Текст книги "47-й самурай"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Глава 19
ДОКТОР ОТОВА

Знаменитый доктор Отова согласился встретиться с Бобом Ли Свэггером только благодаря содействию лейтенанта в отставке Йосиды, бывшего сотрудника отдела расследования убийств полиции Осаки. Доктор Отава, человек с седыми висками, безупречно одетый, свободно владеющий несколькими языками, четко излагал свои мысли. Он не был знаком лично с лейтенантом Йосидой, но, получив от него письмо, сразу позвонил тем, кто должен был его знать (а у доктора Отовы были очень хорошие связи), и выяснил, что речь идет о замечательном человеке, почти легенде, который после выхода в отставку перебрался в Окленд, штат Калифорния, чтобы жить рядом с дочерью, вышедшей замуж за американца японского происхождения.

Доктор Отова принял Боба в своем кабинете в Токийском историческом музее – святилище древностей, похожем на собор. Это было величественное строгое здание, окруженное собственным парком. В музее доктор заведовал мечами и заслужил всемирную репутацию эксперта, специализируясь по работам мастеров семейства Бизен, работавших в пятнадцатом веке. Естественно, его кабинет представлял собой хранилище мечей: они поблескивали в стеклянных шкафах вдоль стен, десятки длинных, зловеще изогнутых клинков, представляющих высшие и наиболее совершенные произведения японского воображения за более чем тысячелетнюю историю. Музей обладал одним из лучших собраний в стране, лишь малая часть которого была выставлена на обозрение широкой публики.

– Мистер Свэггер, не желаете выпить чашечку саке?

– Благодарю вас, сэр, нет. Я конченый пьяница. Один глоток – и я слетаю с катушек.

– Понимаю. И одобряю вашу выдержку. Итак, в письме лейтенанта Йосиды говорится о том, что в Соединенных Штатах были похищены какие-то мечи стоимостью много тысяч долларов. И что похищение сопровождалось убийством. Вы, представитель Запада, недоумеваете: как может кусок железа, сделанный пятьсот лет назад для того, чтобы рубить разбойников, казнить заговорщиков и вспарывать собственные внутренности, – как он может стоить того, чтобы по прошествии стольких лет из-за него проливали кровь?

– В определенном смысле я это понимаю. Я знаю, что мечи являются произведениями искусства. Знаю, что они могут иметь невероятную ценность. Что ради них можно пойти на убийство. Хотя бы из соображений материальной выгоды.

– Значит, вы обратились ко мне, чтобы узнать про рынок. Впрочем, наверняка вам приходилось видеть, как людей убивают из-за сущих пустяков.

– За четвертак. За цент. За грубое слово, неудачную шутку, дешевую девку. Люди убивают за что угодно и просто так.

– Вижу, вы кое в чем разбираетесь.

– Однако я считаю, что в данном случае преступление было тщательно спланировано. Убийца должен был хорошо разбираться в клинках. Возможно, он действовал в интересах какого-то коллекционера или сам является таковым. Возможно, он собирался похитить меч с целью выкупа, как похищают детей. Возможно… в общем, не знаю. Но я навел справки и выяснил, что лучший из лучших мечей может уйти за двести тысяч долларов. Оправдают ли такие деньги подобное преступление?

– Вероятно, этот клинок имеет историческую ценность. Его прошлое строго задокументировано, и в нем есть что-то из ряда вон выходящее. В таком случае стоимость меча взлетит экспоненциально. Это будет что-нибудь вроде кольта Уайатта Эрпа.

– Кольт Уайатта Эрпа был продан за триста пятьдесят тысяч долларов. Это большие деньги.

– Для японцев мечи значат гораздо больше, чем ружья и пистолеты для американцев. У нас подобные мечи иногда уходят за вдесятеро большую сумму. Скажем, за три с половиной миллиона. А за такие деньги запросто могут убить.

– Да, но чем более знаменит клинок, тем труднее его продать. Можно украсть кольт Уайатта Эрпа и даже, наверное, «Мону Лизу», но как и кому их потом продать? Вот почему, как мне кажется, преступление с целью наживы в данном случае не подходит. Возможно, целью являлось само обладание таким мечом, но… это не имеет смысла.

– Для американца – наверное, – заметил доктор Отова. – Но для японца это имеет огромный смысл.

– Остается надеяться, что вы правы. Иначе мне пришлось бы отступить. Я вынужден исходить из предположения, что за всем этим стоят логика и здравый смысл.

– Вполне справедливо.

– Поэтому позвольте задать вам вот какой вопрос. Существует ли какой-то особый меч? Я имею в виду, подобный чаше Грааля? Может быть, все дело в его красоте, может быть, в исторической ценности, может быть, и в том и в другом. Он существует только в легендах. Его существование никогда не было подтверждено документально. Это миф. Но если он увидит свет божий, это потрясет всех. Я имею в виду такой особенный меч, что… в общем, я недостаточно хорошо знаю Японию, чтобы выразить это словами. Но он несет в себе мгновенное обретение власти, престижа, могущества, внимания, чего-то более ценного, чем деньги. Чего-то такого, ради чего действительно стоит убить.

– Однако убить не одного человека. Убить семью, верно? Жену, мужа…

Свэггер откинулся на спинку стула и, прищурившись, посмотрел на доктора.

– Гм. Вы видите меня насквозь.

– Мистер Свэггер, – сказал доктор Отова, – я регулярно общаюсь по электронной почте с различными обществами любителей холодного оружия и отдельными коллекционерами со всего света. Если бы в Америке был похищен редкий клинок и при этом был убит человек, мне бы обязательно стало об этом известно. С другой стороны, несколько месяцев назад Филипп Яно и вся его семья погибли меньше чем в двадцати милях от того места, где мы с вами сейчас находимся. Это была ужасная трагедия, и она оставила много загадок. На следующее утро один американец устроил скандал на месте преступления, утверждая в присутствии свидетелей, что он подарил Яно редкий меч, который был похищен. Вместо благодарности его за эти усилия довольно бесцеремонно просят покинуть страну. Расследование обстоятельств гибели Филиппа Яно продвигается крайне медленно. Создается впечатление, что определенные высокопоставленные круги в полиции считают: некоторые преступления лучше оставить без внимания. И наконец, сейчас ко мне обращается один американец, желающий узнать про мечи, ради которых стоит убивать. Установить связь было совсем нетрудно. Однако я не понимаю, как вам удалось вернуться в Японию.

– У меня очень хороший фальшивый паспорт на чужое имя.

– Вы должны отдавать себе отчет, что с вами будет, если вас схватят на японской земле.

– Догадываюсь, что мне не поздоровится.

– И все же вы пошли на риск?

– Да.

– Путь воина – смерть. А не пятнадцать лет мастурбации в японской тюрьме.

– Я сделаю то, что должен сделать.

– Мистер Свэггер, подозреваю, вы знаете, что к чему. За вас поручился лейтенант Йосида, который ни за что не позволил бы преступнику воспользоваться своим именем. Одно это уже говорит о вашей правоте.

– Я только хочу разобраться во всем, сэр.

– Я расскажу вам одну историю. Историю одного меча. Такого меча, ради которого стоит убить, ради которого стоит умереть, меча, обладатель которого станет самым важным и почитаемым человеком в Японии. Вы готовы слушать?

– Готов, сэр.

– Тогда начнем, мистер Свэггер, – сказал доктор Отова. – Однако первым делом, чтобы вы лучше поняли, позвольте дать вам кое-что осязаемое.

Подойдя к одной из витрин, он отпер дверцу и достал меч.

– Катана, тысяча шестьсот пятьдесят первый год. Принадлежал человеку по имени Ногами. Возьмите, подержите его.

Свэггер взял меч.

– Ну же, достаньте клинок из ножен. Не беспокойтесь об этикете. Просто вытащите его, только постарайтесь не отрезать себе палец или ногу.

Свэггер вытащил меч. Он оказался более тяжелым, чем можно было предположить по виду. И от него исходила странная энергия.

По всей длине слегка изогнутого лезвия проходила волнообразная полоса: в этих местах более твердая сталь – та, что режет, – соприкасалась с более мягкой – той, что поддерживает. С одной стороны по нему проходила бороздка, а кончик благодаря единственному в своем роде расположению кромок был превращен в подобие кончика долота. Почему оно было именно таким? Почему лезвие не заканчивалось простым острием? Несомненно, на то были свои причины. Эти люди изучали мастерство убийства мечом, превратили его в настоящее искусство и науку; они досконально знали меч, и ни одно орудие в истории не было доведено до такого совершенства, как японский меч. Лезвие было таким, потому что должно было быть таким, потому что так было лучше всего, потому что многие тысячи людей перепробовали миллионы приемов в сотнях тысяч сражений и, проливая кровь и теряя конечности и головы, нашли наилучшее решение.

Рукоять была достаточно длинной, чтобы свободно взяться за нее двумя руками, но в целом меч был не такой уж длинный, и при необходимости с ним можно было управиться одной рукой.

В этом мече не было ничего красивого. Нет, он выглядел просто как оружие, скажем, как винтовка М-14,– совершенный, истинно функциональный, предназначенный только для одного дела и созданный людьми, которые думали только об этом самом деле: убивать.

Быть может, в этом и заключалась его душа. У Боба в руках меч словно ожил. Как там сказал Томми Калпеппер? Ах да: «Этому малышу хочется что-нибудь разрезать». И это действительно было так. Лезвие жаждало человеческой плоти. Пистолет – совсем другое дело; к нему привыкаешь, и он превращается просто в инструмент. Но меч – это нечто настолько простое, элементарное, что каждое прикосновение к нему наполняет сердце восторженным восхищением.

Встав посреди кабинета, Боб неумело взмахнул мечом и ощутил слабый звон, когда лезвие рассекло воздух, набирая скорость и энергию удара. С бешеной скоростью колеблясь из стороны в сторону, сталь запела.

Меч наполнил кабинет своим голосом.

Бобу захотелось заговорить с ним.

Но лезвие уже умолкло.

– Позвольте начать со снега, мистер Свэггер. Снег вошел в японскую историю совершенно случайно, холодной ночью того дня, который по старым календарям приходился на декабрь тысяча семьсот второго года, но по нашему календарю это тридцать первое января тысяча семьсот третьего года. Представьте себе колонну воинов, если точнее – сорок семь человек, идущих сквозь бушующую вьюгу по ночному городу, который тогда назывался Эдо. Они кутаются, спасаясь от холода, но их мысли заняты не непогодой. Они полны отмщением.

Боб представил себе снег. Представил людей, которые бредут по снегу с такими же вот мечами за спиной, склонив головы, выдыхая в черный ночной воздух струйки пара. Это могла быть Россия, это могло быть Чосинское водохранилище[17]17
  В конце 1950 года перешедшие пограничную реку Ялуцзян китайские войска окружили в районе Чанчжинского водохранилища на севере Корейского полуострова вооруженные силы ООН, состоявшие в основном из американских войск. Тяжелые бои велись в условиях сильных морозов. Положение американцев было настолько критическим, что рассматривался вопрос о тактическом применении ядерного оружия. Чосин – японское название реки Чанчжин; в западной литературе используется именно оно, поскольку войска ООН пользовались трофейными японскими картами.


[Закрыть] или Уэлли-Фордж.[18]18
  Поселок на юго-востоке штата Пенсильвания, где зимой 1777/78 года был разбит лагерь Континентальной армии Дж. Вашингтона. От голода, холода и болезней из 11 тысяч человек умерли больше 2,5 тысячи, однако регулярной муштрой удалось сохранить боевой дух и дисциплину.


[Закрыть] Это могло быть любое место, где люди сражались за то, во что верили, под хлопьями белого снега.

– Они похожи на «зеленых беретов», на российский спецназ или британских десантников. Они тоже в камуфляже – их кимоно покрыты пятнистым рисунком. Каждый несет два убийственно острых меча, а также припрятанный на всякий случай короткий танто. Большинство вооружено яри – так у нас называется копье. Каждый всю жизнь готовился именно к этому. Каждый обладает отточенным до совершенства мастерством, каждый всем сердцем настроен на то, что должно произойти. Ни один подобный отряд в истории человечества не сочетал в себе столько воли, решимости и жестокости. Что здесь делают эти люди? С кем они собираются сразиться? Для того чтобы это понять, необходимо вернуться на два года назад. В те дни сёгун – военный диктатор, в чьих руках была сосредоточена истинная власть в Японии, – требовал, чтобы его вассалы проводили каждый второй год при дворе в Эдо, участвуя в сложных церемониальных действиях. Понимаю, это выглядит глупо, но только подумайте, как это на самом деле гениально. Сёгун хочет, чтобы его вассалы были заняты церемониями вдали от своих советников и сторонников, чтобы они не могли строить против него козни и готовить заговоры. Если же вассал совершит ошибку, если он нарушит закон, скажем, закинет ногу на ногу или наденет головной убор не того фасона…

Доктор Отова сделал такое движение, будто крепко сжал что-то в руке и быстро провел этим по животу. Воображаемым предметом у него в руке был танто; он сделал вид, будто вспорол себе живот, выпуская пенистый поток воображаемой крови.

– В тысяча семисотом году молодой вассал из рода Асано из Ако был приглашен в Эдо, чтобы провести при дворе положенный год. Он был… в общем, тут мнения расходятся. Человек честный и мужественный, великий человек, не желавший раболепствовать, ненавидевший продажность, изнеженность, интриги – одним словом, все неотъемлемые пороки двора. А может быть, он был глупцом, которого обманули, обвели вокруг пальца и в конечном счете погубили? Он мог быть посредственностью, недоумком, идеалистом. Единого мнения нет. Главное тут то, что этот молодой вассал по какой-то причине не пожелал играть в придворную игру под названием «мзда». Самой важной фигурой при дворе был мастер чайных церемоний – постарайтесь представить себе не кудесника чайников и чашек, а личного советника сёгуна, тайного вершителя судеб государства. Его звали Кира. У него было еще семь других имен, но мы будем называть его просто Кирой. Ладить с ним было просто. Достаточно было лишь регулярно отдавать ему большие деньги.

– Но Асано отказался.

Все это показалось Бобу смутно знакомым. Вроде бы он смотрел такой фильм.

– Совершенно верно. То ли по идеалистическим соображениям, то ли по глупости, то ли по наивности. Кира пришел в бешенство. Кстати, личность Киры также вызывает много вопросов. Одни видят в нем похотливого развратника, жившего ради собственного удовольствия, завсегдатая злачных мест, совратителя молоденьких девушек. Другие считают его просто человеком, который оберегал традиции, доставшиеся ему по наследству. С чего бы ему быть другим? Кира не обязан был менять давно сложившиеся порядки. Он делал так, как его научили. Ведь он тоже должен был исполнять все прихоти своего господина, любую его блажь. Одним словом, оскорбленный и разъяренный отказом Асано платить, Кира объявляет ему войну. Но только сражается он с ним не на мечах, как пристало настоящему мужчине. Кира всячески позорит молодого воина, распускает сплетни, уничтожая его репутацию, а вы должны помнить, что для японца репутация – это все. Он следит за тем, чтобы Асано постоянно опаздывал, чтобы ему постоянно не хватало денег. Давление на Асано огромно. Стоит ему только совершить ошибку… – Доктор Отова снова показал, что вспарывает себе живот, сопроводив этот жест соответствующим звуком. – В общем, однажды Асано не выдержал. В порыве ярости после очередного оскорбления он выхватил свой вакидзаси – короткий меч – и бросился на обидчика. Дело происходило в парке дворца сёгуна, в той его части, которая называется Сосновой аллеей. Ему удалось дважды полоснуть Киру – один раз по лбу, другой по плечу.

Боб посмотрел на клинок.

– Асано нарушил одно из самых серьезных требований дворцового этикета – он обнажил оружие во дворце сёгуна. Наказание за это – немедленная смерть. Отдадим должное Асано: в смерти его было гораздо больше достоинства, чем в жизни. Прямо перед тем, как умереть, он написал стихотворение:

 
Мне так хотелось бы увидеть
Конец весны,
Но я не жалею
Опавшие вишневые лепестки.
 

После чего вспорол себе живот. Сёгунат конфисковал всю его собственность, его дом и выгнал всех вассалов. И вот они опозорены, они остались без работы, у них больше ничего нет.

– Кажется, я смотрел об этом кино. Теперь я понимаю, что не до конца понял его смысл, но я помню, что произошло дальше. Сорок семь ронинов – бродячих самураев – пришли к Кире два года спустя. Правительство ликвидировало клан, конфисковало его собственность и выставило их на улицу, но самураи не собирались сдаваться. Однажды ночью они пришли к Кире.

– В снегопад, во время вьюги. Совершенно верно. Идите посмотрите вот на это и захватите с собой меч. Я хочу, чтобы у вас в руках был меч, когда вы будете на это смотреть.

Они встали, и доктор Отова провел Боба к стене, на которой висела гравюра по дереву.

– Величайшим японским художником-воином был Утагава Куниёси. Он неоднократно изображал события той ночи и людей, принимавших в них участие, и именно ему мы обязаны художественным образам, посвященным этому подвигу, хотя Куниёси и творил в девятнадцатом веке, через сто шестьдесят лет после схватки. Это его триптих, названный «Нападение сорока семи ронинов на дом Киры».

Боб посмотрел на гравюру. Он увидел войну, достаточно знакомый сюжет. Сумятица, вихрь, безумное месиво, никаких правил, ничего связного; люди в отчаянных позах, с угрюмыми лицами движутся вперед, крепко сжимая длинные копья и мечи, такие же, как тот, что у него в руках.

– Взгляните вот сюда, – сказал доктор Отова, указывая на господствующую фигуру в доспехах в гуще сражения, с самым длинным мечом, с накладной косичкой из конских волос, направляющего своих людей. – Это Оиси, старший вассал дома Асано. Он главный герой. Это он спланировал и возглавил нападение, он собрал ронинов, он организовал сбор сведений, он предложил общую стратегию действий. Оиси знал, что тайные осведомители сёгуна следят за ним, поэтому зашел настолько далеко, что бросил свою жену и переселился в бордель, изображая полную распущенность, чтобы обмануть соглядатаев. По крайней мере, так говорится в легенде. Быть может, ему просто требовался предлог, чтобы уйти от жены и до нужного дня пожить в окружении гейш.

– Такое происходит не впервые, – заметил Боб.

– Вы правы. Оиси разделяет своих людей на два отряда и ведет их через снег. Одному ронину поручено перерезать тетивы на луках телохранителей Киры, чтобы те не смогли воспользоваться этим грозным оружием. Бой идет честно: воин против воина, меч против меча. Лучшим фехтовальщиком был некий парень по имени Хорибе Йосубе; вместе с ним сражался его тесть Хорибе Яхей, семидесяти семи лет от роду. Многие из этих людей были в годах. Моложе всех был сын Оиси, которому исполнилось семнадцать лет. Но нас интересует сам Оиси.

– Это он убил Киру.

– Да. После того как побоище кончилось, они отыскали Киру – тот прятался в сарае с углем. Оиси опознал его по возрасту и по шраму на лбу. Разорвав на нем одежду, он нашел второй шрам на плече. Оиси предложил Кире танто. Но Кира не был самураем. Он отказался. Оиси обезглавил его одним ударом своего вакидзаси, того самого меча, которым Асано выпотрошил себя. Так вот, тот самый меч, которым совершил харакири Асано и которым был обезглавлен Кира, – вот его вся Япония приняла бы с огромным восторгом. Что с ним произошло? Никто не знает. Известно только, что лезвие было изготовлено лет за сто до этого неким кузнецом Норинагой из Ямато.

– Понятно.

– Нет, вы ничего не понимаете, потому что я еще не закончил рассказ. То, о чем я вам уже рассказал, в общем-то понятно всему миру: верность, мужество, насилие, справедливость. Какое прямолинейное повествование! Какое счастливое развитие! Однако подходит черед того, что понятно одним японцам. Что сталось с этими сорока семью ронинами? Они разбежались, попрятались? Переплыли через море в Китай или в Корею? Взяли себе новые имена и растворились? Нет. Они стройной колонной прошли к храму Сенгакудзи, где был похоронен их господин, вымыли голову Киры и передали ее священникам. После этого они отдали себя в руки сёгуна и стали ожидать решения. Было много споров, но в конце концов всем им, всем до одного, было приказано совершить сеппуку. И все они его совершили. Вот истинно японская часть этой истории: самураи поступили так с радостью. Эта история не трагедия, у нее счастливый конец. Сёгунат приказал сорока семи самураям вспороть себе живот – и настал день, когда свершилась кровавая оргия. Вот почему мы помним их. Вот почему каждый день в храм Сенгакудзи здесь, в Токио, приходят сотни людей, чтобы навестить их могилы и воскурить благовония их душам. Вот почему четырнадцатого декабря отмечается большой праздник. В память той ночи, когда Оиси отрубил голову Кире. Меч. Тот самый. Он такой же, как тот, что вы сейчас держите в руках.

Боб снова посмотрел на клинок.

– Возможно ли, что этот меч закончил свой путь укороченным, облаченным в фурнитуру син-гунто образца тридцать девятого года, на фронтах Второй мировой войны?

– Нет никаких оснований утверждать, что такое невозможно. Меч был утерян. Он мог оказаться где угодно.

– Как проверить его подлинность?

– По форме лезвия, по структуре металла, по характеру острия и по другим параметрам можно определить довольно строгие временные рамки. А если хвостовик сохранился в достаточной степени, то имя Норинаги и фамильный герб Асано завершат картину. Больше ни у одного из ронинов не было меча работы Норинаги. Вакидзаси и катана Асано были у Оиси, с белой тесьмой на рукояти. Только у Оиси был меч Норинаги.

– А если бы этот меч попал к вам – как бы вы с ним поступили?

– Меч, которым был обезглавлен Кира, стал бы тотемом самурайской чистоты и мгновенно сделал бы знаменитым того, кто им обладает. Эта находка взбудоражила бы всю Японию. Человек, обладающий таким мечом, если только его подлинность можно было бы установить, тотчас же снискал бы себе признание и любовь самых широких слоев японского народа, чего никаким другим путем добиться нельзя. Разумеется, я бы его поласкал, оставшись с ним наедине, взмахнул бы им, ощущая его вес. Я бы прочувствовал его заряд, его харизму, попытался бы установить эмоциональный контакт со всеми участниками событий той снежной ночи, проникнуться их мужеством и благородством. Конечно, я бы считал такую возможность большой честью, выпавшей мне, скромному ученому. Но затем я передал бы меч в дар своему музею, чтобы его смог увидеть весь японский народ. Это стало бы подарком нации. И нация бы возрадовалась. Во всяком случае, большая ее часть.

– А как поступил бы с ним человек, который расправился с семьей Яно?

– Не знаю, мистер Свэггер. Не знаю. Но определенно он не расстанется с ним без боя. Мистер Свэггер, вы отдаете себе отчет, во что ввязываетесь?

– Наверное, отдаю.

– У вас есть план?

– У меня есть зацепка. Один полицейский, назвавшийся экспертом, исследовал меч, когда я проходил таможенный контроль в аэропорту. Он единственный видел меч. У него было достаточно времени, чтобы изучить хвостовик. Когда я осматривал меч в Америке, мекуги крепко сидел на месте, приклеенный, как впоследствии выяснилось, засохшей тушью, которой отец Филиппа Яно написал предсмертные стихи на Иводзиме, в последний день своей жизни. Однако когда у меня на глазах меч осматривал Яно, штифт болтался в отверстии – и свободно выпал. Значит, кто-то разбирал меч; и это мог сделать только тот полицейский, в чьих руках меч находился в течение трех часов. То был единственный раз, когда я выпустил меч из поля зрения. Мне придется переговорить с этим полицейским. Возможно, он не захочет со мной говорить, и я должен буду его убедить. От него я узнаю, какой мне сделать следующий шаг. И я сделаю этот шаг. В конце концов я выясню, кто похитил меч, и верну его, чего бы это ни стоило.

– Эти люди будут охотиться за вами.

– Мне уже приходилось рисковать.

– Да, понимаю. В армии.

– Да, сэр.

– Но сейчас другое дело. Это не война, это нечто более личное. У вас есть оружие?

– Нет. Но я уверен, что мне удастся раздобыть пистолет.

– Да, однако если вас поймают здесь с фальшивым паспортом и незаконным оружием… Страшно даже подумать о последствиях. Возможно, вам следует нанять телохранителя.

– Он будет мне только мешать.

– У вас есть навыки в единоборствах?

– Я знаю пару приемчиков. Как-никак я прослужил пятнадцать лет в морской пехоте и кое-чему научился. Меня не пугает насилие.

– Страх тут ни при чем. Самый храбрый неопытный человек, столкнувшись с самым трусливым опытным фехтовальщиком, погибнет за долю секунды. Вот что значит в Японии меч. Вы умеете обращаться с мечом?

– Нет.

– Если на вас нападет опытный воин, вооруженный мечом, как вы поступите?

– Ну, наверное, выполню обычную «четверку»: осмотрюсь, сориентируюсь, приму решение и начну действовать. Это основополагающее правило…

– Вы погибнете, мистер Свэггер. Только и всего. Послушайте, я не сомневаюсь, что вы очень храбрый человек. Но возьмите хотя бы несколько уроков. Ознакомьтесь с азами, раз уж вы полны решимости исследовать глухие японские переулки. Для непосвященного это плохое место.

– Спасибо за совет.

– Вы все равно не сможете в кратчайший срок овладеть тем, что некоторые изучают всю свою жизнь. Но по крайней мере, у вас появится хоть какой-то шанс.

– Я подумаю над вашими словами.

– Вот, – продолжал доктор Отова, – это номер телефона одного человека из Киото. Я позвоню ему и расскажу о гайдзине, который мнит себя Тосиро Мифуне. Мы с ним от души посмеемся. Много лет назад мы с этим человеком фехтовали бамбуковыми палками. Мы десятилетиями лупили друг друга до крови. Он обучил моего сына. С вами он встретится из любезности ко мне – хотя бы ради возможности немного повеселиться. Вам надо будет провести с ним неделю, слушая все, что он скажет. Или же иначе лучше отправляйтесь домой. Вот ваш выбор. «Сталь режет плоть, сталь режет кость, сталь не режет сталь», как сказал Мусаси. Станьте сталью, иначе вас разрежут. Таков мир, в который вы входите.