Текст книги "Дань псам (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

Нимандер спросил: – А Ненанда успел узнать у Скола, де мы сейчас? И далеко ли еще идти?

Она все еще брела вперед. Приглушенный утренний свет сделал ее существом из обсидиана и серебра – длинные волосы блестят, черная кожа покрыта пылью, глаза затаили оттенок железа, которого в них в действительности нет. Как будто Богиня Надежды. Но вся ее сила – в неистребимом оптимизме. Не связанном с реальностью. – Мы вышли чуть южнее нужного места. Тут есть, по словам Скола, слои сопротивления. – Она дернула плечиком: – Не знаю, что бы это значило, но он так сказал.

Нимандер перебросился взглядом со Скиньтиком и улыбнулся Аранате: – И Скол сказал, насколько южнее?

– Дальше, чем ожидал. Скажите, вы ощутили запах моря?

– Да, – ответил Нимандер. – Думаю, оно где-то на востоке.

– Не пойти ли туда? Там могут быть селения.

– У нас впечатляющие запасы, – заметил Скиньтик.

– Это близко…

Скиньтик встал с кривой улыбкой.

Нимандер тоже.

Идти в сторону восходящего солнца, огибая поваленные деревья и провалы, оказалось довольно легко. Единственные встреченные тропинки были проложены зверями – скорее всего оленями – так что приходилось наклоняться под сучьями. Они не вели к морю. Воздух становился теплее, но затем начал холодеть; послышался свист ветра в кронах, а потом и плеск прибоя. Между деревьями встали камни, заставив путников карабкаться, с трудом пробираясь на обрывистый берег.

Наконец они оказались на вершине утеса, облизанного бурями и поросшего кривыми, уродливыми деревцами. Море ярко блестело под лучами солнца. Громадные волны катились, ударяясь о рваную полосу берега, которой они не могли видеть. Вдалеке от прибоя взрывы пены и брызг выдавали расположение коварных рифов и мелей.

– Тут селений не найти, – предсказал Скиньтик. – Вряд ли тут вообще кто-то есть. Обогнуть утесы невозможно. Конечно, – прибавил он со смехом, – если наш славный вожак не раздробит копытами камни до состояния песка, сделав пляж. Или не вызовет крылатых демонов, чтобы они перенесли нас. А пока советую вернуться в лагерь, поглубже зарыться в сосновые иголки и поспать.

Никто не стал возражать. Трое молча вернулись по следам.

* * *

Скол бесконечно радовался, наблюдая, как в юном воине Ненанде кипит плохо сдерживаемый гнев. С этим можно поработать. Этому можно придать форму. В нем совершенно нет доверия к Нимандеру. Парень получил роль лидера, но она явно не по нему. Слишком чувствителен. Нимандер – тип мужчины, которого жестокие реалии мира способны сломать; чудо, что он вообще еще жив. Скол и сам был раньше такой жалкой тварью; может, это общая черта Тисте Анди. Столетия жизни становятся тяжким трудом, непосильной ношей. Они слишком быстро прогорают.

Нет, на Нимандера не стоит тратить времени. Его приятель Скиньтик – не лучше. Скол признавал, что видит в Скиньтике собственные черты – сухую издевку, скорый на суждения сарказм – да, еще одно родовое свойство Анди. Но Скиньтику недостает твердого ядра порочности, а сам он наделен ею в избытке.

Есть неизбежное. Неизбежное нужно уметь узнавать, и нужно принимать на себя риск, соответствующий требуемому свершению. Тяжелый выбор – единственный выбор, который стоит делать. Сколу пришлось немало выбирать, и он привык к доблести тяжелого бремени. Он готов нести это бремя весь остаток жизни. Хотя подозревает, что жизнь его будет очень, очень долгой.

Ненанду будет полезно иметь под рукой, когда всё начнется.

Среди юных женщин лишь Десра кажется потенциально полезной. Амбициозна и, без сомнения, жестока. Она может стать кинжалом в потайных ножнах. К тому же внимание хорошенькой женщины – само по себе благо, не так ли? Кедевисс – слишком слаба, сломлена изнутри, как Нимандер; Скол уже видит смерть, идущую в ее тени. Араната – еще дитя с вытаращенными глазенками, и, похоже, такой она останется навсегда. Нет, в группе, подобранной на Острове, лишь Ненанда и Десра могут быть ему полезными.

А он надеялся на лучшее. В конце концов, это выжившие на Плавучем Авалю. Они стояли рядом с самим Андаристом, скрещивали клинки с воинами Тисте Эдур. С демонами. Они ощутили вкус крови, триумфа и горя. Им бы следовало стать закаленными бойцами. Ну, он управлялся и в худших обстоятельствах.

Сейчас он остался один: Араната забрела куда-то и, наверное, уже успела заблудиться, Ненанда, Десра и Кедевисс наконец уснули, Нимандер и Скиньтик ушли в лес – нет сомнений, обсуждают некие «судьбоносные» для них вещи. Скол снова снял цепочку с руки, и кольца встретились с тихим лязгом – каждое медленно вращается в противоположных направлениях в доказательство силы, коей они наделены. Крошечные порталы, привязанные к холодному металлу, появляются и пропадают, чтобы снова открыться.

Изготовление этой штуки почти истощило силы обитателей подземной крепости Тисте Анди, печальной памяти Андары. Это сделало сородичей совершенно беззащитными перед охотниками – летерийцами. Какофония заключенных в кольцах звуков – все, что осталось от его народа. Жалкой семейки неудачников. Он контролирует их. Кажется, Сколу теперь удается срывать цветы удачи, даже если все идет не по плану.

«Да, вот доказательство моей избранности».

Цепочка звенит, кольца качаются вверх и вниз. Тонко воют, словно стали слышны крики тысячи запертых внутри душ.

Скол улыбнулся.

* * *

Путь от «Надраенной Таверны» к Новому дворцу ведет вокруг руин великой цитадели, падение которой ознаменовало конец Паннион Домина. Неосвещенная и окутанная пеленой сумрака груда обломков все еще смердит гарью и смертью. Зазубренные края разрушенного строения были по левую руку Спиннока Дюрава, который вошел на улицу, называемую нынче Шатким Краем. Впереди и чуть справа возвышалась Башня Драконов, и он смог даже на такой высоте различить устремленные на него багровые глаза Силанны. Внимание Элайнтов не радует даже привычных к Силанне Тисте Анди Рейка.

Спиннок хорошо помнил немногие случаи высвобождения драконицы. Пламя над чащами Моттского леса течет потопом, слышны громовые раскаты, за которыми тонут вопли тысяч слепо умирающих тварей. Среди них – возможно – было несколько солдат Багряной Гвардии и дюжина Волонтеров Мотта. Все равно что рубить муравьев топором.

Затем… из самого сердца огненного мальстрима ударило ядовитое колдовство, охватив Силанну мерцающей волной. Громом прокатился по воздуху рев раненого зверя. Драконица извивалась, прокладывая путь спасения; след из крови сопровождал ее до самого Отродья Луны.

Он мог припомнить и гнев Аномандера Рейка – гнев, подобно демону скованный его волей. Аномандер остался неподвижным, он даже заговорил спокойным, почти вялым тоном. Произнеся одно слово.

Ков.

Но какая ярость сверкнула в глазах драконида при звуке этого имени!

Тогда и началась охота. Лишь глупец захотел бы участвовать в ней. Рейк искал самого опасного мага Багряной Гвардии. Тут же Спиннок вспомнил, как стоял в ночи на уступе Отродья, созерцая заполнивший половину северного горизонта магический шторм. Вспышки, подобный грохоту рыцарской конницы гул под окутанным дымами небом. Он гадал тогда, не оказался ли мир на краю разлома, и в глубине души родилась кривая, зловредная мысль. Опять.

Когда две великие силы выходят на поле брани, все легко выходит из-под их контроля. Ков первым моргнул, склонился, покидая поле, обращаясь в бегство? Или то был Сын Тьмы?

Спиннок сомневался, что сможет когда-либо узнать. Такого вопроса Аномандеру не задашь. Тисте Анди потом удалось узнать, что Ков снова вынырнул на поверхность в Даруджистане, устроив новые неприятности. К счастью, его появление оказалось коротким.

Еще одно видение: Силанна устраивает ловушку Джагутскому Тирану на Гадробийских холмах. Новые раны, новое высвобождение магии. Она машет крыльями над истерзанной равниной, пятеро Солтейкенов нарезают круги, словно вороны вокруг орла.

Спиннок подумал, что он единственный недоволен союзом Тисте Анди и Элайнта. Ведь были времена, когда Аномандер Рейк воевал с чистокровными драконами. Когда эти твари отвергли долгую зависимость от К’рула; когда они захотели заполучить всю власть себе. Но мотивы сопротивления Рейка были, как и всегда, таинственны. Появление Силанны – много позже – тоже окутано ореолом загадки.

Нет, Спиннока вовсе не пугает бескровный взор Силанны.

Он достиг арки входа в Новый Дворец, взошел по ступеням. Стражи снаружи нет. Никогда нет. Отворив створку дверей, он вошел внутрь. Впереди коридор с вступающими пилонами (люди сочли бы его неестественно узким). Двенадцать шагов – и другая арка, приводящая в просторный сводчатый зал с полами черного дерева, на нем двадцать восемь сделанных из черненого серебра спиральных терондаев Матери Тьмы. На куполе – зеркальное их отражение.

Такое почитание богини, отвернувшейся от детей, было – на взгляд Спиннока – необычайно, ужасающе неподходящим. О, мудрецы могут спорить, кто от кого отвернулся; но никто не может отрицать ужасные последствия разлада. Было ли это попыткой залечить старую рану? Спиннок считал, что угадать невозможно. Однако Аномандер Рейк лично распорядился сделать терондаи, Невидимые Солнца с дикими вихрями ониксовых лучей.

Если Куральд Галайн имеет сердце, то его манифестацией в здешнем мире должна быть эта палата. Но, проходя по полу к белой словно кость лестнице, он не ощущал никакого присутствия, призрачного дыхания силы.

Поворот – и ему открылось озеро фонарного света. Двое слуг – людей терли алебастровые ступени. При его появлении оба поклонились. – Осторожнее, мокро, – пробормотал один.

– Я удивлен, – ответил Спиннок, проходя мимо них, – что в таком месте вообще нужно мыть полы. Во дворце всего пятнадцать обитателей.

– Это точно, господин, – кивнул слуга.

Тисте Анди помедлил, оглядываясь. – Тогда зачем вы суетитесь? Вряд ли вас послал кастелян.

– Нет, господин, он не посылал. Мы сами как бы… э… скукой томимся.

Пережив миг удивления, Спиннок продолжил подъем. Короткоживущие существа всегда его озадачивали…

Странствие к палатам Сына Тьмы было долгим и одиноким. Гулкие коридоры, запертые и неохраняемые двери. Скромное собрание писцов и разных чинуш кастеляна работало в конторах на нижнем этаже; повара, прачки и гладильщицы, хранители очагов и чистильщики ковров жили и трудились в подвалах. Здесь же, на верхних уровнях, темнота невозбранно владела своим царством.

В длинной комнате, что обращена на Ночные Воды, Спиннок Дюрав нашел повелителя.

Стоявшего лицом к хрустальному окну, занявшему всю стену. Длинные серебряные волосы слабо блестят в тусклом, отраженном свете, который все же пропускает фасетчатый кварц. Драгнипура не видно.

Сделав два шага, Спиннок остановился.

Не оборачиваясь, Аномандер Рейк спросил: – Игра?

– Вы снова победили, мой Лорд. Но почти…

– Врата?

Спиннок сухо улыбнулся: – Когда кажется, что все потеряно… – Кажется, Аномандер кивнул – или его взор, привлеченный чем-то на волнах Ночных Вод, переместился ближе, заставив склониться голову. Рыбацкий челн или гребень какого-нибудь чудища, на миг поднявшийся из вод? Что бы там ни было, повелитель испустил явственный вздох. – Спиннок, старый друг. Хорошо, что ты вернулся.

– Благодарю, Лорд. Я тоже рад увидеть конец блужданиям.

– Блужданиям? Да, воображаю, ты мог воспринять все именно так.

– Вы послали меня на другой континент, Лорд. Раскрытие множества тамошних тайн потребовало… изрядно поблуждать.

– Я долго обдумывал детали твоего рассказа, Спиннок Дюрав. – Рейк все еще не поворачивался. – Остался один вопрос. Мне нужно направиться туда?

Спиннок нахмурился – На Ассейл? Лорд, ситуация там…

– Да, понимаю. – Сын Тьмы наконец не спеша повернулся; казалось, его глаза уподобились кристаллу окна, так ярко они мерцали. – Значит, скоро.

– Лорд, в последний день, в лиге от моря…

– Да?

– Я потерял счет тем, кого убил ради достижения пустынного берега. Лорд, когда я вошел на глубину, достаточную, чтобы скрыться под водой, весь залив был красным. То, что я был все еще жив…

– … вовсе неудивительно, – перебил его слегка улыбнувшийся Рейк. – По мнению твоего повелителя. Увы, я жестоко использую твои умения, друг.

Спиннок невольно склонил голову к плечу. – И после всего мне поручены солдаты из дерева и камня на залитом вином столе? День за днем мои мышцы размягчаются, а стремления угасают.

– Так ты относишься к заслуженному отдыху?

– Некоторые ночи хуже других, мой Лорд.

– Когда я слышу, что ты говоришь о стремлениях, Спиннок, вспоминаю другое место и другое время. Давным – давно мы с тобой…

– И там я, наконец, понял, – безо всякой горечи сказал Спиннок, – свою судьбу.

– Незримый никем. Подвиги без свидетелей. Героические усилия, которые оценит лишь один.

– Оружие нужно использовать, Лорд, или оно заржавеет.

– Слишком часто используемое оружие тупится и покрывается зазубринами.

Услышав это, грузный Анди поклонился: – А тогда, повелитель, оружие следует выбросить и найти новое.

– Не пришло еще время, Спиннок Дюрав.

Спиннок поклонился снова: – Мой Лорд, я полагаю, что в обозримом будущем вам не придется посещать Ассейл. Безумие, что там творится, кажется… замкнувшимся на себя.

Аномандер Рейк еще немного поглядел в лицо воина и кивнул: – Играй, друг. Следи, чтобы король прошел сквозь всё. Пока… – Он снова отвернулся к хрустальному окну.

Ему не нужно подтверждать свое согласие – это Спиннок Дюрав хорошо понимал. Он поклонился в последний раз и вышел, закрыв за собой двери.

Эндест Силан медленно ковылял по коридору. При виде Спиннока старик – кастелян поднял голову: – Ах, наш Лорд внутри?

– Да.

Улыбка старейшего Тисте Анди не показалась Спинноку подарком – столь натянутой и полной стыда, горечи она была. Но если для горечи у Эндеста есть основания – могучий некогда маг стал слабым – то стыдиться ему нечего. Однако… если Спиннок скажет это вслух, старик утешится? Вряд ли. Прозвучит как очередная банальность. Может быть, нужно что-то более… горькое, способное пробудить в нем самоуважение?

– Я должен доложить ему, – сказал от двери Эндест.

– Он будет рад, – выдавил из себя Спиннок.

Снова эта улыбка!.. – Я уверен. – Старик помедлил, быстро поглядев Спинноку в глаза. – У меня великая новость.

– Неужели?

Эндест Силан поднял защелку: – Да. Я нашел нового поставщика трупных угрей.

* * *

– Лорд такой-то, Сын сякой-то. Чепуха все, так? – Мужчина срезал перочинным ножичком последнюю шкурку с фрукта, швырнул ее на мостовую. – Я о том, – продолжал он внушать спутнику, – что он даж не человек, да? Просто еще один жутик, чернокожий демон с глазами мертвеца и все такое.

– Большой человек шкуру с мира сдирает, а? – сказал второй из сидевших за столом, подмигнув третьему (тот еще не произнес ни слова).

– Большой человек много чево могет, ты уж поверь, – пробурчал первый, разрезая фрукт на дольки и отправляя одну в рот на кончике ножа.

В этот миг к ним подошел официант, срезал прогоревший фитиль на лампе и вновь скрылся в полутьме.

Трое сидели на веранде одного из новых ресторанов (хотя «ресторан» – слово, мало подходящее к неровному ряду столиков и разномастных стульев). Кухня казалась всего лишь переделанной телегой; семья хозяина трудилась под парусиновым навесом вокруг гриля, бывшего когда-то конской поилкой.

Три из четырех столиков были заняты. Одни люди – Тисте Анди не любили принимать пищу на виду у всех, а тем более – лениво болтать над дымящимися кувшинами келика, пряного пойла из Бастиона, вошедшего в моду в Черном Коралле.

– Любишь ты болтать, – подколол второй мужчина, хватая кубок. – Но словами окоп не выроешь.

– Это не только ко мне, понял? – буркнул первый. – Я не первый сказал. Всякому ясно: едва Лорд Сын помрет, пропадет, как клятая тьма сгинет и мы вернемся к путевой житухе.

– Никаких гарантий, – сказал полусонным голосом третий.

– Да ясно, ясно. Если ты не видишь ясно, это твоя беда, не наша.

– Ваша?

– Да, точно.

– Значит, решил полоснуть его карманным ножичком по сердцу?

Второй подавился смехом.

– Они, может, долго живут, – пророкотал первый, – но кровь у них текет не хуже, чем у кого.

– Уж не говори, Бач, – ответил, сражаясь с зевком, третий, – если за словами нет твердой задумки.

– Не я тут главный, – признал названный Бачем, – но я среди первых буду, уж поверьте слову.

– Так кто?

– Не могу сказать. Не знаю. Вот так у них дела делаются.

Второй поскреб щетину на подбородке. – Знаешь, – подумал он вслух, – их тут явно не мильон. А из нас половина были солдатами в Домине. И никто же не отнял у нас оружия и доспехов?

– Полные дурни, – кивнул Бач. – За такую наглость придется заплатить, так?

– Когда следующая встреча? – спросил второй.

Третий неловко пошевелился на стуле. – Мы как раз туда собрались. С нами, Харек?

Едва трое встали и вышли, Сирдомин допил остатки келика, выждал еще двенадцать ударов сердца, потом поднялся, закутавшись в плащ, и тайком поправил меч в ножнах.

Замер, обратившись лицом прямо к северу. Закрыв глаза, произнес безмолвную молитву. Затем походкой пьяного направился примерно в ту сторону, в которой скрылись трое мужчин.

Глаза драконицы на высокой башне смотрели на все, их фацеты отражали сцены с каждой улицы, с каждой площади: суета на рынках, женщины и дети, развешивающие белье на крышах, прохожие между зданий. Весь город кишел в этих глазах.

Где-то там, за пределами Ночи, солнце изливало свет, породив знойное утро. Свет обрисовал столбики дыма над походными очагами вдоль разбитой прибрежной дороги. Пилигримы тут и там нарушали покой тракта, топча наметенные ветром змейки чистого золотистого песка, направляясь к Великому Кургану.

Самые бедные тащили блестящие ракушки, собранные вдоль берега и в затонах, полированные камни или слитки сырой меди. Те, что побогаче, несли с собой драгоценности, усаженные каменьями ножны, полоски редких шелков, делантинский лен, золотые и серебряные даруджистанские консулы, вещички, содранные с трупов на полях сражений, пряди волос почтенных родичей и воображаемых героев – короче говоря, все, что наделено какой-то ценностью. На расстоянии дня от Великого Кургана опасности нападения бандитов и воров не было, и пилигримы пели, направляясь в клубах пыли на юг, к тьме.

Они знали: там, под курганом сокровищ, покоятся останки Искупителя.

Навеки защищенные Ночью и ее мрачными, бессонными хранителями.

Занесенная песком змеящаяся дорога вела их в место спасения.

Среди ривийцев на севере Генабакиса есть поговорка: «Тот, кто тревожит змею, лишен страха. Лишенный страха забыл правила жизни».

Силанна слышала их песни и молитвы.

И наблюдала.

Иногда смертные действительно забывают. Иногда смертным приходится…. напоминать.

Глава 3

 
И знал он, что остаться
Задача не из легких
Сродни великой жертве
И клятвам на крови.
Он знал все – и остался
Перед атакой злобы
Под чарами отмщенья
Там, где мечи звенели
И души павших в битве
Всё грезили о доме.
Когда бы дверь открылась
Зазывно приглашая
Он стал бы торговаться
Свое дыханье тратя
Иль сразу отвернулся
Победно улыбаясь
Предвидя боль и муки?
Смотрите, как стоит он
Один, а вы всё те же
Отпетые поэтом
Не стоящие кисти
Рыдающий – отводит
От вас глаза, а ваши
Умы забиты бредом
Вы помните детали
Всех пустяков, измерив
То, что давно прогнило
Не нужно никому.
Он принял вашу ярость
И ваши преступленья
Хотели, не хотели
Но отдали вы всё
Все жертвы и все клятвы…
Стоит он одиноко
Лишь потому, что трусы
Не смеют рядом встать.
 

Вызов Рыбака Кел Тата слушателям, которым он прервал декламацию «Гривы Хаоса»

В то утро, столь ясное и освеженное прилетевшим от озера бризом, случились прибытия. Есть ли у города душа? Наделен ли город глазами? Могли ли его чувства пробудиться от стука шагов? Поглядел ли Даруджистан в то прекрасное утро на тех, что устремили на него взоры? Прибытия, громкие и скромные – одни шаги звучали тише шепота, другие отдавались в костях самой Спящей Богини. Не являются ли эти звуки биением сердца города? Но нет, у городов нет глаз и прочих органов чувств. Отесанный камень и твердая штукатурка, деревянные стропила и карнизы фасадов, обведенные стенами сады и тихие водоемы, в которых булькают фонтаны – все это не внимает надоедливым перемещениям горожан. Город не ведает голода, он не может пробудиться, не может даже пошевелиться в своей могиле.

Так оставьте все подобное круглому коротышке, воссевшему за столик «Гостиницы Феникса» и углубившемуся в завтрак. Вот он замер со ртом, полным яблочного пирога, ибо внезапно подавился. Выпучились глаза, лицо побагровело; струя пережеванного пирога хлынула на стол и в лицо крайне неудачно подошедшей Мизе; та, получив назад приготовленное вчера угощение, молча подняла на кашляющего, пищащего напротив нее человека мутный взор василиска.

Но если потребуются слова, за словами дело не станет.

Человек кашлял, слезы струились из глаз.

Подоспела Сальти с полотенцем и начала бережно стирать пищевую массу с живописной, превратившейся в статую Мизы.

* * *

На узкой покатой улочке, что примыкает к бару «Язва», порыв дикого ветра вознес в воздух залежи мусора. Еще мгновение назад на мостовой не было движения – но сейчас на ней появились визжащие, покрытые пеной лошади – копыта стучали по неровным булыжникам словно железные молоты. Лошади – две, четыре, шесть – а за ними качается огромный экипаж, задевая боками и задом за стены, разбрасывая куски штукатурки, обрывки навесов и осколки стекол. Люди выпрыгивали из несущегося чудища, а оно со скрежетом накренилось, чуть не опрокинувшись, но устояло. Шум стоял такой, будто обвалились ближайшие дома. Тела падали на мостовую, отчаянно увертываясь от колес высотой по голову человеку.

Лошади рванулись и пронесли необычайную карету чуть дальше, вниз по улице, оставляя полосу обломков, битой штукатурки и подобных неприятных на вид вещей. Наконец они остановились – чему немало помогли тормоза, со скрипом опустившиеся на все шесть колес.

Сидевший сверху возчик был брошен вперед, пролетел по воздуху над головами лошадей и приземлился в повозку мусорщика, почти пропав в отбросах праздника. Мусор, вполне очевидно, спас ему жизнь – хотя подошвы сапог торчали из груды совершено неподвижно, как и подобает подошвам потерявшего сознание человека.

По следу экипажа, кроме обычного мусора, валялись и останки людей в различной стадии гниения – некоторые еще в обрывках плоти, другие – всего лишь сухая кожа на костях. Иные мертвецы еще дергались и беспомощно шевелились на мостовой, напоминая оторванные ножки пауков. В стену лавки справа, которую почти развалило случайное касание повозки, впаялась голова, утонувшая так глубоко, что видны были только глаз, скула и часть челюсти. Глаз устрашающе вращался, губы шевелились, как будто пытаясь удержать слова во рту; затем губы сложились в кривую ухмылку.

Фигуры более сохранные – но тоже беспорядочно раскиданные по мостовой – медленно вставали. Два тела, впрочем, оставались неподвижными; судя по положению рук и ног, было ясно – их невезучие владельцы уже никогда не пошевелятся и даже не вздохнут…

Из окна на третьем этаже выглянула старушка, бросила краткий взгляд на картину погрома внизу и торопливо захлопнула деревянные ставни. Из развалин лавки донесся стук, потом заглушенный вопль. Он не повторялся – по крайней мере, в диапазоне слышимости человеческого уха – но на соседней улочке завыла собака.

Дверь кареты со скрежетом отворилась и упала, шумно ударившись о камни.

Стоявшая на четвереньках в пятнадцати шагах позади дольщица Финт повернула разламывающуюся голову в сторону экипажа, увидев, как Мастер Квел вываливается на улицу, подобно ривийской кукле. За ним тянулся шлейф дыма.

Ближе к ней стоял Рекканто Илк. Он шатался, слепо моргая. Потом заметил хорошо освещенную, выцветшую вывеску «Язвы» и поплелся туда.

Финт заставила себя встать, сбила грязь с забрызганных кровавым месивом одежд и поморщилась: колечки доспеха посыпались на мостовую, звеня словно монеты. Вытащила из одной прорехи когтистый палец, еще мгновение взирала на него – затем отбросила и пошла вслед за Рекканто.

У двери к ней присоединилась Полнейшая Терпимость, низенькая и толстенькая женщина; она двигалась по кривой, но это ничуть не уменьшало ее решимости. Обе пухлые ручки ударили по двери пивной.

Гланно Тряп уже вылез из тележки с мусором.

Мастер Квел встал на четвереньки, огляделся. – Это не наша улица.

Нырнув в полутьму «Язвы», Финт постояла, пока не расслышала звук с другого конца – это Рекканто плюхнулся на стул и смел со стойки остатки чьего-то завтрака. Полнейшая Терпимость заняла соседний стул и сгорбилась.

Трое пьяных и залитым жиром завсегдатаев следили за Финт. Каждый удостоился пренебрежительной усмешки.

Язва Младший – сын основателя, открывшего бар в припадке оптимизма (испарившегося примерно через неделю) – вышел из-за стойки точно так же, как это делал папаша, и уставился на Финт.

Оба молчали.

Наконец хозяин нахмурился, повернулся кругом и вернулся на прежнее место.

Появился Мастер Квел, за ним вошел и все еще смердящий отбросами Гланно Тряп.

Четверо дольщиков и Верховный Маг – навигатор Трайгальской Торговой Гильдии заняли один столик. Они не обменялись и взглядом. Не произнесли ни слова.

Язва Младший (когда – то он любил Финт, намного раньше того, как она услышала о Гильдии и оказалась захваченной ее безумными делами) принес пять кружек и первый кувшин эля.

Пять дрожащих рук протянулись к кружкам и крепко схватили их.

Язва помедлил, потом закатил глаза и лично разлил гостям дешевое кислое пойло.

* * *

Крюпп сделал глоток темно-красного вина – консул за бутылку, не меньше – и покатал жидкость во рту, пока многочисленные крошки пирога не отделились от многочисленных щелей между зубами; затем склонился и сплюнул вино на пол. – А… – Он улыбнулся Мизе. – Так намного лучше, да?

– За бутылку заплатишь сейчас, – ответила та. – Я уйду, чтобы не видеть, как обращаются с благородным напитком.

– О, неужели Крюпп так быстро потерял кредит? Неужели всему виной слишком торопливое прерывание поста этим утром?

– Одно оскорбление наслаивалось на другое, пока я не почувствовала, как утопаю в дерьме. – Она оскалилась. – Дерьмо в красном жилете.

– Ах, жестокий удар. Крюпп поражен в самое сердце… и, – добавил он, снова хватая запыленную бутыль, – не имеет иного выбора, кроме как облегчить сказанное угнетение души новым глотком чудного вина.

Миза склонилась над столиком: – Если выплюнешь и этот, Крюпп, я тебе шею сверну.

Толстяк торопливо проглотил и вздохнул: – Крюпп чуть было вновь не подавился. Что за утро! Знамения и сдоба, стенания и вино!

Сверху кто-то спустился, громко стуча башмаками.

– Ах, вот и малазанский спаситель. Колотун, дражайший друг Крюппа и Муриллио – прекрасного принца Разочарования. Пришел ли он в полное здравие? Иди, раздели со мной сок брожения. Миза, сладкая моя, не найдешь кубка для Колотуна?

Ее глаза стали щелками: – Как насчет кубка для тебя, Крюпп?

– Прелестное предложение. – Крюпп вытер грязным рукавом горлышко бутылки и просиял, глядя на женщину.

Она встала и отошла.

Малазанин – целитель уселся с тяжким вздохом, закрыл глаза и ожесточенно потер круглое бледное лицо. Потом оглядел бар. – А где все?

– Твоего прошлоночного компаньона Крюпп отослал с уверениями в полнейшей твоей безопасности. Уже заря, друг. Точнее, утро уже наступило заре на золоченые пятки. Корабли встали у причалов, трещат и качаются сходни, сии непрочные мосты из одного мира в совсем иной. Дороги вдруг изменили направления. По ним ныне странствуют зловещие механизмы, рассеивая за собой куски плоти, словно темные семена судьбы! Из-под капюшонов глаза просвечивают странников, сорокопуты кричат над дымящимся подносом озера, псы ожесточенно чешут за ушами – ах, Миза принесла лучший из своих кубков! Момент! Крюпп вытряхнет паутину, мертвых тараканов и прочие доказательства драгохраненности кубка – вот, давай спокойно сядем и станем умиротворенно созерцать Мизу, наполняющую кубки сияющей славой. Неужели…

– Ради милостей Худа, – оборвал его Колотун, – слишком рано для твоей компании, Крюпп. Дай выпить вино и удалиться, сохранив здравый рассудок. Прошу.

– Но мы, друг Колотун, ожидаем отчета о физическом состоянии Муриллио.

– Будет жить. Но не танцевать. Неделю – другую. – Целитель колебался, хмуро глядя в бокал. Казалось, он удивлен, что вино так быстро кончилось. – Разумеется, если совладает с испугом. Утонувший в слабости разум может замедлить выздоровление тела. Фактически прекратить.

– Не смейся над крошечным, но драгоценным разумом Муриллио, друг. Эта проблема найдет должное решение под мудрым руководством Крюппа. Коль остался у постели?

Колотун кивнул и встал. – Иду домой. – Потом покосился на Крюппа: – При удаче Опоннов, может, даже дойду.

– Нечестивые замыслы процветают преимущественно в шумливом хаосе ночи, дражайший целитель. Крюпп доверительно заверяет тебя, что возвращение в необычное обиталище пойдет на редкость мирно и скучно.

Колотун хмыкнул. – И как ты обеспечишь это?

– Ну как же?! При помощи достойного эскорта. – Крюпп вылил себе остатки вина и улыбнулся малазанину: – Видишь ту дверь и необъятную Ирильту перед ней? Трусливые наемники, подрядившиеся причинить тебе печальную смерть, останутся с носом. Крюпп не пожалеет изрядных средств, чтобы гарантировать твою жизнь!

Целитель не отводил взгляда. – Крюпп, ты знаешь, кто предложил контракт?

– Громкие разоблачения неминуемы, уверяет Крюпп.

Новое хмыканье; Колотун развернулся и пошел к двери. «Эскорт» стоял, скрестив мускулистые руки на груди, и улыбался ему.

Крюпп проследил за их уходом. Ну разве не подходящая пара?

Миза шлепнулась на нагретый Колотуном стул. – Контракт Гильдии, – шепнула она. – А может, просто имперские подчищают? Ведь посольство уже здесь, разместилось. Может, кто-то поймал слушок о малазанских дезертирах, владеющих треклятым баром. Разве за дезертирство не положена смертная казнь?

– Слишком велик риск, милая Миза, – сказал Крюпп, вытягивая шелковый платок и вытирая лоб. – Увы, но Малазанская империя полагается на своих ассасинов, и двое присутствуют в упомянутом посольстве. Однако, по всем раскладам, попытку убийства прошлой ночью предприняла «рука» из Гильдии Крафара. – Он воздел пухлый палец. – Загадка. Кто же ищет смерти беззащитных дезертиров – малазан? Но загадка долго не продержится, уверяю тебя! О нет! Крюпп откроет все, что следует открыть!

– Чудесно, – ответила Миза. – Хорошо бы ты открыл местонахождение консула, который причитается за бутылку.

Крюпп со вздохом потянулся к кошельку у пояса, сунул пальцы под кожаную крышку. Брови взлетели в неожиданном ужасе: – Милая Миза! Вот так открытие…

* * *

Скорч воспаленными глазами уставился на забитую народом набережную. – Это утренние рыбаки, – сказал он, – выходят в плавание. Какой смысл тут ошиваться, Лефф?