Текст книги "Валлиста (ЛП)"

Автор книги: Стивен Браст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

4. Легенда о сонном Лашине

Выйдя из оружейной, я пересек зал, открыл противоположную дверь и снова оказался в помещении, которое должно было находиться этажом ниже.

Ротса нервно затанцевала у меня на плече, дернувшись туда-сюда; краем глаза я заметил, как замотал головой Лойош. Им это место явно тоже было не по душе, то ли подхватили это от меня, то ли имели свои соображения.

Во многих сказках дома – живые и обладают собственными желаниями.

Иногда, особенно в драгаэрских сказках, дом хочет убить героя; в сказках Востока дом нередко стремится его защитить. Может, в происходящем и нашелся бы какой-то смысл, если бы я счел эти сказки правдивыми и вычислил, что это здание хочет что-то сообщить мне, или спасти меня от чего-то, или убедить меня что-то сделать. Я, конечно, иногда готов поверить в небывалое, благо немало такого сам повидал – но кое во что поверить пока не готов.

"Лойош?"

"Полностью согласен, босс. Я тоже не верю в здания, которые строят собственные планы."

"Хорошо."

"Однако пока мы не встретили Сетру, я не верил, что кто-то может быть старше Империи. А пока мы не повстречали дженойнов, я не..."

"Спасибо."

Дверь все еще была открыта, и за ней все еще был виден красивый коридор. Я пожал плечами и пошел дальше, повернул за угол – и тут позади меня раздалось покашливание.

– А, вот вы где, господин.

– Приветствую, Лашин. Да, я решил поразмять ноги.

– Да, господин. С печалью вынужден сообщить вам, что нам не удалось открыть двери.

– Печально это слышать.

– Уже поздно. Мне велено позаботиться, чтобы вы получили ужин и покои для ночлега.

– Вы весьма добры. Кстати, этот ужин – откуда он взялся?

– Господин, я не понимаю, о чем вы. Еду готовят повара, на кухне.

– Неважно, – сказал я.

– Позвольте проводить вас в покои, где вы можете привести себя в порядок.

– Ведите, – согласился я.

Пока мы шагали по коридору, я поинтересовался:

– Вы знаете Хевлику?

Краем глаза я заметил, как плечи его чуть подобрались.

– Танцовщицу?

– Если только нет другой Хевлики.

Он кашлянул в кулак.

– Что ж, да, я имею честь быть с нею знакомым.

– Она хорошая танцовщица, не так ли?

– Что ж, да, господин.

– А давно вы ее знаете?

– Господин, она была здесь – то есть входила в штат прислуги – еще в старом замке, до того, как я прибыл. Так что я знаю ее столько же, сколько и лорда Атранта.

– И что вы можете о ней рассказать?

Ему было явно неудобно, и он сумел лишь пробормотать:

– Уверяю, ничего существенного.

Был ли он непробиваем как иссола, или непробиваем как дворецкий, не знаю, но этот щит я пробить не мог, и временно оставил все как есть. Лашин отворил дверь и отступил в сторону. Меня накрыло странное воспоминание: Коти во время оно понравилась бы такая комната. Бархатные пологи в красно-золотых тонах, плюшевый коврик, мягкие кресла и кровать, на которой можно закатить пирушку. На столе умывальный тазик, стопка полотенец и кувшин с водой, под столом – украшенный чеканкой ночной горшок. От воды в кувшине шел пар.

– Очень симпатичная комната, – похватил я, – и кто-то весьма быстро тут все приготовил.

– Да, господин, – ответил Лашин. – Если вам что-нибудь потребуется, потяните за этот шнур – и я немедля появлюсь. Я похлопаю, когда ужин будет готов.

– Буду ли я иметь честь ужинать в обществе лорда Атранта?

– Боюсь, я не знаю, господин.

– Ладно.

– Это все, господин?

– Да, конечно.

Он поклонился и удалился спиной вперед, закрыв за собой дверь.

Интересно, как долго нужно практиковаться, чтобы такое выходило естественно? Я плеснул горячей воды на полотенце и протер им лицо – ценю роскошь, когда выпадает такая возможность. Потом улегся на кровать. Жутко мягкая. Впрочем, когда долго поживешь вдали от городов, мягким будет казаться все, что получше твердой земли. Я закрыл глаза и задремал.

Лойош разбудил меня как раз перед тем, как за дверью похлопали. Я сел, моргнул и поинтересовался:

"Долго я спал?"

"Не очень, босс, примерно полчаса."

– Войдите, – проговорил я, и Лашин так и сделал, неся одной рукой на уровне плеч бронзового цвета поднос. Вот как-то не возникало у меня даже мысли нанять слуг, даже когда денег хватало и на большую роскошь. Он поставил поднос на стол, и поклонился, а я решил, что это я зря. Со слугами было бы неплохо.

Когда Лашин ушел, я воздал должное жареной дичи с начинкой из недозрелых фруктов, вешенок и каплуна; могло быть и повкуснее, однако Лойош и Ротса сочли приемлемым. Вино подали уже в бокале, так что я не мог прочесть название на этикетке, но оно было насыщенно-красным и хорошим.

"Если мы вернемся на кухню, Лойош, там по-прежнему не будет никаких следов, что ею пользовались."

"Ага."

"Думаешь, мы когда-нибудь поймем, что тут происходит?"

"Надеюсь, босс, или я так и не обрету покоя. Продолжим исследования, или нам все-таки поспать?"

"Думаешь, я сейчас смогу заснуть, Лойош?"

"Вероятно."

Я задумался.

"Пожалуй, ты прав."

Сон мне и правда был необходим.

Пробудил меня запах клявы. Она стояла на тумбочке рядом с кроватью. Я слез с кровати на пол, добрался до бокала с клявой и попробовал. Примерно как со вчерашним ужином – бывало и получше, но пить можно. На столе меня ждали несколько небольших круглых хлебцов с дыркой посередине – когда-то я такие пробовал, когда леди Телдра еще была леди Телдрой, – обжаренные и намазанные маслом. Я предпочитаю более плотный завтрак, когда удается таковой добыть, но бывало, что приходилось обойтись вообще без завтрака, так что нынешний я счел не худшим вариантом. Джареги сидели в изножьи кровати и, по-моему, ожидали, пока я проснусь, чтобы они также могли подкрепиться. Вероятно, Ротсе о необходимости подождать напомнил Лойош, но спрашивать я не стал.

Некоторое время я посвятил хлебцам и кляве. Бывало, мне приходилось открывать глаза и сразу же иметь дело с каким-нибудь асоциальным типом еще до того, как разум включится в работу; однако если выпадает такая возможность, я предпочитаю завтракать спокойно. А еще мне вдруг стало неуютно, когда я понял, что кто-то со всей этой едой проник в помещение, а я так и не проснулся.

"Это был Лашин, – сообщил Лойош. – Я не спал."

"Тогда ладно."

Клява была лучше, чем кофе, что я пил вчера; впрочем, клява всегда лучше, чем кофе. Нет, я серьезно.

– Ладно, – проговорил я вслух.

А для Лойоша добавил:

"Что теперь?"

"С каких это пор моей работой стало..."

"Ага, ага."

Встав, я использовал по назначению ночной горшок, плеснул водичкой в лицо и оделся. Проверил, чтобы все сюрпризы, которые я ношу с собой далеко не так много, как в былые дни, – были на месте. И как раз хотел уже выйти в коридор, как за дверью раздался хлопок. Я открыл; там был Лашин.

– Так, – сказал я, – доброе вам утречко.

"Лойош, за нами наблюдали?"

"Магией – нет," – отозвался он.

– Доброе утро, господин, – проговорил Лашин. – Не хотите ли еще клявы?

Я покачал головой.

– Как там двери?

– Боюсь, по-прежнему закрыт?.

– А потайной ход?

– Сударь?

– В таких замках всегда бывают потайные ходы. Их вы проверяли?

– Господин, если здесь такой и есть, он потайной.

– Хм. А если я тут прогуляюсь на разведку?

– Господин, мне поручено попросить вас оставаться здесь, пока не решены сложности с дверьми.

– Прекрасно, – кивнул я, – возражений нет. Ваша просьба услышана.

И протиснулся мимо него, повернув сперва направо, а потом налево, направляясь в сторону кухни и тех мест, что уже успел повидать, чем бы они ни были.

– Сударь? – Лашин догнал меня, почти отбросив скованную походку.

– Не беспокойтесь, – объяснил я, – просто утром я всегда любил прогуляться. Может, наткнусь на какое-нибудь здоровенное белесое уродливое чудовище и пообщаюсь с ним.

Он сглотнул.

– Я вынужден настаивать...

– Конечно, – согласился я, – я был бы весьма разочарован, если бы вы этого не сделали.

– Пожалуйста, господин.

– Вы действительно не хотите, чтобы я исследовал особняк?

Он кашлянул. Вероятно, пытался придумать, как отметить на этот вопрос, не сообщив мне никакой информации. Кстати, интересный момент. Я ведь, по сути, чем занимался раньше, да и теперь не оставил этого занятия, в отличие от прежней профессии? Вытягиваю информацию у тех, кто ее имеет, а для этого необходимо определить наилучший подход к каждому. Люди – и драгаэряне – на самом деле все разные. С некоторыми работает хорошая взбучка или иная форма "убеждения", других приходится обманывать, третьи легко уступают ласке и уговору. И что кому подойдет, не всегда заранее видно.

Но с Лашином я просто прислонился к стене, скрестив руки на груди, и проговорил:

– Если вы не хотите, чтобы я тут разгуливал, может, поговорим?

Он поерзал на месте:

– Что вы желаете знать, сударь?

Мне, конечно, было интересно понять, почему иногда я "сударь", а иногда "господин", но этот вопрос мог подождать до лучших времен.

– В этом месте полно такого, что я не понимаю, так что просто выберите сами любой момент и объясните его.

– Господин, я...

– Ладно, давайте так. Вы не желаете говорить ни о чем. Каждый раз, когда я пытаюсь что-то выяснить, вы столбенеете как... в общем, замираете на месте и молчите как каменный. Но вот то белесое нечто – странное чудовище, чем бы оно ни было, – я всего лишь сказал, что намерен его поискать, а у вас забегали глаза, левая рука дернулась и, судя по движению кадыка, пересохло во рту. Итак, в чем же дело? Почему именно это для вас личное?

Он невидяще уставился в пространство, но кажется, даже это потребовало определенных усилий. Я поудобнее уперся в стену, улыбнулся и изобразил терпеливое ожидание.

Наконец Лашин покачал головой.

– Что ж, – проговорил я, – как хотите. Вы ничего не обязаны рассказывать мне. – Я крутанул запястьем, и в мою ладонь скользнул кинжал.

Я мог бы просто извлечь второй из поясных ножен, но трюк с появлением оружия "словно из ниоткуда" обычно дает эффект. Он тихо пискнул и попытался продавить спиной стену – глаза широко раскрыты, губы плотно сжаты, зубы стучат.

– О, не бойтесь, – сообщил я, – я не собираюсь причинять вам вреда.

Он смотрел на меня так, словно не верил этим словам. Зря. Я выпрямился, подбросил кинжал в воздух, поймал его.

– Просто меня сильно расстраивает, когда я не получаю ответов на свои вопросы. Поэтому я, пожалуй, найду лорда Атранта и перережу ему глотку, мне от этого станет легче. Прошу меня простить.

Я сделал шаг, и он воскликнул:

– Нет!

– Хмм? – я остановился и повернул голову.

– Пожалуйста.

– Тогда расскажите, почему вы так расстраиваетесь, когда я спрашиваю об этом. Я ведь не прошу выдать какую-то военную тайну – просто хочу понять, почему вас это так волнует.

Я, конечно, мог бы сейчас поэтически описать, как я наблюдал за внутренней борьбой в его глазах, и все такое; но – нет. Никакой борьбы. Он сломался.

– Хорошо, – сказал он. – Это потому, что в том, что случилось, был виноват я.

– Продолжайте, – кивнул я.

Процесс вытягивания информации у того, кто знает, как ее не выдавать, включает в себя, во-первых, поиски нужного инструмента, а потом подходы со всех сторон, так и этак, используя уже известное для получения того, что пока не выплывало на свет. Но с типами вроде Лашина все проще: как только такие начинают говорить, они раскалываются полностью, до донышка, и надо лишь вычленить из потока информации именно то, что нужно, и в правильном порядке. А сейчас мне не пришлось волноваться и на этот счет, из него просто все выплеснулось.

***

Вам следует понять, сударь, что служба является нашей семейной традицией. Даже в последнее правление Дома Иссолы, когда многие мои соплеменники получили владения и жили с них как высокородные, моей семье этого не выпало. Для нас величайшей отрадой всегда былы служба другим.

Большая часть моей родни погибла во время Катастрофы, но я сам и еще кое-кто тогда был в Герцогствах, и потому прямых ее последствий мы избежали. Мы странствовали, мы искали тех, кто выжил и в чьих хозяйствах необходимо было навести порядок. В итоге ближе к концу Междуцарствия хотя, конечно, тогда мы не знали, что оно вскоре закончится, – драконлорд по имени Кана основал почтовую службу, чтобы принимать и передавать послания, и так я и узнал о Хаустауне. А вскоре после того, как я прибыл туда, предыдущий дворецкий оставил свой пост и я занял его место, на каковом с тех пор имею честь пребывать. Честь, господин, и если мне позволено будет сказать, также и отраду. Как говорила моя мать, хорошо что-либо делать – это хорошо, и хорошо сделать что-либо – это тоже хорошо, и это разные хорошо. Мне отраду доставляет скорее первое. Это помогает вам понять картину, сударь?

Мои обязанности, как правило, заключаются в том, чтобы заботиться о нуждах лорда Атранта и управлять прочими слугами, но раньше, когда мы еще жили в Хаустауне, мы нередко принимали гостей, и тогда я имел честь заниматься еще и ими, как пытался поступить и с вами, господин. Время от времени возникали и другие вопросы, однако все в основном сводилось к тому, чтобы делать то, что я привык делать и хорошо знал, как. Многие нашли бы подобное утомительным, но я – нисколько. Воистину, должен признаться, что мне было неуютно, если случайно требовалось совершить что-то, что не входило в мои обязанности. Однажды мне пришлось задавать корм лошадям, потому что у конюха была свадьба, на которую в качестве гостей ушли и его помощники – и от столь простого задания, причем мне все наитщательнейшим образом разъяснили, у меня, до сих пор помню, ладони вспотели. Смейтесь, если пожелаете, но это так. А еще был случай, когда мне пришлось стать камердинером у принца Ферунда, когда он нанес нам внезапный визит, и я все время был на волосок от паники – не потому что это был принц, а потому что я не привык к обязанностям камердинера.

Таков уж я, сударь. Такова моя натура. Полагаю, вам важно будет это понять, если вы хотите точно знать, что и почему случилось.

Мы, разумеется, ощутили происшедшую Катастрофу – и семейство лорда Атранта в Хаустауне, и я на равнинах Сунтры. Однако самая примечательной чертой Междуцарствия, насколько можно понять по их рассказам, оказалось то, сколько мало оно отразилось на их хозяйстве. Лорд по-прежнему время от времени получал заказы, а его сбережений было вполне достаточно, чтобы не беспокоиться о столь низменных материях, как заработки.

Так было, когда родился сын лорда Атранта, в начале Междуцарствия, и так было примерно Оборот спустя, когда туда пришел я. Рождение ребенка стало, без всяких преувеличений, праздником для всей семьи, как и для слуг, степень их ликования вы, вероятно, можете представить, хотя личного опыта в данном отношении у меня и нет. Мой господин нанял кормилицу и няньку, и после некоторого всплеска жизнь в нашем хозяйстве вновь вошла в размеренную колею. Юный господин рос, как растут все дети, и вскоре для него наняли также гувернера. Это был живой и любопытный ребенок, который, разумеется, любил рисовать, а еще обожал заглядывать во все углы и чуланы; из вторых рук знаю, что нянька с ног сбивалась, но в жизнь нашего дома он на свой манер вписался превосходно.

И вот прибыл я, заняв должное место. Хаустаун находится в глубине Голубой долины, на севере Гуинчена, и таким образом худшие последствия Катастрофы прошли мимо его: урожаев и приплода скота для его обитателей было достаточно, а моровые поветрия миновали нас стороной. Без болезней как таковых, конечно, не обошлось, а целительное волшебство было недоступно, но местные знахари справились достаточно неплохо.

Что до моего господина, исчезновение волшебства оказалось для него подарком судьбы. Когда Державы не стало, многие волшебники, надо сказать, извлекли из этого определенный урок. Сам я не волшебник, вы понимаете, потому мои знания о данном вопросе не слишком объемны, но достаточно широко известно, что необходимость обратиться напрямую к силам хаоса без посредства Державы вынудила волшебников многому научиться. Лорд Атрант не был исключением и достиг определенных успехов в некромантии. Вы с ней знакомы? Она посвящена нереальным путям проникновения в реальное, или реальным – в нереальное. Начинается все со смерти, как вы понимаете – это переход, которому никому из нас не миновать. И господин мой Атрант изучал вопрос устранения границ между структурой и местоположением, или, выражаясь иначе, между местонахождением субъекта в пределах структуры и четко заданным местоположением структуры, а это по сути своей некромантия.

Возможно, вам поможет, если я добавлю, что недостижимой целью, мечтой всех архитекторов Дома Валлисты на протяжении десятков тысяч лет было встроить пути между мирами в структуру, выстроенную в пределах мира. И представьте себе, как горд был мой господин тем, что достиг определенных успехов на пути воплощения этой цели.

Помните, сударь, я упоминал о болезнях? Время от времени добирались они и до нас, вызывая чрезвычайную озабоченность. Больше всего боялись мы за ребенка, потому что знахари утверждали, что взрослые менее восприимчивы к ним, нежели молодые. Мы заботились о нем как только могли, и ребенку не угрожала настоящая опасность. И все было ничего до тех пор, пока нянька не подхватила грипп, и до того, как мы об этом узнали, она заразила гувернера и помощника повара. Именно по этой причине ответственность на ребенка была временно возложена на меня.

Сударь, это было самой сложной мисстей из доверенных мне. И не по тем соображениям, которые, возможно, высказали бы вы сами: взаимодействие с ребенком само по себе – просто чуть более сложный вариант каждодневных моих обязанностей, каковые требуют, формально выражаясь, взаимодействовать с каждой персоной наилучшим доступным мне образом с целью обеспечения уюта этой персоны, будь то принц Дома Валлиста или, да простят мне подобное сравнение, джарег-восточник – все сводится к восприятию, наблюдательности и приспособляемости. Так что нет, научиться заботиться о ребенке никоим образом не превосходило моих возможностей. Сложность была в том, что я сильно утомлялся. Очень уставал. Ведь основные мои обязанности по-прежнему были на мне. Я ел на ходу, когда вообще успевал поесть, а отдыхал когда получалось. Удивительно, как быстро приходит изнеможение. Неделю спустя я с трудом держал глаза открытыми. Вы когда-нибудь уставали настолько, сударь? Вот я смотрю на вас, и – надеюсь, вы не сочтете, что я лезу не в свое дело – вижу, что вы весьма многое пережили, так что, возможно, вы знаете, каково это: провести на ногах целый день, когда глаза слипаются, когда не можете вспомнить половину того, что нужно сделать, и можете только надеяться, что приведете все в порядок потом, когда сможете сосредоточиться на деле после того, как выспитесь. Если с вами такого не бывало, описать иначе не могу, а если бывало, то и не нужно.

Вы уже поняли, к чему я веду, правда?

Я заснул. Или, полагаю, более точным термином будет "отключился". Я присматривал за ребенком, закрыл глаза – а потом вдруг проснулся, сердце заколотилось, так всегда бывает в такие вот моменты, а ребенка нет, и дверь открыта.

Его не было в коридоре рядом с детской. Не было и на кухне. Потом спросили, почему я сразу же не забил тревогу, и я мог лишь ответить, что мне и в голову не пришло. И пока я бегал как сумасшедший, разыскивая его, воображая, что он обварился кипятком на кухне или порезал палец в оружейной – к своему стыду, должен сообщить, что сознание того, что случившееся будет моей виной, страшило меня не меньше, чем само случившееся, чем бы оно ни было. И если жизнь моя будет длиной в Великий Оборот, я все равно не испытаю большего ужаса.

Могло ли быть еще хуже? О да, ибо когда я выбежал из оружейной к главному чертогу, я увидел, что дверь, ведущая в башню, открыта. В замке, как вы понимаете, оконные проемы не были застеклены, а тем более не имели тех неразрушимых окон, что есть здесь; и разум мой поглотила жуткая картина – как ребенок выпал из окна башни.

Да простит меня за эти слова Трихарунна Нагорай, но быть может, было бы лучше, если бы так и случилось.

Я взбежал по лестнице до самой вершины. Западная башня замка была большая и квадратная, там имелось небольшое помещение, где мой господин хранил свой магический инструментарий, и несколько рабочих комнат, и много окон, но открытая дверь вела на вершину башни, а именно там мой господин проводил свои магические исследования и эксперименты.

Был ли то каприз божества, чтобы ребенок вошел именно в тот миг? Возможно, тут приложила руку Вирра, это в ее духе. Возможно, когда я окажусь на Дорогах Мертвых, я спрошу у нее.

Лорд Атрант занимался некромантией. Я не настолько хорошо знаком с Искусством, чтобы точно объяснить, что именно он делал, но знаю, что он дотянулся до Великого Моря Хаоса и пытался достичь пределов, которые имеют иные законы природы. В комнате было три цилиндра – белые, высотой в пояс и толщиной в мое запястье, и каждый излучал свет и звук, а результатом была некая странная музыка, низкая, неблагозвучная, беспокойная, а там, где посреди комнаты сходились лучи света, то же самое творилось со зрением невозможно было на это смотреть, не ощущая обеспокоенности.

На миг – возможно, самый худший миг в этой истории – паника моя схлынула, ибо ребенка не было и здесь, а мой господин продолжал свою работу, похожий на дирижера перед оркестром, руки его совершали размеренные взмахи, глаза были закрыты, а лицо утратило всякое выражение, давая понять, что сознание хозяина сейчас где-то очень и очень далеко.

Я заставил себя сосредоточиться на том месте, где встречались свет и звук. Было нелегко, это куда труднее, чем стоять и смотреть с высоты, но я велел себе всмотреться в кружащуюся пустоту. Я помню, как ладони мои стали влажными, как подгибались мои колени, но продолжал смотреть. В лучах света порой всплывали какие-то узоры, а может быть, то было лишь мое воображение, но я продолжал смотреть. Я чувствовал себя так, словно оно, чем бы оно ни было, на самом деле проникает в меня, пробирается в мою голову, изменяет меня, а я все смотрел.

И тут увидел его. Я увидел ребенка. Он шел прямо в самое сердце всего этого, в фокус заклинания.

Я завопил. Или просто выдал нечленораздельный звук, обозначающий отрицание и гнев, направленный против богов.

Я помню, что двинулся к ребенку, но когда я завопил, мой господин открыл глаза, увидел меня и отпустил заклинание.

Разумеется, уже было слишком поздно.

Порой мне кажется, что его отказ убить или хотя бы уволить меня сам по себе является наказанием; он хочет, чтобы я жил и помнил о своей ошибке. А иногда кажется, что это доброта, способ сообщить, что я прощен.

Разумеется, я никогда бы не посмел спросить напрямую.

Великодушно прошу извинить меня, сударь. Вы хотели знать о ребенке, а я говорю о себе. Трудно говорить иначе, ведь само то событие столь живо отпечаталось в моем сознании, но о ребенке мне говорить слишком больно, и полагаю, я избегаю этого как могу.

Ребенок был искалечен. Полагаю, "искалечен" выражает это не хуже любого иного слова.

Что происходит с телом, попавшим под воздействие сил, предназначаленных изменить природу того мира, на который они были направлены? А что происходит с сознанием? Я не волшебник, и уж точно ни капельки не некромант, я не могу ответить, "почему" и "как". Но то, что вы видели, стало итогом. Мы заботимся о ребенке как только можем, и следим, чтобы он никому не причинил вреда.

Конечно, я понял, что вы видели его. Не знаю, как он освободился. Мой господин специально держит волшебника, который должен был предотвращать подобные инциденты. Но что бы ни произошло, нам запрещено упоминать о нем.

И я бы не нарушил запрета, если бы не вы – вы ведь сделали бы то, что пообещали. Вы бы правда его убили? Да, думаю, вы сделали бы это. Вы уже убивали прежде, я вижу.

Это все, что я могу сообщить, господин. Надеюсь, вы удовлетворены.

***

«Удовлетворен» было не тем словом, что употребил бы я, однако хорошо, что наконец-то возникли хоть какие-то ответы.

– Да, этого достаточно, – ответил я.

– В таком случае, если не возражаете...

– Что? А, это. – Я не заметил, что все еще держу кинжал, большим пальцем пробуя острие. – Прошу прощения, – и клинок исчез из моих рук.

– Это все, господин?

Что ж, отдаю ему должное: я только что запугивал его, потом вытащил наружу самые мрачные его тайны, а он спрашивает: это все, господин? Впечатляет, не так ли?

– Конечно, – проговорил я. – Спасибо.

Он отвесил мне скованный, почти военный полупоклон, развернулся и удалился – вероятно, чтобы обессиленно рухнуть там, где этого никто не будет видеть.

"Ну что ж, босс, это было по крайней мере, э, нечто. А дальше что?"

"А теперь поразведаем еще немного. И если увидим здоровенное уродливое белесое слюнявое чудовище, сбежим."

"А оно слюнявое?"

"А почему нет?"

"Но насчет "сбежим" я согласен. Вернее, ты сбежишь, а я улечу."

Дальше по коридору, мимо кухни. Я заглянул туда, проверить, не изменилось ли что; нет.

"Хочешь узнать, какой у меня кошмар, Лойош? Это что мы все тут вычислили и со всем разобрались, а загадка кухни не имеет к этому никакого отношения, и я ее так никогда и не раскрою."

"У меня кошмары куда похуже твоего, босс. Они в основном связаны с громадным белесым вонючим чудовищем."

"Оно вонючее?"

"Конечно, босс, почему нет?"

"Угу. Слушай, а тебе разве снятся кошмары?"

"Не совсем."

После кухни в конце коридора я повернул направо – туда я еще не ходил. За правой стеной этого коридора должна была быть кухня – может, там она и была, точно не знаю. Отчасти это место, эта платформа, потому и было таким странным, что иногда вещи располагались именно там, где должны были быть, отчего все остальное выглядело еще более беспорядочным.

Лестница вверх. В обычном здании можно было бы предположить, куда она ведет, или хотя бы что ее используют те, кто живет там, гости или слуги.

Ступени здесь были из белого мрамора, но не слишком широкими, да и особых украшений не имелось – ну, не считать же украшением неизбежное зеркало, на стене, – так что я бы предположил, что эта лестница предназначена для прислуги. Но это в нормальном здании, а здесь я ни в чем не мог быть уверен. Я пошел по лестнице; она вела вверх, а потом сразу вниз, в итоге я оказался примерно на том же этаже, с которого начал подниматься, только лицом в противоположную сторону, а коридор был слишком коротким.

Справа и слева были двери, а в конце коридора имелась пара настенных канделябров – и, разумеется, зеркало. Я сделал десять необходимых шагов и немного поиграл с канделябрами. Правый повернулся направо, потом левый повернулся налево. Потайной ход в таком стиле найти нетрудно. Комнатка оказалась небольшой и уютной: на полу большой красно-синий ковер в восточном стиле, несколько стульев, книжная полка, пара столиков и встроенный в стену шкаф чуть повыше меня. Еще там имелся ручной насос над раковиной, а в углу швабра, веник и ведро. Иными словами – обычный чуланчик для прислуги, обустроенный как комната отдыха для нее же. Если вдруг вы ничего не поняли, то и я тоже. Также с потолка свисала железная цепь с рукояткой, а вот зеркала в комнатке не оказалось. Я даже не знал, стоит радоваться этому факту или беспокоиться.

Я проверил дверцу шкафа – не заперто; отворил, и в лицо мне ударила волна ледяного воздуха. На миг я застыл, озадаченный, а потом увидел, что внутри на крюках подвешены разделанные куски мяса, этакий миниатюрный ледник, где вместо льда для сохранения продуктов задействовано охлаждающее заклинание.

Больше ничего интересного я не нашел и потянул за цепь. Задняя стена открылась со звуком, какой издает камень, скользящий по камню. Знакомо звучит? Вот именно. Но когда я опознал этот звук, стена уже раскрылась.

– Ой-ой, – умно заметил я.

Когтистые лапы Лойоша стиснули мое плечо.

Я успел только мельком заметить, что стены там из голого камня, а потом увидел чудовище – а оно посмотрело на меня. Лицо, если называть это лицом, было искажено, голова казалась слишком маленькой для громадного тела, плечи бугрились то ли от мускулов, то ли от выпирающих под кожей костей, вывернутые коленками назад ноги в обхвате были побольше, чем весь я, а кожа имела тот самый мертвенно-белый оттенок, который мне запомнился.

Еще на голове у чудовища были два рога вроде козлиных, а тело там и сям пятнала грязно-белая шерсть. Голое, за вычетом той самой шерсти, чудовище, пожалуй, было мужского пола – эти органы, также карикатурно мелкие, все-таки располагались именно там, где положено. Когда-то оно было разумным, но сейчас – сомневаюсь. Изо рта у него торчали желтые кривые зубы и – да, я был прав, капала слюна. Вонючая, тут Лойош тоже прав.

Чудесно.

Утверждают, что когда случается что-то страшное, первая инстинктивная реакция – либо грудью встретить опасность, либо удрать. Бывает и так, но чаще – говорю как тот, кто нередко бывал этой самой опасностью, – народ просто замирает на месте. Обычное дело. Нет, со мной все не так. Вы наверняка уже знаете, что я до сих пор жив еще и потому, что не позволяю инстинктам управлять мною. Я оцениваю ситуацию, решаю, как лучше поступить, а потом уже... А, черт, все равно ведь не поверите.

В общем, я замер.