Текст книги "Дань псам (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Смерть охотится за ним, сказали торговцы. Сейчас она ждет за кругом кизячных костров… но когда Баратол выедет, длинноногий жнец пустится за ним, напевая песенку неутолимого голода, неостановимого голода, способного лишь пожирать все на пути своем.

«Когда томление охватит тебя, друг, не попади в ее ловушку, ибо томление – гибельная наживка. Ты окажешься в клети, тебя потащат сквозь все отмеренное тебе время, Баратол Мекхар, и все схваченное тобой будет вырвано из пальцев. Все, что ты будешь видеть, промелькнет размытыми пятнами. Все, что ты вкусишь, станет малыми каплями, высыхающими на языке. Желание приведет тебя в костистые руки ловца, и останется лишь бросить последний краткий взгляд назад, на жизнь – миг ясности, редкостно горький дар некоего неведомого бога – и ты поймешь в один миг, сколько всего потерял, сколько всего упустил, скольким мог бы обладать.

Теперь скачи, друг. И берегись ловушек разума своего».

Слишком поздно. Два слова преследуют его и, наверное, будут преследовать вечно.

Злобное заклинание заполнило разум, когда он смотрел вниз, на лицо тонущего Чаура. «Слишком поздно!»

Но он плюнул в пасть злобной радости слов. Да, в тот раз он смог. Он сказал «нет» и выиграл. Нет цены подобной победе.

Достаточно, чтобы человек продержался еще немного. Достаточно, чтобы он смог встретить взгляд женщины и не вздрогнуть от увиденного в ее глазах…

Они шли сквозь толпу, и лица мелькали в переплетениях дрожащего света. Разухабистые песни на местном языке, кувшины и фляжки, даримые с пьяной щедростью. Громкие приветствия, кучки бродяг на углах, руки, шарящие под рваными одеждами. Запах секса повсюду. Баратол остановился и повернул голову. Сциллара усмехалась. – Ты завел нас в самые необычные места, Баратол. Что, улица позвала?

Чаур стоял около ближайшей парочки, разинув рот и бессознательно качая головой в характерном ритме.

– Боги, – прошептал Баратол. – Я и внимания не обратил.

– Как скажешь. Ясно, ты был на корабле слишком долго и совсем один, готова поклясться. Или Злоба решила…

– Нет, – сказал он сурово. – Злоба ничего такого не решала.

– Что же, тогда город позвал тебя восторгами плоти! Точнее, вот эта улица…

– Прекрати, прошу.

– Ты не подумал, что и мне здесь неуютно?

Баратол поморщился, кивнул на Чаура: – Его тоже беспокоит…

– Нет! Он восторгается. Почему бы нет?

– Сциллара, тело у него мужское, но разум детский…

Улыбка Сциллары увяла. Она задумчиво кивнула: – Знаю. Неловкий.

– Лучше нам уйти.

– Правильно. Найдем где-нибудь ужин – а потом будем строить планы. Но, полагаю, вопрос еще не снят – он ведь учуял запах всего этого.

Подойдя к Чауру с двух сторон, они развернули его и повели в сторону. Сначала дурачок сопротивлялся, но затем ускорил шаг, присоединив к ближайшему хору громкое мычание, вполне соответствующее по настрою более связному пению горожан.

– Ну, разве мы не заблудились? – сказала Сциллара. – Нужно найти для себя цель… всей жизни. Да, давай обсудим наш главный порок. Никогда не думаем, что будет завтра или через день. Что делать с остатком жизни, вот ценный вопрос.

Он застонал.

– Серьезно. Если бы ты хотел получить что-то одно, тогда что именно?

«Второй шанс». – Бессмысленный вопрос, Сциллара. Я открою кузницу, буду работать день и ночь. Начну честную жизнь.

– Вот с чего надо начать. Список необходимых дел. Оборудование, расположение, взносы Гильдии и так далее.

Он видел, что она старается. Усердно пытается сдержать свои чувства сейчас, и в следующий миг, и в последующий… сколько сможет.

– Я не приму платы, Сциллара, но приму от тебя дар. И дам свой в ответ.

– Отлично. Я готова принять твою помощь и всё такое.

– И хорошо. Смотри: там дворик со столами, я вижу толпу народа. Все едят и пьют. Можем постоять у столика, подождать, пока не уползет какой-нибудь бедняга. Думаю, недолго.

* * *

Дымка отвела босую ногу от паха Хватки и не спеша выпрямилась на стуле. – Осторожно, – пробормотала она, – погляди на троицу, что стоит вон там.

Хватка скривилась: – Ты всегда будешь позорить меня на людях, Дым?

– Не глупи. Ты просто-таки сияешь…

– От смущения. И погляди на Дергуна – у него лицо что панцирь у печеного краба.

– Всегда так.

– Мне все равно, – сказал Дергунчик и облизнулся. – Мне все равно, чем вы заняты на людях и в любимой своей комнате, той, в которой тонкие стены и скрипящий пол и щель в двери…

– Двери, к которой ты прямо прикипел, – фыркнула Хватка, только теперь повернувшаяся, чтобы разглядеть новых посетителей. Она вздрогнула и пригнулась над столом. – Боги подлые. Нет, этот медведь выглядит знакомо.

– Я пытаюсь починить. Работаю аж все время…

– Ты больше работаешь глазом, прижимаясь к щели, – сказала Дымка. – Думаешь, мы не знаем, когда ты там потеешь и кряхтишь как…

– Тихо! – зашипела Хватка. – Вы не слышали? Я сказала…

– Да, он похож на Калама Мекхара, – сказал Дергунчик, тыкая ножом в остов курицы посредине тарелки. – Но он ведь же не Калам? Слишком высокий, слишком большой, слишком дружелюбный с виду. – Он нахмурился и подкрутил ус. – Кто нам подсказал сегодня ужинать здесь?

– Тот бард, – ответила Хватка.

– Наш бард?

– Да, на остаток недели.

– Он рекомендовал?

– Сказал, мы могли бы поужинать здесь ночью, вот и все. Это рекомендация? Может, да, может, нет. Он странный тип. Еще сказал, здесь не закроют до утра.

– Цыпленок слишком тощий. Не знаю, как они ощипывали проклятого, но я до сих пор перья жую.

– Надеюсь, ты не притронулся к ножкам. Они их даже не мыли.

– Конечно, мыли! – возмутился Дергунчик. – Это был соус…

– Соус бывает красным. А на его ногах что-то бурое. Если хочешь, чтоб тебя стошнило, Хватка – погляди, как ест Дергун.

– Ножки были самым вкусным, – заявил фалариец.

– Ясно, он с Семиградья, – заметила Хватка. – Как и остальные.

– Толстуха любит ржавый лист.

– Если она толстая, Дергун, то я тоже.

Дергунчик отвел глаза.

Хватка ударила его кулаком в висок.

– Ох, за что?!

– Я ношу доспехи и толстый ватник, забыл?

– Ну, а она нет. Правильно?

– Она прекрасна, – заявила Дымка. – Готова поспорить, она редко когда стыдится.

Хватка послала сладкую улыбочку: – Почему бы не подойти, не проверить?

– О, ревнивая.

Дергунчик вдруг заерзал на стуле: – Если у тебя ноги очень длинные, Дым – достань обоих сразу! Я бы мог…

В стол перед отставным сержантом вонзились два ножа. Он выпучил глаза, кустистые брови высоко взлетели. – Просто идея. Не надо так заноситься. Обеим.

– Возможно, он все же другой Калам, – сказала Хватка. – Коготь.

Дергунчик подавился, закашлялся и замахал руками. Когда перевел дыхание, то лег грудью на стол, чуть не упав. Пожевал усы, пострелял глазами на Дымку и Хватку. – Слушайте, если он тот, надо его убрать.

– Почему?

– Может, он охотится на нас, Хва. Может, прислан покончить со Сжигателями Мостов раз и навсегда.

– Почему бы им заботиться? – спросила Хватка.

– А может, нас бард сдал. Как думаете?

Дымка вздохнула, встала: – Как насчет чтобы пойти и спросить?

– Тебе титьку хочется потрогать, – снова улыбнулась Хватка. – Так иди, Дымка. Иди. Увидишь – она тебе подарит сногсшибательный поцелуй.

Дымка дернула плечом и направилась туда, где трое гостей только что заняли столик.

Дергунчик снова поперхнулся, ухватил Хватку за рукав и прохрипел: – Она идет прям к ним!

Хватка облизала губы. – Я даже не думала…

– Она почти там – они видят – не оглядывайся!

* * *

Баратол увидел малазанку, пробирающуюся к ним. Ни цветом кожи, ни чертами лица, ни одеждой она не отличалась от любой женщины из даруджей или обитателей Генабариса; однако он сразу понял. Малазанка, и даже из ветеранов. Треклятая морская пехота.

Сциллара заметила, куда он смотрит, и изогнулась на стуле. – Отличный вкус, Баратол. Кажется, и ей ты…

– Тихо, – шепнул Баратол.

Изящная женщина подошла, спокойные карие глаза уставились на Баратола. Она сказала на малазанском: – Я знала Калама.

Он фыркнул:– Да, он был популярным человеком.

– Кузен?

Он пожал плечами. – Может быть. А вы из посольства?

– Нет. А вы?

Глаза Баратола сузились. Он покачал головой: – Приехали сегодня. Я никогда напрямую не служил вашей империи.

Она вроде бы раздумывала над сказанным. Потом кивнула: – Мы в отставке. Никому не причиняем неприятностей.

– Воистину в отставке.

– У нас бар. «К’рул», в районе Имений, около Суетных ворот.

– И как, процветает?

– Трудно было начать, но мы уже развернулись. Вроде.

– И хорошо.

– Идемте, я плачу за первый круг.

– И мы могли бы.

Женщина глянула на Сциллару и подмигнула. Отвернулась, пошла назад к своему столику.

– И что произошло? – спросила Сциллара.

Баратол улыбнулся: – Ты про подмигивание или про остальное.

– Подмигивание я поняла, спасибо… Остальное.

– Готов спорить, они дезертиры. Боялись, что мы могли быть имперцами. Может, Когтями, доставившими послание от Императрицы – обычное послание дезертирам. Они знали Калама Мекхара, моего родственника, который был сначала Когтем, а потом Сжигателем Мостов.

– Сжигателем. Я слышала о них. Самая страшная изо всех военных сил. Начали в Семи Городах и потом ушли с Даджеком.

– Точно.

– Так они думали, ты приехал их убить.

– Да.

– И одна решилась подойти и поговорить. Это кажется либо невероятно смелым, либо полностью глупым.

– Первое, – сказал Баратол. – Чего еще ожидать от Сжигателей, дезертиры они или нет.

Сциллара повернулась, начав весьма откровенно разглядывать двух женщин и рыжего бородача, что сидели за столиком на той стороне пятачка. И не вздрогнула, когда взгляды всех троих обратились на нее.

Озадаченный Баратол ждал, пока Сциллара не отвернулась – медленно – и не схватила кувшин с вином. – Говоря о смелых…

– О, не надо коровьей жвачки!

– Понимаю.

– Как и они теперь.

– Да. Что, присядем к ним?

Сциллара неожиданно ухмыльнулась: – Вот что. Давай пошлем им кувшин и поглядим, станут ли они пить.

– О боги! В хитрые игры играешь, женщина.

– Ха, это всего лишь флирт.

– С кем?

Улыбка ее стала еще шире. Сциллара подозвала служанку.

* * *

– Ну что? – спросил Дергунчик.

– Похоже, они хотят пить, – ответила Хватка.

– Меня вот тот тихоня беспокоит. Взгляд стеклянный, как у самого опасного убийцы.

– Дергун, он же дурачок, – сказала Дымка.

– Самые опасные убийцы – из них.

– Да неужели. Он недоумок с мозгами ребенка – смотри, как озирается и пялится на всё. Смотри, какая глупая улыбка.

– Может, Дымка, это игра. Скажи ей, Хва – это игра. Вот твой Коготь, прям здесь, и он начнет нас убивать с меня, я ведь во всем неудачник. У меня кожа уже похолодела. Готовлюсь стать трупом. Быть трупом совсем невесело. Помогите!

– Это объяснило бы его ногти, – сказала Дымка.

Дергунчик нахмурился.

Служанка подошла от дальнего столика, держа в руках большой кувшин. – Вино, – сказала она. – С приветствиями вон от той компании.

Хватка фыркнула: – О, хитро. Хотят поглядеть, будем ли мы пить. Дымка, давай вернем им шутку. Закажи бутыль белого абрикосового нектара. Вроде как угощение на угощение.

Дымка закатила глаза. – Это недешево обойдется, – сказала она и встала.

– Я вот не пью из того, чего сам не заказывал, – сказал Дергунчик. – Надо бы привести Синего Жемчуга, он бы все вынюхал. Или Колотуна. У них такие есть яды, что без запаху и вкусу, одна капля тебя прикончит, не успеешь ног замочить. Ну, все что нам нужно, так это глаз с них не спускать!

– О чем ты, во имя Худа?

– Ты все слышала, Хва…

– Налей мне вина. Поглядим, хороший ли у них вкус.

– Я до кувшина не коснусь, мож, на нем порошок или…

– Разве что грязь с рук той бабешки. Она же касалась, но не умерла.

– По мне, уже выглядит нездоровой.

– Ты тоже казался бы больным с такими-то кистами на лице и шее!

– От некоторых ядов даруджей бывают узловатые нарывы…

– Боги подлые! Дергун! – Хватка протянула руки и взяла кувшин. Наполнила кубок. Выпила глоток янтарной жидкости. – Ну… вполне неплохо. Рада заметить, в наших погребах есть и получше.

Дергунчик следил за ней выпучив глаза.

Вернувшаяся Дымка плюхнулась на стул. – Готово. Как вино, Хва?

– Сойдет. Хочешь?

– Все эти хождения туда-сюда вызывают жестокую жажду. Наливай, дорогая.

– Вы обеи самоубийцы, – простонал Дергунчик.

– Но у нас зато кожа не холодеет.

– Бывают яды, – сказала Хватка, – убивающие не того, кто их примет, а соседа.

Отставной сержант сжался. – Проклятье! Я слышал… ты меня убиваешь!

– Спокойно, – вмешалась Дымка. – Она дразнится, Дергунчик. Честно. Правда, Хватка?

– Ну…

– Скажи ему, Хва, если не хочешь ощутить нож у горла.

– Да. Хохма. Шутка. Дразнилка и ничего больше. Да ты от природы холодный. Иммунитет от смерти.

– За идиота меня держишь, Хватка? Обеи вы!

Ни одна из женщин не спешила возражать. Фалариец зарычал, выхватил кувшин у Дымки, вызывающе поднес ко рту и прикончил все содержимое; его огромное адамово яблоко колыхалось с каждым глотком, а потом застыло – он пытался проглотить пробку.

– Бесстрашный идиот, – покачала головой Дымка.

Дергунчик пососал кончики усов, грохнул пустым кувшином о стол и рыгнул. Все трое стали смотреть, как служанка подносит абрикосовый нектар на дальний столик. Бабешка что-то объясняла, потом закивала бугристой головой. Приятно-округлая женщина и Мекхар налили по приличной порции ликера, в вызывающем тосте подняли кубки в сторону малазан и выпили.

– Поглядите на это, – улыбнулась Дымка. – Чудесный оттенок зеленого.

Женщина вдруг вскочила и пошла к ним.

Дергунчик положил руку на рукоять короткого меча.

Женщина, мрачно нахмурив лоб, сказала по-малазански с акцентом Семиградья: – Вы что, убить нас пытались? Ужасная гадость!

– Потом лучше идет, – невинно заморгала Дымка.

– Да? И когда «потом»?

– Ну, бальзамировщики его очень любят.

Женщина фыркнула. – Проклятые мезлы. Война еще идет, знаете? – Она отвернулась и пошла к своему столику, чуть пошатываясь.

Оказалось, что служанка поджидала в коридоре: она подскочила к столику всего через мгновение после того, как женщина и Семи Городов уселась. Новый разговор. Новое кивание головой. Служанка удалилась.

Вынесенная ей бутыль была отлита из замечательного многоцветного стекла и имела форму громадного насекомого. – Это для вас! – бросила служанка. – И больше подыгрывать не буду, как не подначивайте! Думаете, не сложу три и три? Две бабы и мужик здесь, два мужика и баба там. Вы мне отвратительны! Вот скажу хозяину и увидите, избавиться от таких вот гостей нам только на пользу! – Поворот, нос кверху – и она величаво удалилась в недра ресторана, где сидели распорядители в полутьме, подобающей их роду.

Малазане долго молчали, не отводя глаз от уродливой бутылки.

Потом Хватка облизала сухие губы. – Самка или самец?

– Самка, – слабым хриплым голоском проговорил – или скорее прочревовещал – Дергунчик. – Похоже, будет… сладкое.

Откашлявшись, Дымка завершила: – Ну, похоже, они выиграли войну.

Хватка глянула на нее. – И устроили побоище.

Дергунчик простонал: – Нам придется выпить, так?

Женщины кивнули.

– Ну… Как-то я набросился на цельный взвод Багряной Гвардии…

– Ты упал с дерева…

– … и вышел живым. А еще устоял под атакой дикого кабана…

– Он не был диким, Дергун. Это был любимчик Ходунка. Ты так хрюкнул, что он принял тебя за самку…

– …только в самый последний миг отскочив…

– … и прижал к стенке.

– … так что если у кого тут есть нерв, чтобы начать, то у меня. – Сказав так, он потянулся за бутылкой «Молока Кворла». Помедлил, изучая клеймо на пробке. – Зеленые Моранты. Дешевая марка. А задаются-то!

Обычная доза составляет наперсток. Продается зелье исключительно женщинам, желающим забеременеть. Может, помогает, а может и нет. Может, шок заставляет женщин беременеть. Все лучше чем пробовать второй наперсток.

Хватка вытащила белесый платочек и помахала над головой. Надо будет сдать им комнаты на неделю, решила она. «Нас, малазан, только что выпороли. Боги, наконец-то мы встретили достойных соперников.

Почти стоит глотка «Молока Кворла»».

Дергунчик хватил сразу полным ртом и опустил бутыль. Быстро проглотил. Задергался и сполз со стула, словно «человек без костей». Голова смачно треснулась о мостовую.

«Почти стоит». Она со вздохом протянула руку. Сказала Дымке: – Хорошо, что ты у меня среднего рода.

– То есть стерильная?

– Я бы не надеялась. Позаботься, чтобы они наняли нам повозку. Только потом пей.

– Ясно. Увидимся утром, дорогая.

– Да.

* * *

Карга кружила у заколдованного помоста, то одним, то другим глазом всматриваясь в странное существо. Сила Верховного Алхимика была сладкой и одурманивающей, как пыльца мака д'байанг, но от демона исходила совсем иная сила – нечистая, чуждая, но, понимала мать Великих Воронов, не совсем уж чуждая для нее и ее сородичей.

– Ты смел, – сказала она Баруку (тот стоял лицом к помосту, сложив руки на груди). – Размах твоей силы и воли весьма впечатляет.

– Спасибо, – ответил алхимик и прищурился, глядя на вызванного и плененного им демона. – Наша беседа была очень… просветляющей. Разумеется, то, что мы видим здесь – не истинное физическое проявление. Душа, думаю я. Оторванная от телесного вместилища.

– Глаза нефритовые, – заметила Карга, открыв клюв в беззвучном смехе. Помедлила и спросила: – И что оно сказало тебе?

Барук улыбнулся.

На каминной полке Чилбес презрительно взвизгивал и делал короткими лапами неприличные жесты.

– Нужно бы прибить тварь к стене, – прошипела Карга. – Или хотя бы отослать назад в трубу, подальше от глаз моих.

Барук продолжал, словно не заметив жалоб Карги: – Его плоть воистину очень далеко. Мне удалось увидеть ее. Это человек, насколько можно судить. Само по себе необычайно. Мне удалось пленить душу лишь по причине ее возвышенно-медитативного состояния, предполагающего полнейшую отрешенность.

Сомневаюсь, что настоящее тело вдыхало воздух чаще десяти раз за звон. Карга, это на редкость духовное существо.

Великий Ворон снова обратила внимание на выходца. Поглядела в нефритовые глаза, на тело – круговорот каких-то растрепанных нитей, что пульсируют словно медленное сердце. – Значит, ты понял.

– Да. Демон происходит из королевства Падшего. С его родины.

– Медитирует, говоришь. Ищет своего бога?

– Вполне возможно, – пробормотал Барук. – Находит, касается… и отшатывается.

– От боли, от огненных языков страдания.

– Скоро я отошлю его назад.

Карга раскрыла крылья и постучала клювом по плитам пола. Склонила голову набок, поглядев на Верховного Алхимика одним глазом. – Это не просто любопытство.

Барук моргнул и отвернулся. – Не так давно у меня был гость.

– Взаправду?

Алхимик на миг замер, покачал головой. – Не совсем.

– Он сел в кресло?

– Думаю, это было бы малость нелепым.

Карга засмеялась. – Темный Трон.

– Прошу, не притворяйся удивленной, – сказал Барук. – Твой господин отлично осведомлен о таких вещах. Скажи, где остальные?

– Остальные?

– Боги и богини. Те, что дергаются при каждом чихе Увечного. Они так жаждут войны – но чтобы сражался кто-то другой. Но твоего Лорда не обвинишь в подобном. Не знаю, что Темный Трон предложил Аномандеру Рейку, но лучше предостереги хозяина, Карга. В Тенях ничто не таково, каким кажется. Ничто.

Великий Корон кашлянула и ответила: – Верно, как верно. «Да, теперь твоя пора смотреть на меня с растущим недоверием». Ох, Барук, люди встают и поднимают камни, один за другим, только для того чтобы уронить их на землю, один за другим. Разве это не вечный путь? Они роют ямы, только чтобы потом засыпать их. Что касается нас, Великих Воронов… ну, мы строим гнезда, только чтобы в следующий сезон разломать их. Все потому, что так требует какая-то сумасшедшая ящерица в наших мозгах. Погляди на демона, что на помосте. Ему ничего не стоит быть духовным, ведь именно плоть постоянно требует внимания. Так пошли его назад, пусть начнет сращивать все обрезанные сухожилия – а приятели будут следить за ним издалека, удивляться и желать себе подобной неотмирности – ибо все они дураки. Ты побудил его молиться еще горячее, Барук? Думаю, да. Но это бесполезно, говорю тебе – и кто способен разобраться в этом лучше меня? Подумай еще вот над чем: мой господин не слеп. Никогда не был слепым. Он стоит под нависающим камнем, да, и он заметит, когда тот начнет падать. Так что, старый друг, позаботься, чтобы оказаться на достаточном отдалении.

– И как мне удастся? – воскликнул алхимик.

– Отошли духа домой, – повторила Карга. – Следи за угрозой, что уже крадется в ночи, что совсем скоро ухватится за нити самых высоких твоих чар – чтобы объявить о своем появлении, чтобы выразить свое… отчаяние. – Карга поскакала к ближайшему узкому окну. – Лично я должна уходить немедленно. Да, махать крыльями что есть мочи.

– Момент. Ты томилась здесь, Карга, потому что искала что-то. Похоже, удалось найти?

– Точно, – снова кашлянула она.

– И?

– Всего лишь подтверждение, утешение для разума хозяина.

– Подтверждение? Значит, Темный Трон не соврал.

У окна она кашлянула в третий раз – не потому что тройки предпочтительнее пар, ибо Карга, разумеется, не склонна к суеверности – но если кашлянуть два раза, третий звук раздастся где-то еще, и не будет ли это к худу? «Чур нас, ох, чур нас!» – Прощай, Барук.

Едва алхимик закрыл окно за вымазанной дегтем клушей, Чилбес поднял голову и заорал: – Она идет! Идет!

– Да. – Барук вздохнул.

– Убийственная женщина!

– Не в этот раз, малыш. Лети к Дерудан, да побыстрее. Передай от меня так: та, что охотилась за нами, вернулась. Чтобы обсудить… многое. Потом, Чилбес, пригласи Дерудан навестить меня как можно быстрее. Уверен, она отлично поймет необходимость.

Чилбес спорхнул (ну, скорее шлепнулся) на пол около камина и залез в трубу, разбросав угли.

Барук хмуро поглядел на призванного им демона; одним жестом освободил его дух, проследив, как круговорот энергии угасает и пропадает. «Иди домой, гость. С моим благословением».

Потом он застыл, созерцая стену, через которую та явится.

Стоял, ожидая Воркану.

Больше не страшась ее.

Нет, ужас вызывали причины ее возвращения. Что до самой Хозяйки Ассасинов, у него припасены суровые слова, так ее и эдак!

«Ты убила всех других, женщина. Всех, кроме меня и Дерудан. Да, остались только трое. Только трое.

Чтобы остановить возвращение Тирана. Если сумеем.

Ох, Воркана, этой ночью ты повалила слишком много камней».

Не попросить ли о помощи Аномандера Рейка? Боги подлые, именно это ему почти открыто предложили, если он правильно понимает Каргу – а он уверен, что понимает, хотя бы в этом вопросе. Если он решится принять такую помощь, следует ли рассказать Дерудан и Воркане? Но как он сможет умолчать?

Он был уверен: это им не понравится. Особенно Воркане. Их хрупкий союз (увы, он неизбежно окажется хрупким) может умереть в момент рождения.

«Ох, Барук, будь откровенным, будь честным с ними. Спроси их. Просто спроси».

Но как только он увидел, как стена пошла пятнами, словно бы тая, как из нее медленно и осторожно шагнула фигура, понял: не сможет. Не должен.

«Осталось трое. Недостаточно, чтобы остановить возвращающегося Тирана. Даже с помощью Рейка.

Что означает: один из нас может решить, что выгоднее предать. Заручиться его доверием. Он возвращается. Так ублажим его. Поторгуемся, чтобы остаться в живых – так будет точнее.

Кто-то из нас может предать остальных. Возможно, Дерудан. Возможно, вот эта.

Боги, может, я сам?!»

* * *

Он встал в тридцати шагах. Глаза пристально взирали из-под капюшона на плохо освещенные ступени «Гостиницы Феникса». На старые ступени, на потрепанную вывеску, до сих пор косо висящую над входом. Он выждал сто ударов сердца, наблюдая, как люди входят и выходят – ни одного знакомого, словно за время отсутствия все старые приятели пропали, растворились, и только чужаки сидят там, где когда-то сидел он сам. Хватаются за кружки, которые держал он. Улыбаются спешащим служанкам, бросают фамильярные приветствия.

Резак вообразил, как входит внутрь, вообразил негодование на своем лице при виде доброго десятка захватчиков, оккупантов памяти – каждый толпится вокруг него, пытается вытолкнуть наружу. Туда, в новую жизнь, проходящую вовсе не в «Фениксе» и даже не в Даруджистане.

Вернуться невозможно. Он сознавал это все время, хотя бы чисто интеллектуально; но лишь теперь, стоя здесь, он удостоился полного понимания – и был сокрушен тяжестью эмоций. Разве не верно, что человек в его голове тоже совсем не тот, кем был несколько лет назад? Можно ли думать иначе, пройдя через все, что он прошел, что увидел, что перечувствовал?

Сердце колотилось в груди. Каждый гулкий удар, понял он вдруг, затихает и больше не возвращается. Даже постоянство сердцебиения – иллюзия, фокус подобия. Утешайся тем, что машина сердца неизменна, что каждое сокращение, каждое завихрение идентично, что человек может скакать назад и вперед в уме своем и все, что он помнит, не меняется. Фиксировано… как сама уверенность.

Грубые камни сырых стен. Оттенок желтого света, сочащегося сквозь неровные стекла. Даже шум голосов, крики, стук оловянных и глиняных сосудов, смех из открытых дверей. Все казалось Резаку горьким как желчь.

Остался ли там кто-то, кого он сможет узнать? Лица стали чуть старше, плечи чуточку осунулись, глаза окружены морщинистыми картами увядания. Загорятся ли они, когда заметят его? Узнают ли вообще? Но, даже если они будут хлопать друг друга по плечам и спинам, не увидит ли он в их глазах оценивающее выражение, не станут ли голоса слишком вежливыми… не начнет ли с каждым мгновением натянутой встречи увеличиваться расстояние между прежними знакомцами?

Едва различимый стук башмаков в двух шагах сзади. Он развернулся, низко приседая; кинжалы уже блестели в руках. Левый клинок смотрит вниз, рука приподнимается в защитную позицию… правая летит вперед, блокируя…

… чужак отпрянул, удивленно вздохнув. Нож – тьялак выскочил из-под плаща, столкнувшись с его кинжалом…

Резак повернул руку, парируя выпад, глубоко оцарапав скрытую перчаткой ладонь нападавшего, и одновременно присел еще ниже, проводя кинжалом в левой руке по голени чуть ниже коленной чашечки.

Пытаясь избежать такой атаки, чужак должен был упасть прямо в объятия Резака, поэтому он поспешил скользнуть влево, нанося удары обоими кинжалами в бедро и бок незнакомца. Как ни странно, тяжелый тьялак отражал каждый выпад – а в другой руке незнакомца появился второй кривой нож, подставленный так, чтобы отразить возможное нападение сзади. Резаку пришлось резко изогнуться, чтобы не налететь на этот нож; качаясь на одной ноге, он метнул левый кинжал прямо в скрытое тенями лицо противника…

Полетели искры: чужак – невероятно! – успел отбить клинок.

Уже вытащивший новый нож Резак изобразил, что готов к нападению – но вместо этого отскочил и встал в оборонительную позицию. Незнакомец ринулся в атаку, выписывая тяжелыми ножами затейливый узор.

«Эти клинки… Это же…»

– Погоди! – закричал Резак. – Погоди! Раллик? Раллик!

Тьялаки опустились. Кровь капала из пореза на левой ладони. Из-под капюшона блестели темные глаза.

– Раллик… это я. Рез… Крокус! Крокус Свежачок!

– Я подумал было, – пророкотал Раллик, – но тут же изменил мнение. Но теперь это явно ты. Старше – боги, я действительно давно не был дома.

– Я порезал тебе руку… жаль…

– А мне жаль еще сильнее. Крокус, так ты теперь в Гильдии? Кто тебя учил? Точно не Себа Крафар. Я вообще стиля не узнаю…

– Что? Нет, я не в Гильдии. Все не так, Раллик. Я был… погоди, ты сказал, что был не здесь? Уезжал из Даруджистана? Куда? Долго? Не с той ли ночи у имения Коля? Но…

– Да, – оборвал его Раллик, – ты прав.

– Боги родные, как же хорошо тебя увидеть, Раллик Ном. То есть знай я, что это ты, сразу… не нужно подкрадываться к людям вот так. Я мог бы тебя убить!

Ассасин стоял и смотрел на него.

Внезапно задрожав, Резак спрятал ножи и начал озираться, отыскивая брошенный. – Два этих свинореза – кто еще мог бы работать ими? Нужно было сообразить, едва увидел первый… Мне так жаль, Раллик. Инстинкты взяли верх. Они просто… сработали.

– Значит, мои советы тебе не нужны.

Эти мрачные, сердитые слова прозвучали годы назад, и Резаку не потребовалось спрашивать: «Какие советы?» Он помнил все слишком хорошо. – Лучше бы я прислушивался, – сказал он, на время прекратив искать кинжал. – Правда, Раллик. Я ушел с малазанами, понимаешь? Апсалар, Скрипач, Калам, четверо нас – мы уплыли на Семиградье. И там все… изменилось.

– Когда ты вернулся, Крокус?

– Сегодня ночью. – Он уныло поглядел в сторону входа «Гостиницы Феникса». – Я так и не вошел внутрь. Ну… все изменилось – да, эти слова прямо гонятся за мной. Думаю, надо было ожидать именно… Где, ради Худа, может быть проклятый кинжал?

Раллик прислонился к стене. – Тот, что ты нацелил мне в горло?

– Я… мне…

– Да-да, тебе жаль. Ну, на земле ты его не найдешь. Попробуй в моем левом плече.

* * *

– Ох, кровяная гуща! Даружистан и сто тысяч его сердец, каждое из коих стучит единственно ради одного благополучного и весьма доброжелательного обитателя «Гостиницы Феникса», сидящего здесь, за самым большим из столов – хотя, конечно же, Миза могла бы уделить внимание подкосившейся ножке – нет, не моей, хотя это было бы поистине чудно и далековыходяще за пределы обычного сервиса вышеупомянутого заведения… и… о чем это говорил Крюпп? О да, с явного упадка духа падкой до утех компании начинается сия ночь! Скажите прозорливому Крюппу, названные друзья, почему сияние лиц омрачено отведением глаз? Разве Крюпп не обещал благоизобилие? Бремяизбавление? Паникоотвращение? Кошели, раздутые от сверкающих пузырей? Выпьем – о, нижайшие извинения, мы закажем еще, очень скоро – мое на редкость постоянное обещание, так не пора бы провозгласить тост, тот или этот?

– У нас новости, – проговорил Скорч и, казалось, удивился собственным словам. – Если бы ты закрыл пасть, то услышал бы их.

– Новости! Что ж, Крюпп – сама персонифицированная новость! Подробности, анализ, реакции обычного уличного люда – все за одно моргновение ока и одно пыхтение вздоха. Кто смог бы лучше? Еженедельно мы должны отныне лицезреть новейшее безумие, это колыхание надутых джутовых мешков, пунцовых типчиков, транжирящих пустопорожнюю болтовню. Что ж, они подобны тряпкам тряпичника, подтиркам задоподтирщика или даже кляксам кляксопромокальщика, благословите боги бабскую хитрость – Крюпп восстает против преувеличения их собственного значения! Всякие хлыщи ныне называют себя профессионалами, словно брехливые псы нуждаются в сертификатах, удостоверяющих правомочность рабьих рычаний и повизгиваний! Что стало с общественными приличиями? С приличной общественностью? Почему приличие считается почти антиобщественным – а это достаточно верно, иначе извращенная ирония не становилась бы колючкой поперек глотки! Что, вы не согласны? Крюпп мог бы, будучи излишне уступчивым…