Текст книги "Калейдоскоп"

Автор книги: Ст. Зелинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Я извинился перед ученым и задал вопрос по-иному:

– Каким образом приводится в движение первое, самое большое колесо?

Шурумбурум потащил меня к окну. Я увидел цех в виде тарелки. К ней вели сбитые из досок трапы, На трапах толпились люди.

– Во время перевозки повредили мотор Дупы. Поэтому я разработал вариант, позволяющий использовать альтернативный источник энергии. Туда энергия входит, отсюда выходит, здесь минуту отдыхает, попьет и опять по первому пандусу возвращается под крышу, в цех. Там работает довольно простое приспособление, основанное на принципе конного привода. Это большой конный привод, очень большой. Один его оборот соответствует трем оборотам самого большого колеса. Вот и весь секрет.

Немного осмотревшись, я спросил, какое вознаграждение получает альтернативная энергия. Профессор ответил, что и вопрос оплаты надо обговаривать в соответствующем порядке. Техникам платят согласно простой формуле: РГ×(ДК + ВК). Первый символ, легко догадаться, означает размер головы, второй – диаметр обслуживаемого колеса, а третий – вес того же колеса. Исходные данные работающих внизу, на конном приводе, более сложные. В них играет роль рост, состояние мышц, потребление воды и что-то еще. Шурумбурум не помнил ставок, потому что двигателями конного привода занимался не он, а кто-то другой.

– Кто?

– Электростанция. Мы платим как за электроэнергию. Ведь я проектировал электродвигатель. Трудные расчеты.

– Вы вовремя, профессор, напомнили мне о трудностях, – начал я издалека, но по-деловому, имея в виду мою миссию, трудности, которые я встретил, мертвую точку, с которой без посторонней помощи не сойти. Шурумбурум дремал, но когда я произнес фамилию «Будзисук», он поднялся с кресла.

– Вы знаете Будзисука?

– Еще бы, отлично. Я помню его еще по международным соревнованиям на воздушных шарах. Большой шар, тяжелый пилот, ах, как нам прекрасно леталось. Вы считаете, что Будзисук?..

– О да. Ну хорошо… Я дам вам талоны, они облегчат вам путешествие и начало. Дальше пусть действует Будзисук. Надо будет его прижать. Всегда занят, сто дел в голове. Сто, а может быть, тысяча? Может, даже сто тысяч? О чем тут говорить? Будзисук, именно так, Будзисук. Сержант, сейчас же спуститесь в секретариат. А мы, пока будут готовить бумаги, вспомним кое-что за коньяком.

Толстяк оказался милым собеседником. Он знал множество анекдотов, умел рассказывать. Я спросил его, откуда возникла идея большой Дупы. Можно всю жизнь думать и ничего такого не придумать.

– Я увидел ее во сне. Сон был таким отчетливым, что я вскочил с постели и как спал, так и стал за кульман. В кальсонах делал первый эскиз.

Еще по одной рюмке, и пришло время прощаться.

– Плывите пароходом. Очаровательное путешествие, что за пейзажи, покой и тишина.

Мы возвращались в значительно лучшем настроении. Фума беспрерывно говорила и следила, чтобы в толпе у меня не свистнули письмо профессора. Такое на карнавале порой случается.

– Вот видишь, а ты удивлялся, что машина такая большая, что все в ней крутится и вращается, что неизвестно, зачем ее Шурумбурум придумал. А сейчас уже знаешь зачем: у тебя прошел катар? И мне она помогла! И нам двоим облегчила путешествие. Я поплыву с тобой, у меня уже есть командировка. У майора будет удар, пусть будет, получит взамен новобранца. У каждого времени свой период. В условленное время мы пошли к профессору. И пожалуйста, как тут не верить пословицам! Слушай, Будзисук тебя узнает?

– Узнает. Но, честно говоря, я в этом не убежден.

Итак, в среду на корабль и – к Будзисуку. Поплывем вверх по большой реке. В среду? Сегодня пятница, но на этой неделе среды еще не было, значит, может быть завтра, может послезавтра, может через три дня?.. Факт, что день назначен, что билеты и письма в кармане, что дело наконец сдвинулось с места.

4

После счастливого путешествия мы завернули в порт в Хопсе. С зеленых холмов к синей воде под голубым небом спадал каскад белых стен, украшенных букетами красных, лиловых и розовых кустов.

Отель был в двух шагах. Уладив формальности с багажом, мы пошли пешком. Директор приветствовал нас с балкона. Он махал флажком, сыпал конфетти, пускал фейерверк. Из дверей выбежал портье и из детской клизмы окропил Фумаролу мускусом.

– Слепец, не отличаешь сержанта от приезжей дамы?

– О, это мне не понравилось.

– Я сейчас тебе дам такого сержанта, что у тебя ухом моча пойдет! Прыгай с балкона, лысый пудель!

Фума была права: с хопсичами надо говорить только резко и решительно. Директор спрыгнул и в позе, полной уважения, выслушал урок хороших манер, а также указания, объясняющие наши требования, вкусы и привычки.

– …и чтобы немедленно был здесь посыльный. Он отнесет письмо барону Будзисуку. Слышал, обезьяний король?

В это время мы вошли в зал. Директор Сукот (Сукот его звали, даю слово) распластывался все омерзительней. А я почувствовал что-то недоброе. Правда, Фумарола позднее утверждала, что это она обратила внимание на щуплого человека в кресле под пальмой. Я почувствовал что-то недоброе. Изысканная наглость, с которой незнакомец рассматривал шведский журнал, давала богатую пищу для размышлений. Услышав, что я говорю о бароне, он поднял голову. Лицо без выражения, кожа смуглая, в глазах усталость.

– О, барон!.. Привет, старик, сколько лет, как я рад, ты ничуть не изменился!

– Я инкогнито, – ответил он неохотно.

– Знаю, знаю, заработался!..

Я продолжал его обнимать, чмокать, хлопать. Но Будзисук, надо сознаться, принимал все это без особого энтузиазма. Он даже чуть скривился. Сначала он оказывал некоторое сопротивление, старался увернуться, не давался, прикрывался забывчивостью, загруженностью делами. Потом вдруг обмяк. Дал себя уговорить, что мы знакомы, что знает о шарах и международных соревнованиях на самый большой кубок.

– Может быть, ты прав? Шар? Большое, круглое и летает по небу? Шар с желтыми и красными полосами? Хм, не исключено. Чего в жизни не делал. И все с успехом… Знаешь, я, кажется, действительно выиграл соревнования и завоевал Кубок. Да, это очень правдоподобно.

Возобновив дружбу, мы перешли к текущим делам. Будзисук, все прекрасно понимая, не дал мне и слова оказать. Обещал все моментально устроить.

– Представится случай – узнаешь старика. Большой размах, незаурядная личность.

Будзисук уехал, а мы пошли на лифт, чтобы подняться к себе в апартаменты. Поскольку лифт был испорчен, служащие гостиницы разносили гостей по этажам и комнатам. Под Фумаролой в три погибели согнулся директор (нагоняй не прошел даром!), меня на закорках понес старый портье. Толковое и четкое решение вопроса. Надо только помнить о том, чтобы не стукнуться в дверях головой о притолоку.

Едва закрылись за нами двери, как Фумарола упала к моим ногам и обняла колени.

– Вижу тебя, – кричала она пророческим голосом, – в лампасах, аксельбантах, с биллионами! Ты был прекрасен! Вижу тебя с большими наградами, вижу в чине генерала! Толпа расступается и кланяется! Вижу!

Лопнула натянутая струна. Я опять почувствовал себя иностранцем без права на ношение большого мундира, беспомощным касаемо окружения, мира, климата, обычаев. Если бы не Фумарола, я плюнул бы на всю мою миссию и служебные последствия. Фумарола… Редко встречается девушка, которая бы так прекрасно реагировала на жару.

Фума дала мне пить, растерла виски, раздела и уложила в постель, нежно шепча: «Ты только держись, держись молодцом». Ни на что другое времени уже не было. Будзисук должен был прийти с минуты на минуту.

– Ты приехал на день раньше, – пробурчал я, натягивая штаны. – Дай же девушке одеться.

– Я здесь ни с кем не на «ты». – Выражение лица у него было официальное, он говорил слегка в нос, как барин. – И она тоже? Ха, как-нибудь устроится. Сержант будет идти в трех шагах сзади.

– Что хорошо в постели, плохо на службе! – гаркнула Фума и стала по стойке «смирно».

– Обученная… Ну, готовы? Тогда идем.

Из гостиницы направо, среди пальм и нарциссов, шла аллея, ведущая к большой лестнице. Будзисук говорил громко, как в трубу:

– Всего ступеней, изволите знать, семьсот семьдесят шесть. Обратите внимание на знаменитую хопскую полировку и нежные краски. Мы идем по лестнице, высеченной в радуге. На одну больше, и было бы семьсот семьдесят семь? Очень тонкое наблюдение. Так запроектировал архитектор. Три семерки застряли в его голове. Он мыслил возвышенно, но наивно. Поскольку семерка считается счастливой цифрой (так излагал он суть вопроса), то три семерки были бы весьма кстати, потому что тот, кто идет к Губернатору, рискует счастьем и играет с судьбой. Наивность привела архитектора на грань роковой ошибки. Я присутствовал при этом разговоре. Помню гримасу старика и гениальные слова, разрешившие вопрос. Губернатор сказал: «Слишком много».

В Главной Канцелярии надо мыслить быстро. Я сразу увидел архитектора в совершенно ином свете. Я заметил то, чего не замечал до этого. Несмотря на известную профессиональную подготовку, архитектор был абсолютным нулем. Ему не хватало твердых убеждений. А без твердых убеждений, как известно, нет твердости в человеке. Я, разумеется, не буду повторять известную истину, что замечать надо только то, что в данный момент должно быть замечено.

Архитектор побледнел. Все зависело от продолжения. Слишком много чего? Ступенек? Или архитекторов? Разница существенная. Исправить проект или вернуться домой с головой на пике? Губернатор имел в виду ступеньки. Инженер облегченно вздохнул. Умер он, насколько помню, в другое время и по совершенно ерундовой причине.

Итак, ступеней будет семьсот семьдесят шесть. По окончании работ, когда огласили Год Посещения Лестницы, гениальная поправка Губернатора дала начало новой отрасли науки.

Посетители говорили: «Построили лестницу, потому что когда насыпали гору, должны были сделать и лестницу. До Губернатора высоко, но дорога удобная. По этой лестнице и хромой поднимется без одышки». Болтая, считали ступени. Насчитав семьсот семьдесят шесть, терялись и сбегали вниз, чтобы начать считать, сначала. «Почему семьсот семьдесят шесть? Почему на одну меньше? Что это может означать?»

Вспоминаю, что происходило это давно. Привычка, что все должно быть чем-то, должно что-то означать, более чем сегодня осложняла жизнь. Губернатор гениально предвидел последствия уменьшения количества ступеней. Он говорил: «С мышлением будут трудности. Привычка ставить вопросы вроде: «Зачем?», «Почему?», «Что это такое?», «Что это значит?», «Чему это служит?» нескоро вылетит из голов. Кто хочет погасить лесной пожар (тогда как раз горели леса в разных частях страны), тот разжигает огонь в удобном для себя месте и пламя посылает против пламени. Некоторые спрашивают: «А зачем эти ступени?» Ошибочный, вредный вопрос. Правильно вопрос должен быть сформулирован так: «Почему у лестницы семьсот семьдесят семь ступеней?» Было бы, пожалуй, хорошо, если бы наши ученые заинтересовались этим вопросом. Может быть, они тоже придут к правильному выводу, что надо создать специальные исследовательские институты и лаборатории. Создали центры, которые координируют работы. Количество научных работников возросло в сто пятьдесят раз. Интерес к исследованиям задержал земляные работы в нескольких местах. Поставили мы там научно-нейтральные элементы, и работы пошли. А лестницу тем временем для публики закрыли, потому что во все институты нахлынули делегации. Будущие знаменитости и профессора с именем ползали на коленях снизу вверх и сверху вниз. Для многих это было началом блестящей научной карьеры. Измерения длились год. Они продолжались бы и дольше, если бы не пожарники. Однажды мы вызвали пожарные машины. Они вымыли лестницу дочиста, смыли нумерацию ступеней, заметки и записки, сделанные химическим карандашом. Ученые высушились на солнышке и разъехались каждый в свою сторону. Лестницу открыли для публики. Вы спрашиваете об итогах исследований? Я начинаю сомневаться, внимательно ли вы слушали. А, вы пошутили, понимаю.

А сейчас, пожалуйста, посмотрите назад. Мы находимся на самой высокой террасе. Весь Хопс как на ладони. Обычно я пользуюсь лифтом, который поднимает меня к дверям кабинета, поэтому и я посмотрю с удовольствием. Зрелище стоит прогулки. Вы сравниваете город с бабочкой, обращенной к реке. Бабочка, приколотая булавкой? А, эта башня в центре. Я не разделяю вашего мнения. Губернатор сказал: «Хопс – это цветок». О бабочке никогда разговора не было. Вы не считаете, что сравнивать большой город, известный своими памятниками и учреждениями, с бабочкой немного бестактно? Бабочка невольно ассоциируется с чем-то непостоянным, ветреным, легкомысленным и капризным. Доверимся же лучше мнению Губернатора и будем называть Хопс так, как следует его называть, то есть цветком.

А теперь сюда. Войдем в прихожую. Оставьте там трость, портфель и сержанта. Фотоаппарат? Да, разумеется, вы можете взять его с собой. Правила, насколько мне помнится, рекомендуют вынуть кассету и вывинтить объектив. Других ограничений я что-то не припомню. Идите на середину. Ну, смелее!

Будзисук открыл двери. Три человека из обслуживающего персонала выбежали навстречу.

– Сейчас все будет хорошо, – сказал старший. – Мягкое кресло дорогому гостю! А мы уже бежим выписывать квитанцию.

Самые большие хлопоты доставил фотоаппарат.

– Мы не можем его принять. Аппарат надо иметь при себе. Ничего не поделаешь.

На вывинчивание объектива я не согласился. Ситуация становилась комически безнадежной. Будзисук не скрывал раздражения.

– У нас всегда что-нибудь испортят. Ох уж эти законники со своими предписаниями! От параграфов может голова лопнуть. Тащатся в хвосте жизни. Пройдет целый век, пока они заметят, что какое-нибудь предписание устарело. Что поделать? Возьмите аппарат под мою ответственность.

– Поймите, досточтимый барон, нельзя. – Старший достал толстый том и ногтем подчеркнул соответствующее предписание. – Вот здесь: «Запрещается…» – Остальной текст он заслонил пальцем. – Не обижайтесь, там дальше секретное предписание.

– Секретное, несекретное, время идет. Поздно!

– Часы нами не правят, – огрызнулся старший.

Опять загвоздка. Положение спасла Фумарола.

– Дай аппарат мне.

– Прекрасная идея! – Будзисук потер руки. – Знаешь, я бы ее повысил. За такой бюст и за такие идеи.

Старший гардеробщик держался более сдержанно.

– Аппарат не может быть на виду. Пусть сержант спрячет его под юбку, под блузку или куда хочет.

– Осторожно, Фума, телеобъектив!

Персонал повернулся спиной.

– Нам на такие вещи смотреть нельзя.

Поместив аппарат в безопасное место, я поцеловал Фуму и призвал к стойкости.

– Возвращайся быстрее. Мне с этим аппаратом будет скучно.

Старший взял Фуму под руку и повел в сторону пронумерованных нар.

– Мужское отделение! – Фумарола рванулась назад.

– Верно, но в женском у нас две старухи. Никто не является за получением их, и старух уже не слышно. В мужском пусто, вам будет свободней.

Фумарола вошла, старший захлопнул дверь.

– Я тебя прошу, только не потеряй квитанцию… – шепнула она сквозь железную решетку.

Из гардероба в Главную Канцелярию мы сделали еще несколько шагов. Я обратил внимание на застекленные будки, стоящие возле ворот.

– Телефоны?

– Нет, это не телефоны. Раньше под стенами Главной Канцелярии собирались разные мошенники. Мошенники внушали посетителям, что несколько ударов по физиономии – это прекрасная подготовка к аудиенции у Губернатора. Они выманивали последние гроши за то, что халтурно били морду. Просители ворчали, но платили, потому что никто сам себе хорошо этого не сделает. Я видел старушку, которая отдала «строителю», – так называли этих воров, – довольно большой мешок с провизией. Потрясенный бессовестным грабежом, я подал рапорт Губернатору. На следующий день мошенников прогнали. На площади поставили эстетического вида кабины. Опустите мелкую монету, и начнет действовать автомат. Выдвинется правый рычаг и схватит клещами за шею. А в это время второй, металлический прут, оканчивающийся полоской толстой резины, бьет наотмашь шестьдесят шесть раз. Хотите попробовать? Я не уговариваю, но плата очень низкая. Нерентабельное предприятие. Мы доплачиваем за каждое мордобитие. Клиенты? А что? Как везде, одни хвалят, другие ругают. Жалуются, что надо стоять в очереди, что трудно с мелочью. Правда, аппараты очень часто портятся, и тогда вместо резины бьют металлическим прутом.

Будзисук сквозь стекло заглянул в ближайшую кабину.

– Ну вот. Так и знал. Кровь на полу, в углу женское ухо. Этого не должно быть. Консерваторы тоже хороши субчики.

Пройдя охраняемые ворота, мы вошли во двор.

– Я рассказал обо всем, о чем, по моему мнению, вы должны быть информированы. Теперь займемся цветами. Они достойны внимания. Губернатор имеет слабость к крупным предметам. Нигде вы не увидите таких огромных роз. Ружье Губернатора занимает половину павильона, возле которого мы находимся.

– Ружье? Скорее пушка?

– Нет. Говоря «ружье», я имею в виду ружье. Большой пушкой никого не удивишь. И наоборот, обычная двустволка, увеличенная до размеров дальнобойного орудия, доводит зрителей до умопомрачения. Кто больше увидит, великан, который по штату, скажем так, должен быть высоким, или же карлик сверхчеловеческого роста? Разумеется, карлик. Ружье Губернатора – это не прихоть властителя, как нам кажется, и не чудачество любителя оружия. Ружье является доказательством гениального знания человеческой психики. Большое ружье оказывает нам огромную пользу во время ответственных служебных поездок. При виде ружья толпа впадает в задумчивость, неспособна на эмоциональные порывы и более склонна к рефлексии. Конечно, заряды есть, но никто из этого ружья стрелять не пробовал. При первом выстреле оно разлетелось бы на куски. Вы морщитесь, улыбаетесь. Догадываюсь, по какой причине. Вы убеждены, что колесо должно быть круглым, а ружье служить выбрасыванию пули в определенном направлении на определенное расстояние. Наша концепция иная. Колесо может быть треугольным или квадратным. Мы придаем колесу такую форму, какую мы хотим. У нас нет ни кривых колес, ни прямоугольных наугольников. У нас все такое, какое должно быть, потому что никто не знает, какое оно должно быть в действительности. Безумно удобно! Опять улыбочки. Интуитивно чувствую крупную ошибку, вы хотите понять. Желание все понять влечет за собой тысячу вопросов. Они порождают безвыходную ситуацию, то есть порочный круг, худший из кругов. Надо избегать таких ситуаций. Опасность вопросов заключается не в самих вопросах, а в тех размышлениях, которые предшествуют ответу. Случается, что размышления порождают сомнения. А сомнения, даже самые скрытые, угрожают потерей сил. Поэтому надлежит отвечать только на вопросы, которые ты придумал сам на основе имевшегося перед этим ответа.

Я вас не утомил? Прекрасно. С верха лестницы мы смотрели на дома нового жилого района. Вы заметили сады на крышах и лестницы, приставленные к некоторым окнам, но существеннейшая деталь, название района вы пропустили мимо ушей. В новых домах нет лестничных клеток, нет дверей. Нет, потому что дома так построены. Безразлично, то ли это недосмотр, то ли сознательное упрощение. Важен сам факт существования домов, приспособленных к характеру района. Чудесный Уголок – это курортно-туристичеокое место. Тихие пустынные улочки без назойливых лучей солнца спланированы обдуманно, с учетом удобства посетителей и гуляющих. Жители с кухонным запахом, с вонью забитой канализации, со смрадом засоренных раковин и подгоревшей пищи здесь никому не нужны. Сады теперь не зависят от населения. Деревья, кусты, цветы – все из лучших солнцеустойчивых и морозоустойчивых материалов. Когда-нибудь я приглашу вас в свой шар. Может быть, вы слышали – в молодости я завоевал большой кубок и выиграл несколько международных первенств. Вы убедитесь, как красиво выглядит новый квартал с птичьего полета! Это ничего, что упрямый мещанин приставляет нелегальную лестницу и лезет внутрь. Привык к жизни в ящике, и, завидев ящик, лезет, чтобы жить. Естественно, пентюх, упавший с лестницы, проклинает отсутствие ступеней и задает себе вопрос, почему не пробить двери. Он носится с вопросами так долго, пока не забудет или не привыкнет. С большим трудом нам удается ослабить сеть навыков и привычек. Но все это продолжается и еще будет продолжаться. Будущее не летит навстречу. Надо к нему идти.

Будзисук достал блокнот и посмотрел на страничку, исписанную каллиграфическим почерком.

– Да, я не обошел ни одного «пункта откровенности». Я рассказал все, что надо было рассказать о нашей красивейшей лестнице и современных тенденциях в нашей урбанистике. Спасибо за внимание. А теперь нас приглашает к себе Губернатор.

Из-за ствола белой розы вышел в изящном костюме функционер.

– Его превосходительство ждет.

Будзисук поспешно припудрил лицо.

– Старик не любит красных физиономий. Хочешь немного пудры? Будь добр, маршируй в ногу. Раз, два, левой!..

Что куст, то функционер, что дерево – два функционера. Улыбающиеся, яркие, блестящие, окружили нас и замкнули в сказочно живописном четырехугольнике. Угощали ментоловыми пастилками, расспрашивали о семье.

– Спокойно. Если я говорю «спокойно», значит, спокойно. Ошибка исключается. Мы идем прямо к Губернатору.

5

Мы шагали в глубь дома. Это был дом без лестницы. Широкие пандусы соединяли этажи, подвал и чердак. На перекрестках стояли дорожные указатели. Конная полиция (на вороных пони румяные лилипуты) охраняла дороги.

– Манекены?

– Нет, чучела. Давнишняя слабость его превосходительства. Сувенир и ничего больше. В каждом из нас есть что-то от коллекционера.

Железная проволока под потолком – это вторая особенность Главной Канцелярии.

– Полная электрификация. Всё на электророликах. Вы видели трамвай или троллейбус? Принцип тот же.

Командор, опережая эскорт, крикнул:

– Левая свободна, едут директора!

Три чиновника, звеня как трамваи, гнали прямо на нас. У каждого был кабель, прикрепленный к плечам, звонок вместо галстука, на плечах коробка с мотором. Акты они везли в руках. Посыпались искры, запахло смазкой и разогретой изоляцией. Директора бросили песок, рванули рукоятку на девятку, зазвенели на вираже, пролетели, исчезли.

– Беда с полотном, опять что-то рвется. Поезда опаздывают или не ходят вовсе. Один взгляд на подпись под актами – и я сразу знаю, откуда ветер дует. Я знаю здесь все портфели.

Вплоть до таблицы «Объезд» мы маршировали в молчании.

– Случайность или повреждение сети. Нас это не касается. Господин командор прямо.

В нескольких шагах от нас, посреди дороги, стоял чиновник с опущенным пантографом. Один монтер рылся в моторе, другой проверял провода.

– Привет, коллега. Опять дефектик?

– А, чтоб его черти взяли. Вверх, к его превосходительству, я еду прекрасно, а на обратном пути пробка за пробкой. Час здесь стою.

– Директор потеет, пот заливает кабель, плохая изоляция, ток бьет на массу, и получается замыкание. Весь зад залит, – объяснил первый монтер.

Второй монтер поднес пантограф. Вспышка, грохот! Директор вскрикнул и упал на колени. Монтеры посмотрели друг на друга, развели руками.

– То же самое. Плохая изоляция.

– Она и будет плохая, потому что современная. Дрянь, воду сосет как песок. А брал с запасом. Поищи в сумке, может, вчерашней изоляции найдется кусочек?

– Пригодилась бы позавчерашняя.

– Пробки тоже слабые. Надо с директором поехать в мастерскую. Господин директор, встаньте, не мешайте, здесь затор образуется.

– Подожди, пусть придет в себя. Ударило его сильно.

– Разумеется, из-за мокрого. Ну и пот у директора, как у опоросившейся свиньи. Резкий.

– Идем, – сказал Будзисук. Когда мы немного отошли, он выпалил: – Знаю мерзавца. Карьерист, негодяй. Потеет, когда потребуется. Посмотрит на его превосходительство, и сразу весь мокрый. Он специально это делает, потому что его превосходительство ценит эмоциональное отношение к своей особе и директорский пот отмечает наградами. Что за подхалим… За орден готов мокнуть с утра до вечера. Потеет и мочится. Что у него, параша внутри? Хорошая гадина. Ему снятся ордена, ленты и на лентах звезды. На прошлой неделе получил две медали. За влажность!

Будзисук разговорился об отношениях в Главной Канцелярии. Послушав минуту, я прервал его, потому что в потоке таких излияний легко ввернуть каверзный вопрос.

– А где эскорт? Перед нами никого нет. Не заблудились ли мы?

– Да, да, никого. Может, свернули на поперечную улицу, может, опустились? Время от времени мы встречаем обслуживающий персонал. Смелее, пожалуйста, не беспокойтесь. Лучшие стрелки́ не спускают с нас глаз. Здесь тоже есть ловушки и другие штучки. Ну и я в рукаве несу шесть гранат. Для порядка, на всякий случай, чтобы быть в полном соответствии с предписаниями.

Без эскорта идти было приятней. Будзисук неутомимо объяснял, какие мы проходим секретариаты, отделы и департаменты. Мое внимание остановила табличка с надписью «Переработка тел». Что-то я слышал об этом. Якобы всю партию вернули с границы, кажется, импортер порвал контракт, направив оскорбительное письмо.

Будзисук заметил мое смущение. Он приказал открыть двери департамента настежь. Я должен заглянуть в середину, чтобы убедиться, что «это порядочное учреждение, а не какая-нибудь бойня». В большом зале сидели старцы в темных очках и перекладывали бумаги с левой стороны стола на правую.

– Мы изучаем просроченные дела. Ищем пробелы в целом. Рассматриваем дела, которые не рассмотрены из-за проволочки, – проскандировали они хором.

– Это ошибка на табличке! Не тела, а дела! – Будзисук смотрел на меня с презрением, как на сплетника из дворницкой. Потом обратился к старцам: – Что в работе у достопочтенных господ?

– У каждого свое, глупышка!

– Браво, глупый вопрос, глупый ответ! – Будзисук несколько раз хлопнул в ладоши. – Ну а теперь серьезно, что нового?

– Готовим постановление по такому вопросу. Один мужчина, направляясь в город, споткнулся о камень. Не заметив никого поблизости, он крикнул: «Ты, губернаторский хвост!» Когда из-под камня вышел полевой функционер, мужчина стал выкручиваться – мол, это вовсе не оскорбление, а комплимент. Но запутался в показаниях и потерял голову. Дело попало в суд. Суд колебался пять лет. Что это? Оскорбление губернатора или попытка подкупа служащего при исполнении служебных обязанностей? Дело попало к нам. Мы должны разрешить сомнения, чтобы наконец решение вступило в законную силу. Копаемся в актах, думаем.

– А что с этим мужчиной?

– Ась? – Референт приложил ладонь к уху. – Что вы сказали? Что вы сказали?

Старцы с поспешностью перекладывали бумаги на левую сторону стола. Референт ковырял в носу.

– Скажи, что саблей, – советовал сенатор с бородой клинышкам.

– Скажи, что из винтовки, из служебного ружья.

– Скажи, что из пушки. Скажи, что хочешь, ведь все равно!

Охваченные непонятным возбуждением, они размахивали руками, пробовали вскочить со стульев. Бумаги разлетелись по всему залу, со столов падали портфели, падали массивные чернильницы. Будзисук морщился, покашливал.

– И зачем их раздражать? Ничего не найдут, потому что не могут. Не ответят, потому что не знают. Слух плохой, зрение слабое. Читать не умеют.

– Акты, акты!

– Без актов наша старость была бы более печальной.

Старцев охватил чиновничий амок. Они кричали, дергали себя за бороды.

– Я придумал Большое Ружье!

– А я насос для картофеля, чтобы был крупный!

– Я новые дома! Тише, меня уже не слышно!

Накричавшись, они вдруг сникли. Тогда из глубины зала раздался голос старца, на его тонком носу блестели золотые очки:

– Я изобрел что-то великое, но что это? Ага, вспомнил, клей! Посмотрите, коллеги, держит как железо! – Он хлопнул в ладоши и со стулом, прилипшим к брюкам, проковылял вокруг стола. Раздалось завистливое шиканье и язвительные замечания.

– Неглупо. У такого никто стул не выбьет из-под зада. В учреждениях это, пожалуй, будет принято.

– Ах, значит, это те самые Любимые Склеротики, о которых мне рассказывали на корабле?

– Нет, – Будзисук сжал мне локоть и вывел из департамента. – Это кандидаты. Один, два, три самое большее, у остальных нет никакого шанса. Вот, тот, который приклеился, у того будущее обеспечено. Железный Склеротик. Получит патент еще в этом квартале. Но ведь это же автор теории, обосновывающий существование. Гениальное открытие, оно оказывает нам колоссальные услуги. Его превосходительство очень его ценит.

Я попросил рассказать подробнее.

– Некоторых надо бить по голове лопатой. Простите, но когда я встречаюсь с тупостью, это выводит меня из равновесия. Вы помните путешествие на пароходе? Так вот, раньше, неважно когда, река плыла прямо. Ничем не отличалась от других больших рек. Мы ломали голову, что с этим фактом делать. Посредственность показательной реки не давала нам покоя. Мы решили реку разнообразить. Было выкопано новое русло с эффектными излуками. Вода потекла по новому руслу, старое было засыпано. А через некоторое время на месте старого русла был построен канал. Цель была достигнута. Мы обосновали наше существование во всем бассейне реки. Новый канал сокращает путь, облегчает судоходство.

Я молчал. Будзисук наблюдал за мной исподлобья.

– Надеюсь, этого примера достаточно. Это не совпадает во времени? Не тот Склеротик? О, какой вы зануда. Склеротики не реализуют идеи. Породив их, они чаще всего их забывают. Чья идея – безразлично. Важной является сама идея, а не личность изобретателя. Но пока идея не забыта, должен существовать автор. На всякий случай, чтобы в случае необходимости можно было сказать: «Это придумал тот», а не «вот тот, которого нет, потому что он давно умер». Идеи оценивает его превосходительство. Часто трудно отличить плевелы от зерна. Вы слышали того болвана, который хвастался насосом для картофеля? Из-за этого кретина мы потеряли половину урожая. Надутые картофелины лопались и гнили изнутри. Наверно, их надували слишком быстро, при резком ветре. Мне не хочется ничего предвосхищать, но к накачиванию у меня больше сердце не лежит. Проведем испытания в этом году. Если не повезет, насосы вместе с документацией окажутся в мусорной яме. Надувая картофель, мы выдумали резиновый глобус. Такой глобус можно надуть до натуральной величины!

– Это был бы самый большой глобус в мире.

– Мы строим специальный павильон с раздвигающейся крышей.

– Неслыханно!

– А какая польза! Можно обойти весь земной шар, не уезжая из родного города. Приставляешь лестницу, включаешь насос, и через несколько минут ты на другом полушарии! Не сомневайся, чудак. Уже близко, всего несколько шагов. Вот тебе моя рука.