Текст книги "47-й самурай"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 26
КАТА

– Я не ударю ребенка, – решительно заявил Боб.

– Может быть, правда. Но она тебя ударять, часто, – сказал Досю.

Он бросил несколько фраз девочке, и та начала тщательно облачаться в защитные доспехи.

– Это есть интересно, – продолжал Досю. – Мой ученица Суэко. Она будет в безопасность от твои удары, и она есть вооружена боккен. Поскольку она короткий, боккен длинный. Она ударять, очень больно. Ты не иметь доспехи. С другой стороны, у тебя синса, так что даже самый сильный удар не делать Суэко больно, если, конечно, ты смочь ее ударять. Также поскольку ты длинный, синса короткий. Однако ты должен ее победить.

– Сэр, вы ничего не понимаете. Я не могу ударить ребенка.

– Не смотреть и не видеть форма. Смотреть на близкое как на далекое, на далекое – как на близкое.

Боб уронил синсу на пол.

– Нет, сэр. Моего отца в детстве страшно бил его собственный отец. Мой отец ни разу не поднял на меня руку и внушил мне, что ребенка бить нельзя.

– Тогда ты должен уходить, – Досю указал на дверь. – Ты еще не знать достаточно. Твой рассудок мягкий. Если ты оставаться, ты быстро умереть. Возвращаться в Америка, пить, есть и забывать. Ты не есть воин. Ты никогда не быть воин.

Боб увидел, как ловко обвел его Досю. Странный старик поставил его в положение, где от силы и скорости не будет никакого толка; он не сможет использовать эти качества против ребенка, даже если захочет. Этому помешает нечто такое, что въелось в самые потаенные глубины его души. С другой стороны, он должен победить. Если он не победит, это явится поражением. Он никогда не станет фехтовальщиком.

Так как же победить? Надо найти какой-нибудь способ сражаться мягко. Ему придется предугадывать каждый шаг юной противницы, двигаться, отражать удары, причем на уровне, значительно превышающем все, что он показывал до сих пор; а как только ему представится возможность, он ею воспользуется, однако сознательно отрешившись от тех качеств, которые делают его мужчиной, – от силы и скорости. Он должен взять под строгий контроль свое подсознание и усилием воли заставить себя обрести мягкость, которой у него нет, и стремительность, которой нет ни у кого. Он в ловушке.

– Я буду сражаться, – объявил Боб. – Но если я сделаю ей больно, я сделаю больно вам. Вот какими будут ставки, сэр. Хорошенько это уясните. Подвергая девочку опасности, вы рискуете собственной задницей. И не надейтесь, что вам поможет ваше карате. Я тоже знаю кое-какие приемчики. Мне довелось побывать в переделках. Вот, взгляните.

Задрав край своей глупой короткой курточки, Боб показал старику те места, где раскаленный металл пытался оборвать его жизнь. Шрамы, застывшие звезды вздутой плоти, длинные рубцы, затянувшиеся, но не исчезнувшие до конца, свидетельства давно забытой войны.

– Я повидал много крови, как своей собственной, так и чужой. Я умею драться, помните об этом.

На Досю это не произвело никакого впечатления.

– Тогда, возможно, ты быть хорошо против эта девочка. Но я думать, она надирать твоя задница.

Боб повернулся к девочке. Ее сосредоточенное лицо было скрыто в тени маски. Ее боккен, крепкая белая дубовая палка, напоминал Экскалибур или тот клинок, которым был обезглавлен Кира; если она им ударит, будет больно. Очень.

Сейчас девочка походила на крошечную жрицу друидов. На голове у нее был шлем с мягкой подкладкой, лицо скрывала стальная решетка, две толстые накладки спускались с шлема, защищая плечи и шею. Торс, а также руки и запястья были закутаны в плотные доспехи; на руках были надеты прочные перчатки. Внешне она напоминала отчасти хоккейного вратаря, отчасти принимающего в бейсболе, отчасти защитника в американском футболе, и на все сто процентов – настоящего самурая.

Они прошли в центр зала, босиком по голому дереву, под деревянными балками, которые поддерживали крышу этого сооружения, больше похожего на храм. На стене висели мечи, вдалеке маячили призраки.

Девочка поклонилась.

Боб поклонился.

– Пять ударов есть победа. И еще правило оберегать голова. Я попросить Суэко бить по голова, только если очень нужно. На войне никаких правила. Побеждать любой удар, можно не по правилам. Понятно? – Досю выждал мгновение и, не допуская вопросов, сказал: – Принять стойка.

Боб отступил назад и принял сеган-камаэ, обычную высокую боевую стойку, выставив меч вперед под углом сорок пять градусов, сведя локти, но не сжимая их, направив острие в глаза противнику. Для обороны такая стойка очень действенна, однако для наступательных действий она не слишком подходит. Суэко тем временем присела в гендан-камаэ, опустив меч вниз и влево. Это была наступательная стойка, из которой легко наносить быстрые удары, но защищаться в ней тяжело.

Боб постарался отыскать ритм, который иногда к нему приходил, а иногда – нет. Он пытался видеть перед собой не «ее», то есть не маленькую девочку; он сосредоточил свой взгляд на боккене, потому что на самом деле тот и был его главным врагом.

Досю встал между ними, поднял руку – и уронил ее.

Боб плавным движением шагнул вперед, девочка чуть отступила влево и вдруг подобно ртути взмахнула мечом снизу вверх – «дракон, выныривающий из воды», – и Боб не успел достаточно быстро поставить блок. С поразительной силой выкрикнув «Хай!», Суэко выбросила боккен вперед в классическом йокогири, и Боб ощутил жалящее прикосновение кончика белой дубовой палки к ребрам. Господи, как же больно!

Боб сообразил: его только что убил ребенок. Если бы это были настоящие мечи, Суэко выпотрошила бы его.

– У Суэко один. У Свэггера ничего.

Его захлестнула ярость, красная и обжигающая. Он чуть было не поддался порыву положиться на свою бычью силу, взреветь и броситься на Суэко, запугивая ее своей тушей, но вовремя сообразил, что ему не хватит скорости и проворства. Искать ответ в стране гнева бесполезно. Девчонка хладнокровно его уничтожит.

Суэко перешла в нападение, Боб отступил, отразив два ее удара. Затем, гибкая и проворная, она распласталась чуть ли не на уровне пола и рубанула его по щиколоткам, однако реакция Боба на этот выпад пришла одновременно с ним самим. Боб осознал, что находится в воздухе, он понимал, что отрываться от земли – большая ошибка, один из «трех запретов», нарушать которые нельзя ни в коем случае, однако в данной ситуации избежать этого было нельзя. Уклонившись от горизонтального удара, он при приземлении ткнул девочку в плечо, покрытое толстым слоем защиты, рядом с шеей, выполнив довольно вялый кесагири.

– Плохой удар, Свэггер. Но все же ты зарабатывать очко. Один – один.

Следующие две серии стремительных ударов были выполнены на гиперскорости. Бобу не удавалось отражать подряд больше трех ударов, а Суэко, напротив, лишь набирала скорость по мере того, как он двигался все медленнее. «Хай!» – и боккен с силой обрушивался на него, один раз по запястью, вынуждая его выронить синсу, другой раз по здоровому бедру – дерево по кости, больно, очень больно. О-ой, мамочка, боль была просто невыносимая.

Пот затуманил Бобу взор, и он заморгал, очищая глаза. Однако они снова заполнились влагой, лишая его остроты зрения.

Боб ощутил страх.

Он попробовал рассмеяться: «В меня стреляли десять тысяч раз, и шесть раз мне доставалось по полной, и вот сейчас я боюсь маленькую девчонку!»

Что сыграло свою роль – страх, смех или и то и другое вместе? Боб почувствовал, как по всему его телу начинает разливаться что-то необычное. Быть может, дело было в затуманенном взоре, быть может, в том, что в спорте называется «вторым дыханием», быть может, он наконец проникся мыслью, что все предыдущее не имеет значения, а есть только настоящее. Однако следующая ката Суэко словно заранее объявила о себе. Боб перехватил ее боккен в нижней трети лезвия, опуская его к полу, пришел в себя на мгновение раньше и полоснул ее синсой по груди – кесагири. Девочка ничего не почувствовала, защищенная толстой курткой, однако от опытного взгляда Досю ничего не укрылось.

– Хай! – торжествующе провозгласил Боб.

– Слишком поздно. Нужно наносить удар и кричать в один время. Смысл нет.

Неудачная попытка. Это поединок, это не война. Но каждый спортсмен знает, что нужно поскорее забывать про неудачную попытку. Когда Суэко снова бросилась вперед, Боб заранее почувствовал, что удар будет нанесен слева, поскольку все предыдущие разы она ударяла справа налево. За долю секунды до того, как девочка сделала замах, Боб сам нанес рубящий удар, возникший из ниоткуда, поскольку он о нем не думал, не готовил его. Удар получился сам собой, и он стал самым быстрым, самым лучшим ударом за весь сегодняшний день, а может быть, и за всю неделю. Боб выкрикнул «Хай!» в тот самый миг, когда кончик синсы как можно мягче и нежнее скользнул по левой стороне головы Суэко, натыкаясь на шлем.

– Убивать, Свэггер.

Отступив назад, Боб снова принял сеган-камаэ. И тут он понял, что было у Суэко такое, чего недоставало ему. Дело не в том, что она сильнее или проворнее. Просто она достигает максимальной сосредоточенности гораздо быстрее, чем он, и ее удары стремительно вытекают один из другого. Ему удается отразить первый, второй, может быть, третий, но к четвертому он уже теряет ритм и пропускает удар.

Однако ответ не в скорости.

Нельзя заставить себя двигаться быстрее, приказав: «Уф! Я должен!» Так ничего не добьешься.

Так где же ответ?

Маленькое чудовище переменило стойку. Суэко приняла ками-хасо, подняла боккен вверх и чуть наклонила его в сторону (так держит биту отбивающий в бейсболе), непрерывно вращая им, поскольку неподвижность означает смерть.

Девочка двинулась вперед, плавно приближаясь к Бобу, а он, уже очень уставший, понял, что потерял быстроту и, если нанесет удар первым, ему не хватит скорости – Суэко без труда заработает четвертое очко, после чего добьет его за считанные секунды, и все будет кончено.

«Так где же ответ?» – размышлял Боб, лихорадочно копаясь в запасе старых приемов и ничего не находя.

Проклятье!

Где же…

Он попытался прочесть ее глаза, но не смог разглядеть их в тени забрала, попытался прочесть движения ее меча, но увидел лишь мелькающее лезвие, попытался прочесть ее позу, но тело девочки оставалось непроницаемой тайной. Вот она перед ним – смерть, враг, все те, кто пытался с ним расправиться и потерпел неудачу, но сейчас они хлынули на него на волне адреналина и целеустремленности, внутренне уверенные в себе, сознающие, что ему не остается ничего другого, кроме…

«Луна отражается в холодном ручье, как в зеркале».

Мусаси произнес эти слова четыреста лет назад; почему они сейчас вдруг всплыли у Боба в памяти? В них не было никакого смысла тогда, нет никакого смысла сейчас и…

Внезапно Боб понял, в чем заключается ответ.

Какая разница между луной на небе и луной в воде?

Никакой.

Они слились воедино.

Нужно слиться воедино с врагом.

Нельзя его ненавидеть, ибо злость есть сентиментальность. Необходимо превратиться во врага. А когда ты станешь им, ты сможешь им повелевать.

Боб тоже опустился в ками-хассо, чувствуя, как его тело начинает подражать телу девочки, следить за каждым ее движением и словно впитывать их, и наконец ощутил, что он чувствует Суэко, понимает ее. Он наперед узнал, когда она собирается нанести удар, потому что почувствовал ту же самую нарастающую волну, и без участия сознания первым полоснул своим коротким мечом. Если бы лезвие было настоящим, оно отсекло бы девочке обе руки. Это сделал меч. Меч увидел шанс, меч нанес удар, и все это – в долю секунды.

– Удар, Свэггер. Три – три.

Казалось, Боб нашел волшебную дверь, ведущую в сознание девочки. Следующий его удар был еще более стремительным. Пробив блок, меч коснулся солнечного сплетения, так мягко, что Боб даже не смог вспомнить, как нанес удар, но все же он ощутил легкую дрожь расщепленной бамбуковой палки, выгнувшейся, чтобы поглотить энергию столкновения.

– Укол, Свэггер. Четыре – три.

Внезапно Суэко охватила злость. Чемпионы не должны проигрывать. Боб ее сломал, она ведь ребенок. Девочка бросилась вперед, объятая яростью, нанося удар сверху. Однако какой бы она ни была быстрой, Боб спокойно ждал приближения ее боккена, летящего к нему в безукоризненном синдзёкугири, чувствуя, что времени у него достаточно. Развернувшись, он снова без каких-либо усилий полоснул девочку под подбородком. Такой удар настоящим мечом, вероятно, снес бы ей голову с плеч.

– Матч закончен! – заорал Досю.

Отступив назад, Боб выпрямился и отвесил низкий поклон. Превратившись в Суэко, он ее любил. Превратившись в Суэко, он вместе с ней испытывал горечь поражения. Радости у него не было. Сейчас не время торжествовать. Боб был польщен тем, что ему выпала честь сражаться с таким мужественным и достойным противником.

Стряхнув с головы шлем, Суэко снова превратилась в ребенка: лицо, не тронутое морщинами, не сформировавшееся, хотя и покрытое каплями взрослого пота, гладкая кожа, проницательные черные глаза. Девочка ответила на поклон.

Она что-то сказала.

– Она говорит: «Гайдзин сражаться хорошо. Я чувствовать, как он учиться. Я чувствовать его сила и честь. Он есть достойный противник».

– Пожалуйста, передайте, что я очень тронут ее великодушием и восхищаюсь ее талантом. Для меня было большой честью учиться у нее.

Они снова поклонились друг другу, и девочка направилась к выходу. На полпути она, еще совсем ребенок, побежала, как школьница, которую отпустили с занятий.

– Что ж, получилось. Я кое-чему научился. Эта штука с луной. Я наконец понял, в чем ее смысл.

– Завтра я говорить тебе кое-какой правда. Я должен говорить по-японски. Не по-английски. Ты знать кто-нибудь, бегло владеть японский?

– Да.

– Ты звонить. Я говорить этот человек кое-какой правда, он передавать тебе.

– Хорошо.

– Я давать тебе правда. Ты сильный для правда?

– Надеюсь.

– Сейчас: мыть пол в зале. Тереть горячая вода. Мыть все поверхности. Идти на кухню, помогать моя мать. Потом рубить дрова.

Окада-сан оказалась на удивление покладистой. Выехав из Токио рано утром, она домчалась до Киото на своей «мазде» меньше чем за пять часов и уже к полудню была на месте. Она поставила машину перед домом, и Боб, мывший посуду под бдительным присмотром матери Досю, первым увидел ее: красивый костюм, стройные ноги, мудрые и спокойные глаза, скрытые стеклами очков, волосы, уложенные во что-то гладкое и сложное с помощью многочисленных шпилек и заколок. Как всегда, все подтянуто, все на месте.

Сьюзен вошла в дом, сменила туфли на высоком каблуке на тапочки и в сопровождении встретившего ее ребенка прошла в спортивный зал, где в отличие от Боба сразу же поклонилась. На Свэггера она даже не взглянула; ее поклон был обращен к приближающемуся Досю.

– Привет, – сказал Боб. – Спасибо за то, что приехала.

Сьюзен повернулась к нему.

– О, наверное, это будет просто замечательно.

Затем она снова повернулась к Досю, и они начали быстро говорить между собой по-японски. Сьюзен задавала вопросы, Досю на них отвечал. Она задала еще несколько вопросов. Они рассмеялись. Снова заговорили серьезно. Досю делал какие-то заявления, Сьюзен мягко возражала, он отстаивал свою точку зрения. Свэггер чувствовал ритм дискуссии – подъемы совпадения во мнениях, падения несогласий, ровную гладь консенсуса.

Наконец Сьюзен повернулась к нему.

– Ну что, все выслушала? – спросил Боб. – Старик говорит, что я полный болван и меня нужно гнать пинками. А я-то полагал, вчера мне удалось показать, на что я способен. Я победил десятилетнюю девочку.

– Эта десятилетняя девочка – Суэко Мори, юное дарование. Она знаменитость. Неделю назад Суэко одержала абсолютную победу на всеяпонских юношеских соревнованиях по фехтованию. Она восходящая звезда. Если ты ее победил, ты кое-чему научился.

– Эта девчонка?

– Эта девчонка возьмет верх над большинством взрослых мужчин нашей страны. Ты готов слушать?

Ее информация несколько укротила недовольство Боба самим собой. Он кивнул.

– Досю говорит: ты учишься быстро. Ты атлетичен. Ты сильный, у тебя есть выносливость. Твоя левая половина сильнее правой, и удар вверх наискось мощнее удара вниз наискось. Досю не знает, чем это объяснить.

– Передай ему, что я все лето размахивал косой, снизу вверх, слева направо. Вот эти мышцы и разработались и накачались.

– Ну, на самом деле ему все равно. Далее, Досю говорит, что у тебя хорошая натура и ты привык трудиться. Он заставлял тебя работать как вола. Если бы у тебя была слабая натура или бы ты не имел привычки у труду, ты не выдержал бы этого изнурительного испытания. Эта твоя сторона произвела на Досю большое впечатление. Уже после первого дня он подумал, что из тебя может получиться хороший боец. И у тебя правильный ум. Нетренированный, но правильный.

– Что ж, поблагодари его от моего имени.

– Ему не нужны твои благодарности. Он тебя не хвалит, а просто говорит то, что есть.

– Разумеется.

– Но, говорит Досю, можно быть слишком атлетичным, слишком сильным, слишком трудолюбивым. Излишне трудолюбивые склонны разбрасываться на мелочи, атлеты склонны полагаться на рефлексы и мускулатуру. Поэтому, хотя ты и освоил движения довольно быстро, у тебя возникли проблемы с интеграцией.

– Он так и сказал, с интеграцией?

– На самом деле он сказал: «с тем, чтобы сливаться воедино со временем».

– Ну хорошо.

– Досю сказал, что вчера наконец под давлением поединка с Суэко Мори ты смог интегрироваться. Твоя кривая познания в этом поединке была просто поразительна. Ты начал его никем, а завершил воином. Ты должен развивать это чувство, это ощущение; в этом твоя единственная надежда.

– Значит, старик считает, что со мной все в порядке?

– Ну, здесь он выразился довольно туманно. По его словам, тебе еще далеко до того, чтобы стать новым Мусаси. У тебя по-прежнему остаются кое-какие проблемы. Но Досю сказал, что у тебя есть и свои преимущества. Таким образом, у него сложилось представление о том, что ты можешь и чего не можешь и как тебе надлежит действовать.

– Пожалуйста, продолжай.

– Досю сказал, что ты не Том Круз. Никаких томов крузов не бывает. Научиться обращаться с мечом за несколько дней или недель можно только в кино. Кстати, этот фильм[25]25
  Фильм «Последний самурай» (2003).


[Закрыть] ему страшно не понравился. Однако в отличие от большинства тебе удалось добиться значительных успехов.

– Отлично.

– Ты должен знать свои сильные и слабые стороны и действовать соответственно. Это стратегия. Ты не стал великим фехтовальщиком. Ты почти стал довольно искусным фехтовальщиком. В поединке с любым более или менее умелым фехтовальщиком-якудза ты проиграешь. Одержать победу ты можешь только при одном условии – имея дело с кем-то моложе себя, кто еще ни разу не сражался по-настоящему и испугается вида собственной крови. Ты воин, ты видел кровь, чужую и свою собственную. Вид крови тебя не напугает, не превратит в тряпку. То есть ты понимаешь, что в схватке тебя ранят, ты прольешь кровь. А твой противник, возможно, этого не знает. Увидев кровь, свою или даже твою, он напряжется, потеряет ритм, сосредоточенность. Он умрет, а ты останешься в живых. Но во всех остальных случаях держись в стороне. Если ты сразишься с другим противником, ты погибнешь. У тебя не хватает мастерства, чтобы прикрывать все секторы. Чем дольше будет продолжаться бой, тем медленнее станут твои движения. Опытный противник тебя вымотает, дожидаясь, когда твой меч остановится или выпадет из рук, когда твоя сосредоточенность нарушится, – и тогда он тебя убьет. В схватке ты должен победить быстро, после одного или двух ударов, иначе ты погибнешь. Чем дольше будет продолжаться бой, тем выше для тебя вероятность погибнуть. Для того чтобы оставаться в живых, ты должен полагаться не на свой меч, а на хитрость, заключающуюся в том, чтобы сражаться только с теми, кого можешь победить, и обходить стороной остальных. Великий фехтовальщик расправится с тобой за долю секунды.

– Старик понимает, что к чему, – заметил Боб. – Он видит, к чему все это идет. Он говорит мне, что я не могу сразиться с Кондо.

Услышав это имя, Досю повернулся и посмотрел Бобу прямо в лицо.

– Свэггер-сан, – сказал он, и в голосе его прозвучало что-то теплое. – Кондо – смерть.

Они неслись сквозь черную японскую ночь в красной «мазде» Сьюзен. Рев ветра не позволял вести разговор. Впрочем, и говорить было особенно не о чем. Киото остался светлым пятном позади; светлое пятно Токио впереди еще не появилось. Дорога тянулась безликой полосой, и Сьюзен держала скорость за восемьдесят миль в час, ведя машину спокойно и уверенно, полностью сосредоточенная.

Но через пару часов начался дождь. Сьюзен остановилась у обочины – машина, ехавшая следом, завизжала тормозами и сердито засигналила.

– В чем дело? – спросил Боб.

– Она ехала слишком близко. Мне следовало бы посигналить. Ты поможешь закрепить верх?

– Конечно.

Сьюзен нажала кнопку, и из специального отсека выползла прорезиненная крыша, расправилась на опорных дугах и накрыла кабину. Боб без труда справился с защелкой, хотя ее мудреная конструкция оказалась незнакомой.

– Хочешь, я сяду за руль? Ты, наверное, устала. А тут еще и дождь начался.

– Со мной все в порядке. Я взрослая девочка. В любом случае, ты устал не меньше меня.

– Да, спать мне много не пришлось, это точно. Старик только что не пахал на мне. «Восемь ударов! Восемь ударов!» Так напряженно я не работал уже много лет.

– Тебе к труду не привыкать, – заметила Сьюзен, – Поверь мне, я знаю многих, про кого этого не скажешь. Мой начальник любит получать «общую картину», что означает, что на меня ложится вся работа, а он разгуливает по полю для гольфа, болтая с большими шишками. Но наверное, это даже и к лучшему, что он такой ленивый, ибо он настолько глуп, что, если бы взялся за работу сам, обязательно наломал бы дров.

– Диву даешься, как в нашем мире много дураков, – сказал Боб. – Ладно, от Ника пока что никаких известий?

– Никаких. Перед отъездом я проверила электронную почту. Надо проверить еще раз.

Раскрыв маленькую пластмассовую коробочку, Сьюзен нажала несколько клавиш, глядя на экран, осветивший ее сосредоточенное лицо, затем объявила:

– Нет, пока что ничего.

– Ладно.

– Какие у тебя планы? Свэггер, ты должен мне все рассказать. Я боюсь, что сейчас, возомнив себя йодзимбо,[26]26
  По-японски «телохранитель». Название фильма Акиры Куросавы, герой которого (в исполнении Тосиро Мифуне) в одиночку расправляется с преступными кланами, захватившими власть в городе.


[Закрыть] ты будешь действовать в одиночку.

– Нет, я ведь обещал, что буду во всем советоваться с тобой, и сдержу слово. Просто мне очень хотелось услышать что-нибудь от Ника, только и всего.

– Предположим, Нику так ничего и не удастся разыскать.

– Тогда я найду частного детектива, человека, имеющего связи с якудзой, быть может, бывшего полицейского, и мы пустим его по следу. Наверное, так надо было сделать с самого начала. Я об этом еще не думал. Все мои мысли были только о том, как не помешать старику отметелить меня по полной программе.

– Частный детектив тебе не поможет. Если Кондо не хочет, чтобы его нашли, детектив об этом узнает и просто заберет твои деньги, а потом скажет, что не смог ничего найти. Ник же не побоится задавать вопросы. Сомневаюсь, что найдется второй такой храбрец.

– Тогда я сам отправлюсь в Кабукичо и пройдусь но всем притонам якудзы, открывая дверь ногой и задавая громким голосом неприятные вопросы о Кондо. В этом случае на меня обязательно обратят внимание.

– В этом случае твоя голова уже на следующий день будет доставлена рассыльной службой в посольство.

– Ну, не знаю. Быть может, тут я действительно столкнулся с противником, который мне не по зубам.

– С другой стороны, ты кое-чему научился…

У Сьюзен зазвонил сотовый телефон. Свернув с обочины, она взглянула на определитель номера и сказала:

– Это Ник.

Сьюзен ткнула кнопку.

– Привет, Ник, в чем…

И тотчас же осеклась.

– Проклятье… – пробормотала она.

– Что случилось?

– Это звонил Ник. Но он только сказал: «Сьюзен, я накормил дракона».

– «Накормил дракона»? Что это может означать, черт побери?

– Не знаю. Но голос Ника… он был пронизан страхом. Настоящим, животным страхом.

– О господи, – пробормотал Боб.

Сьюзен набрала номер. Ответа не последовало.