Текст книги "Вторжение"
Автор книги: Станислав Гагарин
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)
По поводу визита к Президенту у Станислава Гагарина возникли сомнения.
– Во-первых, нас не приглашали, – сказал он несколько раздраженным тоном, ибо отдавал себе отчет в том, что встретиться с Президентом он вовсе не прочь, но ведь не зовут, в том и закавыка. – А во-вторых, как мы туда попадем? Передав визитную карточку?
– У товарища Сталина никогда не было и тем более нет сейчас визитных карточек, – небрежно отпарировал писателю вождь. – И товарищ Сталин пройдет, понимаешь, где угодно… Это ответ на последние два ваших положения. Что же касается приглашения… Тут как посмотреть. С одной стороны – незваный гость хуже… Не буду говорить кого, чтоб не вызвать межнациональный конфликт. Тьфу! До какой же степени распустили вы, понимаешь, сепаратистов всех мастей! Да… Вот вы товарища Сталина к себе в дом приглашали?
– Не приглашал, – растерянно проговорил Станислав Гагарин.
– Вот видите! – торжествующе поднял указательный палец вождь. – И, тем не менее, не станете обвинять товарища Сталина в бесцеремонном вторжении в писательскую обитель. Принесло хоть какую-то пользу, понимаешь, появление товарища Сталина Отечеству и вам лично?
– Конечно! – искренне воскликнул писатель.
– Наша встреча с Президентом находится в том же, понимаешь, ряду. Тем более, жизни его угрожает реальная опасность. А про то, понимаешь, что Социалистическая Родина в опасности, вы и сами знаете, во весь голос сейчас заговорили люди. Завтра же и отправимся к нему. Предупредите соратников: с утра, понимаешь, поедете в клинику Федорова показывать оперированный глаз.
Недели за две до сего дня, 26 марта 1991 года, профессор Козлов заменил писателю хрусталик, одновременно установив в правом глазу крохотный анализатор человеческих достоинств – подарок товарища Сталина. После двух-трех-месячной адаптации Станислав Гагарин приобрел способность определять человеческую сущность любого представшего перед ним субъекта, замерять уровень его негодяйства или добропорядочности.
Сочеталось с чудо-анализатором и лазерное устройство навроде того, каковым обладал товарищ Сталин, использовал его для уничтожения монстров. Но пока шел процесс привыкания гагаринского организма к инородному телу, воспользоваться сим оружием против ломехузных нейтринных чудовищ писатель не мог.
Новый глаз полагалось покудова беречь, не напрягаться в работе, вести спокойный и упорядоченный образ жизни… Но какое там к чертям спокойствие, когда запускались в производство новые фильмы, косяком шли тиражи книг из Электростали и «Красного пролетария», для них изыскивались необходимые складские помещения, подвалила с великим трудом добытая бумага, ее тоже необходимо было где-то укрыть…
Ситуацию осложнило и бандитское поведение некоего Клименко – директора автошколы ДОСААФ, которому передали на баланс здание спортивной школы, помещения в ней вот уже второй год арендовало «Отечество». Пока ведал зданием Рудавец – председатель городского комитета военно-патриотического общества, все шло хорошо. Станислав Гагарин платил божескую аренду, но выделял на нужды школы сто пятьдесят тысяч рублей безвозмездно.
Получивший здание Клименко подвесил «Отечеству» арендную плату в четверть миллиона. После долгих споров сошлись на половине, а председатель «Отечества» спешным порядком принялся искать альтернативные варианты. Станислав Гагарин принципиально не мог позволить, чтобы шантажист и балабол Клименко, призванный заниматься военно-патриотической работой, вместо этого беззастенчиво грабил благородную организацию, которая на деле активно трудится на благо Отечества и его Вооруженных Сил.
Проблемы возникали ежечасно, решать их следовало незамедлительно. Где уж тут до обережения глаза! Но профессору Козлову писатель показывался регулярно…
– Объявите, что едете в клинику, – сказал вождь. – Выберемся пораньше, до того, как Президент двинется с Рублевской дачи в Кремль. Так мы и застанем его дома. Организую, чтобы он задержался, понимаешь, на часок.
– Когда и где вас забрать? – осведомился председатель.
– На развилке жду вас ровно в восемь… Там, где поворачиваете направо, в Одинцово. А мы повернем, понимаешь, налево.
Так оно и случилось.
Утром Володя Беликин заехал за писателем, тот уже спустился и ждал его, прикрыв глаза темными очками – подарком Михаила Лавриченко в Буэнос-Айресе. Проскочили Лайковскую проходную, и тогда председатель сказал:
– Остановишься, Володя, на повороте. Рублевской дорогой поедем. А пока нужного товарища подберем.
Неразговорчивый Беликин молча кивнул.
Утро было солнечным, день обещал оказаться теплым. Писатель нарядился в полевую, с разводьями форму морских пехотинцев. После февральского визита в Севастополь он часто надевал то черную, то камуфлированную робу десантника, входил, понимаешь, в образ.
Каково же было его удивление, когда рядом с постом ГАИ Станислав Гагарин увидел вождя, облаченного в точно такую же форму!
– Охрану не переполошим? – спросил писатель товарища Сталина, когда тот привычно, с достоинством умостился на переднем сиденье. – Мне говорили, что по Москве в форме морской пехоты только комитетчики разгуливают.
– А кто мы с вами, если не чекисты? – задорно отозвался, улыбаясь, Иосиф Виссарионович. – Это однозначно, понимаешь… Правда, товарищ Крючков не уполномочивал товарища Сталина на подобную акцию. Но то, что мы делаем с вами, разумеется, прерогатива Комитета, понимаешь. Как вам писалось вчера?
– Так себе, – ответил Станислав Гагарин. – Внук у нас гостюет. Лев Николаевич. Елена ведь второго принесла, Данилку. А Лева весьма шустрый парнишка! Вера Васильевна с ним извелась… Писать приходится урывками, в Голицыне. Правда, вчера совершенно кстати раскрыл том Шеллинга и перечитал «Философские исследования о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметов».
– И что вас там, понимаешь, заинтересовало? – спросил вождь.
– Вечная проблема – Добра и Зла… Известно, что свобода, как таковая, включает оба понятия. Получив некую свободу с началом перестройки, мы довольно быстро убедились, как ею, свободой, а также производными от свободы – гласностью и плюрализмом – можно действовать в интересах и во имя зла.
– Так, – согласился товарищ Сталин.
– Поэтому Шеллинг утверждает: если действительно зло допускается, то в этом случае зло необходимо поместить в человеческую волю, а сие полностью разрушает понятие всесовершеннейшего существа. Можно, разумеется, вообще отрицать реальность зла, но тогда одновременно исчезает и реальное понятие свободы.
– С другой стороны, – подхватил вождь, – если допустить наличие хотя бы отдаленной, даже чисто символической, понимаешь, связи между Богом и человеком, если хоть как-то поведение твари дрожащей зависит, понимаешь, от Бога, а по теологии это безусловно, и это, разумеется, при наличии свободы; то Бог необходимо, по Шеллингу, являет себя источником зла.
– Попустительство действиям полностью зависимого существа, а по христианской тезе суть раба Божьего является соучастием в подобных действиях, – заметил Станислав Гагарин. – Сие альфа и омега юриспруденции… Существует и установка, по которой все положительное в нас от Бога. И поэтому, если принять, что во зле присутствует нечто положительное, то оно также идет от Бога.
– Не запутались еще? – сочувственно спросил Иосиф Виссарионович. – На это вам можно возразить: положительное в зле, в той степени, в каковой оно, понимаешь, положительно, есть добро. И тогда зло не исчезает, но, увы, и не объясняется. И Шеллинг здесь вопрошает: ибо если сущее в зле есть добро, то откуда берется то, в чем есть это сущее, именно базис, который, собственно, и составляет зло?
– Мы-то с вами неплохо знакомы с базисомзла, – заметил писатель. – Знаем, кем, как и на чем формируется он. Вот и сейчас едем, чтобы подорвать злую основу.
– Верно, – согласился вождь. – Но известно ли это кому-нибудь, кроме нас? Знает ли в чем корень зла этот славный, понимаешь, парень, водитель «Отечества» Владимир Беликин?
– Володя, – спросил Станислав Гагарин, – скажи нам: в чем корень зла?
– В ломехузах, – не задумываясь, ответил Беликин.
Иосиф Виссарионович откинулся на спинку сиденья и от души характерно рассмеялся.
– Сказывается, понимаешь, выучка, – проговорил товарищ Сталин. – Молодец, Владимир! Но внимание: мы приближаемся… Поверни, товарищ Володя, еще раз и метров через триста затормози. Дальше пойдем с твоим шефом пешком.
Шли молча, и чтобы скрыть от самого себя естественное волнение – не каждый день идешь незваным гостем на дачу Президента, писатель снова вспомнил слова Шеллинга о том, что положительное, идущее от Бога, есть свобода, сама по себе равнодушная к злу и добру.
«Подобно тому, как и в том, что декларировал Президент шесть лет назад, – подумал писатель, – не было ни злого, ни доброго. От нас зависело, какую сущность обретет дарованная им – или придуманная ломехузами? – перестройка. Увы, силы зла едва не одолели потенциальное добро, сейчас они готовы уничтожить автора первичного толчка. Есть ли в этом диалектическое начало? Сомневаюсь…»
– Ваша попытка вывести свободу из Президента не может быть признана верной, – вслух возразил читающий мысли писателя Иосиф Виссарионович. – Если свобода есть способность к злу, то корень ее не может быть отнесен к Президенту, ибо намерения его были абсолютно, видимо, иными. Избегайте искушения прибегнуть к дуализму! Недаром ваш Шеллинг предостерегает: система дуализма, которая мыслится как учение о двух абсолютно различных и независимых друг от друга началах, есть лишь система разорванности и отчаяния разума.
– Да уж, – ворчливо согласился Станислав Гагарин, – чего-чего, а разорванности сознания и отчаяния души у нас в избытке. Порою думаешь: не заболел ли русский народ массовой шизофренией? До сих пор верить бестолковым популистам-петрушкам, которых выпускают на трибуны опытные махинаторы – это, знаете ли, надо уметь… Очнитесь, русские люди! Прозрейте, мать вашу туда и сюда, соотечественники…
– Коллективный психоз, – вздохнул Иосиф Виссарионович. – Один Кашпировский чего стоит. Будем надеяться, что Президент не смотрел по телевидению те чудовищные, понимаешь, свидетельства падения человеческого духа. Уверен: Президент запретил бы глобальное одурманивание легковерных сограждан. Хватит с них и уральского, понимаешь, балаганного царя-батюшки.
Вот мы и пришли. Закрываю нас невидимым, понимаешь, круговым экраном.
Станислав Гагарин успел заметить, как направился к ним дюжий охранник в гражданском платье, привычным жестом цапнув себя там, где подвешивался пистолет.
Но тут же они с вождем и исчезли… Охранник завертел головой, недоумевая, затем получил от Иосифа Виссарионовича успокоительный импульс и вернулся на прежнее место.
Президент, как и предполагал сочинитель, им не поверил.
Вождь подключил сознание главы государства к мозгу Станислава Гагарина, и тот явственно воспринимал ту гамму – любимое словечко хозяина дачи – чувств, которая возникла и хаотически переполняла Президента.
Вслух он говорил:
– Ваш визит, товарищ Сталин, согласен условно называть вас именно так, не скрою, ошеломил меня. Если это акция Владимира Александровича, который уже намекал на возможность… Конечно, все может быть… Но я говорил уже председателю Комитета – не так страшен черт. Скорее всего, вы предсказываете слухи, которые распространяют демократы-оппозиционеры. Через неделю Объединенный Пленум Центрального Комитета и Контрольной комиссии, вот и стараются запугать меня, в том числе и крайними средствами. У вас есть доказательства?
«Шарлатаны? – лихорадочно соображал Президент, и мысли его высвечивались в сознании писателя, как результат голосования депутатов Верховного Совета на табло. – Провокаторы? Но как они попали сюда… Немедленно вызвать начальника охраны! Но что это даст? Товарищ Сталин собственной персоной… Чушь несусветная! И этот писатель… Припоминаю его фамилию… Не тот ли это председатель литературного объединения, книги которого мне постоянно передает маршал Я зов? Вот и на юбилей доставили два издания, не припомню названий… Фантастика?! Вождь всех времен и народов, прибывший со звезды? Но появляются ведь ниоткуда летающие тарелки, о которых мне докладывают сногсшибательные вещи!»
– Ваши доказательства, товарищи-граждане? – повторил Президент.
Товарищ Сталин хмыкнул.
– Хорошо, – сказал он, и в просторную веранду дачи, на которой они вели странную на первый взгляд беседу, из внутренних комнат вышел второй Президент.
Первый не успел еще удивиться необычному появлению двойника, как по ступенькам, ведущим с веранды в сад, поднялся, затем миновал открытую дверь третий.
– Можно и четвертого сотворить, – усмехнулся вождь. – Но для того, чтобы подменить вас на посту главы государства достаточно одного такого монстра. И Конструкторы Зла умеют изготавливать их не хуже, понимаешь, чем делает это товарищ Сталин.
– Голограмма, – криво улыбаясь, произнес Президент, стараясь изо всех сил сохранить невозмутимость, хотя Станислав Гагарин хорошо видел, как трудно дается ему сие. – Фокусы!
Тем не менее, фокусы – один из них приветливо улыбался главе государства, другой напустил на себя озабоченный вид – неторопливо приближались к хозяину дачи с двух направлений.
Президент хотел отступить, только отступать было некуда, он стоял в середине веранды.
– Прекратите это! – строго сказал глава государства, обращаясь к Сталину, и писатель удовлетворенно отметил металлический оттенок в его голосе.
«Всегда бы оставался таким», – внутренне вздохнул Станислав Гагарин.
Иосиф Виссарионович ухмыльнулся в усы, пожал плечами, и монстры исчезли.
Президента передернуло, тыльной стороной ладони он вытер пот со лба.
– Конечно, фокусы, – согласился вождь. – Только ни один смертный человек не отличит монстра от настоящего человека. Между прочим, товарищ Президент, подобные нелюди находятся, понимаешь, и среди вашего ближайшего окружения.
– Вы мне покажете их? – быстро спросил Президент.
«Нет, эти прибыли ко мне не с Лубянки, – пропечаталась на воображаемом экране мысль главы государства. – Не тот почерк. И вообще… Что он мне ответит?»
– Зачем отбивать хлеб у товарища Крючкова? – возразил Иосиф Виссарионович. – Надеюсь, вы сумеете выявить их сами. А убрать монстров… Задача для смертного человека непосильная, понимаешь… Тут товарищ Сталин что-нибудь посоображает. Ведь это его с ломехузами и расчеты.
Вождь взял в разговоре тайм-аут, и некоторое время трое собеседников молчали.
– Завтра утром с вами, понимаешь, собираются покончить, товарищ Президент, – снова заговорил Иосиф Виссарионович. – Можете посмотреть сами этот спектакль. А позднее увидите, как хозяйничает, понимаешь, в вашем доме монстр в обличье главы государства. Потом по указке Конструкторов Зла он примется хозяйничать в Державе.
– И такое возможно в наше время!? – полувопросительно воскликнул Президент.
– Вы сами дали им карт-бланш, – жестко ответил, посуровев лицом, товарищ Сталин. – Слишком быстро отпустили вожжи… Забыли о том, что никоим образом нельзя давать народу внешнюю, понимаешь, свободу до тех пор, пока народ не подготовлен к свободе внутренне.
«По-моему, это сказал Герцен», – машинально отметил сочинитель.
«Какая разница, понимаешь, кто сказал, – протелепатировал ему, будто отпасовал, вождь. – Главное – правильно сказал. Подобный принцип действовал во все времена и народы».
И товарищ Сталин сказал об этом Президенту.
– Теоретически я тоже так считаю, – неуверенно произнес тот. – Готовить людей надо к свободе, готовить! Но хотелось быстрее…
– Быстро только кошки, понимаешь, любят друг друга, – безжалостно отрезал вождь. – Но котята у них появляются на свет слепыми… Вот вы и произвели на свет котят… Триста миллионов слепых и очумелых, понимаешь, граждан!
Он сделал резкий жест рукой, будто выдергивал из пустоты нечто, и Президент с писателем увидели, как Иосиф Виссарионович трясет неизвестно откуда появившейся у него газетой.
– Нарушил правило, понимаешь, – несколько смущенно сказал он. – Не удержался, чтоб не залезть в будущее… Это новая газета, у которой твердый знак на конце, крайне политизированный коммерсант номер семнадцать за 29 апреля 1991 года. Вот какой заголовок на странице одиннадцатой:
«ГОРБАЧЕВА УБЬЮТ 4 МАЯ?»
– Быть этого не может! – воскликнул Президент.
– Может, и даже раньше, – отрезал Сталин. – Вы это сами посмотрите… А заметку, понимаешь, прочтите… Только издали, в руки газету передать не могу. Она из будущего, как бы аннигиляция не случилась.
Станислав Гагарин приблизительно тоже и из рук Иосифа Виссарионовича прочитал:
«ГОРБАЧЕВА УБЬЮТ 4 МАЯ?»
26 апреля в редакцию «Твердого знака» позвонил неизвестный, категорически отказавшийся назвать свое имя, и сообщил о себе лишь то, что он гражданин СССР. Гражданин сделал не вполне обычное заявление:
«4 мая погибнет всем известный человек – Президент СССР Горбачев. Это будет результат покушения со стороны заинтересованных лиц. К власти придет молодой, малоизвестный в настоящее время генерал». На вопросы корреспондента «Твердого знака» неизвестный отвечать отказался, заверил лишь, что он – не душевнобольной.
Проверить последнее у редакции возможности, разумеется, нет. Тем не менее мы уверены, что или это неудачная шутка, или звонивший был не вполне искренен по поводу своего здоровья. Однако чем черт не шутит, пока Бог спит. Поэтому считали своим долгом опубликовать это предупреждение».
– И все? – разочарованно спросил Президент.
– Вам этого мало? – вопросом на вопрос насмешливым тоном ответил Сталин, резким движением возвращая листок в будущее. – Хотите узнать фамилию генерала?
– Чушь все это, желтая бредятина, – сердито вмешался в разговор Станислав Гагарин. – Нет никакого генерала! Обычная провокация демократов! И запах соответствующий… Плюс явное подстрекательство!
«Эти строки романа я буду писать рано утром уже 30 апреля, – подумал он. – У себя дома, на Власихе. В восемь утра Володя Беликин заберет меня, он будет первым кому покажу сообщение в «Твердом знаке», к тому времени номер будет уже у меня. Мы поедем с ракетчиками в их Главное инженерное управление, а в одиннадцать утра с Полянским и Сорокоумовым меня ждут в Управлении делами ЦК КПСС, где подписан уже договор о совместных предпринимательских делах. Покажу заметку и там. Как отнесутся к сообщению эти люди? Напишу об их реакции позднее, когда вернемся на дачу Президента и посмотрим, как хозяйничает в его доме сотворенный ломехузами монстр».
…Столбы дыма и пыли, поднявшиеся на месте двойного взрыва, в котором исчезли машины Президента и его конвоя, достигли высоты, на которую подняла их освобожденная сила заложенных на Крылатском мосту фугасов.
И едва зловещие клубы принялись оседать, Президент резко повернулся, хрустнуло осыпавшееся оконное стекло под его каблуками.
– Никому и ничего не сообщать, – отрывисто и сильно сказал он бесстрастному помощнику. – Возвращаемся в Рублево. Эти товарищи, – величественный, прямо-таки царский кивок в сторону писателя и вождя – поедут с нами.
LXVI. АЛЬТЕРНАТИВА– Дулце ет докорум эст про патриа мори, – бесцветным голосом, ни к кому не обращаясь и глядя перед собой, произнес Президент.
«Сладостно и почетно умереть за Отечество», – мысленно перевел с латинского Станислав Гагарин и подумал, что тот, кто сидел сейчас рядом с водителем скромной, по сравнению с бронированным рыдваном Лихачевского завода, «Волгой», изучал латынь на юрфаке МГУ. Мертвый язык полагался по первости и им, студентам мокичевского ВЮЗИ, для более обстоятельного постижения курса римского частного права, но едва будущий сочинитель поступил в институт, латынь из программы конфисковали.
Незачем, решили наверху, практическим работникам советской юриспруденции забивать верхние баки с серым веществом еще и языком Вергилия и Тацита. Общаться им с подопечными приходится в основном на фене…
С Крылатского они выехали крадучись, с предосторожностями, начальник охраны Президента дело знал туго и быстро распределил небольшую группу людей по машинам, укрывшимся в глубине двора многоквартирного дома, из которого наблюдали они за взрывом на мосту.
– Прошу вас ко мне, – любезно улыбнулся писателю Президент, когда Иосиф Виссарионович сказал, что доберется до Рублевской дачи главы государства на председательском, мягко говоря, подержанном автомобиле, который должен был вести Владимир Беликин.
– Могу тогда взять с собой парочку ваших, – деловито предложил Сталин, но Президент сказал, что его парни знают собственное место и найдут на чем вернуться восвояси.
– Как хотите, – пожал плечами вождь, проворно проскользнувший на переднее сиденье гагаринской светлой «Волги», Володя дал газ, и машина стремглав выскочила со двора первой.
Писатель с внезапной грустью проводил их взглядом, недоброе предчувствие куснуло сердце.
«Спокойно, спокойно, – помыслил Станислав Гагарин, стараясь расслабиться и вызывая тепло в левую половину груди. – Тревожиться не стоит, все идет путем…»
«Волга» с охраной попыталась выехать раньше, нежели вырулит на выход президентская машина, но высокий пассажир, кроме него с писателем в этом автомобиле никого не было, проговорил для водителя средних лет: «Шумните им, Сергей Иванович». Тот вякнул особого голоса клаксоном, топтуны притормознули, и на особицу сработанная в Нижнем Новгороде спецмашина с форсированным двигателем мягко вывалилась на проезжую часть.
Впереди светилась «Волга» председателя, она увозила товарища Сталина. Бывший десантник, Володя Беликин развил неплохую скорость, и Сергей Иванович добавил ходу, чтоб не терять лидера из виду.
Президент полуоборотился с переднего сиденья.
– Вы давно… Как это лучше сказать… Знакомы, что ли? – спросил он у Гагарина.
– Чуть больше года, – улыбнулся сочинитель. – И всю жизнь… Как, впрочем, и вы, товарищ Президент.
– Называйте меня по имени и отчеству, – вздохнул глава государства. – Да, с товарищем Сталиным связаны двадцать два года жизни… Куда от этого денешься?
– Это иной Сталин, – осторожно возразил писатель.
– Все равно, – как-то обреченно махнул Президент. – Мы его дети – сыновья и дочери, братья и сестры. Кричим вот сейчас, обретя как будто свободу, обоюдоострую, подчеркну, свободу, о сталинских репрессиях, культе личности, тирании… А того не в состоянии смекнуть: мы пережили величайшую эпоху в истории человечества, стали свидетелями и участниками небывалого взлета человеческого духа, пусть и тоталитарного, но Возрождения. Не находите, Станислав Семенович?
– Не совсем, простите, врубился в смысл вашего помысла, – несколько растерянно молвил писатель.
– Попробую выразиться прямее… Видите ли, сталинизм нельзя рассматривать вне эпохи, которая его породила, ограничиваясь личностью Иосифа Виссарионовича Сталина. Как диалектик и материалист, я признаю, разумеется, роль личности в истории, отдаю должное обратному воздействию на эпоху того, кого выдвинуло на подмостки само время.
В оценках сталинизма мы, его непосредственный продукт, должны быть выше и объективней поверхностных оценок экспертов-советологов из пресловутой Рэнд корпорейшн, гуверовских и прочих заокеанских институтов. Им никогда не понять сути сталинизма как массового явления, если они будут смотреть на него сверху.
Немыслимый по жуткой апокалиптичности ГУЛАГ? Да! Тщательно отработанная система репрессий? Да! Монструозный, в духе творений Иеронима Босха, штат верных помощников, сложившийся при генсеке по кличке Коба? Трижды да! И миллионы погибших… Их никому не дано сбросить со счета истории.
Но посмотрите на сие великое время снизу, глазами уцелевшего большинства! Цивилизация не знает подобного духовного и материального скачка в иное измерение тьмы и тьмы сограждан. Огромная масса россиян радикально изменила образ жизни, стремительно поднялась, вырвалась из прежнего состояния, в фантастически короткий срок овладела образованием, культурой, заняла достойное место в качественно изменившемся обществе.
Пройдут не годы – десятки и сотни лет, прежде чем потомки наши оценят сталинскую эпоху, ее поистине великие параметры. То, что мы видим с вами сейчас – ничтожная серость, примитивное убожество по сравнению с тем, что существовало во время Вождя и Учителя.
И если тогда мы имели миллионы соотечественников, готовых пожертвовать ради Идеи жизнью, то где нынешние беззаветные служители Великой Державы, во имя которой жил и работал товарищ Сталин?!
Нация была единой в радости и в невзгодах, в гордости за сопричастность каждого к общему деянию на общее благо… Разве возможно такое с рабами, коими пытаются представить советских людей сейчас вскормленные зелеными бумажками якобы инакомыслящие плюралисты? Вреднейшая чепуха, придуманная с целью лишить народ законной гордости за славное прошлое… Каждый из нас был лишь частью Великого, но и сам был Великим, и я безмерно счастлив, от того что первую четверть века прожил с осознанием сопричастности Делу, которое олицетворял и продолжает олицетворять в моем сознании товарищ Сталин.
– Позвольте, – воскликнул пораженный неожиданной откровенностью Станислав Гагарин. – Да вы настоящий сталинист!
– Не больше, нежели сам товарищ Сталин, – испытующе глянул на сочинителя Президент и хитро, с довольной ухмылкой подмигнул ему. – Вот и вы, известный литератор, который всегда оставался самим собой, я навел о вас справки, разве не впитали с молоком вашей здравствующей поныне мамы, беспартийной большевички, как она себя называет, чувство сопричастности к эпохе, которую олицетворял собою Вождь и Учитель?
– Еще как впитал и горжусь этим…
– И прекрасно! – подхватил глава государства. – Мы были и останемся сталинистами, этого не чураться, этим гордиться надо. Мне думается, что во всей нашей стране нет ни одного человека, который в той или иной степени не был бы сталинистом. Увы, но именно здесь истина, о которой Понтий Пилат спрашивал у Иисуса Христа. Помните картину Николая Николаевича Ге?
– Помню, – просто подтвердил Станислав Гагарин. – Ее живописный сюжет перевел на язык прозы Булгаков. «В белом плаще с кровавым подбоем…» Это в «Мастере и Маргарите», оттуда.
– Я тоже обратил внимание, – припомнил Президент.
Внезапно он выпрямился на сиденье и подался вперед.
– Смотрите! – сказал он и простер руку, едва не уперев ее в лобовое стекло. – Сталин исчез!
– Свернул на боковую дорогу? – неуверенно предположил Станислав Гагарин.
– Испарился, – угрюмо пробасил водитель, до того не произнесший ни слова. – Я видел… А боковых дорог здесь нету.
Их «Волга» продолжала мчаться вперед, хотя скорость Сергей Иванович уменьшил, было ее теперь не более шести десятков верст в час.
Президент вгляделся в зеркальце заднего обзора, потом резко распахнул дверцу, оборотился, опасно высунувшись, и так же резко захлопнулся, вернулся в прежнее положение.
– Позади никого нет, – бесстрастно сообщил он.
– Ребята исчезли вместе с этим, – повел он подбородком в сторону набегавшей на колеса дороги. – С товарищем…
Навстречу им не двигалось ни одного автомобиля. Правда, трасса эта никогда не была оживленной, но идеальная пустынность, подобная теперешней, наблюдалась разве что глубокой ночью.
– Perinde ac cadaver, – торжественно произнес Президент, и Станислав Гагарин понял, что именно зловещая их одинокость на дороге подвигла главу государства произнести мрачное выражение из устава иезуитов. – Подобно трупу…
Сергей Иванович, тем временем, снижал и снижал скорость автомобиля, держал уже не более сорока. И тогда Президент движением руки приказал добавить. «Волга» рванулась вперед, и тут из-за деревьев ухоженного леса вывалился и перекрыл дорогу размалеванный зелено-желтыми разводьями бронетранспортер.
В мгновение ока крупнокалиберный пулемет на его крыше оказался развернутым в их сторону, и начавший сдерживать бег машины Сергей Иванович умер сразу: серьезная пуля из первой очереди, ударившей по капоту, попала водителю в шею и грубо разорвала сонную артерию.
Станислав Гагарин видел, как развернулся в их сторону пулемет, и понял: сразу последует очередь. Пуля, которая убила водителя, не потеряв энергии разрушения, прошла слева от него и ударила в спинку сиденья. Но последнего писатель уже не видел. Он распахнул правую дверцу и вывалился на дорогу, несильно приложившись на асфальте, пригодились занятия борьбой самбо, падать литератор умел, а затем откатился к обочине, заросшей голыми еще кустами.
Он успел заметить, что маневр его повторил Президент, а неуправляемая «Волга» неслась, замедляя скорость, к бронетранспортеру, который расстреливал автомобиль до тех пор, пока тот не взорвался с характерно – как в кино, отметило сознание писателя – заклубившимся темно-рыжим пламенем.
Затаившийся в придорожных кустах Станислав Гагарин явственно рассмотрел, как БТР в разводьях, покончив с несчастной волжанкой, попятился и вновь укрылся в боковой просеке, оставив охваченную огнем машину на пустынной дороге.
«Дела, – озадаченно, но все больше проясняясь сознанием, с ним в минуты опасности так происходило всегда, – подумал Станислав Гагарин. – Из огня да в полымя… Новое покушение на Президента? Но как же Отец народов? Куда он исчез? И мой Володя с ним… Где они? Так мы не договаривались! Необходимо найти Президента и пробираться… Куда?»
Стараясь не высовываться из кустов, писатель принялся пятиться назад, но ползти подобным образом, было неловко, и тогда он развернулся, не приподнимаясь с земли, и стал двигаться параллельно дороге, резонно полагая, что Президент поступил так же.
…– Равняйсь! – прогремел усиленный мегафоном писклявый голос, в голосе чувствовалась некая ущербность, он был наглым и трусливым одновременно. – Держите строй, поганые ублюдки, нехорошие людишки!
– Опять двадцать пять! – воскликнул новый знакомец сочинителя – проститут из «Колоколов». – Раза три уже проклятую процедуру видел…
– Двадцать пять чего? – обалдело спросил Станислав Гагарин, тщетно пытаясь найти некую логику в разворачивающейся перед ним фантасмагории.
– Не двадцать пять, а десять. Каждый десятый в смысле, – досадливо отмахнулся «колоколец», пытаясь сохранить равнение в колышущейся шеренге и в то же время высматривая правый фланг, от которого двинулась вдоль группа в голубых комбинезонах и желтых беретах, время от времени выводя к подъехавшему икарусу выдернутых из передней шеренги людей.
– Новая закуска для мадам Галинá, – проговорил меж тем бывший проститут пера из газеты «Колокола». – Видно, снова нервы у бабенки подгуляли, укрепиться жаждет, новые коки ее волнуют. Пропали мужички, лишат их прелестей.
– Чего-чего лишат? – переспросил писатель.
