Текст книги "Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки"

Автор книги: Стюарт Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Глава двадцать пятая

6 октября 1973 г., в субботу вечером премьер-министр Голда Меир выступила в телевизионной передаче с обращением к израильтянам.

«В течение нескольких последних дней наша разведка получала информацию о том, что армии Египта и Сирии подготовились к совместному выступлению против Израиля. Наши войска готовы встретить надвигающуюся опасность».

В то самое время, когда Голда Меир произносила эту речь, израильские солдаты на Голанских высотах вели отчаянные бои, исход которых должен был решить судьбу Израиля. Израильская армия была к наступлению арабов не готова. Противник располагал значительным численным превосходством. Но солдаты знали – если они не выстоят, вся северная часть Израиля окажется в руках сирийцев.

В это же время в Синае египетская армия, почти не встретив сопротивления, форсировала Суэцкий канал, овладела Линией Бар-Лев, которая считалась чудом электронной техники, и начала готовиться к фронтальной атаке на Синае перед непосредственным наступлением на Израиль.

Израильские воздушные силы, одержавшие блистательную победу над противником в Шестидневной войне, оказались парализованными и не могли поддержать свои сухопутные войска, терпящие поражение. Они не сумели преодолеть созданный русскими ракетный барьер, хотя о его существовании израильтяне знали, но его исключительную эффективность они недооценили.

В течение тридцати шести часов судьба Израиля висела на волоске. Девяносто девять процентов населения отдавали себе отчет в том, что первая же проигранная Израилем война будет и последней его войной. Поражение в войне для них означало одно – новый Холокост.

В течение этих первых невероятно тяжелых часов израильская армия чудом остановила наступление арабов, хотя на этом этапе в действие было введено лишь двадцать пять процентов ее военной мощности. После этого, развернув контрнаступление уже в полную силу, она отбросила арабов назад и одержала свою славную победу.

Только тогда, в момент своего триумфа, осознали израильтяне, какая страшная опасность им угрожала. Голду Меир можно понять и простить за то, что в этот день, совпавший с Судным, она обманула своих сограждан. Скажи она тогда правду, – израильтяне могли поддаться панике, как раз в те решающие часы, когда дееспособных танков было мало и спасти страну от верного поражения можно было только за счет величайшего напряжения всех нравственных сил.

Израильтяне, однако, не так легко прощают ошибки и просчеты. В течение многих лет Голда Меир казалась живым воплощением воли и мужества еврейского народа, а министр обороны Моше Даян – самым популярным в мире в те времена военным деятелем. И тем не менее и пресса, и общественность Израиля подвергли обоих жестокой критике. С них требовали ответа на вопрос о том, какую меру ответственности несли они за разыгравшуюся только что трагедию, которая стоила жизни трем тысячам военнослужащих. Потери эти ужасающи для государства, население которого состоит из двух с половиной миллионов человек.

Почему израильская армия оказалась на этот раз неподготовленной? Это стало известно всем, как только солдаты вернулись с фронта. Резервисты призваны не были. Когда арабы ударили, танки мирно стояли в своих укрытиях. Линию Бар-Лев обслуживали в это время не более пятисот человек, в большинстве своем малоопытных резервистов, заменивших военнослужащих регулярной армии, которым были разрешены отпуска в связи с Судным днем. Против этой-то беспомощной группы египтяне бросили восемь тысяч человек – это была всего лишь первая волна. На Голанах, рассказывали солдаты, до прибытия подкреплений единичные израильские танки противостояли сирийским танковым дивизиям. Ни одна страна после «операции Барбаросса» в 1941 г., когда немецкая армия вторглась в Советский Союз, не была в такой степени не готова к внезапному нападению, как Израиль в 1973 г. Сопоставление с «операцией Барбаросса» можно продолжить. Сталин располагал информацией о том, что готовится нападение. Даже дата и точное время были известны. Но он в это не верил.

Израильтяне тоже располагали сведениями о намерениях арабов, как минимум за неделю до начала войны. И тоже отвергли их, как недостоверные.

Мало-помалу выяснилось, что израильская разведка, гордившаяся своими великими достижениями и так всегда эффективно действовавшая, в этот решающий для израильского государства момент, оказалась беспомощной.

И скрыть это не удалось.

За двадцать четыре часа до атаки, которая началась 6 октября, в субботу, в 2.05 дня, четыре тысячи ракетных установок, пулеметы и минометы стояли наготове на египетском фронте, тысяча пятьсот ракет – на сирийском. В этот момент Военная разведка, оценивая обстановку, официально заявила, что вероятность войны очень мала. Голда Меир не лгала, когда утверждала, что разведке было известно, что арабские армии «стоят наготове, чтобы начать совместное наступление на Израиль». Не сообщила она, однако, что генерал Эли Зейра, начальник Военной разведки, не считаясь с этим, не только исключил возможность атаки, но и убедил в этом израильское правительство. Авторитет Военной разведки был так высок, что утверждения Зейра были приняты без обсуждений.

За год до этого, в 1972 г., когда Эли Зейра был назначен руководителем Военной разведки, один из генералов (кто именно, осталось неизвестным, может быть, даже Аарон Ярив, один из блестящих предшественников Зейра), сказал: «Весьма вероятно, что нас ожидает катастрофа, потому что теперь всю нашу военную систему возглавляют три человека, которые не ведают страха». Этими тремя были министр обороны Моше Даян, начальник штаба Давид Элазар и начальник Военной разведки Эли Зейра. «Иерархией героев» не без иронии окрестили их окружающие.

Из всех троих только у Даяна были способности, обязательные для офицера разведки. Даян всегда (будучи уже начальником Штаба армии и даже министром обороны) настаивал на том, чтобы его знакомили с разведывательными данными по мере того, как они поступали. Он нередко затевал дискуссии и спорил с офицерами разведки, всегда оставляя за собой право составлять собственное суждение, которое часто отличалось от трактовки событий большинством.

Начальник Штаба Давид Элазар, по мнению Даяна, не был идеальным претендентом на эту должность. Элазар был великолепным командиром танковых войск. Он обладал способностью быстро, на месте, принимать решения в сложной обстановке, но ему не хватало той особой проницательности, которая в напряженной военной ситуации в Израиле была жизненно необходима.

В начале 1973 г., когда ливийский Боинг-727 потерял ориентацию и залетел в воздушное пространство Израиля, Элазар принял решение сбить его.

Дело в том, что Мосаду было известно, что Народный фронт вынашивает планы нанять японских камикадзе для того, чтобы отправить в Израиль начиненный взрывчаткой пассажирский самолет и обрушить его на один из городов страны. Когда ливийский летчик отказался реагировать на предупреждение израильских самолетов, которые уже поднялись в воздух, чтобы перехватить его (летчик предполагал, что он находится в египетском воздушном пространстве, а самолеты принял за МИГи), казалось, что приказ сбить самолет был оправдан. Впоследствии расследование обнаружило, что Элазар принял поспешное решение. У него еще оставалось время для переговоров. В данном случае он действовал как командир танкового подразделения и не соразмерял свои решения с ответственностью, которую нес как начальник Штаба суверенного государства.

Давида Элазара в свою очередь не удовлетворял в качестве руководителя Военной разведки Эли Зейра. Тем не менее после ухода Аарона Ярива более подходящего для этой должности человека не нашлось.

Эли Зейра был, несомненно, одним из самых одаренных и способных офицеров в израильской армии. В свое время он был военным атташе в Вашингтоне, заместителем Ярива в Военной разведке и на фронте отличался находчивостью и незаурядным личным мужеством.

Не многие из офицеров израильской армии могли соперничать с ним. Даже людям, которые его недолюбливали, казалось, что Зейра свое повышение заслужил. Не признать этого, на первый взгляд, выглядело бы грубой несправедливостью. И только очень незначительное меньшинство ставило под сомнение пригодность Зейра к самой специфической работе в армии – к работе в разведке. Мало кто отдавал себе отчет в том, что один из недостатков Зейра – высокомерие – был недопустим для начальника разведки.

Тем не менее Зейра быстро завоевал авторитет. Он сумел произвести впечатление и на правительство, и на армию силой и уверенностью своей аргументации. Зейра был автором так называемой «концепции». «Концепция» включала три пункта. Первый состоял в том, что арабы в состоянии начать лишь ограниченную войну, но при этом понимают, что Израиль не будет воевать по навязанным ему правилам и эта война неизбежно перерастет в общую. Во-вторых, если война начнется, она будет короткой. В-третьих в «большой» войне арабы потерпят сокрушительное поражение. Израиль, по мнению Зейра, прорвется на египетский берег Суэцкого канала и дальше должен будет лишь решить, в каком направлении продолжать наступление: на Каир, Нильскую долину или в Верхний Египет. На сирийском фронте придется решать, брать ли Дамаск?

«Концепция» была почти обязательной для всех сотрудников Военной разведки. В конце концов военная организация стала больше походить на издательство с авторитетным редактором во главе, в котором все журналисты сочиняют и представляют к печати лишь то, что полностью соответствует официальной линии.

Офицеры разведки под началом Зейра начали, зачастую даже не отдавая себе в том отчета, игнорировать сведения, которые шли в разрез с основными положениями «концепции». Пример показывал сам Зейра. Все, что его тезисам не соответствовало, полностью отбрасывалось.

После войны он защищал свою позицию. «Почти все годы службы в израильской армии, – говорил он, – я был командиром, а не штабным работником и никогда не стремился перекладывать на вышестоящих начальников ответственность за действия, которые относились к сфере моей компетенции». И продолжал: «Начальник разведки наилучшим образом послужит начальнику Штаба, если сможет предложить ему четкую и ясную оценку ситуации. Разумеется, чем четче определена задача, тем ужаснее ошибка, если оценка оказывается неправильной. Так что риск всегда есть. И глава разведки этот риск вынужден брать на себя».

Такое представление об обязанностях начальника разведки выглядело по меньшей мере странным. Мысль о правомерности «точных и ясных оценок» для района, в котором все, как известно, находится в постоянном движении, все меняется, – и привела к ошибочному заключению, что все указания на готовность Египта и Сирии к войне – на самом деле не более, чем простое бряцание оружием или начало военных учений.

Смелое допущение, что глава разведки рискует, давая свои оценки происходящему, придавало спортивный оттенок всей «концепции».

После окончания войны начальник Штаба Элазар утверждал, что не менее двухсот телеграмм, посланных агентами разведки отовсюду и сообщающих о неизбежности войны, не были ему переданы. Если бы он имел возможность с ними ознакомиться, возможно, его реакция на оценку обстановки Зейра могла бы быть иной.

Само собой разумеется, что начальник разведки не должен передавать своим офицерам все полученные им телеграммы, но всякому должно быть ясно, что те из них, в которых сообщалось о возможности войны, следовало дать на обсуждение начальнику Штаба и его политическим советникам.

На встречах Элазара с Зейра ничего подобного не происходило. Зейра со страстью отстаивал свою «концепцию» и все доводы, ее опровергающие, немедленно отвергал. Свою позицию Зейра отстаивал не по каким-нибудь личным мотивам. Он просто ошибался, уверенный в том, что арабы не будут воевать. Таким образом, вся информация, которая эту точку зрения не подтверждала, им отметалась, поскольку только нарушала стройность его доводов.

Зейра был так в себе уверен, что сумел убедить в своей правоте всех политических деятелей Израиля. Даже Моше Даян, поддавшись гипнозу, изменил свои собственные позиции самым неожиданным образом. В 1971-ом и в 1972 годах Даян утверждал, что не видит причин, по которым египтяне откажутся воевать. В мае 1973 г. в инструкции своим генералам он писал, что «нужно принимать во внимание возможность возникновения военных действий во второй половине лета». А летом того же года Даян вдруг заявил, что в течение ближайших десяти лет войны не будет. Заявление это было сделано в то время, когда египтяне передислоцировали свои пехотные части поближе к каналу, возвели не менее шестидесяти пяти новых укреплений, причем с главного из них они могли наблюдать за израильскими войсками по другую сторону канала. Помимо этого, египетские солдаты начали рыть новые колодцы и строить новые защищенные подступы к воде. Средства гражданской обороны Египта были мобилизованы, в целом ряде городов введено было затемнение. Был опубликован призыв к населению сдавать кровь. И Садат заговорил, о наступлении фазы общей конфронтации.

Зная обо всем этом, Зейра продолжал с маниакальным упорством утверждать, что Садат воевать не решится.

Начальник Штаба Элазар на этот раз с ним не согласился и объявил частичную мобилизацию, которая обошлась стране в несколько миллионов фунтов (резервисты оставили работу в промышленности и ушли в армию).

Арабы отступили, и Зейра восторжествовал. Начиная с этого момента, уже редко кому приходило в голову опротестовывать «концепцию».

Вот тогда-то Моше Даян и был обращен в новую веру.

Зейра, однако, был неправ. Садат собирался начать войну в мае, но в последний момент воздержался, потому что русские договорились с Никсоном о встрече на высшем уровне в Вашингтоне. Она должна была состояться как раз в мае. Садат счел для себя политически невыгодным начинать в это время войну. Зейра об этом знать не мог. Египтяне сознательно распускали слухи о том, что арабы, мол, только на то и способны, чтобы поднимать шум. В апреле и сентябре египтяне провели частичную мобилизацию, которую тут же отменили. Офицеры египетской разведки, которым было известно пренебрежительное отношение израильтян к Египту после Шестидневной войны, эти чувства очень успешно эксплуатировали. Египет и Сирия провели ряд обманных операций, в которых и Садат принимал участие, демонстрируя на публике свою будто бы нерешительность. Они были так блестяще организованы, что многие эксперты подозревали, что все это дело рук русских, которые давно уже были признаны неподражаемыми мастерами дезинформации.

Начиная с зимы 1972 г. в мировой прессе стали появляться многочисленные статьи, содержащие материалы о некомпетентности арабов. 26 декабря 1972 г. репортер «Файненшиал таймс», побывавший с коротким визитом у Кастро, писал: «Египетская армия к войне не готова. Тем не менее в армии находятся офицеры, стремящиеся к войне с Израилем».

Газета «Ла стампа» писала 27 января 1973 г.: «Коррупция везде. Египетской армии хватит боеприпасов не более чем на неделю».

В феврале «Карьере делла Сера» утверждала: «В египетских военных кругах откровенно признаются, что армия страдает от нехватки бензина и запасных частей. Один летчик обслуживает два самолета. Новое ультразвуковое авиационное оборудование валяется без присмотра, как камни на дороге. Тридцать самолетов, оборудованных ультразвуковыми приборами, разбились во время учебных полетов за последние пять месяцев».

Корреспондент «Фигаро» в феврале сообщал: «Один из иностранцев, военный атташе, сказал мне – армия совершенно недееспособна. У них нет ни Насера, ни советских инструкторов. Настроение в армии подавленное».

Джим Хогланд писал из Каира в «Вашингтон пост» в марте, что египетская система противовоздушной обороны может быть Израилем легко уничтожена. Затем он передавал слухи, которые ходили в Каире: два израильских самолета находились уже на расстоянии тридцати миль от Каира, а египетские ракетные установки все еще бездействовали. Примеры следовали один за другим.

Дезинформирована была не только печать. В июле 1973 г. военных атташе в Каире пригласили в качестве наблюдателей на учения в окрестностях египетской столицы, где должно было испытываться оборудование последних образцов, предназначенное для наземных войск. Один атташе после этого рассказал, что это было представление в духе ранних «Кистоун Копс» (серия немых фильмов о незадачливых полицейских). Все было на редкость плохо организовано. Техника то и дело выходила из строя. После войны стало ясно, что перед военными атташе была разыграна великолепная комедия, цель которой состояла в том, чтобы внушить им мысль о полной несостоятельности египтян! Разумеется при этом имелось в виду, что эти сведения дойдут до Израиля.

В Сирии происходили аналогичные спектакли. В печати, особенно в бейрутской, появились статьи, в которых обсуждался вопрос о разрыве между Сирией и Советским Союзом. В то самое время, когда русские в поте лица трудились над созданием самого совершенного в мире ракетного щита в Египте и в Сирии, прессе внушали, что русских стали не на шутку раздражать некомпетентность их арабских клиентов и они решили с ними порвать.

Классическим приемом в дезинформационной программе стало подкидывать материал оппозиционным правительству группам. Они воспринимали его с готовностью, и хотя верили в него частично, но преисполнялись желанием поверить всему. Израильтяне, все еще живущие в атмосфере праздничного угара после триумфальной победы в Шестидневной войне, подобно оппозиции, были готовы поверить в истинность любого сообщения, которое подвергало сомнению способность арабов развязать новую войну.

Однако в конце сентября стало очевидным, что Египет собирается воевать. 1 октября один из офицеров действующей армии из разведки Южного соединения – лейтенант Бенджамин Симон Тов представил своему начальнику генерал-лейтенанту Давиду Гедалиа доклад с подробным и логичным анализом процесса развертывания египетских сил вдоль Суэцкого канала. «Война, – писал он, – по всем признакам неизбежна». Симон Тов обратил внимание не только на нескончаемый поток вооружения и на сотни машин, снующих туда и обратно вдоль линии фронта, но и на характер этих передвижений. В тот же день, 1 октября, разведка получила совершенно достоверную информацию из секретных источников о доставке в Сирию советского оружия в невиданных до этого времени масштабах. В ливанской печати появилась информация о передвижениях египетских армий от Каира к Суэцу.

2 октября кое-кто из израильских руководителей как в армии, так и в правительстве обратил наконец внимание на эту невероятную по своим масштабам военную подготовку. В этот день генерал-майор Шмуэль Гонен после инспекции, которую он провел в зоне канала, отдал своим войсковым соединениям приказ о состоянии повышенной боевой готовности. Он отменил отпуска и принял еще кое-какие меры предосторожности. Генерал обратился к начальнику Штаба за разрешением объявить полную готовность, но получил отказ.

Генерал-майор Абрахам Мандель, командующий противотанковым дивизионом, последовал примеру Шмуэля Гонена и привел свое подразделение, включающее 280 танков, в состояние повышенной готовности.

Израильская Военная разведка оставалась невозмутимой, хотя обо всем, что происходило в арабских армиях, была информирована: и о судах в Порт-Фуад, с которых разгружали огромное количество оружия и боеприпасов, и о ракетах САМ, и о разминировании минных зон у канала, и о сваях, загоняемых в дно для наведения мостов. Но установка, что Садат разыгрывает очередную комедию, чтобы занять чем-нибудь своих солдат, была твердой.

3 октября в Иерусалиме под председательством Голды Меир состоялось совещание министров, генералов армии и деятелей Военной разведки. Сирийские войска все прибывали к линии фронта, и некоторые из генералов, в том числе и генерал Ицхак Хофи, стали выражать беспокойство по поводу совершенно явной эскалации военных приготовлений, очевидной и без донесений разведки. Генерал Зейра был нездоров, и вместо него на совещании присутствовал его заместитель – очень способный бригадный генерал Арие Шалев. Цви Замир приглашен не был. Не было никого из министерства иностранных дел. Не было и самого министра иностранных дел. Однако на этом совещании еще могла быть подвергнута критическому анализу концепция Зейра. Она могла исходить, скажем, от Даяна, обладавшего необходимыми для этого и опытом и знаниями. И действительно, под давлением Даяна Арие Шалев, преданный «концепции» Зейра не меньше, чем ее автор, заколебался. Перед ним лежали сообщения о том, что сирийцы передвинули на передовые позиции почти все свои ракеты «земля-воздух». Сирийцы, значит, говорил Даян, собираются воевать. Либо предполагают, что Израиль начинает наступление против них. Но в Израиле даже не была проведена мобилизация, так что атаки со стороны Израиля Сирия не могла ждать. Отсюда следует, что атаковать собираются сирийцы.

С этой простой логикой было трудно не согласиться, и Шалев признал, что действия сирийцев загадочны. Однако, продолжал заместитель Зейра, все материалы разведки однозначно указывают на то, что Сирия одна, без Египта, воевать не станет. А египтяне к войне не готовы. Аргумент казался убедительным и заключение разведки – «вероятность войны мала» – было признано правомочным.

Оценивая обстановку постфактум, можно понять, почему Даян не стал против этого возражать. Как это ни странно, но он хорошо разбирался в положении на Северном фронте, тем более что лично его инспектировал, но об обстановке в Египте Даян практически не имел представления и потому без колебаний принял уверения Шалева, что на египетском фронте ничего экстраординарного не происходит, а на возню сирийцев обращать внимания нечего. Даян обычно не принимал на веру то, в чем его пытались убедить, и в данном случае два телефонных звонка – генералу Шмуэлю Гонену и генералу Манделю – в корне изменили бы ситуацию. Даян, однако, будучи уже не столько боевым генералом, сколько министром, склонен был придерживаться мнения кабинета, да и всей страны: «израильская разведка не может ошибаться».

И все же трудно понять, почему никто не предложил провести независимое расследование и сравнить его результаты с заключением, представленным Зейра. Израильская армия была приучена к тому, что разведка предупреждала ее о предстоящем нападении по меньшей мере за двадцать четыре часа. На этом принципе и строилась подготовка армии и планы развертывания вооруженных сил. Размеры страны не давали возможности допустить проникновения врага на ее территорию, чтобы затем, перейдя в наступление, отбросить его назад, как это удалось русским во время второй мировой войны.

У Израиля не было альтернативы – он мог вести войну либо на границе, либо за пределами страны. Третьего варианта для Израиля не существовало. Эти представления глубоко укоренились в сознании израильтян. Тот, кто этого не понимает, не в состоянии правильно оценивать политику Израиля в его взаимоотношениях с арабами.

Все, что не согласовывалось с концепцией Зейра, получившей к этому времени официальное признание, подавлялось в зародыше. Начальник Мосада Цви Замир был очень обеспокоен. От своих агентов – из арабских стран и из Европы – он получал тревожные сигналы, но они попадали обычно к секретарю Голды Меир по военным вопросам, который не доводил их до сведения премьер-министра.

Офицеры разведки на Южном фронте присылали сообщения о все возрастающей активности египтян. Эти сообщения, однако, в Тель-Авив не попадали. Военная разведка убедила даже ЦРУ не доверять собственным данным. Американцы давно привыкли целиком полагаться на анализ израильтян во всем, что касалось событий на Ближнем Востоке. ЦРУ, правда, проводило и свой собственный анализ событий, но в большей своей части он определялся информацией, полученной из Израиля.

В первых числах октября ЦРУ пришло тем не менее к заключению, что война неизбежна и сообщило об этом послу Израиля в Вашингтоне Ицхаку Рабину. Он в свою очередь отправил соответствующее послание Голде Меир. Зейра пришел в ярость и принял меры к тому, чтобы изменить порядок передачи информации ЦРУ. До этого она поступала в Мосад. Зейра постарался довести до сведения ЦРУ, что его ведомство придерживается других взглядов на положение в районе Ближнего Востока.

4 октября Генри Киссинджер и министр иностранных дел Израиля Абба Эбан встретились в Вашингтоне. В течение первых же пяти минут беседы они пришли к заключению, что последние разведывательные данные позволяют считать опасность войны минимальной. Оба черпали информацию из одного и того же источника.

На следующий день Советский Союз запустил спутник-шпион «Космос-596», который вышел на орбиту как раз над линией расположения израильских войск. Доклады боевых командиров в Тель-Авив носили теперь чуть ли не истерический характер.

В пятницу, 5 октября, Голда Меир созвала заседание кабинета министров, чтобы обсудить последние полученные разведкой данные. Начальник Штаба уже распорядился о введении в стране состояния готовности «C». Эта мера предосторожности была принята в первый раз со времени войны на истощение. Однако было уже поздно. Накануне Судного дня почти весь воинский состав был в отпуске и вернуть военнослужащих не представлялось возможным. Положение становилось серьезным, но никто особой озабоченности не выражал.

Заместитель премьер-министра Игал Аллон в это время был в своем кибуце. Никто не позаботился о том, чтобы вызвать его на заседание кабинета, несмотря на то что Аллон был выдающимся военным специалистом. Министр финансов Пинхас Сапир тоже приглашен не был. Постфактум это объяснили тем, что его не сумели найти. Уже после войны Сапир довольно резко прокомментировал этот эпизод: «Вероятно, потому что я слишком мал ростом, меня не удалось найти».

Мосад своей точки зрения не высказывал. Работа в нем столь одаренного человека, каким был Ярив, в конечном счете привела к тому, что значение Мосада как разведывательной организации неожиданно упало. К этому следует прибавить, что Замир был в такой степени поглощен проблемами, связанными с палестинцами, что разведывательной деятельности в соседних государствах уделял теперь гораздо меньше внимания.

И все же двое агентов Мосада об «операции Бадр» (так в Египте называлась операция против Израиля) были осведомлены и сообщили об этом в Тель-Авив. Они подтвердили свою информацию подробными отчетами о передвижении египетских войск. Мосад отдавал себе полный отчет в намерениях Садата. Его сотрудники обнаружили и грубую оплошность, допущенную египетской службой безопасности. 2 октября Агентство Новостей Ближнего Востока сообщило, что вторая и третья армии, которые позднее должны были пересечь Суэцкий канал, приведены в состояние готовности. Предполагалось, что это сообщение, отпечатанное в ограниченном числе экземпляров, попадет в руки только египетских старших правительственных чиновников. Но типограф по ошибке отпечатал обычный тираж.

Военная разведка, все еще загипнотизированная «концепцией», предпочитала верить заметкам в египетской правительственной газете «Аль-Ахрам». Впоследствии Мохаммед Хейкал разоблачил авторов этих заметок, которые намеренно занимались дезинформацией: в одной из них сообщалось, что командующий составляет список офицеров, желающих отправиться пилигримами в Мекку; во второй – на 8 октября будто бы назначен визит министра обороны в Румынию. И, наконец Агентство Новостей в своем стремлении нейтрализовать впечатление от сделанной им оплошности, предупредило Израиль, причем в нарочито вызывающей форме, что он несет ответственность за эскалацию напряжения на северном фронте (!?). Египтяне очень умно эксплуатировали утвердившуюся за ними репутацию хвастунов, выпустив это заявление в «типичном» для них напыщенном стиле. Они рассчитывали на то, что израильтяне попадутся на эту удочку и единственной реакцией их будет пренебрежение и насмешка. Так оно и было.

Мосад, однако, был крайне озабочен. Замир, да и не только он, прекрасно понимали, что и Садат, и сирийцы не стали бы без серьезных к тому оснований создавать в Израиле напряженную обстановку, которая могла привести к войне. Они не рискнули бы дать Израилю возможность первому нанести удар. У Эли Зейра был на это готов ответ: арабы прекрасно знают, что Израиль в нынешней международной обстановке не может себе позволить воевать, если не будет явно на это спровоцирован. Эти рассуждения Замиру убедительными не казались, и он всеми силами старался объяснить свою позицию. Но Зейра оставался непреклонным. Войны не будет и быть не может.

4 октября дежурный офицер Мосада получил сообщение агента из Каира, в котором были указаны дата и время начала выступления Египта. Он тут же позвонил одному из заместителей Зейра домой. Разгневанный тем, что его разбудили среди ночи, чиновник заявил, что примет меры к тому, чтобы офицер навсегда лишился работы, если он еще хоть раз посмеет надоедать ему по ночам своими нелепыми россказнями.

Ночью 5 октября в 3.00 Зейра убедился наконец в своей ошибке. Агент (египетский еврей) передал в Штаб по радио сообщение, что в Египте отдан приказ о наступлении в зоне Суэцкого канала, которое начнется в 6 часов вечера в Судный день. В боевую готовность приведены орудия, военнослужащим выданы химические вещества, которыми пропитывают одежду для защиты от напалма. Военная форма после подобной обработки приходит в негодность, так что речь явно шла не об учебных маневрах. Египет делал последние приготовления к войне.

Сомнений в намерениях египтян не было. Оставалось выяснить, правильно ли Военная разведка определила время начала войны – 6 часов вечера. Для израильской армии это был вопрос первостепенной важности. Всего за несколько часов до этого Зейра утверждал, что войны не будет. С той же страстью он теперь настаивал на том, что арабы ударят в 6 часов вечера. Об этом поступила дополнительная информация, которую он безоговорочно принял. Молодые армейские офицеры разведки докладывали, что в 10.00 арабское радио замолчало. Это молчание, предшествующее началу сражения, кажется пугающим и каким-то неестественным. Страна, начинающая войну, всегда прерывает свои радиопередачи, чтобы обеспечить генералам свободную связь со своими частями. Эта практика была введена во время второй мировой войны. Тогда наступала гнетущая тишина. Теперь можно даже услышать, что радиоустановки включены и готовы к приему. Мало кто мог поверить, чтобы армия оставалась в состоянии «наготове» так долго. В высших сферах тоже возникли сомнения. Игал Аллон, в прошлом боевой генерал, утверждал, что ни одна армия не начинает наступление перед заходом солнца. Это крайне неудобно для военно-воздушных сил.