Текст книги "Повести. Рассказы"

Автор книги: Станислав Говорухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Тут же от корабля отделилась шлюпка и ушла в ночь, где только что мелькнула в свете прожектора и скрылась фигурка пловца. Острый луч света снова выхватил ее из воды, матросы нажали на весла, расстояние между шлюпкой и Зиной стремительно сокращалось.

– Браво, дивойче! – восхищенно произнес матрос на руле. И как будто сглазил. Когда шлюпка была совсем рядом, силы вдруг оставили Зину – сказался, видимо, психологический эффект близкой помощи, – и она, безвольно опустив руки, пошла ко дну.

Следом за ней выпрыгнули и ушли в глубину двое гребцов из шлюпки. Несколько секунд их не было – на мостике замерли в напряжении, – наконец над поверхностью воды показалась сначала одна голова, затем сразу две.

«Грибоедов» тоже шел с зажженными прожекторами и также отделялись от него и уходили вверх одна за другой ракеты.

На крыло мостика выскочил вахтенный штурман.

– Вас к радиотелефону! Капитан «Бургаса».

Капитан бросился к телефону.

– Да, слушаю!.. Жива?! Нашли Шуранову! – радостно сообщил он всем, кто был на мостике. – Плавала! Надо же! – Он снова приник ухом к трубке. – Да, я здесь… Понятно… Вот спасибо огромное! Через полчаса будем у вас. Готовим встречу!..

Капитан повесил трубку, приказал:

– Доктора на мостик!

– Жива Шуранова! Подумать только!.. – Капитан почти вбежал в каюту.

– Кто нашел? – спросил Звонарев.

– Болгары. Они милях в восьми от нас.

– Ну вот, – обрадовался Звонарев. – Скоро наши сомнения рассеются.

– Вряд ли. Зина без сознания. Так что без работы не останешься, – утешил Звонарева капитан.

– Три часа в воде, – поежился помполит. – Не шутка…

– Послушай! – Хитро прищурившись, капитан посмотрел на Звонарева. – А если это вообще не убийство? Как говорится, «был ли мальчик»?

– Разумеется, нет, – согласился Звонарев. – В свете, так сказать, последних фактов…

– Вот видишь. – Капитан довольно откинулся на спинку кресла.

– Теперь это называется другим словом, – продолжал Звонарев.

– Каким?

– Покушение на убийство! Шуранова-то осталась жива…

– Дай папиросу, Василий Егорыч, – сказал капитан пришибленным голосом.

– Не дам, – отрезал помполит. – Не распускайся!

– Видал, как с капитаном разговаривает? – Он посмотрел на Звонарева, ища у него поддержки. – Дай ты!

– Нельзя вам, наверное? – неуверенно сказал Звонарев.

– Нельзя, – вздохнул капитан. – Да, видишь, какие дела? Стало быть, вы убеждены, – он снова перешел на «вы», – что на судне скрывается убийца?

– Простите, Иван Афанасьевич, – задал контрвопрос Звонарев. – Вы никому не говорили, что Шуранова без сознания?

– Только доктору в лазарете. Чтобы приготовились.

– А о том, что Шуранову нашли и она жива, знают все?

– Надо полагать. Не в лесу живем… В чем, собственно, дело?

– Ведь как должен рассуждать преступник?.. Он понимает, что, едва Шуранова будет в состоянии говорить, ему – крышка! Зина без сознания. Но убийца-то не знает об этом!

– Откуда ему знать?!

– Через несколько минут появится болгарский корабль и Зина будет на борту. Ну что… что должен предпринять убийца?

– В воду и к берегу! – предположил помполит. – Высадится на греческий остров. Там черные полковники. Небось возьмут под крылышко… Будет изображать, сукин сын, обиженного советской властью!..

Капитан снял трубку.

– Иван Иваныч?.. Начальникам всех служб тихо, без паники проверить наличие людей!

Проверка личного состава показала – нет Филимонова, повара на команде. Каюта его с двумя узкими койками, одна над другой, пуста, постель разобрана, на подушке – вмятина от головы.

– Какой он хоть из себя, Филимонов этот? – хмурясь, спросил капитан. – Черт! – невольно выругался он. – Как только рейс за границу, треть экипажа – чемоданы в руки и на берег! Набираем новых, незнакомых людей…

– Лет под пятьдесят… – пояснил помполит. – Крепкий такой мужчина… Да вот он!

Все остолбенело уставились на стоящего в дверях Филимонова.

– Где вы были, черт вас дери! – крикнул на него капитан.

Филимонов стоял бледный, на лбу капельки пота.

– В гальюне, прошу прощения… Третий день ничего не ем, один чай… Скрутило, сил нет…

– Тьфу!

Капитан бросил на Звонарева испепеляющий взгляд и вышел из каюты.

В третьем часу ночи вынырнули из темноты ходовые огни болгарского судна. Зину приняли на борт, отнесли в лазарет. «Грибоедов» лег на прежний курс и, выжимая силы из машины, принялся наверстывать упущенное. Большинство пассажиров спокойно спали в своих каютах.

Около лазарета толпились члены команды.

– Товарищи, всем спать! – приказал капитан, проталкиваясь со Звонаревым к двери лазарета.

– Мы подождем, – ответил за всех пекарь Михайлов. – Иван Афанасьевич, скажите, что там с Зиной-то? Доктор молчит, как воды в рот набрал.

– Спать, спать! – буркнул капитан.

Звонарев, поймав на себе несколько любопытных взглядов, шагнул за порог лазарета.

Металась сестра со шприцами, камфарой, грелками. Через несколько минут вышел доктор.

– Думаю, вне опасности. Спит, – доложил он.

– Доктор, а нельзя ее разбудить на минутку? – неуверенно поинтересовался Звонарев.

– Да вы что? Если бы и можно было, она все равно ничего не поймет. Это не сон, а полубред, собственно. Что вы хотите, организм исчерпал все ресурсы в борьбе за жизнь. Ее еще долго придется отхаживать…

– Нам надо задать всего один вопрос, – робко вставил капитан, который за дверью лазарета утратил свою командирскую осанку.

– Мы с Таней будем дежурить всю ночь. Проснется, доложу…

– Есть. – Капитан встал.

– Доктор, – Звонарев понизил голос, – вы не заметили следов борьбы на теле?

– Я знал, что вы это спросите. На левом бедре и на части спины большое красное пятно – это от удара об воду… Далее, на лице, вот тут на скуле, – он тронул указательным пальцем свое лицо, – очень нечеткий продолговатый синяк, возможно от пальцев, знаете, когда вот так зажимают рот ладонью…

Марине Киселевой, подруге радиста, было тридцать с хвостиком и пребывала она в полном расцвете спокойной женской красоты. Она это знала, держалась легко, уверенно, закинув одна на другую сильные ноги вызывающей белизны. Синие глаза, высокие полукружья бровей, гладкие светлые волосы на прямой пробор. Звонарев про себя отметил, что неплохо устроился здесь его старый школьный товарищ.

– Не убивала я Зинку, Иван Афанасьевич, – говорила Марина ровным, скучающим голосом. – Нам с ней делить нечего…

– Ох, Марина, язык у тебя… – покачал головой помполит.

Капитан невольно улыбнулся:

– Ты лучше скажи, что ночью в душевой делала?

Марина вздохнула:

– Шагу не дадут ступить… Блузку стирала. Вот эту! – Она кивнула на свою полупрозрачную, расшитую кружевами блузку. – Как знала, что к себе вызовете.

– К-хе, – кашлянул в ладонь помполит.

– Синтетика, – добавила Марина. – Сохнет мгновенно.

Капитан вынул из ящика стола чистую наволочку, протянул Марине:

– А это что?

– А это наволочка, товарищ капитан, – усмехнулась Марина. – Я сначала блузку постирала, а потом наволочку.

– Чья она?

– Сашкина.

– Какого Сашки?

– Ива-ан Афанасьевич? – Марина поморщилась. – Что вы как маленький, ей-богу! Саша сегодня палец о стекло порезал, вот две капли на подушку и упали. Я говорю, давай замою, а то потом не отстираешь.

– При тебе это было?

– Что?

– Палец он при тебе порезал?

– Да. Стекло у него в шкафчике на стене разбито, он и обдирается об него все время…

– Ты это честно, Марина?

– Побожиться, что ли? Библии у вас нет, давайте на лоции поклянусь.

– Иди уж, – махнул на нее рукой капитан.

– Надо вызвать радиста, – сказал капитан, когда Марина вышла. – Пусть палец покажет…

– Зачем?

– Вдруг это от укуса… Помните, доктор говорил?.. – Он зажал себе рот ладонью, так что на щеке остались белые пятна от пальцев.

– А с Клячко вы что намерены делать?

Капитан насупился:

– Не понимаю, почему вы отвергаете этот вариант?

– Не знаю, – сказал Звонарев. – Вернее, не в силах пока объяснить. Но я бы его отпустил. Если хотите, примите это, как мою просьбу…

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы сняли охрану. Учтите – на вашу ответственность!..

– Согласен. – Звонарев встал. – Если можно, вы радиста без меня допросите. Я сейчас… Надо прояснить один момент… Скажите, в какой каюте директор ресторана живет? И как его фамилия?

– Файт. Зачем он вам?

– Надо бы поговорить. Он последний, кто видел Клячко и Шуранову.

– Так ведь не он видел.

– А кто?

– Лыткин, заведующий производством. Лыткин сказал Файту, а он мне…

– Лы-ыткин? – растерянно повторил Звонарев. – Это же меняет все дело…

Капитан повернулся к помполиту.

– Еще один…

– Нет-нет, это я так… – сказал Звонарев и пошел к двери.

Капитан остановил его.

– Клячко-то выпускать?

– Выпускайте! – почти весело ответил Звонарев.

Он прошел на корму, остановился перед темной дверью ночного бара. Постучал по стеклу, так обычно стучат свои люди – точка, тире…

Сквозь стекло приблизилась размытая тень, щелкнула задвижка, морщинистое лицо бармена удивленно уставилось на Звонарева.

– Закрыто, – произнес он.

– Я знаю, – сказал Звонарев. – Поэтому и пришел.

В баре было темно, только свет из подсобки падал на полированную стойку, где ворохом лежали деньги – выручка за день. Звонарев сел на высокий стул, бармен зашел за стойку и выжидательно смотрел на Звонарева. Лицо его было в тени, в то время как Звонареву свет из подсобки бил в глаза. Бармен повернулся, зажег у себя за спиной еще один светильник.

– Прошу прощения за вторжение, – мягко сказал Звонарев. – Документы вам показать или не надо?

– Не надо.

Звонарев кивнул на блестящий «Экспресс».

– Машина уже не работает?

– Могу сделать чашку растворимого кофе. Если хотите, рюмку коньяку?

– Не откажусь.

Бармен налил себе и Звонареву по рюмке, подвинул к нему пачку сигарет.

– Память у вас хорошая, Казбек Артамонович?

– Смотря на что, – проговорил он с небольшим кавказским акцентом.

– На лица, скажем.

– Не знаю. Сколько вы кофе выпили за день могу сказать точно.

– Сколько же?

– Шесть чашек.

– Да ну? – искренне удивился Звонарев.

– Доллар и двадцать центов…

– Во сколько подходили к Стамбулу, помните!

– Около четырех…

– Тогда у меня к вам несколько вопросов. Первый: сможете восстановить в памяти всех, кто заходил в бар с трех до четырех?

– По порядку?

– Да.

В каюте Клячко был полный бедлам. Матрац с постелью валялся на полу, кругом опилки от пробитой в двери дыры-глазка, сам Клячко, поминутно одергивая сползающие штаны, прилаживал койку к стене.

– Скажите, как Шуранова? – опасливо покосился он на Звонарева.

– Без сознания.

Клячко сгорбился.

– Значит, вы еще вправе подозревать меня. Но ведь она же очнется? И тогда все выяснится? – Он с надеждой посмотрел на Звонарева.

– Будем надеяться, – брезгливо сказал Звонарев.

Он осмотрелся, куда бы сесть. В каюте не было даже табуретки.

– Вы не представляете, как мне стыдно и тяжело…

– Не представляю, – согласился Звонарев. – И не верю, честно говоря. Вам тяжело от того, что не доказана ваша непричастность к преступлению. Но если это выяснится, вам сразу станет легко и свободно. Вас и здоровье Шурановой интересует постольку, поскольку…

Клячко закрыл лицо руками и тихо заплакал.

– Поговорим лучше о другом. Кто-нибудь встретился вам по дороге, когда вы шли с Шурановой к помполиту?

– Не знаю, – простонал Клячко. – Ничего я теперь не знаю.

– Соберитесь! – прикрикнул на него Звонарев. – И потрудитесь вспомнить! Это гораздо важнее ваших ковыряний в самом себе…

Клячко отнял руки от лица, высморкался в скомканный платок.

– По-моему, никто.

– По-вашему или на самом деле?

– На самом… Верхняя палуба ночью пуста, а на трапе – вход на него, вон посмотрите, напротив моей каюты – мы никого с Зиной не встретили.

– Лыткин утверждает, что видел вас.

Клячко пожал плечами.

– Значит, видел. Я ни от кого не прятался.

– А вы его?..

– Нет. Я уже сказал – нет…

Лыткина Звонарев нашел у дверей лазарета, где все еще толпились люди, переговаривались вполголоса, волновались за судьбу Зины.

– Можно вас на минутку? – Звонарев легко тронул Лыткина за рукав кителя.

– Разумеется, – весело согласился Лыткин. – Я вас слушаю.

– Вот вы говорили, что около девяти видели Клячко и Шуранову?

– Время не помню.

– Девять. Это установлено. Как все было?

– Я спускался по трапу, – без запинки пояснял Лыткин, – а они поднимались. Я посторонился, пропустил Зину, потом Клячко и побежал своей дорогой.

Они как раз подошли к двери, ведущей на злополучный трап.

– Прошу! – вежливо предложил Лыткин.

– Нет, уж сначала вы, – сказал Звонарев.

Лыткин усмехнулся, шагнул на трап. Пройдя марш, он остановился, повернулся к Звонареву.

– Здесь.

Звонарев смотрел на него снизу вверх.

– Клячко утверждает, что он вас не видел.

– Значит, один из нас врет, – вкрадчивым голосом произнес Лыткин. – Поскольку Клячко уже освободили, я полагаю, вы больше верите ему!..

– Почему же?.. Я верю, что вы их видели. Больше того, я даже убежден в этом. Только мне кажется, что все происходило немножко не так, как вы рассказываете…

– Не надо мне помогать, – натянуто улыбнулся Лыткин. – А то я и так похож на человека по пояс в болоте. Вы мне протягиваете тонкий прутик вместо палки, я делаю лишние движения и еще больше погружаюсь в трясину.

– Образно, но слишком сложно для нормального общения. Моя же мысль проста. Мне кажется, что вы Клячко видели, а он вас – нет.

– Все было так, как я сказал.

– Хорошо. У Клячко или Шурановой что-нибудь было в руках?

– Вроде бы нет. Впрочем, если не считать маленького сверточка с контрабандой.

– Не ёрничайте, Лыткин. Это ведь допрос.

– Давно понял, гражданин следователь.

– Откуда, кстати, знаете про контрабанду?

– Весь теплоход знает…

Звонареву вдруг показалось, что сейчас Лыткин ударит его ногой. Он внутренне собрался, чтобы перехватить и отвести от себя удар. Но Лыткин повернулся к нему спиной и пошел вверх. На ходу спросил:

– Куда теперь меня поведете?

– Если не возражаете, на минуту зайдем к капитану.

– Не возражаю, – усмехнулся он.

Они вышли на пустынную верхнюю палубу и повторили весь путь, пройденный два часа назад импровизированным следствием. В районе трубы Звонарев остановился, шагнул в темное пространство между двумя шлюпками. Встал у борта. Лыткин удивленно посмотрел на него. – Узнаете? – спросил Звонарев.

– Что я должен узнавать?

– Ситуацию. Вот тут стояла Шуранова. Вы появились откуда-то оттуда. Она повернулась на звук шагов. Вы зажали ей рот ладонью, чтобы не кричала, и скинули в воду. Где сверток?

Несколько секунд Лыткин являл собой крайнее изумление. Наконец он покрутил пальцем у виска и спросил:

– А вам к доктору не надо? Вот что, – раздраженно заговорил он, – или мы сейчас идем к капитану, или я пойду спать. Вы уж один упражняйтесь в своих умозаключениях…

Он отвернулся, и Звонарев увидел, как обострился его профиль, словно бугры мышц до предела натянули на себя кожу.

– Привет вам, кстати, от Француза! – вдруг сказал Звонарев.

Лыткин не дрогнул.

– Ошибок много наделали, гражданин Лыткин, – продолжал наступление Звонарев. – Дорогим шампанским разбрасываетесь – не по карману! А на бутылочке-то наклейка вашего ресторана…

И вдруг Лыткин побежал. Не очень быстро, как показалось Звонареву, высоко поднимая ноги, словно на физзарядке. «Куда он? Кругом море…» – подумал Звонарев и громко крикнул:

– Стой!

Лыткин завернул за угол палубной надстройки. В несколько прыжков Звонарев был у этого места. Он успел подумать, что, наверное, попался на грубую приманку, увидел подставленную ногу, и, падая, в полете уже, попытался сгруппироваться, чтобы не разбить голову о железные механизмы на палубе. Спиной Звонарев больно ударился обо что-то острое, перевернулся через левое плечо, хотел вскочить, но тут огромная многотонная масса обрушилась ему на голову, и он погрузился в спасительную, снимающую боль темноту.

Когда глаза его открылись, над ним висело лицо Сашки Тюрикова, губы того шевелились, но Звонарев ничего не слышал. Липкая кисло-сладкая пена застыла на губах. Звонарев долго нес руку к лицу, чтобы отереть пену со рта, но и рукав был весь в этой мерзкой, смешанной с кровью пене.

Сашка догадался, слава Богу: платком вытер ему губы, приподнял голову.

– Допрыгался, детектив… – Голос Сашки плыл издалека, слова доплывали с большим опозданием. – Встать сам сможешь?

Размытое пятно за Сашкиной головой приблизилось к глазам Звонарева, он узнал капитана.

Поддерживаемый двумя парами рук, Звонарев перевернулся, встал на четвереньки. Перед ним в белой пене валялся огнетушитель с пятном черной крови на нем. Его крови. Пена уже стала застывать, Звонарев автоматически взглянул на часы.

Капитан потряс его за плечо.

– Кто?

– Лыткин. – Звонарев выдавил из себя единственное слово, и снова пошли круги перед глазами…

Медсестра перевязывала ему голову, Звонарев сидел голый, в белом халатике, грязная одежда его скомканной кучкой лежала в углу.

– Сейчас я простирну маленько, высохнет мигом. – Руки сестры кружили вокруг лица Звонарева, его голова все больше походила на гипсовый слепок. – А вам пока придется в халате погулять…

– Таня, – спросил вдруг Звонарев, – вы Лыткину говорили, что Шуранова без сознания? Сестра вздрогнула, отвела взгляд.

– Нет. С чего вы взяли?

– Так… Показалось…

Она помедлила, завязывая бантиком конец бинта. Горько усмехнулась:

– Кабы у человека на лбу написано было, сволочь он или добрый человек… Как теперь людям в глаза смотреть?

– У тебя роман с ним был?

– Жениться просил, кобель гнусный…

Звонарев тронул ее за рукав.

– Вы меня не утешайте! – Таня отвела руку.

– Я и не утешаю. Плюнь. Радуйся, что он тебе жизнь не успел сломать…

– Чайку бы сообразить! – мечтательно сказал доктор, выходя из комнаты, где лежала Шуранова.

– Как Зина? – спросил Звонарев.

– Порядок!

Сладкая тошнота подступила к горлу.

– Вы прилягте. – Таня осторожно опустила ему голову на подушку. – Вон как побледнели…

Доктор сел рядом, потрогал пульс.

– Ничего, оклемается… – Он подмигнул Звонареву.

Дверь лазарета открылась.

– Уплыл, мерзавец! – с порога сказал капитан.

Звонарев привстал.

– Лежи, лежи! – Капитан легко надавил ему на плечо, присел на койку. – Спасательного нагрудника в каюте нет, иллюминатор открыт, рядом на столе след от башмака… В каюте ничего не трогали, я приказал опечатать…

– Ищете?

– Да. Опять повернули. Через полчаса рассвет, легче станет… Э-эх! – вздохнул он. – Опаздываем со страшной силой!..

Звонарев задумался, потом спросил:

– А если это инсценировка?

– Что?

– Комедия с башмаком и нагрудником…

– Так ты думаешь, он на теплоходе?.. Вряд ли. Чтобы спрятаться как следует, да еще побег инсценировать – время надо иметь.

– Время у него было. Я там, на палубе, минут пятнадцать провалялся. Пена из огнетушителя успела осесть.

– Что ж, проверим. Ловко он тебя! Я-то думал, вас там в спецшколах и самбо учат, и как одному против десяти… – Капитан добро посмеивался над Звонаревым. – А вас бьют, как нас грешных…

– Бьют, – согласился Звонарев, постанывая от боли. – Сам, дурак, полез…

– Все мы дураки, как видно. Вон сколько он нас вокруг пальца водил… Как ты его раскусил?

– Как? – рассеянно переспросил Звонарев. – Обычно. Он ведь много следов оставил, и тут, и в Одессе. Характеристику голоса, например, удалось составить… Да и сам помог: следствию вдруг начал помогать. Извечная ошибка загнанного зверя!..

Капитан поднялся, надел фуражку.

– Не волнуйся, найдем мы крестника твоего! – Он повернулся к Тане. – Одежду ему не выдавать. Пусть лежит, он свое дело сделал!

К исходу дня вдали выступили очертания острова Крит. Машины судна работали на полную мощность, но спасти положение они уже не могли. «Грибоедов» подходил с большим опозданием.

– Ну что, Люба?

– Загляну-у-ла, – нараспев сказала она. – Говорю, убрать у вас можно? А он сидит, как сыч, книжку читает. Молитвенник, видать… Крест золотой на обложке.

– Прогнал? – спросил Звонарев.

– Ага-а, – кивнула Люба.

– Он что, не завтракал, не обедал сегодня? – спросил капитан.

– А зачем? – улыбнулась Люба. – Он запасливый. Живот во-он какой! На месяц хватит…

– Василий Егорович, пошлите туда Кулибина, моториста. Пусть краны в ванной «исправит»…

– А шкаф, диван, под кроватью?.. Смотреть, так все…

Капитан побарабанил пальцами по столу.

– Придется его выкуривать оттуда… Так вы думаете, Лыткин у Катарикоса? – раздумчиво спросил он у Звонарева.

– Я убежден только в том, что они связаны и знают друг друга.

– Если Лыткина там нет, мы его упустили. На судне смотрели везде: трюмы, шлюпки, канатный ящик… Одна вещь не дает мне покоя. – Капитан взял карандаш, подвинул к себе лист бумаги. – Тут, у Родоса, рифовый пояс, большие подводные острова… Это в пяти милях от рекомендованного курса… На Родосе – маяк. Если Лыткин его видел и сразу направился на свет маяка, то можно считать, что он ушел. Не на рифы же бросать корабль из-за этой пакости?!

– А если он сначала спрятался, а потом в воду сиганул? После того как закончились поиски, и корабль лег на курс…

– Это невозможно, – сказал помполит. – У нас на судне есть, так называемая, дружина по охране госграницы. Я вас познакомлю. Добрые хлопцы, комсомольцы… С ночи дежурят на всех палубах…

В дверь постучали, вошел пассажирский помощник.

– Выполз…

– Куда направился? – спросил капитан.

– В бар.

– Придержите его. Давай, Люба!..

Люба открыла дверь каюты Катарикоса, взяла пылесос под мышку, вошла в каюту. Дверь оставила открытой.

Она осторожно заглянула в ванную комнату – никого. Прошла в гостиную, осмотрелась. Держа перед собой, как оружие, щетку от пылесоса, направилась в спальню.

Заглянула под кровать, за зеркало, подвинула диван в гостиной, открыла даже холодильник… Оставался шкаф в стене. Люба потянула на себя дверцу, шкаф противно скрипнул, она испуганно отпрыгнула назад и вскрикнула.

Тут же в каюту влетел пассажирский помощник. Он выскочил на середину гостиной, встал, недоуменно озирая каюту и не понимая, откуда грозит опасность.

Зажав рот ладонью, Люба затряслась от смеха. Помощник заглянул в шкаф – на плечиках висел костюм, из-под него торчали брюки, а внизу стояли два башмака Катарикоса.

В порту Фамагусты встали затемно. По трапу сходили пассажиры. Звонарев встретился глазами с Катарикосом.

– Оревуар! – Катарикос был снова любезен, даже помахал на прощание пухлой ручкой. Звонарев переглянулся с помполитом.

– Ушел, гад! – убитым голосом сказал он. – Как же мы промазали, Василий Егорович?

Помполит вздохнул:

– Стало быть, Катарикос и есть «покупатель»?

– Абсолютно убежден. Больше того, мне показалось, что я даже видел, как они обменялись каким-то условленным знаком, возможно паролем… Только того, другого, я видел в спину. Теперь-то мы знаем – Лыткин…

– Умница он, Лыткин наш…

– В том-то и дело, Василий Егорович… Мы столкнулись с умным и расчетливым преступником. Именно поэтому не мог он выпрыгнуть в море! Понимал, что его тут же бросятся искать… Глупо это!

– Не дух же он святой! Мы все обшарили снизу доверху…

– Дружинники ваши дежурят?

– Да. Мышь не проскользнет… Увольнения на берег отменены до особого распоряжения…

Подбежал вахтенный, сказал Звонареву:

– К капитану! Срочно!

Капитан встретил их, довольно потирая руки.

– Ну наглец! – Он восхищенно покрутил головой.

– Кто? – спросил Звонарев.

– Кто-кто… Крестник твой! Знаешь, где он скрывался? – Капитан выдержал качаловскую паузу, наслаждаясь растерянностью Звонарева, и вдруг брякнул: – У меня в каюте!

Эффект был, конечно, поразительный. Звонарев потерял дар речи, помполит болезненно скривил рот, испуганно уставился на капитана.

– Что смотришь? – весело спросил тот. – Здоров я, здоров… Пошли-ка!

Он почему-то вышел вон из каюты. Звонарев с помполитом, недоумевая, пошли за ним. Они вышли на палубу, повернули направо и остановились перед узкой деревянной дверью.

– Это моя походная каюта, – объяснил капитан Звонареву и толкнул дверь. – А теперь смотри…

Он открыл шкаф, указал пальцем на пол. Звонарев нагнулся. На полу высокого, как пенал, шкафа белели какие-то пятна. Звонарев ковырнул пальцем, поднес кусочек к глазам.

– Пена… – неуверенно произнес он. – Засохшая пена…

– Тут он и куковал, вон что наследил башмаками, – возбужденно стал говорить капитан. – Видишь, как мне доверяют на корабле! Никому и в голову не пришло проверять капитана…

– Не понимаю, чему ты радуешься? – проворчал помполит.

– Тому, что он на пароходе, ворчун старый! Здесь он прятался, зде-есь! Пока шел аврал… А когда он закончился, переехал в другое место. Куда-а?

По судну снова был объявлен аврал. Разбив мысленно корабль на квадраты, моряки тщательно осматривали метр за метром огромную железную коробку теплохода, до предела наполненную множеством переборок, тупичков, закоулков, помещений различных служб.

Наверху между тем велись разгрузочные работы, стрелы кранов плыли над палубой.

На пирсе Звонарев вдруг разглядел знакомую круглую фигурку. Катарикос не отрываясь смотрел на корабль.

Звонарев кивнул на него грузовому помощнику, шустрому двадцатисемилетнему штурману.

– Чего он уставился?

Помощник мельком взглянул на Катарикоса.

– Машину, наверное, ждет…

– Какую машину?

– Автомобиль у него тут, – пояснил помощник. – Вон он!..

Повиснув на стропах крана, в воздухе плыла легковая автомашина. Вот она перешла черту борта и повисла над пирсом.

Лицо Звонарева свело болезненной гримасой, он дернулся, как он боли, схватился рукой за перевязанную голову.

Помощник вдруг понял. Кубарем скатился он с трапа и на лету заорал:

– Стоп! Останови, говорю!..

Машина медленно опускалась на асфальт пирса, осталось каких-нибудь два метра, когда крановщик понял, что ему что-то кричат. Он высунул голову из кабины, увидел дергающегося внизу помощника, торопливо рванул рычаг…

Машина оторвалась от земли, круто пошла вверх. Дверца ее вдруг открылась, оттуда высунулся, вылез по пояс человек, приготовился прыгать. Но стрела крана уже задралась вверх до отказа. Лыткин промедлил, и это решило исход дела. Стрела пересекла борт теплохода и стала опускаться на палубу.

Внизу бесновался Катарикос. Машина встала колесами на палубу внутри ее, трусливо скорчившись, сидел Лыткин и озирался вокруг ненавидящими глазами. Звонарев открыл дверцу, наклонился.

– Вот и свиделись, – обрадованно сказал он и указал рукой на выход: – Прошу!

Через пять дней «Грибоедов» швартовался в одесском порту.

Сойдя с трапа, Звонарев нос к носу столкнулся с Мережко.

– Здрасте, Василий Мироныч!

– Здорово, герой! – Мережко обнял Звонарева, похлопал его по плечу: – Как отдыхал?

– Ничего себе отдых…

– Ну работал ты по дороге туда. А обратно – что делал? За пассажирками, наверное, ухаживал?

– Поухаживаешь тут… Денег – ни копья. Гардероб весь на мне. В портфеле – бритва да рубашка.

– С твоей мордой можно и без рубашки. – Звонарев довольно хмыкнул. – В остальном ты молодец! Ничего не скажешь.

– Честно говоря, моя заслуга не велика…

– Не прибедняйся. А заслуги твои начнем считать, когда на пенсию будешь выходить.

Миновав «черный воронок», кивнув двум знакомым сотрудникам, они пешком направились в город.

1974 год

Белый взрыв^[3]

Предисловие автора

Эту, написанную совместно с Эдуардом Володарским, киноповесть, я включил в эту книгу для того, чтобы рассказать, какой удивительный случай произошел с нами на съемках этого фильма.

26 июля в 9.15 утра, на высоте более 3 тысяч метров наш вертолет вмазался в скалу.

Мы вылетели на разведку – искали места для съемок. Попробовали сесть на неровную площадку над ледником.

Почти сели, но пилоты поняли, что машину может перекосить, и тогда лопасти заденут за высокие скальные выступы. Стали поднимать вертолет. Но в разреженном воздухе на большой высоте Ми-4, да еще груженый, не может подниматься так, как внизу, в долине. Он должен набрать скорость. Лучше всего подползти к обрыву и, чуть падая вниз, набирать, как самолет, скорость, а с ней уже – и высоту.

Я как раз поднялся по лесенке, ведущей в кабину, и вдруг увидел искаженный профиль пилота и несущийся на нас скальный гребень. Я спрыгнул вниз, в салон. Это спасло меня, место, где я стоял, было расплющено после удара.

И еще я успел подумать: неужели смерть?

Неправда, что у человека в такое мгновение проносится перед глазами вся жизнь. Я хорошо помню, что я думал в ту секунду перед тем, как потерять сознание.

– Неужели смерть? В 33 года, как раз в возрасте Христа! – в газетах так и напишут (видите, нашлось место и юмору, правда, юмору висельника). Нет, не может быть! Как же вот так, сразу? Должно же быть какое-то предупреждение, знак, предчувствие! Ничего не было… Нет, я останусь жив…

Когда я очнулся, стояла тишина. Сознание мое возвращалось. Жив – первое, что я осознал. Попробовал пошевелить ногами – не могу. (Искалеченные ноги оказались запутанными в хитром сплетении опор скамейки, что стояла вдоль борта.) Попробовал расшнуровать ботинок – перебитые пальцы не слушаются. Ко мне подполз мой товарищ, альпинист Леня Елисеев. Помог расшнуровать ботинки, освободить ноги…

Что же случилось? Пилоты бросили вертолет вниз и стали набирать скорость. Тут же поняли, что ошиблись. На пути встал скальный гребень, перемахнуть который не хватит мощи. Впереди – верная смерть. Тогда они стали гасить скорость, задрали нос вертолета вверх, ударились хвостом – хвост отвалился, не хвост даже, а почти полвертолета. Вася Кирбижеков, наш оператор, при этом был выброшен из пуза вертолета. Когда все кончилось, он обнаружил себя сидящим на камне метрах в десяти от остова вертолета.

Итак, вертолет переломился, перевернулся, и, зацепившись остатками лопастей за скалы, застрял на самом краю высоченного обрыва над ледником.

Произошло то, что мы называем Чудом Господним. Невиданное и невероятное – вертолет не взорвался, и не загорелся. Такого не бывает…

Однако было же… Господь отвел.

Помню, лежим мы с Леней Елисеевым на горячих камнях рядом с останками вертолета, ждем помощи, я ему говорю:

– Леня, это самый счастливый день в моей жизни!

– И у меня тоже, – отвечает Леня.

Район, где произошла авария, – альпинистский. Приэльбрусье. Через полчаса после того, как вертолет не вернулся на базу, из всех лагерей вышли спасательные отряды. Смешками (есть такие специальные мешки для переноски трупов). Но кое-кто догадался взять носилки.

Первыми к нам подоспела сборная Грузии по альпинизму. Эти ребята и тащили нас вниз. Спуск занял часов восемь…

Больше всего, конечно, исстрадалась моя жена. Она ждала в долине на вертолетной площадке. Когда все поняли, что произошло несчастье, она тоже пошла в горы. Не передать, что она чувствовала. Шансов ведь выжить в такой ситуации никаких. Где-то на полпути она увидела нашу процессию. Я лежал на носилках, лицо было закрыто кепкой (от жаркого солнца). Сердце ее оборвалось.

Ребята мне шепчут:

– Слава, Слава, сними кепку. Галя!

Я стащил с лица кепку, приподнял голову, и помахал ей рукой.