Текст книги "Изыди (СИ)"
Автор книги: Станислав Стефановский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Был социализм, был. Я его застал. И хулиганство тоже. Сами с Борькой чуть на скамейку не сели. В далёкие времена нашего советского детства все дрались со всеми – на танцах, в парках, во дворах. Улица на улицу, квартал на квартал, микрорайон против другого такого же. В подъездах, квартирах. В очередях за румынскими дублёнками, за колбасой, а затем и за водкой. Стресс снимался только кулачным боем. Это потом в ход пошли китайские ТТ ("касественные"), польские и югославские АК-47, а до них было "наше всё" – кулаки как основной аргумент в постоянной борьбе за дефицит и очередную ступеньку вверх по социальной лестнице.
Когда мы с Борисом оказались вдвоём на танцполе с десятью ополчившимися против нас таких же любителей пощекотать себе нервы, мы встали спиной друг к другу, кружась по кругу, огрызаясь редкими ударами. Это были последние танцы нашего детства и последние в стране, которой мы больше не увидели. Нам досталось тогда, перед самой службой. В карманах лежали повестки из военкомата. Если бы не ПМГ41, которая подоспела как раз вовремя, то вызывать пришлось бы не милицию, а скорую помощь. Это я завёлся на какого-то верзилу, а Борька меня поддержал. Молодец! Между прочим, он находился в другом конце площадки. Как учуял, что друга бьют, до сих пор не знаю. Четыре сержанта скрутили только нас, потому что остальные разбежались. В отделении капитан вздумал учить нас уму-разуму:
– Ох, посадить бы вас на скамейку за драку! По двести шестой. Скажите спасибо, что у вас повестки. А то бы...
Так мы с Борькой чуть не влипли по знаменитой статье Уголовного кодекса времен сначала мучительно строившейся, затем полностью построенной общественной формации с самым гуманным судом. Это была статья за хулиганство.
Сегодня всё хулиганство – на дорогах, но хулиганством не называется. Во всех автостычках есть мотив: не уступил, подрезал, пересёк не по чину.
– Ты, конечно, извини, – говорил Борис, – но выстроенная вертикаль власти и есть первый источник казнокрадства. Потому что если все налоги собираются в одной высшей точке, и ничего не остаётся на местах, или выделяются крохи, то резервы изыскиваются в пути сбора. Вся состриженная шерсть уходит в закрома – на спине остаётся только щетина. И нечем прикрыться. Отцу семейства не важно, как жена распределит заработанные им деньги. Сначала – старшему, а младшему – по остаточному принципу. Только у младшего другое мнение. Он ждать не хочет. Его жизнь уже идёт, её не приостановишь, нажав на паузу.
Когда приятель пускался в свои рассуждения, он скатывался к сравнениям глобального и обыкновенного, к сравнениям личной шерсти с государственной. Сравнениям он всегда находил доказательства из Священного Писания. Он перечитывал его один раз в два года и мог работать проповедником.
– Вот смотри, кто вертикаль придумал? Жили себе люди, было у них всяко много каких угодно богов и на любой вкус. Так нет же – единобожия захотелось. Гадом буду, но Моисей – первый вертикальщик. Один Бог, один Закон, и всё и вся подчинены только единому и всемогущему. А для чего? – спрашивал Борис и, не дожидаясь ответа, сам же и отвечал: – А для того, чтобы победить хананеев, моавитян и разных там иевусеев. С помощью вертикали легко воевать. До сих пор воюют, до сих пор желают доказать, чья вертикаль лучше. А, может, ещё не всех моавитян перебили? Знать, много язычников в этой древней земле, раз вертикаль снова востребована.
– А, например, чем христианские святые лучше богов дождя, солнца и всяких там торговли или любви? То же и со всякими греческими богами, – не унимался приятель.
Мои замечания насчёт того, что и у греческих богов был верховный Зевс, приятель игнорировал и продолжал гнуть своё:
– Никакой демократии нет и не будет, если все подчиняются только одному. Святой Валентин покровительствовал влюблённым, а Венера тогда кто? А Перун тоже пострадал. Кажется, его сбросили в Днепр? Говоришь, что нельзя поклоняться изваянию? А какая разница, кто будет метать громы и молнии – идол или тот, которого никто никогда не видел?
– Апостолы – реальные люди, они приняли смерть за убеждения. И потому заслужили святость, – возражал я Борису, рассчитывая убедить его отказаться от богохульства.
– Когда-то – люди, сейчас – символы. Простые парни – пастухи, рыбаки, бродяги – вдруг стали святыми, хотя один отрёкся, другой предал, третий не поверил. Их человеческие судьбы превратились в образ, в икону, и никто не помнит, какими они были на самом деле. Если им поклоняются миллионы, значит, они уже символы.
– Спорное утверждение.
– Или возьмём Гоголя, – меняя тему, разглагольствовал мой друг. Если он в ударе, его трудно остановить. – Он написал про одного чиновничка мелкой руки. Долго чиновничек копил себе на шинельку, пошил, а поносить не успел. Помнишь?
– Повесть так и называется – "Шинель".
– Да? Тем более. Так вот, копил мой отец деньги, копил на квартирку. И – хоп – перестройка. Инфляция. Не успели кооператив купить. Ладно, копит батя дальше. Ну, я в армию ушёл. Прихожу на дембель ― снова инфляция. Деньги, которые батя скопил, в пыль превратились. В ничто. В мусор. Вместо обоев употребить, и только. Пришлось в общагу идти – не с родителями же в двухкомнатной кантоваться здоровому бугаю? И не приведёшь никого. Вот такой софизм.
На чём держится вертикаль и кто её придумал, Борису было ясно как дважды два. Мне – нет. На чём она держится сейчас? Почему так много слов о коррупции и почти ничего – о разворовывании бюджета? Есть хорошее русское слово ― казнокрадство. Пора вводить его в юридический оборот. Распил бюджета будет, пожалуй, пострашней пресловутой коррупции. К слову, и ей найдётся такой же старинный и понятный термин – мздоимство. Казнокрадство гаже и опасней, так как большему числу народа вред наносит. Когда "бюджетное лицо" на свой кусок хлеба намазывает подаренный ему кусок масла – это одно, мзда есть обогащение того, кто имеет чин, и всего лишь. Какое дело народу до того, какую шинельку он себе пошьёт: с одним рядом пуговиц или с двумя? Народу плохо, когда шинелька, что понаряднее, шьётся за счёт казны, а не за купеческую мзду, и это уже совсем дрянное дело. Плакали пенсии, усохли стипендии – только на квас да хлеб и остаётся. Борис продолжает делиться своими умозаключениями:
– На чём вертикали держаться? На бюджете. А у бюджета, как у медали, две стороны: сначала его собрать надо, потом распределить. Пока наверху распределяют, внизу пилят, не дожидаясь распределения. Внизу всё по-другому. И чем бюджет толще, тем распил жирнее. Крупную рыбу в одиночку не сожрать. Пиранья стаей сильна. Лишь бы только по чину. Каждый пилит потихоньку, делая вид, что не замечает, как пилит сосед.
Приятель выстраивал цепь рассуждений, исходя из простых наблюдений за сообщениями о новых и новых посадках. Теория больших чисел, однако.
Простая мысль пришла после софизмов Бориса мне в голову: рубить голову Кощею – ещё одна неудачная попытка присоединиться к Сизифу. Миф, выстреленный в будущее. На месте каждой отрубленной головы вырастет новая. В сердце колоть надо, а оно где: в утке, в зайце? Оба шустрые – попробуй поймай. И как долго наш Кощей жить будет? Бабка, когда читала мне сказки, говорила, что он Бессмертный.
Калаш и тут не остаётся в стороне. В Борьке умер законотворец. Он предлагает издать закон, по которому в домах этих новых русских Кощеев надо устроить музеи, и так и назвать: "О музеях казнокрадства и мздоимства". Для начала организовать их в каждом федеральном уезде, потом – в каждом городе. Были же памятники вождю – до сих пор забыть не могут. И обязательно добавить: "ФЗ". Такое вот законотворчество по Борису.
Моему подзащитному шестнадцати лет от роду судья задал вопрос, на который не ответит ни один казнокрад:
–Ты зачем велосипед украл? Ведь у тебя уже был один?
–Ну, просто...
Как тут не вспомнить вездесущего Лома: "Ага, значит просто, говоришь. Та-а-а-к. А потом что?". Оторву себе ухо, если на такой же вопрос судьи: "А зачем вам тысяча золотых часов, ведь у вас уже было их 999?" осужденный губернатор про себя машинально не подумал: "Ну, просто...". И оторву себе второе, если казнокрад из-за решетки вдруг решил бы ответить и ответил бы по другому.
И Борис тут как тут:
– И зачем им столько часов? – и долго, мучительно думает. И продолжает, потому что если он вцепился в тему, то должен дойти до глубин. Я его знаю. Борис считает, что истина где-то там. Давай, давай, развивай, дорогой ты мой аналитик из народа! Авось воспользуется какой– нибудь ученый и наваляет диссертацию на заданную тему, ну например: "Корни казнокрадения в России со времен образования централизованного государства. От Ивана 4 и до наших дней". Или "Экономический государственный укладъ, как система мздоимовыгоднаго сотрудничества дьяков и купеческаго люда, и не токмо купеческаго, а и разночиннаго и мещан и прочая сословий. Взглядъ сквозь призму веков". Я запишу Бориса в оппоненты, и пусть попробуют его не пустить на защиту. А пустив и послушав и обалдев от научной глубины народной мысли, ученый совет единогласно запишет Борьку и в соискатели и в соавторы. Глядишь, мне снова отломится от его заслуженной славы.
–Коррупция – это подпитка терроризма! Это угроза государству! – снова несется со всех трибун. – Ганьба! Рубить гидру!
И невдомек кричащим, что черта с два казнокрад отдаст хоть рубль на это грязное дело. С гораздо большим интересом будут куплены тысяча первые часы.
Боря так и толкает меня туда, где мечта превращается в утопию. Только соберусь с новыми силами, только верну себя на исходную, как возвращают каретку на пишущей машинке, как Боря снова сбивает меня с намеченного пути – совместить границы государства и Родины. Власть, говорит он, не умеющая предвидеть будущее, – власть-кастрат. Она забирает у народа счастье – не только у живущего, но и не родившегося. Россия пережила секты скопцов, Индия – такие же – кастратов. И ничего, существуют. К какому идеалу они стремились? И от чего старались избавиться на самом деле? Кастрация есть только тогда путь к совершенству, светлому и радостному, когда отсекает лишнее, а не забирает нужное.
–Нужное, – отвечаю я ему, – взращивается заботою.
–И вообще, Боря, долой пессимизм. В корзину его, на мусорку, на помойку. Гидру рубят пятьсот лет, и стоит страна, пышно отметив тысячелетие вертикали. Вот она – преемственность. Попробуй сломай!
Форумы экономические, экологические, энергетические... По глобальному потеплению и глобальному объединению... Форумы как сборища богатеньких для вымогательства у них денег... Форумы-кворумы для подсчёта друзей в стане врага... Форумы похожи на что угодно – на упражнения в остроумии, на бенефисы всегда одного и того же актёра, вот только экономика на этих форумах никого не интересует. Выступления там об одном и том же и выглядят всегда одинаково:
– А задайте-ка мне вопрос хоть про что – на любой отвечу. Про вмешательство в выборы США? Отвечаю: да ни в жизнь, никакого вмешательства! Ещё вопросы есть? Например, про незаконный захват полуострова. Ну, я жду, где вопрос? Подозреваю, что не все желающие смогли его задать. Ну вот, значит, про полуостров. Ну, значит, там был референдум... по всем международным... А помните события в Косово? Там ведь международным и не пахло... Так, ещё вопросы, ну, скорее же... А-а-а, вот, задавайте. Что? Про Донбасс? А что Донбасс? Российских войск там нет, а Киев должен выполнять... Ну, право, смешно и только...
Экономика забыта, все вопросы свелись к безобразиям России. А, может, организовать постоянно действующие международные брифинги под названием "Ежегодные отчёты России о совершаемых ею беззакониях по всему миру"? Чего мелочиться? На уровне ООН решить на ближайшие сто лет. Пора ответ держать по всей строгости перед международной демократией. Хватит уже безнаказанно заниматься всякими там гуманитарными и миротворческими акциями, борьбой с терроризмом у себя и за пределами, поддерживать и защищать развивающиеся страны, обогревать, то есть поставлять из дикой Siberian42 за деньги (какая наглость!) газ культурной цивилизованной Европе и – страшно подумать! – дружить с полуторамиллиардным восточным соседом. Может, хватит защищать родное государство, защищённое дальше некуда? Кто только не заботится о нём, не считая Верховного главнокомандующего. Вот и министры заботятся об интересах своего работодателя. Кто позаботится о рабах его грешных?
"На Дальнем Востоке сложилась парадоксальная ситуация: инвестиции растут, прибыли тоже, а доходы населения падают", – удивляется женщина-министр*. "В стране появилась удивительная категория населения, какой нет нигде в мире, – работающие бедные!" – министр снова в недоумении. И самокритики не чуждается, вот, мол, она какая – с себя начинает, с себя: "Мы говорим человеку, что он не бедный, а на самом деле он бедный, и это очень тяжелая ситуация".
Министр очнулась, проснулась, прозрела или поумнела? Задача для политика-аналитика. Чтобы ответить правильно, из четырёх вариантов надо вычеркнуть три неправильных. Я не скажу, что задача простая. Как всегда я обращаюсь за помощью к Борьке, но он усложняет еще больше. Он говорит, что есть еще один вариант: протрезвела.
А как же счастье? Может, именно счастье для всех и сделать национальной идеей? Назвать его каким-нибудь русским хюгге43 и раскручивать по всем каналам? Вопрос лишь в том, как достичь хюгге, и чем придётся заплатить за него.
Достигают. А достигнув, платят. Долгов не прощают. Густо окрашены сегодня долги – теплом и заботой. А долги за тепло стали круче карточных. За тепло надо бороться. И потому борьба за него – дело чести. Только раньше эта борьба была для народа, а сейчас превратилась в борьбу с народом и его долгами. Особенно преуспели в городе Н. Главная и первейшая забота коммунальных служб – борьба за тепло. И местные СМИ подключились. Хорошо идёт борьба, бойко!
– Наиболее действенными методами борьбы с неплательщиками за тепло являются аресты пенсионных и зарплатных счетов, – делится профессиональными секретами с экрана главный защитник коммунальщиков – начальник всех приставов города Н.
– Когда пенсионеры перестали платить, мы стали арестовывать их пенсионные счета. В результате неплатежи существенно сократились, – продолжает славный представитель современных мытарей.
"Когда не было газовых камер, мы расстреливали детей по средам и пятницам. Дети пытались спрятаться в эти дни. Теперь печи крематориев работают днём и ночью, и дети больше не прячутся. Дети привыкли", – рапортовал комендант детского концлагеря перед нацистским бонзой в одном известном советском сериале44. А бонза-то – наш, он же разведчик! Он заставил откормить детей, перед тем как спасти.
Кто сейчас заставит откармливать пенсионеров? Я помню, как жаловался мой отец. Мурашки веселились на моей спине, когда, отзащищав большой отечественный дом, именуемый Родиной, и вернувшись в дом отчий, я услышал от отца, что он голодает. Я сравнил его грустную исповедь с рассказами нашего ротного старшины. В минуты откровения старый прапорщик делился с нами воспоминаниями о жизни тридцатилетней давности. Он говорил, а мы слушали и не верили. Ну не могли мы представить тогдашнюю молодёжь в ватниках и кирзачах, в кителях и шинелях, оставшихся ещё с фронта, на сельских танцах! Пусть это и было в далёкие и неизвестные нам шестидесятые, но ведь двадцать лет прошло после войны! Мы скептически улыбались, возражая: "Так это ведь на селе!" А старшина хмурился в ответ и говорил: "А разве сельская бедность отличается от городской?" Я этого не знал, я вообще ничего не знал о бедности шестидесятых, но, глядя на отца, почему-то понял, что бедность девяностых годов мало чем отличается от той. Я ненавижу бедность – унижающую, высасывающую изнутри последние остатки добродетели. Это она учит ненавидеть.
Когда к пенсии отца прибавили сорок рублей, то её уровень превысил минимум. А за превышенный минимум не полагалась надбавка. А забрать-ка надбавку! Но если бы она составляла прибавку, то можно отдать и не вспомнить! Но Сатана там правит бал: забранная надбавка-добавка была в пятьдесят раз больше прибавленного. Пенсии не хватало отцу и с надбавкой, а без неё тем более. И работать он уже не мог. Я не успел ему помочь. А не за горами и мне кормиться с пенсионного стола. Дай мне, Всевышний, столько, чтобы хватило без добавки! И чур меня, нечистая.
Борис говорит, что пора принять закон обязательного хождения в народ вождей в переодетом виде. Я представил себе, как посреди городского рынка председатель правительства, переодетый в китайские тапочки, типа кроссовки, в пузырящиеся на коленях треники и растянутую майку на выпуск, назидательно советует продавцам урюка энергичнее внедрять краудфандинг45, краудлендинг46 и краудинвестинг47. Он был бы вычислен вмиг после первого же economique-термина, и никакая маскировка ему бы не помогла. А всемирная паутина насмешливо ответила бы каким-нибудь "дебилингом" через "фастинг-фистинг"48.
Мне стало стыдно за свой "Харлей". Начало раздражать его тихое урчание, в котором я почувствовал угрозу. На мой стыд мотоцикл отозвался незамедлительно и решил отомстить: стал проявлять норов. И даже мотор – его сердце – всегда послушный, предал меня, встав на сторону байка. Мотор перестал заводиться с первого раза или заводился тогда, когда хотелось ему, но не нужно было мне. Этот надменный американец, этот ковбой с техасского ранчо вдруг подумал, что легко справится со мной. Он рассчитывал, что наконец-то вырвется из-под меня, воспользовавшись моим неамериканским чувством справедливости, которое, по его мнению, достойно только полного презрения, и у него есть законное право освободить себя от такого хозяина. Свободы хотят все, и её надо заслужить, но только не путём предательства. В наказание за строптивость я поставил мотоцикл в гараж и пересел на общественный транспорт. Я не поверил в теорию Бориса, которую он почему-то называет аксиомой, и согласно которой только так можно узнать чаяния народа, а не через какой-то там Росстат, форумы, брифинги и прямые линии, и решил проверить её эмпирическим путем. Хотя аксиома не нуждается в проверке – доказывают теоремы. Хватило недели, чтобы убедиться: после всех лет, прошедших со смерти отца, пенсионеры по-прежнему такие же замордованные, с сумками и колясками для перевозки дачной продукции, в старых фуфайках и стоптанной обуви.
– Возьмите газету, не за деньги – бесплатно, – обратился ко мне, повернувшись, пенсионер в кепке, в помятом костюме с завёрнутыми рукавами. В одной руке он держал газету, а в другой – булку с изюмом, которую жевал, уткнувшись в окно.
Это был "Народный авангард" – печатный орган местных коммунистов, наивный еженедельник, изобилующий подборками о сытной и напряжённой жизни первых лиц, озабоченных тем, как накормить пенсионеров.
– Почитай про Димона – смешнее некуда. Зато мы еле-еле концы сводим. Не отдать бы только их, эти концы. Но на хлеб хватает, – грустно произнёс старик, запихивая в рот очередной кусок булки. – Вот, говорят, у нас в стране ожирение населения повысилось в два раза. А всё почему?
– И почему же? – поинтересовался я.
– Как почему? Хлеб и сахар – наша основная еда. Фрукты и овощи – дорого. Про мясо почти забыли. Хорошо у нас с женой дача ещё с советских времён осталась. Как привыкли на ней горбатиться, так и помрём на грядке.
– Ты счастлив, отец?
– Я-то? Не знаю, трудный вопрос.
– Какой есть. И всё же?
– Когда-то был счастлив, сейчас – не знаю. – Старик доел булку и приготовился к выходу. – Следующая остановка моя, – извиняющее проговорил мужчина от того, что не может продолжить дискуссию.
– Удачи тебе, отец. Всё будет хорошо, – попытался подбодрить я его. – Навряд ли. Пока ничего хорошего не вижу, – не согласился со мной пенсионер. – Благо хоть внуки помогают. Вот внукам моим живётся действительно неплохо.
– ???
– Мои внуки живут в Канаде, – ответил на мой немой вопрос старик, а потом ударился в воспоминания:
– Всю молодость я проходил в сапогах, потому что в деревне грязь и коровьи лепешки. Потом мы строили самое справедливое общество. Нам говорили, что надо немного потерпеть. Мы всегда всем помогали: Вьетнам, Ангола, Египет, Куба... "Ладушки, ладушки, Куба ест оладушки, а мы чёрный хлеб едим..." – был такой фольклор на злобу дня, – бросил напоследок пенсионер и вышел из автобуса.
Реинкарнация можаевского Кузькина49 из пятидесятых в старика, жующего булку с изюмом в девяностые, прошла успешно. Плети корзинки, старик, если хочешь выжить!
Нет уж, встречи с народом слишком удручающе действуют на психику. Теорема доказана: ничего не изменилось. Мы помогали Кубе? Узнаю заботу о братьях наших заграничных. Газопровод "Дружба" разделился надвое, не зная, кому отдаться: тем, кто эту "дружбу" придумал, или соседям, которые сделали индустриальный рывок и просят поддать газку. Соседи просят не жадничать и открыть вентиль пошире, они готовы щедро оплачивать содержимое трубы. Деньги за проданный газок народу нужны как воздух, их можно пустить на социалку – добавить по сорок рублей к пенсии.
А что же живущим возле трубы и вдоль неё? И им достаётся. Труба просверлена сверху донизу, а дырки залеплены, как вены хлебным мякишем на шее у эскимосских оленей. Тёплая кровь необходима для поддержания нужной температуры человеческого тела. Как-никак, больше полугода в холодной среде. И оленю никакого вреда. Симбиоз на все времена.
После такой теоремы остаётся только накинуть петлю себе на шею в общественном туалете. От всепобеждающей математической константы. Лучше бы я ничего не доказал. Но тогда пришлось бы повеситься от тоски и печали. Смерть красна в любом варианте, если она на виду. Однако, поездки в общественном транспорте противопоказаны для сердечно-сосудистой системы. А ещё – гиподинамия, гиподинамия! А ещё – сахар, сахар! Борис говорит, что хлеб и сахар надо запретить законодательно. Приятель не учился в вузе и диалектического материализма тоже не учил. Но диалектикой владел от рождения.
– Вот ты говоришь, что бытие порождает сознание. Так? – спрашивает он меня.
– Это не я говорю, – отвечаю.
– А кто?
– Философы.
– Ну, неважно, кто. Я с ними согласен. То есть как покушаю, так и подумаю?
– Ну и... ты к чему? – не понимаю я, куда он ведёт.
– Без "ну". Я к тому, что все религии были придуманы, исходя из какой-нибудь культуры питания.
– Так-так, поподробнее, – прошу его продолжить свою мысль. Мне становится любопытно. Заражать интеллектуальными выкладками Боря умел – не отнять.
– Так вот. Рис научил буддистов медитировать, иудеи обрели любовь своего Яхве, следуя заповедям о кошёрной пище. Христиане придумали пост и всякие воздержания для очищения души и тела. Индусы отказались от говядины, мусульмане – от свинины. Интересно, какому Богу будут молиться ожиревшие?
– Эко тебя занесло! Попробуй придумать, и ты создашь новое учение. Авось пойдут за тобой адепты, благо хлеб и сахар в стране в изобилии. Мне бы твои мозги, я б давно стал гуру.
– Дарю идею, я не жадный.
– Не до того ― с правосудием бы разобраться. Каждому свой удел, – заметил я.
– Хочешь сделать его идеальным? – спросил Борька.
– Ага. Или хотя бы доступным. Пока что оно ни первое, ни второе. Недоступными должны быть только женщины. Только тогда они вызывают интерес. И в этом их отличие от правосудия.
– Смотри, не надорвись, – предупредил друг.
Борис творит не только законы, но и стихи. Он записывает их в свой телефон, который у него как записная книжка. Там записана вся его жизнь. В стихах Борьки она похожа на мечту-утопию, которую нищий с фонарем ищет в кромешную ночь на мусорной свалке:
Проходит время, мчатся годы,
Летят часы, минуты, дни.
Огни большого парохода
Навстречу нам идут вдали.
Зачем огни? Какая чушь -
Плыть в темноте, не зная брода!
Нет глубины у мелких луж.
И где же счастье для народа?..
Просто, понятно. А и в самом деле, что со счастьем? В какие щели прячется оно от ищущих его? Как и чем оттуда выманить? Ответ прост: счастье забирает оплата за тепло и коммунальные услуги, оно дарится избранным или по случайности кому-то, кто не попал в эту категорию.
"В стране сложилась ненормальная ситуация с кредитами, в прошлом году кредиты брались в основном на погашение предыдущих, общая сумма непогашенных кредитов составляет [столько-то] миллиардов рублей", – безжалостно фиксирует всё та же статистика степень финансового рабства. Степень высокая и высоты своей не стесняющаяся.
Кредиты? Да сколько угодно! Не на что купить квартиру? Нате, получите ипотеку. Большой процент? Так не берите. Вам что – холодильничек? Трёхкамерный? А, может, импортный телевизор самой последней марки? Сейчас оформим, тут у нас прямо в магазине представители банков. Банки на любой вкус – "РосТрахБанк", "ГосДурБанк", "КрейзиДеньгиБанк" – выбирайте! Смотрите, какие девочки красивые! Глазом моргнуть не успеете, как они вам на любую сумму кредит оформят... Может, вклад хотите открыть? К вашим услугам "БэнкРоутБанк" – самый лучший и самый надёжный!.. Ах, вам автомобиль? Вот это я понимаю, это по-нашему! Серьёзная заявка на успех. Автокредит – на выгодных условиях!.. А, извините-с, вам денежки на что-с? На адвоката? О! Так много? Ну да, понимаем, они же слуги дьявола... Что, и мы тоже? Да типун вам на одно место. Мы по закону берем-с, мы деньги продаём. Ну и что, что на кабальных условиях? Не хотите – не берите. Всё по-честному. А адвокаты? Брать берут, а гарантий не дают. А у нас гарантии предусмотрены: поручительства или там залоги какие, а ещё пени и штрафы. Но тут уж извините – у нас без гарантий нельзя. Никак-с нельзя.
Всем, всем, всем: берите деньги, берите! Не успеете, не сможете отдать? Ерунда, можно передать по наследству. Нет счастья сегодня? Забери его у завтра. А потомки как-нибудь разберутся.
– А ты знаешь, что скоро у нас летать некому будет? – заявил Борис, продолжая делать обобщения. Без них он не был бы Борисом.
– Это ты про себя? Тебе куда хочется? – интересуюсь.
– Не обо мне речь. Я глобально. Наши лётчики потихоньку поворачивают крылья в сторону Азии.
– А что так? – нехотя, скорее из вежливости, уточнил я.
– Там платят больше. Улетают, как птицы, в тёплые края. В Китае, между прочим, двадцать пять штук зеленью лётчики получают. В месяц. Или вот, например, в Эмиратах...
– А у нас? – спросил я. Я уже включился. В своём негодовании Борька был очень заразителен. И тем силён.
– Не больше пяти, оказывается.
– А почему тебя это так волнует? Мигрантов пригласим. Таджики у нас летать будут. Или киргизы.
– Ага, а они тебя к талибам завернут. Или в ИГИЛ.
–ИГИЛ у нас, между прочим, запрещен, – профессионально уточняю я.
–Ага, и самолет, типа, туда не полетит? – язвит Боря. – Ты прикинь? Летать уже некому. Надо возвращать лётчиков в страну, а как? Повышать зарплату. А это значит забыть про дешёвые билеты. Софизм. И так отсюда улететь нельзя, а повысятся цены, вообще Европу не увидим. Отрезана будет Европа, а мы, как кастрированные хряки, останемся только на убой, – распалялся Борька.
– Боря, а давай тоже переселимся в Азию? Кажется, ты хотел на Филиппины?
– Шутишь! У меня тут жёны, куда я их? Кто мне там рожать будет?
– Так же, как и лётчики, поступишь, – всех с собой. Или на месте найдёшь. Тамошние женщины плодовиты и привыкли довольствоваться минимумом.
– Увы, у меня и своих много. Я вот тут сочинил. На злобу дня. Послушай.
– Можно, если на злобу дня.
Борька продекламировал:
– Улетают лётчики. Летают
Под чужими небесами, а не тут.
Лётчиков зарплаты резко тают,
Тают из-за разницы валют.
– Ну, как тебе? – спросил он.
– Актуально. Только рифма дешёвенькая: "тают – летают".
– Какая есть, у тебя и такой нет, – огрызнулся Борька. Зуб даю, что он вспомнил училку по литературе. – Кстати, что-то давно ты мне свою писанину не давал на очередную читку. Как там твой главный герой – жив ещё?
– Пока жив. И скорее всего таким останется.
– Это почему ещё? Убийство отменяется?
– Все способы перебрал – ни один не подходит. Решил – пусть себе живёт. Жалко что-то его. Столько творческих сил на него потрачено.
–Тогда сделай с ним что-нибудь криминальное.
– Например?
– Например, в пьяной драке ему изуродовали лицо, оторвали ухо или выбили глаз, – предложил варианты Борька.
Приятель разошёлся не на шутку, и от его литературных фантазий я всерьёз испугался за своего героя. Особенно переживал за изуродованное лицо.
– Ты хочешь, чтобы я сделал ему пластическую операцию? – поинтересовался я.
– Можно и пластическую, но сначала – изуродовать.
Я поскорее свернул разговор. Про страну интересней, благо уродовать её было не надо.
– Как ты говоришь? Кастрированная страна? – переспросил я Борьку, меняя тему.
– Ну да. Если из Сибири ещё можно хоть на лошадях до столицы доскакать, то Дальний Восток скоро будет точно отрезан.
Приятель разбередил мне старую рану, про которую предупреждал Глеб. Кастрированная страна с кастрированным будущим, в котором нет счастья. О, богиня Исида! Собери члены наши, соедини! И вылепи фаллосы нам! И станем мы братья твои и мужья твои! И понесёшь ты от нас! По закону объективных изменений это должно чем-то кончиться. Роды скоро. Чем беременна Родина? И кто отец?
У меня ныло под сердцем, снова захотелось уехать. Моя мечта не вырисовывалась, мой дом никак не мог обрести хотя бы какие-нибудь контуры и очертания, хотя бы вчерне. И снова я воспользовался советом Бориса. Первый совет друга подтолкнул к тому, что я начал писать роман, второй мог помочь узнать, что ждёт автора, когда он его напишет. Я пошёл к гадалке, давней Борькиной знакомой. К ней приятель ходит, когда заводит себе новую пассию. И после гадалки принимает решение. Он говорит, что только с её помощью его решения единственно верные.
– У тебя три карты: карта "Мечей", карта "Суд"... – она не успела сказать про третью, я оборвал её после второй:
– Стоп. О третьей потом. Не хочу попасть в дурдом, как Герман у Пушкина.
– Хорошо, – согласилась она.
Гадалка внимательно посмотрела на меня. Что такого она увидела?
– Поскольку мечи перекрещены, – продолжила женщина, – карта означает, что придётся за что-то сражаться. У тебя есть мечта?
– А вторая? – проигнорировав её вопрос, спросил я про карту "Суд".
– Она у тебя перевёрнутая.
– И что?
– Скажи, что волнует тебя? Чего ждёшь ты? Расскажи, чего тебе хочется больше всего?
Единственное, о чём захотелось ей рассказать, – о снах. Мои cны были как сны Веры Павловны, переданные по наследству в свободное редактирование. Сны о счастье – народном, женском, всемирном – превратились у меня в затянувшийся сериал о своей мечте. И среди всего нагромождения снов повторяется один и тот же: я смотрю на свой недостроенный дом, который стоит где-то на отшибе, он весь такой хрупкий, будто игрушечный, у него шаткие и неустойчивые полы, тонкие стены и нет крыши. Я внимательно осматриваю лаги, которые местами были крепкими, а где-то представляли из себя тоненькие жёрдочки, грозившие треснуть и увлечь меня в глубокую тёмную яму под ними. А вчера приснился заусенец на указательном пальце. Я чувствовал сквозь сон и чувствую сейчас, как он саднит. Я оторвал его? Наверное, нет, раз он всё ещё саднит.