Текст книги "Взмах ножа (сборник)"

Автор книги: Стивен Соломита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

– Девушка живет в квартире 1Ф вдвоем с еще одной особой, – продолжала Сильвия Кауфман. – Это однокомнатная квартира. Они спят весь день и работают всю ночь. – Она немного замялась, но затем продолжила: – Вы знаете, около двух месяцев назад поменялся хозяин дома. Сейчас «Джексон Армз» владеет новая компания. Прежнего управляющего выгнали и на его место никого не взяли. Теперь мы должны выносить мусор сами. Сейчас в здании много пустующих квартир. Жильцов выкинули, потому что представитель новой компании заявил, что они не подписывали документов об аренде. Предыдущего хозяина это не волновало. Он просто собирал квартплату.

– Подождите минуточку, – прервал посетительницу сержант. Этот рассказ был достаточно типичен для нищих районов, вроде Короны, с полуразвалившимися домами, населенными черными. Но дома на Холмах Джексона!.. Даже в шестидесятые годы латиноамериканцы – большинство из Пуэрто-Рико, с Доминиканских островов и из Колумбии, – когда они начали здесь селиться, все же были трудолюбивыми и целеустремленными людьми. Они хотели получить свой кусочек от пирога американской мечты: Уличная преступность не была тогда столь животрепещущей проблемой.

Раздумывая над услышанным, Порки Данлеп снова почувствовал, что здесь не все гладко. Казалось, ситуацией руководит кто-то посторонний, но он постарался отбросить сомнения и вернулся к реальности, красочно обрисованной в рассказе старушки Кауфман.

– Если у вас есть жалобы по поводу здания, вы должны обратиться в агентство по сохранению и развитию недвижимости. Добейтесь, чтобы комиссия направила в ваш дом инспектора, и он зафиксирует все нарушения правил проживания. Что же касается проституции, то мы можем произвести арест только в том случае, если вы видели, как были заплачены деньги за интимные услуги. Конечно, безнравственное поведение в общественном месте нарушает правила порядка, но вы должны будете все аргументированно доказать в суде. Самое большее, что получит девица, даже если предположить, что ее признают виновной и если у нее были приводы в полицейский участок либо аресты, это штраф или несколько дней тюрьмы. Но тогда уж и она и ее сутенер будут знать, кто подал жалобу. Возможно, вы окажетесь в ситуации, когда вас будут терроризировать. Боюсь, вам ничего не добиться, так что даже не стоит предпринимать усилий.

Порки был удовлетворен своей импровизацией и откинулся на спинку стула.

– Ну а что же делать? Просто забыть об этом? Мой муж и я прожили в этом доме тридцать лет. Я плачу за квартиру по триста долларов. Если мне придется съехать, то я не смогу за эти деньги найти приличное жилье. В дом въехало много новых людей, но у меня все же остались здесь друзья. Мы живем одной семьей.

– Вы должны были прийти сюда с мужем. Чем больше людей подпишут жалобу, тем более вероятно, что кто-нибудь займется этим делом. Примите сказанное мною к сведению. Количество пострадавших всегда производит впечатление:

– Мой муж скончался в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, – ответила Сильвия.

– Извините. – Внезапно Порки Данлепу захотелось чем-нибудь помочь этой женщине. Он мечтал почувствовать себя настоящим полицейским хотя бы раз в жизни, но эта ситуация, даже если предположить, что все, о чем рассказала женщина, произошло на самом деле, выходила за рамки полномочий нью-йоркской полиции. – Послушайте, я думаю, вам нужно организовать жильцов. Достаточно мощный союз заставит владельца здания предпринять соответствующие шаги. Если вы окажете давление на хозяина, ему ничего на останется, кроме как принять меры к этой шлюхе и ее соседке по комнате. – Он заметил испуг на лице Сильвии. Она пришла в полицию, чтобы решить свои проблемы, а ей предлагали организовать массовое движение. – Послушайте, – сказал Порки. – Работая офицером по профилактике преступлений, я много раз бывал на собраниях жильцов, организующих протесты против высокой квартирной платы. Знаю как они проходят. Конечно, сразу всех вы организовать не сможете. Сначала надо составить список жильцов, которых вы дольше знаете, на кого можете рассчитывать. Соберите их вместе, объясните ситуацию, – и, если они согласятся с вами, можно будет предпринять следующий шаг. Сколько в вашем доме квартир?

– Восемьдесят.

– А сколько из них пустует?

– Точно не знаю, но думаю, около пятнадцати.

– Следовательно, шестьдесят пять заняты. Если вы организуете десять человек, а потом каждый из этих десяти постучится еще к пятерым, то вы сможете поговорить с каждым. Составьте петицию и в ней потребуйте от домовладельца удалить из дома проституток. Я не думаю, что у вас есть повод для волнений. Такие дома, как ваш, достаточно приличны. Это не строения, где жилье сдается на короткий срок. Вряд ли владелец дома, где вы живете, не думает о своей собственности. Знаете, когда здание переходит из одних рук в другие, необходимо время, чтобы компания поняла, как работать с жильцами. Тем не менее чем быстрее вы организуетесь, тем лучше.

Сильвии Кауфман дали понять, что ей пора идти, но ей это не понравилось, несмотря на то, что сержант казался симпатичным и искренним.

– А разве в вашем участке нет специальных людей, которые занимаются проблемами проституции?

– Есть, – признался Данлеп, – но наказание за проституцию такое легкое, что усилия, потраченные на привлечение этих особ к суду, не оправдывают себя. Если мы даже арестуем каких-то девиц, то ничего не изменится, потому что сутенер поселит в ту же квартиру других. А если вы хотите оказать на этих шлюх давление, то придется кому-нибудь постоянно дежурить под дверью и выкладывать клиентам неприятные вещи. Если же клиенты поймут, что их анонимность под угрозой, они перестанут ходить в эту квартиру.

Теперь Порки Данлеп дал недвусмысленно понять посетительнице, что беседа окончена. Раньше полицейский просто перебросится парочкой слов с проституткой и ее сутенером, и те перебираются в другое место, а теперь, даже если есть разрешение на арест, вся эта шваль просто смеется вам в лицо. Но вслух этого он не произнес.

Глава 3

Джеймс Тиллей (офицер по расследованию уголовных дел в нью-йоркской полиции) знал Стенли Мудроу (бывшего офицера по расследованию уголовных дел, та же полиция, ныне на пенсии) около года, но считал его своим лучшим другом. А лучшие друзья, по мнению Тиллея, не должны удивлять друг друга. Они слишком хорошо знакомы, чтобы преподносить сюрпризы или что-то скрывать.

Сам Тиллей придерживался этих правил, становясь все более положительным, особенно после того, как решил соединить свою судьбу с Розой Карилло и двумя ее детьми: Ли восьми лет и Жанеттой – шести. Мудроу же со своей стороны, хоть и был гораздо старше Тиллея, но продолжал удивлять всех, близко знавших его.

Например, Тиллей предрекал, говоря Розе, которая знала Мудроу дольше, чем он, что уход на пенсию станет концом знаменитого Стенли.

– Знаешь, Мудроу – одинокий по своей натуре человек, – объяснял он. – Сколько у него друзей в отделении? Всего полтора: капитан Эпштейн – номер один и половинка – я. А может, с Эпштейном он и дружит только потому, что тот является как бы связующим звеном между Мудроу и этими акулами из отдела внутренних дел. Со мной же, скорее всего, оттого, что наши столы стояли рядом перед тем, как Мудроу подал прошение об отставке.

И вот первый сюрприз для всех – новая работа Мудроу сразу после отставки. Тиллей предполагал, что Стенли начал думать о ней, еще служа в отделении, хотя тот все отрицал. По правде сказать, никого не удивляло, что полицейские довольно часто превращались в частных детективов. В данном случае необычным был только профессиональный уровень Мудроу, слишком высокий для подобной «карьеры». Таким образом, предсказания Тиллея не попали в точку, а Роза добавила еще, будто она-то всегда знала, что Стенли Мудроу способен преуспеть в любых обстоятельствах.

Нет, Стенли Мудроу не стал одним из тех скользких полууголовников, кто снимает кабинеты размером со шкаф около площади Таймс. Не следил за неверными мужьями и не искал компрометирующих снимков, которых было достаточно, чтобы всякие претензии на алименты отпали сами собой. Он работал исключительно с лучшими адвокатами, занимающимися уголовной практикой: проверял алиби, искал свидетелей, порой уличал прокуроров в их ошибках. Как бывший полицейский имел право на ношение оружия. А лицензию частного детектива нью-йоркской полиции получил через неделю. Многие работодатели были в восторге от того, что у прослужившего тридцать пять лет в полиции Стенли Мудроу остались там друзья, и он иногда получал доступ к самым секретным документам, какие прокуратура не показывает даже защите, заявляя, что они, мол, не имеют отношения к делу и не могут быть рассмотрены во время процесса.

Вот так получилось, что Стенли Мудроу, немало удивляясь этому и сам, быстро стал популярным: спрос на его услуги с каждым днем все рос. Мало того, недели через две он понял: для выполнения многих заданий вполне пригодны методы, которыми он в совершенстве владел, еще будучи полицейским, и это открытие ему очень пришлось по душе. Все случившееся было похоже на чудо. Тем более он удивил своего более молодого друга Тиллея, отказавшись от этой новой работы.

Наверное, он и был бы совершенно счастлив, если бы не один маленький, но важный момент. Практически все его усилия теперь были направлены на то, чтобы освобождать виновных людей, всю же предыдущую жизнь он делал обратное: сажал их за решетку. Это, казалось бы, незначительное обстоятельство сильно терзало его душу и совесть.

Стенли с Тиллеем ужинали в одном из многочисленных итальянских ресторанов, расположенных на Шестой улице, между Первой и Второй авеню.

– Да, я понимаю, такова система, – говорил Мудроу, – между защитой и прокуратурой всегда идет необъявленная война. Защитник обязан снять клиента с крючка. Но я не адвокат и не обязан работать для того, чтобы какой-нибудь очередной богатый клиент не попал в тюрьму. Признаю – они хорошо платят, но ведь я ушел в отставку на три четверти пенсии, к тому же в прошлом году немало работал сверхурочно. Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить себе спокойную старость. Знаешь, я бы продолжал заниматься своей новой работой, но есть вещи, которые меня очень задевают.

Доконало его дело администратора с Уолл-стрит Эвана Ренкиста. Он открыто похвалялся своими преступлениями, когда встречался с адвокатом Джорджем Фейнгольдом. Фейнгольд был знаменит тем, что, подобно фокуснику, вытаскивающему кроликов из шляпы, мог добиться для любого своего клиента вердикта невиновности. С точки зрения Мудроу, разглагольствования Ренкиста были достаточно занимательны, но первое, что Стенли захотелось сделать, услышав их, так это двинуть кулаком в его холеную физиономию. Мысль о том, что Эван Ренкист опять оказался на свободе благодаря его, Мудроу, работе, была ему отвратительна.

– На самом-то деле я его не ударил, – говорил Мудроу в тот вечер, – потому что работал на Фейнгольда. Не могу же я взять у человека деньги, а потом из-за меня клиент откажется от его услуг. Но Ренкисту я все-таки сказал на прощание, что, если бы у него горели огнем внутренности, я был бы только рад. И после этого ушел. Правда, мое заявление его нисколько не взволновало. А теперь я просто не представляю, чем заняться. Есть, правда, одно предложение от моего друга капитана Эпштейна – возглавить охрану на складе медикаментов.

– А там-то что тебя не устраивает? – спродил Тиллей.

– Да склад этот где-то в центре. Переезжать мне, что ли, жить в этот гребаный Нью-Джерси? Хуже не придумаешь!

Мудроу пожал плечами и встал. Первый раз в жизни Тиллей видел его таким взвинченным. Даже когда они разматывали какое-нибудь запутанное дело, Мудроу неизменно оставался спокойным. А теперь Тиллей, наблюдая за своим бывшим коллегой, с болью в сердце понимал, что его предсказание в отношении Мудроу, вышедшего на пенсию, начинает сбываться. Возраст все же давал о себе знать, хотя на широком, без особых примет лице Мудроу он никак не отражался. Казалось, бывший полицейский прозрел свое будущее и сам понял, что оно ни к черту не годится.

Последующие недели нисколько не уменьшили беспокойства Тиллея, хотя Роза убеждала его, что Мудроу найдет выход из положения. Тогда в ресторане Мудроу здорово напился. С этого и началось. Теперь он пил много и подолгу. Пил до тех пор, пока поздно вечером не сваливался на кровать замертво. Тиллей знал, его друг не боится смерти, он считает, что жизнь – это как бы смерть, отложенная на потом. И секс он откладывал на потом, и заботу о деньгах. Иногда то или иное помогало ему подавлять депрессию, которая возникала, когда он пытался примирить справедливость с реальной жизнью. Но работа была превыше всего. Важнее жены. Многим полицейским работа заменяла жен, и Мудроу был одним из них. Подобные люди, выходя на пенсию, становятся вроде бы вдовцами. Не имея семьи, почти без друзей, они пожинают плоды своего рокового сговора с судьбой. Мудроу пожинал горькие плоды этого сговора, переходя от бара к бару на седьмом участке, совсем как в те времена, когда, работая в полиции, преследовал подозреваемого. Тогда ему угрожала пуля, теперь ее заменила бутылка – последнее утешение полицейского.

Но однажды, в четверг вечером, Тиллею позвонил вполне трезвый Мудроу и сказал, что он и его новая знакомая, юрист по имени Бетти Халука, имеют честь пригласить приятеля с женой на ужин в субботу. Посоветовавшись тут же с Розой, Тиллей с удовольствием согласился. С любознательностью полицейского он попытался сразу кое-что выяснить, но его вопросы остались без ответа. Мудроу сказал, что чувствует себя отлично, у него много дел и они поговорят обо всем за ужином. Тиллей решил не дожидаться вечера субботы, ведь на вечеринке будут Роза, дети, новая знакомая Мудроу, и, конечно, они толком поговорить не смогут. Поэтому он явился на квартиру Стенли в субботу днем.

– Что ты думаешь об этом костюме? – спросил Мудроу, поднося вешалку со своей обновой к свету. – Я купил его пару месяцев назад в одном из салонов на Седьмой авеню. Он стоил мне две сотни. Я довольно хорошо знаю владельца этого салона, и, по-моему, он оказал мне услугу.

Господи, да что тут думать? Шерстяной коричневый костюм, настолько обычный, что его можно было купить когда угодно и по самой низкой цене. Но вслух Тиллей сказал:

– Я думаю, этот костюм отражает твою сущность, Стенли.

– Слушай, окажи мне услугу, не хами, – попросил Мудроу. – Я хочу произвести хорошее впечатление. Бетти, черт возьми, юрист.

– Она что, специализируется на судопроизводстве, включающем интимные отношения? – Тиллей подождал ответа на свой вопрос и, не получив его, сделал паузу, чтобы Мудроу смог по достоинству оценить его юмор. – Не будь вредным, – попросил в свою очередь Тиллей, потягивая «Будвайзер» с заговорщицким видом. – Ты же все знаешь про нас с Розой, включая интимные подробности нашей жизни. Я тоже не прочь услышать, как ты встретил свою красотку.

– Роза бы тебе показала, где раки зимуют, если б узнала, что ты интересуешься красотками, – ответил Мудроу с невинным видом. Затем он тоже помолчал немного и ухмыльнулся, оценив собственное чувство юмора. – Бетти никому не дает спуска, это-то мне в ней и нравится.

– Что мне, тебя умолять, что ли? – рассердился Тиллей, швыряя подушкой в Мудроу. – Давай рассказывай. В последний раз, когда я тебя видел, ты падал со стула в баре «Килларни Харп», а теперь выглядишь так, будто всю жизнь заботился о своем здоровье по системе кришнаитов.

– Все началось очень просто: Бетти мне позвонила. Она юрист из отдела по работе с неимущими, ну, теми, кто не может оплатить судебные издержки.

Откуда взялась обида? Услышав про работу с неимущими, Тиллей почувствовал, что закипает. Эти крючкотворы вечно придирались к докладам полицейских и ордерам, ища в них буквы, над которыми те забыли поставить точку или нарисовать перекладинку. Если полицейский давал устные показания в суде, они тут же делали вывод, что сам факт свидетельствует о некомпетентности и коррумпированности полицейского.

– Однажды я сидел дома днем, – продолжал Мудроу, – пытаясь стряхнуть с себя сон, это было около недели назад. Зазвонил телефон. Ты знаешь, когда у меня похмелье, я обычно не реагирую, но на этот раз чертов звонок как будто звенел у меня в ухе, весь мозг аж вибрировал. Чтобы прекратить это мучение, мне ничего не осталось, как поднять трубку. И вот выясняется, звонит юрист по работе с неимущими Бетти Халука и говорит, будто мой номер ей дала Эстель Лопе, мать одного из ее клиентов, которую я знал. Халука считает, что клиент невиновен, но сама не может этого доказать. Речь идет о покушении на полицейского. У нее достаточно убедительных фактов, подтверждающих невиновность клиента. Но помощник окружного прокурора отказывается помочь в расследовании этого дела, а полицейские и слышать о нем не хотят.

Так вот где собака зарыта, подумал я! Генри Лопе обвиняется в покушении на полицейского, незаконном ношении оружия и торговле наркотиками, а также сопротивлении полиции при аресте. До этого у него уже были правонарушения, хотя и квалифицированные как мелкое хулиганство. Если дело дойдет до суда и его признают виновным, он получит лет двадцать. С другой стороны, если Лопе признается на следствии, то с него снимут большую часть обвинений, за исключением покушения, и, таким образом, он получит всего лишь год на Райкерс-Айленд.

Сначала я хотел повесить трубку, потому что с похмелья чувствовал себя омерзительно, но потом мне стало любопытно. Захотелось побольше услышать об этом деле и понять, почему юрист поверила в невиновность парня. Бывали случаи, когда стараешься сделать так, чтобы подонок ответил за поступки, которые он не совершал, если считаешь, что в районе будет лучше и спокойнее жить без него. Конечно, я не должен брать на себя роль Господа Бога, но иногда так бывало. Ну, в общем, я попросил ее коротко рассказать мне об этом деле. Оказывается, полицейский Лековски и обвиняемый Лопе рассказывают совершенно разные вещи, а свидетелей вообще нет. Полицейскому была поручена операция по поимке торговца наркотиками с поличным. Он действительно видел, как Генри положил в карман несколько конвертов, и на этом основании решил, что в них непременно содержится героин. Естественно, Лековски, будучи хорошим полицейским, постарался арестовать Лопе, на что тот ударил его в лицо, и Лековски, чтобы завершить операцию, вынужден был применить оружие. Последовавший затем обыск выявил четыре пакета, и в самом деле с наркотиками, кроме того, использованный шприц. Это решило исход дела.

– А что показывает Лопе?

– Лопе говорит, что стоял у одного из домов в Бушвике и кайфовал от введенного час назад героина. Он не отрицает, будто при нем были наркотики, но купленные с глазу на глаз, так что Лековски этого никак не мог видеть: при этом никто, кроме Лопе и продавца, не присутствовал. Он также признает, что дал Лековски в нос, но объясняет это провокацией со стороны полицейского, ибо тот не показал удостоверения. И если Лопе говорит правду, то действия Лековски могут быть рассмотрены как вовлечение в совершение преступления.

Знаешь, внезапно я заинтересовался всем этим, несмотря на чертово похмелье. Кстати, не забудь, женщина, с которой я разговаривал, в возрасте. Обычно такие бабы вызывали у меня всегда что-то вроде удушья. Вроде как приступ астмы. А уж если они еще и представители общественности, каким на самом деле является юрист по работе с неимущими!.. Ну так вот, по ее словам, Лопе клянется, что офицер Лековски, который выглядел как обычный наркоман, подошел к нему и что-то сказал по-английски, чего Лопе не понял. Лопе плохо говорит на английском, особенно под кайфом. Он и ответил полицейскому: «No habla» [1]1
  Не говорю (исп.).


[Закрыть]. Тогда Лековски, прекрасно изъясняясь по-испански, сказал мистеру Лопе, что мамаша (которой, кстати сказать, уже нет в живых) – шлюха, а между ногами у нее дырка не меньше, чем въезд в туннель. Далее он добавил, что Генри и сам голубой, patо [2]2
  Селезень (исп.).


[Закрыть], и дыра у него в заднице заметно увеличилась в результате многочисленных вливаний.

До того как пристраститься к наркотикам, Генри занимался борьбой, и, естественно, он, хотя и был под кайфом, вмазал полицейскому как следует. Полицейский скатился вниз по ступенькам, но Лопе даже не пошевелил пальцем, чтобы помочь ему встать. Он говорит, что был просто в шоке, когда, поднявшись, Лековски предъявил одной рукой удостоверение, а другой наставил на него пистолет…

Затем Халука остановилась, по телефону возникла пауза, а я был так увлечен рассказом, что не мог произнести ни слова. Представь, Тиллей, женщину-адвоката, уже в возрасте, которая и глазом не моргнув рассказывает про въезд в туннель. И при этом не смеется. Ты много знаешь женщин, которые могут такое брякнуть?

Тиллей, любопытство которого все еще не было удовлетворено, воспринял этот вопрос серьезно.

– Я знаю многих женщин-полицейских, которые даже и не такое скажут и даже бровью не поведут. Думаю, и моя Роза может выдать что-нибудь подобное.

– Что, незнакомцу?

– Может быть, – настаивал Тиллей.

– Ну, хорошо, но ведь Роза гораздо моложе! По голосу Бетти было ясно, что я разговариваю с представительницей более старшего поколения. Эта женщина воспитывалась в те времена, когда люди так не разговаривали.

– Ну ладно, – согласился Тиллей, – не будем спорить, продолжай.

– С минуту мы оба помолчали, а затем Бетти говорит: «Я знаю, что вас беспокоит».

– Ну и что же? – спрашиваю я.

– Вы, наверное, думаете, – отвечает она, – что Генри Лопе просто подонок и все равно его следует посадить.

– А вы считаете, он не подонок?

– Послушайте, мистер Мудроу, – заявляет она, – я знаю, Генри – наркоман, но у него уже было шесть арестов за мелкое хулиганство и хранение героина. Четыре раза его сажали. Плюс арест и заключение за воровство со взломом. Но Генри Лопе не агрессивен и не заслужил двадцати лет тюрьмы только по той причине, что не захотел признать себя виновным. На самом-то деле это шантаж! Весь штат будет оплачивать судебные издержки только для того, чтобы поджаривать человеку задницу ближайшие два десятка лет, а ему сейчас только двадцать пять. У него семья, и он довольно много работает. Кто выиграет от того, что его посадят, особенно за преступление, которого он не совершай?

– Знаете, – говорю я ей, – обычно я не слушаю того, кто несет подобную чушь собачью, потому что считаю, что люди, которых арестовали с поличным, вряд ли невиновны. Довольно редко полицейские прижимают человека, который на самом деле не уголовник.

А сам думаю, разница между Бетти Халука и другими юристами в том, что Бетти не просила меня снять Лопе с крючка. Она просто хочет выяснить, виновен он или нет.

Конечно, тогда я еще не знал точно, что именно она хотела, и напрямую спросил ее об этом. И добавил, если я выясню, что Лопе на самом деле подонок, то ничего не сделаю для его защиты, даже если он невиновен.

Она сказала, что согласна. Оказывается, на слушании дела полицейский заявил, что он ни слова не говорил по-испански. Если бы она могла доказать, что Лековски соврал, то его показания полетели бы к черту. Лековски – единственный свидетель против Лопе. Естественно, я напомнил: юридический отдел по работе с неимущими имеет собственных следователей, но она сказала, будто их следственный отдел настолько мал, что работает только с крупными преступлениями, и, если я не проясню дела, никто Генри Лопе заниматься не будет.

Мудроу, сидя в углу кровати, уставился на своего бывшего коллегу.

Казалось, рассказ его был закончен. Однако Тиллей знал друга достаточно хорошо, а потому спросил, как разворачивались события дальше.

– Черт возьми, Джим, я хотел назначить ей свидание немедленно, но кишка оказалась тонка.

– Я спрашиваю о Лековски и Лопе, – мягко уточнил Тиллей. Он ценил долгие, обстоятельные разговоры с, Мудроу. Их доверительные отношения были особенно притягательными потому, что нынешний напарник Тиллея оказался порядочным мерзавцем и у него была замечательная привычка придерживать информацию, благодаря чему за дела, которые они вели вместе, лавры стяжал один он.

– Дальше? А все оказалось совсем несложно. Я сунул двадцатку клерку в участке Лековски за то, чтобы посмотреть его личное дело. Нашел запись – в течение трех лет он учился в колледже, а потом поступил на службу. Ну вот, я поехал в его колледж, истратил еще одну двадцатку, чтобы взглянуть на вкладыш к диплому. Пять семестров он занимался разговорным испанским, и его оценки по этому предмету были не ниже четверки с плюсом. Бетти представила все эти факты помощнику прокурора округа, и он отказался от обвинения. А теперь мне звонят юристы по работе с неимущими в Манхэттене, будто я волшебник.

Тиллей откинулся на спинку очень старого мягкого стула, который Мудроу обычно использовал вместо вешалки, и покачал головой. Мудроу никогда не перестанет его удивлять.

– А теперь расскажи-ка мне наконец о Бетти Халука, – потребовал он.

– Ей около сорока пяти. Довольно приятной наружности, привлекательные черты лица. Крупный рот и нос. Когда мы видимся, она всегда одета для заседаний в суде, поэтому трудно сказать, какая у нее фигура. Думаю, немного полновата. Служит в отделе по работе с неимущими уже двадцать лет, но по-прежнему любит свою работу. Говорит, что получает удовлетворение при мысли, что делает все возможное, работая в нашей гребаной системе.

Помолчав немного, Мудроу подошел к шкафу и вытащил другой костюм – темно-синий. Тиллей знал, что этот костюм маловат для его массивной фигуры.

– Что за странная фамилия – Халука? – поинтересовался Тиллей.

– Турецкая. Ее отец был турок, но Бетти считает себя еврейкой. Она говорит, ее предки постоянно переезжали с места на место после того, как римляне вышвырнули их из Израиля. Турция, Армения, Испания, Англия, Венгрия… Куда бы они ни ехали, раньше или позже жизнь там для них становилась невыносимой, и семья научилась быстро сниматься с места, чтобы спасаться. Они приехали сюда из Берлина в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, достаточно рано, чтобы получить возможность уехать из страны, сохранив банковский счет.

Мудроу прервал объяснение на середине фразы, держа теперь в руках на расстоянии вытянутой руки оба костюма – и синий и коричневый.

– Ну что ты думаешь, Джим, который все-таки?

Тиллей в свои двадцать восемь был слишком молод, чтобы знать о «последнем шансе». Тем не менее он понял: Бетти Халука стала очень важным человеком для Стенли Мудроу. Он не раздумывал почему. Хотя как-то видел одну из любовниц Мудроу, двадцатипятилетнюю официантку, от которой и сам бы не отказался, не будь женат на Розе. Но как выяснилось, молодость не так уж много значила для его друга, в то время как «полноватая» Бетти Халука вытащила Мудроу из долгого запоя.

– Знаешь что, Стенли, – сказал Тиллей, – тебе лучше покупать вещи в специальных магазинах для крупных мужчин. Стандартные костюмы это не то, даже если делаешь покупки у парня, который их и шьет и подгоняет по твоей фигуре.

Мудроу с грустью посмотрел на Тиллея, худощавого, с хорошо развитыми мышцами и классно смотрящегося в джинсах, фланелевой рубашке и шерстяном пиджаке от Харриса. Мудроу знал, что, если даже он очень захочет принарядиться и выложит штуку за специально сшитый костюм, даже тогда он будет выглядеть не лучше упакованного холодильника.

– А знаешь, какие цены в этих специальных магазинах? – Он внимательно и придирчиво рассматривал каждый свой костюм.

– Ладно, надень коричневый, – согласился наконец Тиллей. – Посмотрим, как ты в нем будешь выглядеть. Надеюсь, у тебя найдется чистая белая рубашка и пальто отглажено?

– Черт возьми! – спохватился Мудроу, направляясь к шкафу. – Я совсем забыл об этом проклятом пальто. Он поднял с пола нечто, оказавшееся сморщенной шерстяной тряпкой, и покачал головой. – Поеду без пальто.

– Дай-ка его сюда, – сказал Тиллей. – Я мигом съезжу к Мухаммеду на Первую авеню, там его быстренько отгладят, а ты пока поищи галстук и залезай в душ. Ведь эта женщина, Халука, – адвокат, черт возьми! А ты выглядишь как последний разгильдяй. Да она не захочет иметь с тобой ничего общего.

– А вот и нет! – не согласился Мудроу. – Она меня уже видела и знает, с кем ей придется иметь дело.