический прогноз быстро забывается, а необоснованный оптимизм влечет за собой тяжелые последствия.

Карьеру Зейра загубили оптимистические прогнозы.

29 июня 1976 г. кабинет министров попросил израильскую разведку дать оценку проекта рейда на аэропорт Энтеббе в Уганде. Целью рейда было освобождение ста пяти пассажиров (мужчин, женщин и детей) самолета авиакомпании Эйр Франс. Самолет был угнан в Уганду, и его пассажиры оказались под сомнительным покровительством президента Амина.

Цви Замира, любимца Голды Меир, отслужившего в Мосаде семь лет, на два года больше установленного после ухода Харела срока, в Мосаде уже не было. На его место пришел генерал-майор Ицхак Хофи, который до этого занимал пост главнокомандующего Северным фронтом во время войны Судного дня. Перед войной Хофи изрядно потрепал нервы Зейра. Он был убежден, что война неминуема и наводнял Штаб тревожными отчетами, которые получал от своих собственных офицеров. Хофи был единственным из генералов, который, рискуя своим положением, упорно настаивал на том, что Военная разведка обнаруживает опасное легкомыслие.

Ицхак Хофи, который и сейчас еще, когда я пишу эту книгу, возглавляет Мосад, казался по меньшей мере странным кандидатом на эту должность. Непосредственно разведкой он никогда не занимался и, во всяком случае, внешне мало походил на интеллектуала, способного заниматься такой сложной работой, как руководство Мосадом.

Уравновешенный, пожалуй, даже унылый, Хофи тем не менее пользовался авторитетом у своих подчиненных. Объяснялось это тем, что он был человеком незаурядного мужества. В армии интеллектуалов было немало, и Хофи вряд ли мог претендовать на место в их первой десятке. Тем не менее это было не совсем так. В начале войны Судного дня, в течение первых сорока восьми часов у сирийской армии была почти полная возможность покончить с Израилем. Хофи удалось сдержать ее натиск, а затем успешно контратаковать. Это было великое сражение, вошедшее в анналы военной истории. Выиграть его мог только человек выдающихся умственных способностей, каким и оказался командир танковых войск Ицхак Хофи.

В Мосад Хофи принес свой военный престиж и свое славное имя. Кроме того, Хофи был хорошо известен как человек, которому ни в малой мере не было свойственно лукавство. Его прямолинейность могла даже граничить с грубостью. Вряд ли Хофи позволил бы, как его предшественник Замир, безболезненно отстранить себя от участия в дискуссии, если бы был убежден, что Военная разведка ведет политику, которая угрожает Израилю катастрофой.

Во главе Военной разведки оказался генерал-майор Шломо Газит, один из самых выдающихся и опытных штабных офицеров в израильской армии. Газит был помощником генерала Мордехая Маклефа, когда в декабре 1958 г. Даян стал начальником Штаба. Обычно новые начальники приводят с собой своих собственных помощников. Газит этого и ожидал. Тем более, что он на вполне законных основаниях мог рассматриваться как сторонник Маклефа, которому быстрое продвижение Даяна по служебной лестнице было не по душе. Даян, однако, предложил ему остаться, так как отдавал себе отчет, что Газит был прекрасным администратором. Сам Даян такими способностями не отличался.

В коллективе израильской разведки появилось третье по счету подразделение. Его возглавлял специальный советник по делам разведки при канцелярии премьер-министра. Он должен был следить за тем, чтобы отчеты разных ведомств, представленные кабинету министров, сохраняли объективность. Необходимо было исключить возможность ошибок, допущенных в канун войны Судного дня, когда правительство вынуждено было полагаться на один источник информации.

Генерал-майор Рехавам Зееви, известный в израильской армии как Ганди, тоже стал советником. (Прозвище это он получил, будучи еще молодым офицером. После какого-то празднества Зееви появился в обществе в облике Ганди: завернутый в простыню, он тащил за собой козла.) Его назначение всем показалось неожиданным. В прошлом его прочили в начальники Мосада или Военной разведки, но слишком уж он был своеобычен, да и административными способностями не блистал. Склонный к работе в одиночку, он не смог бы возглавлять такую организацию, как разведка.

В течение нескольких лет (между Шестидневной войной и войной Судного дня) он командовал войсками Центральных частей и постоянно сталкивался с проблемами, связанными с проникновением террористов в Израиль. Он принимал участие в ста двадцати вылазках на вражескую территорию после того, как террористы закупорили границу с Иорданией. Зееви с помощью сотрудников разведки арестовал на территории, которая была ему подведомственна, сотни диверсантов. Он часто бывал за границей – в Африке, Европе и Америке – с поручениями, связанными с разведывательной деятельностью, и приобрел вкус к секретным операциям.

Личность нестандартная, Зееви мог сделать карьеру только в таком государстве, как Израиль, находящемся в состоянии полумира-полувойны. В иной ситуации у него было бы мало шансов на успех.

В июне 1976 г., когда террористы угнали самолет Эйр Франс израильское правительство обратилось за советом к Хофи, Газиту и Зееви. Зееви был в это время в Канаде, где вел переговоры с местными службами безопасности о методах обеспечения безопасности на Олимпийских играх.

Оценивать возможности осуществления спасательной операции пришлось Хофи и Газиту. Генерал Мордехай Гур, начальник Штаба, уже обсуждал этот вопрос со своими старшими офицерами и знал, что они жаждут отправиться в Кампалу. Гур и сам хотел принять участие в этой миссии и министр обороны Шимон Перес его в этом поддерживал.

И Хофи, и Газит должны были ответить на несколько вопросов: с каким сопротивлением столкнутся израильтяне на аэродроме? Смогут ли самолеты заправиться в пути? И есть ли у спасателей шансы сесть на аэродром в Энтеббе прежде, чем террористы спохватятся и убьют заложников?

Хофи на все эти вопросы ответил просто – пока он ничего не знает, но постарается выяснить.

На счастье, между Тель-Авивом и Найроби существовали в это время тайные отношения. Двое агентов Мосада, работающих в подполье, принимали участие в конференции Организации Африканского единства, а после этого отправились в Найроби на встречу, в которой приняли участие еще шестеро агентов, хорошо знакомых с Африкой. В Найроби резидент Мосада (назовем его Мотта) был назначен ответственным за операцию. Среди участников были старшие его по званию, но он лучше всех остальных ориентировался в обстановке.

Служба безопасности Кении разрешила самолету «Эль-Ал» сесть на аэродром в Найроби – «по гуманным соображениям». Но и речи не было о том, чтобы организовать атаку на Энтеббе оттуда.

В распоряжении Мотты в Уганде была небольшая и не слишком активная группа агентов. Дело в том, что ООП все в большей степени использовала Уганду в качестве центра своих операций в Африке. Руководил ими Халед эль-Сид, который жил в доме № 17 по Макинсон-Род, – там, собственно, и помещался штаб. До марта 1972 г., когда, по инициативе Амина, дипломатические отношения Израиля с Угандой были прерваны, это здание было частной резиденцией израильского посла.

Времени на операцию было немного, поэтому четверо израильтян и двое кенийцев, которых Мотта и в прошлом использовал в своей работе, пересекли на быстроходном кенийском полицейском катере озеро Виктория и причалили к берегу неподалеку от Энтеббе. Аэропорт в Кампале был закрыт, но израильтяне в скором времени выяснили, что солдат Амина там было очень немного. Израильтян, разумеется, никто там не ждал.

В каждой операции известную роль играет простая удача. Оказалось, что один из агентов Мосада – угандиец – был в дружеских отношениях с офицером, несущим службу в аэропорту. Он попросил разрешение «посмотреть на евреев» и прошел в здание аэровокзала. В своем отчете он доложил, что террористы явно нервничают, а угандийских солдат в непосредственной близости от них он насчитал не более шести.

В это же время другие агенты Мосада наняли в аэропорту Вильсон в Найроби два двухмоторных самолета, сказав, что летят в Кисуму, расположенную на кенийском берегу озера Виктория. Самолеты «сбились» с пути и пролетели на большой высоте над озером так, чтобы Уганда и аэропорт Энтеббе оказались в поле их зрения. Они располагали очень примитивным фотооборудованием, но снимки аэропорта им удались, так что Израилю не пришлось обращаться к Америке с просьбой сфотографировать интересующую из зону со спутника.

Возникший было план установить подслушивающее устройство на Макинсон-Род, 17, пришлось отбросить. Халеда эль-Сида палестинцы хорошо охраняли, а инструкции Мотты гласили: никакого риска, угандийцы не должны догадываться о присутствии на их земле агентов Израиля.

Зееви, вернувшись из Канады, вылетел в Париж и распорядился, чтобы агенты Мосада в Западной Европе опросили заложников-неевреев, которые были освобождены террористами и находились на пути к аэропорту Орли. Они рассказали все, что могли вспомнить о самих террористах, об аэропорте в Кампале, о состоянии заложников и поведении угандийских военных. Полученная таким образом информация, плюс сведения, поступившие непосредственно из Уганды, дали Хофи полную возможность составить отчет для премьер-министра. С точки зрения разведки, писал Хофи, аэропорт в Кампале вполне доступен.

Зееви занялся дезинформацией. Прекрасно понимая, что его телефонные разговоры прослушиваются, он говорил, что израильское правительство готово сдаться. Одному из дипломатов, который всегда передавал ООП имеющуюся у него информацию, он сообщил, что задержка происходит из-за затруднений, которые испытывает Рабин в связи с редакцией документа, политически приемлемого для Израиля.

Другой дипломат высшего ранга передал президенту Амину, что на этот раз, мол, израильтяне у него в руках. Это очень польстило самолюбию Амина.

В Найроби приземлился Боинг-707, которому предназначалась роль «летучего» госпиталя. Далеко не всем было известно, что его пассажирами были пятьдесят израильских парашютистов, которые затем были размещены на катерах на озере Виктория. Это был отряд, который, в случае необходимости, должен был помочь оперативникам.

В обязанности шестерых агентов Мосада, вооруженных главным образом высокочастотными радиопередатчиками, нацеленными на головной самолет, который должен был кружить над Кампалой в течение всего рейда, входило следить за действиями солдат местной службы и сигнализировать без промедления, если по каким-нибудь признакам станет ясно, что террористы или угандийцы что-то заподозрили. У агентов Мосада были с собой электронные приборы, с помощью которых они вывели из строя радар на контрольной башне. Похоже на то, что эта сложнейшая электроника была опробована здесь впервые.

Теми же приборами пользовались позднее американцы, чтобы вывести из строя радары, когда их спецавиаотряд и геликоптеры летели в Иран, пытаясь освободить заложников. Эти приборы принадлежат к категории так называемых контрэлектронных и относятся к разряду самых секретных в армиях супердержав.

История рейда в Энтеббе рассказывалась неоднократно. Нет нужды ее повторять. Стоит остановиться лишь на роли агентов Мосада в этой операции. Люди, наблюдавшие за ней в бинокли, перед тем как возвратиться на озеро Виктория и на катерах переправиться в Кению, видели, как заложники садились в самолет и как он покинул Энтеббе. Эти люди обеспечили успех миссии в не меньшей степени, чем коммандос, которые сражались на аэродроме.

Помимо прочего, успешной разведывательная операция считается, если она остается тайной и ее материалы не попадают в печать. В данном случае, однако, израильский премьер-министр Ицхак Рабин нарушил это правило, публично выразив свое восхищение людьми, которые осуществили операцию в Энтеббе: «Мы должны воздать должное всем оставшимся анонимными работникам разведки, смелым парашютистам, мужественным пехотинцам из бригады Голани, летчикам Военно-воздушных сил Израиля – всем, кто сумел нашу надежду превратить в реальность».

Не случайно Рабин в своем выступлении первыми назвал сотрудников разведки. Это было признанием ее работы и в то же время публичным заявлением, свидетельствующим о том, что все связанное с войной Судного дня предано забвению.

Операция Энтеббе позволила Израилю восстановить свой международный престиж. Она также восстановила репутацию израильской разведки, которая пострадала в связи с войной Судного дня.

Уроки войны Судного дня поставили Военную разведку перед необходимостью пересмотреть старые методы работы, отношение к политическим и военным деятелям Израиля, взаимоотношения с родственными службами, а также свою собственную структуру.