Текст книги "Дань псам (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

Глава 2

 
Лорд Аномандер не потерпит лжи
И жить во лжи не станет; глухота
Могла благословить и дни его и ночи
За черным ливнем, за стеною
Черного Коралла. Но увы,
Такому не бывать. А мы решили
Не слышать ничего, ни скрипа и ни стона
Колес ужасных, ни шуршания камней,
Ни лязга злобного цепей – как будто
На отдаленный мир тьма опустилась,
Из адской кузни призраков прорвавшись,
Над рваным горизонтом солнце не восходит
Не в нашем мире, а в каком другом.
О да, благослови нас, Аномандер, ложью,
Свидетельствами тихого удобства,
Мы не рабы, рабы не мы, и гнет
Всего лишь заблужденье; цепи лопнут
От мысли; эти вопли и стенанья —
Всего лишь шепот замирающего сердца,
Короче, все вранье, друзья мои! И нет
Высокого Властителя, который
Поклонникам не внемлет, и клинок
Пуст изнутри, лишен воспоминаний. Место
Для пленных душ, влачащих за собой
Корней лишенный храм – воображенье, плод
Больного и немудрого рассудка,
Все к лучшему в сем лучшем из миров,
Пусть мы останемся в комфорте, пребывая
Слепыми и глухими, но с покоем
Придуманного места, славного порядка…
 

«Аномандарис», книга IV, монологи, Рыбак Кел Тат.

Башня Драконов факелом вознеслась над Черным Кораллом. Ее шпиль, нависший над северо-западным углом Нового Андийского дворца, сложен из глыб базальта и облицован фасетками ломкого обсидиана. Вулканическое стекло тускло поблескивает в окружившем город вечном полумраке. На плоской крыше свернулся алый чешуйчатый дракон; клиновидная голова свесилась с края и, кажется, взирает на сумятицу крыш, улиц и аллей далеко внизу.

В городе еще есть жители (из числа людей), которые верят, что яростный дозорный – всего лишь камень, творение одного из искусников Тисте Анди. Эта мысль заставила Эндеста Силана ощутить какое-то горькое удовольствие. Да, они понимал, что люди сознательно заставили себя заблуждаться. Одна мысль о настоящей, живой драконице, устремившей зловещий взор на город, на множество суетливых жизней, способна навести ужас. Да, если бы они сумели взглянуть прямо в голодные многогранные глаза Силанны – тут же в слепой панике убежали бы из Коралла.

А для Элайнтов оставаться практически недвижными день и ночь, недели и месяцы, почти год – вполне обычное дело. Эндест Силан знал это лучше всех. Этот Тисте Анди прежде был выдающимся, хотя и пожилым, колдуном на Отродье Луны, а ныне стал кастеляном, чья компетентность едва ли заслуживает доверия.

Он прошел по улице Меча, которая огибает лишенный деревьев парк, известный как Серый Холм. Покинул хорошо освещенный район Рыб, чьи улицы и переулки так загромождены прилавками рынка Внешних Вод, что все, приехавшие с полными провизии тачками, вынуждены оставлять их на площади около Серого Холма. Бесконечные потоки наемных грузчиков – они каждое утро собираются на Тележной площади – добавляют суеты. Они подобно угрям снуют и проскальзывают в толпе между рядами лотков и киосков. Хотя рынок Внешних Вод получил название от преобладающего товара – рыбы, привозимой с морей за Ночью – вечной темнотой, плащ коей окутал город и его окрестности на треть лиги – на нем можно найти и бледных, пучеглазых созданий из Бухты, теперь именуемой Ночными Водами.

Эндест Силан договорился о поставках трупных угрей с новым торговцем, потому что прежний добытчик поймал в сети нечто слишком большое и лишился обеих рук. К сожалению, Ночные Воды стали не просто неосвещенными морскими просторами. Это Куральд Галайн, истинное проявление садка, скорее всего бездонное; иногда в воды Бухты проникают нездешние твари. Одна из них сейчас блуждает в глубинах, заставляя рыбаков пользоваться не сетями, а удочками – хотя и этот способ приносит результаты, ведь десятки тысяч гонимых ужасом угрей поднялись на поверхность. Большинство выловленных угрей оказывается полумертвыми.

К югу от Серого Холма свет факелов стал тусклее: Эндест Силан углубился в Андийский район. Как и обычно, на улицах встречалось мало Тисте Анди. Тут нельзя увидеть фигуры жителей, сидящих на завалинках домов или облокотившихся о столики. Никто не выкрикивает названия товара и не глазеет на прохожих. Редкие встречные, пересекавшие дорогу Силана, спешили куда-то, скорее всего домой или в гости к знакомым, к которым шли ради поддержания немногих оставшихся ритуалов общения. А может, уже возвращались с подобных мучительных собраний, скучных и тусклых словно умирающее пламя.

Ни один из знакомых Анди не пожелал встретиться глазами с Эндестом Силаном; они попросту скользили мимо, словно призраки. Это не обычное равнодушие; но он уже привык. Старику нужна толстая кожа, а разве он не старейший изо всех? Кроме Аномандера Драгнипурейка.

Но Эндест может припомнить юность, она лишь слегка выцвела от времени. Он ставит ногу на почву этого мира, и буря бушует в небесах. «О, бури той ночи, холодная вода в лицо… я все еще вижу этот миг».

Они стояли, глядя на новый мир. Гнев повелителя угасал, но медленно, словно его прибивало дождем. Кровь текла из раны на плече Аномандера. В его глазах было нечто…

Эндест вздыхал, поднимаясь по склону. Дыхание его было хриплым и неровным. Слева виднелись остатки старого дворца. Там и тут поднимались полуобвалившиеся стены; рабочие проложили тропки между руинами, извлекая немногие целые бревна и блоки камня. Ужасающее падение цитадели до сих пор дрожью отзывается в костях Силана. Он замедлил шаг, оперся рукой о стену. Давление возвращалось, заставив его скрипеть зубами; боль пронизала череп.

«Не сейчас, прошу».

Нет, так не годится. Прошло это время. С ним покончено. Он выжил. Он сделал все, что приказал Лорд, он сумел. Нет, так совсем не годится.

Эндест Силан стоял, и пот струился по лицу, и глаза его были плотно сомкнуты.

Никто не встречается с ним взглядом, и причиной тому… слабость.

Аномандер Драгнипурейк вывел горстку выживших сторонников на берег нового мира. За пылающим в глазах гневом таился… триумф.

Силан повторял себе: «это стоит запомнить. За это стоит держаться.

Мы принимаем выпавшее бремя. Мы побеждаем. Жизнь продолжается».

Более свежее воспоминание обрушилось на разум. Невообразимое давление глубин, вода, налегающая со всех сторон. «Ты мой последний Верховный Маг, Эндест Силан. Сумеешь сделать это для меня?»

«Море, повелитель? Под морем?»

«Сумеешь, старый друг?»

«Постараюсь, мой Лорд».

Но море возжелало Отродье Луны. О да, возжелало со всей дикой, голодной силой. Оно надавило на камни, осадило небесную крепость, сжало в сокрушающих объятиях; и наступил тот миг, в который больше нельзя было сопротивляться его темным легионам – водоворотам.

О, Эндест Силан достаточно долго удерживал стены, но они уже рушились, когда повелитель призвал последние силы крепости – чтобы поднять из глубин, вознести назад, в небо.

Такая тяжелая, такая громадная, израненная до невозможности восстановления… Небесная крепость показалась над водой уже мертвой. Стала живым мертвецом. Как и сила самого Силана. «Мы оба утонули в тот день. Оба умерли».

Потоки черной воды, молотящие по волнам, ливень каменных осколков – о, как рыдало Отродье Луны! Трещины расширяются, внутри слышен грохот падающих стен…

«Нужно было уйти с Отродьем Луны, когда он наконец отослал его в дрейф. Да. Нужно было. Распластаться среди мертвецов. Лорд восславил меня за это жертвоприношение, но каждое слово падало пеплом в лицо. Проклятая Бездна! Я ощутил погружение каждого зала. Трещины стали ранами души, ударами меча; ох, как мы кровоточим, как мы стонем, как проваливаемся в смертельные разрывы!»

Давление не ушло. Оно затаилось внутри. Море жаждет отмщения, и оно способно достать его, где бы он ни находился. Гордость превратилась в проклятие, душа его украсилась клеймом. Клеймо стало гноящейся язвой. Он слишком слаб, чтобы отбиваться.

«Теперь я Отродье Луны. Раздавленное в глубине, неспособное достичь поверхности. Я опускаюсь, и давление растет. О, как оно растет!»

Нет, так не годится. Зашипев, он оторвался от стены и похромал дальше. Он уже не Верховный Маг. Он никто. Обычный кастелян, тревожащийся о поставках провизии, читающий списки, в которых упоминаются веревки и дрова для каминов. Воск для желтоглазых свечников. Чернила кальмара для пятнистых писцов…

Когда он предстает перед повелителем, то говорит о мелочах, и это все, что ему остается. Все его наследие.

«Но не я ли стоял рядом с ним на берегу? Не я ли последний, еще разделяющий с Лордом память об этом?»

Давление постепенно разжало объятия. Он выжил. А в следующий раз?

Трудно сказать; он не верил, что сможет держаться. Боль, сжимающая грудь, гром в голове…

«Мы нашли нового поставщика трупных угрей. Вот о чем я доложу. И он улыбнется и кивнет, а может быть, положит руку мне на плечо. Легкое, бережное касание – достаточно легкое, чтобы убедиться – я еще не сломался. Потом Лорд выскажет благодарность.

За угрей».

* * *

Вот доказательство его храбрости и силы духа: этот человек никогда не отрицал, что был сирдомином в Паннион Домине, что служил безумному тирану в той самой цитадели, что стала ныне грудой камней едва ли в одном броске от «Надраенной Таверны». Привязанность к званию не была признаком извращенной верности маньяку. Мужчина с выразительными глазами наделен чувством иронии. Если же кто-то из его знакомцев – людей вдруг наполняется обидой, услышав, как он зовет себя… что же, Сирдомин может о себе позаботиться. Служба оставила наследство, которого никто не стал бы стыдиться.

Кроме этого, мало что знал о приятеле Спиннок Дюрав. Разве вот еще впечатляющий талант к старинной игре Тисте Анди, известной как «Кеф Танар». Она распространилась среди жителей Черного Коралла и даже за его пределы – как он слышал, до самого Даруджистана.

Королей и королев столько же, сколько игроков. Поле битвы расширяется с каждым броском, никогда не бывая одинаковым. Солдаты, наемники и маги, ассасины и шпионы. Спиннок Дюрав знал, что источником вдохновения для создателей игры послужили древние войны Первенцев Матери Тьмы. Действительно, один из королей имеет серебряную полосу в гриве, а второй сделан из отбеленной кости. Есть тут и королева белого огня в опаловой короне; Спиннок мог бы, если захочется, назвать имена прочих фигур… но вряд ли кто-то способен проявить к этому хотя бы ленивый интерес.

Большинство людей считало белую гриву свежим добавлением, каким-то насмешливым приветом отстраненному правителю Коралла. Сами поля на доске были раскрашены в оттенки Тьмы, Света и Тени. Великий Город и Крепость соответствовали Черному Кораллу, хотя Спиннок Дюрав знал, что поле постоянно разраставшегося Великого Города (для него есть более пятидесяти плиток, игрок может по желанию добавлять новые) на самом деле означает Харкенас, Первогород Тьмы.

Все равно. Важна сама игра.

Спиннок Дюрав, единственный Тисте Анди во всем «Надрае», уже пятый звон сидел с четырьмя другими игроками над одной партией, и массы зрителей собрались поглядеть на это титаническое состязание. Дым висел прямо над головами, заслоняя низкие столики главного зала таверны, затемняя свет факелов и ламп. Потолок поддерживали грубые балки, взятые из обломков цитадели и Отродья Луны и кое-как прилаженные на место (некоторые уже опасно провисают, вокруг них появилась сеть трещин). Лужи эля затопили неровные плиты пола, и в жидкости плавали гребнистые саламандры, спьяну пытавшиеся совокупляться с ногами людей. Их приходилось то и дело стряхивать.

Напротив него сидел Сирдомин. Двое других скатились на роли вассалов, подданных принадлежавшей Сирдомину опаловой королевы. Силы третьего игрока были загнаны в угол, и он явно раздумывал: повести роковое наступление на Сирдомина – или на Дюрава?

Если на Дюрава, то ему будет нелегко. Но положение не безнадежное. Он же игрок – ветеран, его опыт простирается на двадцать тысяч лет!

Спиннок необычно грузен и широкоплеч для Анди, до странности похож на медведя. В длинных нечесаных волосах имеется проблеск рыжины. Глаза широко расставлены на плоском лице, однако скулы торчат высоко. Поперечный разрез рта кривится в усмешке – это его привычное выражение.

– Сирдомин, – сказал он, пока прочие игроки колебались, осаждаемые сзади тучей дружеских советов, – у тебя редкостный талант к Кеф Танар.

Тот просто улыбнулся.

В прошлом раунде бросок Монетки Наемника заполнил королевские подвалы Сирдомина золотом. Спиннок ожидал набега на оставшиеся четыре фигурки наемников – чтобы усилить давление на третьего короля, если тот решит сохранить независимость или соединится с королем Спиннока – либо удара вглубь территории самого Спиннока. Но Сирдомину было бы мудрее сдерживаться: у него осталось мало фигур, да и Врата еще не выбраны.

Все затаили дыхание, когда третий король полез в карман и достал фишку-плитку. Он вытянул сжатую в кулак ладонь и встретил взгляд Спиннока.

Нервозная алчность. – Три монеты, Тисте, и я твой вассал.

Улыбка Спиннока стала напряженной. Он покачал головой: – Я вассалов не покупаю, Гарстен.

– Тогда ты продуешь.

– Сомневаюсь, что и Сирдомин будет покупать преданность.

– Иди ко мне, – приказал Сирдомин, – причем на карачках.

Глаза Гарстена забегали – он оценивал, какое унижение ужалит болезненнее. Через миг он глухо прорычал и показал плитку.

– Врата!

– Рад видеть тебя сидящим одесную, – сказал Спиннок.

– Я скроюсь в них!

Трусливо, но предсказуемо. Единственный способ, которым Гарстен сможет сохранить монеты в своем подвале.

Спиннок и Сирдомин выжидали, пока Гарстен не уберет с поля свои плитки. Затем наступила очередь Спиннока. Врата введены в игру. И он может призвать собранных им пятерых Драконов. Они пролетели над тщательно выстроенными Сирдомином укреплениями, испепелив их, но потеряв одного от яростного удара двух Верховных Магов, сидящих на верхушке Высокой Крепости Сирдомина.

Атака снесла треть Внутреннего Двора Сирдомина, практически изолировав его королеву. Пользуясь разрушением полевых укреплений и потерей командования войск, Спиннок выдвинул ударный клин Наемников и отряд Отборной Кавалерии, ловко рассекая вражеские силы надвое. Вассалы подняли мятеж и долго оставались на своих полях, порядком потрепав разрозненные войска Сирдомина, а потом отступили через Врата. Когда выпал черед Сирдомина, ему оставалось лишь опрокинуть королеву и поднять руку.

Со всех сторон раздались крики, деньги начали переходить из рук в руки.

Спиннок Дюрав потянулся за выигрышем. – Ресто! Кувшин эля для нашего столика!

– Ты так щедр на мои деньги, – кисло усмехнулся Сирдомин.

– В этом суть щедрости, друг.

– И умеешь утешить.

– Знаю.

Как повелось, поскольку трое остальных игроков сдались, они не могли принимать участия в пирушке победителя. Поэтому Спиннок и Сирдомин смогли разделить кувшин между собой, что оказалось самым достойным завершением столь умело проведенной войны. Толпа постепенно рассосалась, слуги снова нашли себе работу.

– Беда с нами, ночными совами, – сказал Сирдомин, нагнувшись над кружкой. И после долгого молчании продолжил: – Никто и не подумал поглядеть в мутное окошко, чтобы встретить маковый поцелуй зари.

– Зари? А, окончания ночи. – Спиннок кивнул. – Для нас, Тисте Анди, стало постоянным источником удивления, что так много людей осталось жить в городе. Неизбывная тьма висит на ваших душах тяжким бременем. Так я слышал.

– Если нет спасения, да. Разум может помутиться. Но пройди немного за северные ворота, и над Курганом воссияет солнце. Так же и с рыбаками, что рыбачат за Ночными Водами. Без этого, Спиннок, в Коралле действительно остались бы одни Тисте Анди. Отродье Луны отбросило тень даже из смерти, так поют барды. Но скажу тебе, – тут Сирдомин потянулся, чтобы наполнить кружку, – я вечный мрак только приветствую.

Спиннок сам знал это, ибо сидевший напротив человек нес на себе горе, что тяжелее и неизмеримо глубже всякой тени; в этом он, возможно, более близок к Анди, нежели к людям, и это позволяло Дюраву с легкостью звать его другом. Сирдомин, несмотря на тяжесть горя, умел сдерживать его, отражать осаду. А вот Тисте Анди давно сдались. Наверное, это черта людей. Не просто черта, а качество глубинного упорства, добродетель, которую Спиннок Дюрав не обнаруживает в себе и сородичах но, тем не менее может позаимствовать. Иногда он чувствовал себя паразитом – столь насущной стала привычка подкармливаться у друга – и он временами страшился, что лишь это позволяет ему не умирать.

У Сирдомина и так достаточно бремен. Спиннок был полон решимости не дать другу осознать, как нужны ему эти игры, эти ночи посреди вечной Ночи, эта хлипкая таверна с кувшинами дешевого разведенного эля.

– Игра меня вымотала, – сказал человек, опуская пустую кружку. – Думал, ты у меня в кармане – я знал, что Врата еще не в игре. Две фишки, чтобы обогнать тебя, и они должны были достаться мне.

Это было всего лишь хвастовство. Оба знали, что результат игры зависит от одного броска. Необычная для Сирдомина потребность – объясняться. – Иди спать, – предложил Спиннок.

Улыбка Сирдомина была кривой. Он медлил, как бы не решаясь: сказать Спинноку что-то или попросту пойти домой.

«Не говори мне о слабости. Прошу».

– У меня появилась привычка, – сказал наконец человек, скосив глаза на случившуюся у стойки мелкую ссору, – подниматься на руины. Глядеть в Ночные Воды. Вспоминать старые семейства людей-кошек. Да, знаю, они плодятся снова, но это не то же самое, вовсе не то же самое. – Он ненадолго замолчал и бросил на Спиннока странно взволнованный взгляд. – Я вижу твоего лорда.

Брови Тисте Анди взлетели. – Аномандера Рейка?

Кивок. – Первый раз – недели две назад. А теперь… каждый раз, примерно в двенадцатый звон. Он стоит на стене новой крепости. И, как я, смотрит на море.

– Он предпочитает… одиночество.

– Я всегда сомневался, слыша подобное, – возразил Сирдомин. «Да уж, представляю». – Это происходит от власти, бремени правителя. Почти все старые придворные пропали. Корлат, Орфанталь, Соррит, Пра'иран. Исчезли или погибли. Все одинаково плохо. Хотя кое-кто еще тут. Например, Эндест Силан.

– Когда я вижу его, стоящего так одиноко… – Сирдомин отвел глаза. – Он заставляет меня нервничать.

– Как я понимаю, – сказал Спиннок, – такой эффект мы оказываем на всех людей. Вам кажется, что мы призраки этого города.

– Дозорные, которым нечего хранить.

Спиннок обдумал его слова и спросил:

– А как насчет Сына Тьмы? Вы, люди, страдаете под его безразличным правлением?

Сирдомин скривился:

– Вот бы все правители были такими безразличными. Нет, «безразличие» – не самое подходящее слово. Там, где нужно, он проявляет себя. Власть, авторитет – все неоспоримо, да и нет причин оспаривать. Сын Тьмы… благодетелен.

Спиннок подумал о мече за спиной повелителя. Да, в словах друга проявляется непредусмотренная им ирония… Потом вспомнил о мертвых городах севера. Маурик, Сетта, Лест. – Непохоже, что какое-то из приграничных королевств положило глаз на Черный Коралл как на военный трофей. Они или вымерли, или – на юге – впали в полнейший беспорядок. Значит, угрозы нет. Что остается правителю? Как ты сказал, поддерживать власть и авторитет.

– Ты меня не убедил, дружище, – прищурил глаза Сирдомин. – Сын Тьмы. Что это, титул бюрократа? Едва ли. Рыцарь Тьмы, который хранит улицы от воров?

– Проклятие долгой жизни, – пробормотал Спиннок. – Величие нарастает и падает, снова и снова. Раньше у него была кровавая и сложная война с Паннион Домином. Еще раньше – намного более кровавая и долгая распря с Малазанской Империей. До всего этого – Джакуруку. Сирдомин, Аномандер Рейк заслужил покой. И мир.

– Значит, это он страдает. Смотрит на суровые волны Залива, и двенадцатый звон звучит подобно похоронному зову мрака.

– Поэтично, – улыбнулся Спиннок, хотя что-то холодное пробралось в сердце – словно созданный словами друга образ оказался слишком ядовитым. Эта мысль отрезвила его. – Не знаю, страдает ли Лорд. Я не столь важная персона; один воин среди тысячи. Не думаю, что мы с ним хоть раз говорили за сотню лет.

В глазах Сирдомина выразилось недоверие. – Но это абсурд!

– Неужели? Погляди на меня. Слишком раздражителен. Вечное мое проклятие. Я никогда не командовал и взводом. В лесах Мотта я заблудился и пять дней брел по кустам и вереску. – Спиннок помахал рукой и улыбнулся: – Я давно признан безнадежным.

– Все думают, что вы, оставшиеся Тисте Анди – выжившие во множестве войн – являетесь элитой, лучшими из лучших.

– Ты был солдатом и знаешь все сам. О, в рядах Тисте Анди много героев. Но еще больше тех, кому просто везет. Как всегда. Мы потеряли многих славных героев в войне с малазанами.

– Ты имеешь в виду – без толку. – Сирдомин поморщился. – Но в Кеф Танар ты просто повелитель битв.

– С солдатами из дерева я бесподобен. Живые – совершенно иное дело. – Он вздохнул, явно желая оставить эту тему.

Друзья посидели в прочувствованном молчании. Ресто принес еще кувшин эля, и Спиннок ощутил облегчение, понимая, что разлитый в кружки напиток заткнет им рты, не давая возможности продолжать разговор, способный поколебать здание из полуправды и откровенной лжи, которое он только что построил.

Наконец заря явила маковый румянец над далеким восточным горизонтом (хотя этого жители города видеть не могли), и Спиннок Дюрав кивнул сам себе. «Вечная Ночь или нет, но Тисте Анди знают, когда появляется свет. Снова ирония: люди в Ночи не ведают о начале дня, о прохождении незримого за пеленой тьмы солнца, отправившегося в бесконечное странствие по небесам».

Прежде чем напиться, они договорились о времени новой игры. Когда наконец Сирдомин поднялся на нетвердые ноги, помахал рукой примерно в направлении Спиннока и пошел, шатаясь, к выходу, Спиннок мысленно пожелал ему удачно добраться до дома.

Да, самое вежливое прощание, хотя и без слов.

Сейчас, наверное, Аномандер Рейк воссел на престол и укрепляет дух, готовясь предстать грубым заботам дня – выделение пособий, жалобы купцов, рапорты о состоянии поставок, один или два посла из отдаленных вольных городов, желающих торговых соглашений и договоров о взаимной защите (о защите в особенности).

О, ведь Рыцарь Тьмы победил уже много чудовищ и демонов, не так ли?

* * *

Тьма сдалась. Но она всегда сдается. Невозможно сказать, сколько времени они провели в Куральд Галайне, сколь большие расстояния отмерили шаг за шагом за шагом… Все было в распаде, все казалось бесполезным и безвыходным. Снова и снова Нимандер Голит как бы просыпался, вздрагивая и понимая, что шел как автомат среди столь же одуревших товарищей. Казалось, они не шагали, а дрейфовали в мутных безднах, и только шедший в нескольких шагах впереди Скол видел перед собой цель, которую прочие не могли даже вообразить. Нимандер понимал, что снова потерял себя.

Но от возвращения не становилось легче. Осознание себя приносило лишь боль. Нимандер Голит – не более чем скопище воспоминаний, застывших ощущений. Молодая женщина умирает у него на руках… и еще одна, умирающая от его рук – лицо темнеет, словно грозовая туча, не способная выпустить молнии… глаза выпучиваются, а он все сильнее сжимает руки. Трепещущее тело летит по воздуху, вышибает окно и пропадает в дожде.

Цепочка может крутиться вечно, и вечно могут блестеть кольца, словно они наделены жизнью. Изношенные башмаки могут нести их вперед, левой – правой, стуча, как лезвия затупленных ножниц. Обещания будут даваться и впредь, и опухшая рука согласия снова неохотно влезет в латную перчатку посулов. Все будут цепляться за уверенность. Или чувствовать, как она толкает их вперед – будто ветер, точно знающий, куда дуть. Жаль только, что ветер такой холодный.

И еще какие-то полые штучки мелькают перед глазами, словно марионетки на спутанных нитях. Когда он протягивает руку, пытаясь распутать нити, придать смысл, всё отскакивает, не давая коснуться себя.

Скиньтик брел на полшага впереди его. Кажется, он глядит на все с ухмылкой. Нимандер не мог видеть его лица и поэтому не знал, каково ему в окрестной тьме; но когда темнота начала рассеиваться, кузен повернул голову, и улыбка его определено была кривой. – Неплохо было, – пробормотал он, делая каждое слово ложью и очевидно наслаждаясь собственным остроумием.

Сейчас их окружил влажный, прохладный, ласковый воздух. Скол замедлил шаг. Когда он повернулся, все смогли увидеть степень его утомления. Кольца еще раз провернулись на концах цепочки – и застыли, туго натянув ее. – Разобьем лагерь здесь, – прохрипел проводник.

Некая недавняя битва превратила доспехи и одежду Скола в лохмотья; темную кожу запятнала кровь. Так много ран, что если бы их нанесли за один раз – он мог бы погибнуть. Той ночью на улочке форта Вторая Дева, когда он призвал их, все это было незаметным.

Нимандер и Скиньтик увидели, что сородичи валятся на траву там, где их застал приказ остановиться. Глаза их тусклы, на лицах выражение потерянности. Да, объяснений мало. «Объяснения – меч и щит атаки, а мотив действий прячется позади. Объяснения стремятся найти слабые места, использование слабых мест рождает покорность, потенциал для полной капитуляции». Так некогда написал Андарист в трактате, озаглавленном «Битва и Переговоры».

Скиньтик – его шутовское лицо еще более вытянулось от утомления – потянул Нимандера за рукав, кивком позвал отойти в сторонку, за деревья. Нимандер поколебался – и пошел за ним.

Кузен остановился в тридцати шагах от сооружаемого лагеря, присел на корточки.

Нимандер присел напротив него.

Начало подниматься солнце, свет сочился по сумрачной чаще. Донесся слабый запах моря.

– Глашатай Матери Тьмы, – спокойно произнес Скиньтик, словно меряя длину каждого слова. – Смертный Меч. Смелые титулы. Я тут подумал, не взять ли парочку себе. Придумывал все время, пока брел за ним. Скиньтик, Слепой Шутник Дома Тьмы. Нравится?

– Ты не слеп.

– Неужели?

– Ты о чем хотел поговорить? – спросил Нимандер. – Неужели о дурацких титулах?

– Это зависит. Ведь Скол так гордо называет свои.

– Ты ему не веришь?

Слабая усмешка. – Кузен, я мало во что верю. Разве что в тот оксюморонический факт, что существа предположительно разумные очень любят быть обманутыми. В этом я виню хаотический поток эмоций, пожирающий разум, как вода пожирает снег.

– Эмоции – порождение истинных мотивов, даже если мотивы нами не осознаются, – заметил Нимандер.

– Мы помним то, что читали. Поэтому мы опасны – для самих себя – не говоря уж о том, что скучны.

– Ну, так о чем ты? – раздраженно спросил Нимандер. – Он может присвоить себе любой титул – мы же ничего не способны сделать, так?

– Ну… мы можем выбирать, идти за ним или не идти.

– Даже это опоздали сделать. Мы вошли в Кураьд Галайн и теперь мы здесь. Впереди ожидает конец путешествия.

– Мы предстанем перед Аномандером Рейком, да. – Скиньтик обвел рукой окружающий лес. – А могли бы просто уйти. Оставив Скола самому решать драматические споры с Сыном Тьмы.

– И куда бы нам уйти, Скиньтик? Мы даже не знаем, где оказались. Чье это владение? Какой мир лежит за лесом? Кузен, нам некуда идти.

– Некуда – или куда угодно. Нимандер, в таких обстоятельствах первое подразумевает второе. Мы словно подошли к двери, которую все считают запертой навеки – ан нет, она открылась нараспашку от легкого касания. Некуда, куда угодно – это лишь состояния ума. Видишь окрестный лес? Это преграда – или десять тысяч шагов к тайне и чуду? Что бы ты не решил, лес останется неизменным. Он не преобразится в угоду твоему решению.

– И где тут шутка, кузен?

– Смех и плач – тоже состояния ума.

– И?

Скиньтик отвел глаза, поглядев на лагерь. – Я нахожу Скола… забавным.

– И почему я не удивлен?

– Он создал в воображении великий, судьбоносный миг, миг, в который наконец встретится лицом к лицу с Сыном Тьмы. Он слышит воинственную музыку, грохот барабанов, рев боевых рогов армии, окружившей шатающуюся от высоты башню, в которой – нет сомнений – произойдет финальная встреча. Он глядит в глаза Аномандера Рейка и видит отражение своей ярости.

– Тогда он глупец.

– Как и все мы, молодые. Нужно бы сказать ему…

– Сказать что? Что он глупец?

Улыбка Скинтьика на миг стала шире. Он снова глядел в лицо Нимандеру. – Думаю, что-то более тонкое.

– Например

– Лес не меняется.

Пришел черед Нимандеру отвернуться, щурясь на серую зарю, на туманные завитки, окружившие подножия древесных стволов. «Она умерла на моих руках. Потом умер Андарист. Изошел кровью на камнях. А Фаэд выдернули из моих рук. Бросили в окно умирать внизу. Я встретил взор убийцы и понял: он сделал это ради меня.

Лес не меняется».

– Есть о чем подумать, – тихо продолжал Скиньтик. – Нас шестеро Тисте Анди и еще Скол. Семеро. Где бы мы ни были, это не наш мир. Но, смею думать, этот тот же мир, который мы знаем и который считаем своим. Мир Авалю, нашей первой островной тюрьмы. Мир Малазанской империи, мир Таворы и Острова, ставшего новой тюрьмой. Тот же мир. Наверное, на этой самой земле ожидает Аномандер Рейк – зачем бы Сколу приводить нас через Куральд Галайн в место, расположенное очень далеко от Сына Тьмы? Мы могли бы найти его в паре лиг от края леса.

– Почему бы не привести прямо к парадной двери?

Скиньтик радостно улыбнулся: – Действительно, почему? Как бы то ни было, Аномандер Рейк окажется не один. С ним будут другие Анди. Общество. Нимандер, разве мы не заслужили?

На это Нимандер чуть не зарыдал. «Я не заслужил ничего. Кроме публичного позора. Осуждения. Презрения со стороны всех и каждого. Самого Аномандера Рейка. За мои грехи сородичи осудят меня, и да будет так». Жалость к себе ухватилась крепко, но Нимандер стряхнул ее объятия. Ради всех спутников, ради Скиньтика и Десры и Ненанды, Кедевисс и Аранаты… да. Он сумеет дать им последний дар.

Нет, не он даст, а Скол. «Мой узурпатор».

– Итак, – сказал он вслух, – мы пришли туда, откуда начали. Мы пойдем за Сколом, пока он не приведет нас к сородичам.

– Подозреваю, ты прав, – заключил Скиньтик, словно бы довольный прошедшей по замкнутому кругу беседой. Неужели усилия стоили плода? Нимандер не мог понять, что мог получить брат от всего этого разговора.

Трели птиц звали солнце в зенит; от почвы поднимались волны тепла и тумана. Воздух казался невозможно чистым. Нимандер потер лицо и заметил, что миндалевидные глаза Скиньтика смотрят ему за плечо; он проследил направление взгляда – хотя треск сучьев уже возвестил о чьем-то приближении.

Скиньтик сказал громко: – Присоединяйся, кузина.

Араната вечно двигается словно заблудившийся ребенок – осторожно, недоверчиво. Глаза широко раскрыты, как и всегда, когда она обращает внимание на внешний мир. – Я не смогла уснуть, – сказала она. – Ненанда спрашивал Скола о разном, пока Десра не сказала ему уйти.

Брови Скиньтика взлетели: – Десра? Уже клеится к Сколу? Ну, я удивляюсь только, что она так долго выжидала. Хотя в Галайне удобного времени не было…