Текст книги "Лиорн (ЛП)"

Автор книги: Стивен Браст

– Я говорил с Сетрой. Она сказала, если они используют Камень Феникса, как я когда – то, найти его не получится, а если нет – она, возможно, сумеет его отыскать, но они об этом узнают.

– Да, это проблема. Идеи будут?

– Будем искать старомодным способом.

– А который способ у нас старомодный?

– Думаю, такого нет. Нам придется изобрести его.

– Влад, я не в настроении…

– Ага, прости. Я думаю.

– А что насчет колдовства?

– Насчет него как раз и думаю. Проблема в том, что они знают меня. И скорее всего, по такому поводу не станут потакать обычным своим предрассудкам, а это значит…

– Что они и его будут отслеживать, и если заметят – убьют его.

– Ага.

– Но даже если они ожидают такого хода, сумеют ли они найти колдуна?

– А можем ли мы положиться на то, что нет?

Он что – то буркнул и покачал головой.

Я уж хотел было предложить стучаться в каждую дверь в городе, но передумал.

– Будь он демоном, – проговорил я, – мы могли бы его призвать.

– Влад…

– Я просто перебираю самые дурацкие предположения, а вдруг что – то да натолкнет на мысль. Обычно я это делаю мысленно, иногда – с Лойошем, но это все касается тебя, так что сейчас будет вслух.

– Ладно, понял.

– Мы слишком мало знаем о Левой Руке. Чушь какая – то, я словно с первых своих дней в Организации то и дело вляпываюсь куда – то, потому что слишком мало знаю о Левой Руке. Я пытался добыть сведения о них, в паре случаев пытался подкупить кого – то изнутри, но словно всякий раз, как я вроде подбирался к чему – то близко, у меня выходило столкновение с ними, и та, кого я уже собирался подкупить, решала, что лучше она меня прикончит.

«А ведь ты такой милый парень.»

«Заткнись.»

– Нам надо узнать больше, – чуть погодя промолвил я.

– Ты имеешь в виду – где его могут держать? Ну да.

– Я имею в виду – о разных способах, как искать людей.

– Левая Рука…

– Знаю. Магия. Любая, а значит, мы ей пользоваться не можем, потому как они слишком хороши в этом деле. Ну а как ты еще находишь кого – нибудь?

– Я не…

– Как ты получил сообщение, что его взяли, и что ты должен делать?

– Посланник, желтый браслет. Он ничего не знал.

– Письменно или устно?

Он нахмурился.

– Письменно, а какая разница?

– Сообщение могло быть отправлено устно, письменно или псионически.

Раз посланник принес письмо, вероятно, получил он сведения не в устном виде, чтобы сам не знал, кто их отправил.

– Это не…

– Так что нам надо проследить, кто отправил посланника, выяснить, как он сам получил письмо, и посмотрим, сумеем ли мы вычислить, откуда оно пришло.

– Я его допрашивал, он ничего не знает.

– Надо надавить и проверить, сможем ли мы узнать, кто принял послание, а вдруг это даст нам зацепку на то, кто его отправил.

– Думаешь, все получится так просто, Влад?

– Почти наверняка нет. Но попробовать все равно надо. А я пока попытаюсь придумать другие варианты, которые можно попробовать, и мы будем пробовать одно за другим, пока что – то не сработает.

– Ладно. Направлю кого – то этим заняться; сам рисковать не могу.

– И еще одно. Как вернешься в контору, свяжись со мной псиончески и спроси, где я скрываюсь.

– На случай, если они подслушивают?

– Ага.

– Ладно.

– Крейгар, у нас все получится.

Он резко кивнул и удалился, ничего более не сказав.

* * *

«Разумной практикой является сочинять пьесы или романы сугубо об императорах, которые давно мертвы, но даже и тогда проявлять осторожность.

Была ли Криниста незнакома с этим правилом или же решила его проигнорировать, мы знать не можем никак.

«Последний настоящий журналист» был поставлен в «Трибуне» в первый день весны, 14 лиорна 297, практически без уведомлений. Тех, кто обычно обозревал театральные представления, постановка слишком рассердила, чтобы упоминать о ней, а те, кто с удовольствием оставили бы свой отзыв, не были театральными критиками, а потому о ней и не знали. Следует отметить, что ни режиссер Кераасак, ни Криниста даже не пытались прибегать к иносказаниям и обинякам: в пьесе открытым текстом говорилось об аресте Плотке, обвинении в клевете и тюремном заключении со смертным приговором.

Тем не менее, постановка могла бы пройти незамеченной, не будь она, согласно всем уцелевшим источникам, столь блестящим и могучим образцом театрального искусства, которое почли за честь воплотить в жизнь некоторые звезды тогдашней сцены.

Медленно, из уст в уста, весть о постановке распространялась все дальше, и все новые зрители приходили, дабы увидеть эту пьесу, пока наконец Двор уже не мог далее закрывать на нее глаза…»

* * *

Проблема в том, что Дерагар был в Организации, был ее частью. Так что Левая Рука не нарушала никаких обычаев Дома Джарега, используя его таким вот образом. Впрочем, если так подумать, я даже и не знал, важны ли вообще подобные обычаи для Левой Руки.

В любом случае смысла задаваться этим вопросом нет, оно мне не поможет придумать вариант, как спасти Дерагара, не позволив им убить меня.

И я ни за что не дам Крейгару сломаться. Позволить себя убить – такое меня тоже не прельщало, ведь это значит не только что они выиграют, а и что я буду мертв. А значит, никакой больше клявы.

Должен быть способ.

Когда на кону была моя жизнь, или когда я рисковал головой ради кого – то, все было совсем иначе. А тут – тот, кто мне не безразличен, мой друг, и он был в опасности из – за меня. Совсем новое ощущение. Которое мне не очень нравилось.

Я позволил всему этому еще покрутиться у меня в голове, пока не понял, что толку с этого не будет. Потом спустился вниз и взял книгу, решив, что пока я отвлекаюсь на что – то иное, скрытая часть моего сознания придумает что – нибудь полезное.

Не придумала.

10. ДЕНЬ 2 АКТ 4 СЦЕНА 6

Хореограф:

 
Пока с тобою мы едва знакомы,
Пока не знаю я, на что ты годен.
Бумажки перекладывал в конторе?
С такою вот планидою позорной
В моей работе ты не первый, право:
Актеры, как колоды, все корявы,
Их не учили двигаться на сцене —
Итак, начнем, отринув все сомненья!
 
 
Ты можешь танцевать?
Ты можешь перейти дорогу, не подвернув при этом ногу?
Ты можешь танцевать?
Неужто даже это много? Да сжалятся над нами боги!
От «края два» идешь, убогий, ты словно кетна из берлоги!
Готов я в занавес рыдать!
И это, видимо, надолго…
Велеречивым кроя слогом
Подальше бы вас всех послать!..
Ты можешь танцевать?
Ты можешь танцевать?
Ты можешь танцевать?..
 

* * *

Где – то через час мне стало не по себе, и я вновь прошел через зрительный зал, там все еще кипела работа, и оказался в лобби ровно в ту минуту, когда туда вошел Шоэн. Точный расчет времени, это всегда обо мне.

Он вручил мне записку от Крейгара, но там было просто: «Пока ничего, проверяем».

Ладно, надеяться, что повезет с первой же попытки что – то зацепить, несколько чересчур.

– Ладно, – сказал я Шоэну.

Он кивнул, неразборчиво проворчав, и развернулся, что почему – то меня разозлило. Хотелось сказать что – то едкое, но для этого не было никаких причин: Шоэн был тем, кем был, и хорошо делал то, что делал, и от него немало пользы, и мы могли ему доверять. Мы точно могли ему доверять. Я был в этом почти уверен.

Я смотрел ему в спину, пока он удалялся, в воображении моем рисовалось во всех подробностях, как Левая Рука вламывается сюда и взрывает меня волшебным… стоп, минуточку. Волшебство им тут недоступно.

А значит…

Иногда мозги у меня работают куда быстрее, чем я могу все это объяснить, но вот какие мысли промелькнули у меня в следующие мгновения:

Чтобы спасти Дерагара и себя самого, мне придется выдумать какую – нибудь хитрость.

Хитрость – читай, обман, то есть какой – то вариант иллюзии.

Ну а театр – живое доказательство того, что для иллюзий волшебство вовсе не требуется.

А я, так уж вышло, нахожусь в театре, где они не могут пустить в ход волшебство. Собственно, я даже могу им сообщить, что поэтому и хочу провести обмен именно здесь, и тогда…

– Шоэн, погоди.

Он остановился, развернулся, вернулся и встал, ожидая. Я же сказал:

– Сообщение для Крейгара. Передай ему, пусть скажет Левой Руке, что согласен на их условия. Он знает, где я прячусь, и устроит обмен. Еще передай, что я серьезно, и мы и правда устроим обмен – вроде как. В смысле, Дерагара мы вернем. Но мне нужна еще пара дней на подготовку. И передай, пусть снова тихо проползет сюда, потому что нам надо обговорить все это. Это все.

Шоэн, проворчав, снова удалился, а я вернулся за кулисы. Изо всех сил стараясь не бежать.

«Босс, ты сам знаешь, как это рискованно.»

«Не-а, не знаю. Но это первое, что мне нужно выяснить.»

«Ладно.»

Я отправился искать Мьюрит, что удалось не сразу. Она сидела за столом, вытянув ноги, и пила воду. Я подошел прямо к ней и спросил напрямую:

– Насколько ты хороша?

Она очень медленно повернула голову и взглянула на меня снизу вверх, а затем подняла бровь, наверняка много практиковалась.

Я ждал, ждала и она. Она победила.

– Достаточно ли надежны твои заклинания, чтобы противостоять могущественным волшебницам из Левой Руки Джарегов?

Вот тут я ее озадачил, что меня порадовало. Чуть погодя она спросила:

– А что, ты меня хочешь нанять для чего – то?

Я ждал, ждала и она. Я победил.

– Да, – проговорила она. – Там есть очень искусные волшебницы. Но в подобных вопросах за мной преимущество барьера. Им нужно пробиться, моему же заклинанию достаточно сопротивляться. Я бы рискнула встать против них.

А что?

– Тогда положусь на тебя, – сказал я и удалился. Полагаю, главный секрет счастья – это когда учишься наслаждаться маленькими победами. Ну и едой, разумеется.

Ротса, которая за все эти годы, похоже, решила, что левое мое плечо удобнее правого, хлопнула крыльями и чуть вздрогнула, потом прикусила мое ухо.

«Что у нее на уме, Лойош?»

Чуть замешкавшись, он сообщил:

«Странное сочетание беспокойства и восторга.»

«Что ж, подходяще.»

«Ты собираешься пригласить их сюда и положиться, что здешние заклинания помешают им тебя прикончить?»

«Будет чуток посложнее, чем это, но в принципе да.»

«Ну конечно, будет посложнее. Это ведь ты.»

«Это я. При поддержке твоей проверенной мудрости и советов.»

«Мудрости. Ну да.»

«Мудрость наступает, когда твоих познаний оказывается недостаточно.»

«Глубоко, босс. Правда глубоко.»

«Не прибедняйся, Лойош. Мудрости у тебя хватает. Я на тебя полагаюсь.»

«А. Ну, тогда все должно быть нормально.»

Что ж. Теперь просто надо все остальное свести воедино. Никаких проблем.

Нет, конечно, так легко не будет, слишком много тут кусочков, чтобы они сами собой скользнули на нужные места. Но сделать это можно. По крайней мере, я был почти уверен, что можно. Достаточно уверен, чтобы уделить этому делу должное количество своей интеллектуальной мощи. В любом случае, что мне еще было делать – то, да?

Я бесцельно расхаживал по театру, бродя сам толком не зная где, только что держался подальше от сцены, особенно когда там кто – то пел. Не то чтобы я не люблю, когда поют, или не то чтобы мне так уж не нравились конкретно эти песни. Просто настроение мне для этого нужно правильное. А некоторые песни, как у тех же костюмеров, не особо понятны без контекста, а я пока еще и с контекстом не очень разобрался. Впрочем, пусть и вопреки собственной воле, эта задача вскоре будет решена.

Как бы то ни было, я попытался мысленно свести все воедино и не сумел, а потому спустился вниз, нашел грифель и бумагу, и принялся записывать всю схему. Признаюсь, я всегда это ненавидел, ибо что один написал, то другой сможет провесть. Но чисто технчески, то, что я сейчас составлял, никак не могло стать доказательством преступления, просто все получилось слишком сложно, чтобы проработать как – то иначе.

«Напомни мне потом эту бумагу уничтожить, ладно?»

«Я запомню, босс.»

Наверное, я занимался этим несколько часов, потому что появилась Пракситт, а значит, настал обеденный перерыв.

– Надеюсь, ты не пьесу пишешь, – сказала она.

Я совладал с желанием перевернуть бумагу тыльной стороной, ибо это лишь разжигает у людей желание посмотреть, что там написано, а я был вполне уверен, что почеркушки мои для нее так и так останутся бессмысленными.

– Нет, – подтвердил я. – Ну, не совсем. Хм. Хотя, если так подумать, даже и похоже.

– Угу. Слыхивала я такое.

– Не переживай, я не буду тебя приглашать поставить все это.

– Ну разумеется. Ты сам захочешь все поставить. Все хотят быть режиссерами.

Ну, хотя бы она не стала заглядывать мне через плечо, чтобы прочесть, просто пошла грызть тот жуткий обед и болтать с рабочими. Я заметил, что с актерами она, когда не по делу, не слишком разговорчива, зато с удовольствием проводит время с техперсоналом. Интересно, это у всех режиссеров так, или она уникум. Я пожал плечами и вернулся к работе.

«Тебе это нравится, босс, так ведь?»

«Хмм?»

«Складывать все кусочки. Вот эту часть ты всегда любил, даже когда планировал убийства.»

«Ты только сейчас это понял?»

«Ладно, тогда давай поспешим перейти к моей любимой части.»

«Это когда ты саркастически указываешь все места, которые не сработают?»

«Итак, ты знаешь меня лучше, чем я тебя. Я непременно отомщу.»

«Заткнись и дай поработать.»

Он так и сделал. Я тоже. Мне принесли обед – такую же порцию, как всем в труппе, – и я, как варвар, продолжал работать, пока ел; зато так хотя бы у меня не возникало искушения сосредоточиться на черством хлебе с сушеным мясом и неким фруктом, который умер слишком молодым.

А вскоре после еды я еще раз внимательно перечитал все свои записи и выругался.

«Да, – подтвердил Лойош, – вот и я подумал, что слишком уж все просто.»

«Заткнись," – посоветовал я.

Затем я выпустил их полетать, почитал еще немного, посмотрел кусок репетиции и вновь предался ожиданию.

* * *

«Первым действием Империи, когда власть почувствовала необходимость воспрепятствовать постановке «Последнего настоящего журналиста», стало распоряжение имперскому цензору «заняться вопросом». Цензор (чье имя нам неизвестно, поскольку в то время анонимность была непременным атрибутом данной должности) послушно сделал «несколько небольших поправок», которые, разумеется, кардинально изменили текст, каковой из критики в адрес Империи превратился в осуждение Плотке, подтверждая все выдвинутые против него обвинения в клевете и даже добавив несколько новых. В те времена, однако, права имперского цензора были не абсолютны; писатели и художники могли пред лицом Державы опротестовать любые искажения или изменения по каждому отдельному пункту. Для чего Криниста и Кераасак немедленно принялись искать адвоката, который смог бы представлять их дело. Так они встретили Дювани.

Обычным заблуждением – осованным на некоторых тогдашних недостоверных отчетах, каковые с годами обросли многими слоями преувеличений, не подвергаясь перепроверкам, – является, в частности, то, что Криниста и Кераасак случайно нашли Дювани, молодого и неопытного, но гениального адвоката, который скромно ждал в глубинах крыла Иорича, надеясь на появление хоть какого – нибудь клиента. На самом же деле решение нанять Дювани было каким угодно, только не случайным. Тогда ему было без малого три тысячи лет, и известность среди адвокатов он заработал своим глубоким познанием кодифицированных традиций и постоянными своими потугамим их ограничить; иными словами, Дювани не раз уже сходился с властями в судах разных инстанций – и не раз выигрывал дело. Так, именно он был ведущим адвокатом в группе, которая успешно защитила маршала Виборру э'Ланья от обвинений в государственной измене во время Четырнадцатого правления Дзура, доказав, что позволить необъявленному врагу получить стратегическую информацию – в достаточной степени отличается от раскрытия объявленному врагу тактической информации, и соответственно, применение искомого статута находится за пределами разумных сомнений. Нынешнее дело для Дювани, однако, было более значимо, чем предыдущие, ибо именно он ранее был адвокатом защиты у Плотке, поэтому и просьба защитить пьесу Кринисты от произвола имперского цензора, и его согласие на это стали естественным продолжением развивающихся событий…»

* * *

Адвокат Абесра вернулась вновь и пожелала поговорить со мной, о чем я узнал, когда меня вызвали встретиться с ней и Пракситт в небольшой комнатке для совещаний этажом ниже зрительного зала. Я вздохнул, но не сумел придумать, как бы отказаться.

– Ну что там еще? – проговорил я, входя.

Абесра прервала речь и взглянула на меня. Ладно, согласен, это невежливо. Но я был зол; один раз мы все это уже проходили, и я просто не пог представить, что они от меня еще хотят.

– Простите, – пробормотал я, – настроение паршивое.

Обе они кивнули, я опустился на стул.

– Мы все еще обсуждаем варианты, – пояснила Абесра. – Я провела кое – какие исследование, и похоже, напирать на общественное благо – лучший наш шанс. Во – первых, если это будет нашей основной линией защиты, мы сможем при необходимости представить и другие аргументы, а нашим оппонентам будет сложнее настаивать на исключениях.

– Э, – только и сказал я.

Она слегка рассеяла мое замешательство.

– Мы можем обосновать, что их Дому не нанесено никакого ущерба, в порядке общего обоснования, что пье… мюзикл является значимым для общественности.

– Ладно. Чего я не понимаю, так…

– Почему вы здесь?

– Да. Не потому же, что вы хотели дать мне шанс закончить пред…

– Она хотела, чтобы вы были здесь, – кивнула Абесра на Пракситт.

Я посмотрел на нее.

– Я хочу услышать ваши идеи, – пояснила режиссер.

– Но… ладно.

Так что они разговаривали, а я слушал – ну, наполовину слушал, – а когда на меня смотрели, я что – то нейтрально мычал. В основном я пытался придумать, как бы заткнуть дыры в том, что – честно признаюсь, – пока оставалось более чем зыбким планом, каковой позволил бы вытащить Деракара у Левой Руки и не погибнуть в процессе. Пракситт и Абесра говорили о тактиках затягивания и сработают ли таковые, и о шансах устроить личное появление Наследника лиорнов, и хватит ли этого, чтобы лиорны отозвали иск, и как бы убедить Ее Величество позволить им представить мюзикл при дворе. Собственно, вот эту последнюю фразу я и поймал, и тут меня озарило, и я проследовал за их мыслью, и вдруг оказалось очень и очень кстати, что меня сюда притащили.

– Нет, – проговорил я.

Обе они посмотрели на меня.

– Мы не хотим представлять мюзикл при дворе.

– Ладно, – сказала Абесра, – позволю себе спросить: почему нет?

– Я ее знаю, – пояснил я.

– Вы же не имеете в виду лично, так? – уточнила Пракситт.

– Вообще – то именно это я и имею в виду. Думаю, я смогу ее уговорить посетить представление прямо здесь.

Они переглянулись, потом вновь посмотрели на меня.

– Предположим, что так, – сказала Абесра, – и почему же это будет лучше?

О да. Вот это трудный момент.

– Попробую объяснить, – проговорил я, стараясь купить немного времени. – Во – первых, – соврал я, – я знаю, что ей нравится выбираться из Дворца, так что настроение у нее будет получше. Во – вторых…

– Откуда вы ее знаете? – возжелала знать адвокат.

– Я имел честь сослужить Империи скромную службу во время недавного кризиса с Гринаэре. Она же по доброте своей жаловала меня имперским графом.

Обоих это впечатлило. Более того, впечатлило настолько, что мне даже не пришлось выдумывать дополнительных причин, почему привести ее в театр будет нам во благо.

Они вновь вернулись к обсуждению, каковое я вновь не слушал.

Да, так вот. Пока я их не слушал, меня озалило, что усиленные меры безопасности, каковые предполагает появление императрицы на спектакле, в смысле, на мюзикле, прекраснейшим образом перекроют одну из упомянутых мною дыр. Особенно учитывая Державу, которая зафиксирует любое случившееся неподалеку насилие. Конечно, это значит, что мне придется пригласить ее величество, но для этого у меня имелось достаточно связей. Еще это значит, что ей придется принять приглашение; это уже сложнее. И еще это добавляет несколько новых вопросов к моему общему плану, однако я был вполне уверен, что вопросы эти можно решить.

Они продолжали обсуждать, я продолжал размышлять. Внезапно мне представился некий бедолага, сидящий прямо позади императорской ложи и пытающийся рассмотреть происходящее на сцене сквозь кружающую вокруг головы императрицы Державу. Ладно, к делу.

– Так, – поднялся я. – Вы продолжайте, а я попробую связаться с Ее Величеством, узнать, согласится ли она, и если да, когда именно. Кто составляет расписание постановок?

– Женька, но это неважно – мы назначим представление на тот день и час, каковые сочтет удобным Ее Величество.

– Понял. Тогда прошу меня простить.

И удалился, пока никто из них не воспротивился, потому как теперь мне нужно было подумать. Нашел пустую комнатку, присел там, подпер голову руками и именно этим и занялся. Дело непростое, однако как только я заставил свою голову выполнять положенные действия, кое – чего я достиг. То есть не то чтобы все кусочки встали на место, но хотя бы некоторые кусочки я определил и примерно прикинул, куда они могут встать. При этом я не переставал себя спрашивать, почему все придуманные мною планы должны быть такими сложными. Впрочем, как когда – то сказал дед, проблемы всегда сложные; если они не сложные, это не проблемы, а просто чуток не повезло.

Или, если выразиться иначе, это не проблема, если ее можно решить, подойдя к кому – то и воткнув несколько дюймов стали в его левый глаз.

Так что, пожалуй, нынешний случай был типичным, только вот на сей раз дело касалось не одного меня; Крейгар на меня полагался, а это добавило давления. Если в итоге его сына убьют… нет, хватит.

Когда пытаешься отыскать решение, нечего отвлекаться на размышления о том, что будет, если не получится. Надо мне запомнить это раз и навсегда.

Вскоре я поднялся и принялся расхаэивать туда – сюда.

А потом, расхаживая туда – сюда, принялся тихо ругаться. Пока все шло нормально. В конце концов, я вычислил, как все это начать, и как завершить; пока недоставало просто солидного фрагмента посередине.

Где – то там, в городе, сейчас джареги обменивают солидные суммы денег – сундуки с золотом, или передаточные векселя, или и то, и другое, – а их за это посвящают в некоторые обнаруженные мной секреты. Я, конечно, должен был бы сожалеть, что мне из этих денег не перепадает ни медяка, но вся суть была – ускользнуть от смертного приговора Дома Джарега, и я это сделал, так что жаловаться не на что.

Ну разве только, что теперь меня желает прикончить Левая Рука; вот на это я пожаловаться могу. Наверное. Нет, не Левая Рука. Каола. Сие уточнение может оказаться важным; следует помнить об этом. Об этом тоже можно пожаловаться, да.

«Слушай, босс, а ты никогда не замечал, что когда плачешься о чем – то, это чрезвычайно помогает? Да – да, знаю, «заткнись, Лойош».»

«Ага, именно.»

Что ж, ладно. У меня есть план, по крайней мере, большая его часть.

Теперь надо собирать все, что мне нужно, и начинать подготовку. Первый шаг, скорее всего, окажется самым сложным, и я хотел наконец разобраться с ним: пригласить императрицу. Что ж, хотя бы это мне по силам. А потом придумаю…

Я отправился на поиски Пракситт и нашел ее там же, где оставил. Они все еще говорили, вернее, говорила в основном Абесра, а Пракситт слушала.

Непохоже, чтобы закончилось это у них скоро, так что я ушел, взял книжку и прочел еще кусок той истории, на которой все это основано. Сам не ожидал, однако меня это заинтересовало – не то, что важным вроде как считала автор книги, а именно как так все получилось. И я читал, периодически поглядывая из уголка на край сцены, проверяя, не закончилось ли у них совещание, и в конце концов адвокат таки убралась вон.

Пракситт встала, увидела, что я иду к ней, и осталась на месте.

– Итак, ты хочешь услышать, к чему мы в итоге пришли?

– Не особенно, – отозвался я, – однако у меня имеется просьба.

– Да? Ладно, слушаю. Если мы все – таки сумеем вывести все это на сцену, особенно с Ее Величеством в зрительном зале, мы будем тебе должны.

Чего ты хочешь?

– Хочу участвовать в пьесе.

Смотрела она на меня, кажется, довольно долго, а потом поправила:

– В мюзикле.

* * *

В Доме Лиорна, на верхнем этаже, в дальнем конце имелось помещение с мраморными столешницами и полками нержавеющей стали, с ледниками и духовками, с вытяжными трубами и дымоходами, что вели наружу, отчего в это время года сквозь них постоянно слышалось кряканье стай перелетных джеков.

Лиорн по имени Талик вошел в это помещение, пытаясь не показывать, что нервничает.

– Ваше высочество желали меня видеть? – вопросил он с поклоном.

– Садитесь, – велел принц.

Талик нахмурился.

– Ваше высочество, я допустил какую – то оплошность?

– Нет – нет. Точнее, надеюсь, что нет.

– Ваше высочество?

Талик, которого часто вызывали и в приемные покои принца во дворце, и в его личную гардеробную в Доме Лиорна, никогда ранее не получал просьбы явиться в личное святилище его высочества: на кухню в особняке. Все знали, что принц время от времни туда заглядывает, садится на один из металлических стульев с низкой спинкой у широкой мраморной столешнице и подгрызает хлеб с редиской, или темные рогалики с мягким сыром; но это – в его личное время, когда тревожить Наследника не полагалось. И насколько Талик знал, никого еще не вызывали на кухню для разговора.

– Садитесь, – повторил его высочество.

Талик послушно опустился на стул напротив своего господина, который машинально размешивал в мисочке чернику с молоком.

– Это дело, – проговорил принц, – давит на меня.

– Это насчет, э, представления?

– Да.

– Какая именно часть? Что оно существует, или по поводу наших усилий его остановить?

– Последнее.

– Ваше высочество, но что же нам делать? Это клевета на весь наш Дом.

– Я не возражал против покупки театра, если у нас это получится.

Однако если нет, намерение подать в суд меня беспокоит.

– Уже не получилось, ваше высочество.

– Что?

– Кто – то выкупил театр прямо у нас из – под рук. Нам остается только судебный иск. Да, я согласен, будет некрасиво. Однако альтернатива еще хуже.

Его высочество некоторое время молчал с такой сосредоточенностью, что казался почти смешным, словно мыслительный процесс требовал от него изрядного напряжения лицевых мышц. Он не был, отметил Талик с некоторой страстью, умнейшим из всех Наследников нынешних Домов, но сердце у него доброе.

– Скажите, – принц понизил голос, словно собирался признаться в чем – то стеснительно – личном, – а что вы думаете о Валенде?

– Я… ваше высочество?

Принц ждал ответа.

Талик собрался с мыслями.

– Что я думаю? Я думаю, он был лиорном. Я думаю, именно это и имеет значение, ваше высочество.

– Но так ли это? Я имею в виду, только ли об этом мы должны заботиться?

Талик не был уверен, что вызывало большее беспокойство: сам вопрос, или же тот факт, что его высочество столь задумчиво его задал. Однако если принц желал задуматься, Талик не мог поступить иначе.

– Полагаю, – медленно проговорил он, – что он сделал лучшее, что смог, и наш долг – чтить его усилия.

– Усилия? А как насчет их результатов?

– Разве они были столь плохи?

Чуть опустив голову, принц искоса взглянул снизу вверх.

– Вы желаете, чтобы я ответил на этот вопрос, Талик?

– Нет, наверное, нет.

Его высочество рассматривал свои ладони.

– Я не самый лучший из Наследников, каковые бывали в нашем Доме.

– Думаю, ваше вы…

– Заткнитесь. Я не великий мыслитель вроде Ковадре. Я не обладаю обаянием Чандера. Я не могучий боец, как Ниефта. Но я по крайней мере могу сделать все, что в моих силах, чтобы убедиться, что мы поступаем правильно. А для этого мне нужно знать, что есть правильно. Так что будьте столь добры перестать скармливать мне легкие ответы.

Талик очень хотел спросить «кто вы такой и что сделали с его высочеством?» – однако принц не был знаменит своим чувством юмора.

Немного подумав, он признался:

– Честно говоря, я не знаю, ваше высочество.

– Ваше «честно» мне нравится, Талик.

– Ваше высочество, в этом вопросе аспектов больше, чем копий в крыле Дракона, но я никак не могу обойти то, что мы просто не можем, ни за что не можем позволить, чтобы наш Дом оклеветали. Кто мы такие, если позволим креотам, даже теклам смеяться над нами, вышучивать нас. Ни один из нас определенно не позволит такого, даже когда речь идет о нем лично. А позволить подобное в адрес всего Дома в тысячу раз хуже.

После этого принц долго молчал; Талику казалось, что он слышит, как медленный и неуклюжий механизм в голове его господина стонет, скрипит и прогибается.

– Очень хорошо, – наконец проговорил Наследник. – В таком случае действуйте.

* * *

– Петь умеешь? – спросила Пракситт.

– Давай примем, что нет, – сказал я.

– Танцевать?

– Знаю парочку восточных… так, ладно, считаем, что опять же нет.

– Понимаешь, где тут могут быть сложности в мюзикле, да?

– А что, никаких ролей, чтобы не петь, нету?

– Нет, – подтвердила она.

– Погоди, у каждого своя песня?

– Нет, конечно. В хоре есть те, у кого собственных песен нет, и они просто подпевают в нужных сценах.

– А я не могу просто там постоять и сделать вид, как будто пою?

– Хм. То есть ты не хочешь роль со словами?

– О боги, ни за что! Я просто хочу быть на сцене. Там, где меня увидят и узнают.

– Надо будет как – то тебя приподнять, иначе ты или останешься полным невидимкой, или будешь выделяться.

– Вот как раз выделяться – самое оно.

– Итак, ты здесь прячешься, но при этом хочешь выйти на сцену и выделяться.

– Угу.

– Ладно, спрашивать не стану. Но обувь на толстой подошве с каблуками ты все равно наденешь, иначе будешь выглядеть глупо. Надеюсь, то, что ты собираешься сделать, не навредит постановке?

– Нет, мне просто нужно, чтобы меня увидели на сцене.

Она кивнула.

– Во время представления есть двенадцать эпизодов, когда выступает именно хор.

– Мне достаточно одного эпизода, в любое время, когда вам подойдет.

Вполне годится.

Она кивнула вновь.

– Придется тебе порепетировать с нами.

– Для этого одного эпизода, так?

– Да.

– А костюм мне будет нужен?

– Для репетиции – нет.

– Но для представления?

– Да, конечно. И для генеральной репетиции, она начинается завтра.

– Хорошо.

– Не расскажешь, зачем все это?

– Нет.

Режиссер пожала плечами.

– Ладно. Добро пожаловать в актерский состав. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать за то, что спасаешь наше представление.

– Я его еще не спас.

– Не спасешь, не попадешь на сцену. Видишь, как все просто?

«О, мне это понравится.»

«Даже не начинай, Лойош.»

– Но мне же не придется питаться этими вашими жуткими пайками, или как?

– Так ты вроде уже питался?

– Ну да, иногда.

– Для твоих нечестивых целей имеет значение, в какой день постановки все это будет?

– Нет, в любой день из трех в любое время, хотя чем раньше, тем лучше. И ты правда использовала слово «нечестивый»?

– Да. Тебе полностью понятен его смысл?