Текст книги "Колыбельная виски (ЛП)"

Автор книги: Стиви Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

28
ХАННА

– Все в порядке, мам?

Хватаю полотенце с края раковины и прижимаю к ее лбу.

Она качает головой, потом опирается локтем о край унитаза и обхватывает голову рукой. Пот выступил у нее на лбу. Глаза налиты кровью.

– Зачем я это делаю? – У неё такой хриплый голос.

Прежде чем сесть на край ванны, дотрагиваюсь до середины своей груди, пытаясь уменьшить боль и кладу руку ей на спину. Горло сжимается, но мне каким-то образом удается проглотить застрявший там комок. Что я могу сказать? Эти десять процентов выживания продолжают мелькать у меня в голове. В этот момент, когда она склонилась над унитазом, выглядя больнее, чем я когда-либо видела ее в своей жизни, это кажется бесконечно бессмысленным и эгоистичным. Неужели именно так она проведет остаток своей жизни? Больной. Не в состоянии наслаждаться ни одной чертовой вещью?

Десять процентов выживаемости, Ханна. Есть десять процентов, что она справится.

– Потому что ты боец, – шепчу я, сдерживая слезы. – И ты – моя мама.

Она берет меня за руку и крепко сжимает. Я подавляю сдавленное рыдание, которое угрожает вырваться из моего горла.

– Именно поэтому я и делаю это, Ханна. Не хочу оставлять тебя и Бо. Ещё нет…

Через час Бо и папа уложили ее в постель. Папа поцеловал маму в лоб и прошептал: «Я люблю тебя», после чего мы с Бо вышли из комнаты.

Беру его за руку, когда дверь за нами закрылась.

– Эй, – говорю я. – Идти сюда.

Вздохнув, он следует за мной в мою комнату, и я закрываю дверь.

– Что? – спрашивает он, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

– Я просто... – В голове у меня все перемешалось.

Под глазами у брата залегли темные круги. Он выглядит таким измученным.

– Ханна, я не дурак. Я знаю, что сказал доктор. Знаю, что это последняя попытка. – Бо пожимает плечами. – Ничего из того, что ты мне скажешь, не изменит этого. – Мышцы его челюсти сжались. Вот так, он закрылся от меня.

Небольшая волна гнева поднимается в моей груди. Мои ноздри раздуваются. Часть меня хочет закричать на него, встряхнуть его. Мне хочется от него реакции, чтобы он выплеснул все, что чувствует, но никто из нас этого не делает, поэтому проглатываю свой гнев и горе и качаю головой.

– Еще есть надежда, – шепчу я.

Дрожь в моем голосе говорит нам обоим, что я не верю в собственную ложь.

Бо отталкивается от стены и рывком распахивает мою дверь. Через несколько секунд дверь в его комнату захлопывается. Глядя в коридор, тяжело вздыхаю. Чувствую себя потерянной, нет, вернее, пойманной в ловушку. Я вернулась домой в то время, когда думала, что начну новую жизнь. Я теряла человека, который, как я думала, всегда будет рядом, женщину, которая, как я надеялась, поможет мне спланировать свадьбу, даст совет по воспитанию детей. За пределами нашего дома жизнь каждого шла своим чередом. Конечно, Мэг сочувствовала, но по большому счету, это ее не затрагивает. А люди, на которых это действительно влияло, даже не признавали этого. Совсем. Это похоже на огромную зияющую рану, которую все просто игнорировали.

Хватаю телефон и пишу Ною:

«Ты занят?»

Десять процентов выживаемости.

Я ничего не могу сделать, чтобы изменить это. Ни одной вещи. Как бы нам ни хотелось притворяться, что мы контролируем свою жизнь, это не так. Контроль – это красивый фасад, которым мы прикрываемся каждый день, потому что, когда вы действительно принимаете, что вы не отвечаете за свою собственную судьбу, это заставляет вас чувствовать себя в ловушке.

Десять процентов выживаемости.

Ложусь на кровать и смотрю на мерцающие в темноте звезды, думая о той ночи, когда мы с Мэг приклеили их к моему потолку. Это было летом после шестого класса, и накануне вечером она впервые поцеловалась в боулинге в Алекс-Сити. Воспоминания. А потом я думаю, что, по крайней мере, у меня будут воспоминания, когда мама уйдет… Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить все, пытаясь выжечь в своем мозгу счастливые воспоминания о Рождестве и фейерверках, семейных пикниках, поездках на пляж. Я очень боюсь, что каким-то образом потеряю и их тоже. В ловушке. Сажусь, проводя руками по лицу. Я не хочу оказаться в ловушке. Я хочу чувствовать себя в безопасности.

Стук. Стук. Стук.

Смотрю в сторону окна и вижу Ноя, сидящего верхом на ветке дерева. Сочувственная улыбка приподнимает один уголок его губ, когда я подхожу и открываю окно.

Ной подает мне руку, и я, поставив ногу на карниз, быстро вылезаю в окно. Он прижимается спиной к стволу и притягивает меня к своей груди, уткнувшись лицом в мою шею.

– Ты в порядке? – Его рука легла мне на грудь, и я хватаюсь за его предплечье.

Я чувствую спокойствие. Безопасность. Больше не чувствую себя в ловушке.

– Нет, – выдыхаю я.

Ной целует меня в макушку, и я прислонилась к его плечу.

– Хочешь поговорить об этом?

Я отрицательно качаю головой.

– Просто обними меня.

Есть что-то освобождающее в том, чтобы сидеть в темноте, в крепких объятиях Ноя. После нескольких минут молчания он отводит мои волосы в сторону.

– Я все еще не спел тебе твою песню.

Я улыбаюсь.

– Спой сейчас.

Летняя жара окутывает нас. Ной глубоко вздыхает, прежде чем начинает напевать мне на ухо мелодию.

– Мой взгляд прикован к ней и к этому платью до колен. Дьявол сказал, что она слишком хороша для меня, он старается изо всех сил. – Закрываю глаза и закидываю ногу на ветку, растворяясь в нем, пока он поет. Мелодия медленная и нежная, и когда Ной доходит до припева, слезы застилают мне глаза. – Милая девочка, о, моя милая девочка, какое обещание для этого потребуется? Чтобы сохранить твою улыбку, твои поцелуи, твои прикосновения? Милая девочка, о, моя милая девочка, не позволяй мне подвести тебя.

У меня так сдавило грудь, что я едва могу дышать. Разворачиваюсь на ветке так, как только могу, и целую его. В этот момент мне кажется, что музыка – это его способ говорить то, что он не может сказать. Я верю, что он любит меня. Как бы безумно это ни звучало, я знаю, что люблю его. Я люблю его, потому что не беспокоюсь о том, что говорю или делаю, мне не нужно притворяться рядом с ним. Так много людей обещали быть рядом, и он единственный, кто действительно поддерживает меня.

Мы остаемся на дереве до тех пор, пока ночное небо не становится темно-синим, а затем светло-розовым и оранжевым от восхода солнца. Ласточка села на одну из веток, напевая, и Ной двигается позади меня.

– Как думаешь, сколько людей тратят время на то, чтобы полюбоваться восходом солнца? – спрашивает он.

– Даже не знаю.

– Это ужасно, знаешь ли. У нас так много возможностей увидеть восход солнца.

– Ты умнее, чем показываешь.

– Нет, просто мой разум не забит кучей бесполезного дерьма. – Ной проводит пальцами по моим волосам. – Мне нравится смотреть на восход солнца с тобой.

– Мне тоже.

– Ладно, красотка, я лучше пойду и займусь работой. – Он целует меня в щеку, прежде чем выскользнуть из-за моей спины, ухватиться за ветку и опустится на землю. – Увидимся позже. – Ной подмигивает мне.

Я смотрю, как он идет через двор прямо к папиной мастерской, а потом залезаю обратно в окно и забираюсь в постель.

Солнце уже взошло. Я не боюсь заснуть.

Было уже три часа, когда я в панике просыпаюсь. Что-то, должно быть, испугало меня, потому что я вскакиваю на постели, хватая ртом воздух и хватаясь за грудь, где бешено колотится сердце. Как только одеваюсь, иду проверить маму. Она спит, и я спускаюсь на кухню.

В воздухе витает свежий аромат лимонной полироли, и я вхожу в тот момент, как папа вытирает кухонный стол.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он, когда я пересекаю кухню.

– Да. Просто не могла уснуть прошлой ночью. – Достаю из холодильника бутылку воды и йогурт.

– Понимаю. – Он выдвигает стул и садится, барабаня пальцами по столу. – Я и сам не очень хорошо спал. – В его голосе слышится напряжение, но я не придаю этому значения, просто беру ложку из ящика стола и сажусь напротив него, чтобы съесть свой йогурт.

Сую ложку с йогуртом в рот, в то время пока мой взгляд падает на окно позади стола. Я вижу, как Ной и Бо работают в поле.

– Ной – хороший парень, – Папа вздыхает. – Но, пожалуйста, скажи мне, что ты не станешь встречаться с ним.

– Я…– Опускаю ложку в стаканчик с йогуртом. – Мы просто... – Кто мы друг другу? – Мы просто друзья.

– М-м-м. – Папа сжимает губы в жесткую линию, и снова барабанит пальцами по столу. – Твоя мать думает иначе.

Он пристально смотрит на меня и медленно, неодобрительно кивает, как обычно делал, когда ловил меня на лжи.

На секунду я снова чувствую себя маленьким ребенком, когда боялась, что подведу его.

– Ханна, он недостаточно хорош для тебя…

И вот так это трепетное чувство исчезает. Мой желудок скручивает узлом. Я сердито смотрю на отца.

– Ты ведь шутишь, правда? – Его глаза расширились от шока. – Я уже не ребенок. Не подросток. Я сама в состоянии решить, кто достаточно хорош для меня.

– Ханна…

– А ты проповедник, папа. Проповедник!

– Может, я и проповедник, но я еще и отец, и у меня есть полное право беспокоиться о моей маленькой девочке.

– Я уже взрослая, пап.

– То, что я слышал о нем в городе… – Он качает головой, и морщины на его лбу становятся еще заметнее. – Я всецело за то, чтобы дать кому-то шанс, но я никогда не ожидал, что мои действия обернутся против тебя.

– О чем ты говоришь? Что значит против меня?

– Люди в городе говорят, что ты с ним проводишь время. – Его ноздри раздуваются. – Остаешься у него дома, Ханна. Спишь в его доме.

– Это никого не касается…

– Ханна, это же маленький город! Я – проповедник, а некоторым людям больше нечем заняться, кроме как наблюдать, кто приходит и уходит из чужих домов.

Отталкиваюсь от стола, вставая, мои щеки пылают, сердце бешено колотится.

– Мне не нужно твое одобрение, чтобы встречаться с кем-то.

– Так ты встречаешься с ним? – Папа стискивает зубы.

– Я этого не говорила, я сказала, что мне не важно, что он не нравится тебе! Главное, что он нравиться мне!

– Ты все еще в моем доме, Ханна! – Его голос становиться суровым, и я замечаю, что он слегка выпрямился в кресле.

– Я вернулась, чтобы помочь тебе! – Мой голос эхом разноситься по дому. – Я вернулась, потому что она умирает, – шепчу я, прежде чем повернуться и выбежать из кухни.

Хватаю сумочку и ключи со столика в прихожей.

– Куда ты идешь, Ханна?

Со стоном, рывком распахиваю дверь. Мне не нужно говорить ему, куда я иду, и, честно говоря, я и сама толком не знаю. Мэг на работе. Ной все еще работает в поле. Я просто хочу побыть одна. Где-нибудь в безмятежном месте…

Через полчаса подъезжаю к озеру Митчелл и паркуюсь под дубом с качелями из шины. Меня охватывает нервное возбуждение, когда мои ноги касаются деревянного пирса. Мимо пролетает быстроходный катер, и маленькая шлюпка, привязанная к концу причала, раскачивается на волнах, соблазняя меня быть свободной и беспечной. Отпустить все на самотек.

Так я и делаю. Я запрыгиваю в лодку и отвязываю потрепанную веревку, удерживающую ее на месте. Тяну за шнур старого мотора, и он чихает и шипит, прежде чем взреветь. Ветер треплет мои волосы, влажный воздух и брызги озерной воды летят мне в лицо, и когда я добираюсь до середины озера, глушу двигатель.

Солнце сияет над водой. Откуда-то с противоположного берега доносятся всплески и детские визги. Я откидываю голову назад и закрываю глаза, позволяя теплому солнцу омыть мою кожу. Ной был прав. Это безмятежность. Спокойствие и тишина. Здесь я могу спокойно думать, а мне есть, о чем подумать.

29
НОЙ

Ханна с визгом шин выехала с подъездной дорожки. Я смотрю на Бо, и он пожимает плечами, прежде чем поднять мотыгу над головой и ударить ею по земле.

– Ты ей нравишься, знаешь?

Вытираю пот со лба предплечьем.

– Да?

Мотыга Бо стучит по земле. Он делает вид, что сосредоточен на том, что делает, но я замечаю, как он стиснул зубы, как дергаются его губы. Ему это не нравится.

– Не делай ей больно, – говорит он.

– Не буду.

– Лучше не надо.

Сетчатая дверь с грохотом захлопывается, и я поднимаю взгляд, щурясь от солнца, сияющего над крышей дома.

– Бо, – кричит Джон, спускаясь с заднего крыльца. – Я собираюсь в «Уолмарт» забрать рецепт твоей мамы до закрытия аптеки. Можешь держать ухо востро на случай, если твоей маме что-нибудь понадобится? – Он сует руки в карманы джинсов. – Она сегодня неважно себя чувствует.

– Конечно, пап.

– Твой чек на стойке, Ной.

– Спасибо, Джон.

Он бросает на меня мимолетный взгляд и направляется к своему грузовику.

– Похоже, мы закончили, – говорит Бо.

Двигатель старого грузовика Джона заводится, и мы собираем свои инструменты. Джон трогается с места, Сэмпсон мчится за ним по подъездной дорожке. Мы прислоняем инструменты к стене сарая и идем в дом.

У них в доме всегда так тихо. Чисто прибрано. Хватаю свой чек с кухонного стола.

Пол за моей спиной скрипит, и Бо поднимает голову.

– Мама, ты в порядке?

– Я в порядке.

Резко оборачиваюсь и вижу Клэр, стоящую в дверном проеме, держась за косяк. Ее кожа желтоватого оттенка, и хотя под ее глазами фиолетовые круги, сходство с Ханной очень заметно. Маленький носик. Четко выраженный лук Купидона ее губ. Ее глубокие карие глаза. Боже, это так печально, потому прямо здесь было сердце Ханны.

– Здравствуйте, миссис Блейк, – говорю я.

– Привет, Ной, – она улыбнулась, прежде чем отпустить дверной косяк. Бо спешит через кухню, чтобы придержать ее за локоть. – Я в порядке, – говорит она и идет дальше по коридору.

– Мама…

– Я в порядке. Я просто хочу поиграть на своем пианино.

Бо бросается за ней.

– Но ты же…

– Пожалуйста… прошу тебя! – Ее голос дрожит. – Если мне суждено умереть, я хочу хотя бы притвориться, что это не так.

Плечи Бо поникают, когда он вздыхает.

– Ной, надеюсь, ты не против, но у меня есть к тебе просьба.

– Конечно… – Не знаю, чего она от меня хочет, но я сделаю все, о чем она попросит.

Следую за ней в гостиную, где она садится за пианино и сразу же начинает листать ноты.

– Это одна из любимых песен Ханны, – говорит она, положив открытую книгу на пюпитр. Она располагает пальцы на клавишах из слоновой кости, и за этим следует трагически прекрасная мелодия. – Ты знаешь эту песню, Ной?

Я слушаю с закрытыми глазами и узнаю эту песню, я много раз её играл. «Дыши» Уилла Шамплейна.

– Да, знаю.

– Ханна сказала, что у тебя самый красивый голос, который она когда-либо слышала, – говорит она. – Я бы очень хотела, чтобы ты спел для меня.

Клэр похлопывает ладонью по скамейке рядом с собой, и я осторожно сажусь рядом с ней.

Я почему-то нервничаю. Вернее в ужасе от того, что облажаюсь и спою не ту строчку. Мне всегда было наплевать, что я напортачу, когда играю в «Типси». Когда пою вторую строчку, все внутри меня напрягается. Я пою песню о смерти умирающей женщине. Мой голос слегка дрожит, и она кладет руку мне на колено, прежде чем вернуться к клавишам. На середине она перестает играть.

– Я просто хочу послушать, как ты поешь.

Поэтому я пою остальное с закрытыми глазами. Когда заканчиваю и открываю глаза, ее рука прижата к груди. Клэр медленно поднимается из-за пианино.

– Спасибо, – шепчет она. – У тебя есть дар.

– Когда ей будет грустно, спой ей эту песню и скажи, что я все еще с ней. – Она похлопывает меня по руке, выходя из комнаты.

Сглатываю, мое дыхание застряло в горле, как патока.

– Я так и сделаю.

Именно из-за таких моментов я притворяюсь, что у меня нет сердца. Иногда жизнь причиняет слишком много боли.

К тому времени, когда я возвращаюсь домой, свет в доме Старика уже не горит, и его нет во дворе. Я так занят разглядыванием темных окон, что чуть не пропускаю «Мазду», припаркованную сбоку от моего дома.

Я захлопываю дверцу и смотрю на машину.

– Ты не отвечаешь на мои сообщения, – голос Дейзи разносится по двору, и я замечаю вишнево-красный огонек ее сигареты, когда она делает затяжку.

– В этом вся прелесть свободы воли.

Она раздраженно закатывает глаза.

– Ты просто придурок.

Изображаю поклон, поднимаясь на крыльцо.

– Что ты здесь делаешь?

– Ну, этот парень, Брайс Тейлор, который пытается связаться с тобой... – Она делает еще одну затяжку, выпустив ровную струйку белого дыма через губы. – Он попросил меня переговорить с тобой, так как ты его игнорируешь.

Откуда, черт возьми, она знает?

Провожу рукой по затылку, отмахиваюсь от комаров, все еще жужжащих вокруг.

– Откуда ты вообще об этом знаешь?

Дейзи смеется и бросает окурок на землю.

– Я говорила тебе, что мои видео однажды сделают тебя знаменитым.

– Ага, конечно.

– Он увидел видео и прокомментировал его. – Она вытаскивает телефон из кармана и проводит пальцем по экрану. – Видишь. – Дейзи протягивает мне телефон, и я, закатив глаза, беру его. Она из тех девушек, которые готовы на все ради внимания.

Я уставился на комментарий от профиля с именем: БрайсТейлорОфициал.

– Ладно, значит, какой-то придурок сделал фальшивый профиль, чтобы пошутить.

– Нет... он написал мне по электронной почте и сказал, что ему нравится твое звучание, что-то о поиске какого-то нового таланта. Я дала ему твой номер, а ты все время вешаешь трубку.

– Это чушь собачья. Иди домой. – Вставляю ключ в замок и открываю дверь. Она, конечно, следует за мной, но я останавливаю ее в дверях. – Дейзи, послушай, я ценю это, правда, но я просто не...

Она проводит пальцем по моей щеке, и я отшатываюсь от ее прикосновения.

– Ты слишком скромный, ты это знаешь.

– Не могла бы ты уйти?

– Он завтра снова позвонит тебе. – Она пожимает плечом. – Это может изменить твою жизнь.

– А почему тебя это вообще волнует?

– Господи, ты мне нравишься с шестого класса.

– И что?

– Во всех великих любовных историях есть жертва.

Я стону, проведя рукой по лицу.

– Дейзи, в этом нет никакого смысла. И в чем твоя жертва?

– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы ты увидел, насколько хорош в чем-то, – она улыбается, и я почти чувствую себя виноватым за то, что был таким придурком по отношению к ней. – И кроме того, нравлюсь я тебе или нет, у тебя прекрасный голос.

И мне реально становится плохо.

– Черт, Дейзи… я... мне очень жаль. Спасибо.

Она делает маленький шаг ко мне, положив руку мне на грудь. Медленно приближается… Хватаю ее за запястье как раз в тот момент, когда она приподнимается на цыпочки и закрывает глаза.

– Просто поцелуй меня один раз, – она фыркает. – По крайней мере, это-то я заслужила, да?

Наклоняюсь и чмокаю ее в щеку. Она стонет.

– Вау. Ты действительно мудак.

– Дейзи, просто иди домой. – Беру ее за плечи и отодвигаю на шаг назад.

– Не забывай, откуда ты, Ной Грейсон. – Дейзи сердито смотрит на меня, когда делает шаг назад на мое крыльцо.

– О, не беспокойся об этом. – И я захлопываю дверь у нее перед носом, заперев на засов.

На полпути через гостиную, вытаскиваю телефон из кармана и пролистываю список принятых звонков, пока не останавливаюсь на номере без контактной информации. 615. Я набираю код города в Google. Конечно же, это номер из Нэшвилла.

Какого хрена?

Мое сердце колотится о ребра, адреналин хлынул в кровь. Это не может быть правдой. Оглядываю свой дерьмовый дом, перевожу взгляд в окно на дом Старика. Это просто невозможно…

Мой телефон звонит, отвлекая меня от бессвязных мыслей. Я даже не проверяю номер, просто отвечаю на звонок.

– Алло?

– Эй, – говорит Ханна. – Я... э-э... Я в тюрьме. Ты можешь… можешь прийти и забрать меня?

– Ты что? – Она точно меня разыгрывает. – Серьезно, где ты?

– В окружной тюрьме Рокфорда. Папа убьет меня, пожалуйста, забери меня.

– Черт. – В панике оглядываюсь в поисках своих ключей и, наконец, замечаю их на столе. – Хорошо. Я буду через десять минут.

Запах плесени и сигаретного дыма ударяет в меня, как мокрая тряпка, когда я вхожу в комнату ожидания тюрьмы. Мэри Энн, жена городского пьяницы Джебидии, сидит на стуле и читает «Нэшнл Инкуайрер». Она выглядывает из-за журнала, оглядывая меня с головы до ног, прежде чем поднести сигарету к губам. Не думаю, что здесь можно курить, но она была постоянным посетителем, и залоговые деньги Джеба, вероятно, оплачивали гонорар, по крайней мере, двум судебным приставам.

– Могу я чем-нибудь помочь? – спрашивает одна из служителей из-за стеклянного окна.

Подхожу ближе, снимаю бейсболку и наклоняюсь к открытому окну.

– Ханна Блейк, – шепчу я.

– Кто? – Она сует жвачку в рот. – Я тебя не слышу.

– Ханна Блейк, – повторяю я чуть громче.

– Ханна Блейк, – громко повторяет она, печатая на клавиатуре. Ее пальцы замирают над клавишами, и она хмурит брови. – Это дочь Джона Блейка, верно?

Стиснув зубы, я киваю.

– Как жаль. Она была такой хорошей девочкой.

Слышу, как за спиной шуршит бумагой Мэри Энн. Оглядываюсь через плечо и вижу, что она смотрит в мою сторону.

– Дочь проповедника? – спрашивает она, широко раскрыв глаза. – И что же она натворила?

Я качаю головой и поворачиваюсь обратно.

– Она сейчас придет, дорогой. Иди присядь.

Я не присаживаюсь, а стою прямо у двери, когда щелкает замок, раздается звонок, и дверь распахивается. Я ожидаю, что Ханна будет в полном беспорядке, с опухшими глазами, с лицом в красных пятнах, но это не так. Она выходит с улыбкой, засовывая в карман джинсов желтый листок бумаги.

– Спасибо. – Ханна идет к выходу, помахав рукой Мэри Энн. – Здравствуйте, миссис Локхед.

Мэри Энн махает рукой, когда Ханна выходит на улицу, и дверь чуть не ударяет меня по лицу. Догоняю ее и хватаю за руку.

– Какого черта? – Я сдерживаю смех. – Почему ты там оказалась?

– Я украла лодку.

– Что?

– Или, как ты это называешь, одолжила лодку?

Веселый смешок срывается с моих губ.

– Неужели?

– Мне нужна была безмятежность, а кто-то сказал мне, что середина озера – самое безмятежное место, куда ты можешь пойти, – Ханна ухмыляется, и хотя я нахожу это чертовски очаровательным, у меня слегка ноет под ложечкой. Я все время слышу, как та женщина в тюрьме говорила: «Она была хорошей девочкой». Что-то подсказывает мне, что я уже запятнал ее.

Ханна останавливается возле моей машины, ожидая, пока я открою для нее дверцу.

– Не позволяй мне испортить тебя, красотка. – Рывком распахиваю дверцу и дергаю подбородком в сторону тюрьмы.

– Я там подружилась с дамой в моей камере. – Она запрыгивает в машину с ухмылкой. Боже, она что-то с чем-то… – Кроме того, жизнь – это опыт, верно?

Покачав головой, направляюсь к водительскому месту. Чувствую на себе ее пристальный взгляд, когда вставляю ключ в замок зажигания. Смотрю на неё, приподняв бровь.

– Что?

– Я рада, что встретила тебя. – Ханна двигается на сиденье и берет в руки мое лицо, прижимаясь губами к моим.

Такой маленький жест, но имеющий огромное значение. Когда Ханна отстраняется, я, застонав, прикусываю нижнюю губу.

– Женщина, ты даже не представляешь, что делаешь со мной.