Текст книги "Взмах ножа (сборник)"

Автор книги: Стивен Соломита

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

– Слушай внимательно, Мартин. Здесь уже, что называется, тепло. Два года назад Моррис Катц – еврей, который владел этим зданием и еще двумя, между Семьдесят четвертой и Семьдесят пятой улицами, – направил жильцам письмо. В нем он сообщал, что собирается превратить свои дома в кооперативы. Не вдаваясь в подробности, скажу, что по закону об изменении статуса собственности владелец недвижимости должен просить жильцов выкупить ее или съехать. Он на может никого просто выбросить из квартиры, даже если бумаги на аренду просрочены. Пока жильцы платят, они имеют право продлевать контракт на эту самую аренду до тех пор, пока их не вынесут вперед ногами. Поэтому Моррис предложил жильцам выкупить квартиры по цене на тридцать процентов ниже рыночной. Это так называемая цена для своих, что означает, что жильцы могут купить квартиру, стоящую, допустим, сто тысяч долларов, за семьдесят тысяч. Как ты думаешь, кто-нибудь, у кого голова на плечах, может отказаться от тридцати тысяч долларов, которые падают с неба? Ну что, я не прав? Однако согласились на это три человека, Мартин. Три. – Он помолчал, дожидаясь, пока до собеседника дойдет смысл сказанного. – В этих домах двести сорок квартир. Я могу их купить за пятнадцать миллионов с небольшим. Два миллиона сразу, а на остальные Моррис дает рассрочку под десять процентов. Два миллиона для меня не проблема. Проблема – Моррис Катц. Он купил эти дома в тысяча девятьсот шестидесятом году за два с половиной миллиона, и его прибыль облагается налогом как обычный доход. Моррис хочет каким-то образом получить компенсацию. И еще, он не доверяет банкам, так же как и всему остальному, чем управляют христиане. Он хочет миллион долларов золотом. По обменному курсу накануне сделки. У меня нет наличности, Мартин. И я не могу ее достать без того, чтобы не привлечь к себе внимания. Но я знаю одно: Моррис Катц мог бы получить свои деньги от кого угодно, если бы он так не спешил.

– Какого черта собирается делать восьмидесятилетний старикан с такой уймой денег? – прервал его Бленкс. В этой сделке, считал он, было что-то явно не так.

– Все очень просто, Мартин. Еврей собирается на Ямайку, где отдаст все свои монеты первой же шлюхе, которая поможет ему кончить. Он потерял жену и детей в концентрационном лагере во время Второй мировой войны, а потом всего себя посвятил сколачиванию капитала. Теперь же считает, что пришло время для настоящей жизни, и хочет получить компенсацию.

– Все-таки я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне? – настаивал Бленкс. – Зачем мне нужна недвижимость, из которой даже еврей не может выжать доход?

– Средняя цена за квартиру в каждом из домов Морриса Катца для посторонних превышает сто тысяч долларов. А теперь умножь это на количество квартир. Что мы получим?

– Двадцать четыре миллиона, – сразу ответил Бленкс. – Мы говорим примерно о девятимиллионной прибыли.

– Нет. – Ножовски ухмыльнулся. Приманка была проглочена. Теперь оставалось только потянуть леску. – Нет, не девять миллионов. Те, кто купит дома, ставшие кооперативными, возьмут ссуду, и прибыль, за вычетом расходов по нотариальному оформлению и на мелкий ремонт, составит фактически двадцать один миллион долларов. Но речь может идти только о пустых квартирах. Надо подтолкнуть корейцев, евреев и пакистанцев найти себе другое жилье. Должен признаться, сам я ничего такого сделать не могу. Не могу заставить этих кретинов расстаться с их жильем. Но ты – можешь. И разными способами.

Марек замолчал, продолжая ухмыляться.

– Послушай, Мартин, может, этот район и не смахивает на рай, но на самом-то деле дома Морриса всего лишь в трех кварталах от Бродвея. Я же тебе сказал, здесь есть кинотеатр, в котором крутят порнуху, и бар со стриптизом, а поздно ночью – наркотики и проститутки. И если все это дерьмо вдруг захочет поселиться в наших домах, то кому придет в голову винить нас? Жить там станет просто невозможно, и тогда мы сумеем освободить все квартиры. А ты, Мартин Бленкс, бросишь заниматься своими наркотиками. Ну что, я не прав?

– Все, что я должен сделать, – это доверить тебе кучу денег? – В словах Мартина заключался вызов, но в голосе его не было. Цифры действительно потрясали воображение.

– Наше соглашение основано совсем не на доверии, – объявил Ножовски. – Управление домами возьмет на себя компания, которая будет получать за это пять процентов от общей ренты. Всю собственность запишем на корпорацию, зарегистрированную в Нью-Йорке. Эта корпорация станет полностью подчиняться другой, зарегистрированной в штате Делавэр, где практически не действуют законы о контроле за такими операциями. Делавэрская фирма в свою очередь будет находиться во владении третьей компании, зарегистрированной на Багамских островах. А банкиры на Багамах работают так, что по сравнению с ними швейцарцы выглядят просто газетными сплетниками. Каждый из нас станет владельцем половины акций той, самой последней, корпорации. Ну, может быть, ЦРУ или ФБР и вышли бы на нас, но шанс, что такие организации заинтересуются кретинами, населяющими Холмы Джексона, минимальный.

К тому же, Мартин, ты должен принять во внимание, что я могу освободить пятнадцать процентов квартир, просто проверяя документы на аренду. Пакистанцы и индийцы ничего не делают напрямую. Один жилец въезжает, затем его сменяет двоюродный брат, но бумаги никто не переоформляет. А многие просто живут нелегально, и все они смотаются в ту же минуту, как только увидят уведомление о выселении. Корейцы, конечно же, гораздо серьезнее относятся к документам, но и они не станут бороться за свои права: как только появится опасность, немедленно съедут. Корейцы ведь очень не хотят, чтобы их дети выросли американизированными. Пустые квартиры наверняка привлекут всяких паразитов: наркоманов, проституток, алкоголиков. Евреи и христиане начнут с ними бороться. Они все еще думают, что закон может их защитить. Но, когда выяснится, что это не так, им тоже придется уехать. Ну а уж тех, кого не удастся выселить, нужно будет подкупить. Единственная проблема в том, сможешь ли ты помочь им преодолеть любовь к низкой квартирной плате.

Мартин Бленкс широко улыбнулся.

– Это самая пустяковая из проблем, парень. Сосунку пожелают скорее переехать в ад, чем жить на Холмах Джексона. – Он помолчал, водя пальцем по кожаному сиденью «ягуара». – Только хочу тебе напомнить: то, что я сказал раньше, остается в силе. Если ты меня кинешь, я тебя убью, даже если это будет стоить жизни мне самому.

Ножовски расплылся в ответной улыбке. Несмотря на репутацию собеседника и его грозный вид, он совсем не испугался.

– Слушай внимательно, Мартин. Если ты хочешь перестать быть уголовником, научись защищаться с помощью юриста, а не угрозами. Поищи юриста-профессионала, который берет наличными. Может быть, возьмешь того самого, который порекомендовал тебе эту сделку? Где тебя высадить?

Везти своего седока в Манхэттен Марек не спешил. Вместо того чтобы быстро проскочить по автостраде Бруклин – Куинс и проехать через туннель в центре города, он свернул на северо-восток по большой центральной Парк-Вей, а затем выехал на мост Триборо. На Сто шестнадцатой улице он снова повернул и через Испанский Гарлем попал на Пятую авеню, чтобы затем взять южное направление. Центральный парк остался с западной стороны. После нищенских домов и гетто по обеим сторонам улицы стали появляться здания, которые были самой дорогой недвижимостью на Манхэттене. Окружающая роскошь произвела на Мартина Бленкса сильное впечатление. Все эти ковровые дорожки чуть ли не до тротуара, вид мерцающих люстр в вестибюлях размером с бальный зал, великолепно одетые пары, направляющиеся к подъездам. В короткий промежуток времени, когда заканчивался срок его условного заключения, Мартин, по настоянию офицера полиции, работал помощником управляющего в похожем здании на Ньюрк-стрит. К людям, которых он видел тогда и теперь, Бленкс относился так же, как к своему отцу в тот день, когда трижды нажал на спусковой крючок. Он бы не хотел быть среди них, но годы, проведенные в заключении, заставили его быть осторожным. Несмотря на свою элегантность, эти люди умели кусаться. Если бы тогда, когда отбывал условное заключение, он их чем-нибудь разозлил или обидел, офицер, безусловно, отправил бы его обратно в тюрьму. В присутствии этих экзальтированных существ ему приходилось ходить на цыпочках. Теперь он их полностью игнорировал.

Тем не менее, наблюдая за мелькающими мимо ковровыми дорожками и кивающими портье, он не мог не признать, что богатым все это время кое в чем везло. Например, фараоны не охотились за ними, чтобы отправить в тюрьму. Конкуренты не стремились всадить пулю в лоб, а подчиненные не крали годовой доход, чтобы смотаться куда-нибудь на юг. Их экономическое положение не зависело от пистолетов или маленьких пузырьков с кокаином. Благополучие, которым наслаждались они, было ему недоступно.

Когда белый «ягуар» остановился на углу Сорок седьмой улицы, проститутки и продавцы наркотиков уже работали вовсю. Несмотря на холодную погоду, группы людей перемещались от одного дома к другому. Здесь продавали и покупали. Некоторые ньюйоркцы отваживались ремонтировать в этом районе здания, их привлекала близость к центру города. Но все же большинство домов тут представляли собой трущобы и общежития для существующих на государственное пособие. Эта среда всегда поставляла продавцам наркотиков большое количество клиентов. Сейчас торговля выглядела вполне мирной, но ближе к полуночи все станет по-другому: на улицы в поисках добычи выйдут стаи волков – чернокожих и латиноамериканские подростки.

Это место являлось территорией Мартина Бленкса. И несмотря на то что Бленкс давно уже не занимался розничной продажей наркотиков, он оставался для этих людей живым примером того, как достичь вершин славы и богатства. Как только Мартин вышел из белого «ягуара», дюжина голосов приветствовала его: проститутки, продавцы наркотиков, наемные убийцы.

Мартин помедлил, затем повернулся к Мареку Ножовски и сказал:

– Знаешь, первое, что я сделаю, – это переговорю с тем юристом, которого ты упомянул.

Глава 1

Четвертое января 

Конни А. Аппастелло, семнадцати лет, нетерпеливо ждала в коридоре первого этажа «Джексон Армз», пока Иоланда Монтгомери не закончит работу. Иногда она прижималась ухом к двери квартиры 1Ф и тогда слышала слащавый голосок Иоланды вместе со сдавленными равномерными стенаниями клиента. Конни проклинала Солли Регза – своего сутенера – за то, что тот поселил двух девушек в однокомнатную квартиру. Если одна из них находила работу не в машине, то жизнь становилась просто невозможной. Ведь требовалось не меньше получала, чтобы разгорячить этих старых кретинов настолько, чтобы они согласились расстаться со своими пятьюдесятью баксами. Не сообщать же, что кровать занята и придется подождать в коридоре? Даже такой умнице, как она (а она, безусловно, была неглупой), приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы удовлетворять неземное вожделение Солли Регза к деньгам. Ради этого ей приходилось постоянно мерзнуть, ошиваясь на улице. К тому же жильцы дома глазели на нее, как будто она какая-нибудь калека. Вот идиоты, будто никогда раньше не видели работающую женщину. Иоланда тем временем трудилась вовсю.

Наконец (казалось, прошла целая вечность) дверь открылась, и низенький, полный мужчина, застегивая пальто, поспешил мимо девушки к выходу. Конни стремительно вошла, не дожидаясь, пока за ним закроется дверь. Иоланда лежала на кровати обнаженная. Ее черное тело было расслаблено.

– Что случилось, детка? – спросила она. – Тебе все еще больно?

Конни проигнорировала вопрос. Она ринулась прямо к комоду у дальней стены, на котором мерцало зеркало и была насыпана горка белого порошка. С помощью лезвия быстро и умело она раздвинула горку в центре, приготовила две порции и вдохнула одну за другой. Наркотик немедленно подействовал, но хотелось чего-нибудь покрепче. Вот жалость какая – героин им запрещен, по крайней мере на время. Они начали работать на новой территории, так объяснил Солли: пока надо сохранять свежие головы.

– Чтобы у него член отвалился, – сказала Конни. Несколько минут она с удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале, как бы стараясь увидеть действие кокаина в своих голубых глазах. Затем она увидела маленький прыщик на щеке. Совсем крошечную красную точку. Она успокоила себя, приготовив еще одну порцию кокаина и вдохнув его.

– Да не обращай ты внимания, детка, подумаешь, немножко поколотил, – успокоила Иоланда. – Больше не будет. Солли сказал, что вернется не скоро.

Вместо ответа Конни начала раздеваться. Розовый жакетик из перышек, ярко-голубая крошечная юбочка, туфли на пятидюймовом каблучке, ярко-красный лифчик и такие же трусики, черные чулки. Сняв все это, она забралась в кровать и прижалась к Иоланде, небрежно перебросив через нее тонкую ножку. Клиенты всегда находили такие моменты невообразимо эротичными, но Конни просто хотелось к кому-нибудь прижаться.

– Вот это ночь, – сказала Конни, – ты просто представить себе не можешь. – Она обняла подругу, и контраст между черным, как нефть, телом Иоланды и ее кожей, которая белизной напоминала детскую присыпку, был поразителен. Вот уже шесть месяцев они жили вместе, и Конни восхищалась Иоландой. Иоланда работала на улице много лет. За это время она побывала на Райкерс-Айленд шесть раз, а потом целых два года отсидела в Бедфорд-Хиллз за то, что чуть не убила своего сутенера. Иоланде удалось добиться того, чтобы Солли Регз не слишком часто бил Конни и каждый вечер давал им обеим наркотики. Вот когда они работали в восточной части города, на улице можно было купить любой порошок и прикарманить из чаевых несколько долларов, а теперь Солли засунул их в этот чертов Куинс.

– Слушай, Иоланда, – сказала Конни, – наш Солли просто полный кретин.

– Он тебя сильно избил, детка?

Иоланда, которая выпросила две двадцатки у предыдущего клиента, от счастья витала где-то между потолком и кроватью.

– Нет, так, вмазал пару раз. Мне даже не слишком больно. Только лучше бы он этого не желал в своей проклятой машине. Тони видел, и было ужасно неприятно. А потом меня просто выставил.

Она помолчала немного, как бы давая Иоланде возможность присоединиться к ее негодованию.

– Ты можешь себе представить? Я его так умоляла: Солли, Солли, ну пожалуйста, разреши мне поработать в баре! Но он сказал, квартира за тобой, а я должна работать по машинам и сдавать ему баксы. Он сказал, ему все равно, буду я работать всю ночь или нет, но если я не вернусь с пятьюдесятью баксами, то он сделает из меня котлету.

Конни прижалась к Иоланде еще теснее. Кокаин оказал более сильное действие, чем она предполагала. Слава Богу! Может быть, им это поможет – ей и Иоланде. Она прижалась грудью к спине подруги, кончиками пальцев ласкала крутые завитки волос в низу ее живота. Потом глубоко вздохнула и продолжила свое повествование:

– Ну вот, хожу я взад-вперед у кинотеатра, на улице ужасно холодно, никто и не собирается смотреть там порнуху. Черт возьми! И улицы совсем пустые. Наконец останавливается маленькая японская машина. Чувак около пятидесяти, выглядит как обычный клиент. Немного лысоват, немного толстоват, обручальное кольцо, дешевый костюм, галстук. Спрашивает – сколько? Я говорю – пятьдесят. Решила, буду делать все, что он захочет, чтобы отдать эти деньги Солли. Он даже особенно и не торговался. Ну вот, залезаю в машину, а там так тепло, что даже выходить не хочется. Так нет, этот козел говорит, что его машина недостаточно велика. Клянусь тебе, я все перепробовала. Сняла жакет, задрала ноги как можно выше, чтобы юбка поднялась. Ему все это понравилось, но он говорит, что должен трахнуть меня в постели или поедет дальше. Слушай, ну какого черта Солли засунул нас в район, где нет даже треклятого мотеля, в который пускают шлюх! – Неожиданно Конни замолчала. Обе женщины слезли с кровати и подошли к зеркалу. Сделали себе по две тонкие полоски кокаина. Конни ягодицами прижималась к бедрам Иоланды: она знала, что ей это нравилось, и кончила первой. Потом снова наклонилась к своим полоскам кокаина. Иоланда, предпочитавшая мужчинам женщин, как в дружбе, так и в сексе, ответила шлепком по заднице Конни.

Через несколько секунд, прижавшись к Иоланде в теплой постели, Конни снова стала рассказывать:

– Черт возьми, не могла же я отпустить этого жлоба. Сама понимаешь: вторник, вечер, машин вообще никаких нет. Ну вот я ему и говорю: ладно. Мы приехали сюда, но я так и думала, на ручке двери розовая лента, то есть до кровати мне не добраться. А я вижу, клиент уже готов. И руки его под моей юбкой. Вот я и говорю: слушай, давай займемся этим прямо здесь! Не прощаться же мне с пятьюдесятью долларами. И надо же, мысль о том, что можно трахнуться в коридоре, возбудила этого придурка еще больше.

Он полез в карман и выдал мне наличными. Я опустилась на колени, думала сделать все быстро, чтобы никто нас не застукал. Вдруг краем глаза вижу – стоит старушка и смотрит на нас с таким видом, будто собирается то ли каркать, то ли квакать.

Черт побери, думаю, сейчас у этого жлоба весь запал пройдет и придется с ним ругаться, чтобы оставить себе эти пятьдесят баксов. Но вдруг он как начнет смеяться и говорит: «Слушай, сука, ты тоже хочешь? Меня хватит на вас обеих. Иди сюда, спускайся!» И вот тут он начал трахать меня как сумасшедший, все время обзывая эту старуху. Предлагая сделать то и это. Старуха трясется, как под током, но молчит. Когда он кончил, старуха пробежала мимо нас. Ну это только так говорится, что старые женщины уже не могут бегать, они все время спотыкаются. Ты бы видела, каким взглядом она меня наградила, будто я демон из фильма ужасов! Пожалуй, ее и винить не в чем. Это же дом, где она небось прожила всю жизнь. И вообще мне повезло, что у старой суки не было пистолета, иначе бы она меня застрелила.

Иоланда, помолчав, спросила:

– Эта старая женщина ничего не сказала?

– Ни слова. Мы ее чертовски напугали, а может, она была в шоке. Только стояла и тряслась, как ненормальная.

Конни хмыкнула и подвинулась ближе. Ее пальцы с длинными наманикюренными ногтями скользнули вниз по гладкому животу Иоланды. Теперь она была уверена, что та на нее не сердится.

– А если бы сюда приперлись фараоны? – спросила Иоланда, отталкивая Конни. – Тогда что бы мы делали?

Конни, которая была сильно под кайфом, села в кровати.

– Что же мне, по-твоему, оставалось делать? Ты что, думаешь, я хотела трахаться с этим мужиком в коридоре? Мне же было холодно. На улице мороз, и ветер все время дул под юбку.

– Ладно, ладно. – Недавно полученные деньги привели Иоланду в состояние добродушного безразличия. Она и сама придвинулась к Конни. – Я ничего не разболтаю Солли Регзу, и ты помалкивай. – Она наклонилась и поцеловала Конни в губы. – Ведь мы только начинаем. Солли говорит, через несколько месяцев нам будет принадлежать все здание. Здесь станет так же классно, как в Восточной части. Героин на каждом углу. Он даст нам для работы три квартиры. Только бы нам самим все это не испортить. А вообще на будущее у меня есть планы для нас обеих.

Конни положила голову на плечо подруги. Иоланда такая классная девчонка! Может, ей удастся вырвать их обеих из-под контроля Солли. Конни пообещала себе: если такое случится, она никогда не будет перечить Иоланде. Девушка нежно поцеловала ее в шею.

– Я переброшусь парой слов с Солли Регзом, – заявила Иоланда.

– Черт возьми, какая ты красивая!

– Может, он даст нам какую-нибудь работу на телефоне, пока здесь все не образуется. Или в шоу. Ты будешь играть наивную девочку. Солли хочет, чтобы мы работали там, где нас увидят люди. Кому какая польза, если мы замерзнем здесь до смерти? Я с ним завтра же поговорю обо всем этом.

Опять, как некоторое время назад, обе женщины внезапно встали и пошли к комоду, где были зеркало и кокаин.

Глава 2

Пятое января

Сержант Пол Данлеп, по прозвищу Порки, ненавидел буквально все в своей работе. Он служил в пятнадцатом полицейском участке, занимаясь профилактикой преступности. Этот вид деятельности появился пятнадцать лет назад в результате скандальных разоблачений комиссии Кнаппа. Офицер по профилактике должен был заботиться о том, чтобы производила благоприятное впечатление Система зашиты правопорядка на обывателей и тем самым как-то сглаживала последствия прецедента, созданного прокурором по специальным делам, который обвинял полицейских в коррупции.

Сначала Пол Данлеп рассматривал свой пост как стартовую площадку в карьере полицейского. Двенадцать лет спустя, дважды провалив лейтенантский экзамен (последний раз в 1984 году), он перестал питать иллюзии на этот счет и понял, что его работа всего лишь способ продвижения к пенсии. Во-первых, и это главное, в обязанности офицера по профилактике не входили аресты. Если он и видел ограбления, то в нерабочее время. Во-вторых, что было почти столь же важно, он должен был носить отглаженные воротнички. И наконец, в-третьих, он не мог оставить свою должность.

Порки. Однажды он притворялся больным так долго, что этим заинтересовался офицер, наблюдающий за внутренней дисциплиной на службе. В результате Данлепу приказали явиться в кабинет капитана Серрано – начальника полицейского участка. Капитан объяснил, что у сержанта есть только две возможности: либо оставаться офицером по профилактике преступлений, либо раньше положенного срока выйти в отставку. Но Данлеп не надеялся ни на продвижение по службе, ни на перевод в другой полицейский участок, ни на работу в ином качестве.

– Слушай, – сказал ему Серрано, – да встряхнись ты наконец! У тебя прекрасная работа. Ты можешь заниматься ею, пока тебе не стукнет шестьдесят пять. Ты каждый день надеваешь аккуратный костюмчик, не то что те, кто сидит на унитазе, чтобы выследить каких-нибудь наркоманов. Что тебя не устраивает? Это же просто рай земной!

– Тогда почему никто не идет на эту работу? – спросил Данлеп.

Больше всего его беспокоило то, что он не был настоящим фараоном. Другие копы рассуждали о задержании на улице, драках, арестах. А Порки Данлеп держал язык за зубами, сидя в комнате отдыха. Он даже предпочитал не появляться в барах для полицейских.

– Большинство фараонов – глупые дети. Они играют в ковбоев и индейцев, – терпеливо объяснял Серрано.

– Ведь они смеются надо мной, капитан! – простонал Данлеп, – лучше бы я был постовым. Меня же никто не уважает!

– Чушь собачья! Делай свою работу или подавай заявление об уходе. В каждом участке должен быть офицер по профилактике преступлений. И на моем участке этот офицер – ты.

В первые же два года Порки Данлеп сильно прибавил в весе – с семидесяти пяти фунтов до ста восьмидесяти пяти, он раздулся, как баллон. Но всем было наплевать, будто он человек-невидимка. За все это время сержант отработал тексты четырех своих основных речей: о наркотиках, ограблениях, преступлениях на улице и квартирных кражах. В зависимости от места, куда его приглашали, он читал одну из этих лекций. Выбор зависел от того, какое преступление в тот день было самым шумным или какая возрастная группа его слушала. Ежегодно он читал даже лекции старшеклассникам, рассказывая об опасностях, которые таятся в наркотиках. Естественно, многие уже слышавшие его ученики помнили прошлогоднюю речь и просто покатывались со смеху, когда Пол Данлеп описывал агонию человека, который, пристрастившись к героину, пытался избавиться от этой пагубной привычки.

Так прошло восемь, десять, двенадцать, пятнадцать лет. Порки научился хорошо выполнять свою работу. Некоторые влиятельные жители района, в отличие от полицейских сто пятнадцатого участка, его зауважали. Порки даже специально вызывали, если было необходимо приободрить добропорядочных обывателей. Жизнь его текла скучно и монотонно, но зарплата была приличной. По вечерам частенько приходилось появляться на собраниях в той или иной организации. Он ощущал себя гражданским служащим, хотя на самом, деле был нью-йоркским фараоном в третьем поколении. И лучшего приятеля, чем домашний компьютер, он себе не желал. С его помощью, войдя в сеть своего участка, он получал доступ к файловой системе всего штата.

Можно представить себе крайнее удивление Порки, когда Сильвия Кауфман настойчиво постучала в его дверь, а затем вошла, не дожидаясь разрешения. Порки пребывал в полудреме, раздумывая о лекции, которую он планировал прочитать в Американском легионе, и об огромном количестве спиртного после. Это были приятные мысли. Гораздо более приятные, чем лицезрение старушки, которая без разрешения подвинула стул к его письменному столу и села.

– Вы офицер по профилактике преступлений? – спросила она.

– Да. Сержант Данлеп. – У Порки были приятные манеры, ибо он часто общался с влиятельными гражданскими лицами. Сержант привычно улыбнулся, размышляя, что означает этот визит. Обычно те, с кем он имел дело, не появлялись в полицейском участке, разве что им нужно подать жалобу. И тогда он советовал поговорить с детективом. – Чем могу быть полезен?

– Офицер внизу у входа сказал, что мне нужно обратиться к вам по поводу преступления, свидетельницей которого я стала. Мое имя Сильвия Кауфман.

Порки Данлеп заерзал на стуле, так как хорошо понимал – над ними обоими зло пошутили. Эта женщина, должно быть, сумасшедшая, и дежурный просто хотел от нее отделаться. В то же время он не хотел ее обидеть: на случай, если внучок старушки работает в системе Си-би-эс.

– А когда случилось это преступление? – спросил Данлеп. Он пытался вспомнить, как оформляют жалобу, поскольку не работал с такими документами уже много лет.

– Вчера вечером. Я была к квартире Анны Боннастелло почти до полуночи. Два года назад у нее случился микроинфаркт, и ей требуется помощь в уборке квартиры. Квартира Анны на первом этаже, так же как и моя, только в противоположных концах дома…

– Назовите, пожалуйста, адрес, чтобы я представил себе, где это произошло. Дело в том, что наш сто пятнадцатый участок обслуживает довольно большую территорию.

– Дом номер. 337–11 по Тридцать седьмой улице. В двух кварталах от того места, где Бродвей пересекается с Рузвельт-авеню.

– Это место называется Холмы Джексона, не так ли?

– Да, так. – Сильвия Кауфман замолчала в ожидании следующего вопроса.

Она была худощава и держалась прямо. Лет шестьдесят пять, но все еще достаточно уверена в себе и выглядит довольно бойкой. Наверное, ей самой болезни незнакомы, если она еще помогает больным.

Правда, изредка она думала о смерти, но считала, что сможет продержаться на ногах до самого конца. Сильвия Кауфман не тратила жизненную энергию на недомогания, она провела тридцать пять лет в системе государственных школ, не взяв ни одного больничного.

Порки Данлеп все еще молчал, и она продолжала свой рассказ:

– Проходя по коридору западного крыла здания, в котором живу, я стала свидетельницей акта публичной проституции и хотела бы подать жалобу по этому поводу.

Услышав слова «публичная проституция», Порки Данлеп внутренне напрягся, хотя сохранил на лице выражение, которое появлялось, когда он выслушивал воспоминания какого-нибудь бизнесмена в клубе «Элкс». Обычно бизнесмены рассказывали ему, как их ограбили.

– Проституция? Публичная? В районе Холмов Джексона? Довольно редкий случай! – В душе Порки Данлеп все-таки был полицейским и повел себя так же, как тогда, когда возникала необычная ситуация.

– Вот это-то меня и волнует, – твердо сказала Сильвия Кауфман. – Хотя мы находимся всего лишь в одном квартале от Рузвельт-авеню, наш дом всегда пользовался хорошей репутацией. Никаких наркотиков, никаких оргий. И даже когда латиносы стали въезжать к нам двадцать лет назад и все говорили о том, что наш район потеряет свое лицо, мы смогли удержать порядок. Вот только в последнее время…

– Расскажите мне, что вы видели, – попросил Данлеп.

Сильвия Кауфман глубоко вздохнула. Она выросла в другую эпоху и помнила старые католические правила, а также список запрещенных фильмов. Ее подруга Анна Боннастелло всегда обращалась к этому списку перед тем, как пойти в кино. Во времена их молодости женщины не осмеливались даже говорить о сексе. А теперь, если верить прессе, девочки избавлялись от девственности до наступления половой зрелости.

– Я видела юную девушку, которая производила акт орального секса по отношению к довольно немолодому мужчине.

– Прямо в коридоре?

– Да. И этот мужчина бросал мерзкие реплики в мою сторону. Он даже предложил мне присоединиться к ним.

Порки старался, чтобы в его словах не прозвучало недоверие. Но тем не менее он пришел к тому же выводу, что и сержант внизу, – она была сумасшедшей. Теперь ему предстояло решить, как избавиться от посетительницы.

– До вас кто-нибудь из них дотронулся?

Сильвия пыталась найти слова, чтобы объяснить, что она видела и что при этом пережила. Она чувствовала себя очень уставшей после уборки в квартире Анны. У нее проблемы со зрением. К тому же в коридоре темновато (освещение с годами становится все хуже и хуже). Сначала она услышала шум – кто-то скрипел зубами, – а потом звук, похожий на поцелуй. Сначала Сильвия подумала, что это Фей Дзеларди, которая живет на пятом этаже. Родители ненавидят парня, с которым она встречается, и не разрешают ей с ним видеться. Дело в том, что они приехали из деревни и до смерти боятся соблазнов, подстерегающих подростков в Нью-Йорке. Сильвия всегда считала себя воспитанной женщиной. Чтобы предупредить подростков о своем появлении, она покашляла, но реакция оказалась весьма неожиданной. «Смотри-ка, старая сука! Что ты тут делаешь?» – услышала она и разглядела фигуры – мужчины и женщины. Женщина, совсем еще девочка, стояла на коленях, а брюки у мужчины были спущены до щиколоток.

Сильвия Кауфман глубоко вздохнула. Она все еще пыталась выразить свои оскорбленные чувства, ощущая себя первым человеком, который заметил инопланетян.

– Нет, – наконец ответила она сержанту. – После того как мужчина кончил, я прошла в свою квартиру.

– Вы видели, как он ей платил? Откуда вы знаете, что это не были подростки, которые увлеклись игрой?

– Мужчине около сорока. На нем был костюм и галстук. Девушка не старше восемнадцати, в ярко-розовом жакете, кажется, из перьев. И очень короткой юбчонке, едва прикрывавшей ягодицы. Жакет был расстегнут, и Я видела ее бюстгальтер. Он был красного цвета и оставлял открытыми соски.

Сержант заерзал на стуле. Его увлекло добросовестное подробное повествование женщины. Решив окончательно, что она сумасшедшая, он было расслабился. Но, выслушав рассказ, переменил мнение: вряд ли это сбрендившая старушка из тех, что иногда заходят в участок. Похоже, у этой голова работала, как компьютер.