Текст книги "Когда кончаются игры (СИ)"
Автор книги: Сс Базов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Конечно, по моей части. Акросс – вот уже шесть лет мочит авторитетов и сжигает их дома. К слову, это вообще был не я. Они просто за мной увязались и... оно того не стоило.
– Когда-нибудь я спрошу тебя, каким был наш папа, – кивает Кай, в ответ получает прохладное: "Не нарывайся".
Время ночное, и на этот раз Каю пришлось снова сбежать из дома, хотя и более рискованно – мама спала в соседней комнате.
Охраны не видно, но внутри постройки шумно, что-то обсуждают, звенит битое стекло. Каю немного страшно, потому что лезть сюда не то же самое, что играть в войнушку с Акроссом. И он держится чуть позади брата, стараясь не высовываться, и, сам себе в этом не признаваясь, полагается на него.
А потом Кай узнает голос – еще до Акросса. Замирает, как вкопанный, пытается схватить брата за ветровку, но пальцы соскальзывают с ткани, и Акросс видит все сам.
Хаски не пил, но и времени зря не тратил. Собирал банду отморозков.
Они громко смеются, сплевывают на бетонный пол, обсуждают что-то между собой, и все же Хаски из них выделяется, как вожак стаи.
Акросс оборачивается, долго смотрит на Кая, в глазах его как в лавовой лампе плещется что-то, трансформируется, меняется.
– Нет, – шепотом произносит Кай. – Это недоразумение.
– Ты готов поверить, что я убийца, но своего пса даже не подозреваешь? – переспрашивает так же тихо Акросс. – Почему нет?
И Кай не выдерживает, отталкивает его в сторону, и прямо, не скрываясь, выходит вперед, к той комнате, где происходит все веселье. Голоса постепенно затихают, люди расступаются, оставив Кая напротив Хаски, смотреть в глаза друг другу.
Секунда, другая, пока не восстанавливается полная тишина, потом Хаски улыбается – дружелюбно, самоуверенно, как прежде.
– Ну ты совсем больной, – прибавляет он. – Ты чего пришел? Я тебя к себе не возьму.
Смешки, от которых Каю еще больше не по себе, но пока не все потеряно.
– Говорят какую-то совсем ерунду, – неуверенно, стараясь не смотреть по сторонам, начинает Кай, и с каждым словом к нему возвращается самообладание. – Что ее убил ты...
Хаски снова усмехается, как дурной шутке, отрицательно качает головой.
– Рус, он слишком много знает! Может, его тоже убить? – раздается из компании и прежде, чем Хаски успевает одернуть, прибавляется:
– Как рыжую!
Кай широко открытыми глазами смотрит в лицо Хаски, хотя и не может больше ничего сказать. Потому что хочет оправдать его, а нечем. Хаски, разочарованный, смеется горько и делает какую-то невнятную отмашку. Кай ее не понимает и, все еще растерянный, получает удар в основание шеи сзади, потом в живот. После этого они сыплются градом, его сбивают на пол.
Спасает Кая выстрел – вспугнутое воронье останавливается, отступает от него на шаг, безошибочно понимают, что выстрел был именно для этого. Кай, только что бывший комком слизи, а не человеком, снова раскрывается в личность, чувствует, как горячая кровь капает из носа, пытается подняться, но замирает. Хаски на расстоянии вытянутой руки от него, но смотрит вперед. Там, за спиной Кая, стоит Акросс, держит пистолет дулом вверх, но под глазами залегли тени и что-то жутковатое копошится за его спиной, дымкой оседает на плечи.
– Интересная игрушка, – ледяным, незнакомым тоном, комментирует Хаски, кивнув на пистолет. – А вы что? Заодно теперь?
Кай снова пытается встать, глядя на Акросса, и на этот раз его останавливает щелчок снятого с предохранителя оружия. У Хаски тоже есть оружие, более того – то же, что и у Акросса. Один из его же пистолетов.
– На кладбище подобрал, – пожимает плечами Хаски. – Гулял-гулял...
Акросс еще больше мрачнеет, и у Кая ощущение, что он теряет их обоих – и того Акросса, который хотел искать вместе с ним убийцу, и того Хаски, который защищал и всегда был рядом. Но продолжать сидеть на месте он не может, наконец собирается с силами и поднимается, и вздрагивает от чужого, холодного тона:
– Куда собрался? Я в тебя целюсь.
Кай оборачивается – дуло пистолета смотрит ему в живот, и руки у Хаски не трясутся. Жуткими тенями рассредоточены по углам люди-хищники, тьма за плечами Акросса, в его лице.
– Ты ее убил? – спрашивает Акросс тоже совершенно чужим, ледяным тоном. – Зачем?
– Силы попробовать, – пожимает плечами Хаски. – Иногда, знаешь... Есть люди, которых убьешь – и уже никого не жалко будет. Да, Саш?
Кай по-прежнему не может заставить себя бояться. Он выпрямляется, полностью разворачивается к Хаски и не пытается прикрыться или уйти от прицела. Даже если Хаски сорвался, даже если он убил Гидру – выстрелить в Кая он не сможет.
– Наверное, круто, когда есть брат. Саша же всегда мечтал о старшем брате... А он тебе о прошлой семье не рассказывал? – спрашивает новый, чужой Хаски.
– Прекрати, – командует Кай, и, конечно, Хаски продолжает назло:
– Ох, отец его лупил... Хотя был ли он ему отец тот еще вопрос. Мать нагуляла. И папа стал замечать, что ребенок чем старше становится, тем меньше похож на него и больше на соседа.
Странно, как самые сильные эмоции зарождаются в животе, расползаясь оттуда по всему телу. Кай теряется – он никогда не знал, насколько Хаски глубоко залез в его прошлое и что именно видел, они это не обсуждали. Кай чувствует, что сейчас, на глазах у своей стаи, его, слабого и избитого, Хаски не послушает. Отсюда нужно убираться и попытаться поговорить потом, наедине. Но поговорить о чем, если Хаски опустился еще ниже, чем был до их встречи, до участия в играх?
– Но это ерунда, – свободной рукой отмахивается Хаски. – Знаешь, как Саша попал в детский дом, а потом и на твое место?.. Думаешь, отец его выгнал или так отходил, что он в больницу попал? Нет, его аккуратно били. Даже слишком... Саша сам себя со второго этажа сбросил. Руку сломал. И родителям ничего не сказал, с переломом в школу пришел, а когда спросили – ответил, что это отец. Вроде отцу какой-то срок дали за это? А ведь Саше всего семь было.
Было бы проще, если бы Хаски врал. Кай стискивает зубы, чтобы унять дрожь. Выпрыгнуть со второго этажа, и без свидетелей, было непросто. Почти сутки при ноющей боли в руке делать вид, что с тобой все в порядке и не плакать, терпеть. Каю казалось, если мама заметит перелом, она придумает что-то, чтобы спрятать ребенка дома, не ходить к доктору. И тогда все усилия напрасны.
Какое-то время потом были добрые люди, которые делали вид, что им не все равно. Они хлопотали над Каем и выспрашивали: как часто папа пьет, как часто распускает руки, бьет ли маму или только его и как же это мама-то позволяет? Кай не мог попасться на лжи, потому что кроме перелома все было правдой.
В детском доме было так же страшно, временами тоже больно, но даже там он не жалел, что смог сбежать. Ему казалось, что у родного отца такие права на него, что однажды он мог убить Сашу.
И Кай каждой порой кожи чувствует, что сейчас такая же власти над ним, право обладания, и у Хаски. Потому что Хаски столько раз его спасал, что теперь может и уничтожить. Кай и не заметил, когда успел так запустить эту ситуацию.
– Я ее из-за тебя убил, – сквозь зубы выдыхает Хаски. – Ты ведь сам знаешь... А получается, что зря.
– Я тебя не просил, – срывается Кай. – И ты знал!..
– Кай, отойди, – команду Акросс. – Я его пристрелю.
Хаски поднимает пистолет выше, к сердцу.
– Только дернись.
– Ты не выстрелишь, – заверяет Акросс, но Кай чувствует свое будущее. Рана от пули в груди начинает болеть за секунду до того, как Хаски нажимает на курок.
Сильным ударом Кая толкает назад, время застывает, сгущается вокруг него, и Кай слышит женское, почти истерическое:
– Что ты наделал?! Зачем?! Ты должен был защищать Кая, я это в тебя вкладывала!
– Я что, похож на марионетку или верного пса?
– При чем тут?.. Какой смысл в том, что ты говорил? В том, что сделал, если в итоге ты пытаешься убить Кая?
– Слишком много клином на нем сошлось. Слишком жутко от себя, от этой преданности...
– И ты решил избавиться от этого, убрав Кая?.. Ты меня недооцениваешь, Хаски.
Кай видит платье пышными юбками, но образ расплывается, становится похожим на облака. Время застыло, но боль – нет. Она распространяется от ранения по телу, тянет к полу и с утроенной силой вспыхивает, когда Кай наконец падает. Кто-то гасит мир.
Кай тонет, и это кажется ему логичным, как если бы последним воспоминанием была перевернувшаяся лодка. Но вода кругом черная, и он не может вспомнить, как правильно плавать. Волны толкают его то к спасительному берегу, то к темной, беспросветной глубине.
В конце концов, от Кая ничего не зависит, но, уже выбившись из сил, он ощущает под пальцами ил, вытаскивает себя на берег. На желтом песке остаются красные кляксы, но Кай не ранен, только жжет плечо и саднит отчего-то горло. Какое-то время он лежит, вцепившись в берег, пытается отдышаться. Волны облизывают его ноги, но больше не могут затащить обратно, в штормовое черное море.
И все же – Каю беспокойно, как оказаться в фильме ужасов. Он приподнимает голову, чтобы осмотреться, куда попал. На берегу уже есть чьи-то следы, цепочка их уходит в лес. Одиночество тут жутко настолько, что Кай поднимается и идет искать этого единственного человека, оказавшегося с ним в одной западне.
При входе в лес окружающий мир начинает меняться, скрывается черное море, даже просвет к нему теряется, и сам лес как картинка-мозаика перестраивается, стесывается, и вокруг Кая уже пустырь с месивом грязи, обнесенный колючей проволокой. Кай сглатывает, осматриваясь, и вместе со временем в этом мире запускается и проливной дождь, и откуда-то издали слышен приближающийся собачий лай. Этот звук, шум своры, похож на цунами.
И вся эта лавина производит на Кая такое впечатление, словно явились Всадники Апокалипсиса. Прежде, чем успевает осмыслить это разум, приходит в движение тело, и Кай, оскальзываясь, спотыкаясь, но с низкого старта поднимаясь снова, рывками, бежит вперед к забору, к колючей проволоке, он попадается в этот клубок как рыбка в сеть.
Собаки, уже не те жалкие и умилительные создания, что тыкались в руку мокрым носом и смотрели грустными глазами – машины для убийства, которых не научили жалости. И Кай, как и полагается обычному человеку, боится за себя, изо всех сих рвется вперед, через проволоку, оставляя на ее шипах клочки одежды, раздирая кожу до крови.
В ту секунду, когда он почти выбирается на свободу, где его не достанут, исчезает и ливень, и проволока, и лай. Кай посреди вагона движущегося электропоезда. Старого, с деревянными лавочками, с протертым полом, заплеванными окнами и исписанными стенами. Сидения тут отчего-то огромные – по плечо Каю, и он не сразу понимает, что это он маленький. За спиной – потрепанный рюкзак, за окном похороненные под снегом леса.
– Я смог сбежать? – вслух спрашивает Кай. – Разве я не опоздал тогда?
Вагон покачивается, за окном проносятся пустые станции. До Кая не сразу доходит, что в этом мире нет никого. Он выглядывает в соседний вагон, проходит до следующего, но и там тоже – пустые лавочки. Эта пустота пугает еще больше, чем прежде спущенные на него собаки. Кай не просто один посреди вымершего мира, он еще и движется куда-то в пустом поезде и, конечно, не может сойти, потому что нет никаких остановок.
Он пытается открыть дверь на улицу в тамбуре, потом ковыряется с окном, до которого достает только с ногами забравшись на скамейку, но и то не поддается.
И Кай оседает на лавочку, начинает осознавать – не мир вымер. Он умер.
Как только эта мысль доходит до него, в груди проклевывается ключ, из него толчками начинает бить розоватая, как разбавленная, кровь. Бледный от ужаса, Кай закрывает это место руками, и поток бьется в его ладони как второе сердце с правой стороны.
Но вот что странно – когда он уже уверился, что один на весь этот мир, смирился с этим, грохот открываемой двери в пустом мире пугает его больше, чем вся эта пустота. Вспугнутым зверьком Кай оборачивается – у входа в вагон стоит Акросс, вполне взрослый, запыхавшийся.
– Ну наконец-то нашел, – выдыхает Акросс, прикрывает глаза на секунду. – Ладно, пошли...
Акросс ассоциируется с болью, с горечью поражения, с бесконечным количеством собственных смертей, и за Кая снова говорят инстинкты первее разума – соскочив с лавочки, он бежит вперед, по направлению движения, со всей детской прытью. И ужас его сильнее, чем когда он убегал от своры собак.
Все снова меняется, и постепенно деревянные желтые лавки становятся спелыми колосьями ржи, вместо вагона – бескрайнее поле, и Каю опять семнадцать. Он останавливается отдышаться, упирается руками в колени, и будто впервые видит, как из раны на груди крупными каплями розовое капает в землю. Рожь и почва пьют Кая, хотят сожрать его, и он выпрямляется, достает платок из кармана, затыкает рану как течь в лодке. Как ни странно – помогает. Но в мире тишины и безмолвия по макушкам колосьев проходит ветер, который совсем не задевает Кая. Он чувствует – где-то тут новая опасность, ее нужно найти, чтобы не наткнуться на нее случайно, когда снова побежит.
Кай оглядывается кругом и замечает его почти сразу – голова торчит над колосьями ржи. Черная, лакированная и такая же, как в учебнике истории – собачья маска бога Анубиса. Это существо пока и само осматривается, ищет его среди поля. Кай пригибается, закрывает себе рот руками, чтобы подавить рвущийся крик. Ужас такой, что вытесняет все остальные чувства. Не разгибаясь, Кай ползет в противоположную от бога сторону. Но в звуке снова зашуршавшей без ветра ржи ему кажется, что это движение Анубиса за ним, что судья загробного мира вышел на его след. И Кай снова бежит, больше не пригибаясь, и не оборачиваясь. Заметив его, Анубис рычит вслед голосом, который кажется знакомым:
– Кай! Кай!
Бежать по полю проще, чем по движущемуся вагону или продираясь через колючую проволоку. Конечно, иногда травинки режут его, да и земля мягкая, но Кай вспоминает о том, что может прятаться, и ныряет в колосья как в воду.
Что-то черное мелькает впереди, и прежде, чем Кай успевает уйти в сторону, ловит его, плотно прижав к сильному телу.
Кай орет, ощущая себя попавшим в силки пушным зверьком, с которого теперь живьем снимут кожу, но, рывками пытаясь его увести, знакомый голос над ухом говорит:
– Тише. Это я. Я тут, чтобы тебя вытащить. Я не сделаю больно.
Это не совсем голос Акросса. Скорее голос Виктора, каким он себе его представлял. И держит Кая не его главный противник, а тот самый старший брат с фотографий, неожиданно такой надежный и сильный. Страх отступает, хотя обернувшись Кай и видит устремившегося к ним бога с головой пса. Но Кай больше не сопротивляется, позволяет брату перехватить себя за руку и тащить дальше. Акросс словно знает, куда нужно, и он оборачивается вместо Кая – проверить, далеко ли их преследователь. Наверное близко, потому что после каждой такой проверки Акросс дергает брата, и прибавляет скорости. И в какой-то момент отпускает его руку, кладет ладонь на затылок Кая и подсказывает падать.
Вместо земли они летят в дыру, вываливаются снова в мире темном, жутковатом, где небо заменяют красноватые своды пещеры.
Виктор дышит глубоко, не сводя глаз с дыры, из которой они выбрались. Кай открывает рот, чтобы его окликнуть, и не может выбрать имени. Конечно, надо назвать брата Виктором, но если позвать его: "Акросс", то можно узнать, настоящий ли он или придуман.
– Что происходит? – спрашивает Кай, так и не решившись. Брат не высокий, хотя Кай все равно ему по переносицу.
– Хороший вопрос, – кивает Акросс. – Дыра в груди не смущает? А тот, кто за нами гнался, тебя ни на какие мысли не натолкнул?
– Анубис? – переспрашивает Кай, и Акросс смотрит на него удивленно. В первое мгновение Каю кажется, что тот просто не знает, что это за бог такой, но Акросс словно сам себе подтверждает:
– Так вот, как ты его видел...
– А кто это?..
Договорить Кай не успевает – сотрясается пещера, и от того, что ужасы идут по нарастающей, он ожидает чего-то действительно сумасшедшего. Кай не сразу даже узнает его – истукан по центру пещеры, в нескольких метрах от них с Акроссом. У него красные воронки вместо глаз, сам он выше пояса вырастает из земли, а ниже будто и нет ничего. Кай скорее по ощущениям узнает в нем отца, чем внешности. Исполин принюхивается, поворачивается в их сторону, и снова своды трясутся. Акросс старается держаться так, чтобы брат был у него за спиной, хотя и сам робеет перед этим чудовищем.
– До сих пор не сдох, – сетует исполин. Когда он поднимает руку для замаха, начинает рушиться потолок.
– Знаешь... Я назвала тебя лучшим другом. Я правда считала, что это я тебя придумала, потому что настоящий не мог быть настолько хорошим. Ты ведь меня тоже считал лучшим другом?
Кай сидит на разложенном темном диване, поджав под себя ноги. На полу шевелится что-то – то ли трава, то ли черви копошатся. Он оборачивается на голос, но головы не поднимает. Видит только светлый подол платья, похожего на свадебное. Не сразу, но он вспоминает, что это голос Гидры.
– Да.
– Разве у тебя нет друзей тут? Разве с Хаски вы не общались больше?
– Хаски другой. Он колючий. К нему толком не приблизишься... – Кай чувствует, как этот разговор успокаивает его, остается только неясное чувство тревоги.
– По-моему, он ни с кем из нас так толком и не подружился. Наверное, из нас была не такая хорошая команда, как мы предполагали... Кай, скажи мне, пожалуйста. Ты поможешь Акроссу? Я побаиваюсь за него, вдруг он теперь совсем сорвется... Но ты его брат. Ты мог бы снова дать ему смысл.
– Акроссу я не нужен. Он ненавидит меня, – хмурясь, отвечает Кай, наблюдая, как продолжает копошиться что-то на полу. Ему немного страшно за Гидру, что она так спокойно стоит в этом живом море. Но существа остаются на кромке подола, выше не лезут.
– Это не так. Все, что делает Акросс – пытается понять устройство происходящего. Все эти годы он словно учится плавать... И он знал, что все это случится. Помнишь, еще в том вашем разговоре тебе сказал... Спросил... Послушай, Кай, ты ведь не винишь себя? Я же знаю, что тебе проще будет сказать: "Это я виноват". В том, что не заметил этого в Хаски. В том, что недостаточно его перевоспитал. Что не понял вовремя... Но ты не виноват, Кай. Тут никто не виноват. Хотя мне будет тебя не хватать, но все же – я рада, что тебя смогли вытащить... Даже если Акросс снова скажет, что тебя спасла Вега. От ранения в голову выжить невозможно. У тебя все не так плохо.
Кай касается ноющей раны в груди, но там почти ничего уже нет, только светлая затянувшаяся воронка.
– Я не умер? – переспрашивает он и моргает часто, пытается поднять голову, но Гидра быстро кладет холодные руки ему на затылок, заставив опустить взгляд.
– Нет, не умер. У меня ощущение, что если бы умер ты, был бы реально конец... Для Акросса, для Хаски, для Веги, да даже для Дроида... Его бы это добило, так?
– Так, – соглашается Кай. – А как же ты?..
Так бывает во сне, когда долго разговариваешь с кем-то, и не помнишь главного – что с ним уже год принципиально не общаешься. Или что этот человек мертв. Кай не помнит ничего, только странное чувство страха, как нарастающий шум, не дает ему покоя.
– Мне бы очень хотелось остаться с тобой и Акроссом... Так интересно было бы посмотреть на то, как вы привыкаете к роли братьев. Так интересно было бы узнать, к чему Акросс придет. Когда он успокоится... Но мне пора.
Она убирает руки, Кай наконец может поднять взгляд.
У Гидры прострелена голова, плечи платья запачканы кровью.
Когда раздается крик, вздрагивают все, даже всегда спокойный гранит. Железная дверь в подвал Акросса покрывается прорастающими лилиями, в несколько секунд они расцветают и опадают мертвыми, становятся сухим стеблем и пылью.
– Мне все время казалось, что у Акросса в подвале пыточный склад. Теперь я в этом вроде как убедился, – произносит один из близнецов. Он сидит, положив голову на столешницу, пока брат копается с заваркой и чаем.
– Мог бы и нас позвать. Мне бы хватило чайной ложки, – замечает его брат.
– От физической боли он бы так не орал, – вступает в разговор Гранит. Штаб похож на общежитие – общая кухня и по кругу от нее комнаты. И только к капитану надо спускаться. – Что там у Акросса? Ты же там бывала?
Мей вздрагивает снова, она бледная. Негромко, боясь кого-то, отвечает:
– Я там никогда не была. Если Акроссу было нужно – он сам приходил. А в подвал никогда не пускал... Даже меня.
– Отличная мы команда. У нас капитан живет в подвале и спит, наверняка, в гробу, а нам и дела нет, – вздыхает Гранит. – Ладно, надо проверить... Может его и правда там пытают.
– Так некому же, – пожимает плечами один из братьев. Гранит не слушает – отставляет чашку в мойку, идет к двери в подвал. Смахивает с железа прах цветов, дергает ручку на себя, но та не поддается, приходится сильнее. Что-то ломается с треском, и железная дверь оказывается деревянной, просто обитой по поверхности листовым металлом. Еще один рывок – и она открывается. Мей смотрит в другую сторону, близнецы вытягивают головы заглянуть, что там. Но тут же ныряют подальше, потому что распахивается входная дверь. На секунду Акросс замирает на пороге, глядя на Гранита как на предателя.
– Он орал, – ворчит тот.
– Еще бы он не орал, у него в башке черт ногу сломит. Я такого кошмара со времен Тима не видел, – ворчит Акросс, пренебрежительным жестом отгоняет Гранита от двери, а сам спокойно спускается в подвал.
Оказавшись на полу, он носком ботинка поддевает колосящийся росток чего-то зеленого, раздраженно фыркает, подходит к дивану и присматривается к Каю как к музейному экспонату. Тот сидит, спрятав лицо в коленях, граница его тела стерта, похожа на дым, завивается кольцами и уходит в пространство вокруг.
– Хотя бы без монстров, – кивает Акросс. Кай, словно только сейчас его заметил, отрывает голову от колен, смотрит покрасневшими глазами. – Только не смей бежать.
– Гидра просила тебе помочь, – припоминает Кай.
– А. Хорошо. Я к тому, что я тебя убивать не собираюсь. Я тебя вытащил. Помнишь?
Кай кивает, осматривается.
– Где я? Почему тут? Надо домой, мама будет волноваться...
– Наверняка ей уже позвонили, – Акросс отходит к шкафу, убирает аккуратно туда свитер, остается в рубашке, садится за стол, к Каю лицом.
– Позвонили?
– Ты в штабе у меня. Кай, ты в игре. Это не настоящий ты.
– Что это значит? – Кай все еще не понимает, но его очертания становятся все более четкими – он возвращается из своих кошмаров.
– Тебя оперировали. Я спустился за тобой, вытащил и принес сюда. Потом вернулся в реальность. Узнал, что ты выжил. Мне правда было интересно – тут-то ты живой, но мы оба знаем, что с реальностью и этим миром могут быть различия. Как у меня.
Кай, быстро приходит в себя, опускает босые ноги на каменный пол. Рана не болит, только чешется и кружится голова. И все же он ощущает этот мир полнее, такого с ним в играх еще не бывало.
– Там был еще кто-то...
– Там было много кого. Даже я немного испугался, – вздыхает Акросс, наблюдает за Каем, не сводя глаз, и вовремя предупреждает:
– Не подходи туда.
В углу просторной темной комнаты – камера. Крепкая дверь с зарешеченным окошком. И оттуда на Кая смотрит что-то, похожее на запертого монстра.
– Ты кто? – спрашивает усталый голос из-за двери.
– Я младший брат Акросса, – признается Кай. – Капитан другой команды.
– Я не знал, что у него был брат... Когда я отсюда выберусь, я убью тебя у него на глазах. Я придумаю как, но смерть не будет быстрой.
– Мне плевать на него, – громко окликает Акросс.
– Это не так, – шипит из-за двери. – Ты заботишься о нем... Сам сказал, что спас его. Принес сюда... Ты никого сюда не приводил.
– Но ты ведь тут, – пожимает плечами Акросс.
– Вы Легион? – понимает Кай.
– Брат рассказывал?
– Я повторю, отойди от двери. Он реагирует и разговаривает только если к ней подходить, в остальное время спит.
Кай послушно отступает. Вспомнив что-то, он осматривается и, наконец, замечает их.
Это похоже на фантастический фильм о будущем или пришельцах, и в декорациях каменного подвала смотрится неестественно. В углу напротив камеры две огромные колбы, наполненные жидкостью. В одной из колб застыл в невесомости Барс, в другой Тим, и глаза у обоих закрыты, они даже не дышат. Как заспиртованные дети в кунсткамере.
Глава 15.
Вода выплескивается на пол, у Кая промокают ноги до щиколоток. Барс в следующую секунду после того, как оказывается на воздухе, начинает кашлять так, словно его рвет. Пытается опереться о каменный пол, но соскальзывает, падает обратно и уже не шевелится, только дышит глубоко.
– Падла, – жалуется Барс. – Акросс блин... С каждым разом все стремнее. Я, конечно, понимаю, что мы не...
И замечает, что Тим остается на полу безжизненным манекеном. Он не только глаз не открывает, он и не дышит. Барс и Акросс бросаются к нему одновременно, а что делать не знают – переворачивают на спину, заглядывают в лицо.
– Опять, – обеспокоенно выдыхает Барс, едва не скуля от бессилия. – Второй раз уже... Почему Тим-то? Он же самый...
Тим перебивает его кашлем, переворачивается на живот, скручивается улиткой без панциря.
– Живой, – вздыхает Акросс. Тим отвечает что-то раздраженное, глухое. Барс уже отвлекся – пялится на Кая во все глаза так, что даже неловко.
– Привет, – улыбается Барс. – Акросс, сначала надо нас будить, а потом гостей звать.
Тим выглядывает из-под руки, но снова отворачивается.
– Я на этот раз по делу, – серьезно оправдывается Акросс. Барс смеется:
– Тим, ты слышал? Он по делу.
– Отвали, – выдыхает Тим и, выпрямившись, глядя прямо на Акросса, спрашивает только:
– Кого убить?
Кай вздрагивает, в беспомощном жесте хватает Акросса за рукав.
– Ты хочешь его убить?
– Тим и Барс абсолютное оружие. Потому что уже умерли, и умирать теперь могут только так, и когда придет их время. Я не могу часто мотаться в твою реальность, при этом заходя в штаб... Но тебя нужно было тут спрятать. Поэтому в ближайшее время в твой мир я не попаду. Как я могу спокойно ждать, когда знаю, что он еще жив?
– Я с ним поговорю, – обещает Кай. – Тут что-то не так...
– Ты уже пытался с ним поговорить, – напоминает холодно Акросс, отнимает у него свой рукав, отодвигается.
– И нам вкратце, – просит Барс.
– По дороге обсудите.
– С чего ты взял, что я смогу туда попасть, если там без сознания? – не понимает Кай.
– Что, не хочешь попытаться? – фыркает Акросс. С каждой фразой они все дальше друг от друга. Тогда в разговор и вступает Тим – указывая на Кая, он спрашивает:
– Это он?
Замирает Кай, отходит к своему дивану Акросс, и что-то поясняет только усмехающийся Барс:
– Однажды Тим спросил у Акросса про другого капитана. Рассказать там... И Акросс стол перевернул, разозлившись. Где-то тогда я и подумал, что вы поладите.
– Барс, – одергивает Акросс. – Мне не смешно. Вам нужно убрать человека, который убил Гидру и пытался застрелить моего младшего брата.
Барсу становится неловко, и в то же время он никак не может перестать улыбаться – опускает уголки рта, но они снова пытаются подняться, похоже на нервный тик. Тим смотрит на разлитую по полу воду, вздыхает огорченно.
– Жаль, что девушку убили. Я на нее надеялся.
– Я тоже, – поддерживает Барс, и все равно в его голосе слышен задор, отразившийся на лице Акросса так, будто его ножом ударили. – Ну а брат как? Выкарабкался? Вы с ним нашли общий язык?..
– Я брат, – Кай зачем-то поднимает руку.
– Ну блин, – огорчается тут же Барс, в то время как Тим рассматривает его с интересом, который до этого хорошо маскировал.
– Время, – напоминает Акросс. – Я не знаю, когда смогу позвать вас снова и смогу ли вообще...
– Ну вот, только пришли, а уже гонит, – сетует Барс. Но когда он оборачивается к Акроссу – в глазах нет той веселости, он серьезен. – Не волнуйся. Мы убьем его. Мы правда думали, что она тебя вытащит. А впрочем, – Барс опять улыбается, как разогревшийся на солнце сытый кот, – мы так думали и когда снова игры начались. И когда у тебя с девушкой из команды что-то закрутилось. А потом когда Гидра появилась... Но что-то всякий раз...
Тим нетерпеливо перехватывает его за ворот, тащит к выходу из подвала. Акросс окликает, кидает ему завернутый в чехол продолговатый предмет, который Кай принимает за меч, но этот короче.
– Его любимое оружие, – поясняет Акросс. Тим без вопросов кивает и уходит, все еще удерживая Барса за шкирку.
Кай спешит за ними, но Акросс, вмиг оказавшись рядом, ловит его за плечо, в полголоса объясняет:
– Помни, что он сделал... Гидра говорила, что вы хорошими друзьями были. Ты не можешь теперь ему все прощать. Такое – никогда. Но и сам... не суйся. Они уже мертвые. Им ничем не навредишь больше. Просто проводи их и возвращайся. Никаких "Поговорить". Даже не смотри. Мама и так с ума сходит от того, что ты в больнице, а если тебя убьют, то... что у нее останется теперь? Думаешь, она сможет снова попытаться с нуля?
– Да, я понимаю, – кивает Кай неестественно, и Акросс выпрямляется, поджимает губы.
– Все равно сделаешь по-своему? – вздыхает он, возвращаясь на диван. Кай стоит спиной к нему, лицом к деревянной лестнице из подвала. Он помнит преследовавшего его бога с собачьей головой, помнит пустые глаза Хаски, когда он стрелял. И Гидру в похоронно-свадебном платье, стоявшую тут совсем недавно. Сейчас не нужна сентиментальность, жалеть можно потом. И все же что-то мешает отстраниться от происходящего.
– Меня ждут, – вместо ответа, напоминает Кай, он так и не оборачивается.
У Акросса больше поводов для ненависти – Хаски всегда был его врагом, а Гидра – не просто другом. Кай ничего не понимает в любви, но ему кажется, что боль потери для Акросса – это боль Кая, помноженная на сто. И у самого все внутри сжимается при этой мысли.
То, что нарастает в Кае постепенно, становится тяжелее с каждым вздохом – это собственная вина. Он – как катализатор, который привел к взрыву, к гибели Гидры. Кай раз за разом в голове проматывает случившееся в обратном порядке, доходит до того самого момента, когда их с Хаски только представили друг другу. Если бы вместо Хаски был другой, кто-то, кто не горел так идеей защитить Кая, то Гидра осталась бы жива. Да и Хаски не был бы его врагом.
От выстрела в плече остался только зуд, затянувшаяся воронка, и Кай после всего, что видел, не может воспринимать последние события так, будто они были взаправду. Малодушно он выбирает тот момент, на котором хотел бы проснуться. Пусть это будет день, когда Акросс предложил перемирие. Он бы поговорил с Хаски по-другому, убедил бы поверить, самого притащил бы на встречу. И был бы черт возьми настойчивее, если знал, что у Хаски на уме.
