Текст книги "Вторжение"
Автор книги: Станислав Гагарин
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)
Потом Станислав Гагарин будет уверять и себя, и близких, и даже напишет об этом в романе «Вторжение», будто уже с первых мгновений поведение его Веры показалось ему странным.
Наверное, все-таки писатель внушил себе это под воздействием тех весьма нестандартных событий, которые развернулись, когда белый мерседес примчал их с женой минут через двадцать в роскошную виллу, едва ли не дворец. Небольшое такое строеньице, может быть, только вдвое или втрое просторнее скромного жилища Антона Павловича, у которого Станислав и Вера побывали на второй день их прибытия в Ялте.
Но это случилось несколько позднее, а пока Станислав Гагарин уселся на просторные сиденья мерседеса рядом с полпредом торгового флота. Он силился вспомнить фамилию типа, который повез их со старшим механиком «Кировска» в фирму «Банге Брокер», а потом бросил на произвол судьбы, сославшись на архигосударственные дела. Но фамилия не вспоминалась, в декабре восемьдесят второго сие происходило. Вяло возникло: кажется, Мочалов…
«И хрен с ним, с Мочаловым», – выкинул из головы активно тогда не понравившегося деятеля сочинитель и повернулся к жене.
– Откуда лимузин? – небрежно спросил он, стараясь соблюсти равнодушный в голосе оттенок, хотя его, естественно, распирало вполне объяснимое любопытство. – Вроде бы мы не договаривались встретиться так…
Вера Васильевна пристально всматривалась в мужа, взгляд ее был незнакомым. Затем загадочно улыбнулась, залихватски подмигнула Станиславу Семеновичу и низким, грудным голосом, чужим, как утверждал потом сочинитель, изрекла не совсем понятное:
– Всякому овощу или фрукту предназначен собственный дядька… И вовсе не обязательно при этом киевская прописка.
Заметив некую ошалелость председателя, вызванную произнесенной ею абракадаброй, Вера Васильевна произнесла, теперь уже обычным голосом:
– Приготовила тебе сюрприз, Слава. Потерпи, милый. Улита едет – когда-то будет.
Писатель успокоился и принялся наблюдать за тем, как мощный автомобиль легко берет ялтинские взгорки, мягко осаживаясь на резких поворотах.
Ему очень понравилась Ялта. Гуляя с Верой по необычно уютным улочкам и каменным лестницам, Станислав Гагарин ругал себя, что просмотрел прелестное местечко, где так удобно и писать романы, и отдыхать от сутолоки Третьего Вавилона, и снимать приключенческое кино, и любить женщин, особенно тех, кого рок и твоя собственная воля вырвали из привычного, но обрыдшего круга житейского долга и мелочной суеты сует, и выбросили на Южный берег Крыма.
Как он понимал сейчас Антона Павловича, написавшего на сходную тему «Даму с собачкой»!
«Где-то сейчас пребывает вождь?» – вне всякой связи с предыдущими мыслями подумал Станислав Гагарин.
Теперь он всегда думал об Учителе, и даже соразмерял собственные поступки с теми представлениями о Бытии, которые черпал из опыта нынешнего, звездного, галактического товарища Сталина, посланца таинственных Зодчих Мира.
Припомнился один из последних разговоров с вождем, он произошел уже после встречи писателя со вселенскими силами Добра.
Говорили они вдвоем, наедине, ибо Вера, которая неплохо знала Бута, могла заподозрить неладное: последнего никогда не интересовали разбираемые сейчас ее мужем и собеседником проблемы.
– Человечеству во всю его историю претило, когда высшие силы вмешивались в земные дела, пусть сие и происходило лишь в воображении людей, – заметил тогда Станислав Гагарин. – Вы, конечно, помните «Трактат о принципах человеческого знания» Джорджа Беркли?
Отец народов кивнул.
– Знаменитый knowledge, которым так гордится Георгий… Славный малый, терпимый к человеческим слабостям, хотя и носил на Земле епископский сан. Любит у нас судить футбольные матчи.
– Вы и в футбол играете? Ну и ну! – удивился сочинитель. Затем продолжал:
– Так вот, Беркли пишет в «Трактате«: «Вопреки свидетельству Священного Писания мы чувствуем некое отвращение верить, что Бог непосредственно занимается нашими делами. Нам приятно мыслить его на далеком расстоянии от нас и на его место ставить слепую немыслящую силу. Хотя – если мы можем верить святому Павлу – он находится недалеко от каждого из нас». Нет, пусть это будут Зодчие Мира из соседней галактики, инопланетяне из Туманности Андромеды!
Писатель остановился и в упор посмотрел на Иосифа Виссарионовича.
Вождь улыбнулся.
– А вы не допускали, что я, понимаешь, как раз и есть один из Зодчих Мира? – лукаво спросил он.
– И сейчас допускаю, – спокойно согласился Станислав Гагарин. – Но если это и так, то вы, Зодчие, сделали верный ход, явившись ко мне в обличье вождя на бытовом уровне. С одной стороны – вы Бог моего детства. Нечто от прежнего обожания в существе моем, разумеется, осталось. Но вы одновременно соратник по борьбе с ломехузами, ратуете против операции «Вторжение», задуманной ими.
И опять же сосуществуете рядом, в повседневной жизни. Этот третий фактор делает вас понятным и даже, не побоюсь этого слова, близким. В вас нет ничего от сверхличности, разве что молнии-стрелы из глаз, которыми так ловко уничтожаете монстров.
Это и подкупает меня, порождает доверие к товарищу Сталину, тем силам вселенского Добра, стоящим за ним, и через опрощение сталинского имиджа, делает феномен образа доступным. Надеюсь, что после именно гагаринской трактовки этой, пусть и фантастической ипостаси Вождя всех времен и народов никому не захочется сочинять новые скандальные байки об Отце Страны Советской.
Романом «Вторжение» мне хочется поставить на этой болтовне завершающую точку!
– Замысел ваш понятен, – серьезно, посуровев лицом, произнес Иосиф Виссарионович. – Ощущаю в нем сермяжную, понимаешь, правду… Но бывший епископ, а ныне футбольный судья, в той же работе утверждает, что в некоторых случаях бывает необходимо, чтобы творец природы обнаружил верховную силу сотворения какого-нибудь явления вне обычного хода вещей.
– Совершил чудо, одним словом… Вроде того, какого тщетно ждем мы от нашего Президента, увы. Но для меня сие уже свершилось. Чудо в том, что я разговариваю сейчас с вами, и вот уже почти полгода сверяю по товарищу Сталину мысли и дела свои.
Поэтому вовсе не случайно в этике Уильяма Оккама нравственным может быть признано только то, что согласуется с совестью личности.
Кстати, вы знаете, в тех метаморфозах, в кои ввергли меня ломехузы, засунув в электронное чудовище, я был и вами, товарищ Сталин.
– Понравилось? – спросил, усмехнувшись, Иосиф Виссарионович.
– Нет, – искренне признался писатель. – Слишком много власти. Ведь любая она, даже столь малая, что имеется у меня сейчас, великое бремя. И я понял уже давно: только тот, кому власть в тягость, для кого власть суть бремя, имеет на нее право. Вы тяготились властью, товарищ Сталин?
При этих смелых словах писатель испытующе глянул в тигриные глаза вождя. Впрочем, сочинитель никогда не испытывал ни малейшего страха при общении с вождем, хотя и позволял себе в разговоре резкие на его счет суждения. Правда, это касалось периода 1879–1953 годов и относилось к деяниям земного Сталина, к чему и у Сталина звездного отношение было критическим.
– Еще как, понимаешь, тяготился! – живо воскликнул Иосиф Виссарионович. – Конечно, я хотел власти, не без того… Но вы должны, коль взялись разобраться в феномене товарища Сталина, обязаны всегда помнить, что товарищ Сталин не брал власть! Власть ему дали, как даст ее в декабре уже нынешнего года Михаилу Горбачеву Съезд народных депутатов. А потом меня подталкивали к укреплению этой власти и люди, и обстоятельства, создаваемые опять же, понимаешь, теми или иными людьми, неважно.
– А вокруг Президента разве нет самых разных людей? – обеспокоенно спросил Станислав Гагарин.
– Есть, и с полярными взглядами… В этом таится главная опасность для страны. Каким будет поворот винта – сказать вам не имею права.
– Спасибо и на том, что иногда приоткрываете завесу времени, – сказал писатель. – То ли от общения с вами, то ли помудрел от бесконечных предательств, но теперь даже мысли сотрудников научаюсь читать…
«И часто попадаю впросак, – с горечью подумал председатель «Отечества», глядя, как мерседес вкатил в открытые ворота и остановился перед симпатичной виллой, полузакрытой от наблюдателей с улицы высокими и объемистыми в стволе платанами. – Кто сейчас в очереди на предательство? Любимый мой зять Николай Юсов, уже клявшийся в преданности Дима Лысенков, Вадим Казаков, редактор Люба Антипова, художник Васильев или верный соратник и коллега Юрий Никитин… Время покажет… Но почему я вспомнил именно этих?»
Вера, сидевшая в мерседесе слева, уже выпорхнула, будто молодая козочка, из автомобиля, а Станислав Гагарин сидел неподвижно и спокойно ждал, когда приблизится человек, медленно идущий от виллы.
Писатель узнал в нем уже того мафиозного президента, которого показал ему в самолете товарищ Сталин.
XLVI. АВТОМАТ КАЛАШНИКОВА МОНСТРАМ НЕ ПОМЕХА– Вы любите свою жену? – спросил Станислава Гагарина хозяин виллы, на которую привезли его на белом мерседесе.
Он уже представился писателю.
– Знаете, – сказал доцент Головко, по кличке Старик, глава криминального сообщества, – мне говорил о вас товарищ Сталин… И даже если хотите, рекомендовал на роль идеолога в новой структуре власти, которую мы создадим вместе с вождем.
«Не может этого быть!» – едва не воскликнул писатель. И год тому назад он так бы и сделал. Только в последнее время научился скрывать чувства, как говорится, считал до десяти, прежде чем принять решение да и просто выразить отношение к событию или полученной информации.
«Товарищ Сталин не мог отдать меня этому мафиози, – соображал Станислав Гагарин. – Хотя… Видимо, это был некий ход с его стороны. Ведь он рассказывал мне о встрече со Стариком, о намерении столкнуть мафию с агентурой Конструкторов Зла. Надо с умным видом кивать, поддакивать, не изрекая ничего определенного. Авось, сей доцент не умеет читать мыслей и подрасскажет нам нечто».
– Да-да, конечно, – отозвался Станислав Гагарин, и Головко принялся излагать соображения о возведении идеологической надстройки над преступно-экономическим оазисом.
Суть размышлений Старика сводилась к тому, что среди массы людей существуют особые личности, психика которых отождествляется с коллективной психикой. Такому отождествлению соответствует симптом богоподобия, но только возведенный в иерархию. Подобная личность по праву считает себя счастливым обладателем великой, единой Истины, которую ей и надлежит открыть, обладателем того конечного знания, в котором спасение человечества.
– Но такая психическая установка суть мания величия, – мягко возразил сочинитель. – А вы, как говорил мне товарищ Сталин, умный человек…
Ничего подобного вождь писателю не говорил, но расчет последнего оказался прицельным: Головко откровенно расцвел.
– Я бы не сказал, что это мания величия в буквальном смысле слова, скорее слабая смягченная форма его. Назовем его пророческим вдохновением. Известно, что субъектов, у которых психика слаба, но зато непомерно развито честолюбие, тщеславие и неуместная наивность, слияние с коллективной психикой является подлинным искушением, которому они зачастую поддаются. Посмотрите на целый сонм говорунов левацкого толка, которых породила перестройка…
– Смотреть на них уже тошно, – ворчливо промолвил писатель.
– Разделяю ваше раздражение, – вздохнул Головко. – Только вот нам, людям дела, создаваемый ими хаос крайне выгоден. Но болтуны в раскачивании государственной лодки зашли слишком далеко. Не дай им Бог не на шутку раздразнить военных! Эти терпеливые ребята могут сорваться и смести всех, в том числе и вашего покорного слугу. Этого необходимо избежать. И потому мы начинаем необъявленную войну с леворадикалами и демократами, хотя они до сих пор рьяно защищали наши интересы. Их представители в парламенте несовершенными и явно играющими нам на руку законами помогли отмыть серьезную долю капитала. Да и общий капитал мы весьма значительно увеличили. Это так…
– Но чем я могу вам быть полезен? – спросил, продолжая игру, Станислав Гагарин.
– Видите ли, доступ к коллективной психике и познание ее являются для личности обновлением жизни, – сказал доцент-политэконом. – Люди хотят удержать такое состояние обновленности. Одни потому, что осознают: повышается их «чувство жизни». Другие надеются на богатый вклад новых элементов в их познание. В коллективной психике скрыты сокровища, от которых грешно отказываться. Потому я и хочу предложить вам заняться изучением проблемы. Постарайтесь поставить коллективную психику на службу Нашему Делу.
– Но ведь я не специалист в области психологии!
– Вы больше, нежели специалист, – несколько патетично воскликнул президент будущего уголовного государства. – Вы – писатель. Это раз. И отличный организатор. Нам известно, как вы умеете делать деньги из воздуха. Подобное не под силу даже мне, который знает тысячу способов отъема денег у честных налогоплательщиков, а также у жуликов-кооператоров и государства. Тем более, вы получите от нас любые средства и самых разных специалистов. Они закуплены нами на корню и оптом.
Тут мафиози и спросил председателя:
– Вы любите свою жену?
Первым побуждением Станислава Гагарина было грубо оборвать доцента Головко: не твое, мол, собачье дело. Но теперь писатель был тертым калачом и не собирался вот так резко разрушать наметившийся было психологический мостик между ним и криминальным вожаком. Он понимал: происходящее с ним здесь не является случайным, и в событийной завязке неким боком участвует товарищ Сталин, который прямо говорил ему в Севастополе о том, что писатель может помочь силам Добра собственными творческими возможностями.
«Но каким образом? – силился сообразить Станислав Гагарин. – У меня явно недобор по части информации… Надо выведать, что они затевают. Но при чем здесь Вера и моя любовь к ней?»
Ему хотелось ответить хозяину виллы односложно, вроде восторженного «Конечно!» или нейтрального «Естественно», но сочинитель, играя, как бы замялся, подыскивая необходимые для ответа слова, намекая нечто неразборчиво, и ограничился тем, что неопределенно пожал плечами.
Казалось, что Головко удовлетворился этим. Доцент явно не обладал способностью товарища Сталина читать мысли собеседника и, разумеется, не подозревал, какая буря чувств поднялась в душе писателя, когда он обратил вопрос мафиозного главаря к себе, спросил у Станислава Гагарина: а любит ли он, писатель Гагарин, собственную жену?
Честно говоря, так ставить вопрос прежде ему не доводилось. Штурман дальнего плаванья прожил с этой женщиной более тридцати лет и никогда, ни разу не пожалел, что в тот далекий сентябрьский вечер, в домике на берегу реки Казачка, что впадает в Анадырский лиман, находясь в гостях у ныне покойной, увы, Варвары Кравцовой, предложил Вере Колотухиной выйти за него замуж.
Да нет, конечно же, он любил ее всегда! И любит теперь, и чувство это останется вечным, даже когда и его самого, и Веры не будет на свете.
Ведь останутся их дети, внуки, от них возникнет новое потомство, и в этих наследниках будет жить любовь Веры и Станислава Гагариных, коим однажды назначила судьба встретиться в самом восточном городе Державы.
– Извините за столь интимный вопрос, – церемонно склонив голову, начал хозяин дома. – Но я задал его вам потому, что ваша жена уже сотрудничает с нами…
– Не верю, – спокойно ответил писатель. – Слишком хорошо знаю Веру… Розыгрыш дурного толка.
Он и в самом деле решил, что его разыгрывают.
– Хорошо, – согласился Головко. – Мы сейчас спросим ее об этом.
Вот тут и стало писателю неуютно.
– Пригласите Веру Васильевну, – ни к кому не обращаясь, произнес доцент, и Станислав Гагарин понял, что любой звук в комнате прослушивался.
Она сразу показалась в дверях, будто стояла за ними, и приветливо улыбаясь, направилась к мужу.
– Какие нехорошие мужчины!
Вера Васильевна игриво погрозила пальцем доценту Головко и супругу.
– Держите даму за дверью! Нет чтобы пригласить за стол и угостить шампанским…
Она обогнула стол, приблизилась к мужу, обняла его, сделав ненастойчивую, но явную попытку усесться на колени.
Остолбенелый писатель мягко присек это, прямо скажем, несвойственное для его жены поползновение, приподнялся и усадил Веру Васильевну на соседний стул.
При этом Станислав Гагарин непроизвольно понюхал жену.
Пахла она привычно, только вот манер таких за женою писатель прежде не знал.
– Так ты уже согласился работать с Папой Сидором? – спросила, кокетливо улыбаясь хозяину, жена. – Он ведь сделает тебя министром всех газет и издательств. Во будешь себя издавать! А можно, Сидор Артемьевич, ему и кино поручить?
– О чем разговор! – воскликнул Головко. – Пусть и телевидение забирает… Всех болтунов под одну крепкую руку! Фантастика! Такое нам радикально необходимо. Потрясная возникнет обстановка!
– Что ж ты сомневаешься, дурачок? – ласково спросила жена. – Вот я, к примеру, с ходу усекла: с Папой Сидором не пропадешь.
– Когда же ты успела сие понять, дорогая? – с кривой ухмылкой на лице спросил Станислав Гагарин.
«Не верю! – кричало у него в душе. – Не верю! Чтобы моя Вера сговорилась с этим бандитом… Не верю!»
– И правильно делаешь, дорогой, – услышал писатель далекий голос товарища Сталина, впервые обратившийся к нему на ты. – Если на клетке со слоном, понимаешь, написано верблюд, не верь глазам своим. Ведь ты же не Сидор Головко. Вот он, понимаешь, верит. Примитивный человек, хотя и доцент.
– Но тогда кто же это? Кто она?! – мысленно спросил писатель вождя.
– Надо узнать, что затевает уголовный политэкономист, – пришел к нему затухающий голос Иосифа Виссарионовича. – Узнать смысл операции… Смысл… Пресечь… Думай, думай, писатель!
– Рад тому, что вы уже вместе, – через силу выдавил из себя Станислав Гагарин. – Это упрощает задачу. Конечно же, я с вами, товарищ, простите, господин Головко…
Доцент поморщился.
– А вот этого не надо… Никаких господинов, месье или там мистеров и херров, – сказал он. – Давайте оставим в новом государстве слово товарищ. Оно неотъемлемо вошло в категорию личного бессознательного, и изъятие его оттуда не может быть произведено безболезненно. А нашему многострадальному народу лишняя боль вовсе ни к чему.
– Как я рада! Как я рада! – захлопала ладонями Вера Васильевна, и тогда Станислав Гагарин окончательно понял, что это не его жена. Понял и успокоился.
«Но кто же эта женщина?» – подумал он, но без особого жуткого интереса, ибо чувствовал близкую разгадку сего феномена и сейчас более заботился о необходимости выведать у Головко что-либо о готовящейся операции.
– Я тоже рад, не скрою, – улыбнулся доцент-политэконом. – Итак, проблема улажена к обоюдному удовольствию. Вы наш, Станислав Семенович, будем работать рука об руку. Название должности сформулируйте сами. Назовитесь хоть Генеральным Жрецом Храма Духа. Нам это без разницы…
– Ему чего-нибудь попроще бы, а он циркачку полюбил, – продекламировал писатель. – Все будет в лучшем виде, шеф.
– Тогда к делу… Мне известно, что вы незаурядный детективщик, умеете создавать крутые сюжеты. Потому и обращаюсь за помощью. У нас тут готовится небольшое дельце. Надо вывезти наших людей за кордон. Им уже слишком горячо, могут взять… Вот я и хочу произвести с вами небольшой эксперимент.
– Ассоциативный? – быстро и непонятно спросил писатель.
– Не понял, – приподнял брови Головко.
Они были у него густые, кустистые, как у Брежнева.
– Эксперимент – экскремент – элемент – мент! – выпалил Станислав Гагарин.
– Во! – воскликнул доцент. – В самую точку… До чего же приятно иметь дело с творческими людьми! Именно такое слово… Надо обвести ментов вокруг пальца. Наседают, сукадлы, на хвост. Через верного человека в их кодле мы навели их на Одессу. Пусть копают там, а наши люди, которых, значитца, пора кинуть за бугор, находятся в Ялте, здесь. Не в этом, разумеется, доме, но…
– Понимаю, – сказал Станислав Гагарин. – Другими словами, вам нужен сюжет.
– Опять в точку! – воскликнул мафиози. – Именно сюжет… План операции у нас есть. Надо апробировать его на вашем творческом воображении. А суть дела такова…
Договорить Сидору Артемьевичу не дали.
Со двора пришел необычный звук автомобильной сирены. С одной стороны звук напоминал милицейский сигнал, с другой – нечто незнакомое, но достаточно тревожное.
Головко вскочил, только не успел произнести ни слова. Дверь распахнулась. Возникший в проеме охранник крикнул:
– На трех машинах! Вроде ОМОН…
Его ударили в спину, он влетел в комнату, споткнулся и с размаху упал на ковер.
С автоматом в руках ворвался второй боевик.
– Это она! – истерически заорал боевик, направив ствол автомата в грудь Веры Васильевны. – Она ментов навела…
Не целясь, он в один присест выпустил содержимое магазина в грудь Веры Васильевны.
Пули буквально в клочки разодрали на груди ее платье.
– Дурак, – спокойно сказала она, совершенно невредимая, ошалевшему боевику. – Испортил такое платье… Это вовсе не менты, дефективный.
С этими словами Вера Васильевна выхватила из сумочки никелированный короткоствольный револьвер и выстрелила в боевика.
Изумленный Станислав Гагарин успел заметить, как во лбу несчастного охранника возникло, зазвездилось аккуратное отверстие, а из затылка вылетели кусочки мозга.
Удар пули откинул голову уже умершего человека назад, он рефлекторно попятился, пытаясь выправить равновесие и мешком свалился на ковер.
Головко наблюдал за разыгравшейся сценой с отвисшей челюстью.
За дверью и во дворе послышались выстрелы.
– За мной! – скомандовала Вера Васильевна.
Она цепко ухватила Станислава Гагарина за руку и потащила к боковой потайной двери, которая обнаружилась за старинным гобеленом, резко отдернутым Верой Васильевной.
«Дает тетка!» – восхитился писатель. Теперь он уже не воспринимал в этом странном создании, Верином двойнике, собственную жену.
Обернувшись, Станислав Гагарин успел заметить, как корчится поливаемый автоматными очередями из двух стволов ворвавшимися неизвестными лицами в пятнистой одежде, Сидор Артемьевич Головко, доцент кафедры политической экономии, главарь мафии союзного масштаба, уголовник по кличке Старик, несостоявшийся диктатор России.
«Вот так бы всех претендентов на роль тирана в Отечестве», – успел подумать писатель.
Тирана Головко ему не было жалко даже просто по-человечески. По необходимости Станислав Гагарин любого кандидата в деспоты лично бы расстрелял.
А коридор, куда они ворвались вдвоем, вывел их на застекленную веранду, заставленную экзотическими растениями в кадках и больших глиняных горшках.
– Туда! – крикнула Вера Васильевна или кто там был на самом деле. – Там наш мерседес!
Она хотела было пройти через стеклянную дверь, но та оказалась закрытой.
– Ключ! – яростно простонала спутница писателя, заскрипев зубами. – Нужен ключ…
Сочинитель молча отстранил ее, сдвинулся внутрь веранды на полдюжины шагов, резко рванул с места и плечом ударил в стеклянную дверь.
Дверь, сорванная с петель, рухнула наружу. Проход был свободен.
Ободрившаяся женщина проскочила вслед за едва удержавшимся на ногах писателем, свернула за угол, где стоял мерседес, распахнула левую заднюю дверцу и нырнула в автомобиль, успев крикнуть Станиславу Гагарину: «Садись!»
Водитель будто ждал их. А, может быть, действительно так и было задумано. Но едва писатель оказался в салоне, мерседес ринулся вперед, едва не сбивая с ног парней в камуфлированной одежде, их было человек пять или шесть, они заполняли двор, держа автоматы наизготовку.
«Кто же это? – подумал председатель. – Терпеливые ребята из спецназа, коим надоело терпеть, комитетчики, менты или… ломехузы? Вождь не случайно толковал о намерении столкнуть их с мафией».
Вслед им никто не стрелял.
Писатель и его спутница молчали, причем Станислав Гагарин старался не смотреть на подлинную копию его жены, на странную женщину, которая спасла ему жизнь.
«Впрочем, почему спасла? – сердито спросил он себя, не желая быть обязанным кому-либо. – Может быть, моей жизни ничего не угрожало. Охотились за Головко…»
Мерседес на предельной скорости мчался в сторону собственного города, к его центру.
Когда они вырулили к чеховскому домику, водитель резко затормозил, похлопал по правому сиденью и сказал с кавказским акцентом:
– Садитесь сюда, дорогой!
Голос был знакомым, и Станислав Гагарин вздрогнул.
Однако, писатель, не мешкая, открыл дверцу и перебрался вперед, на место справа от водителя.
Рядом с ним сидел Сталин.
– Смотрите только вперед, – возник в сознании Станислава Гагарина голос вождя. – Не поворачивайтесь!
– Чего встал, шеф? – резко спросили водителя позади. – Давай гони! За что тебе деньги платят…
– За дело платят, – весело отозвался Сталин. – За хорошее, понимаешь, дело нужно платить хорошие деньги.
Он тронул мерседес с места, и белый автомобиль мягко покатился вниз.
– Не поворачиваться! – еще раз приказал вождь писателю.
Метров через двести он резко свернул вправо. При этом дернул головой назад.
Писатель смотрел прямо перед собой и стрелок-молний не увидел. Но легкое, уже знакомое ему свечение позади он уловил…
– Вот и все, – сказала Сталин, ловко выворачивая руль, чтобы спуститься пониже, к набережной. – Совсем как у Шекспира, понимаешь. Мавр сделал дело, мавра можно уволить от должности. Жалко?
– Жалко, – непроизвольно высказался писатель. Это было его первым побуждением, которого следует бояться, говорили древние, ибо первое побуждение всегда бывает благородным.
– Это монстр, – твердо ответил Иосиф Виссарионович. – И сотворенный к тому же ломехузами. Они подсунули монстра Головко и сейчас кончили гангстера как цуцика. Доцент становился опасным, понимаешь, и мы решили отдать его ломехузам. Подбросили им информацию о нападении мафии на те бронетранспортеры. Помните наши апрельские приключения?
– Значит, монстр, – думая о своем проговорил писатель. Еще до легкого свечения, означавшего конец для той, в которой он видел поначалу жену, Станислав Гагарин догадался, кто на самом деле эта женщина. Ее бесследное исчезновение из бытия было, видимо, неизбежным, и все же легкое сожаление не оставляло писателя.
«Но ведь подобного… гм… подобную копию можно сотворить снова», – подумал он.
– Могу изготовить для вас дюжину, – усмехнулся товарищ Сталин. – Только что вы будете с ними делать… И как отнесется к двойникам Вера Васильевна. Подумали?
– Подумал, – вздохнул Станислав Гагарин. – Кстати, где она?
– Как всегда ждет вас… Я подвезу вас к санаторию Черноморского флота. И думайте об операции «Бугор». Жив Головко или нет, операция им запущена и будет развиваться без его участия. Но вы в ней участвовать просто обязаны.
– Что я должен делать?
– Стрелять! – жестко произнес вождь.
Он искоса глянул на пассажира, покрытое оспинами желто-коричневого оттенка лицо смягчилось.
– И, конечно, выдумывать, понимаешь… От вашей творческой фантазии зависит, чем закончится операция. Товарищ Сталин считает, что вы хороший писатель, и вполне справитесь с поставленной, понимаешь, задачей.
– Я оказываюсь в неловком положении, Иосиф Виссарионович. Поклявшись писать в этом романе только правду о наших отношениях между литератором и вождем, я обязан написать и про вашу оценку моего литературного труда.
– И прекрасно, понимаешь! Я вам советую: каждого, кто сомневается в том, что вы хороший писатель, направляйте к товарищу Сталину. А товарищ Сталин несомненно подтвердит собственную оценку.
Вождь высадил писателя у проходной санатория КЧФ и умчался вверх по улице.
Станислав Гагарин прошел на территорию санатория и увидел идущую от лечебного корпуса улыбающуюся ему жену.
«Слава Богу! – подумал писатель. – Живая, здоровая и… настоящая».
В последнем он уже не сомневался.
– Это не тебя привезли на белом авто? – спросила Вера Васильевна, приветливо, как умела только она, улыбаясь мужу.
«Как она могла увидеть проклятый мерседес? – подивился писатель. – Ведь улица, по которой проехал Сталин, закрыта строениями санатория!»
– Нет, – зачем-то соврал он. – Я шел по набережной пешком… Пойдем сегодня на видео?
Они пристрастились с женою ходить в салон при Ялтинской киностудии.
Вера Васильевна нежно погладила мужа по плечу.
– С тобою мне всюду интересно… Разве ты не знаешь об этом?
«Какое счастье, что у меня есть эта женщина! – мысленно воскликнул Станислав Гагарин. – Но какой смысл в словах покойного Головко? В чем секрет намечаемой операции? Что мне сказать товарищу Сталину, увы…»
