Текст книги "Дом Цепей (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Тоблакай. Имя древней славы, имя расы воинов, звучащее наравне с именами смертных Имассов, именами владеющих холодом Джагутов и демонических Форкрул Ассейлов. Имя, под которым известен ныне Карса, словно он стал единственным потомком древних победителей, правителей юного и сурового мира. Годы назад такая мысль наполнила бы грудь яростной, кровожадной гордыней. А ныне она терзает его как сухой кашель, ослабляет самые кости. Он видел как никто другой, что новое имя стало титулом ослепительной иронии.

Теблоры низко пали по сравнению с Теломен Тоблакаями. Зеркальное отражение – но лишь во плоти. Они стоят на коленях перед семью грубыми лицами, вырезанными в боку скалы. Обитатели долин, где до горизонта можно дотянуться рукой. Жертвы дикого невежества – ну, за это нельзя никого стыдить – усиленного обманом. Что ж, за него Карса Орлонг найдет способ отмщения.

Он и его народ заблудились, но воин, шагающий между сухими и белыми стволами давно мертвого сада, однажды даст ответ.

Но у врага так много ликов…

Даже оставаясь один, как сейчас, он грезит об уединении. Но ему оно недоступно. Лязг цепей не прекращается, отзвуки стонов сраженных им жертв не затихают. Даже загадочная, хотя вполне ощутимая сила Рараку не дает избавления – сама Рараку, не Вихрь, ибо Тоблакай знал: Вихрь подобен ребенку перед древним присутствием почти не замечающей его священной Пустыни. Рараку познала много подобных бурь и пережила их, закрывшись мягкой шкурой песка и прочной истиной камня. Рараку была тайной в себе, и скрытые скалы в глубине удерживали Карсу. В Рараку, верил он, отыщется и личная его истина.

Он преклонил колени перед Ша'ик Возрожденной – много месяцев назад. Перед юной женщиной с малазанским акцентом, едва ковылявшей, поддерживая татуированного безрукого «питомца». Было облегчение – ведь кончилось ожидание, когда же он может увести Леомена из мест неудачи и смерти. Они видели, как положившуюся на их защиту Ша'ик Старшую убили. Поражение до сих пор грызло Карсу. Однако он не мог вызвать в себе веру, будто новая Избранная – всего лишь несчастная жертва, которую безумная богиня Вихря нашла где-то в заброшенных землях, всего лишь смертное орудие, которое будут использовать с безжалостной грубостью. Идея о том, что она добровольно соучаствует в собственном уничтожении, также отдавала глупостью. Карсе было ясно: юная женщина имеет свои причины и жаждет власти.

«Веди нас, Воевода».

Эти слова горько хохотали над его мыслями, пока Карса одиноко брел через рощу. Город остался почти в лиге к востоку, а место, в котором он оказался, было прежде окраиной другого города. Воеводам нужны скапливающиеся вокруг силы, отчаянно готовые защищать свои самообманы, оборонять собственную одержимость. Избранная ближе к Тоблакаю, чем ему хочется думать; или, скорее, ближе к более молодому Теблору, командиру убийц – армии из двоих, готовой нести смерть.

Ша'ик Старшая была совершенно иной. Она прожила достаточно долго, одержимая видениями Апокалипсиса, тянувшими и толкавшими ее вперед – словно к костям привязаны струны. Она узрела истину души Карсы, предупредив о грядущих ужасах – не точными словами, ибо была, как все провидцы, проклята недоговоренностью – но сказав достаточно для рождения в Карсе некоей… настороженности.

И, кажется, в последние дни он только и делает, что стоит на страже. Видит, как безумие души богини Вихря подобно яду сочится в души вождей мятежа. Мятеж… о да, это слово правильное. Но враг – не империя малазан. Мятеж поднят против здравого ума. Порядка. Достойного поведения. «Правила порядочных», называл это Леомен, когда сознание ускользало от него в мерцающие пары дурханга. «Да, я посочувствовал бы его бегству, поверь я в то, что он желает нам показать. Ленивые клубы дыма в яме, сонные глаза, спутанные слова… ах, Леомен, я ни разу не видел, чтобы ты сильно затягивался зельем. Я вижу лишь привычные признаки одурманивания, выставленные напоказ. Ты засыпаешь как раз тогда, когда тебе удобно оборвать беседу или спор…»

Карса подозревал, что, подобно ему самому, Леомен тянет время. Рараку ждет их. Может, только их. Священная Пустыня таит дар, но лишь немногие способны его распознать, тем более принять. Этот дар вначале является незримо, незаметно, он слишком стар, чтобы облекаться словами, слишком бесформен, чтобы ухватить его рукой, словно меч.

Тоблакай, бывший прежде воином покрытых лесами гор, научился любить эту пустыню. Бесконечные оттенки пламени, окрасившие песок и камни, растения с острыми иглами и множество тварей, ползущих, скачущих и летящих на бесшумных крыльях по воздуху ночи. Он полюбил голодную злобность этих тварей, танцы охотника и жертвы, постоянно меняющихся ролями. Вечные циклы, записанные на песке и под камнями. И пустыня, в свою очередь, переделала Карсу, затемнила кожу, сделала тугими и жилистыми мускулы, заставила глаза сжиматься в щелки.

Леомен много рассказывал об этом месте, тайну которого знают лишь истинные обитатели. Кольцо руин городов, все имеют гавани; лигу за лигой тянутся старые пляжи и обрывы. Ракушки стали твердыми как камень и ветер заунывно, похоронно стонет в них – Леомен сделал ему подарок, кожаную куртку с прикрепленными раковинами, доспех, стонущий на бесконечном, вечно-сухом ветру. Среди пустошей есть скрытые родники, гробницы и пещеры, в которых прославляли древних морских богов. Дальние низины, которые раз в несколько лет очищаются от песка, являя взорам длинные и высокие корабли из окаменевшего, покрытого резьбой дерева. Давно мертвый флот, показывающийся очам звезд, только чтобы быть снова засыпанным на рассвете. В других местах, обычно сразу за обрывами берегов, позабытые мореходы разместили кладбища; выдолбленные кедры хранят покойников, ставших камнями, когда ими завладела неумолимая сила Рараку.

Слои за бесчисленными слоями тайн обнажает ветер. Острые утесы стоят как подножия тронов, на них можно найти скелеты гигантских чудищ. Пни вырубленных лесов, показывающие, что деревья здесь были не хуже оставленных Карсой на родине. Колонны оснований пирсов и доков, якорные камни и распахнутые пасти оловянных шахт, рудники кварца и прямые как стрелы дороги, деревья, растущие только под землей – масса корней тянется на лиги. Из такого железного дерева вытесан новый меч Карсы (старый кровомеч давно треснул).

Рараку познала откровение Апокалипсиса первой, тысячелетия назад, и Тоблакай гадал, вправду ли она приветствует его возвращение. Богиня Ша'ик бродит по пустыне, безумно ревя от гнева и поднимая ветры на границах – но Карса не понимал, к чему ей такие проявления. Это холодная беспричинная ярость – или дикарские, необузданные доводы?

Не воюет ли Богиня с пустыней?

А далеко на юге от чреватой предательством страны готовится выступить армия малазан.

Подойдя к сердцу рощи – туда, где низкий алтарь из плоских камней господствовал над небольшой поляной – он увидел изящную длинноволосую женщину, усевшуюся на алтарь, словно на скамейку в каком-то заброшенном саду. На коленях у нее лежала книга со знакомым взору Тоблакая потрескавшимся переплетом.

Женщина сказала, не оборачиваясь: – Я нашла здесь твои следы, Тоблакай.

– А я твои, Избранная.

– Я прихожу сюда удивляться, – сказала она и повернулась на алтаре, сев к нему лицом.

– Я тоже.

– Сможешь догадаться, чему я удивляюсь?

– Нет.

Почти пропавшие рубчики от укусов кровомух становились видны, когда она улыбалась. – Дар богини, – улыбка стала натянутой, – предлагает лишь разрушение.

Он отвел глаза, посмотрел на деревья. – Роща будет сопротивляться пути Рараку, – пророкотал он. – Это камень. А камень держится стойко.

– Но не вечно, – шепнула она. Улыбка угасла. – Однако во мне осталось нечто, желающее… творить.

– Сделай ребенка.

Смех казался всхлипом. – Ох ты, громадный дурень Тоблакай. Нужно почаще тебя приглашать.

– Почему же не зовешь?

Она провела маленькой рукой по книге. – Дриджна была автором, талант которого плохо развился – и это еще слабо сказано. Боюсь, в ее томе нет ничего, кроме костей. Одержимость забиранием жизни, уничтожением порядка. Но ни разу не предлагает она ничего взамен. Нет возрождения среди пепла ее видений, и это печально. А ты опечален, Тоблакай?

Он долго смотрел на нее сверху вниз, потом сказал: – Идем.

Пожав плечами, она положила книгу на алтарь и встала. Простая, поношенная, бесцветная телаба свободно висела, скрывая округлости тела.

Он вел ее между рядов белых как кости деревьев. Она молча шла следом.

Тридцать шагов, другая прогалина, окаймленная кругом толстых окаменевших стволов. В тени скелетообразных сучьев, сохранивших даже небольшие веточки, стоял ящик каменщика. Тоблакай отступил в сторону и принялся смотреть на ее лицо. Ша'ик же изучала его незавершенную работу.

Два ствола в круге были изменены резцом и молотком. Двое воинов, смотрящих незрячими глазами – один чуть ниже Тоблакая, но гораздо шире в плечах, второй выше и стройнее.

Он видел, как прервалось ее дыхание, как порозовели щеки. – У тебя талант… грубый, но вдохновляющий, – пробормотала она, не отрывая глаз от статуй. – Намерен окружить всю поляну такими могучими воителями?

– Нет. Другие будут… иными.

Ее голова дернулась на звук. Ша'ик торопливо подступила к Карсе. – Змея!

Он кивнул: – Будут еще. Они ползут со всех сторон. Поляна заполнится гадами, если мы останемся.

– Яркошейки.

– И другие. Но они не кусаются, не плюют ядом. Никогда. Они приползают… смотреть.

Она тревожно поглядела на него, чуть вздрогнула. – Какая сила здесь проявляется? Это не от Вихря…

– Нет. Я не знаю ее имени. Может, сама Святая Пустыня.

Она медленно склонила голову. – Думаю, ты не прав. Думаю, это ТВОЯ сила.

Он пошевелил плечами. – Ну, увидим, когда я закончу всех.

– Сколько будет?

– Кроме Байрота и Делюма Торда? Семеро.

Она нахмурилась: – Для каждого из Святых Защитников?

– Нет. Наверное, я еще не решил. Вот эти двое – мои друзья. Уже мертвые. – Он помедлил. – У меня было лишь два друга.

Казалось, она тоже вздрогнула. – А Леомен? А Матток? А… я?

– Я не планировал изображать твое подобие.

– Не об этом я говорю.

– Знаю. – Он указал на воинов: – Творчество, Избранная.

– Когда я была молода, писала стихи в подражание матери. Ты знал?

Он улыбнулся, ведь слово «молода» прозвучало вполне серьезно. – Нет, не знал.

– Я… я воскресила привычку.

– Пусть она тебе поможет.

Похоже, она уловила в его тоне некую скользкую от крови грань. Лицо Ша'ик напряглось. – Никогда не было такого предназначения. Служить. Или приносить удовольствие. Себе, ведь чужое удовольствие походит на волны, отразившиеся от стенок колодца…

– И разрушившие ровность круга.

– Можно и так сказать. Слишком легко видеть в тебе толстолобого варвара, Тоблакай. Нет, тяга к творению – это что-то иное. У тебя есть ответ?

– Он пожал плечами: – Если ответ существует, его надо искать – а поиск есть суть творчества, Избранная.

Она снова поглядела на статуи. – И чего ты ищешь? С твоими… старыми друзьями?

– Не знаю. Пока.

– Может, однажды они тебе подскажут.

Змеи уже окружили их сотнями, незаметно подобравшись к стопам, обвив лодыжки; они снова и снова поднимали головы, высовывали язычки, смотря на обработанные стволы.

– Благодарю, Тоблакай, – проговорила Ша'ик. – Я устыжена и… вернулась к жизни.

– В твоем городе неуютно, Избранная.

Она кивнула: – Знаю.

– Но сердце твое спокойно?

Горькая улыбка изогнула губы. – Эти гады позволят нам уйти?

– Разумеется. Но не шагай, а шаркай ногами. Медленно. Они откроют тропу.

– Я должна бы встревожиться, – сказала она, отступая.

«Это малейшая из твоих тревог, Избранная». – Я сообщу тебе, когда продвинусь в работе. Если желаешь.

– Спасибо. Сделай так.

Он смотрел, как она выбирается с поляны. Обеты туго обвили душу Тоблакая. Они сжимаются как удавы. Вскоре что-то сломается. Он не знал, что, но Леомен научил его одной вещи. Терпению.

Едва она удалилась, воин подошел к ящику каменщика.

Пыль на руках, призрачная патина, казалась розоватой в свете окружившего мир яростного багрового шторма.

* * *

Дневная жара в Рараку была, по сути, иллюзией. С нисхождением темноты мертвые кости пустыни быстро избавлялись от лихорадочного дыхания солнца. Ветер становился ледяным, пески взрывались жужжанием и ползанием живности – словно черви выползали из трупа. Ризаны пускались в дикую, азартную погоню среди туч плащовок, стада песчаных блох кишели в шатрах и развалинах. Вдали выли волки, словно их терзали привидения.

Геборик жил в скромной палатке, поставленной над кругом камней – фундаментом древнего амбара. Его жилище расположилось вдалеке от центра поселения. Вокруг стояли юрты пустынных племен Маттока. Пол застилали ветхие ковры. С одной стороны горка кирпичей поддерживала жаровню, если не прогревавшую комнату, то хотя бы годную для готовки пищи. Рядом была фляга с колодезной водой, улучшенной янтарным вином. Шесть мерцающих лампад заливали помещение желтым светом.

Он сидел в одиночестве, пряный аромат чая дхен» бара висел в прохладном воздухе. Снаружи раздавались обычные для племенной стоянки звуки, приятные тем, что не мешают беспорядочному бегу мыслей. Лишь позже, когда люди затихнут, возобновится неустанная осада, головокружительные видения нефритового лика, столь огромного, что это не поддается пониманию. Сила и чуждая, и земная, словно рожденная природной силой, вовсе не готовой к внезапному изменению. Но она была изменена, перекроена и проклята разумом. Гигант, погребенный в отатарале, недвижный в вечной темнице.

Теперь он может касаться внешнего мира, получив две призрачные человеческие руки – руки, от которых будто бы отказался бог. «Но Фенер бросил меня, или я бросил Фенера? Кто из нас более… обнажен?»

Этот лагерь, эта война – эта пустыня – все придумано, чтобы скрыть позор. Он прячется. Но придет день, знал Геборик, и ему придется вернуться в ужасные пустоши прошлого, на остров, где ждет каменный великан. Вернуться. Ради чего?

Он всегда думал, будто Фенер взял отрубленные руки, чтобы хранить до дня сурового суда. Это право Клыкастого. Геборик принял свою судьбу, насколько это было возможно. Но казалось, нет конца изменам, которые изгнанный жрец может сотворить против своего бога. Фенера вытащило из его королевства, он брошен и пленен этим миром. Отрубленные руки нашли нового хозяина, хозяина столь великой силы, что он может воевать с самим отатаралом. Но он не отсюда. Геборик понял, что нефритовый гигант – пришелец, захватчик, посланный из иного мира ради неведомой цели.

Но он не смог ее исполнить – кто-то его пленил.

Геборик отпил чая, молясь, чтобы наркотик оказался способным ввести его в мертвецкий сон. Он начинал терять эффект – или, скорее, жрец начал привыкать к его действию.

Каменный лик манит.

Лик пытается что-то сказать.

Полог палатки зашелестел и был откинут на сторону.

Вошла Фелисин. – Ага, еще не спишь. Хорошо. Мать зовет тебя.

– Сейчас?

– Да. Утром произошли три события. Нужно обсудить последствия. Мать ищет твоей мудрости.

Геборик кинул печальный взор на глиняную чашку с дымящимся чаем, что была зажата в незримых руках. Холодный, он становится не лучше подкрашенной воды. – Мне не интересны события вовне. Если она желает мудрых слов, то будет огорчена.

– Я так и говорила, – заявила Фелисин Младшая с озорным блеском в глазах, – но Ша'ик настаивала.

Она помогла ему надеть плащ и вывела наружу, положив на спину легкую, как бабочка, руку.

Ночь оказалась ледяной. Повсюду висела оседающая пыль. Они шли по извитым улочками между юрт, храня молчание.

Миновали помост, с которого Ша'ик Возрожденная впервые выступала перед толпой, потом прошли осыпавшиеся ворота, ведущие к огромному многокомнатному шатру – дворцу Избранной. Стражи не было, но присутствие богини казалось ощутимым. Стылый воздух словно давил на головы.

Мало тепла было в первой из комнат за пологом шатра, но за каждой новой завесой температура росла. Дворец был путаницей изолированных комнатушек, почти всегда пустых и мало отличимых одна от другой. Наемный убийца, сумевший пройти внутрь, почему-то избегнув внимания богини, быстро заблудился бы. Путь к покоям Ша'ик следовал сложному, извитому маршруту. Ее комната не находилась в центре и даже не в средней части дворца, как можно было ожидать.

Плохо видящий Геборик сразу путался среди бесконечных поворотов; ему так никогда и не удалось понять расположение конечной цели пути. Вспоминалось бегство из рудников, тяжкое путешествие к западному берегу острова – их тогда вел Боден, Боден, чье чувство направления оказалось необычайно, почти пугающе острым. Без него Геборик и Фелисин погибли бы.

«Крючок, не иначе. Ах, Тавора, ты не ошиблась, доверяя ему. Лишь сама Фелисин все спутала. Нужно было предвидеть. Что же, сестра, ты смогла просчитать многое… но не это».

Они вошли в квадратную, с низким потолком палату, которую Избранная – Фелисин Старшая – назвала тронным залом. Там действительно имелся помост, некогда служивший основанием очага; его увенчивал выцветший стул с высокой спинкой и мягкой обивкой. На подобных этому советах Ша'ик неизменно размещалась на сомнительном троне и не покидала его, пока присутствовали советники; она даже не вставала, чтобы посмотреть на расстеленные полководцами на кожаном полу карты. Если не считать Фелисин Младшей, Избранная казалась здесь самой малозначительной персоной.

Геборик гадал, страдала ли Ша'ик Старшая такой неуверенностью в себе. Вряд ли.

Комната была полна людей. Из вождей армии и приближенных Избранной отсутствовали лишь Леомен и Тоблакай. Тут не было других стульев, однако вдоль трех полотняных стен лежали разнообразные подушки. На них и расположились командиры. Геборик пробрался в дальний угол слева – Фелисин за ним – и занял место в нескольких шагах от тронного помоста.

Какое-то постоянное колдовство освещало палату, причем свет согревал воздух. Геборик отметил, что все расселись на привычных местах; хотя его глазам они представлялись размытыми пятнами, он всех узнал. Напротив трона сидел полукровка-напан Корболо Дом – выбритая тускло-синяя голова покрыта шрамами. Справа разместился верховный маг Камист Рело, необычайно тощий, похожий на скелет; седые волосы были очень коротко пострижены, завитая борода переходила в бакенбарды, между которыми прятались запавшие глаза. Слева от Корболо сидела Хенарас, ведьма, изгнанная по неведомым причинам из какого-то пустынного племени. Магия поддерживала в ней видимость юности; томный блеск глаз стал результатом действия тральба, яда местных змей – она принимала его, чтобы стать неуязвимой для покушений. Рядом с ней – Файэлле, толстая и постоянно нервничающая женщина. Геборик мало ее знал.

Напротив отставного жреца сидели Л'орик, Бидитал и Фебрил, бесформенный под огромной шелковой телабой. Крошечные черные глазки блестели из тени широкого, похожего на раздутую шею пустынной кобры капюшона. Два верхних зуба казались клыками из-за золотых коронок. Говорили, что в них содержится эмулор, яд некоего кактуса, дарующий не смерть, а вечное отупение.

Последний из вождей восседал слева от Фелисин. Матток, любимый в племенах пустыни высокий чернокожий воин, наделен был врожденным благородством, впрочем, способным раздражать окружающих (пожалуй, лишь Леоман оставался равнодушным к жесткой надменности вождя). Впрочем, поводов не любить Маттока находилось мало: он всегда оставался вежливым, сочувствующим, быстрым на улыбку – возможно, слишком быстрым, как будто он считал любые слова окружающих не стоящими серьезного внимания. Кроме слов Ша'ик, разумеется.

Когда Геборик сел, Избранная пробормотала: – Ты сегодня с нами, Руки Духа?

– Почти весь, – отозвался он.

В ее голосе слышалось скрытое напряжение. – Лучше будь весь, старик. События развиваются… удивительно. Катастрофы поразили далекую Малазанскую Империю…

– Давно ли?

Ша'ик удивилась такому вопросу, но Геборик не стал продолжать.

– Менее чем неделю назад. Садки сотряслись все до одного, словно от землетрясения. В армии Даджека Однорукого остаются сочувствующие восстанию, они сообщили подробности. – Она подала знак Л'орику. – Я не намерена говорить всю ночь. Изложи суть событий, Л'орик, для Корболо, Геборика и тех, что еще не знают о происходящем.

Мужчина склонил голову: – Рад исполнить, Избранная. Те из вас, что пользуются садками, без сомнения, ощутили отзвуки жестокой перекройки пантеона. Что же именно произошло? Первый ответ: попросту говоря, это узурпация. Фенер, Летний Вепрь, был во всех смыслах свергнут с позиции важнейшего бога войны. – Он оказался достаточно великодушным и не взглянул на Геборика. – На его месте Первый Герой Трич. Летний Тигр…

«Свергнут. Моя и только моя вина».

Глаза уставившейся на Геборика Ша'ик сияли. Разделяемые ими тайны словно потрескивали в воздухе, незримые для всех прочих.

Л'орик хотел продолжать, но Корболо прервал мага: – И какое дело нам? Войне не нужны боги, лишь смертные ратники, два вражеских стана и куча поводов к взаимному убийству. – Он помедлил, улыбаясь Л'орику, и пожал плечами: – Лично мне любой повод сойдет.

Его слова заставили Ша'ик оторвать взор от Геборика. Воздев брови, она сказала напану: – Неужели нет особых поводов, Корболо Дом?

– Люблю убивать. Только в этом и хорош.

– Ты обо всех людях? – спросил Геборик. – Или ты имел в виду лишь врагов Откровения?

– Как скажешь, Руки Духа.

Наступило всеобщее замешательство. Л'орик откашлялся. – Узурпация, Корболо Дом, это событие, уже известное большинству присутствующих магов. Я же хочу постепенно довести до вас менее известные происшествия на далеком Генабакисе. Пантеон потрясен еще раз – внезапным, неожиданным возвращением на Трон Зверя Тогга и Фандерай, пары Зимних Волков. Казалось, они обречены вечно искать друг дружку, разделенные при Падении Увечного Бога. Все результаты возрождения старинного Оплота Зверя еще не осознаны. Я же хочу предостеречь Солтейкенов и Д'айверсов среди нам: бойтесь новых владык Звериного Трона. Они однажды могут к вам прийти и потребовать преклонения. – Он улыбнулся. – Увы глупцам, шедшим по Пути Рук. Приз был схвачен далеко, далеко отсюда…

– Мы были жертвами обмана, – проговорила Файэлле. – Никто иные, как миньоны Темного Трона – однажды им придется ответить за все.

Бидитал улыбнулся ее словам, но промолчал.

Л'орик движением плеч выразил равнодушие. – Мой рассказ, Файэлле, далеко не окончен. Позвольте перейти к мирским – но еще более важным – делам. Весьма тревожащий союз выкован на Генабакисе для противостояния загадочной угрозе Паннион Домина. Войско Однорукого заключило альянс с Каладаном Брудом и Аномандером Рейком. При поддержке чрезвычайно богатого города Даруджистана союзные армии вышли на войну с Домином. Строго говоря, мы ощутили облегчение от такой вести, хотя в долгосрочной перспективе подобный альянс может стать катастрофой для восстания Семи Городов. Мир на Генабакисе прежде всего освободит Даджека и его армию, и над нами нависнет кошмар: Тавора приближается с юга, Даджек с десятью тысячами солдат высаживается в Эрлитане и марширует на нас с севера.

– Неприятная мысль, – пророкотал Корболо Дом. – Одна Тавора не вызовет больших проблем. Но Верховный Кулак и десять тысяч… другое дело. Конечно, большинство солдат происходят с Семиградья, но я не стал бы ставить на кости в надежде, что они переметнутся к нам. Даджек владеет и душами их, и телами…

– Кроме нескольких шпионов, – сказала безжизненным голосом Ша'ик.

– Ни один больше не вступит в контакт, – бросил Л'орик, – едва дела станут… меняться.

– Погодите, – вмешалась юная Фелисин. – Я думала, Даджека с армией императрица объявила вне закона.

– Лишь чтобы он мог выковать союз Брудом и Рейком, – пояснил Л'орик. – Тактическая хитрость, милочка.

– Мы не желаем увидеть Даджека на наших берегах, – сказал Дом. – Вискиджек, Быстрый Бен, Калам, Черные Моранты с проклятыми припасами…

– Позвольте успокоить ваше тревожно бьющееся сердце, командор, – мурлыкнул Л'орик. – Мы не увидим Даджека. По крайней мере вскоре. Паннионская война оказалась… опустошительной. Десять тысяч сократились до примерно трех. Черные Моранты также измолочены. О да, они победили, но какой ценой? Сжигателей Мостов… нет. Вискиджек… мертв.

Геборик медленно выпрямился. В комнате вдруг похолодало.

– А сам Даджек, – продолжал Л'орик, – сломан. Разве не приятная новость? Вот еще: напасти Т'лан Имассов более не существует. Все они ушли. Никогда этот ужас не обрушится на невинных жителей Семиградья. Итак, – подытожил он, – что остается у Императрицы? Адъюнкт Тавора. Необычайный год для империи. Колтейн и Седьмая, Аренский легион, Вискиджек и Сжигатели, Войско Однорукого… нам придется потрудиться, чтобы такое превзойти.

– Превзойдем, – захохотал Корболо Дом, сжав побелевшие кулаки. – Вискиджек! Мертв! Эх, восславим нынче Худа! Я принесу жертвы перед алтарем! И Даджек – о, его дух поистине будет сломан. Раздавлен!

– Хватит глумления, – простонал, борясь с тошнотой, Геборик.

Камист Рело склонился к Л'орику. – А Быстрый Бен? – прошипел он.

– Он жив, увы. Калам не был с армией – никто не знает, куда он делся. Из Сжигателей выжила горстка, Даджек уволил их, занес в список потерь…

– Кто выжил? – спросил Камист.

Л'орик нахмурился: – Горстка, я сказал. Это важно?

– Да!

– Ладно. – Л'орик глянул на Ша'ик. – Избранная, позволите мне еще раз вступить в контакт со слугой в их далекой армии? Это займет несколько мгновений.

Она пожала плечами. – Действуй.

Когда Л'орик опустил голову, она откинулась в кресле. – Итак. Врагов постигло поражение, от которого не оправиться. Императрица и ее драгоценная империя шатаются от потери крови. Значит, нам выпало нанести смертельный удар.

Геборик подозревал, что лишь он расслышал мертвенную пустоту ее слов.

«Сестра Тавора осталась одна.

Именно так ей нравится. Она расцветает в одиночестве. Ах, милая, ты изображаешь возбуждение, хотя новости тебя погрузили в уныние. Не так ли?»

Л'орик заговорил, не поднимая головы: – Дымка. Пальцыног. Колотун. Штырь. Сержант Дергунчик. Лейтенант Хватка… Капитан Паран.

Раздался глухой стук – голова Ша'ик ударилась о спинку трона. Лицо ее лишилось всякого цвета, вот всё, что различили слабые глаза Геборика. Он понимал, однако, что на ее лице должно читаться потрясение. Он тоже ощутил шок, но лишь шок узнавания – ничего подобного тому, что терзает сейчас молодую женщину на троне.

Л'орик беззаботно продолжал: – Быстрый Бен сделался Верховным Магом. Есть слухи, что выживших Сжигателей по садку переправили в Даруджистан, хотя мой шпион не уверен. Вискиджек и павшие Сжигатели… помещены… в Отродье Луны, которое – боги подлые! Покинуто. Сын Тьмы бросил Отродье! – Казалось, он содрогается. Маг поднял голову и заморгал, медленно озираясь. Быстрый нервный вздох. – Вискиджек убит одним из командиров Бруда. Похоже, союз запятнала измена.

– Разумеется, – ощерился Дом.

– Не сбрасывайте со счетов Быстрого Бена, – сказал Камист Рело. Его руки беспрестанно шевелились, хотя и были сложены на животе. – Тайскренн пошлет его к Таворе? Что оставшиеся три тысячи Войска Однорукого? Даже если Даджек не возглавит их…

– Они сломлены духом, – сказал Л'орик. – Именно колеблющиеся отыскали меня.

– Но где Калам Мекхар? – прошипел Камист, непроизвольно оглянувшись. Затем он снова устремил взор на собственную тень.

– Калам Мекхар ничто без Быстрого Бена, – рявкнул Корболо Дом. – Полнейшее ничто теперь, когда умер его любимый Вискиджек.

Камист повернулся к приятелю. – А что, если Быстрый Бен воссоединится с проклятым ассасином? Что тогда?

Напан пожал плечами: – Не мы убили Вискиджека. Их умы будут заняты местью тому убийце, из помощников Бруда. Не бойся того, что может вообще не случиться, старый друг.

Ша'ик воскликнула, заставив всех вздрогнуть: – Все вон, кроме Геборика! Быстро!

Удивленные взоры. Все встали.

Фелисин Младшая замешкалась. – Мать?

– Ты тоже, дитя. Вон.

Л'орик сказал: – Осталось обсудить новый Дом и всё его значение, Избранная…

– Завтра ночью. Мы завтра возобновим дискуссию. Вон!

Вскоре Геборик остался наедине с Ша'ик. Она долго молча смотрела себе под ноги; потом резко встала и сошла с помоста. Упала на колени перед Гебориком, так близко, что он сумел сфокусировать взгляд. Ее лицо было залито слезами.

– Мой брат жив! – всхлипнула она.

Пораженный Геборик молчал.

Она плакала долго, очень долго, а они крепко прижимал ее к себе, не шевелясь, так уверенно, как только мог. И раз за разом перед взором души представало видение павшего по его вине бога. Он безжалостно изгонял образ. Дитя в его руках – она снова стала ребенком – плакало, но от муки спасения. Она больше не одинока, не только проклятая сестра разделяет с ней одну кровь.

И пока что – пока он откликается на чужую нужду – собственное его горе может подождать.