Текст книги "47-й самурай"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава 7
МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ НАРИТА

«Не кипятись.

Не кипятись».

Однако Бобу с огромным трудом удавалось держать себя в руках.

«Это испытание, – твердил он себе. – Они хотят испытать гайдзина. Хотят убедиться, обладаю ли я достаточной мудростью, терпением, стремлением к вежливости и церемониям, чтобы со мной стоило иметь дело в Японии».

«А может быть, – возражал Боб самому себе, – все дело в том, что фараоны везде одинаковые: им просто на все наплевать».

Так или иначе, результат был один и тот же. Боб сидел в отделении полиции международного аэропорта Нарита, в сорока милях от Токио. Это было голое, чисто функциональное место, нисколько не похожее на щегольские залы ожидания прекрасного аэропорта, расположенные на верхних уровнях, – те напоминали кишащие народом торговые ряды. Здесь, двумя уровнями ниже того блеска, который встретил Боба, все было отдано только работе.

Боб был уверен, что предусмотрел все. Обнаружив меч, он позвонил полковнику в отставке Бриджесу, главе отдела истории морской пехоты, и тот вызвался заняться бумагами, каковых оказалось великое множество. К счастью, у Бриджеса были связи в Вашингтоне, и знакомые его знакомых работали в управлении Организации внешней торговли Японии (ОВТЯ) на Западном побережье. В свою очередь, эта организация была каким-то таинственным и загадочным образом связана с Министерством экономики, торговли и промышленности (МЭТП), могущественным правительственным ведомством, которое отвечало буквально за все. В конце концов была достигнута договоренность с таможней о ввозе меча в Японию. По прибытии в карантинную зону его должны были сразу же передать в отделение полиции аэропорта Нарита, где на него было бы оформлено соответствующее разрешение. С таможенным сертификатом и разрешением все было бы уже полностью по закону.

Однако где-то что-то пошло наперекосяк. И Боб вынужден был торчать в комнате предварительного заключения – вместе с избитыми корейскими рабочими, вместе с разъяренными клерками, которые, напившись в ожидании рейса, начали буянить и в итоге попали в полицию, предварительно получив дубинкой по затылку, вместе с карманными воришками и мошенниками и, может быть, с двумя-тремя мелкими гангстерами, поскольку, как говорят, гангстеры в Японии встречаются повсюду. Боб знал, что здесь их называют «якудза» или, сокращенно, «яки».

Но:

– Ждите, ждите, ждите.

Наконец:

– Ах да, вы везли меч.

Следователь был в бледно-синем мундире, в черной кобуре на поясе висел маленький револьвер – возможно, «смит-вессон»? Вежливый, учтивый, он нисколько не походил на своих заносчивых американских коллег.

– Да, сэр. Все документы здесь. Мне не хватает только разрешения, которое как раз должны были выдать вы.

– Об этом была договоренность?

– Да, сэр, вот письмо. – Боб протянул письмо. – Это военная реликвия. Отец мистера Яно погиб на войне, и его меч пропал. Я полагаю, что вот это как раз его меч, захваченный в бою моим отцом. Мистер Яно приезжал в Америку в поисках меча своего отца. Тогда его у меня не было, и мне потребовалась пара месяцев, чтобы его найти, но теперь, надеюсь, он у меня в руках.

Полицейский в форме взял документ.

– Предполагалось, что меч принесет вам сотрудник таможни. Все было заранее оговорено. Меч – очень опасная вещь. Вам придется подождать. Я все проверю, а затем вызову вас. Будьте добры, вернитесь на свое место.

И вот Боб-сидел и ждал. Он думал, что все займет не больше нескольких минут, но минуты тянулись одна за другой до тех пор, пока их не набралось шестьдесят, а затем еще шестьдесят. Наверное, можно было выйти, купить книгу, газету, чашку кофе – хоть чем-нибудь себя занять. Боб никогда не умел сидеть на месте.

У всех остальных его собратьев по несчастью терпения было гораздо больше. Они сидели, не произнося ни звука, практически не двигаясь, без суеты, и течение времени не имело для них никакого значения.

Называлась фамилия, человек поднимался с места, его допрашивали, отпускали, задерживали, он давал показания, присутствовал при опознании, – чем еще занимаются в полицейских участках?

Наконец к исходу третьего часа была названа какая-то фамилия, и Боб не сразу сообразил, что в обилии раскатистых «р» прозвучало какое-то подобие его собственной фамилии. На самом деле было произнесено что-то вроде «Сувагга».

– Да-да, я здесь.

– А. Да. Вы идите, пожалуйста.

Боб последовал за полицейским, другим, более щуплым, более молодым, но тоже в форме и с маленьким револьвером в кобуре, и прошел через комнату дежурных, больше похожую на страховую контору, потому что здесь не было той атмосферы унижения и страха, какая царит в американских полицейских участках.

Наконец Боба провели в комнату. Офицер полиции встал при его появлении и вежливо указал на стул.

– Приношу свои извинения, но нам пришлось все проверить. Министерство экономики, торговли и промышленности не посчитало нужным посвящать нас в свои планы. Что поделать, бюрократия.

– Я все понимаю. Извините, что доставил вам столько хлопот.

– Пришлось звонить в ваше посольство, затем связываться с министерством, а нужный человек как раз вышел на обед. Понимаете, все это очень необычно.

– Ну да, обычно никто не ввозит мечи в Японию. Они такие красивые, что, как правило, все происходит наоборот. Еще раз извините за беспокойство.

– Будьте добры, расскажите мне все снова.

Боб повторил свой рассказ, стараясь говорить короткими и ясными предложениями. Его отец, капитан Яно, Иводзима. Неожиданный приезд, просьба. Находка, решение почтить память своего отца и отца мистера Яно, самого мистера Яно и все его семейство. ОВТЯ, МЭТП, разговор с представителем МЭТП в Лос-Анджелесе, письмо, ощущение достигнутой договоренности. Он закончил словами:

– Остались какие-нибудь проблемы?

– Одна, совсем маленькая. Видите ли, этот меч является син-гунто. Вы знаете, что такое син-гунто?

– Конечно. Армейский меч. Я понимаю, в нем нет ничего особенного, он не похож на те красивые мечи, какими славится прошлое Японии.

– Да. Вы сами видите, что этот меч не представляет собой никакой ценности. Произведением искусства в отличие от других мечей его никак не назовешь. Он старый, здорово изношенный. Но вы не учли то обстоятельство, что у нас есть постановление, запрещающее ввоз таких армейских мечей.

– Таких мечей?

– Да. Видите ли, он является гендайто…

– Современным.

– Да, поэтому формально это не антикварный предмет, повествующий о нашем наследии и отражающий мастерство наших оружейников. Это просто оружие. И мы должны отнестись к нему так, как отнеслись бы к пистолету. Вам известно, что в Японии нет огнестрельного оружия.

– Именно поэтому я оставил свою базуку дома.

– Замечательное решение. Так или иначе, меч гендайто и пистолет с точки зрения японских законов ничем не отличаются.

– Как скажете.

– Но я все понимаю и с уважением отношусь к вашему поступку. Судя по всему, человек, приезжавший к вам, не задумывался над этой проблемой. И в МЭТП тоже над ней не задумывались, там беспокоились только насчет необходимых документов на ввоз, насчет сложностей с таможней.

– Извините, что доставил вам столько хлопот. Понимаете, я хотел сделать сюрприз. Тот человек, которому я собирался подарить этот меч, – он не знает, что я здесь. Я лишь отправил ему телеграмму, сказал, что, кажется, у меня для него есть кое-какие хорошие новости. Поступил я так потому, что и он, приехав ко мне, сделал это без предварительной договоренности. Мистер Яно не хотел, чтобы я из чувства гостеприимства менял свой распорядок. Он постарался ничем меня не обременять. И мне показалось, что я должен отплатить ему тем же. Я знал, что, если предупрежу его о своем приезде, он надраит свой дом, оденет детей в лучшие наряды, и мой визит станет значительным событием для всей его семьи. А мне бы этого очень не хотелось. Я постарался отплатить ему той же монетой.

– Понятно. Я вам верю. И поэтому я собираюсь чуть обойти правила. Я подготовил для вас разрешение на меч.

Полицейский достал документ, с виду очень похожий на Гентский договор,[10]10
  Заключенное в 1814 году соглашение, положившее конец англоамериканской войне.


[Закрыть] со строгими иероглифами, выстроившимися в безупречные вертикальные столбцы и аккуратно разбитыми на разделы, в которых для Боба не было абсолютно никакого смысла. Внизу красовалась внушительная красная печать; кроме того, документ имел официальный порядковый номер.

– Видите, вот здесь написано: «Год изготовления». По нашим правилам все, что относится к эпохе Сёва, является гендайто. Эпоха Сёва – это от восшествия на престол императора Хирохито и далее, то есть начиная с тысяча девятьсот двадцать шестого года. Поэтому в графе «Год изготовления» я проставил «Тысяча восемьсот двадцать пятый год», тем самым переведя меч в юридически законную категорию син-синто, то есть начиная с тысяча восьмисотого года и до тысяча девятьсот двадцать шестого года, первого года правления императора Хирохито. Как объяснил наш специалист по холодному оружию, учитывая значительный изгиб лезвия, это достаточно правдоподобно. Следовательно, ни вам, ни тому человеку, который получит этот меч в подарок, можно не опасаться неприятностей со стороны закона. Вот почему вам пришлось ждать так долго.

– Я вам очень признателен.

– Нет, это мы должны быть признательны. Как я уже сказал, у нас есть сотрудник, который разбирается в таких вещах. Он понимает, какой это жест теплой дружбы и взаимного прощения – вернуть меч потомкам офицера, которому он принадлежал. Это он предложил такой способ решения проблемы. Он очень внимательно изучил меч. Глупые ограничения не должны мешать благородным поступкам.

– Еще раз выражаю вам глубочайшую признательность, сэр.

– Ну вот и все. Данное разрешение должно постоянно храниться вместе с мечом. И еще: я бы на вашем месте упаковал меч до тех пор, пока вы не преподнесете его родственнику погибшего офицера.

– Я непременно последую вашему совету.

– Мистер Свэггер, надеюсь, у вас останутся самые приятные воспоминания о визите в Японию.

– Не сомневаюсь, сэр. Был рад познакомиться с вами.

Глава 8
СЕМЕЙСТВО ЯНО

Остановившись на ночь в районе Синдзуку, в гостинице, выбранной наугад, в первую очередь из соображений экономии, Боб принял душ, поужинал в кафе с западной кухней, совершил небольшую прогулку, выспался, позавтракал в том же кафе и направился пешком к железнодорожной станции, через подавляюще огромную толпу.

Город напоминал внутренность телевизора. Казалось, он состоит в основном из установленных вертикально печатных плат, очень сложных, насыщенных множеством миниатюрных элементов. Поражало обилие информации. Боб чувствовал себя так, словно переместился в будущее. Похоже, господствующий принцип дизайна требовал использовать с какой-нибудь целью любую мелочь. Предметы теснились, встраивались один в другой, втискивались тут и там. Даже узкие переулки были забиты ресторанами, маленькими магазинами, всевозможными конторами, и над каждым заведением, разумеется, светилась неоном вывеска. Это было общество всеобщей грамотности: надписи были повсюду, на больших плакатах, рекламирующих те или иные товары и услуги, в бесконечных потоках официальных обозначений, правил, регламентации и порядковых номеров, на указателях направлений. Все организовано, синхронизировано, пронумеровано, аккуратно разложено по полочкам.

Японцы спешили, обгоняя Боба; все подчинялись четкому графику, никто не терял времени даром, у каждого была цель. Плотная масса людей была устрашающей. По крайней мере, в этом квартале Синдзуку царила такая же толчея, какая бывает перед Рождеством на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Толпа набегала волнами и расплескивалась, немного редея, похожая на живой организм. Красный сигнал светофора мгновенно останавливал всех, но больше этих людей не могло остановить ничто, и как только зажигался зеленый – о боже! – наступал день высадки в Нормандии и все разом спешили выскочить на берег. Повсюду царило сплошное «идти, идти, идти, быстрее, быстрее, быстрее». Мужчины в большинстве своем были в костюмах, женщины – тоже. Боб знал, что это наемные работники; они вкалывают как рабы, сообщая своей стране поступательное движение. Они послушны, никогда не расслабляются, никогда не сходят с пути.

Известно, куда все это ведет. Постоянная дисциплина, постоянное самоподавление, постоянное стремление повиноваться, постоянное подчинение. Оно нарастает, нарастает, нарастает, это давление, которое никогда не проявляется на бесстрастных лицах, этот вечный долг, он нарастает, накапливается, зреет. И в один прекрасный день все это наконец взрывается, бабахает так, что мало не покажется. Примеры этих взрывов еще свежи в истории: именно отсюда варварские бомбардировки Нанкина, Перл-Харбор, камикадзе. Именно отсюда жестокое правило не брать пленных, именно отсюда австралийские летчики, которым отрубали головы перед объективами кинокамер. Именно отсюда требование перед смертью убить десять вражеских солдат, именно отсюда, черт побери, полное пренебрежение к смерти.

Ну а уж когда взрываются сексуальные путы, вообще происходит нечто страшное…

В вагоне пригородного поезда, подошедшего минута в минуту и, вероятно, секунда в секунду, Боб сел рядом с молодым мужчиной, который мог бы быть бухгалтером, продавцом, учителем, программистом: аккуратный костюм, очки в роговой оправе, зализанные назад волосы, полная сосредоточенность, естественное поведение. Но Боб-то рассмотрел, чем интересуется его сосед на самом деле: тот читал не «Уолл-стрит джорнал», а комиксы, в которых одни девочки-подростки развлекались с другими девочками-подростками при помощи приспособлений, очень похожих на то, что они должны были изображать, но только значительно больших размеров. Рисунки были выполнены с чувством, в мельчайших подробностях. В Америке во многих штатах за такое чтиво можно угодить за решетку, здесь же приличный с виду мужчина читал эти самые комиксы, не стесняясь окружающих, с интересом следя за развитием сюжета. Боб обвел взглядом полный народа вагон и увидел, что по меньшей мере еще двое мужчин читают журналы с красочными веселыми рисунками на обложке, изображающими сцены разврата. И никто не обращал на них внимания, никому не было до них никакого дела.

Вчера вечером Боб случайно забрел в квартал секса, в район Кабукичо, где вся эта грязь была выставлена напоказ в сиянии голубого неона, на рекламных щитах и видеоэкранах в витринах магазинов. У дверей стояли зазывалы, привлекая посетителей. Однако Бобу никто не сказал ни слова, его никуда не приглашали. У него возникло ощущение, что, хотя сексуальное воображение японцев не имеет на земле равных и при этом у них есть самые изощренные средства его удовлетворить, все это принадлежит только потомкам Ямато. Чужаку сюда дорога закрыта. Переулки, безымянные улицы и глухие уголки этой странной маленькой империи по имени Кабукичо, освещенной бесконечными повторениями вертикальных вывесок с названиями типа «Золотые девочки», «Знойные красотки» и «Верх наслаждения», были заполнены охотниками за плотью, желающими смотреть на нее, ощущать ее запах, гладить, лизать, сосать, трахать ее и, может быть, даже грызть. Это был праздник плотоядных, настойчивая потребность хищника. Сила этого чувства поразила Боба, даже немного напугала.

И вот он ехал вместе с миллионом других душ на поезде, который с грохотом несся по пригородам. Он сошел на одной из отдаленных станций, сжимая в руках сумку, и сверился с указаниями, данными ему на вымученном английском администратором гостиницы, очень учтивым и обязательным господином, который сделал все необходимые телефонные звонки.

Боб усвоил: сойти на станции и взять такси. Не могло быть и речи о том, чтобы самому вести машину в сумасшедших транспортных потоках Токио, не редеющих даже в пригородах, которые для американцев были смертельными вдвойне: ведь ехать нужно было не по правой стороне дороги, а по левой. Неужели генерал Макартур[11]11
  Макартур Дуглас – в 1945–1951 годах командующий американскими оккупационными войсками в Японии.


[Закрыть] не мог это исправить?

Водитель такси был в белых перчатках; в салоне было не просто чисто – там не было ни единого пятнышка, а ведь на сиденьях лежали белые салфетки. Мимо проплывали административные здания и расписанные рекламой автобусы; повсюду были служащие в форме, которые распределяли потоки машин, регулировали уличное движение, указывали на свободные места на стоянках. И снова Боба захлестнуло ощущение того, что все здесь четко организовано и распределено, все управляется каким-то центральным комитетом, поэтому оборудование используется на полную мощность.

Наконец таксист нашел то, что искал. Это был большой дом на самой окраине, расположенный на отшибе от ближайших домов – в отличие от большинства токийских зданий, втиснутых между соседями, так что казалось, будто они стремятся забраться друг другу в трусики. Этот же дом был окружен ухоженным садиком, гордостью хозяев. Судя по всему, семейство Яно было вполне состоятельным.

Боб взглянул на часы: семь часов вечера по токийскому времени; кажется, как раз то, что нужно.

Расплатившись с водителем, он подошел к багажнику, достал большую брезентовую сумку, открыл ее и вынул меч, завернутый в красный шарф, купленный специально для этого случая.

Боб прошел по дорожке, чувствуя, как большой приземистый дом с деревянным штакетником крест-накрест на стенах и идеальным садиком словно впитывает его в себя. Он постучался в дверь.

Внутри послышались звуки, через несколько мгновений дверь бесшумно скользнула в сторону. На пороге стоял Филипп Яно, одетый в кимоно, совершенно пораженный.

Вышедший в отставку офицер в домашней одежде выглядел так же, как и в строгом костюме: каждый волосок на месте, лицо гладко выбрито, под бело-голубым кимоно чувствуется накачанная мускулатура. На ногах у него были белые гольфы. Правый глаз широко раскрылся от удивления, в то время как выбитый, слепой, оставался равнодушным.

– Добрый вечер, мистер Яно. Надеюсь, сэр, вы меня помните? Я Боб Ли Свэггер. Прошу прощения за то, что нагрянул вот так, без приглашения.

– О, мистер Свэггер! – Яно открыл было рот, но тут же взял себя в руки. – Для меня большая честь принимать вас у себя дома. Господи, ну почему вы не предупредили о своем приезде? Я ожидал получить от вас письмо. Право, я не могу прийти в себя от изумления.

– Видите ли, сэр, чем больше я обо всем этом думал, тем крепче становилось убеждение, что данный случай особый и требует личной встречи. Не сомневаюсь, наши отцы поступили бы именно так. Для меня это огромная радость.

– Но что же мы стоим в дверях? Пожалуйста, проходите.

Боб вошел в прихожую и, как это принято у японцев, первым делом разулся. Тем временем мистер Яно быстро позвал своих домочадцев.

Сначала Боб заметил пару хитрющих глаз. Из-за угла выглядывала девочка лет четырех. Они встретились взглядами, и ее лицо расплылось в радостной улыбке. Залившись веселым смехом, девочка нырнула за угол и тотчас же высунулась снова.

– Привет, малышка! – ласково поздоровался с ней Боб.

В это время в прихожую вошли два рослых подростка в джинсах и футболках.

– Мистер Свэггер, позвольте представить вам моих сыновей, Джона и Реймонда.

– Привет, ребята, – кивнул Боб.

Подростки были в джинсах, но босиком.

– Моя старшая дочь Томоэ.

– Добрый вечер, мисс.

– А того маленького чертенка зовут Мико.

Снова рассмеявшись, Мико уткнулась лицом в платье матери.

Боб сразу понял, кто перед ним. Маленькая заводная машинка. Девочка еще не овладела сдержанностью своего народа и, возможно, никогда ею не овладеет. Бойкая, смышленая, она была полна энергии.

– Здравствуйте, маленькая девочка, – окликнул ее Боб, и она нашла это очень забавным.

– И наконец, моя жена Сюзанна.

– Добрый вечер, мистер Свэггер. Сэр, мы так польщены и обрадованы…

– Как я уже сказал вашему мужу, в первую очередь эти чувства испытываю я. Надеюсь, я ни от чего вас не оторвал.

Последовало обилие поклонов и улыбок, неловких любезностей, сказанных от всего сердца, и Боба захлестнула теплая волна: он почувствовал, что ему здесь искренне рады.

Быстро сказав жене несколько слов по-японски, Яно повернулся к Бобу.

– Я напомнил ей, какой вы необыкновенный человек, какая для нас честь принимать в своем скромном жилище такого выдающегося морского пехотинца.

– Вы очень любезны, но все это осталось в прошлом. Так или иначе, я разыскал его. Полагаю, это тот самый меч. И я захотел вернуть его в вашу семью.

С этими словами Боб протянул сверток мистеру Яно.

– Я считаю, это меч вашего отца. Он принадлежал сыну офицера, который в тот день командовал ротой моего отца. У меня есть письмо этого офицера, в котором говорится, что мой отец подарил ему этот меч на Иводзиме, предположительно двадцать седьмого февраля тысяча девятьсот сорок пятого года. Произошло это в полевом лазарете, где офицер ожидал эвакуации. Письмо я обнаружил в вещах своей тетки, по нему вышел на семью того офицера и на его сына и наследника. Я съездил к нему домой и нашел меч.

– Даже не знаю, что сказать. Вы преподносите мне щедрый дар.

– Ну, как я уже говорил, я вряд ли когда-либо стану таким человеком, каким был мой отец, но мне захотелось чем-нибудь почтить его память и память вашего отца. Они оба были храбрыми солдатами. Надеюсь, мне это удалось.

Яно взял меч, взвесил его в руках, насладился чувством равновесия, но по-прежнему его не разворачивал. Казалось, он хочет оттянуть этот момент.

– Но я хочу вас предупредить, – продолжал Боб, – что смотреть тут особенно не на что. Как вы сказали, это военная реликвия, побывавшая во многих переделках, довольно грязная. Ножны нужно красить, рукоять разболталась, эфес дребезжит, обмотка рукояти совсем истрепалась, и на конце отсутствует маленькое металлическое колечко, через которое, насколько мне известно, проходила кисточка. Лезвию тоже изрядно досталось: оно все поцарапанное, в зазубринах, по краям отколоты кусочки. Этот меч был на войне, а не на парадах и дворцовых церемониях.

– Я займусь мечом позже. А пока, пожалуйста, проходите в дом, отдохните, расскажите нам о том, как сюда добирались. Сядьте, расслабьтесь, выпейте чаю или соку. Насколько я помню, спиртное вы не употребляете, а то я мог бы предложить вам саке. Пожалуйста, проходите и устраивайтесь поудобнее.

Яно предложил гостю тапочки. Обувшись, Боб следом за хозяином поднялся по лестнице, прошел по коридору и оказался в гостиной, обставленной европейской мебелью, только меньших размеров.

Яно быстро бросил несколько фраз жене, та ему ответила, учтиво поклонилась Бобу – Боб неуклюже поклонился в ответ – и спросила, что он предпочитает: питьевую воду из бутылки, чай, кофе или сок.

– Мэм, вода из бутылки устроит меня как нельзя лучше.

Сюзанна сказала пару слов старшей дочери Томоэ, та торопливо вышла и через считанные мгновения возвратилась с подносом, на котором стояли напитки.

Яно провел Боба к почетному месту, а тот уже знал, что нужно дважды отказаться: «Нет, ну что вы» – и лишь затем принять предложение. Его усадили слева от небольшого алькова, в котором были собраны памятные для семьи реликвии: различные дипломы, фотографии Яно в военной форме в самой разной обстановке, – то же самое можно увидеть дома у любого американского офицера, – снимки сыновей в бейсбольном снаряжении и старшей дочери на выпускном вечере. Внизу в углу Боб заметил выцветшую фотографию мужчины в обтягивающей форменной рубашке и военном кепи на обритой наголо голове – это, наверное, был отец мистера Яно.

Далее последовало теплое знакомство семьи с новым дорогим гостем. Боб рассказал о своей поездке. Рассказывать было особенно не о чем, но одна деталь неизменно вызывала смех слушателей.

– Худшая часть перелета – это проход через контроль.

– Да, сейчас меры безопасности очень строгие.

– Ну, для меня это всегда было отдельным приключением. Вы не поверите: на меня срабатывают металлоискатели. Воют сирены, звонят колокола, сбегаются охранники. Нет-нет, я нисколько не преувеличиваю. У меня металлическое бедро, так что металлоискатели неизменно сходят с ума. Поэтому меня всегда оттаскивают в сторону и начинают придирчиво осматривать. Естественно, остальные пассажиры нервничают. Не сомневаюсь: если бы тот тип, что всадил в меня пулю, знал, сколько хлопот мне причинит, он выбрал бы другую цель.

Рассмеявшись, Яно быстро заговорил по-японски со своими смирно сидящими сыновьями. Бобу показалось, он различил слово «Вьетнам», произнесенное с японским акцентом.

После этого мальчишки по очереди представились. Реймонд, семнадцати лет, играет в бейсбол и собирается в следующем году поступать в университет Чуо на факультет радиоэлектроники. Джон, четырнадцати лет, также играет в бейсбол, учится во втором классе средней школы и пока что не знает, какую специальность изберет в будущем.

Девятнадцатилетняя Томоэ училась в университете Кейо на медицинском факультете. Эта серьезная, красивая девушка почти не говорила; Бобу показалось, она неофициально назначена на должность домоправительницы. Похоже, в этой семье у всех были четко расписанные обязанности: мальчишки были слушателями, Томоэ занималась снабжением, Сюзанна, мать и жена, была добродушной крестной, а Филипп, глава семьи, – церемониймейстером, хозяином и переводчиком. Он один владел английским свободно, далее следовала Сюзанна, а познания сыновей и Томоэ были в основном теоретическими. Очаровательная малышка Мико вела себя непринужденно, словно лесной гномик, весело хихикала и проказничала. Она сразу же прониклась приязнью к Бобу, и тот время от времени ловил на себе ее пристальные взгляды. Иногда он ей подмигивал, и девочка заливалась смехом.

Мико что-то шепнула на ухо матери.

– Свэггер-сан, – сказала Сюзанна, – моя дочь считает, что вы Железный Дровосек из «Волшебника страны Оз».

Все рассмеялись.

Боб вспомнил героя этого сказочного фильма, который он много лет назад просмотрел на видеокассете вместе с дочерью. Это был высокий сверкающий человек странного вида с огромной жестяной грудью и воронкой на голове. Наверное, таким Боб казался маленькой Мико. Он пожалел о том, что не может пускать из воронки дым, как делал настоящий Железный Дровосек, ибо это вызвало бы у девочки бурю восторга.

– Порой по утрам мне кажется, что неплохо бы смазать суставы маслом, – сказал Боб. – Так что, похоже, в ее словах есть доля правды. Малышка, я сделан не из железа, а из кожи и костей, как и все люди.

Но Мико уже решила для себя: Свэггер – это Железный Дровосек.

Внимание всех членов семьи было приковано к Бобу. И хотя это было обусловлено законами гостеприимства, интерес был неподдельный. Вышколенные японцы приняли гайдзина в свою среду, дали ему почувствовать себя одним из них, угостили его. Они смеялись над шутками Боба, с огромным интересом слушали его рассказ в переводе своего отца. Языковой барьер быстро растаял.

Вскоре Мико решила, что ей уделяют недостаточно внимания. Она пришла к выводу, что пришла пора посидеть на коленях у отца, и набросилась на него, словно защитник, встречающий прорвавшегося к воротам нападающего. Не успел Яно опомниться, как малышка уже забралась к нему на руки.

Все рассмеялись.

– Наша Мико – сущий чертенок, – со смехом заметил Филипп Яно.

Повернувшись к Бобу Свэггеру, Мико высунула язычок, затем, весело рассмеявшись, уткнулась лицом отцу в грудь, крепко прижимаясь к нему в поисках уюта. Однако вскоре ей это надоело, и она напала на другого члена семьи.

Все это время красный сверток лежал на диване рядом с мистером Яно. Тот ни словом не обмолвился о нем, даже не взглянул на него ни разу. Казалось, он совершенно о нем не думает. Свертка словно не существовало.

Но наконец пришло время.

– Мистер Свэггер, позвольте пригласить вас в свою мастерскую, где мы осмотрим меч.

– Да, с удовольствием.

Мистер Яно обратился по-японски к старшей дочери.

– Я попросил Томоэ сопровождать нас, – объяснил он. – Она будет делать записи. Так я смогу задокументировать свои первые впечатления, чтобы позднее к ним можно было еще вернуться.

– Разумеется.

Семейная церемония официально завершилась. Боб спустился вместе с мистером Яно вниз. Вежливая, хотя и молчаливая Томоэ следовала за ними.

Крошечное помещение, куда они вошли, было аккуратным до скрупулезности. На одной стене висели семь японских мечей различной длины, по-разному изогнутых, в ярких лакированных ножнах – сайя. На другой стене были полки, заставленные множеством книг о холодном оружии. На верстаке лежали точильные камни, маленький молоток, несколько бутылочек с маслом, какой-то порошок, различные инструменты и ветошь – все аккуратно разложенное.

– Вижу, вы относитесь к мечам серьезно.

– Я стараюсь постигнуть искусство полировки. Оно очень сложное, и у меня, если честно, не хватает терпения. Но я работаю над собой, думая: «Если я научусь этому, я действительно чему-то научусь».

– Я вас понимаю. Иногда лучше всего сосредоточиться на малом. Это позволяет отрешиться от окружающего мира; в то же время это и будет весь мир.

Отец перевел его слова дочери, и та тотчас же ответила.

– Томоэ говорит, что в прошлой жизни вы несомненно были японцем. Это многое объясняет.

– Принимаю это как комплимент.

– И совершенно правильно. Ну а теперь займемся мечом.

Филипп Яно положил сверток на верстак. Боб занял место у него за одним плечом, а дочь, вооружившаяся блокнотом и ручкой, – за другим.

– На протяжении более чем тысячи лет наша страна была буквально одержима вот этим, – начал Филипп Яно, – Представитель западной культуры, наверное, скажет: «Это всего лишь кусок стали». Однако в нем представлены все наши национальные черты: любовь к героизму, но также и любовь к насилию; чувство справедливости, но также и готовность убивать; сила нашего общества, но также и жестокость, порожденная этой силой; дисциплина, мастерство, но также тирания и даже диктатура. Я внимательно занимаюсь изучением этого вопроса вот уже год, с тех самых пор, как… в общем, как вышел в отставку. Однако я до сих пор почти ничего не знаю. У нас есть люди, которые посвящают всю свою жизнь исследованию таких вещей. А вы дарите мне наивысшее мгновение моей жизни. Исследования, которыми я занимался на протяжении последнего года, сейчас получат практическое приложение не только к истории и культуре нашей страны, но и к прошлому моей семьи. Право, друг мой, я вряд ли смогу когда-либо отблагодарить ваше благородство, щедрость вашей души. Я перед вами в неоплатном долгу.

– На самом деле один солдат просто протянул руку другому солдату, чтобы почтить память двух других солдат, которые приходились им отцами. Мы долго шли к этому мгновению и по праву его заслужили. Так давайте же им насладимся.

– Давайте.

Филипп Яно развернул сверток, открывая меч, много повидавший на своем веку, поцарапанный, с зазубринами. Сразу было видно, что этот клинок не просто полоска стали, заключенная в ножны; он пробивал себе дорогу в истории.