Текст книги "Дань псам (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Ему становилось все хуже. Внезапно он понял: в этом мире не осталось живых. Даже деревья умирают. Океаны выкипели; гибель везде. Отсюда нет выхода. Солнце стало убийцей.

– Кто такой…

Ты можешь мечтать о будущем. Ты можешь видеть его как продолжение того, что видишь вокруг себя сегодня. Видеть его как прогресс, как неодолимую силу, ведущую к финальной славе. Или можешь видеть нынешний миг вершиной, с которой видно следующую, еще более высокую вершину. Фермер сеет, питая видение урожая, изобилия плодов, и в грядущем сезоне сбора сосредоточилось для него всё блаженство предсказуемой вселенной. Он льет капли вина, напоминая богам о существовании порядка.

Ты можешь мечтать о месте в грядущем для сына или дочери. Кто захочет рождать дитя в мир бедствий, мир неминуемого уничтожения? Какая разница, будет смерть результатом безличной силы или последствием злонамеренно й воли? Никакой, ведь не останется никого, способного задавать вопросы. Буйство и глупость. Кто-то сыграл здесь последнюю шутку. Засеял землю жизнью, понаблюдал за ее изобилием и раскалил гнев солнца. Смертельный шторм, мгновенный выброс ядовитого света – и сезон жизни закончился. Всего-то.

– Кто…

Бог умирает, когда умер последний поклонник. Он всплывает, белый и вздувшийся; он тонет в незримых глубинах. Рассыпается прахом. Разметывается горячим вихрем… Ядовитые копья пронзают череп Скиньтика, разрывая последние заслоны. Но вдруг он стал свободным, полетел в небо. Свободен, о да, ведь ничего уже не важно. Скупцы со своими богатствами, детоубийцы, насильники невинных – все пропали. Кричавшие о несправедливости, обличители и недовольные – все ушли.

«Нет справедливости. Ни в чем. Вот почему ты умираешь, милый бог. Вот почему. Что иное тебе осталось?

Солнце гневается!

Бессмысленно!

Все мы умираем. Бессмысленно!

Кто…»

Тяжелый шлепок заставил его очнуться. Сверху нависло лицо в шрамах, блеснули клыки. Вертикальные щели серых зрачков, белки глаз почти не видны. Словно треклятый козел.

– Ты, – сказал Джагут, – был плохим выбором. Ты отвечаешь отчаянию смехом.

Скиньтик просто смотрел на существо, не находя ответа.

– Это последний миг, – продолжал Готос, – в который любая разумная тварь понимает, что все кончено, что сделано недостаточно, что смерть не предотвратить. Сделано недостаточно… вы, Тисте Анди, поняли это. Аномандер Рейк понял. Понял, что жить в одном мире – безумие. Чтобы выжить, вы должны распространяться словно паразиты. Рейк вырвал свой народ из пут самодовольства. И был за это проклят.

– Я видел… я видел умирающий мир…

– Если ты видел, так оно и есть. Где-то, когда-то. На тропах Азата один из далеких миров скользит к забвению. Потенциал растрачен. Что ты ощутил, Скиньтик?

– Я ощутил себя… свободным.

Джагут выпрямился. – Я уже сказал – плохой выбор.

– Где… где Нимандер?

Шум от входа…

Десра ворвалась в комнату. Увидела медленно встающего Скиньтика и так называемого Джагута – капюшон откинут, обнажая странное зеленоватое лицо, лысую макушку, пятнистую словно карта морехода – острова, изрезанный берег, рифы… Он стоял, высокий, в шерстяной робе. Но Нимандера нигде видно не было.

Взор Джагута пробежал по ней, а потом он отвернулся к стене льда.

Она проследила за его взглядом.

* * *

Бредя сквозь тьму, он получал бесчисленные удары. Кулаки размахивались, пальцы прочерчивали борозды по коже. Руки хватались за лодыжки, тянули…

– Он мой!

– Нет, мой! – Голоса вопили со всех сторон, рука схватила Нимандера за запястье, подняв в воздух. Гигантская фигура потащила его бегом, ноги громыхали по склону, и камни осыпались вниз – сначала ручейком, потом лавиной ревущих глыб. Сзади раздались стоны.

Пыль ослепила, забилась в рот.

Под ногами захрустела кремнистая вершина вулканического конуса, и начался опасный спуск в кратер. Серые облака вздымались, словно плюмажи, внезапно накативший жар и вонючие газы терзали глаза, горели в глотке.

Его швырнули на горячий пепел.

Сверху навис огромный силуэт.

Нимандер вгляделся сквозь жгучие слезы, понял, что лицо у великана до странности детское. Низкий лоб убегал от гребня бровей, сверху свисали бледные, почти белые волосы. Широкие круглые щеки, толстые губы, нос клубнем, мягкий зоб под челюстью. Кожа ярко-желтая, а глаза изумрудные.

Существо сказало на языке Анди: – Я такой же, как ты. Не отсюда.

Голос тоже был высоким, детским. Гигант медленно моргнул и улыбнулся, показав ряды кинжально-острых клыков. Нимандер смог ответить: – Где… кто… все эти…

– Духи. Пойманы, словно муравьи в янтаре. Но это не янтарь. Это кровь драконов.

– И ты дух?

Великан отрицательно закачал головой. – Я Старший, и я заблудился.

– Старший? – Нимандер нахмурился. – Почему ты так называешь себя?

Плечи колыхнулись, словно рушащиеся холмы: – Так меня звали духи.

– Как ты сюда попал?

– На знаю. Понимаешь, я заблудился.

– А где был раньше?

– Где-то в другом месте. Строил. Из камня. Но каждый построенный мною дом пропадал – не знаю, куда. Это было очень… горько.

– Имя у тебя есть?

– Старший..?

– А еще?

– Иногда мне хочется обтесать камень. Сделать его похожим на дерево. Или кость. Я помню… закаты. Разные солнца каждую ночь, разные. Иногда два. Иногда три, одно ярое, остальные как его детишки. Думаю, я хочу построить еще один дом. Если сумею, то перестану теряться.

Нимандер сел. Его покрывала вулканическая пыль, столь тонкая, что стекала как жидкость. – Так строй дом.

– Едва я начинаю, духи нападают. Сотни, потом тысячи. Слишком много.

– Я прошел стену льда. – Воспоминание вдруг стало сильным. – Омтозе Феллак…

– О, кровь подобна льду, а лед – крови. Есть много путей внутрь. Ни одного назад. Ты не здешний, потому что не умер. Ты, как я, заблудился. Думаю, мы можем подружиться.

– Не могу оставаться…

– Сочувствую.

Паника пронизала Нимандера. Он встал, провалившись в горячий пепел по щиколотки. – Я не… Готос. Найди меня, Готос!

– Помню Готоса. – Ужасная гримаса исказила лицо Старшего. – Он показывался как раз перед исчезновением домов. Смотрел на дом и объявлял его адекватным. Адекватным! О, как я ненавижу это слово! Моя пот, моя кровь – он называл их «адекватными»! Потом он заходил внутрь и закрывал дверь, я клал последний камень и дом пропадал! Не думаю, что люблю Готоса.

– Я тебя за это не стыжу, – сказал Нимандер, не желая говорить о своих подозрениях. Появление Готоса и пропажа домов связаны, Джагут на деле приходил, чтобы забрать их. Этот Старший строит Дома Азата.

И он заблудился.

– Скажи, – произнес Нимандер, – как ты думаешь: есть ли другие, тебе подобные? Те, что строят дома?

– Не знаю.

Нимандер огляделся. Его окружали рваные края кратера. В сером пепле виднелись полузасыпанные глыбы обсидиана и пемзы. – Старший, духи досаждают тебе и здесь?

– В моей яме? Нет, они не умеют лазать по склонам.

– Строй дом здесь.

– Но…

– Используй жерло как фундамент.

– Но домам нужны углы!

– Строй башню.

– Дом… на крови драконов? Но тут нет закатов.

«Дом на крови драконов. Что случится? Что изменится? Почему духи мешают ему?» – Если ты устал быть потерянным, – заявил Нимандер, – построй дом. Но прежде чем закончить его, прежде чем положить последний камень, войди внутрь. – Он помолчал, озираясь, и тихо засмеялся: – У тебя нет выбора; ты будешь строить изнутри наружу.

– Но тогда… кто его завершит?

Нимандер отвел глаза. Он пойман здесь – может быть, навечно. Если он поступит как Готос, войдет в дом и будет ожидать окончания строительства… он может найти путь наружу. Пройти по секретным тропам. Но, сделав так, он навечно оставит здесь это существо. Этого ребенка, это каменщика.

«Я не смогу. Я не Готос. Я не так жесток».

Он услышал смех внутри головы. Фаэд заливалась хохотом. Затем сказала: – Не будь идиотом. Ищи путь наружу. Оставь дурака его камням! Он жалок!

– Я положу последний камень, – сказал Нимандер. – Но убедись, что он достаточно маленький и я смогу его поднять. – Он поднял взор и увидел, что великан улыбается; и теперь он не выглядит ребенком, из очей изливается какой – то свет, омывает Нимандера.

– Я становлюсь иным, – глубоким, мягким голосом сказал Старший, – когда строю.

* * *

– Вытащи его, – попросила Десра.

– Не могу.

– Почему?

Джагут моргнул, словно ящерица. – Не знаю, как. Врата – Омтозе Феллак, но мир за ним совсем другой, и я не желаю ступать в него.

– Но ты сделал врата – и они открываются с обеих сторон.

– Сомневаюсь, что он найдет выход, – сказал Джагут. – Даже если ему позволят подойти близко.

– Позволят? Кто?

– Несколько миллионов жалких слабаков.

Десра оглянулась на Скиньтика: – Почему ты позволил этому случиться? – Но он плакал и только качал головой.

– Не вини его, – произнес Джагут. – Никого не вини. Бывают и случайности.

– Ты затащил нас, – горьким и обвиняющим голосом сказал Скиньтик.

– Увы, да. У меня были причины… Но, кажется, я ошибся. Нужно было действовать более… прямо, но я не люблю прямоты. Когда увидите Аномандера, передайте ему от меня: он выбрал верно. Каждый раз выбирает верно. Скажи, что изо всех, мною встреченных, лишь один заслужил мое уважение. Он.

Скиньтик всхлипнул.

Десра почему-то была потрясена словами Джагута.

– И помните, – добавил Джагут, – что нельзя доверять Каллору.

Ощущая беспомощность и бесполезность, Десра подошла ближе к льду,

– Осторожно, женщина. Эта кровь сильно взывает к вам, Тисте Анди.

Да, она ощутила, но не поверила ощущению, даже не обратила внимания – это хорошо знакомая ложь, сказка о чем-то великом, лежащем чуть впереди, об ответах на все вопросы, до которых чуть дотянуться… еще один шажок, еще один. И еще. Время беседует с живущими, но время – известный лжец, сказочник. Время обещает все, но не дает ничего.

Она взирала в темноту и вроде бы видела движение глубоко, глубоко внутри.

* * *

– Ни одному Джагуту не верь, – заявил Каллор, следя за низким уже солнцем, – а Готосу особенно.

Араната сурово глядела на древнего воина; и, хотя он не поднимал глаз на сестру, Кедевисс понимала: Каллор чувствует себя словно под осадой. Внимание женщины, опустошительная атака холодного расчета – тут даже воин дрогнет.

Но главное впереди, знала она. Что-то произошло. Десра побежала в развалины и не вернулась. Ненанда дергался на месте, не сводя взора с жалких руин.

– Некоторые боги рождены на страдание, – бурчал Каллор. – А вам лучше ехать прямиком в Коралл. Натравите Аномандера Рейка на этого Умирающего, верните Скола, если он вам так нужен. По крайней мере, отомстите.

– А что, месть так важна? – спросила Кедевисс.

– Зачастую она – все, что остается, – отвечал Каллор, прищурившись на западный горизонт.

– Поэтому за вами идут?

Он обернулся и поглядел на нее. – Кто за мной идет?

– Кто-то. Это кажется очевидным. Или я ошиблась?

Араната подала голос из телеги: – Ты не ошиблась, сестра. Но ведь за ним всегда идет охота. Погляди в глаза, и поймешь.

– Радуйтесь, что вы мне еще полезны. – Каллор снова отвернулся.

Кедевисс заметила, как сверкнул глазами в спину воина Ненанда.

* * *

Сколько времени прошло? Дни, а может, и недели. Нимандер стоял и следил, как зодчий строит башню. Придает форму камням при помощи кулаков и где-то найденных каменных ударников, отесывает деревянной киянкой края блоков из пемзы (он сказал, что хочет «облегчить стены»).

Гиганта удовлетворит лишь большая башня, высотой не менее четырех этажей. «Сделанная из крови драконов, застывшей словно стекло. Пемза – их последние выдохи. Башня, да – но и монумент, и могильный камень. Что получится? Не знаю. Ты умен, Нимандер, вон какую идею подал. Ты слишком умен, чтобы остаться здесь. Сиди в башне, когда она пропадет, а я останусь».

Этот спор повторялся изо дня в день. Нимандер побеждал, но не благодаря искусным аргументам или апелляциям к самолюбию Старшего (похоже было, что самолюбия у того вообще нет), а благодаря упорному нежеланию сдаться.

Ведь его ничего особенного не ожидает. Ненанда возглавит остальных – он нашел в себе собственную мудрость, он сдерживает свои порывы; слушаясь советов Скиньтика и Кедевисс, он сумеет стать вождем. До того времени, как они доедут до Коралла.

Нимандер проиграл слишком много битв – он видит это в себе. Он может ощутить каждый шрам, каждую все еще саднящую рану. Это место позволит ему выздороветь… если такое вообще возможно. Надолго? Почему бы не на всю вечность?

Их окружал хор стонов, армия духов пресмыкалась в пыли и пепле у подножия вулканического конуса. Они жалуются на конец мира – как будто здешний мир очень их устраивает! А это не так, ведь каждый мечтает вернуть плоть и кровь, снова вдохнуть воздух. Они пытались подняться по склону, но каждый раз отшатывались. Нимандер чем мог помогал стройке, подносил инструменты, но по большей части сидел на мягкой пыли, ничего не видя, слыша вопли за стенами растущей башни, не ощущая ни жажды, ни голода, медленно освобождаясь от желаний, амбиций, от всего, что прежде имело значение.

Тьма сгущалась вокруг него, пока свет не стал исходить только от слабо мерцающей пемзы. Мир сужался…

Пока…

– Остался один камень. Основа вот этой бойницы. Нимандер, ты дотянешься. Я помогу вылезти – потом протолкну камень внутрь… но скажи, пожалуйста, почему бы нам не отбыть вместе? Я внутри башни. Ты тоже. Если положить камень…

– Старший, – оборвал его Нимандер. – Ты почти закончил. Где Готос?

Удивленный взгляд. – Не знаю…

– Думаю, он боится ступить в это Королевство.

– Возможно.

– Не знаю даже, сработает ли план – создал ли ты путь наружу…

– Понимаю, Нимандер. Останься внутри со мной. Дай положить камень.

– Не знаю, куда унесет тебя башня, – ответил Нимандер. – Наверное, назад в твой мир – где бы он ни был. Но это не мой дом. Я буду там чужаком. К тому же ты сделал камень так, чтобы вставлять его снаружи.

– Я могу обтесать его иначе, Нимандер.

«Не могу уйти с тобой». – Оказавшись там, куда стремишься ты, я сам стану потерявшимся. Ты каменщик, строитель домов. Это твоя задача. Ты не отсюда.

– И ты тоже.

– Неужели? Здесь есть духи Тисте Анди. И Эдур. Даже Лиосан. Это те, что пали в первых войнах, когда драконы прорывались в каждые врата, чтобы убивать и умирать. Послушай их! Они заключили мир – это чудо, и я рад разделить его с ними.

– Ты не призрак. Они заберут тебя. Они станут драться за тебя, начнут новую войну. Они порвут тебя в клочья.

– Нет. Я уговорю их…

– Не сможешь.

Отчаяние пробудилось в Нимандере, ибо он знал истину слов Старшего. Даже здесь ему не рады. Даже здесь он может стать причиной раздора. «Да, когда они порвут меня по суставам, я умру. Стану таким, как они. Война выйдет короткая». – Помоги пролезть в щель, – сказал он, влезая на грубый подоконник.

– Как пожелаешь. Я понимаю тебя, Нимандер.

«Да, возможно, ты понимаешь».

– Нимандер…

– Да?

– Благодарю тебя. За дар творения.

– Когда увидишь Готоса в следующий раз, – сказал Нимандер, когда друг просунул его через бойницу, – дай ему за меня в рожу. Заметано?

– Да. Еще одна хорошая идея. Мне будет тебя не хватать. Тебя и хороших идей. – Нимандер упал на густо засыпанный пылью склон, торопливо уцепился за край оконной щели, чтобы не свалиться на склон. Голоса алчно завопили за спиной. Он мог ощутить, как клубится их воля, желая его поглотить.

В окне заскрежетало, и показался последний камень, с трудом протиснутый наружу. Нимандер едва успел схватиться за него. Вес навалился на пальцы, и он выругался от боли – концы пальцев прищемило, из-под сорванных ногтей закапала кровь. Он пошарил в поисках удобного положения и с криком ухватился за камень второй рукой.

Боги, зачем он это делает? Руки изуродованы, опоры почти нет, безумные духи уже толпятся внизу…

Но камень неумолимо выдвигался. Он подставил плечо, ощутив солидную тяжесть. Руки уже дрожали.

Да, уже достаточно – он освободил руку и ощупал край орошенного кровью обсидианового блока. Понял, как хитро вытесаны углы, как глыба готова занять невероятно точно определенное место. Толкнуть, еще – осторожно, уже почти…

Тысячи, десятки тысяч – ураган голосов, вопли отчаяния, отвращения, ужаса – «слишком много! прошу, не надо! Хватит!»

Он слабеет – он не сумеет – он уже не может держать… со всхлипом он отпустил руки и сумел отскочить в самый последний момент – камень лег на место, а сам он падал на спину, проглоченный облаками пыли, каменной крошки, рваных кусков пемзы. Покатился вниз по склону, почти засыпанный новыми слоями праха. «Жарко. Задыхаюсь. Ослеп». Он тонул, молотил руками, хватал ртом воздух… и тут его ухватили руки – изящные руки женщины…

Плечо ожгла боль, когда руки сильно потянули его. Осыпающийся склон не хотел отпускать – он понимает его нужду, сочувствует о да, он готов уступить, уйти, пропасть в давящей тьме…

Руки выдернули его. Вытащили за окровавленное плечо. Ураган голосов забушевал с новой яростью, все ближе и ближе. Холодные пальцы скребли за голенища сапог, ногти впивались в голени – о, ему все равно, пусть возьмут, пусть…

Он упал на мокрую землю. Полумрак, тишина – только его же хриплое дыхание – и удивленное хмыканье рядом.

Он перекатился на спину. Во рту вкус пепла. Глаза жжет…

Десра упала на колени, опустив голову; лицо ее полно боли, она прижала его руки к груди, словно два сломанных крыла.

Скиньтик подбежал и встал рядом. – Я думал… она…

– Как долго? – спросил Нимандер. – Зачем вы ждали так долго? Скол…

– Что? Тебя не было несколько мгновений. Десра… она пришла и увидела во льду… тебя…

Пальцы ожгло огнем, в локтях и плечах заломило; да вообще все кости болели. Свежая кровь сочилась из забитых пеплом ран на месте ногтей. – Десра, – простонал он. – Почему?

Она подняла голову и уставилась на него. – Мы еще не покончили с тобой, Нимандер, – сказала она хрипло. – О нет, еще далеко не покончили!

– Проклятый дурак, – сказал Готос. – Я приберегал его. Теперь он свободен.

Нимандер вывернул шею. – Ты не смеешь вот так «приберегать» живые существа! Они не камни!

– Почему нет? Суть в том, что он был нужен. Теперь есть Азат на крови драконов…

– Пролитая кровь… кровь мертвых драконов…

– Думаешь, это важное различие? Увы мне и моей вечной глупости! – Джагут резко натянул капюшон и отвернулся, садясь лицом к очагу; теперь он сидел в точности так же, как в тот миг, когда Каллор, Нимандер и Скиньтик впервые вошли в развалины. – Ты идиот, Нимандер. Драконы не играют в игры. Понял? Драконы не играют. Ах, я в отчаянии… или был бы, интересуй меня хоть что-то… Нет. Вместо этого я приготовлю куличики из пепла. Но вас не угощу.

– Пора уходить, – заявил Скиньтик.

Да, это было очевидно всем.

* * *

– Возвращаются, – сказал Каллор.

Кедевисс вгляделась, но не смогла различить в сумраке руин никакого движения.

– Слишком поздно для путешествия – мы разобьем лагерь здесь. Приготовь нам хороший ужин, Араната. Ненанда, разжигай костер. Запали целую груду палок – надеюсь, Готос зажмурится. Да, выманите его наружу, чтобы я смог его убить.

– Нельзя его убивать, – заявила Араната, вставая в телеге.

– Ох. И почему же?

– Мне нужно с ним поговорить.

Араната слезла с повозки, оправила платье и пошагала к развалинам. Там как раз показался Скиньтик, поддерживавший Нимандера, чьи руки были в крови. За ними вышла Десра.

– Эта сучка, твоя сестра… жуть наводит… – прорычал Каллор.

Кедевисс не сочла нужным отвечать.

– Она говорит с Готосом – зачем? Что они могут поведать друг дружке?

Кедевисс дернула плечом и отвернулась: – Думаю, готовить сегодня придется мне.

* * *

Умирающий Капитан смотрел на великана с расколотым лицом. Они сидели на тканых ковриках, и коврик Капитана уже пропитался кровью – казалось, кровь будет течь вечно, словно тело его было всего лишь сломанным, разорванным клапаном, собирающим кровь из никогда не закрывающихся ран мира. Он понял, что умирает так же, как в прошлый раз. Сейчас его окружает роскошь, тогда – песок, грязь, пыль высохшего русла реки; но какая разница? Совсем никакой.

Лишь умирающий способен улыбнуться истине. Много есть вещей, внезапно понял он, которым лишь умирающий может искренне радоваться. Например, его року – громадному воину, что сидит напротив, скрестив ноги и сгорбившись. Между ними курится маленькая жаровня о трех ножках; на углях покоится пузатый чайник, и аромат пряного вина согревает воздух палаты.

– Тебе нужно будет выломать некоторые перегородки, – сказал капитан. – Пусть рабы сделают новую кровать по размеру и прочую мебель.

– Ты не слушаешь, – ответил великан. – Я теряю терпение, когда меня не слушают.

– Ты мой наследник…

– Нет. Рабство – извращение. Рабство – то, что устраивают другим люди, ненавидящие себя. Они ненавидят себя, чтобы сделаться иными, лучшими. Вот ты. Ты сказал себе, будто имеешь право владеть людьми. Ты сказал себе, что они хуже тебя, и думаешь, будто кандалы – тому доказательство.

– Я любил рабов. Заботился о них.

– В сердце ненависти найдется много места для вины, – отвечал воин.

– Это мой дар…

– Все желают одаривать меня. Я отказываюсь. Ты решил, будто твой дар – особенный. Чудесный. Но ты никто. Твоя империя жалка. Знавал я деревенских псов, которые были тиранами пострашнее тебя.

– Почему ты мучаешь меня словами? Я умираю. Ты убил меня. Но я не проклинаю тебя за это. Нет, я делаю тебя наследником. Передаю королевство. Моя армия признает твою власть. Все здесь – твое.

– А мне не нужно.

– Если не возьмешь ты, возьмет один из офицеров.

– Королевство не сможет жить без рабов. Твоя армия станет всего лишь новой бандой, и вскоре их выследят и поймают. Все, что ты строил, будет повержено.

– Ты мучаешь меня.

– Я говорю правду. Позволь офицерам напасть на меня. Я перебью всех. Разгоню твою армию. Залью травы кровью.

Капитан уставился на чудовище, понимая, что ничего не сможет изменить. Он тонул в куче подушек, каждый вдох давался с трудом. Забросанный мехами и одеялами, он тем не менее замерз. – Ты солгал, – едва прошептал он.

Последние слова. Карса еще немного поглядел в лицо мертвеца. Затем постучал в боковую стенку. Она с треском открылась.

– Всем покинуть повозку, – приказал Карса. – Возьмите все, что захотите – но времени у вас немного. – Он снова сел, обвел взором остатки роскошного пира. Он ел, пока капитан просто смотрел – самодовольно, словно щедрый отец. Таким и в смерти остался. Но Карса ему не сын. Не наследник. Неважно, что придумал глупец. Он Тоблакай. Теблор. На севере его ждут сородичи.

Готов ли он к ним?

Да.

Готовы ли они к нему? Вряд ли.

Его ожидает долгий поход – в жалком королевстве не нашлось ни одной подходящей лошади. Он вспоминал времена юности, яркие драматические дни, переполненные знамениями. Каждый лист травы казался ему исполненным значения – но молодой ум попросту выдумывает всё это. Молодого еще не иссушило солнце, не обтрепали ветра. Перед ним просторы, которые жаждут покориться ногам. Враги, которых нужно крушить, грубо хохоча от радости и орошая воздух кровью.

Однажды – кажется, так давно – он ушел на поиски славы… только для того, чтобы осознать: все не такое, каким воображалось. Жестокая истина, которую спутники поняли гораздо раньше, хотя это он назвался Воеводой. Они, тем не менее, позволили увлечь себя – и погибли. Их поборола сила воли Карсы. Какой урок можно извлечь из этого?

Последователи будут следовать за тобой даже ценой жизни. В подобном народе имеется порок – готовность отказаться от инстинкта самосохранения. Порок можно эксплуатировать – жертва будет даже довольна. Неуверенность, смущение пасуют перед простотой. Простота так удобна и так опасна…

Без последователей Капитан ничего не достиг бы. Так бывает во всем мире. Войны превращались бы в хаос набегов, засад, избиений невиновных. Они мало чем отличались бы от кровной мести. Никто не воздвигал бы монументов. Не было бы храмов, дорог и городов. Кораблей, мостов. Поля съежились бы до делянок, которые может обработать одна семья. Без толп последователей не родилась бы цивилизация.

Он мог бы рассказать об этом людям. Ему хотелось бы сделать их не последователями, но товарищами. Совместно они обращали бы цивилизацию в руины – везде и всюду, где находили. Ибо, при всех ее благах, главная цель цивилизации – плодить последователей, приводить в движение волну погрома, вздымать кровавый вал, на гребне которого полетят немногие тираны. Они поведут толпу ложью и стальными словами – «честь», «долг», «патриотизм», «свобода» – они накормят дурачье мечтами о «великом предназначении», научат страдать и причинять страдания окружающим. Он видит перед собой лицо врага, и на нем две маски – тупая жертвенность и холодноглазое господство. Он видел вождей, пожиравших трупы доблестно павших. И это не путь Теблоров. Это не его путь.

Шум разграбления комнат уже затих. Тишина со всех сторон. Карса опустил руку и при помощи крючка снял чайник с углей, опустив на столик посреди объедков, серебряных тарелок и золоченых кубков. Потом пнул жаровню, разбросав угольки по роскошным коврам, шелковым одеялам, мехам и шерсти. Подождал, пока ткани не занялись огнем.

Едва показались первые языки, Карса Орлонг встал и вышел, пригнувшись под притолокой. Мир был тьмой, начинавшейся сразу за кострами стоянки. Над головой бешеные россыпи звезд. Королевская челядь Капитана выстроилась полукругом перед каретой. Карса стоял на балконе с троном.

– Рабы освобождаются, – громко произнес он. – Офицеры пусть поделят добычу, коней и прочее – равные доли каждому, рабам, солдатам и прислуге. Обманете хоть одного, и я убью вас. – Позади него языки пламени выскакивали из каждого окна, каждой щели. Черный дым вздымался все более толстой колонной. Он ощущал спиной жар.

– На заре, – снова заговорил он, – все могут уходить. По домам. У кого нет дома – ищите. И знайте, что я дарю вам время. Вот все, что у вас есть. В следующий раз вы, спрятавшиеся за стенами, увидите во мне разрушителя городов. Пять лет или двадцать – вот что я дарю вам. Используйте время разумно. Все вы, живите разумно.

Эти слова принимались не как благословение, но как угроза – немудрено, ведь люди хорошо поняли Карсу Орлонга – пришедшего с севера, неуязвимого для любого оружия, сразившего Капитана даже не прикоснувшись к нему. Освободившего рабов и разогнавшего рыцарей без единого обмена ударами мечей. Бог-с-Разбитым-Лицом пришел к ним, и каждому теперь будет что рассказать. В немногие оставшиеся годы. Рассказывая, они будут широко раскрывать глаза и облизывать пересохшие губы, спеша ухватить кружки с нектаром забвения. Некоторых нельзя убить. Некоторые приносят вам смерть и суд. Некоторые, желая вам долгой жизни, обещают смерть. Но в их обещаниях нет лжи, ибо разве смерть не придет за каждым? Но увы, сколь немногие готовы высказать это – без приятных эвфемизмов и ловких недомолвок, без метафор и аналогий. Лишь один истинный поэт остался в мире, и он изрекает истину.

Бегите, друзья… но укрыться негде. Совершенно негде.

Узрите свою судьбу в Его Разбитом Лице.

Смотрите хорошенько.

* * *

Лошади встали на вершине небольшого холма. Вокруг шептали невидимые в ночи травы.

– Когда-то я водил армии, – произнес Скиталец. – Когда-то я был волей Императора Малазанского.

Семар Дев ощутила горечь на языке, склонилась набок и сплюнула. Мужчина позади хмыкнул, принимая это за ответ. – Разумеется, мы служили смерти всеми делами своими. Хотя заявляли совсем иное. Принуждение к миру, окончание глупых раздоров и племенной розни. Мы открывали дороги, освобождая купцов от страха перед бандитами. Деньги текли рекой, словно кровь по венам. Наш мир и наши дороги казались позолоченными, но за всем этим поджидал ОН.

– Все славят цивилизацию, – заметила Семар. – Словно маяк во тьме варварства.

– С холодной усмешкой, – продолжал, будто не слыша ее, Скиталец, – он ждет. Там, где сходятся дороги, там, где оканчиваются пути. Он ждет. – Несколько раз ударило сердце, но он молчал.

На севере что-то горело, вздымая к небу оранжевые языки, освещая брюхо нависших туч черного дыма. Словно маяк… – Что горит? – полюбопытствовал Скиталец.

Семар Дев снова сплюнула. Ей не удавалось избавиться от горькой пленки на языке. – Карса Орлонг, – ответила она. – Карса Орлонг жжет, Скиталец. Потому что только это и умеет.

– Не понимаю.

– Это погребальный костер. Но он не скорбит. Скатанди больше нет.

– Когда ты говоришь о Карсе, – заметил Скиталец, – мне становится страшно.

Она кивнула, соглашаясь – хотя он мог и не заметить ее движение. Человек рядом с ней – честен. Во многом так же честен, как Карса Орлонг. На рассвете эти двое могут встретиться. Семар Дев понимала страх Скитальца.