Текст книги "Калейдоскоп"

Автор книги: Ст. Зелинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

У него были какие-то планы. Были они и у Фумы. Я боялся новых осложнений, но знал, что их не избежать.

8

После этой поездки мы спали как дети. Около двенадцати часов дня нас разбудил стук в дверь.

– Кто там?

– Будзисук.

– Войдите, пожалуйста. Привет. Как здоровье?

– Я приглашаю вас в мою тайно-частную резиденцию на пороге джунглей и у ворот пустыни. От меня всюду близко. Налево, в нескольких шагах, джунгли. Вы любите тропики в это время? Я обожаю. А направо – голые пески до горизонта. Чудные прогулки, спокойствие, тишина. Рекомендую и от всей души приглашаю.

Будзисук щелкал пальцами и после каждого щелчка вонзал взгляд в Фуму, по самый локоть. Это мне не нравилось. Я решил обидеться. Сделал вид, что мне все равно, но не очень, что да, но, собственно, зачем? Всю игру испортила Фума.

– Там должно быть прекрасно. О тропиках очень много мне рассказывала бабушка.

– Это нужно пережить. Итак, я жду вас в холле. Можно вас на пару слов?..

Барон многозначительно подмигнул. Я вышел в коридор.

– Сразу же по прибытии поедем в пустыню. Я покажу вам нечто очень большое. Не буду рассказывать, все равно не поверите.

Будзисук спустился вниз, я вернулся в номер. Фума перед зеркалом потягивалась и изгибалась.

– Что это, это не надо! Парадное белье немедленно прошу положить в чемодан.

Она скромно опустила глаза.

– Все в стирке. Последняя пара… Если хочешь, я поеду без ничего, но что будет, если подует ветер? Почеши мне под лопаткой. Ниже, выше, здесь.

Горячее дуновение сечет лица.

– Я избрал сани, потому что ночью мне снилась зима. Эгэй! Э-гэ-гэй! Эгэгэкайте и вы, мы за городом! – кричал барон и подбрасывал шапку.

– Милый, такой непосредственный…

Черт бы его побрал. Я напомнил ей шепотом некоторые прискорбные инциденты. Никакого впечатления.

– Ах, успокойся, это же было в служебное время.

Пейзаж проносился со скоростью экспресса. Оски, здешние круторогие волы, мчались как паровоз.

– Ох, какой ветер! Ох, как дует! Приеду вся в пыли!

– Может быть, медленнее?

– Нет, зачем? Я люблю быструю езду. Барон, прошу вас, нельзя ли еще быстрее?

Возница смеялся и погонял. Будзисук говорил.

– Нас везет кучер-рационализатор. Он открыл, что пара волов может выполнить работу трех пар. А это безумно важно на транспорте и в сельском хозяйстве. Вы не представляете себе, сколько времени тратили на то, чтобы запрячь три пары волов вместо одной. Рационализатор, вам префект уже подписал диплом?

– Подписал, хорошо подписал. Еще спина чешется.

– Покажешь на постоялом дворе. Красивая татуировка – произведение искусства.

– Красный немного линяет. Баба ругается, что не настирается рубашек.

– Красители, рационализатор, красители!..

– Кто выдумал цвета? Никакой пользы, кроме оптической! Одни пятна и неприятности! Ах, мчимся! Куда мы домчимся?

Заслышав такие слова, Будзисук скривился, но продолжал дальше о том, как после смерти рационализатора его семья (или наследники) снимут со спины диплом и вставят в рамку. Кучер внимательно слушал.

– У нас, барон, иначе. Дочка хочет сделать из диплома сумочку, сын кричит, что я ему обещал портфель, а жене он пошел бы на туфли. Они ей даже снились. Сейчас все такие нетерпеливые. Просят и просят, но я не соглашаюсь. С живого себя снять не позволю.

– Ваше право. Предписание запрещает расставаться с дипломом.

– Вот именно. Я дам им предписание, пусть ознакомятся.

– И у меня есть спина! У меня тоже чешется! – снова прорвалась Фума.

– Сейчас мы будем на месте, – сказал барон и хрюкнул. От таких хрюканий получаются близнецы.

– О, это хорошо.

Тон Фумы, ее поведение оставляли желать лучшего. Без всякого умысла я ударил ее по щиколотке. Не дрогнула. Мне показалось, что она вообще не почувствовала удара. «Что она видит в этом холуе? Болезнь или внезапное умопомрачение». Ничего другого мне в голову не приходило.

Несмотря на уверения: «Близко, близко», мы ехали очень долго. Меня удивляла дьявольская сила осков. Они рвались вперед без отдыха, без воды и без еды. Я спросил, каким это образом волы выносливее, чем машины.

– Фокус, – кучер улыбнулся и свистнул кнутом.

– Удачная порода, – добавил барон.

– Они знают, что мы очень спешим.

Больше об этом мы не говорили, потому что на горизонте появился дым и как из-под земли выросли крыши строений. Резиденцию окружала изгородь из колючей проволоки. На шипах, по случаю нашего приезда, прикрепили новые яркие цветочки. Дорогая декорация. Глянцевая бумага очень поднялась в цене.

– Видна женская рука, с женским вкусом подобраны цвета, – сказал я, не скрывая удовлетворения.

– Если послушать тебя, ты считаешь, что барон после тяжелой работы должен отдыхать с козой. Только это было бы нормально и уместно.

А тем временем сани, объехав клумбу, остановились перед крыльцом. Навстречу бежала прислуга, чтобы приветствовать и целовать руки.

Дом был солидный. Под мрамором чувствовался железобетон. В огромных стеклянных шарах резвились рыбки. Из-под дивана выглядывало фаянсовое ухо, на стенах – серебро, старое оружие, трофеи, часы и цветные порнографические картинки из зарубежных журналов. В глубине, возле большого зеркала, стояли на голове две смуглые девушки. Удачным дополнением к скульптурным фигурам были хрустальные вазы. В одной сладости, в другой экзотические фрукты. Слуги уже сняли верхнюю одежду. «А это для шляп и для зонтов», – объяснил барон, подделываясь под безразличный тон магната. Да, дом солидный, богатый, аристократический.

– Мрамор, имитация? – спросил я, чтобы сделать приятное барону.

– Ну, ты, только не по икрам! Я боюсь щекотки! – прошипела позолоченная вешалка.

– Не из мрамора, не из гипса. Просто из балета! – Барон был в восхищении. – Милая шуточка, правда?

Он взял меня под руку, повел в комнаты. Фума еще раньше вырвалась вперед, без церемоний поочередно открывала двери и совала нос в самые интимные закоулки дома. Я с сожалением подумал, что Фума уже не та, тихая, юная, обязательная и заботливая. Раньше она не позволила бы себе кричать и хлопать дверьми.

– Совсем как в сказке о Марципановой Горе! Доска обита серебряным авраамовым деревом! Посмотри, это чудо!

Она металась по чужому дому с взбесившимся бюстом и пламенем в глазах.

На более внимательный осмотр не хватило времени. Будзисук показал нам комнаты и ушел, попросив как можно скорее спуститься на ленч, так как пришло время промочить горло и закусить.

За столом барон засидеться не дал.

– Идем, пока видно.

– Ладно. – Я спрятал котлету в карман. – Идем, разумеется, втроем? Фума, подавишься паштетом.

– Путь будет трудный. Может быть, она в это время примет ванну? Предписания, запреты, все это не для женщин. Пустыня в ведении его превосходительства.

Барон финтил. По его глазам было видно, что он замышляет какую-то большую пакость. Но я этому твердо воспротивился. Я не хотел терять Фуму из виду. «Могу идти, могу искупаться». Этой своей фразой она только укрепила меня в моем упорстве.

Мы пошли втроем. За нами устремилась дворня. Она несла канапе и бивачные мелочи. Будзисук говорил правду: до ворот пустыни пешком было пятнадцать минут. Входить туда надо было через калитку, закрытую на золотой ключик.

За трехметровой стеной лежало бескрайнее пространство, покрытое дюнами. Кое-где из песка вылезали сорняки и рос одичавший овес. Хозяин печально улыбнулся.

– Бездонная бочка, ничего не помогает. Бурьян все заполонил. Надо снова насыпать песку, чтобы поляна опять стала пустыней.

– Плохая травка!

Мы шли дальше прямо по сорнякам. Изрядно намучившись, мы, наконец, достигли самой высокой дюны. На вершине слуги установили диван, открыли бурдюки, вручили нам серебряные чарки. Под нами со дна песчаной квашни поднималось необычное строение. Рука у меня дрожала, шипящий напиток ручьем стекал в песок. Барон старался быть приветливым.

– Еще кумыса? Или шампитра?

– Послушай, Будзисук, что это такое? Огромное стекло? Стеклянная стена? Будзисук!..

– Это зеркало. В нем отражается диван.

– Не умничай, как кошачья акушерка. Итак, барон?

– Не зеркало, не стекло. Форточка.

– Пардон, саракерат, я не ослышался?

– Это не зеркало? – Фумарола села на диване. Обмахиваясь юбкой, она заплетала косу. – А я отражаюсь.

– Молчи, сердабо! – По непонятным причинам я ругался, переводя с китайского на татарский.

– Форточка, – повторил барон. – Очень большая форточка.

Вокруг форточки началось движение. Из ям и нор стали выходить люди. Летели вверх шапки, тряпки. Нам махали портянками. Люди задирали головы, открывали рты, но на вершину дюны не доходило ни звука. Кто-то важный, так как был в шляпе и с толстой палкой, поднимался по откосу наверх.

– Наш главный стекольщик. Приветствую вас, маэстро. Я привел к вам гостей.

– Очень приятно, очень приятно. Вам нравится наше произведение?

– Позвольте, разве это форточка?

– Форточка. Пятьдесят восемь на пятьдесят три. Во сто крат увеличенная. По нашим сведениям, это самая большая форточка в мире.

Надо было хвалить. Но Будзисук молча теребил губу. Стекольщик помрачнел, он шел сюда за поощрением.

– А почему она еще не покрашена? – спросила Фумарола.

– Ждем краску. Леса поставить пара пустяков.

– Маэстро, нет сомнения, что это форточка. Но напрашивается вопрос: к какому окну?

Стекольщик сделал вид, что не слышит.

– Моя работа, – сказал он, постукивая о землю палкой. – Я сам резал и стеклил.

– Зачем?

– Вы видите, сколько замазки пошло! – обвел он палкой окрестность. Показал на терриконы, образовавшиеся из пустой тары, и опять стукнул палкой о землю. – Эта гора – это тоже замазка. Ее привезли слишком рано и она окаменела.

– Колоссально! – Мне показалось, что я, наконец, нашел нужное определение. – Барон, маэстро, виват! Пью за форточку пятьдесят восемь на пятьдесят три!

– Выпить можно.

Чокаясь и произнося тосты, мы вскоре осушили бурдюки до дна. Стекольщик, умиротворенный хмельным, расспрашивал барона, откуда я приехал и какая власть гонит меня по чужим странам. Он даже решился на два неудачных комплимента.

– А эти внизу? Вижу, что шевелят губами, а слов не слышу!

– Они, наверное, уже выговорились или им нечего сказать, – отшутился Будзисук.

– Или работать, или браниться, – сказал стекольщик строго. – Если бы они могли говорить, то вместо форточки здесь выросла бы куча навоза, а у меня отсохли бы уши. Все к лучшему.

Будзисук посмотрел на часы. Потом причмокнул, и это означало, что пришла пора прощальных поцелуев и рукопожатий. Стекольщик возвратился под форточку, а мы, воспользовавшись еще оставшейся свободной минуткой, махнули через пустыню по узкоколейке для подвоза замазки.

– Размеры притягивают и очаровывают, – говорил Будзисук во время езды. – Таким же образом действует магнит и зло. Наслаждение от воплощения – это высшее наслаждение. Нонсенс? Нонсенса таких размеров не существует. Абсурд? Нет абсурдов в этих границах.

– А что потом?

– Покрасим краской, дадим экстра-лак. Зато у нас будет возможность объявить: мы построили самую большую форточку в самой большой искусственной пустыне.

Узкоколейка привезла нас к калитке в трехэтажной стене.

– Прощай, милая форточка! – Фума сделала реверанс и послала поцелуй в сторону величайшей дюны.

Будзисук повернул ключ, открыл. Я увидел реку. На другой стороне находились джунгли. Огромное дерево над путаницей экзотических лиан. Смарагдовая тень колебалась на воде.

– Гиппопотамы! Смотрите, целое стадо!

Барон обратил внимание на табличку. «Фабричная территория. Купаться запрещается. Осмотр запрещен». Он предложил нам вернуться на лодке. Мы охотно согласились. Прислуга с диваном потащилась домой, а мы сели на спящую черепаху, чтобы отдохнуть и окунуть в воду ноги.

Гиппопотамы резвились посреди реки. «Будзисук, Будзисук, разве нельзя было бы облегчить процедуру покупки и закончить дело по-человечески!» Гиппопотамы резвились и проказничали. Только один, больной или хромой, как дурачок кружился на одном месте. Будзисук при помощи зеркальца пустил трех зайчиков, и тотчас с противоположного берега отчалила шлюпка. Кто-то махал нам с рифа.

– О, так мы знакомы! У вас промок кабель в Главной Канцелярии, – сказал я, пожимая протянутую руку. – Какая неожиданность.

Директор «Цехипа» – так назывались предприятия в джунглях, – привез напитки и сигары. Я положил себе котлету, хотя она немного отсырела, вкус у нее был отличный. Директор развлекал нас беседой, угощал, Фумаролу дразнил соломкой, но ни на минуту не спускал глаз с гиппопотамов. Больной гиппопотам перевернулся на спину и, подталкиваемый течением, поплыл вниз по реке.

– Отплывайте. У меня здесь кое-какие дела.

Мы сели в шлюпку. Директор подошел к черепахе и бесцеремонно пнул ее два раза. Панцирь отлетел, вышел вооруженный часовой.

– Ты спишь, а там пьянка! – В бинокль рассматривали гиппопотама, уносимого течением.

– На моем участке подача электроэнергии не прерывалась, – защищался часовой. – Самая большая контрабанда идет через верфь.

– Вызови моторную лодку. Надо отбуксировать его в док, извлечь живой элемент, а после того, как протрезвится…

Громкий всплеск весел заглушил последние слова директора. Я посмотрел на Будзисука. Он ответил мне таким взглядом, что у меня пропало желание задавать вопросы. Фума сидела осовевшая. Она смотрела на воду, словно бы в лодке не было ни меня, ни Будзисука, ни атлетически сложенных гребцов.

Шлюпка сделала поворот и вошла в канал, ведущий к самой резиденции. За нами нарастал шум моторов.

После захода солнца мы были на месте. Уставшие, брели мы по саду, не щадя любовно взращенных цветов. Смеркалось, день уже угасал, но неожиданностям не было конца. Над джунглями, в сторону «Цехипа», заблестели фары. В их лучах сто или более баллонов двигало вверх предмет в форме миски. Большой таз, светясь лучами заходящего солнца, медленно поднимался на небо.

– Ты спрашивал, что будет потом, после форточки? Будет как раз это. Большая Лампа. Мы вытесним ночь из нашей страны.

– Ночи не будет? Даже с субботы на воскресенье? Не знаю, так ли уж это разумно, – Фума пожала плечами и пошла в комнату.

Будзисук придержал меня за руку.

– Первая проба. Лампочка еще не ввинчена.

– А ввинтят?

– Обязательно.

Мы смотрели на Большую Лампу, подпертую лучами прожекторов.

– Что производит «Цехип»? – спросил я тихо.

– Гиппопотамов. Настоящих, за которыми ты приехал, давно уже нет.

– А как же живой элемент?

– Возникла необходимость соединения сложного механизма с живым организмом. Ты слышал, что я сказал? Теперь постарайся забыть.

– Добровольцы? Или за деньги?

– По-разному. Но все они думают только о водке. Несмотря на запреты и контроль, контрабанда продолжается.

Большая Лампа поднималась все выше. Она напоминала паука с огромным светящимся туловищем.

– Не люблю я пауков, особенно вечером. Эта штука когда-нибудь оборвется.

– Я исключаю ошибку в расчетах.

– А я тебе говорю, Будек, что все это кончится большим пшиком. Она перегреется и грохнется в воду.

– Ну, так уж плохо, пожалуй, не будет.

– Будет значительно хуже. Ударная волна смоет все. Понимаешь? Всех! Ливни прикончат уцелевших.

Будзисук долго не отвечал.

– Спишь стоя?

– Нет. Забавно, но я того же мнения. Послушай, может быть, у тебя в багаже есть резиновая лодка?

– Конечно. Хочешь сейчас?

– Это не срочно. Дашь мне за ужином. Пойдем переоденемся.

В комнате Фумарола очень основательно готовилась к ужину. Что-то плела, я старался не слушать. Бывают минуты, в которые наши мысли никак не могут встретиться.

9

Стол был накрыт на четыре персоны. С Будзисуком была стройная девушка, в платье, облегающем ее, как мокрый купальный костюм.

– Фалена, – представил спутницу барон.

– Привет, – сказала девушка.

В первую минуту я ее не узнал.

– Ты, остряк. А кто меня гладил по ляжке?

– Стояние на голове приводит к ошибкам, – вмешалась Фума. – У тебя ничего не жмет?

– Давайте сядем, я в этом фраке, наверно, сварюсь. Вентиляторы, вертеться быстрее!

Горячее дыхание джунглей проникало сквозь москитные сетки и завесы из цветного бисера. Размягчались воротнички, увлажнялись корсеты, с орденов стекали струйки. Барон чертыхался, что весь шик и элегантность стекли по икрам на пол. Дамы, несмотря на декольте, потели обильно и с удовольствием.

– Есть пот от болезни, а есть – от жары. Пот от жары – здоровое явление.

– Я уже это где-то слышал.

И хотя от пикантных яств ломился стол, разговор был вялый и как-то не клеился.

– А где твоя подруга? Та, что со сластями стояла по ту сторону зеркала? – спросил я, потому что мне осточертели жалобы на погоду, перемену давления и нездоровые испарения джунглей.

– У Суйеты выходной. Понимаешь, запасной игрок. Тебе понравились сласти? Фрукты не хуже. Что любишь, как любишь?

– Смотри к себе в тарелку и не слушай это собачье помело! – буркнула Фума. – Еще один желтопузик влез тебе в рукав. Господин барон, вы решили меня споить!

Фигли-мигли оживляли прием. Недомаринованные лягушки удирали от вилки, по тортам ползали дождевые черви, желтопузики расширяли дыры в сырах, и тихо похрапывал странный фарш в индюшке. Для куража и поднятия настроения прислуга издавала веселые восклицания и неожиданно пускала под стол небольшие петарды. Вечер налаживался и, несмотря на изнуряющий зной, можно было надеяться на его дальнейшее продолжение. Уже веселье сдвигало бретельки с плеч, уже крем из фыркающих ртов летел на носы и ордена, уже руки опережали слова. Когда хозяин рукояткой ножа ударил в румяную грудь индейки, я подумал, что надо толкнуть речь, так как брудершафты уже нависали над столом и чувствовалась необходимость сказать несколько слов персонально о каждом. Будзисук ударил один раз, два, и только на третий из индюшки à la Ekscelencja выбежала заспанная крыса с брюссельской капустой в зубах и звоночком на хвосте. Прыжкам и подпрыгиваниям просто не было конца. Крысе аплодировали, и на бис она прыгнула в соусницу с коричным соусом. Чихнув, она зазвонила как к поздней обедне и, сделав отчаянный прыжок, исчезла в окне.

– Наверно, дрессированная? – крикнула Фума. – Господин барон, как вы ее дрессировали?

Алкоголь управлял жестами и раскачивал горизонт. Во фраках нам было тесно. Барон встал.

– Пенка, розовая дымка, глазурь, глянец. Видел я это… в гробу! И этот фрак, и вообще! Подать капусту и колбасы! – Он сбросил фрак, сорвал рубашку и смял ее в клубок. – Раздеться всем до трусов! Подать таз с холодной водой, будем мочить ноги!

Дамы в крик, что барон пьян или сошел с ума.

– Трусы в такое время? Это не принято!

– Выпьем на «ты».

– Ага, хочешь перед этим? Пожалуйста. Выпьем, но без поцелуев. Таз скользкий, можно скопытиться!

Фума, пошептавшись с Фаленой, встала из-за стола.

– Пойду проветриться.

– И я тоже.

Нежно обнявшись, они вышли, как две задушевные подруги. Будзисук махнул рукой.

– Пенка, глянец…

– Розовая дымка, но с глазурью. Эта Фалена…

– Ну, да. Почти новая. А лодка у тебя есть?

– В заднем кармане брюк.

– Такая маленькая? Куда дуть?

– Нажимаешь кнопку и готово.

– Действительно, растет, надувается сама.

– Там мешочек с порошком против акул, здесь два весла и зонтик.

– Зонтик? Зачем?

– Чтобы потерпевший кораблекрушение не чувствовал себя одиноким. Осторожно, ты топчешь парус.

При помощи нажатия кнопки патентованная лодка сама сложилась и влезла в мешок. Будзисук спрятал лодку в карман и принял равнодушный вид.

– Потом переложу из фрачных брюк в костюм. Иди на террасу. Может быть, наконец, потянет с реки?

– А дамы?

– Подсохнут и тоже придут.

Нас сбила с толку крыса. После корицы она кашляла в кустах. Ветер стих. Ему даже не снилось дуть. Лампа с неба исчезла. Может быть, ее стянули на землю, а может быть, улетела к звездам?

– Небо на голову давит. Свет бьет в глаза. Рассматривание неба деморализует. Это следует запретить.

– Потому что звезд много. А у вас столько же?

Мы стояли плечом к плечу, вертя носами от созвездия к созвездию. У меня разболелась спина, барона замучила икота.

– Фалена, – буркнул он, – или… – Икота прошла моментально. – Что-то долго они сохнут.

Фума раздвинула завесу и подошла к нам.

– Я прикончила Фалену! Ха, ха!

– Она была почти новая, – повторил барон. – Сейчас пошлю за Суйетой.

– Как тебе не стыдно? – крикнул я. – В чужом доме?

– Успокойся. Так получилось, и ничего не поделаешь, – примирительно сказал Будзисук. – Я в это время их не различаю.

– Сейчас различишь! – вбежала зареванная Фалена и стала нам тыкать в нос свою грудь, которая стала синей, как баклажан.

– Я учила ее пируэтам. Она стояла близко к стене и отломила кусок штукатурки. С таким размахом клопов давят по пьянке.

Фалена опять разревелась. Фума облокотилась о Будзисука.

– Как ты с ней можешь? У нее задница и та плачет.

– Надо ее чем-нибудь занять, потому что это никогда не кончится.

– Пусть займутся кофе.

– Прекрасная мысль, – буркнул Будзисук.

На стеклах замерцали отблески далеких огней. Опять за стеной джунглей что-то происходило.

– Несмотря на позднее время, мастерят… – Будзисук сосал незажженную сигару. – Может быть, уже ввинчивают лампочки?

Волнение ожидания передалось даже женщинам. Искры появлялись и исчезали. Никто не заметил, когда они окончательно погасли. Лампа не стартовала. Будзисук дал мне прикурить.

– Оборвется, говоришь?

Я опять повторил все аргументы. Будзисук слушал внимательно. Яростно куря, мы прогуливались по террасе. Слуги меняли бутылки с напитками. Смертельно обиженные женщины не мешали нам беседовать.

– Высокая волна, внезапные ливни… – бурчал барон. – Локальный конец света, конец цивилизации. Я не могу на это влиять! Лампой, форточкой старик командует лично. Что делать?

Так прошел остаток ночи. Когда в «Цехипе» завыли сирены, Будзисук, поняв всю безнадежность ситуации, разрыдался как ребенок. Широко раскрыв объятия, я пошел навстречу Будзисуку, чтобы утешить его.

– Берем лодку, берем патентованную соломинку для утопающих, потому что это наша последняя надежда. Да возьми что-нибудь пожрать. Будек, где ты? – Неожиданно произошла страшная вещь. У Будзисука отлетела голова. – Кто оторвал голову моему другу? Кто здесь такой сильный?

Я поднял такой скандал, что разбудил Фумаролу.

– Это не барон, это ведь Фалена. Она от усталости заснула на голове. – Фума зевнула и перевернулась на другой бок. – Ты опять за ляжки? Я боюсь щекотки.

– Погасить свет, – каким-то чужим голосом кричал Будзисук.

Несмотря на щелканье выключателя, становилось все светлее. Над пустыней всходило солнце. Это стало причиной всеобщего веселья. Вскоре все смеялись над всеми. Мы находили все новые причины для смеха и самодовольных улыбочек. Но по-настоящему развеселила нас только Суйета. Она прибежала спросить, кому яичницу с ветчиной, кому с беконом. Ей аплодировали почти так же, как крысе.

С той же самой террасы мы отправились в обратную дорогу. Прощание изобиловало волнующими моментами. Не обошлось без обмена адресами, обещаний как можно скорее приехать в гости и других легковоспламеняющихся комплиментов. Суйета принесла большую корзину фруктов, Фалена мешок изысканных сладостей. Провиант занял полгондолы и затруднил отплытие.

Приближается минута отъезда. Прислуга начинает тоскливо выть, крыса под ногами начинает реветь белугой. Босоногие хватают канаты, капелла исполняет «будзисучье». Барон долго держит мою руку в своей, повторяет «до свидания, чтобы» и наконец отворачивается. Сквозь слезы он спрашивает:

– Готово? Тогда… запускайте!

Баллон дрогнул и начал подниматься. Фума махала шалью, я платком, пока резиденцию не поглотил клубившийся над землею мрак.

– Странный дом, странные женщины, – начал я разговор.

– Живут на широкую ногу. А вместе с тем самые нормальные люди в мире… – Уставившись в синеющий горизонт, она пыталась избавиться от нахлынувших чувств, хотя после того, как был выброшен балласт, в гондоле стало просторно.

Миновав Хопс, мы взяли курс на Упанию. Все шло как по маслу. Вскоре мы увидели реку, а минуту спустя – стадо гиппопотамов, плывущих под эскортом корабля, на котором мы плыли в Хопс. Шаль и платок вновь пришли в движение. Славный капитан сразу же заметил нас. Он ободряюще гудел нам сиреной, соблазнял открытой бутылкой. Но мы полетели дальше, оставляя за собой белые облачка, чернильную полосу и знакомую трубу.

В городе нас встретили перемены. Хозяйка «Рая Упании» стала подполковником. Ликвидировали киоск на углу. В цветочном магазине сплошь новые лица. В газетах – кампания за ультразвук, заменяющий туалетную бумагу. Остальное более или менее по-старому.

Хозяйка замучила нас вопросами. Я отвечал ей что попало, потому как в голове у меня было совсем другое. Вдоволь наговорившись, я сделал конкретный шаг. «Может быть, мы уедем вместе». Она отвечала: «Это интересно. Очень интересно». В тот же самый день Фумаролу понизили в чине за неявку на обязательные учения и маневры.

Ситуация обострялась.

– Одевайся, поговорим в парке.

Мы гуляли вокруг сухого фонтана.

– Понижение – это наказание за барона, за Будзисука, – говорила Фума, шмыгая носом. – Я сглупила! И как! Надо выехать до большого пшика. Здесь в любой день все может пойти к черту. На Будзисука плюнь.

– Ты говоришь, плюнуть? Значит, я уже не должен стыдиться и жалеть? Какое облегчение! Я еще раз плюну, чтобы быть совершенно спокойным!

Мы сели на скамейку. На меня нахлынули воспоминания первых дней. Нас смутил шорох, раздавшийся в кустах.

– Простите за невольное вторжение, – раздался голос как будто из-под земли, – упало давление, и фонтан не работает. Если подойдете ближе, я окроплю вас вручную из бутылки.

– Не слушай, это говорит машина.

Я вскочил со скамейки, потому что увидел за кустами высунувшуюся из земли руку и голову. Я узнал киоскера.

– Вы теперь здесь?

– Я хотел переговорить с вами с глазу на глаз.

– Но ведь это Фумарола из пансионата!

– Я ее узнал.

– Я побегу по малой нужде, а вы здесь поговорите, – шепнула Фума.

– Работает только первая кабина. В других уже живут, – сказал киоскер.

– Что вы здесь делаете?

– Работаю в качестве автомата. Упало давление, и поэтому практически я ничем не занят. Киоск ликвидировали, это вы знаете.

Я спросил о посыльном из киоска. Оказалось, что он внезапно выехал неизвестно куда. Киоскер долго молчал и наконец отважился спросить:

– А там, в верховье реки, как? Тоже ничего? Ага, идем ноздря в ноздрю, потому что здесь тоже ничего.

– Никто не свистит возле пансионата.

– Некому свистеть.

– Ах вот как!

– А что вы думали?

Киоскер сделал неловкое движение. Я посмотрел в глубь небольшого колодца.

– У вас что с ногами?

– Слишком быстро построили. Я не помещался, доложили. Вы бы когда-нибудь зашли!..

Я побежал за Фумаролой. Перед входом дремала клозетная старушка.

– Иди, иди. Я дам тебе настоящую бумагу!

Я дернул дверцу первой кабины – пустая!

– Минуту тому назад сюда приходила… – я описал Фуму. – Где она?

– Идите в другое место. У меня порядочный клозет.

Я схватил ведьму за плечо. Я не выжал из нее ни слова. Потом несколько раз обежал дом, вызвав панику среди одичалых постояльцев. Не знали. Не слышали. Не хотели со мной разговаривать. Фумарола исчезла.

Я начал поиски сначала. И неожиданно возле дверей кабины увидел пуговицу и лоскуток от пикейной блузки. Теперь все стало ясно. Я побрел в пансионат.

Хозяйка не дала мне сказать ни слова. Она заткнула уши и, крикнув: «Для этого есть полиция», заперлась у себя. Я пошел в полицию.

Там посоветовали подождать несколько дней. «Пошляется и вернется. Темперамент имеет свои права». Усомнились даже в идентичности личности. В ответ на гипотезу о том, что это мог быть мужчина, переодетый девушкой, я расхохотался. На это комиссар с каменным лицом сказал: «Ну, ну, у нас умеют переодеваться». Рискуя быть обвиненным в неуважении к властям, я хлопнул дверью и вышел вон.

Я получил аудиенцию у главного шерифа. Шериф выслушал меня. Он обещал помочь и очень любезно говорил о погоде. А вечером я нашел под подушкой мятый листок бумаги: «Уезжай!!!» Я узнал почерк Будзисука.

Фумарола исчезла бесследно. Единственными уликами были пуговица и пикейный лоскуток.

На границе я узнал от таможенников, что Большая Лампа зажжена. Это не очень меня интересовало.

10

От моей должности мне осталось полставки. Директор подает мне руку раз в неделю, в то время как о здоровье спрашивает каждый день. При этом он говорит: «Потому что это ужасное положение. Я знаю одного бродячего фокусника, который до войны проглотил холодный огонь. И, представьте себе, от того огня в этом году загорелась у него тенниска, а также пиджак. По-прежнему никаких известий? Это плохо». И действительно, плохо. Если бы он знал Фумаролу, то выразил бы свое сочувствие более искренним тоном.

Да, никаких известий. Но однажды в аллее, ведущей к дому дирекции, кто-то назвал меня по имени. Я остановился как вкопанный.

– Ты был прав. Лампа перегрелась и упала в воду. От удара большой волны рухнули города и населенные пункты. Рухнул весь ландшафт. Ветер угнал лодку далеко в море. Я плохо перенес смену климата. Сначала меня поражали происходящие перемены. Потом мне стало все безразлично. Я не предполагал, что состав воздуха играет такую большую роль. На уровне Лампрофиров я заметил корабль, плывущий в мою сторону. Я пустил ракеты и помахал зонтиком. У капитана было очень удивленное лицо. Он принял меня вежливо, но вежливость эта была очень, очень сдержанной. Он высадил меня в первом же порту. Из порта я направился сюда.

– Ты ничего не знаешь о ней?

Будзисук почесал ногу.

– Ничего. Ходили слухи, что ее послали за границу в гиппопотаме, сделанном на экспорт. Это должно было произойти перед большим пшиком.

– Сплетни, слухи!.. Со времени возвращения я ничего другого не слышу. Сигарету?

– Я бросил курить. А что у тебя? Выглядишь ты паршиво. Здоровье, да?

Мы замолчали, сконфуженные тем, что быстро исчерпали тему.

– Может, тебе чем-нибудь помочь?

– Будь добр, купи в киоске несколько бананов и немного карамели. Я буквально без гроша. Только сегодня мне удалось отправить письмо в банк.

– Будет сделано.

– И еще одна просьба. Дорогой мой, не рассказывай, что я секретарствовал у старика. Я нахожусь здесь инкогнито; как Мажо Второй, или Мажо Морской, потому что они вытащили меня из моря. Идиоты.

– Да, полные.

– Идет директор. Я хотел бы избежать шума.

– Понимаю. Привет, старик!

Директор опять угостил меня своим сочувствием.

– Выглядите вы неважнецки. Синяки под глазами, грустный взгляд. Бедный человек… – буркнул он на прощание.

Я отвечал успокоительным жестом, но на мой жест директор не обратил никакого внимания. Бросил Будзисуку морковку и свернул в боковую аллею, к любимым попугаям и шимпанзе.

Я шел, постепенно замедляя шаг. Возле дирекции силы оставили меня. Сплетни? А если в сплетне, привезенной Будзисуком, есть частица правды? Что делать? Это не так легко, как кажется, постучать в зад гиппопотаму и спросить: «Фумарола, ты здесь, любимая?» Что делать?