Текст книги "Мрачные истории, как вы любите"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Звучит очень грозно! – произнес Человек-ответ и рассмеялся. – Я спрошу снова: вы готовы?

– Да.

– Тогда начнём. – Человек-ответ нажал на рычаг на задней стороне часов, и они начали тикать.

– Ваше предположение: какова девичья фамилия моей матери?

Человек-ответ не колебался.

– Споран.

У Фила отвисла челюсть.

– Откуда, черт возьми, вы это знаете?

– Я не хочу тратить оплаченные вами минуты, Фил, но должен заметить, что вы задали еще один вопрос, ответ на который уже знаете. Я знаю, потому что я, та-да, Человек-который-знает-всё.

Фил почувствовал себя так, будто получил удар правым хуком. Он даже потряс головой, чтобы прийти в себя. Большой секундомер Человека-ответа тикал очень громко. Стрелка приближалась к отметке 4.

– Как зовут мою девушку?

– Салли Энн Олбёртон. – Ни малейших колебаний.

Фил начал испытывать страх. Он убеждал себя, что не нужно бояться, на дворе прекрасный октябрьский день, и он моложе и, несомненно, сильнее человека по ту сторону стола. Это какой-то трюк, иначе быть не может, но от этого не становилось менее жутко.

– Время летит, Фил, – использовал латынь Человек-ответ.

Фил снова потряс головой.

– Хорошо. Я пытаюсь решить, стоит ли мне...

Человек, который знает всё, погрозил ему пальцем.

– Что я вам говорил про это слово?

Фил попытался упорядочить свои мысли. "Постановочный суд", – подумал он. – "Воспринимай это как инсценировку судебного заседания. Он – судья. Против твоей линии допроса было возражение. Как его обойти?"

– Вы отвечаете на вопросы о будущих событиях?

Человек-ответ закатил глаза.

– Мы уже это выяснили, разве нет? Я сказал, что со временем вы узнаете, точны и достоверны ли мои ответы. Такой ответ предполагает знание будущего. Для меня не существует ни будущего, ни прошлого. Всё происходит сейчас.

"Какой-то бред сивой кобылы", – подумал Фил. Тем временем черная стрелка на большом секундомере почти достигла отметки 3.

– Согласится ли Салли Энн выйти за меня замуж, когда я сделаю ей предложение?

– Да.

– Будем ли мы жить в Карри? В городке по дороге?

– Да.

Большая черная стрелка секундомера достигла отметки 3 и продолжила движение.

– Будем ли мы счастливы?

– Это обширный вопрос, и на него вы уже должны знать ответ, даже в таком юном возрасте. Будут взлеты, будут падения. Будут компромиссы и будут споры. Но в целом, да – вы будете счастливы.

"Каким-то образом он узнал девичью фамилию моей матери", – думал Фил. – "И имя Салли. Всё остальное – просто догадки циркового гадальщика. Но зачем? За какие-то жалкие двадцать пять долларов?"

– Время уходит, – напомнил Человек-ответ.

Тиканье огромного секундомера становилось громче с каждой минутой. Стрелка прошла отметку 3 и приближалась к 2. Фил не испытал облегчения от того, что сказал ему Человек-ответ, потому что это было то, что он хотел услышать, да ведь? И разве он уже не принял решение насчёт Карри? Не была ли вся эта история с "подвешенным состоянием из-за дилеммы" просто самоистязанием? А что касается Салли... разве он не знал, что она согласится выйти за него замуж, даже если он сделает переезд в сельскую местность Нью-Гэмпшира частью сделки? Не абсолютно точно, не на сто процентов, но процентов на девяносто?

Внезапно он сменил направление вопросов.

– Скажите, где родился мой отец. Если сможете.

И опять Человек-ответ не мешкался.

– Он родился в море, на корабле под названием "Мэрибель".

Фил снова почувствовал себя так, будто получил по челюсти. Это была старая семейная история, которой очень дорожили и которую часто пересказывали. Дедушка и бабушка возвращались в Америку после паломничества в Лондон, где родились и провели ранние годы их родители. Бабушка настояла на поездке, хотя к моменту их возвращения была на восьмом месяце беременности. Грянул шторм. Морская болезнь бабушки оказалась настолько сильной, что у нее начались схватки. На борту был врач, и он принял роды. Никто не ожидал, что малыш Джон выживет, но его завернули в вату, кормили из пипетки, и он выжил. Таким образом стало возможным появление Филипа Йегера Паркера, выпускника Гарвардской школы права.

Он снова хотел спросить, как человек по ту сторону стола, руки которого по-прежнему были аккуратно сложены, мог знать такие вещи, но не стал. Ответ был бы один и тот же: "Потому что я – Человек, который знает всё".

Вопросы заполнили его разум, как паникующая толпа, пытающаяся спастись из горящего здания. Стрелка секундомера достигла отметки 2 и прошла ее. Тиканье становилось громче.

Человек с ответами ждал, сложив руки.

– Будет ли Карри процветать так, как я представляю? – выпалил Фил.

– Да.

"Что еще? Что еще?"

– Отец Салли... и ее мать, полагаю... они примут нас?

– Да. Со временем.

– Сколько времени пройдет?

Человек-ответ, казалось, немного посчитал, пока стрелка его часов не достигла отметки 1. Он произнёс:

– Семь лет.

Сердце Фила упало. Семь лет – это целая вечность. Он мог сказать себе, что Человек-ответ взял это число с потолка, но больше не верил в это.

– Ваше время истекает, Просто Фил.

Он и сам это видел, но не мог придумать другого вопроса, кроме как "Сколько я проживу?" и связанный с ним вопрос "Сколько проживет Салли Энн?". Но желал ли он на самом деле знать ответы на эти вопросы? Нет.

Но ему не хотелось тратить оставшиеся сорок или пятьдесят секунд впустую, поэтому он задал единственный пришедший на ум вопрос:

– Мой отец говорит, что будет война. А я говорю, что её не будет. Кто из нас прав?

– Он.

– Америка будет в ней участвовать?

– Да.

– Как скоро мы в неё вступим?

– Через четыре года и два месяца.

У него оставалось около двадцати секунд, может, чуть больше.

– Я буду в ней участвовать?

– Да.

– Меня ранят?

– Нет.

Но это был неправильный вопрос. В нем оставалась лазейка.

– Меня убьют?

Большой секундомер достиг нуля и издал громкий БРРРЭНГ звук. Человек-ответ выключил его.

– Вы задали этот вопрос прямо перед сигналом, поэтому я отвечу. Нет, Просто Фил, вас не убьют.

Фил откинулся на спинку стула и выдохнул.

– Не знаю, как вы это сделали, сэр, но это было очень мощно. Должно быть, это была какая-то уловка и обман, вы как-то узнали, что я приеду сюда, и получили информацию обо мне, но вы определенно заслужили свои двадцать пять баксов.

Человек-ответ лишь улыбнулся.

– Но я сам точно не знал, куда поеду и по какой дороге... как же вы узнали?

Ответа не последовало. Конечно, нет. Его пять минут истекли.

– Знаете что? Я чувствую себя... странно. Как в тумане.

Мир, казалось, уходит из-под его ног. Человек с ответами всё еще сидел за столом, но словно отдалялся. Как будто по рельсам. Серость начала заполнять поле зрения Фила. Он поднес руки к глазам, чтобы протереть их, и серое стало черным.

* * *

Когда Фил пришел в себя, он сидел за рулем своего «Шевроле», припаркованного на обочине шоссе 111. Его часы показывали 13:20. «Я потерял сознание. Впервые в жизни, но разве не говорят, что всё когда-то случается в первый раз?»

Да, потерял сознание. Но сначала, слава Богу, остановился на обочине и заглушил двигатель. Вырубился он, скорее всего, от голода. В пятницу вечером он выпил шесть бутылок пива, и, наверное, в пиве содержались какие-то калории, но вчера и сегодня он почти ничего не ел, так что это было в определенной степени логично. Но когда теряешь сознание, а не просто спишь, видишь ли при этом сны? Потому что у него был просто потрясающий сон. Он помнил каждую деталь: красный зубчатый зонт, большой секундомер, седоватые волосы Человека-ответа. Он помнил каждый вопрос и каждый ответ.

Это был совсем не сон.

– Нет, – произнес он громко. – Нет, это был сон. Иначе быть не могло. Он знал девичью фамилию моей матери и место рождения моего отца в этом сне, потому что я сам знаю эти вещи.

Он вышел из машины и медленно пошел к тому месту, где сидел Человек с ответами. Стол исчез, стулья тоже, но на мягкой земле виднелись следы от них. Серость начала возвращаться, и он сильно ударил себя по щекам, сначала по одной, затем по другой. Затем стал топтать землю, пока не исчезли и следы.

– Этого не было, – сказал он пустой дороге и сверкающим деревьям. Затем повторил. – Ничего этого не было.

Он снова сел за руль, завел двигатель и выехал на шоссе. Он решил не рассказывать Салли Энн о потере сознания; это её встревожит, и она, наверняка, будет настаивать на визите к врачу. Это был просто голод, вот и всё. Голод и самый яркий сон в его жизни. Два гамбургера, кока-кола и кусок яблочного пирога приведут его в порядок, и он был вполне уверен, что в Оссипи, не далее чем в пяти милях отсюда, есть забегаловка.

У этого странного придорожного обморока было одно хорошее последствие. Нет, на самом деле два. Он сообщит ей, что собирается открыть свою контору в маленьком городке Карри. Отдаст ли она ему свою руку и сердце?

К черту родителей.

* * *

29 апреля 1938 года в Старой Южной церкви Бостона поженились Фил Паркер и Салли Энн Олбёртон. Тед Олбёртон вел свою дочь к алтарю. Этот шаг, на который он поначалу отказывался пойти, стал возможным благодаря дипломатичным действиям его жены и нежным уговорам дочери. Когда мистер Олбёртон оказался в состоянии спокойно подумать о предстоящем замужестве Салли, то понял, что есть еще одна причина совершить эту короткую прогулку до алтаря: бизнес. Джон Паркер был старшим партнером в фирме. Тед искренне не одобрял решения Фила отказаться от блестящего будущего ради жизни в глухом, провинциальном фермерском местечке, но нужно было думать о фирме. В предстоящие годы между партнерами не должно быть никаких трений. Поэтому он исполнил свой долг, но сделал это с каменным, хмурым лицом. Наблюдая за церемонией, Тед Олбёртон вспомнил две старые пословицы.

"Молодо – зелено, погулять велено" – была одна из них.

"Жениться на скорую руку да на долгую муку" – была другая.

* * *

Медового месяца не было. Родители Фила с неохотой открыли ему счет в трастовом фонде, положив туда тридцать тысяч долларов, и он был полон решимости не тратить их попусту. Через неделю после церемонии бракосочетания он открыл маленький офис рядом с заправкой «Суноко». На двери офиса висела табличка с надписью «ФИЛИП Й. ПАРКЕР, АДВОКАТ», сделанной его новоиспеченной женой. На его рабочем столе лежали телефон и ежедневник, страницы которого были пусты. Но они оставались пустыми недолго. В тот самый день, когда Фил открылся, в офис зашел фермер по имени Реджис Туми. Он был в рабочем комбинезоне и соломенной шляпе. Предсказания отца Фила в точности сбывались. Туми спросил, снимать ли ему свои грязные ботинки, но Фил сказал, что это необязательно.

– Думаю, вы заработали эту грязь честным трудом. Садитесь и расскажите мне, что вас сюда привело.

Туми сел. Он снял свою соломенную шляпу и положил ее на колени.

– Сколько вы берете? – его акцент был типичным для янки.

– Пятьдесят процентов от того, чего я для вас добьюсь. Если ничего не добьюсь – двадцать пять долларов. – Он не забыл маленькую табличку Человека с ответами и надеялся, что сможет ответить на вопросы самых разных людей. Начиная с этого человека.

– Справедливо, – сказал Туми. – Дело вот в чем. Банк хочет отобрать у меня ферму и продать ее с аукциона. – Снова прорезался акцент янки. – Но у меня имеется бумага... – Он вытащил ее из переднего кармана комбинезона и передал через стол. – ...в которой говорится, что у меня есть девяносто дней отсрочки. Человек из банка говорит, что это недействительно, если я не внес последний платеж.

– А вы внесли?

– Всё, кроме десяти долларов. Жена ушла за продуктами, и я остался без денег.

Фил не мог поверить своим ушам.

– То есть банк хочет отобрать у вас ферму из-за неуплаты десяти долларов?

– Человек из банка так говорит. Говорит, что они могут выставить ее на аукцион, но я подозреваю, что у них уже есть покупатель.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Фил.

– У меня сейчас нет двадцати пяти долларов, адвокат Паркер.

Салли Энн вышла из другой комнаты с кофейником в руках. На ней было темно-синее платье и передник чуть светлее оттенка. Ее лицо, лишенное косметики, светилось. Светлые волосы были убраны назад. Туми лишился дара речи.

– Мы берем ваше дело, мистер Туми, – сказала она. – И поскольку это наше первое дело, не возьмем никакой платы, независимо от результата. Верно, Филип?

– Совершенно верно, – подтвердил Фил, хотя и рассчитывал на эти двадцать пять долларов. – Как зовут этого человека из банка?

– Мистер Латроп, – ответил Туми и сморщился, словно попробовал что-то кислое. – Из Первого банка. Он – главный кредитный специалист и отвечает за ипотеки.

В тот же день Фил явился в Первый банк Нью-Гэмпшира и поинтересовался у мистера Латропа, понравится ли его начальству статья в "Юнион Лидер"[70]70
   «Юнион Лидер» – ежедневная газета Манчестера, крупнейшего города в штате Нью-Гэмпшир.


[Закрыть] о жестоком банке, в разгар Депрессии отобравшем у фермера имущество из-за каких-то жалких десяти долларов.

После дискуссии, часть которой была довольно горячей, мистер Латроп всё-таки прозрел.

– Я всё равно склоняюсь к тому, чтобы подать на вас в суд, – сказал Фил приятным голосом. – Недобросовестная деловая практика... моральный ущерб... финансовый обман...

– Это возмутительно, – гневно произнёс мистер Латроп. – Вам никогда не выиграть.

– Возможно, и нет, но банк проиграет в любом случае. Думаю, пятьсот долларов, переведенные на счет мистера Туми, закроют этот вопрос к взаимному удовлетворению обеих сторон.

Латроп поворчал, но деньги перевел. Туми предложил половину, но Фил – с согласия Салли Энн – отказался. Когда Туми стал настаивать, он взял двадцать пять долларов, думая при этом о Человеке-ответе.

Эта новость быстро разнеслась как по Карри, так и по окрестным городкам. Фил выяснил, что несколько банков практиковали такую же уловку с краткосрочными выплатами, чтобы лишить фермеров их хозяйств. В одном случае фермеру из соседнего Хэнкока не хватило двадцати долларов за три месяца до полного погашения ипотеки. Его ферму забрали и продали строительной компании за двенадцать тысяч долларов. Фил довел это дело до суда и вернул фермеру восемь тысяч. Не полное возмещение, но лучше, чем ничего, да и освещение в прессе было бесценно.

К 1939 году его маленький офис был отремонтирован – появилась новая черепица и свежий слой краски. Как и лицо Салли Энн, он светился. Когда разорилась заправка "Суноко", Фил купил ее и взял на работу помощника, выпускника юридической школы. Салли Энн подобрала ему секретаршу (умную, но пожилую и неприметную), которая по совместительству выполняла функции администратора, помогая ему отбирать дела.

В 1941 году его бизнес был прибыльным. Будущее выглядело радужным. Затем, спустя четыре года и два месяца после встречи Фила с человеком, сидевшим под красным зонтом на обочине дороги, Япония атаковала Пёрл-Харбор.

* * *

Незадолго до свадьбы Салли Энн Олбёртон взяла Фила за руку и вывела его на задний двор дома Олбёртонов в Уэлсли[71]71
   Городок в США в штате Массачусетс.


[Закрыть]. Они сели на скамейку у пруда с золотыми рыбками, на котором совсем недавно растаяла корка льда. Щеки Салли пылали, и она избегала его взгляда, но была полна решимости высказать то, что у нее было на душе. Фил подумал, что в тот день она выглядела точь-в-точь, как её отец.

– Тебе нужно запастись "французскими письмами", – сказала она, уставившись на их сомкнутые руки. – Понимаешь, о чём я?

– Да, – ответил Фил. Ему также доводилось слышать их под названием "английские шапочки", а в студенческие годы – "непристойные мешочки". Он надевал такую штуку лишь однажды, во время похода в дом терпимости в Провиденсе. Это приключение до сих пор вызывало у него чувство стыда. – Но почему? Разве ты не хочешь...

– Детей? Конечно, я хочу детей, но только после того, как буду уверена, что нам не придется умолять моих родителей – или твоих – помочь нам. Мой отец этому бы только порадовался, и он выставит условия. Чтобы отговорить тебя от того, чем ты на самом деле хочешь заниматься. Я не могу этого допустить. Я этого не потерплю.

Она бросила на него быстрый взгляд, определяя его эмоциональную реакцию, затем снова опустила глаза на их сомкнутые руки.

– Есть такая штука для женщин, называется диафрагма, но если я попрошу доктора Грейсона, он расскажет всё моим родителям.

– Врачу запрещено так поступать, – заметил Фил.

– Но он все равно это сделает. Так что... "французские письма". Ты согласен?

Он хотел спросить её, откуда она вообще знает о таких вещах, но решил, что не желает этого знать; некоторые вопросы лучше не задавать.

– Согласен.

Наконец, она посмотрела ему в глаза.

– И покупай их в Портленде, Фрайбурге или Норт-Конвее. Подальше от Карри. Потому что люди болтливы.

Фил разразился хохотом.

– Хитруша!

– Когда надо, тогда и хитруша, – парировала она.

Его дело процветало, и несколько раз они с Салли Энн обсуждали, не выбросить ли эти "французские письма", но в первые годы Фил работал по фермерскому расписанию, то есть от рассвета до заката, часто бывал в судах, часто в разъездах, и идея завести ребёнка казалась ему скорее бременем, чем благословением.

7 декабря 1941 года.

– Я запишусь добровольцем, – сказал он Салли Энн в тот вечер. Они весь день слушали радио.

– Ты же можешь получить отсрочку. Тебе почти тридцать.

– Я не хочу отсрочки.

– Не хочешь, – согласилась она и взяла его за руку. – Конечно, не хочешь. Если бы хотел, я бы любила тебя меньше. Эти грязные, подлые япошки! А ещё...

– Что ещё?

Её ответ лишний раз его убедил – как и в случае с покупкой "французских писем" вдали от Карри, – насколько она пошла в своего отца.

– Кроме того, это будет плохо выглядеть. Пострадает бизнес. Тебя могут назвать трусом. Просто вернись ко мне, Фил. Обещай.

Фил вспомнил, что сказал ему Человек с ответами под красным зонтом в тот октябрьский день: "Не убьют и не ранят". Он не должен был верить в это, особенно спустя столько лет... но он верил.

– Обещаю. Железно.

Она обняла его за шею.

– Тогда пошли в постель. И забудь про эту проклятую резинку. Я хочу почувствовать тебя в себе.

Девять недель спустя Фил сидел в бараке на "Пэррис-Айленд"[72]72
  Военная база США, расположенная в штате Южная Каролина на острове Пэррис.


[Закрыть], потея и чувствуя боль в каждой мышце. Он читал письмо от Салли Энн. Она была беременна.

* * *

Утром 18 февраля 1944 года лейтенант Филип Паркер высадил свой отряд из 22-го полка морской пехоты на берег атолла Эниветок. Военно-морские силы США подвергли японцев трёхдневной бомбардировке, и разведка донесла, что вражеские силы сильно поредели. На этот раз, в отличие от большинства данных военно-морской разведки, это оказалось правдой. С другой стороны, никто не удосужился предупредить морпехов о крутых песчаных дюнах, которые им предстояло преодолевать после того, как их лодки Хиггинса[73]73
   Эндрю Хиггинс – предприниматель из Нового Орлеана, организовавший массовое производство десантных катеров.


[Закрыть] коснутся берега. Япошки ждали их, но они были вооружены винтовками, а не ужасными пистолетами-пулемётами «Намбу». Фил потерял шестерых из своих тридцати шести человек: двое были убиты и четверо ранены, только один серьёзно. Когда они добрались до вершины дюн, японцы растворились в густом кустарнике.

22-й полк морской пехоты продвигался на запад, встречая лишь разрозненное сопротивление. Один из людей Фила был ранен в плечо, другой упал в яму и сломал ногу. Это были единственные потери его отряда после высадки.

– Лёгкая прогулка по парку, – заметил сержант Майерс.

Когда они добрались до океана на дальней стороне атолла, Фил получил по рации сообщение из наспех созданного штаба морской пехоты, устроенного на другой стороне дюн, где они понесли наибольшие потери. С юга ещё доносилась разрозненная стрельба, но она стихала, пока они обедали. "Пикник на берегу моря", – подумал Фил. – "Кто бы мог подумать, что война может быть даже приятной?"

– Что там слышно, лейтенант? – спросил Майерс, когда Фил убрал рацию в кобуру.

– Джонни Уокер говорит, что остров под контролем, – ответил Фил. Он имел в виду полковника Джона Т. Уокера, который руководил этой небольшой операцией вместе со своим коллегой, полковником Расселом Айерсом.

– Не похоже, что всё под контролем, – сказал рядовой первого класса Молоки, кивая на юг.

Однако, к 15:00 стрельба совсем стихла. Фил ждал приказа, не получал его, выставил трёх часовых на краю зарослей и разрешил остальным солдатам отдыхать до дальнейших распоряжений. В 20:00 им приказали собраться и двигаться на восток, чтобы присоединиться к основным десантным силам. Началось ворчание по поводу того, что придётся пробираться в темноте через густые заросли, но приказ есть приказ, и они отправились в путь. После того как рядовой Франкленд сломал ногу в еще одной яме, а рядовой Гордон едва не лишился глаза, наткнувшись на дерево, Фил связался по рации со штабом и запросил разрешения разбить лагерь на ночь из-за сложной местности.

– Гребанно сложной – так точнее, – вставил свое словечко рядовой первого класса Молоки.

Разрешение было получено. Они разбили лагерь под сеткой, но комаров она не остановила.

– По крайней мере, земля сухая, – сказал Майерс. – У меня была окопная стопа[74]74
  «Траншейная» или «окопная» стопа – это холодовое поражение ног, возникающее при постоянном ношении промокшей обуви и носков в холодную погоду в течение нескольких дней.


[Закрыть], и это не для слабаков.

Фил уснул под звуки шлепков своих солдат и стоны рядового Франкленда, который лежал со сломанной ногой. Он проснулся перед самым рассветом, увидев, что к северу от их маленького лагеря сквозь сумрак движутся силуэты. Сотни силуэтов. Позже он узнал, что атолл Эниветок был весь усеян паучьими норами[75]75
  «Паучья нора» или «паучья щель» – замаскированный окоп для снайпера.


[Закрыть]. Вероятно, Франкленд сломал ногу в одной из них; японский пехотинец мог лежать на дне, поглядывая, как Ренгелл и сержант Майерс вытаскивали его оттуда.

Майерс положил руку на плечо Фила и прошептал:

– Ни слова, ни звука. Они могут нас не заметить. Мне кажется...

В этот момент один из морпехов закашлялся. Перекрёстные огни прорезали серое утро – ещё более серое под навесом – и выхватили горбатые фигуры, закутанные в москитные сетки. Началась стрельба. Шесть морпехов были убиты во сне. Ещё восемь – ранены. Только один морпех успел сделать выстрел. Майерс обнял Фила, Фил обнял Майерса. Они слушали, как пули свистят над головой, и несколько из них ударили в землю рядом. Затем раздалась резкая команда на японском (прозвучала как "дзенпо, дзенпо"), и японцы рванули дальше, продираясь сквозь кустарник.

– Они контратакуют, – сказал Фил. – Это единственная причина, почему нас не добили.

– Их цель – штаб? – спросил Майерс.

– Скорее всего. Давай. Ты, я и все остальные, кто не ранен.

– Ты спятил, – сказал Майерс. Его зубы сверкнули, а губы разошлись в ухмылке. – Мне это нравится.

Фил насчитал только шестерых, кто побежал за японцами; возможно, было ещё один-два человека. Впереди снова началась стрельба, сначала редкая, затем непрерывная. Взрывались гранаты, и Фил услышал стрекот страшного "Намбу". К нему присоединились другие пулемёты. Три? Четыре?

Оставшиеся морские пехотинцы из отряда Фила вырвались из зарослей и увидели дальнюю сторону дюн, доставивших им столько хлопот накануне. Она кишела японскими солдатами, направлявшимися к слабо защищённому штабу, но люди Фила были позади них.

Один тучный японец – возможно, единственный толстячок во всей японской армии, как позже подумал Фил – немного отстал от своих товарищей. Он нёс пистолет-пулемёт "Намбу" и был обвешан патронными лентами. Чуть впереди него находился ещё один, более худой пулемётчик.

Фил выхватил нож и бросился на грузного солдата. Если он сможет заполучить этот пулемёт, то нанесёт немалый урон врагу. Возможно, даже значительный. Он вонзил нож в затылок японца. Это было его первое убийство, но в пылу момента это не осознавалось. Японец взвизгнул и рухнул вперёд. Худосочный пулемётчик впереди него обернулся, поднимая своё оружие.

– Лейтенант! Ложись! Ложись! – заорал Майерс.

Но Фил не бросился на землю, потому что в этот момент он вспомнил о Человеке-ответе. "Буду ли я ранен?" – спросил он. Человек, который знает всё, ответил, что нет, но Фил тогда понял, что задал неправильный вопрос. Он задал правильный прямо перед тем, как истекли его пять минут. "Буду ли я убит?" И ответ был: "Нет, Фил, вас не убьют".

В этот момент на Эниветоке он поверил в это. Возможно, потому что Человек-ответ знал девичью фамилию его матери и место рождения его отца. А возможно, потому что у него не было другого выбора. Худосочный японец открыл огонь из своего "Намбу". Фил успел заметить, как Майерс отшатнулся, окутанный облачком крови. Дестри и Молоки рухнули по обе стороны от него. Он слышал, как пули свистят около его головы. Он чувствовал, как что-то дергает его за штаны и рубашку, словно кусает игривый щенок. Позже он насчитает более дюжины дыр в своей одежде, но ни одна пуля не попала в него и даже не зацепила.

Он открыл огонь из захваченного "Намбу" слева направо, сбивая японских солдат, как живые кегли. Другие обернулись, на мгновение ошеломлённые неожиданной атакой с тыла, а затем открыли ответный огонь. Пули вонзались в землю перед Филом, осыпая его ботинки песком. Ещё больше пуль рвали его одежду. Он услышал, что как минимум двое из его людей стреляют в ответ. Он выдернул ещё одну патронную ленту из мёртвого япошки у своих ног и снова открыл огонь, не чувствуя двадцатифунтового веса "Намбу", не осознавая, что пулемёт нагревается, не замечая, что он кричит.

Теперь американцы отвечали огнём с другой стороны дюны; Фил определил это по звуку выстрелов из карабинов. Он наступал, продолжая вести огонь. Перешагивал через мёртвых японских солдат. "Намбу" заклинило. Он отбросил его в сторону, наклонился, и пуля срикошетила от его шлема, отправив его в полёт. Фил даже не заметил этого. Он поднял другой пулемёт и снова начал стрелять.

Он осознал, что рядом с ним снова был Майерс, половина лица которого была залита кровью, а кусок скальпа болтался и раскачивался на ходу.

– Да, сукины дети! – кричал он. – Да, сукины дети, добро пожаловать в Америку!

Это было настолько безумно, что Фил начал смеяться. Он всё ещё смеялся, когда они взобрались на вершину дюны. Он отбросил "Намбу" и поднял обе руки.

– Морпехи! Морпехи! Не стреляйте! Морпехи!

Контратака – если её можно так назвать – завершилась. Сержант Рик Майерс был награждён Серебряной звездой (по его словам, он предпочёл бы вернуть своё правое око). Лейтенант Филип Паркер стал одним из 473 награждённых Медалью Почёта[76]76
  Медаль Почёта – высшая военная награда США.


[Закрыть] во время Второй мировой войны, и хотя он не был ранен, война для него закончилась. Один фотограф сделал снимок его изрешеченной пулями рубашки, сквозь которую светило солнце, и этот снимок попал во все газеты на родине, которую боевые морпехи называли «миром». Он стал настоящим героем и остаток своей службы провёл в Америке, выступая с речами и продавая военные облигации[77]77
  Военные облигации – долговые ценные бумаги, выпущенные правительством в целях финансирования военных операций во время войны.


[Закрыть].

Тед Олбёртон обнял его и назвал воином. Назвал сыном. Фил подумал: "Как же смешон этот человек". Но он ответил на объятие, чувствуя, что топор войны зарыт.

Он встретился со своим сыном, которому было почти три года.

* * *

Иногда по ночам, лежа рядом со спящей женой, Фил вспоминал худосочного японского солдата, который услышал предсмертный крик своего товарища. Он видел, как тощий солдат повернулся. Видел его широко раскрытые карие глаза под полевой фуражкой, шрам в форме рыболовного крючка рядом с глазом. Такой шрам тот мог получить в детстве. Видел, как худосочный солдат открыл огонь. Он помнил звук пуль, свистящих вокруг него. Помнил, как некоторые из этих пролетающих пуль игриво дергали его за одежду, словно не были смертоносными снарядами или, что ещё хуже, приносили увечья на всю жизнь. Он думал о том, как был уверен в своей неуязвимости благодаря – назовём это так, как оно было – пророчеству Человека-ответа. И в такие ночи он задавался вопросом, видел ли человек под красным зонтом будущее... или же создавал его. На этот вопрос Фил не находил ответа.

2

Во время своих поездок по продаже военных облигаций, которые включали в себя выступления в штатах Новой Англии, а иногда и в Нью-Йорке, Фил имел возможность беседовать со многими солдатами, прошедшими службу, и выслушать множество историй о трудностях возвращения домой. Один бывший морской пехотинец выразился лаконично: "Поначалу, после четырех лет разлуки, мы были, как незнакомцы, спящие вместе". Филу и Салли Энн удалось избежать этой неловкой фазы, возможно, потому что они выросли вместе с детства. Физическая любовь между ними возникла естественным образом. Однажды, в момент их взаимного оргазма, Салли Энн обессиленно произнесла: "О, мой герооой", и они оба разразились смехом.

Джейкоб сначала стеснялся его, прижимаясь к матери и испуганно поглядывая на высокого мужчину, внезапно вошедшего в их жизнь. Когда Фил пытался взять его на руки, мальчик сопротивлялся, иногда плача. Он убегал к матери, цеплялся за её ногу и с опаской таращился на незнакомца, которого должен был называть папой.

Однажды вечером, когда Джейк сидел между ног матери и играл с кубиками, Фил сел напротив него и покатил ему теннисный мяч. Он ничего не ожидал, поэтому был в восторге, когда Джейк покатил его обратно. Так мячик ходил туда-сюда. Салли Энн даже отложила книгу. Фил подбросил мяч с небольшим отскоком. Джейк протянул руки и поймал его. Когда Фил засмеялся, Джейк засмеялся вместе с ним. После этого эпизода между ними всё наладилось. Даже лучше. Фил любил в своём сыне всё – его голубые глаза, каштановые волосы, крепкое тело. Но больше всего ему нравились способности маленького мальчика. Он не мог представить, кем станет Джейк, да и не хотел этого. "Пусть это будет сюрпризом", – подумал он.

В один из вечеров 1944-го Джейк отказался, чтобы мама взяла его на руки и уложила спать. "Хочу к папе", – сказал он. Может, это не был самый лучший вечер в жизни Фила, но он не мог вспомнить лучше его.

* * *

«Будет ли Карри процветать так, как я представляю?» – спросил он в тот далекий день, который показался сном (хотя он до сих пор помнил каждый заданный вопрос и каждый полученный ответ). Человек, который знает всё, ответил утвердительно и в этом тоже оказался прав. Отчасти благодаря своей славе морского пехотинца, награждённого Медалью Почёта, но в основном потому, что запрашивал справедливую цену за свои услуги и был хорош в своём деле («умный засранец», – говорили местные), в послевоенные годы у Фила Паркера стало больше клиентов, чем он мог управиться.

Помощник, которого он взял на работу в 1939 году, погиб при бомбардировке Гамбурга, поэтому Фил нанял нового сотрудника, потом второго, а затем – по настоянию Салли – молодую женщину. Это вызвало недовольство среди старых янки Карри, но к 1950 году в городе появились новые люди с новыми идеями и деньгами. В соседнем городке Паттен был построен торговый центр; Фил и его помощники занимались юридической деятельностью и получали хорошую прибыль. В Карри на месте пятикомнатной начальной школы построили совершенно новую восьмикомнатную. Фил купил старое здание за бесценок, и оно стало его новым офисом: "Фил Паркер и партнеры". Олбёртоны часто навещали свою дочь, внука... и, конечно же, героя войны. Фил был совершенно уверен, что Тед в конце концов убедил себя, что он всегда поддерживал дальновидное решение своего зятя переехать в процветающий Карри.