Текст книги "Когда кончаются игры (СИ)"
Автор книги: Сс Базов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
– Вот, мне он руку ломает, а Дроида он расспрашивает с интересом, – ворчит Хаски.
– Но Дроид же молодец, – не понимает его Гидра.
– Я не о том, я о его влиянии на нас. Смотри, как Дроид расцвел сразу, супер-герой прямо. Он армию теперь готов будет перестрелять, лишь бы Кай его снова похвалил.
– Как насчет меня? – шепотом спрашивает Гидра. – Меня он как приручил? Руки не ломает, хвалить не за что.
– Тебя? – Хаски не задумывается ни секунды, даже фыркает. – Разрешил тебе любить Акросса и никогда за это не осуждал.
Глава 8.
Не то чтобы в бессмертном мире редко умирают, в конце концов сократилась же численность населения так, что опустели города, но два трупа за вечер для них все же событие. Акросс не заглядывает под простыни, он по кляксам крови на светло-желтой ткани понимает, сколько пулевых и куда пришлись.
– Минус один, – констатирует Гранит, стоя за его спиной. – В последнее время они перестали до него добираться. Нюх потеряли что ли?
Акросс должен ответить, что это Кай с командой подучился играть, но его мучает другая мысль. Конечно, убийство близнецов укладывается в правила, но в этот раз всю игру за Каем тянется кровавый след.
– Я не понимаю, – отрешенно произносит Акросс. – Разве не я главный злодей?
Гранит смотрит внимательно, пытаясь подобрать слова, в конце концов из всего разнообразия выбрав:
– Ты считаешь, что ты злодей?
– Я существую для того, чтобы убивать мальчишку ниже, младше и слабее. Убиваю его самым жестоким способом, который мне доступен. Разве не так поступают злодеи?
– Тогда перестань. Ты его уже довел, видишь?
Акросс отрицательно качает головой:
– Нет. Еще не довел. Все еще не достаточно. Просто не могу понять, зачем он других людей в наши игры втравливает? – и, немного подумав, сам себе же и отвечает:
– Потому что они пытаются ему навредить... Он убил докторов потому, что один из них его чуть не препарировал за секунду до этого. Политика убил Хаски, спорить готов. За то, что тот продал Кая. Его собачья душа не выдержала такого отношения к хозяину. Второго искалечил, потому что он тоже пытался ему угрожать. Все бы ничего, но он выбивается из своего характера. Мальчик, который не стреляет в спину противнику и пытается спасти всех, кого сможет, не убивает докторов только за то, что они в том же халате, что и тот...
– И в той же лаборатории. Думаю, те ребята тоже много кому жабры вшили или глаза на лопатки перенесли.
– Я и не говорю, что мне их жалко. Я говорю, что Кай, кажется, почти готов.
– К чему?
– К тому, чтобы победить, – Акросс улыбается, ответив. Он и сам выбивается из характера, и сам становится совсем не тем мерзавцем, что вместо единственного выстрела предпочитал отправить врага в мясорубку.
– Твою мать... Хаски! Почему у тебя человеческая рука в холодильнике?! Ты что, свою на память хранишь?! – голос Дроида с кухни звучит то ли истерично, то ли разозлено. Хаски, который в это время, сверяясь с видео из интернета, пытается что-то подкрутить в металлическом протезе, лениво оборачивается к двери на кухню.
– Не, там не моя рука. Зато холодильник мой, что хочу, то и храню.
– Опять начинается – мой холодильник, мой мотоцикл, – напоминает Кай, но Хаски отвечает ему средним пальцем, тут же предлагает:
– Хорошо, так и быть, можешь доесть руку.
– Я ее выброшу, – кивает Кай, направившись в кухню. – И возьму твой мотоцикл, чтобы увезти подальше от дома.
– Тебе просто нужен повод взять мой мотоцикл, – проследив его путь, откликается Хаски. – У тебя прав нет! Ты еще мелкий.
– Неа, мне в районе трехста, – Кай появляется снова в комнате с мусорным пакетом. У Дроида, вышедшего следом, лицо бледное, как и у Кая. Для Хаски же отрубленная рука – бутафория, все равно, что резиновая. Не по себе, но все же повод пошутить.
– Не хочешь вернуть ее хозяину? – напоминает Хаски, хотя руку забрал он.
– А ее еще смогут ему пришить?
– Да.
– Тогда нет, не хочу, – снова всех удивляет Кай. Гидра мелькает на экране планшета только чтобы сообщить Хаски, что он ужасен, и уходит охранять капитана в его телефон.
– К слову, – застав Кая у дверей, как бы между прочим произносит Хаски, – может, заранее скажешь, какие у нас планы дальше? Что мы будем делать? Как собираешься добраться до Акросса?
– Насчет Акросса не знаю, но дальше я подумываю захватить мир, – как ни в чем ни бывало произносит Кай, прежде чем выйти. Дроид выглядит так, словно его вот-вот стошнит, Хаски секунду-другую не реагирует никак, но в следующее мгновение радостно восклицает:
– Вот! Это мой капитан!
– Он это не серьезно, – уверенно поправляет Дроид.
– Что, правда? Вот просто: «чем займемся?» «Захватом мира», – спрашивает телефон из кармана толстовки голосом Гидры, пока Кай надевает шлем.
– Ну, возможно я не так выразился. Мне вряд ли это под силу. Но тот, кем я являюсь, вполне может уничтожить нынешний порядок и создать новый на его руинах. В нем достаточно злости от всего, что с ним происходило. Но, чтобы он это сделал, я должен выжить. А значит, должен убить Акросса.
Кай почти заводит мотоцикл, когда Гидра снова спрашивает тихо:
– Ты ненавидишь Акросса, ведь так? Я пойму.
– Нет. Я не ненавижу его. Он похож на заигравшегося ребенка. Он калечит и убивает меня, но знает, что все восстановится, и я снова оживу... Я подозреваю, что ему самому не по себе от того, что он делает.
– Это приятно слышать. Надеюсь, это и правда так, потому что иначе, боюсь, я в нем разочаруюсь. Нет ничего хорошего в мужиках, самоутверждающихся за счет слабых.
– Да, не случай Акросса. Я думаю, что он это специально. У его игры есть какая-то цель, только я понять ее не могу. И поэтому иногда он меня бесит. Правда, совсем как заигравшийся ребенок.
– Оказывается, ты такой взрослый, – смеется голос Гидры, в ответ на это Кай фыркает:
– Мы ровесники, между прочим.
– Девушки взрослеют раньше.
– Не твой случай, – и, чтобы не слышать возражений, Кай наконец заводит мотоцикл.
Эта реальность более спокойна на события. Первое время после смерти близнецов Акросс вволю спит, ожидая, что вот-вот снова начнет действовать Кай. Обычно он никогда не прячется и не сидит на месте, парень слишком любит игры, чтобы где-то отсиживаться. С его последнего появления проходит несколько дней, прежде чем поступает сигнал, что один из дежурных сканеров засек штрих-коды Хаски и Дроида в городе, а если эти двое работают вместе, то без Кая точно не обошлось.
– Зато выспался, – потягиваясь и разминая плечи, высказывается Акросс, пока Гранит с Мей ждут его готовности.
– Едем все трое? – уточняет Гранит, глянув в сторону девушки.
– Их четверо против нас троих. Один из них бессмертен, другая – компьютерный вирус. Я думаю, что третий лишним не будет.
– Как хочешь, – пожимает плечами Гранит, разворачиваясь. – Но по мне, так меня одного на всех четверых хватит.
После того, как он выходит, Мей задерживает Акросса, встав между ним и дверью:
– Считаешь меня бесполезной?
– Брось. В сравнении с Гранитом даже я мальчишка, – немного растерянно отзывается Акросс.
– Дело не в этом. Если нужно поймать – ты отправляешь близнецов. Если ситуация патовая, то у тебя есть Гранит. Я зачем? Если ты со мной даже не спишь больше, то я-то в команде зачем?
Акросс вздыхает, отодвигает ее в сторону, бросает только:
– Нашла время.
– А когда еще?! Когда, если ты из своего подвала в штабе не вылезаешь! И дрыхнешь постоянно!
В машине на парковке сидящий за рулем Гранит, будто все слышал, кивает сочувственно, но вместо поддержки говорит:
– Это должно было случиться. Ты все время забываешь, что играешь не один. Иногда мне кажется, что игры интересуют тебя куда больше всего остального.
– Молчать, – командует Акросс одновременно, как открывается дверь к заднему сидению. Он уже было подумал, что Мей не пойдет с ними, хотя с другой стороны логично, что она попробует показать свою полезность и отыграться, если не на Гидре, то... то только на Кае.
Когда они прибывают на место, Акросс поначалу даже не верит, наклоняется спросить у Гранита:
– Тут?
– У него связь с политиками. Как ты думал? Только со среднячковыми?
Акросс сжимает губы в прямую линию, задумчиво разглядывая двух охранников с автоматами у входа.
– Он может попросить у правительства или армии нейтрализовать нас?
– Это же Кай, – выбираясь из машины, напоминает Гранит. – Он так не играет.
– Тогда какого хрена он делает в резиденции премьер-министра?
– Вполне возможно, что его там уже расчленяют. Опять, – комментирует Мей, открыв дверцу, но оклик заставляет ее повременить.
– Эй! Дядя! – фамильярно зовет один из охранников, присвистнув.
– Обычно тут охранная система автоматизированная. Без участия людей, за исключением тех, что за пультом, – глухо шепчет Гранит, отстегивая кобуру.
– Какой к черту дядя? – рычит Акросс, стоя к охранникам ближе, стараясь слушать и их, и Гранита. – Самому сколько лет?
– Семнадцать, – смеется второй парень. В них какой-то детский боевой задор, для вооруженных они настроены слишком несерьезно. Им все равно, что в машине осталась Мей, которая проверяет охранную систему через планшет. Тот показывает, что с той все в порядке, но тогда откуда двое с автоматами? Киборги вынесли бы и их.
– Ложь. Более тридцати лет назад всех стерилизовали, – уже не кричит, просто произносит Акросс.
– Ну значит вру, – отзывается парень, поднимает автомат. – Но ты все равно обратно в машину садись и уезжай.
– Судя по штрих-кодам, им около ста пятидесяти, – с заднего сидения произносит Мей. – Но судя по тем же штрих-кодам, один родом из Австралии и оттуда не выезжал, другой скончался полгода назад.
– Значит стреляем, – безразлично командует Акросс, делая вид, что садится в машину.
– Акросс прибыл, общается с охраной, – шепотом говорит голос Гидры в наушнике, будто кто-то может их подслушать. Фыркает стоящий у двери Хаски, и не ясно, зло или разочаровано. Кай оборачивается к нему, взглядом спрашивая, что случилось, но тот с улыбкой отрицательно машет. В то же время постукивает автомат напряженного Дроид, когда он переводит дуло на одного из попытавшихся дернуться людей в строгих деловых костюмах, сидящих за столом. Дроид сосредоточен настолько, что сам похож на робота, и очков на нем нет, политики видят не только, как просчитывает все его взгляд, но и двигающийся по ним прицел, в секунду переходящий с одного черепа на другой. Еще пятеро людей с автоматами у стен, но тут, ближе к начальству и правительству, они ведут себя сдержанней, чем охранники входа. Хотя, возможно, они больше нервничают не потому, что тут находится Кай, как их непосредственный руководитель и благодетель, а потому, что на нем похожие на бронежилет брикеты взрывчатки. Хаски веселится с самого начала этого безумного плана, слишком он киношный, но раз это только игра, почему бы не сделать ее интереснее, а не сводить к драке с Акроссом. Он словно и не думает о том, что Кай взорвав себя выведет из игры и его тоже.
– Этого не может быть, – продолжает министр. – Все были стерилизованы.
– Ну. На это понадобилось много лет. У меня проблема с всеобщим штрих-кодированием, – холодно рассказывает Кай. Так он обычно говорит, когда злится. – Татуировка выводится с кожи. Организм считает ее раной, выплевывает чернила через поры. Приходится перед выходом из дома клеить новую, все никак не научусь их рисовать. Примерно то же со стерилизацией. У всех н а ш и х с этим была проблема. Теперь к делу – чем плоха смерть? Слышали про обновление клеток кожи? Было бы не очень хорошо, если бы старые перестали отмирать. Мир загнил, к сожалению. Да и выжили в нем не сказать чтобы самые достойные.
– И что? Собрался вводить лимит на бессмертие?
Дроиду и Хаски приходилось видеть Кая таким, но в эти моменты он будто играл чужую роль, настолько это было на него не похоже.
– Да нет, зачем же? Человечество боится убить лишний раз, потому что оно больше не самовосполнимо. Я думаю, что могу дать ему новое поколение, чтобы оно выбрало, кто оказался недостойным. И не стерилизовать это поколение. Я совсем не против бессмертия.
– А перенаселения?
– Честное слово, министр, вы говорите так, будто я сдохну через сорок лет и оставлю расхлебывать то, что заварил, другим. Нет, я сам разберусь с тем, что запустил.
Хаски прикрывает улыбку, отворачивается. Дома Кай говорил, что этому миру нужно много людей, хороших и добрых, они будут заботятся о всех тех животных, которыми он снова населит города. Кай больше даже не оборачивается его приструнить.
– Акросс снял охрану, – шепчет Гидра и, немного подумав, поправляется:
– Не так... Акросс с Гранитом убил обоих.
Кай опускает ко рту небольшой микрофон, который до этого висел на его голове как половинка ободка, командует глухо:
– Пришел детектив – не задерживайте его. Пусть проходит. По возможности не попадайтесь ему на глаза. Гидра, подскажешь им, как его избежать.
– Такой же мягкий, – снова фыркает Хаски. – Ты, кажется, собирался тут все взорвать? А теперь миндальничаешь?
– Хаски, иди погуляй, – командует Кай, тот кивает чуть ли не с гордостью:
– Будет сделано.
– Не нарывайся.
– Не обещаю, – уже выходя, бросает Хаски, шумно закрывает за собой дверь, и от грохота этого некоторые вздрагивают. Люди в деловых костюмах промокают осторожно салфетками вспотевшие лбы, вооруженные смотрят все как один на Кая, но, найдя его взглядом успокаиваются, снова превращаются в роботов-марионеток, загипнотизированных, готовых умирать за лидера. Дроид не моргает, его прицел продолжает гулять по комнате вокруг стола.
По сути, от Кая сейчас зависит намного меньше, чем от Дроида, потому что если эти люди попытаются сбежать, все, что сделает капитан – рванет бомбу, уничтожив весь этаж. Дроид же, даже если они побегут толпой, перестреляет всех.
– А решать, кого "обновлять", будешь ты? – сглотнув, продолжает министр. Кай снова оборачивается к нему, удивленно вскинув брови:
– Что? Серьезно? Вы думаете, что я не возьму на себя такую ответственность? Придя сюда, обвешанный взрывчаткой? Ваш предшественник дал разрешение на проект по созданию новых людей, оформив его как производство мяса. Но знаете, зачем ему понадобился проект? Органы для пересадки. Выращенные искусственно его не устраивали после того, как пришлось менять легкие трижды за год – первые пару раз попались бракованные, ведь теперь пересадка органов такой же поток, как производство пакетов под молоко, можно халтурить. Многие, что сегодня пришли сюда со мной, не должны были дожить до этого дня. И это в бессмертном мире. В демократическом и мирном государстве, где по бумагам все живут счастливо, и нет не убийства, не насилия. Или о них просто не пишут? Я был в лаборатории, где людей использовали против воли для улучшения генома. Никто не хочет рисковать, если может спокойно жить вечно. Но нам зачем-то нужны люди-гибриды, люди-машины и просто подопытное мясо.
– Серьезно? Не знаешь, для чего они нужны?
– Знаю, но это так глупо звучит, – Кай улыбается. – Нашли угрозу в космосе. Теперь с какой-то альфа-центавры нам якобы грозит кулаком инопланетная цивилизация. Мне было интересно, я видел данные – они нам не угроза. Они о нас даже не знают. Человечество слишком привыкло воевать друг с другом, приписывая свои амбиции и живности, выросшей совсем на другой планете. Вам своей мало? Кажется, сейчас у нас полупустые улицы даже в крупных городах. После перенаселения это особенно бросается в глаза. Серьезно, когда вы в последний раз видели детей не на картинках?
– Сейчас перед собой вижу, – отзывается министр, стараясь не выдавать своего волнения. Кай и не надеялся напугать такого человека. Чем дальше идет разговор, тем яснее он понимает, что надо было стрелять сразу, но какие-то внутренние принципы останавливают его: прежде всего то, что на него смотрят эти "дети". Даже если они сами изначально планировались как мясо, они еще не видели настоящей смерти. В мире, где жил Кай, вокруг детей постоянно умирал кто-то, будь то престарелые родственники или домашние животные. Эти же знали о смерти только из интернета, и неизвестно, как на них могло повлиять столкновение с ней наяву. Автоматы у них лишь для видимости угрозы, и даже умея стрелять они не стали бы этого делать без долгой моральной подготовки, а Каю очень не хотелось, чтобы их учили убивать.
– Я родился перед первой мировой. В Германии, – начинает Кай. – Даже триста лет спустя человечество еще помнит то время. Даже если частично что-то из него повторялось... Такого, как там, уже не было. Возможно, мы так же запомнили бы инквизицию, будь тогда у человечества техника, способная это снимать. Даже если бы мне теперь в самом деле было семнадцать – после всего, что там было, называть меня ребенком уже невозможно.
Сознание Кая привычно отрицает эти воспоминания, они потеряли связь с самим Каем теперь, когда он был лишь персонажем. Но все же память о том времени была похожа на самую жуткую кинохронику. И тогда так же вытравливалась наколка с кожи и после каждой смерти его принимали за нового заключенного, а он был слишком слаб, чтобы бежать.
– Когда победили те силы, которые всеми считались добром, мы ждали другого мира. Лучшего мира. Но как бы человечество не страдало, оно продолжает себя гробить. Мне кажется, что не мы должны бояться пришельцев. А они нас.
– И поэтому пришел доказывать свою правоту с оружием в руках?
– Видите ли, я ведь тоже человек, – пожимает плечами Кай. – И я совсем не против, если человечество вымрет окончательно. Но при одном условии – если я вымру одним из первых. Я не хотел бы видеть этого своими глазами.
Что-то не так. Ощущением нереальности тянет от происходящего, простой игрой, и Каю все время кажется, что он в любой момент может положить детонатор на стол, и, развернувшись, уйти домой, сказав, что наигрался. И останавливает его только то, что друзья не простят ему ухода в самой середине игры.
Он не ощущает ни себя великим человеком, ни премьер-министра сидящего напротив чем-то грозным, он такой же двухмерный для Кая, как весь этот мир, такая же кегля на поле для игры. Но Кай понимает, что если он в эту игру выживет (а именно это он и собирается сделать) то происходящее сейчас поможет изменить этот мир. А Кай просто сбежит, прежде всего потому, что понятие не имеет, как действовать дальше. Но его команда верит ему так, будто они в этой реальности надолго, на достаточное время, чтобы совершить переворот, который и до этого готовился не одно десятилетие.
И все же Каю хотелось попробовать себя в переделке мира, пусть и так по-детски, по киношному. Не сетовать на то, что везде беззаконие и коррупция, а попытаться перевернуть все с ног на голову. Кай и сам понимал, насколько детские его идеалы, видел по скептическому взгляду Дроида, по хмыканью и смеху Хаски. Сами они никогда бы не взялись менять мир даже в игре, но они пошли за Каем, именно потому, что он захотел попробовать. В этом была некая пьянящая сила, которой Кай раньше в себе не замечал.
От грохота с нижних этажей все здание покачивается, и Кай цыкает недовольно, констатировав: "Хаски", и все же понимает, что не дал бы ему взрывчатку, если бы надеялся, что тот будет ей только запугивать и не использует в бою. А то, что Хаски цел, он не сомневается так, будто все жизненные показатели своей команды ощущает как свои собственные. И мог точно сказать, что Хаски сейчас кружит голову азарт, словно собаке, выбравшейся в заросшее пшеницей поле.
– Жив?
Вопрос был неуместен, потому что уже несколько секунд Акросс не мог прокашляться от дыма, забившего коридор после взрыва, но работает вентиляция, с потолка льет, и потихоньку здание снова становился местом пригодным для жизни, если не считать обвалившихся лестниц, бетон с которых осыпался до каркаса. Гранит возвышается над капитаном и за его спиной секция за секцией убирается прочный купол, состоящий из переливающихся шестигранников. Такая защита была только у Гранита, тоже вроде вживленного изменения в поисках все того же бессмертия, но Акросс не помнит, почему этот вариант не подошел. Знает только, что персонаж Гранита обязан работать на правительство после преобразования.
– Я чувствую себя ущербным, когда все кругом перекроенные, – признается Акросс.
– Поверь мне, в этом мире быть перекроенным – ущербность, – цыкает Гранит, через перила заглядывая наверх. Хаски даже не прячется, ждет их двумя этажами выше, только без лестницы добраться до него сейчас – как пешком по стене, таких способностей ни у кого из них нет.
– Если ты задел кого-то из детей, я тебе шею сломаю, – произносит голос Кая в наушнике, Хаски только скалится:
– Никого я не задевал. Не мешай, я развлекаюсь. Хорошие мальчики не захватывают верхушку правительства, обвешавшись взрывчаткой, вот и помни, кем ты являешься. К тому же Акросс убил двоих из этих "детей". Как думаешь, с какой вероятностью кто-то из них мог быть и твоим ребенком?
Хаски это все веселит еще с того момента, когда он узнал, откуда взялись все эти "дети". Получалось, что несколько из них по игре и в самом деле могли быть носителями ДНК Кая, то есть его детьми. Кай шутки про это просто игнорировал.
Свесившись с перил, Хаски кричит в пролет:
– Кай передает, что ты очень плохой мальчик, Акросс. Эти ребята ему почти как дети, а ты мочишь всех без разбора!
– Ты возомнил себя боссом уровня? – проигнорировав попытку достучаться до его совести, кричит с нижних этажей Акросс.
– Как хочешь называй, а к Каю дорога только через мой труп.
– Как будто когда-то было иначе, – уже в полголоса добавляет Акросс сам для себя, сканируя карту с планом здания, но системы показывают, что все в порядке, не было не захвата, не взрыва. Лифт, скорее всего, тоже подключен к той же системе, и, при попытке отправиться наверх в нем, кабина в лучшем случае застрянет, в худшем рухнет до самой стоянки на нулевом этаже, от такого даже щит Гранита не спасет. Происходящие события напоминают Акроссу одну из реальностей, в которых Легион захватил небоскреб, и приходилось бегать с этажа на этаж, то за ним, то от него. Эта мысль заставляет его улыбнуться. Что-то теплое, ностальгическое на секунду отвлекает его от происходящего, вместо Гранита ему чудится Тим, а Кай почти становится Легионом, но это мгновение проходит, игра движется дальше и с этажей выше с завыванием зовет Хаски:
– Эй! Давай, поднимайся! У нас куча удобных лифтов и еще несколько лестниц.
Акросс переглядывается с Гранитом, тот понимает без слов, кивает и начинает свой подъем по скелету обрушенной стены.
В темной комнате с бесхозным пультом управления, переливающимся лампочками, Мей ставит на столик небольшой чемоданчик, похожий на футляр для дрели и, распаковав, быстро начинает подрубать многочисленные разноцветные провода к портам, выдернув подключенные до этого.
– Здравствуй, Гидра, – приветствует Мей, не отвлекаясь от работы. – Я смотрю, девочки в этой игре не у дел.
– За себя говори, почти весь захват прошел с моей помощью.
Гидра появляется на экране у стены, сплетенная из линий графиков, как из проволоки, и из-за специфического облика не понять даже выражения глаз.
– Именно поэтому тут я. Если починить охранную систему, то и твоих ребят, и тех, кого они привели с собой, размажет в показательный фарш. Акроссу останется только соскрести то, что было Каем, в мусорный пакет и отдать докторам на опыты. К тому времени он уже восстановится и кроме прочего будет жалеть, что столько людей в это втравил.
– Осталось всего-то запустить охранную систему, – немного нервно замечает Гидра. По наклону сплетенной головы видно, что смотрит она на чемоданчик.
– Да, знаю. Не можешь попасть в мой лептоп, – Мей, закончив с проводами, поднимает голову, чтобы улыбнуться. – Потому что он не часть системы, он часть меня. У нас будет своя битва.
– Кай, у меня не так много времени, но...
– Помощь нужна? – тут же реагирует Кай, отвернувшись от стола.
– Да нет, я тут сама. Давай так, примерно через полчаса Хаски не должно быть в здании, а ты будь готов к неприятным ощущениям.
– Как договаривались, – вздыхает Кай, будто говоря: "Что с тобой поделать".
Движение, случившееся за столом, пока он отвлекся, зеркалом отражается на Дроиде – он вскидывает оружие, как привязанные за ниточку, неуверенно поднимаются дула остальных автоматов. Кай оборачивается, чтобы увидеть, что во главе стола встал премьер-министр, и улыбка у того жабья, неприятная, какой никогда не бывало, когда он работал на камеру.
– Вот и все, – выдыхает он тоном, будто победил. – Я отправил отряд зачистки в твою "скотобазу". И приказ могу отменить только я, потому что только я знаю пароль. Даже если ты все тут взорвешь и выберешься живым из ада, ваш проект будет уничтожен. Умрет твоя новая эра и тебе придется иметь дело с нами, со старой. Хотя нет, не придется, потому что... Ты не понял? Не приближайся!
Кай подходит быстрым шагом, проскальзывает под выпадом в попытке защиты и выпрямляется уже вплотную к министру, положив ладонь ему на затылок и прислонившись своим лбом к его, глядя глаза в глаза. Вокруг них волнуется человеческое море – старики в деловых костюмах думают, что самое время бежать, но прицел останавливает их, а вместе с дулом оружия Дроида на невидимых лесках за их движениями следят и автоматы в руках таких же безвольных полувзрослых. Они не растерянные, они помнят про то, что они – лишь скотина для этих людей, что нужны в этом мире они только Каю и другим бессмертным, и зная это они готовы сражаться за него на смерть. И безоговорочно верят, что Кай их спасет, и их друзей, семью, прежнее место, которое для них уютная Родина.
Кай хотел бы знать только пароль для остановки операции, но он не всегда может контролировать ту информацию, что высасывает. В случае с Хаски он даже направлением потока памяти управлять не смог, и кроме пароля Кай получает тонну бытовухи, политики и грязи. Такой, после которой хочется промыть мозг с мылом.
У Кая есть слабость. Можно сказать, она досталась ему от отца, но не на генетическом уровне – скорее именно отец своими действиями взрастил в Кае эту черту. Он не выносит людей, которые пользуются беззащитностью, слабостью и безответностью жертвы. В его понимании Акросс не такой, ведь Кай сражается, даже если силы не равны, и Акросс никогда не стал бы издеваться над ребенком или безобидным животным. От захлестнувшей грязи Кай забывает о том, что новое поколение не должно видеть, как убивают. Рука сама, вздрогнув, как в гипнозе вскидывается, и Кай стреляет в лоб прежде, чем кто-либо успеет испугаться.
Проходит секунда, сравнимая с пиком горки на аттракционе, прежде чем вагонетка ухнет вниз, а потом снова в два круга рождается движение – паника среди захватчиков и ужас среди захваченных. Неповоротливые люди в деловых костюмах, заметив, что больше на них не смотрят все дула разом, что среди противников смятение, вскакивают, но их, как пастух, своим страшным взглядом-прицелом рассаживает по местам Дроид. Девушки плачут, кого-то из парней тошнит, и он шумно срыгивает, скручивается, в попытке не опозориться, удержать в себе. Осмотревшись, Кай принимает эту ответственность, это он показал им, как умирают люди. Показал после того, как привел их в бой, попытался сделать хищниками, вместо скотины. Вспомнив об этом, Кай повышает голос, говоря:
– Внимательно смотрите. Смерть выглядит так.
И у него самого к горлу подступает рвотный комок, потому что он вспоминает – себя, маленького у перил балкона и кляксу крови на асфальте снизу, и еще пытающееся ползти существо, скулящее так, что слышно и на пятом этаже. Животное, что пару минут назад лизало ему руки и жалось к детскому животу в поисках тепла. Щенок, которого он рискнул принести домой.
У Кай в семье было не всегда плохо. Когда отец был трезвым, он читал ему книги и покупал машинки и шоколад, хотя делал это не из желания загладить вину. Просто потому, что был отцом и так обращаться с ребенком было принято. Мама же до поры никогда на него руку не поднимала, но и не заступалась. Кажется, в тот день нервы у нее сдали. Кай очень долго думал, что был виноват сам – ему так хотелось собаку. Мама отказывалась брать щенка домой, он упорствовал, уговаривал стандартными фразами о том, что станет сам с ним гулять и ухаживать за ним, что собака будет спать у него. Кай ни за что не хотел уступать и мама, и тогда морально уставшая от несовершенства их семьи, сорвалась – схватила за шкирку взвизгнувшего щенка и швырнула через перила балкона.
Министр с простреленной головой был для этих новых людей тем же, чем тогда для Кая щенок – первым столкновением со смертью. И таким же шокирующем.
– А мы остальных тоже перестреляем?
Он стоит прямо, все еще держа автомат в дрожащих руках, а глаза блестят, как в лихорадке. Мальчишка, лет шестнадцати, у него дергаются губы и изнутри рвется что-то, но не рвота, а смех. Кай смотрит на него и не может провести параллелей между этим мальчиком и тем, что он видел. Этот парень – старое поколение, просочившееся в новое, передавшееся ему по воздуху, через гены или через порыв Кая. А скорее всего именно через последнее, и Кай останавливает сам себя, чтобы не вскинуть автомат на него, на союзника, который повел себя как враг.
– Нет, – хрипло командует Кай, становится более растерянным. Заложники выдыхают каждый по-своему, но все это сливается в какой-то единый вздох облегчения, но Кай ощущает это так, будто в него попытались впихнуть еще несколько грязных воспоминаний этих людей. Но нет, он теперь закрыт в своей ракушке и больше ни о ком ничего знать не желает. Не в эту игру. – Мне нужно остановить его операцию. И Акросс. Он тут, нужно с ним встретиться.
Кай никогда не испытывал к отцу хороших чувств, и это было понятно. Но до того дня маму он правда любил. А ударила она его, всерьез, почти как отец, когда Кай сказал: "Если бы папа умер, мы бы жили счастливо?"
Хаски любуется некоторое время на восходящего по арматуре от лестницы Гранита. Любуется открыто, с издевательской улыбкой, дожидается, когда тот преодолеет один этаж, прежде только после этого делает первый выстрел, но Гранит ныряет в провал с обгоревшими стенами, теперь он всего на пару метров ниже Хаски. Тот выжидательно смотрит вниз, стараясь не пропустить появления Акросса, но его нет, только тень Гранита мелькает ниже.
– Слышал про игру в Царя Горы? – в голосе Хаски все же звучит беспокойство – одно дело, если Акросс ждет, когда ему очистят дорогу, другое, если нашел иной путь наверх. – Так вот, кто царь горы? Хаски Царь Горы.
Гранит не отвечает. Детские игры ему чужды, к заданиям он относится как военный. К тому же, кажется, не один Акросс у них чувствует боль. Вряд ли вообще в его команде есть кто-то нечувствительный. Если только близнецы, но эти скорее отмороженные.
