Текст книги "Повести. Рассказы"

Автор книги: Станислав Говорухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Начался подъем по контрфорсу – острому, обрывистому гребню, ведущему на плато…

Один шел, другой замирал, согнувшись, страховал товарища. Первый, пройдя на длину веревки, останавливался, и тогда шел второй. Так двигались связки. Это была тяжелая, молчаливая работа.

Луна ныряла в тучи, и становилось темно, и альпинисты двигались еще медленнее, ощупывая, проверяя каждый шаг. Громадная, сутулая фигура Семена Иваныча маячила впереди.

Немцы с механической точностью пускали ракеты. Они освещали горы, и какие-то две-три минуты идти становилось легче.

Спичкин обливался потом, начал прихрамывать.

– Чего пыхтишь? – оглянулся на него Семен Иваныч.

– Нога что-то… В подъеме… не могу.

– Ну-ка! – Семен Иваныч присел перед ним, осмотрел ботинок. – Кто ж так зашнуровывает, дура!

Он перешнуровал Спичкину ботинок, проверил второй, затем поднялся, посмотрел на его взмокшее лицо.

– Сколько свитеров надел?

– Два.

– Снимай.

Спичкин покорно снял рюкзак, автомат, стащил свитер. Семен Иваныч забрал его, отшвырнул в сторону.

– Ты откуда родом, такой растяпа?

– Чего? – не понял Спичкин.

– Я говорю, где до войны жил?

– В Ставрополе…

– А-а… степи у вас там…

– Сады… степи, – вздохнул Спичкин. – Осенью яблок навалом.

– Яблок и здесь хватает… Пошли!

Шестеро солдат медленно поднимались по контрфорсу. С каждым шагом они были все ближе и ближе к цели. По-прежнему, с интервалом в десять-пятнадцать минут, взлетали немецкие ракеты.

Семен Иваныч начал вбивать в скальный выступ крюк. Он старался стучать как можно тише, но металлические удары гулко отдавались в скалах.

Звуки ударов донеслись до немецкого укрепления. Один караульный наблюдал за тропой к перевалу, лежа у пулемета, второй стрелял из ракетницы.

Первый прислушался к донесшимся металлическим позвякиваниям, спросил по-немецки:

– Что это?

– Непонятно…

– Кажется, кто-то вбивает крючья?

Второй выстрелил из ракетницы и взял автомат. Пока белый шарик шипел и брызгал искрами, он успел дать три коротких очереди. Эхо ударялось о нагромождения скал, множилось. Потом наступила тишина. Караульные напряженно прислушивались. Тихо. Металлические удары не возобновлялись.

– Тебе показалось, – сказал второй.

Семен Иваныч вопросительно смотрел на Артема: «Что теперь делать?»

– Подождите, – вдруг сообразил Шота.

Он подобрал камень, кинул его вниз. Камень застучал по выступам, сорвалось еще несколько камней.

Шота с улыбкой посмотрел на Артема, кинул еще камень.

– Прекрасно, – сказала Вера. – Устроим маленький камнепадик!

Она стала помогать Шота. Они набирали пригоршню камней, кидали их вниз. Под грохот камнепада Семен Иваныч вбивал крючья.

– И давно вы занимаетесь альпинизмом? – спросил Артем.

– Давно, – Вера обернулась, посмотрела на него. – Что это вы заинтересовались? Плохо иду, да?

– Нет… Наоборот… Хорошо ходите.

– А сначала брать не хотели. Я ведь видела, какое у вас кислое лицо было.

Баранов, привалившись к стене, крепко держал в руках веревку, идущую через крюк с карабином к Семену Иванычу.

Тот уже поднялся по участку гладкой стены метров на пять-шесть. Распластавшись на скале, огромный, похожий на медведя человек беспомощно шарил, щупал рукой, наконец, нашел зацепку, выжался на ноге. Еще на метр выше.

Спичкин смотрел на Семена Иваныча, нервно облизнул пересохшие губы. Шота перехватил его взгляд, добро улыбнулся:

– В ординарцах лучше ходить было, да?

– Я по таким скалам никогда не лазил, – признался Спичкин.

– Ничего… Подстрахуем, – снова улыбнулся Шота.

Вытянувшись во весь рост, Семен Иваныч готовился забивать в трещину крюк.

Вера и Шота кинули вниз пригоршню камней.

Семен Иваныч вбил очередной крюк. Сверху был слышен его приглушенный голос:

– Здесь хороший выступ… Можно перекурить… Пусть мальчишка первым лезет.

Спичкин посмотрел вверх, судорожно проглотил ком в горле. Под внимательными взглядами Артема и Баранова ему не хотелось показывать, что он трусит.

– Автомат – за спину, – посоветовала Вера.

– Сорвусь – считайте альпинистом, – невесело пошутил Спичкин.

Потом начал подниматься. Прошел метров пять и остановился. Рука не могла дотянуться до трещины, чтобы зацепиться. Он беспомощно посмотрел вверх, вниз, снова стал шарить по скале рукой.

– Не дойдет он, – повторил свои слова Баранов.

– Не каркай! – оборвал его Артем.

Спичкин смотрел вниз. Лицо его было жалким и растерянным.

– Не могу… – выдавил он.

– Левее… левее бери, – вдруг горячо заговорил Шота. – У тебя под коленом выступ.

Он коротко посветил фонариком.

– Будет лучше, если он вернется назад, – сказал Баранов.

– Вам бы так пришлось, – сказала Вера.

Баранов покосился на нее, усмехнулся:

– Мне приходилось и хуже…

– Тем более… – запальчиво ответила Вера.

Нога Спичкина осторожно продвинулась влево, нашла спасительную трещину.

– Почему не дойдет? – с улыбкой посмотрел на Баранова Шота. – Все в первый раз так…

Снова взлетела ракета.

Шестеро альпинистов сидели на выступе, курили, прикрывая огни ладонями. Семен Иваныч и Баранов примостились рядышком. Семен Иваныч некоторое время о чем-то думал, потом хитро взглянул на Баранова:

– Вадим, вы когда на газике ко мне приехали, я ведь тебя сразу узнал.

– Я тоже, – односложно ответил Баранов.

– Чего ж не поздоровался? Струхнул, да?

– А как же, – скупо усмехнулся Баранов. – Да и ты, кажется, не с радостью побежал.

– Я! – вздохнул Семен Иваныч. – Я старик, мне на печке валяться.

– Не прибедняйся. Как козел по горам бегаешь.

– Лет двадцать назад – это да, бегал… Помнишь, как мы с тобой в тридцать шестом поднимались? А потом твою морду в газетах печатали… Завидовал я тебе.

– Чему тут завидовать? – Баранов опустил голову.

– Не скажи, герой, покоритель недоступных вершин и все такое… А как жена-то разбилась? – осторожно спросил Семен Иваныч.

Баранов промолчал.

Артем дремал, привалившись к стене. Потом приоткрыл глаза, увидел, что рядом сидит Вера.

Артем долго, молча смотрел на ее профиль и не шевелился, словно боялся, что она сейчас встанет и перейдет на другое место.

– Вам не холодно? – наконец спросил он.

Женщина повернула к нему лицо.

– Немножко озябла… Когда сидишь, всегда холодно.

Артем молча начал стаскивать куртку.

– Не надо… – запротестовала Вера.

Артем так же молча накинул куртку ей на плечи. Вера поежилась, посмотрела вниз, в угольно-черную пустоту. Потом тихо сказала:

– Спасибо…

Опять раздался гулкий хлопок, и с шипением взлетела ракета. Белый свет выхватил из темноты черные, рваные выступы скал. Спичкин пристукивал от холода зубами.

– А вдруг фрицы в долину прорвались? – спросил он.

Баранов обернулся, зло проговорил:

– Лучше думай, как подниматься будешь.

– Я про мать думаю, – Спичкин тяжело вздохнул. – В оккупации осталась.

– Не успела уехать, а? – участливо спросил Шота.

– Да нет… С дедом осталась. Он у меня параличный, не ходит… А у тебя?

– Я сван, – Шота махнул рукой в сторону перевала. – Там Сванетия… Шесть братьев у меня…

– Хорошо, – согласился Спичкин.

– Двое маленькие еще, – улыбался Шота, – Илико, Шалико, Валико, Дадико, – он по очереди загибал пальцы, и голос его становился теплым и грустным, – Джумбер, Мишико и я, а?

Он с гордостью взглянул на Спичкина.

– Хорошо, – снова согласился Спичкин.

– И сестра есть. Русико зовут.

– Красивая? – спросил Спичкин.

– Конечно! – горячо ответил Шота. – Красавица!

– Рассвет скоро, командир! – Баранов повернулся к Артему. – Хватит за дамами ухаживать!

Артем вскинул голову, посмотрел на Баранова.

– Подъем!

Люди молча поднимались. Каждый с тревогой оглядывался вниз, в черную глушь долины и напряженно прислушивался. Нет, пока в долине не слышно грохота боя. Значит, все в порядке, значит, держатся.

Медленно наступал рассвет. Люди спешили. Семен Иваныч страховал Артема. Тот карабкался по обрывистому выступу. Мешал автомат за спиной. Он все время съезжал на бок, раскачивался.

Семен Иваныч смотрел, как лезет Артем, и говорил, словно раздумывал вслух, хотя обращался к стоявшему рядом Баранову. Близость смерти, опасность делали людей откровенными.

– А вот я бобыль, Баранов… Никого родных нет, экое паскудство! Все уехать отсюда собирался… Жениться, в степях пожить…

– У нас в Ставрополье – вот это степи! – влез в разговор Спичкин.

– Так и не уехал… – Семен Иваныч не обратил на Спичкина внимания.

Вера следила, как карабкался Артем, и в расширившихся глазах – тревога.

– Зачем он влево полез? – невольно вырвалось у нее. – Там не за что уцепиться!

Баранов покосился на нее, усмехнулся:

– Вы что-то слишком уж волнуетесь.

Вера быстро взглянула на него, не ответила.

– Теперь я, – сказал Шота и полез вслед за Артемом.

– Осторожно, – предупредил его Баранов. – Там много живых камней.

Шота взбирался быстро и ловко. Ноги, казалось, без труда находили нужные выступы. Все с завистью смотрели, как работает гибкий, сильный сван.

– Вам не завидно? – Вера насмешливо посмотрела на Баранова.

– Нет! – весело отозвался он.

Говорили все теперь громко. Немцы были далеко внизу. Там еще холодно и темно, а тут постепенно светлел воздух и голые скалы становились красными от восходящего солнца.

Комполка Федорцов смотрел на часы.

– Пять утра, – сказал он.

Комиссар вел пальцем по схеме.

– Вот, – пробормотал он. – Сейчас они должны подняться на плато.

– Мне все это непонятно, – махнул рукой Федорцов и вытер мокрое лицо.

– Мне ясно только одно – больше суток мы не продержимся… Успеют они или нет?

– Должны успеть, – неуверенно проговорил комиссар.

– Дай бог, дай бог, – забормотал комполка. – Раненых – тьма-тьмущая…

Грохот боя был теперь явственней и тревожней. Бой шел совсем близко.

С треском распахнулась дверь землянки, и влетел задыхающийся, перепачканный землей и копотью солдат.

– Товарищ полковник! – солдат жадно ловил ртом воздух. – Немцы прорвались… В расположении батальона Пилипенко… Рукопашная идет…

Комиссар быстро поднялся, расстегнул кобуру.

– Я еду туда…

Белой накрахмаленной простыней раскинулось перед ними снежное плато. Со всех сторон оно было окаймлено холодными красноватыми скалами – маленький геологический цирк. Однако до вершины еще очень далеко, половина пути, самого трудного и опасного.

Три связки шли, проваливаясь по колено в снегу, помогая себе ледорубами. Автоматы висели теперь на груди. Все надели темные очки. По очереди, сменяя друг друга, торили тропу в глубоком снегу.

Спичкин упал. Семен Иваныч помог ему подняться.

– Вон наш бастион, – сказал Артем, указывая рукой.

– Симпатичная стеночка, – проговорил Спичкин. Вера жадно хватала ртом воздух. Было видно, что она устала, шла чуть ли не из последних сил. Артем внимательно посмотрел на нее, спросил:

– Сильно устали?

– Нисколько! – решительно ответила Вера.

– Отдыхаем час, – скомандовал Артем. – Перекусим!

– Жратвы – в самый раз! – съязвил Спичкин. – Две банки на шестерых!

– Почему две? – громко спросил Шота. – Я еще кое-что спрятал, а? – и он весело засмеялся, подмигнув Артему.

И в это время металлический стрекот нарушил утреннюю тишину. Люди замерли, напряженно прислушивались. Стрекот становился все явственней.

– Разведчик! – крикнул Баранов.

Да, это был самолет. Он показался над плато, и летчик без труда увидел на белом снегу черные фигуры людей. Это был немецкий самолет-разведчик.

Баранов упал на спину, от живота стрелял из автомата. То же самое сделали Артем и Семен Иваныч.

Самолет взмыл вверх, развернулся и снова пошел в пике. Людям негде было укрыться. Они отстреливались.

– А-а, сука! – ругался Семен Иваныч и давал длинные очереди из автомата.

Тяжело стучал пулемет. Когда машина была в самой нижней точке, Артем успел увидеть лицо летчика. Ему показалось, что тот улыбался. Чувствовал себя хозяином положения.

Длинные, пулеметные очереди вспарывали снег вокруг лежащих людей. Самолет вышел из бреющего, стал разворачиваться в третий раз.

Немцы в укрытии слышали стрельбу, видели взмывающий в небо и пикирующий самолет и ничего не понимали. В кого там можно стрелять?

Стрельба доносилась до них смутно, мешаясь с треском мотора. Плато было уже далеко от немецкого укрепления и слишком высоко.

Они стояли, задрав головы, но кроме отвесной полуторакилометровой стены ничего не видели. Перебрасывались короткими фразами:

– Неужели там русские?

– Чего им там делать?

– Может, он охотится за козлами?

В третий раз самолет пошел на бреющий. Пулемет заработал уже издалека – летчик успел пристреляться.

Спичкин лежал на животе, вцепившись руками в снег, и от страха не мог поднять голову. Он чувствовал, как пули зарывались в снег совсем близко. Еще ближе! Вот сейчас они вопьются в него, а он лежит, как бревно, и ничего не может поделать. Какая-то сила толкнула его вверх.

Спичкин вскочил и побежал, проваливаясь по колено в снег, падая и поднимаясь снова.

– Ложись! – оскалив зубы, закричал Шота и, в три прыжка нагнав Спичкина, повалил его в снег.

Пулеметная очередь хлестнула по ним, взорвала фонтанчики снега, и мглистая пыль засверкала на солнце.

И тут Баранов попал в самолет. Он прошил его автоматной очередью и сразу почувствовал, что попал.

– А-а, сволочь, не вкусно?! – кричал Баранов и стрелял до тех пор, пока не кончились патроны в диске.

Самолет пошел неровно, какими-то рывками, и через минуту за ним потянулся шлейф черного дыма. Летчик попытался выровнять машину, поднять ее вверх, но вокруг были скалы.

Последним усилием летчик бросил самолет вверх, задел за гребень скалы. Раздался взрыв.

– Баста! Отлетался, гад! – весело кричал Семен Иваныч.

– Он разбился! – удивленно воскликнул пожилой ефрейтор. – Не нравится мне все это!

– Но как русские могли туда пройти?

Больше всех был обеспокоен офицер. Он смотрел вверх, что-то соображал, потом резко крикнул:

– Прекратить болтовню! К пулеметам! Следить за тропой!

Шота был мертв. Спичкин перевернул его на спину, тряс за плечи, каким-то пришибленным голосом приговаривал:

– Шота, Шота… Ну что же ты, Шота!

Подошел, тяжело дыша, Баранов. Он молча присел на корточки, приложил ухо к груди. Потом разогнулся, угрюмо и долго смотрел на Спичкина. Тот окаменел под его взглядом.

– Дерьмо! – обжег его словом Баранов.

Семен Иваныч шел, волоча по снегу автомат, вытирая то и дело струйкой набегающую на лоб кровь.

– Весь диск расстрелял! – кричал он. – Башку поцарапало! – Он присел рядом, посмотрел на лежащего свана, потом на Спичкина и Баранова. – Было семь братьев Илиани, осталось шесть, – как бы самому себе проговорил Семен Иваныч.

– Из-за него, трусливая шкура! – вскипел Баранов. – Лучше бы его!

– Почему лучше? – вздохнул старик. – Лучше бы никого… Он смерти не боялся, вот она его и накрыла… Э-эх, да разве знаешь, когда ее встретишь…

– Виноват… Простите, – с трудом проговорил Спичкин.

– Не надо было на брюхе валяться! – цедил сквозь зубы Баранов. – Стрелять надо было!

– Он ранен? – спросила Вера.

Она только что подошла и решительно собралась было приступить к своим обязанностям медсестры. Но, взглянув на лежащего свана еще раз, а потом – на стоявших вокруг товарищей, поняла, что произошло.

– Женщины и дети. Хорошенькая диверсионная группа! – Баранов сплюнул, молча пошел прочь.

Артем долго смотрел на Шота. На лбу и щеках свана снег уже не таял.

– Надо спешить, – сказал Семен Иваныч. – Они слышали стрельбу. Могут вызвать по рации другой самолет. Тогда дело – труба.

Артем вздохнул, посмотрел вверх, на большое белое облако. Оно медленно двигалось на них.

Пятерка альпинистов уходила по снежному склону к черному скальному замку.

Один остался лежать под снегом, и в изголовье был воткнут ледоруб. Памятник солдату-альпинисту.

Снежное плато кончилось, потянулся крутой и острый гребень со спусками и подъемами, края его резко обрывались вниз, в пустоту. Вскоре они вышли к самому бастиону – огромному, неприступному природному сооружению, очень похожему на старинный разрушенный замок. Впрочем, вблизи это ощущение терялось, потому что не было видно конца гигантскому нагромождению скал. Бесконечно вверх тянулись гладкие плиты, вертикальные стены, огромные выступы с «отрицательными углами», узкие «щели», крохотные «балкончики». Все это нагромождалось одно на другое и скрывалось вверху, в тумане – там вообще была неизвестность. Нигде ни кустика, ни травинки, только голые гранитные скалы, покрытые льдом – в тени и мокрые – под солнцем.

Растерянные, подавленные грандиозностью вершины, стояли под ней альпинисты. В сердце медленным холодком прокрадывался страх. Подняться тут – нет, гиблое дело! Неужели все зря?

Семен Иваныч перевел взгляд на Артема. Что ж, решай командир. Баранов тоже смотрел на лейтенанта. И он понимал всю безвыходность положения.

– Стена просматривается фрицами, – после долгого молчания сказал Баранов.

– Пулемет нас может достать? – впервые подал голос Спичкин.

– Вряд ли, – ответил Семен Иваныч. – А вот догадаться, зачем лезем туда – наверняка догадаются…

Семен Иваныч в сердцах махнул кулаком и тяжело сел в снег. Артем молчал. Вот он встретился глазами с Верой. Она тихо улыбнулась ему, и Артему показалось, что глаза ее успокаивали, обнадеживали.

– Облако! – вдруг сказал Семен Иваныч, указывая рукой, – через полчаса оно накроет бастион.

– В тумане-то? – засомневался Баранов. – Можем выскочить черт знает куда и обратно дороги не найдем…

– Ее и нет у нас, обратно дороги, – пробормотал Семен Иваныч.

– Надо пробовать, – подвел черту Артем.

И тут Спичкин обессиленно плюхнулся в снег, как-то странно всхлипнул:

– Не могу… Все… Не могу я больше…

Трое мужчин молча смотрели на него, и каждый понимал, что это действительно невозможно, выше человеческих сил.

– Застрелите меня лучше, – тихо попросил Спичкин, и его глаза торопливо перебегали с одного лица на другое.

– Ты?! – в ярости шагнул к нему Баранов и схватился за автомат.

– Погоди, – остановил его Артем и нагнулся к Спичкину.

Свистящий, обжигающий шепот вырвался из его рта:

– Ну-ка вставай, солдат.

Спичкин безразлично махнул головой.

– Без тебя и он не сможет идти, – Артем ткнул в сторону Семена Иваныча. – Ты с ним в одной связке, понимаешь?

Спичкин молчал. Отчаяние было написано на его лице, изможденном, осунувшемся.

– Вставай! Знаешь, сколько людей нас ждут в долине? Ну!

И Артем рывком поднял Спичкина на ноги.

– Лучше в окопах, лучше в окопах… – бессмысленно бормотал Спичкин и качал головой, и слезы текли по его грязному лицу.

– Конечно, лучше, кто с тобой спорит, – улыбнулся Артем. – Пошли!

Первыми на штурм пошли Семен Иваныч и Баранов. В этой же связке с двумя опытными альпинистами потащился наверх и Спичкин. Во второй связке пошли Артем и Вера.

Густой молочный туман окутывал скалы, и Семен Иваныч с трудом различал фигуру Баранова всего в нескольких метрах от себя.

Руки, зажавшие молоток и крюк. Вздувшаяся от напряжения на лбу вена.

Крючья приходилось вбивать через каждые полметра. Семен Иваныч устал. Он едва держался на маленьких уступчиках, откинув назад большое, неуклюжее тело. Баранов страховал его.

– Не могу, черт! – выругался Семен Иваныч. – Руки дрожат.

Тогда крючья стал вбивать Баранов. Делал он это мастерски. Несколько секунд – и крюк прочно сидит в трещинке. Баранов надевает на него карабин, пропускает через карабин веревку. Еще на два метра вверх.

Туман дышал холодом, шевелился. Он то густел – и тогда вокруг ничего не было видно, то становился реже, прозрачнее – и снопы солнечных лучей вспыхивали ярко, переливались.

Семен Иваныч то и дело поглядывал на часы, потом вверх, на Баранова. Он был едва виден.

Быстро, упруго стучал молоток.

Семен Иваныч прижался к стене, держал веревку и говорил грустно, не надеясь, что его услышит Баранов.

– Эх, Баранов, Баранов, вот подумаешь, и что в жизни видел? Горы и горы… Помирать скоро… И не женился ни разу… Вадим, ты смерти боишься?

Этот вопрос был задан громко, и Баранов услышал.

– Боюсь, – ответил он коротко.

– А я нет… Жизнь, считай, прожита…

Баранов был наверху. Быстро стучал молоток.

– На Шах-Тау легче было, Вадим?

– Там я был один, – ответил Баранов.

– Так легче или нет? – повторил свой вопрос Семен Иваныч.

Баранов не отвечал. Стучал молоток.

Наконец, рассвет пришел в долину. Солнце доедало остатки тумана и согревало озябшую за ночь землю. Засияли снежные шапки гор. Где-то там, в скалах, пробивался к вершине отряд солдат-альпинистов.

Комиссар, прикрыв от солнца ладонью глаза, смотрел на горы. Рядом стоял невысокого роста старшина с забинтованной головой и рукой на перевязи.

– Беженцы скоро будут готовы выступать, товарищ комиссар, – осторожно проговорил он.

Комиссар не отвечал.

– И раненые скоро прибудут…

– Знаю… – перебил его комиссар. – Пусть колонна беженцев выступает.

– Но взрыва-то нет, товарищ комиссар…

– Взрыв будет, – ответил комиссар и вдруг добавил тихо: – Если его не будет, все равно пропали…

Артем шел впереди Веры. Он находил крючья, оставленные первой связкой, щелкал карабином, просовывал в него веревку и ждал, когда подойдет Вера. Она выбивалась из сил. Артем, желая ее приободрить, улыбался ей. И она отвечала усталой улыбкой.

Они прошли узкий, как щель, «камин» и снова оказались перед участком гладкой стены. Наверху слышались голоса Семена Иваныча и Баранова, пыхтенье Спичкина.

Артем торопился. Едва найдя зацепку на поверхности скалы, он хватался за нее, не проверив на прочность, и шел, не останавливаясь. Вскоре он увидел, что сбился с пути. Крюк, вбитый товарищами, торчал чуть левее его, метрах в двух. Артем стал переходить к нему, прижавшись животом к скале и кося взглядом в сторону. В одном месте он поставил ногу мимо намеченного взглядом уступчика, поскользнулся и тут же сорвалась вторая нога. На какое-то мгновение Артем повис только на самых кончиках пальцев и успел крикнуть:

– Вера, па-а-а!..

Пальцы разжались, и он полетел вниз.

Сейчас должна была сработать страховка. Но, на беду, крюк, вбитый наспех, не выдержал сильного рывка и вылетел из трещины.

Теперь они падали оба, а руки, срывая кожу, скользили по скале, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Вскоре их рвануло, ударило о стену, и падение прекратилось.

Веревка каким-то чудом уцепилась за маленький пологий выступ. И два человека, разделенные этим выступом, повисли над пропастью.

Вера была выше. Она успела закрепиться на выступе и сейчас держала на весу Артема. Веревка медленно сползала с камня.

– Жив? – крикнула она вниз.

– Да, – ответил Артем. По лицу текла кровь и мешала смотреть.

– Скорей, Артем, – задыхаясь, проговорила Вера. – Камень очень гладкий…

– Сейчас, сейчас, – забормотал Артем. Руки его шарили по стене и не находили ни одной зацепки. Он раскачивался на весу.

– Не могу… Все, Артем… Не могу, дорогой, руки не держат, – выдохнула Вера, а сама из последних сил все еще пыталась удержать Артема.

– Вера, милая… – Артем поднял к ней измученное лицо. И на этом окровавленном лице огромными были глаза. – Не за что ухватиться… Голая стена… Вера, родная… Еще немного…

Артем снова прижался к стене. Он обнимал скалу, гладил ее руками, надеясь найти хоть крохотный выступ. Но под ладонями была только шершавая, покрытая мхом поверхность. На одном таком зеленом пятнышке из мха трепетала бабочка со сложенными крыльями, неизвестно как попавшая на такую высоту. И странно: вид этой дрожащей бабочки, прилипшей к стене, отвлек и успокоил Артема. И примирил его со смертью. Внезапно все тело наполнилось огромной усталостью. Появилось постыдное желание освободиться от нее. И стало тепло от мысли, что сейчас все кончится, – нужно только дотянуться до кармана брюк и вынуть нож… А бабочка? Заметит это насекомое, что рядом погиб человек? Наверное, нет. Он для нее слишком огромен, чтобы быть заметным. Артем поднял вверх лицо.

– Вера… Ах, как глупо… Прощай…

Артем вытащил нож, обрезал веревку.

И все. И тогда Вера пронзительно закричала и прикусила себе руку, чтобы не закричать еще громче. Она лежала на выступе и расширившимися глазами смотрела вниз, в холодную бездну, куда исчез Артем.

Там громыхал камнепад.

А потом стало необыкновенно тихо, и в этой тишине, в этой смертной тишине сверху донеслись тихие, металлические постукивания.

Солдаты-альпинисты продолжали штурмовать вершину.

Трудно предположить, о чем может думать человек в такие минуты. Скорее всего ни о чем. И даже горе, ощущение невозвратимой утраты человеческой жизни не может вывести его из состояния глухого шока. Горе приходит потом, когда отступает холод смерти.

Медленно двигались раненые солдаты. В изорванных грязных гимнастерках, в бинтах, пропитанных кровью.

Шаркали по каменистой дороге пыльные сапоги, позвякивали каски, автоматы, винтовки. Тех, кто не мог идти, несли на носилках, плащ-палатках. И беженцы с молчаливым состраданием смотрели на бойцов.

В укрытии немцев было по-прежнему спокойно. Пулеметчики наблюдали за тропой. У рации сидел солдат, ждал сигналов. Потом поправил наушники, закурил.

Офицер разложил на земле карту, вел по ней пальцем в кожаной перчатке и что-то быстро говорил на своем отрывистом языке. Унтер-офицер и трое солдат сидели вокруг на корточках, внимательно слушали. Офицер изредка поднимал на них глаза, что-то спрашивал.

– Яволь… Яволь… – унтер-офицер кивал головой.

Солдаты встали, стали быстро готовиться. Мотки веревок, ледорубы. Легкие автоматы.

А офицер показывал на вершину и продолжал что-то быстро говорить.

Теперь они двигались двумя парами. Семен Иваныч с Барановым и Вера со Спичкиным. Первым поднимался Семен Иваныч. Передвигая огромное, тучное тело, он шепотом ругался, пыхтел, оглядывался на Спичкина.

– Не дрейфь, Спичкин, – подбадривал он его. – Я, брат, в твои годы…

Спичкин молчал. У него онемели руки, пальцы плохо слушались.

– Быстрее! – торопил Баранов.

Он вдруг начал бояться, что они опоздают. Все жертвы, все труды нечеловеческие и его сделали нервным, торопливым. После смерти Артема он стал командиром группы.

– Не торопи, – обрывал его Семен Иваныч. – Один раз уже поторопились…

Спичкин карабкался из последних сил. Он все время оглядывался на Баранова. У того было такое выражение лица, что у Спичкина просто не поворачивался язык, чтобы попросить хоть минуту отдыха.

Пронзительные солнечные лучи топили, поедали остатки тумана, укрывавшего скалы и альпинистов, отчаянно карабкавшихся по ним.

– Время, Семен? – хрипло спрашивал Баранов.

– Часы разбил, будь они неладны! – ругнулся сверху Семен Иваныч.

После пережитого потрясения лицо Веры словно помертвело. Она механически передвигалась, выполняя команды, а глаза были пустыми и равнодушными. Казалось, ей теперь все равно, дойдут они до вершины или нет.

Вот она поднялась на маленький уступчик, на котором, прижавшись друг к другу, стояли Баранов и Семен Иваныч.

– Держитесь за меня, – сказал Баранов. – Глаза не болят?

– Нет, спасибо…

Спичкин пристукивал от холода зубами.

– Зачем я пошла с ним в связке? – вдруг сказала Вера. – Вы бы удержали его…

– Не удержал бы, – жестко ответил Баранов. – Он поступил правильно.

– Что значит правильно? – Вера в упор посмотрела на Баранова.

– То и значит, – под обветренными скулами на лице Баранова заходили желваки. – По-другому он не имел права…

Спичкин смотрел на Баранова, жалобно улыбнулся:

– Руки отмерзли… Не чувствую…

– Шарфом обмотай… Держи…

Баранов смотрел, как Спичкин разорвал шарф, обматывал онемевшие руки. Глаза его странно блестели.

– Везучий ты парень, Спичкин, – сказал Баранов. – Мне так никогда не везло.

А наверху работал Семен Иваныч.

– Х-эк, х-эк! – покряхтывал он и приговаривал: – Старый пень, седой дурень!

Он задирал голову, смотрел вверх. Оставалось совсем немного. Последние усилия – и они будут наверху, у заветной цели, за которую отданы жизни товарищей.

– Водки бы глоток, – бормотал Баранов. – Спичкин, водки много пьешь?

– Н-не очень…

Баранов смотрел, как поднимается Вера, и вдруг прищурился, сказал:

– Красивая вы женщина, Верочка! И как это я вас в госпитале проглядел!

Туман уже окончательно рассеялся, и стал виден весь бастион и карабкающиеся альпинисты.

– Последний крюк, голуби! – закричал сверху Семен Иваныч. – Спичкин, дуй первым, будешь рюкзаки вытягивать.

Над ними теперь висела белая шапка горы. Отсюда она выглядела мрачно, вся в разорванных глыбах ноздреватого льда. Оттуда тянуло холодом и мраком.

Но прямо на вершину не взойдешь, слишком круто. Нужно обойти ее по легким скальным терраскам и пологим снежником выйти на вершину с тыла.

Передвигаться стало проще. Люди шли, как по балкону, только неровному – с подъемами, спусками, то узкому, то широкому, покрытому нетронутым снегом.

Семен Иваныч вышел на всю длину веревки, которой он был связан с Барановым, и огибал сильно выдавшееся ребро стены.

Страшный шепот-команда остановил его. Он повернул голову и рядом с собой увидел немца с автоматом в руках. Немец улыбался и манил его пальцем.

– Тихо, рус, тихо!

Их было трое, фашистских егерей. За передним немцем на небольшом выступе-площадке стояли еще двое.

Семен Иваныч замер в замешательстве, но немец поднял автомат и приказал шепотом:

– Геен зи, геен… Тихо…

Сейчас из-за поворота скалы должен показаться Баранов. Вот они что задумали! До немцев три-четыре шага, там они заткнут старику рот, и тогда все пропало. Семен Иваныч медленно шел навстречу егерю, шел, как загипнотизированный. Он ничего не мог придумать.

Решение пришло внезапно. Когда до переднего немца осталось пол шага и тот посторонился было, чтобы пропустить русского на площадку, где стояли еще двое, Семен Иваныч вдруг подался вбок, схватил немца по-медвежьи в охапку, словно обнял, и заорал истошным голосом:

– Фрицы! Стреляй!

Немец хрипел в его руках, а он загораживался им от остальных, так что нельзя было выстрелить, и орал:

– Стреляй, Вадим! Стреляй в меня!

Секундного замешательства немцев хватило как раз настолько, чтобы Баранов, показавшийся из-за поворота, дал длинную очередь. Один из егерей ткнулся лицом в снег.

Пуля ранила и Семена Иваныча – он загораживал немцев от Баранова. Но старик не выпустил егеря и еще раз прохрипел, продолжая стоять:

– Стреляй!..

Тогда второй немец в упор из автомата выстрелил в спину своему товарищу, которым прикрывался старик.

Семен Иваныч обмяк, немец мешком выполз из его рук, а высокий сутулый старик, уже прошитый пулями, шатаясь, шагнул навстречу новой очереди.

Второй немец присел и, прикрываясь телом Семена Иваныча, выстрелил в Баранова.

Вадим упал на колени.

Спичкин шел следом за Барановым. Услышав стрельбу и крик Семена Иваныча, он не сразу понял, что произошло. Понял только, что за поворот скалы выходить нельзя. Он взглянул на побледневшую Веру, скинул рюкзак, вскарабкался по каменным ступеням на верхний выступ и осторожно выглянул оттуда. Он успел увидеть, как упал Баранов, успел увидеть стрелявшего. Не целясь, Спичкин дал длинную очередь. Немец охнул, выпустил из рук автомат. Некоторое время он стоял на коленях, силясь подняться, покачивался, и на лице – испуганная, растерянная гримаса.