Текст книги "Повести. Рассказы"

Автор книги: Станислав Говорухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Ага, – обиделась Александра. – Вы будете кровь проливать, а мы в тылу семечки лузгать…

– Правильно, Шура, – согласилась Лиза. – Когда распределение?

– Завтра. В 16.00…

– А пока, – Павел обнял Лизу за плечи, – надо жить. Жить и радоваться жизни…

Венера вдруг толкнула Лизу в бок. Она повернула голову – в дальнем конце аллеи показалось трое парней. Александра поднялась.

– Давайте двигаться к выходу…

– Тут хорошо, – удивился Павел.

Они свернули в боковую аллею, прошли мимо театра. В это время около служебного входа остановилась черная «эмка». Из нее вышла Нина Васильевна в длинном вечернем платье. Она сразу узнала Павла.

– Уходите? – удивилась она. – Я-то думала, если не мой скромный талант, то хотя бы личное знакомство не позволит Вам убежать с моего концерта…

– Вы? – Павел ошарашенно перевел взгляд с Нины Васильевны на огромную афишу, где было нарисовано то же смеющееся лицо.

– Я не знал…

– А если бы знали? – Нина Ивановна хитро посмотрела на него.

– Разбился бы, но достал билеты…

– Какой самонадеянный молодой человек. Врете – не достали бы. Я – знаменитость, – она засмеялась. – Это ваши друзья? Вас я уже видела, – сказала она Лизе. – У вас такое счастливое лицо. Можно уже поздравить, или ошибаюсь?

– Можно, – сказал Павел.

На аллею выкатился толстенький запыхавшийся директор театра.

– Нина Васильевна, пора!

– Четыре места моим друзьям…

Директор свел на груди пухлые ладошки.

– Нина Васильевна!..

– Слышать ничего не хочу. Четыре самых лучших места! – Директор схватился за голову:

– Ладно, идемте… Ради Бога, идемте!

Она вышла на сцену, глубоко поклонилась, спокойно, как должное, приняла цветы и, наклонив к ним голову, долго слушала аплодисменты, которыми зал приветствовал ее. Потом неожиданно сказала:

– Среди вас находится молодой пограничник – мой друг… – Еле заметно она улыбнулась Павлу, перевела взгляд в зал. – Вы не обидитесь, если эту песню я посвящу ему?

Ему и его молодой жене, которой тоже предстоит нелегкое испытание – завтра ее муж уедет на границу, где сейчас неспокойная и сложная обстановка… – Все еще прижимая к груди цветы, она задумалась, вспомнив что-то, потом продолжала: – Я смотрю на него и думаю, нет, знаю – он, такие, как он, скорее погибнут, чем допустят врага на нашу священную землю…

Зал взорвался аплодисментами, Нина Васильевна спустилась со сцены, подала цветы растроганной заплаканной Лизе, прижалась щекой к ее щеке.

Потом она пела «Катюшу»…

Ночью сквозь сон Лиза шептала ему:

– Она ошиблась – не завтра ведь, послезавтра…

Павел взял с тумбочки часы, всмотрелся в циферблат.

– Без десяти двенадцать. Считай, завтра уже наступило…

– Как быстро течет время. А мы еще тратим его на сон…

Она уже спала, ровно дышала, прижавшись щекой к его плечу.

Стало тихо и тогда в комнату вполз еле слышимый до этого голос радио. Передавали последние события дня:

«…В Северной Африке продолжается бомбардировка отступающих английских войск. В боях на фронте Соллума выведено из строя 200 английских танков. Успеху операции способствовала германская и итальянская авиация. За четыре дня боев англичане потеряли 42 самолета…

…В провинции Аньхуэй японские войска 10 июня начали наступление на подразделения китайских войск, расположенных в 25 километрах к юго-востоку от Шанхая. Сведений о положении на фронтах в Северном и Южном Китае нет…

…В текущем году Канада отправит в Англию еще две дивизии, в том числе одну бронетанковую…

…В Швеции спущено на воду три новых военных корабля…

…Из Виши сообщают: площадь оккупированной зоны составляет 55 процентов общей территории Франции. Здесь сосредоточено 67 процентов французского населения…»

Влюбленные спали, не слышали этого. Уже раскалывалась, горела в огне мировой войны планета, и далекие громы этой войны докатывались сюда.

«…Продолжается англо-германская воздушная война. Согласно сведениям из компетентного источника, в воздушных боях, происходящих 15,17 июня над Ла-Маншем, сбито 34 английских самолета, 25 германских не вернулись на свои базы…

…Сегодня в 21 час московского времени в Анкаре был подписан Договор о дружбе между Германией и Турцией. С германской стороны Договор подписали посол Германии Фон Папен, с турецкой – министр иностранных дел Сараджоглу…»

Лиза застонала во сне и Павел, не просыпаясь, обнял ее, погладил по голове. Война была далеко, она еще не коснулась их, и они пока жили заботами друг о друге…

…А из-под крыла самолета уже вываливались на Нашу Землю грязно-серые фигурки, и купола парашютов раскрывались над ними и опускались на ночной лес, на темную пашню…

И чьи-то руки закапывали парашют…

И кто-то срывал одежду и напяливал на себя красноармейскую форму…

И другой парашют в светло-голубом небе.

И еще один.

Они, как капли, обрываются с большого эллипсоидального дирижабля, застывшего в небе.

Павел с Лизой смотрят вверх, щурясь от солнца. Смеются. К ним подбежала Александра – в комбинезоне, в летном шлеме.

– Дак не забудь! В четыре… – крикнула она Лизе.

Потом они шли по улице мимо белого классически строгого здания бывшей гимназии с мемориальной доской у входа. Останавливались, читали надписи, глазели по сторонам. Уютный зеленый городок шумел голосами прохожих, шелестом шин по булыжнику, криками продавцов мороженого и леденцов.

Остановились около чистильщика. Павел сел в высокое деревянное кресло и чистильщик – старый с бритой загорелой головой татарин, выкрикивая на своем языке какие-то заклинания, до блеска начистил ему сапоги.

Покачиваясь, проехала рессорная карета с красным крестом на боку, запряженная парой сытых лошадей. На облучке рядом с кучером сидел фельдшер в белом халате.

– Откуда такая древность? – удивился Павел.

– Одна осталась на весь город. Кругом теперь машины. А мне жаль эту чеховскую карету…

Около кинотеатра «Унион» было пусто – сеанс уже начался. Оба не однажды видели эту картину, однако, не сговариваясь, купили билеты, прошли в прохладном сумраке неполного зала в последний ряд, там, в темноте, нашли руки друг друга и сплели их.

На экране шла война, маленькие, похожие на фанерных танки Т-26 громили вымышленного врага и, совершая акробатические номера, прыгали через полуразрушенный мост.

А они с внезапной жадностью соскучившихся любовников бесстыдно целовались за спинами зрителей, вызывая зависть одних и осуждение других.

Перед тем как зажгли свет, они тихонько выбрались из зала.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Я так люблю тебя, что сейчас упаду в обморок…

На тихой улице стоял одноэтажный, выкрашенный зеленым дом, где все сохранилось таким же, каким было и шестьдесят, и семьдесят лет назад. Рука в руке они молча бродили по его чисто вымытым комнатам, смешно переставляя ноги, обутые в брезентовые чулки с длинными тесемками.

Так же молча, не сказав за все время ни единого слова, они вышли на улицу, освободившись перед этим от брезентовой обуви. Лиза завернула у него на руке манжет гимнастерки, посмотрела на часы.

– Мне уже надо идти. Я быстро… Через два, нет – через полтора часа буду дома… Поцелуй меня на прощанье…

Он нагнулся, легко коснулся губами ее сомкнутых ресниц.

Она прижалась щекой к рукаву с вшитыми в него золотыми шевронами.

– Не могу оторваться… Бог мой, что я буду делать, когда ты уедешь?..

Выстояв небольшую очередь и пропустив впереди себя усатого полковника-кавалериста, Павел попал наконец к военному коменданту. Навстречу поднялся из-за стола старший лейтенант с такой же, как у него Красной Звездой на груди и двумя нашивками за ранение.

– А-а, пограничник! – улыбнулся ему комендант, как знакомому, и кивнул на орден. – За что?

– Хасан.

– А я на Халхин-Голе оторвал.

– И это оттуда? – Павел тронул пальцем желтые нашивки. – Как это ты успел?

– Так ведь только в газетах писали – пограничный инцидент. На самом деле – война, – прихрамывая, он обошел вокруг стола, сел в кресло. – Меня в мае, в первый же день ранили, месяц в госпитале провалялся, навоеваться успел, и опять пулю поймал. В последний день, прямо перед замирением. Теперь хромаю… А ты где в 39-м кантовался?

– В училище.

– Ну, что скажешь?

– На завтра в Москву?

Комендант развел руками.

– Пусто… И на завтра, и на послезавтра. Бронь и ту обком забрал. Делегация от области едет на Сельскохозяйственную выставку. Тебе куда?

Павел объяснил.

– Слышал. Красивые, говорят, места… Только зачем же через Москву? Не выберешься ты оттуда сейчас. У нас прямой шпарит, до Львова. Через Курск, Киев… 21-го июня вечером будешь во Львове, к утру – на заставе…

– Когда он отходит?

– Завтра утром. Павел помрачнел.

– Думал завтрашний день здесь побыть…

– Зазноба?

Павел кивнул.

– Понимаю. Сочувствую. Но другого выхода у тебя нет. Придется развивать наступление более быстрыми темпами. Пусти в ход резервы, – засмеялся он и вынул из кармана вечное перо. – Записку писать в кассу?..

Подходя к общежитию, Павел заметил на скамейке перед домом одиноко сидящего парня, который, кажется, с интересом смотрел на него.

– Эй, лейтенант, разговор есть.

Он был широк в плечах, ярко красив – какой-то грубой мужской красотой, полной скрытой силы. Впечатление портили только глаза, насмешливые, чуть цыгановатые – они, не мигая, буравили собеседника, была откровенная наглость в этих глазах. Он был стрижен под «бокс», одет в голубую тенниску и черные клеши.

– Вы меня? – спросил Павел.

– А кого же? Ни у кого тут кубарей нет на петлицах. – Он улыбнулся одними губами, взгляд остался неподвижен. – Не плохо устроился, командир. Целый гарем завел…

– Давай короче, – сказал Павел, начиная уже догадываться, о чем предстоит разговор.

– Короче – от тебя будет зависеть. У меня увольнительной нет, я не спешу. – Он сел. – Закурить найдется?

Павел вытащил «Пальмиру».

– Богато живем, – одобрительно улыбнулся парень, выуживая длинную папиросу из пачки. – Метр курим, два бросаем…

– Я Вас слушаю…

– Фу ты, ну ты – лапти гнуты, – парень насмешливо откинулся назад, глубоко затянулся. – «Я вас слушаю…» К чему эти церемонии между родственниками? Мы вроде бы уже побратались…

– Ну, ты… – наклонившись к нему, прохрипел Павел.

– Тихо! – ничуть не испугался тот и перешел на шепот: – Тихо, товарищ командир. Мы не в казарме. Если я испорчу тебе портрет, никто меня на «губу» не посадит. Чего побледнел-то?

– Отойдем? – кивнул Павел.

– Успеем. Сначала побеседуем. Ты чего от Лизаветы хочешь?

– А по какому праву ты лезешь в наши дела?

– Ишь ты, – опять усмехнулся парень. – Может, я не хочу, чтобы у моей дочери отчим был. Имею право, как думаешь?

– У какой еще дочери?

– У такой, которая еще в пеленки ходит, – ответил парень, наслаждаясь растерянностью Павла. – И не умеет пока сказать, какой отец ей больше по душе. Ну, ладно, – добавил он примирительно. – Садись. Вижу, что не знал. С тебя взятки гладки. Сама должна была сказать, прежде чем в койку лезть…

– Ах, ты!.. – что-то сдавило в горле, Павел сглотнул, чтобы сказать. – Ах, ты… Провокатор…

Тот угрожающе поднялся.

И тут выбежала из дома Лиза, за ней, прихрамывая, надевая на бегу сандалию, – Александра.

– Паша! – крикнула Лиза и повисла на нем.

– Это я провокатор? – переспросил парень, надвигаясь. – Не веришь мне, спроси у нее, спроси у этой суки!

– Павел сбросил с себя Лизу и, подавшись вперед всем корпусом, выкинул кулак. Но Александра успела повиснуть на руке.

– Что Вы делаете, Павел Иванович?

Из окон выглядывали люди.

– Ах, ах, ах, – парень насмешливо подпер бока. – Батюшки, страхи какие! Держите меня крепче…

– Это правда? – спросил Павел. – Лицо Лизы, которая удерживала его, было перед ним.

– Правда, правда, – ответила за нее Александра. – Лизавета хотела вам сказать, да мы запретили, чтоб хоть эти три дня потешились… – Она повернулась к парню: – Какая же ты сволочь, Михаил! Как тебя земля держит…

Они вернулись в дом. Повисло молчание. Александра прервала его:

– Вы, Павел Иванович, про Лизавету не подумайте. Она – святой человек.

Александра вышла из комнаты. Лиза подошла к Павлу, который стоял у окна спиной к ней, положила ему руку на плечо.

– Где нашла это сокровище? – спросил Павел.

– Не надо о нем.

– Нет уж, давай все, как есть. Я тебе не чужой.

– Дура была, – вздохнула Лиза. – Приехала из Сызрани молодая, ветер в голове, все нравится… А тут он – веселый, сильный… На качелях качал, за Волгу ездили купаться…

Павел поморщился.

Лиза посмотрела на него, заторопилась, чтобы высказать все разом – не растягивать это мученье.

– Так вот… Я на веслах, а он рядом плывет. Это через Волгу-то! Туда да обратно… Он не такой был тогда. Не пил, работал, дружков этих не было еще… А может, я другая была. Не знаю, что было… Будто тяжелый сон… Опомнилась – уже поздно… Ребенок-то не виноват. Я и оставила. Он, когда узнал, что забеременела, исчез было. Я уж обрадовалась. А когда Алька родилась – видит, что я не в претензии – стал появляться. Конфет принесет, игрушку. Мы его не пускали, и подарки за окно выкидывали. Но он, как клещ – схватил, не отпустит. На улице появиться боюсь. Встретит, орет: «Я ей дочь сделал, а она морду воротит!» Ребенка я увезла к тетке в Тетюши – родители-то знают… Что делать, Паша? – спросила она подавленно.

– Дочь? Сколько ей?

– Годик. Лето там отдохнет, а осенью заберу…

Он докурил папиросу, втоптал ее в землю, достал и прижег другую.

– Ты не расстраивайся, Паша… Тебе-то что за дело? Сама понимаю – какая я тебе жена…

– Это брось! – строго оборвал он ее. – Я не флюгер – куда подуло, туда и повернулся… Как ты можешь так? – сказал он огорченно. – Ничего не изменилось, запомни! Просто нас теперь трое…

– Паша!.. – задохнулась она от счастья.

– Приеду на заставу, сообщу командиру об изменении в семейном положении и тут же вызову вас обеих…

– Ты не спеши. Осмотрись, подумай. Зачем тебе такая обуза?

– Не балабонь! Сказано – вызову… А если сама сомневаешься, реши сейчас.

– Что ты, Паша, счастье мое…

– Тогда вот так и договоримся. А сейчас дай мне его адрес.

– Нет! – напугалась Лиза. – Не связывайся с ним!

– Не могу я тебя так оставить. Сама же говорила… Не бойся, я мирно… Объясню, что мы поженились… он же мужик…

– Не поймет он…

– Не поймет – втолкую…

Она обхватила его руками за шею.

– Нет, нет, не пущу! Бог с ним, Паша! Оставь его! Я как-нибудь…

– Ну, будет… – Он отнял ее руки, встал, одернул гимнастерку. – Я пули не боялся, а шпаны испугаюсь?

– Ты его не знаешь, он на все способен.

– Вот поэтому мне и надо его опередить…

В сумерках Павел подошел к двухэтажному деревянному дому на пыльной окраине города. Спросил что-то у двух женщин, сидевших на лавочке. Те указали в сторону низких, прилепленных друг к другу дровяников, замыкавших двор. Он направился туда.

На высокой голубятне, среди двух подростков лет четырнадцати, Павел издали увидел коренастую фигуру Михаила. Тот тоже узнал его издалека.

– Что, пограничник? – Михаил передал одному из подростков длинную палку. – Пришел мне джиу-джитсу показывать?

Только сейчас Павел заметил внизу две темные фигуры дружков Михаила. Один держал руку за пазухой – там шевелились голуби.

– Слезай, поговорим! – сказал Павел почти дружелюбно.

– Что это за фрайер? – лениво спросил один из дружков, глядя мимо Павла.

– Лизаветы хахаль…

– Он что, прощения у тебя пришел просить? – поинтересовался дружок. Другой хмыкнул, в темноте блеснула золотая фикса. – Ай-яй, как не стыдно? На вид приличный человек, орден…

– Орден-то ему не за эти ли дела дали? – сострил фиксатый и первый засмеялся своей шутке.

Михаил что-то вполголоса сказал одному из подростков, тот еле заметно кивнул, слез с голубятни.

– Дядь, дай закурить? – спросил он, отводя глаза.

– Соплив еще.

Парнишка отступил, за спину Павлу. И тут же надвинулся дружок Михаила.

– Зачем ребенка обижаешь? Вали отсюда! – легонько ладонью он толкнул Павла в грудь.

«Ребенок» в это время быстро присел на корточки у ног лейтенанта, Павел от толчка качнулся назад, наткнулся на препятствие и, потеряв равновесие, упал на спину в пыль.

Сразу же вскочил на ноги.

– Не ушибся, дядь? – спросил с безопасного расстояния парнишка. Голос у него был бесцветный – привычная мальчишеская игра не доставляла ему на этот раз удовольствия.

Михаил уже спрыгнул с голубятни, все трое хохотали, расставив ноги. Особенно смешно было фиксатому, он тоненько повизгивал, захлебываясь от смеха.

– Что ж телохранителей не привел? – Михаил смеялся только ртом, глаза ненавидяще смотрели на лейтенанта. – Тащил бы сюда весь гарем – нас как раз четверо…

Павел медленно двинулся на него, держа в поле зрения всю троицу.

– Смотри, нарвешься! – предупредил Михаил, двое по бокам разомкнулись, обходя лейтенанта. – Иди, откуда пришел. Показал себя и ладно. Бить не будем на первый раз. Езжай, охраняй границу…

Вдруг Павел резко подался вперед, сделал ложный выпад, Михаил отпрыгнул и оба дружка его, как по команде, бросились на лейтенанта. Этого Павел и хотел – снизу, с разворота всем весом тела хрястнул фиксатого. Тот сковырнулся, сел наземь. Сразу стал подниматься, блуждая бессмысленным взглядом. Двое других перестроились, загородив дружка, разом кинулись на Павла. Он нагнулся, пронырнул между ними и снова с налета обрушился на фиксатого, левой согнутой ударил в живот, правой – в челюсть. Этот маневр не прошел ему даром, несколько сильных ударов, пока он находился спиной к противникам, пришлись ему в ухо и в затылок, но зато один из троих был окончательно выведен из игры – он валялся, скорчившись, в пыли и судорожно глотал воздух.

Двое оставшихся теперь не спешили, не лезли напролом, решили действовать обдуманно – тяжело дыша, расходились бочком, чтобы одному зайти за спину лейтенанту, заставить его работать на два фронта.

– Падло, – шипел Михаил. – Гемафродей! Боксом? Сейчас мы тебе покажем бокс… А-а-а! – с озверелым криком он бросился на него.

«Дружок» остался на месте, чего-то выжидал. Противник Павла дрался размашисто, по-деревенски, но удары наносил сильные, неожиданные. Оба задыхались от усталости.

– Дядя-а! – вдруг истошно закричал парнишка.

Павел отпрянул в сторону, и вовремя – «дружок» был уже в метре от него. В руке он держал стамеску.

Она могла стать грозным оружием. Не сводя глаз от заточенной стали, Павел отступал к стене дровяника, а тот, пригнувшись, шел на него, обшаривая его взглядом, словно выискивая место, куда можно ударить наверняка. Слева, косясь по сторонам – нет ли свидетелей – наступал Михаил.

Павел остановился, коснувшись спиной стены, и противники его тоже замерли на секунду перед тем, как броситься на него в последний раз.

Наверное, ему пришлось бы плохо, очень плохо. Но тут он, не отрывавший взгляда от тусклой стали, скорее почувствовал, чем увидел, как Михаил вдруг хрястнулся боком о стену сарая, словно на него свалилось что-то непомерно тяжелое, и тут же, не понимая еще, что произошло, Павел рывком отделился от стены и резко ударил ногой в руку, сжимавшую оружие. Но промахнулся – «дружок» успел отвести руку в сторону. Но Павел был уже в ярости атаки, весь сфокусировавшись на размытом лице противника, он бросился на него и, наконец, поймал это лицо кулаком, вложив в удар всю свою мощь и силу. «Дружок» упал, покатился по земле, Павел в два прыжка настиг его и с силой, как придавливают голову ядовитой змее, прижал сапогом руку, сжимавшую оружие. Тот взвизгнул, Павел нагнулся и поднял стамеску, на широком отточенном конце которой висела капелька крови.

И тут только Павел вспомнил о другом противнике. Он поднял голову и увидел сначала Лизу с прижатыми к лицу ладонями, глядевшую на него в ужасе, затем Михаила, прислоненного к стене сарая, – рыжий парень, приятель Тамары и земляк Павла одной рукой придерживал его, чтобы не упал, а другой сильно бил по щекам, приговаривая:

– Это тебе, тварь за Лизавету!.. Это за моего земляка! – он, отпустил его, и Михаил мешком осел на землю.

Рыжий наклонился над ним, двумя пальцами брезгливо поднял кверху его подбородок:

– Запомни! Он уедет, а я останусь! Мало будет, весь завод сюда приведу – все ваше осиное гнездо к черту выжгем! Запомни!.. – рыжий перевел дух, обессилев от такого длинного монолога. Он распрямился и улыбнулся Павлу смущенно.

Лиза, наконец, приблизилась, беззвучно шевеля губами, силясь произнести что-то. И тут Павел увидел, что рукав гимнастерки ниже локтя залит кровью. Сквозь разорванную ткань из длинного пореза на руке хлестала кровь.

– Чепуха, – сказал он, бледнея. – Царапина.

– Чего дрожишь? – рыжий толкнул Лизу в локоть. – Ты же медик.

– Сейчас, сейчас… – трясущимися губами бормотала она. – Бинт?..

Рыжий подмигнул Павлу.

– Ты случайно, лейтенант, аптеку с собой не носишь? Эх ты! – Большой своей веснушчатой рукой он погладил Лизу по голове. – Не дрейфь! Заживет до свадьбы. На вот тебе платок…

Лиза, слизывая языком слезы, стала накладывать жгут.

– Чепуха, – снова повторил Павел и улыбнулся рыжему: – Спасибо, земляк…

– Мне за что?.. Это она… Всю дорогу бежать заставила… Как мы вовремя, а?!

Павел все еще сжимал стамеску со своей кровью на лезвии. Рыжий взял её, повертел в руках и зашвырнул на крыши сараев.

– У, тварь! – Носком ботинка он легко ткнул дружка Михаила в бок. Тот сидел на земле и подвывал, держась за раздавленную руку. – Пошли, дома перевяжем… Делать здесь больше нечего…

Они прошли мимо парнишки, так и не двинувшегося с места за все время драки. Тот опустил голову, Павел, было, остановился, хотел что-то сказать, но только поморщился и прошел мимо.

У колонки он обмыл руку вместе с рукавом – порез оказался неглубоким. Спросил рыжего:

– Как тебя зовут?

– Григорий.

– Плохо бы мне пришлось без тебя…

– Забудь, земляки все же… А за Лизу не беспокойся. Мы ее в обиду не дадим.

На несколько минут угловая комната на первом этаже общежития превратилась в лазарет. Подруги с удовольствием возились над лейтенантом – обработали и продезинфицировали рану, крепко перевязали ее, заставили съесть какие-то таблетки. Выстиранная гимнастерка уже сушилась над подоконником.

Ощущение было такое, словно оба вернулись из боя. Даже рыжий Григорий осмелел, уже не мялся на пороге, а сидел в красном углу на табурете. Тамара еще покрикивала на него, заставляла то что-нибудь принести, то подать, но делала это мягко, поощрительно. И добрый тихий Григорий с улыбкой принес кипятку, сбегал в аптеку и снова садился на табурет, остро завидуя лейтенанту, над которым кружили четыре пары женских рук.

– Завидуешь? – смеялся Павел.

– Надо отпраздновать эту битву при Полтаве, – предложила Тамара и Григорий тут же унесся в магазин.

Павел сидел в белой гражданской рубахе, блаженствовал. Только сейчас заметил он фотографию над кроватью – пухлая девочка лежала на спине и тянулась вверх ручонками.

– Твоя? – спросил он Лизу. – Как назвали?

– Альвита. Аля…

– Альвита? Странное имя…

– По именам мам. У нее ведь еще три, кроме меня – Александра, Венера, Тамара.

– Молодцы, – похвалил Павел. – Умно придумали, девочка у вас славная…

– Ну дак, – хмыкнула Тамара. – А мамы какие!

– Ты взял билет, Паша? – спросила Лиза.

Он кивнул.

– На завтра? На вечер?..

Тут появился Григорий с портвейном.

– Эх, гулять, так гулять! – сказала Тамара, потирая руки. Идемте со мной, Павел Иванович! Поможете патефон принести…

– Боже мой! – шептала она ночью. – Остался день, всего только день…

– Павел приподнялся на локте.

– Знаешь, Лиза…

Она что-то почувствовала в его голосе, встрепенулась.

– Ну… Говори…

– Ничего, так… Я люблю тебя. Спи. Уже светает. Завтра встанем пораньше.

– Так бы взяла и приросла к тебе. Что бы стал делать, а?.. Ты сейчас заснешь и уйдешь от меня. Я обниму тебя… Вот так… Не тяжело? Видишь, моя голова прямо над твоим сердцем. Это, чтобы ты все время чувствовал меня. И чтобы никто другой не смел тебе присниться… Теперь засыпай, ты устал. А я буду лежать и думать о нас с тобой. Мы будем хорошо жить. У меня, знаешь, какой характер – со мной невозможно поссориться. И Альку ты полюбишь, ты добрый… А за это я рожу тебе мальчика. О, какого я произведу на свет малыша! Пал Палыча, ладно? Пусть он тоже будет Павел? Ты спишь? Только бы не было войны! Неужели она все-таки случится? Они же там совсем рядом с тобой, за речкой… Какие они?

– Обыкновенные. Спи! – Павел прижал ее голову к себе, зарылся в волосы. – Молодые здоровые парни с автоматами…

– Ну да… Они ведь тоже люди. И у них есть девушки там, в Германии. Зачем они полезут к нам, что мы у них отняли?..

– Не думай об этом. Мы будем жить сто лет…

– Ты любил кого-нибудь?

– Не так, как тебя. Мне нравились некоторые девушки. Тянуло к ним иногда. Но проходило время, и я их забывал…

– А меня? – испугалась она. – Меня ты не сможешь забыть?

– С тобой – другое. Ты все перевернула во мне, переставила по-своему. Я сел на пароход одним, а сошел совсем другим человеком…

…Они не знали, что война уже шла. Пока еще тайная, вероломная, исподтишка, и поэтому еще более страшная.

В эту ночь на одной из проселочных дорог приграничной полосы «красноармейский патруль» остановил штабную машину. Седой полковник ворча полез за документами и тут же был убит наповал двумя выстрелами в упор. Пули сразили его шофера и адъютанта – такого же, как наш герой, молодого старшего лейтенанта. Напавшие сели в машину и уехали…

Работала рация в лесу. Радист, торопясь, выбивал на ключе шифр…

И какой-то безусый красноармеец, охранявший водокачку, вдруг вскрикнул и упал лицом в землю – между лопатками у него торчал нож. Серые тени, не останавливаясь, пробегали над его телом.

И кто-то сквозь окуляры бинокля изучал наш берег – столбы, «секреты», заставу у реки. И что-то наносил на карту…

Война уже шла…

Павел проснулся и рывком сел на постели. На подушке, где сохранилась вмятина от головы Лизы, лежало солнечное пятно. Он посмотрел на часы и торопливо стал одеваться.

В комнату постучали.

– Встали? – спросила Тамара, приоткрыв дверь. – Как рука? Ой, доброе утро!

– Доброе утро, Тамарочка. А рука – ничего… – Он взмахнул перевязанной рукой, чуть поморщился. – Свербит немного…

– Где Лиза?

– Где-нибудь тут. Я только проснулся. Спал, как убитый.

Тамара выглянула в коридор.

– Входи! – За руку она втащила в комнату стеснительного юношу в гимнастерке, обтянутой портупеей, в зеленых юнгштурмовских галифе. – На живого пограничника полюбоваться пришел. Знакомьтесь, Павел Иванович – мой брательник. Знакомься, Сергей.

Павел протянул ему руку, тот пожал, не спуская глаз с ордена на гимнастерке.

– Какой жених вымахал – в десятый класс перешел. Мечтает стать пограничником.

– Вы специальное училище заканчивали? – робко спросил Сергей.

– Специальное. Войск НКВД.

– А где оно находится?

– Ишь ты! – улыбнулся Павел, доставая из чемодана помазок и бритвенные принадлежности. – Вот будешь поступать – в военкомате узнаешь. А пока военная тайна.

– День сегодня восхитительный, – протяжно сказала Тамара, отходя от окна. – Поехать бы купаться… – Она подошла к столу, взяла в руки записку. – Это Вы читали?

– Где? Нет…

– «Ушла на базар. Скоро вернусь, и будем завтракать. Целую. Лиза», – прочла она и подала записку Павлу Ивановичу. Вам бы фруктов в дорогу взять. У нас здесь вишни вкусные…

– Какой базар? – недоуменно сказал Павел, пробегая глазами записку. – У меня поезд через полтора часа…

– Как? – удивилась Тамара. – Вы же вечером…

– Да нет, на вечер не получилось. Ах, черт, вчера не сказал, не хотел расстраивать.

– Она что, не знает? – растерянно спросила Тамара.

– Нет. Где этот базар?

– Не близко. Да Вы не волнуйтесь, Павел Иванович, давно она ушла?

– Я же спал…

– Ах, батюшки, беда какая! – засуетилась Тамара. – Вы ждите, а мы с Сергеем помчим ей навстречу. Вы ждите! Вокзал тут близко за полчаса добежим.

Постучась, вошли Александра с Венерой.

– Доброе утро. Что случилось?

– У Павла Ивановича поезд через полтора часа, а эта балда не знает – на базар унеслась… – В глазах у Тамары дрожали слезы, она почти плакала. – Мы с Сергеем побежим ей навстречу, а вы, если нас через час не будет, прямо на вокзал идите. Мы туда примчимся…

– Она же с ума сойдет! – тихо сказала Александра. – Как же это Вы, Павел Иванович?..

Павел заходил по комнате.

– Ну, чего стоите? Марш! – прикрикнула Александра на Тамару.

– Тамара с Сергеем выбежали из комнаты.

Все трое замолчали. Тикали часы-ходики. Репродуктор играл бодрый спортивный марш:

«Физкультура! Ура! Ура! Будь готов!

Когда настанет час бить врагов,

От всех границ ты их отбивай,

Левый край, правый край, не зевай!..»

– Вот незадача! – Павел вздохнул, поднялся: – Побреюсь и пойдём…

Он ушел в умывальную комнату.

– Хороший человек, – вдруг сказала Венера.

– Мы тоже не какую-нибудь фифу за него отдаем, – серьезно заметила Александра.

– Да, – согласилась Венера. – Славная пара. Он ее любит, ты заметила?

– Ну, как дети, ей богу! – Александра ударила кулаком по коленке. – Как малые дети! Жених на границу уезжает, а ее нет!

Венера встала.

– Я ему пирогов заверну на дорогу…

В маленькой кассе-будочке Павел купил шесть перронных билетов, подал их контролеру.

– Тут должны подойти две девушки и юноша с ними. Наверное, будут опаздывать. Пропустите их, пожалуйста… Скажите, ждем у восьмого вагона…

– Будет сделано, товарищ военный, – полная женщина контролер взяла билеты.

– Такие, знаете… очень красивые девушки… Контролер улыбнулась:

– У нас в Ульяновске все девушки красивые, – она хитро посмотрела на пограничника. – Разве не так?

– Так, – согласился Павел.

– То-то! На всю Волгу гремим! Вы не беспокойтесь, товарищ командир, – узнаю…

Обежав весь базар, Тамара с Сергеем снова встретились у входа.

– Нет?

– Нет.

– Где же она? Ах, несчастье!

Другой дорогой они побежали к дому. Лизу увидели издалека, около киоска. Придерживая коленкой полную сумку с продуктами, она придирчиво выбирала мужской одеколон.

– Возьмите тогда «Двадцать лет РККА», гражданочка! – предлагал продавец, теряя терпение. – Немного дороже, зато запах, как в саду царя Соломона.

– Лизка-а! – голос у Тамары сорвался на плач.

Лиза повернула к ней лицо. Секунду назад счастливое и спокойное, оно вдруг разом переменилось, посерело, сникло от предчувствия чего-то ужасного, потому что и этот женский крик, и сама фигура Тамары, приближающейся к ней, несли с собой огромное и неотвратимое несчастье. Лиза это почувствовала и, не успев еще узнать, в чем дело, уронила на землю сумку – упали и рассыпались в пыли ягоды, спелые вишни… Тамара подошла, бессильно прислонилась к киоску. Глотнув воздуху, сказала:

– Павел уезжает.

– Когда?

Тамара посмотрела на маленькие ручные часики.

– В десять двадцать. Сейчас…

– Я побегу?.. – не двигаясь с места, скорее спросила, чем сказала Лиза.

Тамара покачала головой.

– Поздно… Осталось семь минут…

– Я все-таки побегу, – бесцветным голосом сказала она и снова осталась на месте. Тамара обняла ее, уронила голову на плечо, заплакала…