Текст книги "Девушка кормившая чаек (СИ)"
Автор книги: Соро Кет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Щеки Антона вспыхивают огнем, когда он привстав на стуле, оборачивается к нему.
– Добрый вечер, святой отец!
Святой отец цепким взглядом охватывает сцену, застегнутый до горла ряд пуговиц на блузке, бюстгальтер под ней и у него улучшается настроение. Ральф делает снисходительный жест.
– У себя дома, я не святой отец, – начинает он, – а...
– ...а Мануэль Нойер! – перебиваю я, с грохотом отодвигая стул.
Ральф лишь возводит глаза к потолку, словно приглашая Небо в свидетели того, что ему приходится выносить. Антон же, похлопывая себя по бедрам ладонями, пересекает гостиную.
– Слышали сегодняшние результаты? Как сыграла «Бавария»?!
– Не вздумай! – восклицает Ральф, вытягивая руки вперед ладонями. – Я весь день не слушаю радио. Останешься посмотреть игру, или у вас двоих какие-то планы?
– Нет, – буркает Антон, закатывая глаза. – Я хотел бы расслабить ремень на брюках и попердеть в диван, пока жена накормит ужином малышей и думает, к чему еще прикопаться.
– Сын мой, – говорит Ральф, складывая руки, – брак – это тяжелый и ежедневный труд... Лишь вступив в брак ты понимаешь, что такое есть счастье... Но уже поздно!
Антон смеется. Он бы смеялся, даже если бы Ральф ему этикетку с брюк зачитал.
– Как у вас? Ходят слухи, что священникам тоже позволят жениться?
– Вряд ли, но мы готовы. Часть ребят притворяется геями, часть – педофилами.
– Умно! – говорит Антон. – У геев права есть и все такое...
Я открываю было рот, но Ральф кладет мне руку на голову, небрежно целует в волосы, затем разворачивает к себе спиной и легонько подталкивает ладонью.
– Принеси нам по пиву и чего-нибудь похрустеть.
Не желая устраивать разборки перед Антоном, – я круто поворачиваюсь и иду в подвал. Пиво и чипсы? Как вы скажете, господин! Не изволите ли фисташек, мой повелитель? А пока, вы их изысканно пожираете, позвольте мне встать на колени и обкусать ногти на ваших августейших стопах!..
Когда я возвращаюсь, эти двое – сама непосредственность. Даже не скажешь, что еще недавно Антон доказывал, что Церковь сама себя изжила, а священники – лицемерные остолопы. И уж тем более не верится, что Ральф скрипел весь вечер зубами, доказывая мне, что ни один мужчина не сможет любить меня лучше, чем он... из Гамбурга.
Они смотрят «Спортшоу», громко комментируя промахи и голы, а я покорно расставляю на журнальном столике хрустяшки и пиво.
– Я не могу! – деланно и бездарно кричит Антон. – Я не пью алкоголь, когда тренируюсь. Я же говорил!
У меня глаза лопаются. Такое чувство, на тренировке Антон ударился головой о бортик.
– Прости, повелитель! Безалкогольное я оставила детям!.. Что ты выделываешься? Пей, давай!
– Принеси нам безалкогольного, Ви. Я ведь тоже не пью, – перебивает Ральф.
О, господи! Это что, заразно?
Пока они делают вид, что не пьют и рассказывают друг другу, как важно поддерживать спортивную форму, я сижу на кухне и пью вискарь из кофейной чашечки. С моего места прекрасно видно гостиную. Когда я вижу их вместе, меня терзают нехорошие подозрения. А вдруг, Филипп с возрастом перестал удовлетворять его стремление к мальчикам? И Ральфу нужен другой красивый блондин?
Сначала мне кажется, что «как-то по особому», на Атона посматривает Ральф. После второй чашечки начинает казаться, что это Антон посматривает на Ральфа. Умом я понимаю, что это бред. Ральф смотрит, потому что приценивается к сопернику, а Антон, потому что пытается понравиться моему «брату»-миллионеру. Но ум бессилен: мне не хватает духу оставить двух этих идиотов наедине.
...Выпроводив Антона, Ральф подозрительно всматривается в мое лицо. Я напрягаюсь, пытаясь придать себе независимо-трезвый вид.
– Какого хрена ты принесла алкоголь? – теперь, когда нас лишь двое, он не пытается играть со мной в снисходительного старшего брата. – Еще бы виски сразу поставила!.. Дай сюда, – он отбирает бутылку и наливает себе солидную порцию. – А он действительно интересный парень.
– Я удивлена, что ты не оставил его ночевать.
– Хотел, но, – Ральф салютует мне. – Филипп такой ревнивый.
– Придурок!
– Он не придурок, а совладелец многомиллионного бизнеса. И может статься, что станет миллиардером до сорока, – говорит Ральф, сделав вид, что не понял.
– А ты, его партнер, жопишься своей девушке телефон купить.
– Если я куплю тебе телефон, чем ты будешь попрекать меня до скончания века?
– Я найду.
– А вдруг, нет? Почему бы тебе самой себе не купить? У тебя недостаточно своих денег?
Я умолкаю: своих мне просто тупо, до боли, жаль.
Он оборачивается.
– Я хочу, чтобы его купил ты!
– Продолжай хотеть.
Ральф подходит к одному окну за другим, закрывая жалюзи и убедившись в том, что никто не увидит, он наклоняется надо мной и шепчет насмешливо:
– Я тоже считаю, что дорогие гаджеты – это развод дураков на бабки.
– У Фила тоже айфон. Он – дурак?
– А еще у него мозги и яйца. Вдруг потом тебе и это понадобится, а где я возьму?..
Ральф презрительно закатывает глаза, отходит к столу подливает себе из сильно опустевшей бутылки. Спрашивает, словно невзначай:
– А откуда ты знаешь, что у него айфон?
Я умолкаю, задумавшись, как бы половчее соврать. Но Ральф приканчивает виски, наливает себе еще порцию и ему, похоже, становится наплевать на мое вранье.
– Мне это кажется, – спрашивает он, – или тебя как-то по особому возбуждает Филипп?
– Не могу забыть ту страсть в его голосе, когда он обещал меня трахнуть в задницу, как только увидит.
– Он имел в виду нечто иное, что тебе не понравится.
– Откуда ты знаешь, что он имел в виду, если даже сам разговор не помнишь?
Ральф наливает себе еще виски и достав из нагрудного кармана сигару, с наслаждением проводит по ней носом.
– Он три раза намекнул, что ты – дочь своей матери.
– Кстати, да. Я почти взрослая и мне пора готовиться к балу дебютанток. Как и подобает падчерице графа.
– Он не граф, пока его отец жив. Но уверен, ты произвела бы фурор... Если бы смыла этот проклятый автозагар. Сколько раз говорить, что меня мутит от одного запаха.
– Ты что, говоришь серьезно? Насчет фурора?
– Да. Твоя внешность... Твоя природная внешность... Ты выглядишь по-настоящему потрясающе...
Я вздыхаю, покачав головой.
Когда я была еще маленькой, Ральф извел метры пленки, делая мои фото. Некоторые даже продал... А потом ему ни с того ни с сего наскучило. Видимо, мир не был готов к моей «красоте». Да и Джессика вдруг опять вернулась, вопя, что папочка нас заждался...
– Таких, как ты в природе раз, два и обчелся. Большинство – уродины пучеглазые.
– Еще бы! – говорю я. – Если бы Русалочка помахала Принцу из моря, да еще и своим рыбьим хвостом, она бы еще больший фурор произвела.
– Русалочка, – возражает Ральф, – была дочерью Морского Царя! Она была принцессой, была русалкой, была особенной. Ее голос околдовывал и завораживал всех. Если бы она помахала ему из моря, прежде, чем лезть на берег, что-то мыча, у нее было бы куда больше шансов. А так? С чего она взяла, что Принцу нужна очередная влюбленная дура. Может, он, Принцессу всегда хотел? Особенную.
– Ты на меня намекаешь?!
– Я прямо тебе говорю. Такая, как есть, ты – особенная А в этом твоем имидже калифорнийская блондинка-леопард, обычная. Филипп таких может пачками трахать, не замечая разницы.
– Он, или все-таки, ты?
– Я тоже могу, – коротко отвечает Ральф, не сводя с меня холодного взгляда. – Но речь сейчас не об этом. Я подарил тебе эту книжку не для того, чтобы ты решила, будто бы любовь – это принесение себя в жертву. Я подарил тебе ее просто так. Почитать... Но если ты решила сделать ее своей Библией, позволь мне кое-что тебе объяснить. Я люблю тебя. Веришь ты этому или нет, но ты навсегда останешься моей маленькой сахарной куколкой. Для меня ты —особенная. Среди хорошеньких незнакомых девушек, лично я, всегда выберу тебя. Но для Филиппа ничего особенного в тебе нет. Ты не красивее других, уж точно их не умнее... Послушай меня! – он слегка повывает голос, заметив, что я ухмыляюсь, не в силах себя сдержать. – То, что Филипп ненавидит Джессику, не поможет тебе ему понравиться. Он – сволочь, циничная и абсолютно безжалостная.
– А я, может быть, не хочу ему нравиться!
Ральф смотрит в упор. Как на взрослую.
– Так перестань написывать ему эротические послания в «Фейсбуке»!..
Глава 4
«ДЕВУШКА ПОД СТОЛОМ»
– Как прошел уикенд?
– Прекрасно, – говорю я, садясь в машину Антона.
– Не успел подойти к вам в церкви...
– Джессике стало плохо.
– Все нормально с ней?.. Ты так выглядишь, будто бы всю ночь рыдала, – роняет он.
– Рыдала. Рассказать почему?
Антон закатывает глаза и трогается с места, не утруждая себя даже взглядом в моем направлении. Его профиль серым пятном мельтешит на фоне пролетающего мимо пейзажа. Хмурый день, хмурое настроение, хмурый тип.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– Из вежливости.
– Я хочу уехать из Гео.
Тут он дает ожидаемую реакцию – чуть ли не вылетает на встречную полосу.
– С ума сошла?!
– Нет!
– Мы можем поговорить? Сейчас?
– Можем.
За площадкой для картинга, Антон сворачивает направо и кабриолет вылетает на проселочную дорогу. Комья засохшей грязи тарабанят по днищу автомобиля, когда презрев ограничения скорости, он гонит по узкой дороге, рискуя сбить старушку с собачкой или какого-нибудь раннего бегуна. Перед лесным массивом Антон резко тормозит, разбрасывая гравий из-под колес.
– Ты плакала из-за меня? Из-за того, что я сказал тебе? – спрашивает он таким тоном, словно с его души свалился Ноев ковчег. – Что ты фригидна?
Я едва заметно сжимаю губы: Антон и Совесть. Акт первый.
Странный он парень, честное слово. А может, мы все в нашем возрасте именно такие? Странные? Просто я никогда не обращала внимания на ровесников.
– Прости меня! – говорит Антон.
И выдает заготовленный дома спич. Мол, в нашем возрасте, девушки не умеют получать удовольствия. Он погорячился, конечно же; виноват. Но теперь все понял и мне прощает.
Даже не знаю, что на это сказать. Антон, похоже, советовался со своим отцом-адвокатом. В его речи больше юридических терминов, чем здравого смысла. Я слушаю вполуха, без интереса. Что мне за дело до измышлений его отца? Может, он думает, что все порядочные женщины – фригидны. А раз так, зачем напрягаться? Меси, кого выгоднее и женись, когда она залетит. Как поступают порядочные мужчины, если собираются завести семью. Секс, удовольствие, все потом. С проститутками, в обеденный перерыв.
Благо бордели у нас круглосуточные.
А непорядочные поступают, как Ральф. Они говорят в субботу утром:
– Я скоро, – и привозят Джессику с чемоданчиком и безумной полуулыбкой на безвольных губах.
Месть за то, что я отказалась с ним спать.
Мона Лиза с анорексией. Мумия Джульетты. Тетя как водится, горько плакала и пыталась ее кормить. Джессика ничего не ела. То ли забыла, как это делается, то ли перешла на энергию Праны. Только смотрела на Ральфа, как на святыню и время от времени прикасалась к его плечу.
Все выходные Мумия сидела, подняв к нему голову. Гладила узловатыми пальцами пальцы Ральфа, держащие пластиковый пакет с физраствором. Прозрачная трубка соединяла их, словно пуповина: пакет в с питательной жидкостью в его руке – с торчащей из ее вены иглой.
Если любовь существует, то это ее я видела.
– Ты слушаешь? – спрашивает Антон.
По его мнению, если Мужчина унизился до разговора и объяснений, Женщине подобает немедля пасть на колени и его извинения подобрать. И поблагодарить! Откуда же ему знать, что мое сердце разбито, я проиграла войну...
– Я не фригидная, – отвечаю я, преисполнившись мрачной решимости объяснить хотя бы Антону, что он – кретин. Отомстить за всех мужчин за униженных ими женщин.
– Разумеется нет! – поддакивает он.
Так все выходные тетя с Джессикой разговаривала: «Да, милочка моя!», «Конечно, моя родная!» А сама на часы смотрела: не пора ли ее «милочке» принимать лекарства. А то еще решит, что Ральф – это Филипп и попытается ему ножницы между ребер воткнуть. Она и так его отчего-то папочкой называла.
Я смотрю на Антона.
– Я тебе говорила, что мне нравится быстро и жестко.
Его голова замирает на середине кивка. Он уже почти мне поддакнул, уже для этого открыл рот, когда до него дошло. Теперь он очень глупо выглядит – в полупоклоне, с раскрытой челюстью и выпученными глазами.
– Т-т-ты охренела?!
– Нет, это ты – охренел! Кто ты, чтобы мне рассказывать, что девушка испытывает в постели? Я тебя плавать учу? Я тебе геометрию пытаюсь преподавать?
Если бы из леса выскочила косуля и направила на него ружье, Антон смутился бы меньше. Он открывает и закрывает рот.
Надо отдать ему должное: Ральф бы уже высадил меня и уехал – на поиски девушки, которая предъявляет меньше претензий. Но Антон молодой и гораздо лучше воспитан. Поэтому и сидит. Глотает.
– Тебе самому не скучно? Тебя самого не мутит еще от нашего, так называемого секса?
– Всем нравится!
– Тебе нравится?
Он думает. Сомневается. Мрачно изучает фирменный значок БМВ на руле. Видимо, знаки благоприятны и Антон решается... барабанная дробь...
Сказать. Девушке. Правду.
– Разумеется, нет! – заявляет он. – Мне нравится секс по-быстрому, без соплей. Минет мне нравится. Лучше порнуху посмотреть, чем все это дерьмо с прелюдиями!.. Довольна?!
– Да.
Видимо, пожалев о том, что сказал, Антон заводит машину и подает назад.
– Тогда поехали в школу.
– Мне тоже нравится минет.
– Ты точно спятила.
– Давай прогуляем сегодня школу?
Он смотрит на меня, словно я предлагаю похитить директора; на органы.
В этом весь Антон. На дорожке в бассейне, в школе, он – лидер. Но в том, что касается спонтанности, у него проблема. Шаг влево без разрешения свыше, и у него мозг рванет. Так мне, по крайней мере, мерещится. Я еще ни разу не видела, чтобы Антон решился на что-то спонтанное.
У него спортивный кабриолет БМВ, но он редко повышает скорость выше восьмидесяти. У него, быть может, единственная в школе девчонка, которая любит секс, но он терзает меня романтикой. Ему девятнадцать, но большую часть себя он посвящает геометрии (хоть и унаследует адвокатскую контору отца) и плаванию, которое не принесет ему ни денег, ни славы.
– Прогуляем школу? Зачем? – спрашивает Антон.
– Поедем к тебе.
Пауза.
– Зачем?
Старые воспоминания с шорохом всколыхнувшись, поднимаются из самого дна души, заставив меня снова вздрогнуть. Я вспоминаю трепет в груди и животную дрожь, что пробирала меня всякий раз, когда он садился рядом и открывал учебники. Глубоко моргнув, я поворачиваюсь к Антону и его веки вздрагивают в ответ.
Дыхание замирает, он нервно чиркает языком по губам.
***
Я возвращаюсь домой пешком. Тупо улыбающийся в Вечность, Антон, сейчас неспособен водить машину. К тому же... Я знаю: Ральфу уже позвонили из школы. Уже сказали, что я не пришла. Наверняка, он спросил: пришел ли Антон, ведь мы уехали вместе и это так естественно: спросить об Антоне. Вряд ли от него скрыли, что и Антон не пришел.
Кости брошены.
Бесшумно скинув туфли, я иду на цыпочках, неслышно обходя скрипящие половицы. Как Лара Крофт по коридору гробницы. Из кабинета Ральфа доносятся какие-то шорохи и характерные звуки.
Вот бы он вызвал Филиппа...
Дверь приоткрыта и я неслышно заглядываю в щель. Ральф сидит за своим столом, глядя на меня с мрачным вызовом. Опустив глаза, я вижу стоящую на коленях женщину. Ее длинные пшеничные волосы разметались по его приспущенным брюкам.
Женщина пытается поднять голову, но Ральф вцепившись пятерней в ее волосы, силой прижимает ее лицо к своему паху. Джессика дергается, пытаясь высвободиться, но он сильнее.
Ее ноги в черных закрытых туфлях беспомощно царапают половицы.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
Часть третья
ДЕВУШКА, КОРМИВШАЯ ЧАЕК
Конец августа, 2017 год
Глава 1
«ГРАФИНЯ, ГРАФ И ОФИЦИАНТКА»
За окном надрывно стенают чайки.
Я просыпаюсь рано, едва забрезжил рассвет. Лона с блаженной улыбкой причмокивает губами во сне. Вздохнув, еще крепче прижимает к груди потрепанный экземпляр «Оттенков». Ей снится, наверное, как Мэтт Бомер, – Джейми Дорнана она упорно не признает, – шепчет: «Ешь, Лона! Ты вовсе не толстая, так что ешь...».
Утро свежее и воздух пахнет росой. Море спокойно; ровное, как залитая бетоном площадка. И всюду эти огромные, с утку, чайки. Одни белыми корабликами лежат на воде. В неясном свете утра, они тоже серые, как и мелкий словно сахарная пудра песок. Другие уже успели проснуться и бродят теперь между закрытых на ночь пляжных коробок. Деловито нахохлившись. Молча. Орать они начинают только при виде того, что кто-то из стаи отыскал кусочек полакомей и пытается как можно быстрее его сожрать. Вот тогда они начинают голосить, как помешанные. То ли возмущаются, то ли напоминают, что Бог повелел делиться...
Я как раз собираюсь швырнуть им хлеба, чтобы поднять на пляже переполох, когда со стороны пристани раздаются крики. Вмиг проснувшись, стая становится на крыло. Устремляется истошно орущим облаком в сторону причала.
Я смотрю им вслед, не веря глазам своим.
Пристань затянута белой дымкой и сквозь туман кажется, будто чайки кружат над одной из яхт. Двухэтаэжная красавица возвышается над другими, словно утес. Точнее, возвышается лишь верхняя часть с капитанским мостиком. Нижняя скрыта густым туманом и в него, словно в молоко, яростно крича бросаются птицы. Точнее я рассмотреть невозможно: на приколе стоит около восьмиста яхт разом и лес мачт загораживает обзор.
Заинтригованная, я торопливо растягиваю мышцы. Так чайки орут лишь завидев добычу.
Кто бы мог подумать, что я не одна на свете – чокнутая, которая кормит чаек на берегу. Кто-то борется против Системы? Или на берег выбросило распухшее тело?.. Или какой-то эксцентричный миллиардер?..
Когда я добегаю до пристани, все кончено: чайки с протяжными криками покидают небо над яхтами. Дерьмо! Первый раз за четыре месяца здесь что-то произошло, а я это пропустила.
Миновав причал, я по валунам спускаюсь на дикий пляж. Мои ноги кажутся грязно-желтыми. Опасаясь, как бы Филипп не вычислил, кто слал ему фотографии, я сделала ЭТО. Смыла автозагар. Но обещанные Ральфом пораженные принцы, так и не появились.
Даже граф ни разу не приезжал, хотя по рассказам Лоны, в прошлом году провел здесь почти все лето. Разбивал иллюзии, увольнял и занимался всем тем, чем обычно занимается «сука, мать его, отец Дитрих».
И подумав, позавчера, я снова купила флакон. К приезду преподобного падре.
***
...Холодные гладкие камни чуть влажные от росы. Совсем, как стол в тетином подвале. Я тоскливо отряхиваю ладони.
Зачем я сбежала?
Русалочка... Дура, блин!.. Той, хотя бы, было обещано, что свадьба Принца ее убьет. А я чем думала? Вот, не приехал Принц. Что теперь? До скончания жизни работать официанткой? Бегать по утрам вдоль линии пляжа, в надежде, что появится Джессика – стриженная под ноль, но с ножом от Ведьмы?
И я смогу вернуться домой...
Домой. Само слово пахнет могильным тленом. Что ждет меня дома? Нет, уж. Лучше умереть, чем вернуться туда. В монотонную, как стук колес поезда скуку, стук спиц и беседы благочестивых женщин.
Лучше умереть.
Туман медленно откатывается в море.
Холодно и ужасно не хочется никуда бежать. Я думаю: стоит ли продолжать пытаться? Я закончу тем, что либо сломаю ногу в рассветных сумерках. Либо башку себе расшибу о камень.
Будет мне тогда «дзинь!»
И пока я думаю, по дощатой пристани пролетает белое платье и всполох длинных, как у ведьмы, волос. Девушка настолько худая, что платье висит на ней, как на швабре. И не платье это, а длинная ночная сорочка.
Я смотрю на нее, выпучив глаза, словно рак-отшельник.
– Дж..дж..джессика?!!
Она бежит прямо на меня. Разбросав в стороны костлявые руки, длинным прыжком соскакивает с насыпи и приземляется на дорожку. Бросив короткий взгляд через плечо, улыбается, как гиена и легко поднявшись, несется прочь.
Показалось мне, или она на самом деле меня узнала?..
– Джессика!
Отразившись от поверхности моря, имя разбивается вдребезги вместе с набежавшей волной. Пораженная, я вырываю из ушей горошины плейера. Яростно пинаю пяткой розовый круглый камень.
– Джесси!
В голове шумит. Оглохшая от музыки и собственных криков, я не сразу вспонимаю, что Джессика бежала не от меня. Я останавливаюсь и... слышу, как кто-то во весь опор несется за ней.
Крик вырывается сам собой, раздирая горло.
Человек тормозит, разворачиваясь боком, как лыжник. Пролетает по инерции немного вперед, взметнув подошвами облако песка и битых ракушек.
– З-заткнись!
Крик умирает.
Я сглатываю. Смотрю на него, испуганным кроликом. Он что-то рычит, метая молнии прозрачными голубыми глазами, но я не могу разобрать ни слова. Стою и смотрю на него, ощущая как сердце колотится в пищеводе.
Так вот ты какой... Филипп, граф Штрассенбергский.
То, что он не умеет оборачиваться летучей мышью, не вызывает у меня облегчения. Если верить рассказам, Джессики он может обернуться кое-кем пострашнее. И теперь, когда я стою с ним лицом к лицу, а не слушаю, хихикая, его вопли по телефону, мне очень не по себе. Его искаженное яростью лицо, кажется зеленым, как лицо Халка.
«Какое прекрасное и драматическое окончание!..» – проносится в голове.
Еще живая, стоя на берегу, я уже вижу фотографии в «Бильде». Себя, лежащую на песке. Раскинутые в падении руки. Волосы смешались с береговым мусором... Когда меня обнаружат, неблагодарные чайки уже выклюют мне глаза.
Вздрогнув, я останавливаю кадр и переворачиваю тело лицом вниз. Так лучше!.. Итак...
...мои волосы живописно смешались с береговым мусором. Ральф, упав на колени, рвет на себе свои. Я вижу полицейских; вижу Филиппа в наручниках. Серый пуловер из кашемира распахивается, обнажая белую футболку с большим треугольным вырезом.
– Ты! Мой! – говорит он Ральфу, рванувшись вперед.
Хлопок красиво облегает грудные мышцы. Лона, которая пришла посмотреть на мои останки, валится в обморок, узрев графский торс.
Равнодушный коронер склоняется над двумя телами: «Которая из них наша?» Ральф отвернув от Филиппа взор, обращает его на нас с Лоной. Филипп плачет, суровой мужской слезой. Полицейский, тем временем говорит ему: «Господин граф, вы имеете право...»
– Господи! – рычит «господин граф», не подозревая о том, что имеет право хранить молчание.
Я пытаюсь дышать глубоко и ровно. Не заболеть бы еще сейчас. Переломом челюсти.
Над нашими головами, тоскливо взвыв, пролетает чайка.
– Господи, у меня чуть кровь из ушей не пошла от твоего визга.
– Нельзя упоминать имя господа всуе, – отвечаю я машинально, не до конца соображая, что говорю.
– Кто сказал?!
– Наш общий брат-священник.
Помедлив, Филипп переносит вес с одной ноги на другую и сплетает руки на мощной груди.
– Н-да? – издевательски спрашивает он, ощупывая глазами мою грудь. – А по поводу твоего наряда он ничего тебе не сказал?
– Падре в таких вопросах он чрезвычайно строг, – говорю я нежно и нараспев, – Дома я ношу практичное хлопковое белье. Простое и целомудренное, как тетя. Святой отец проверяет лично...
– Что, тетино тоже?
– Тете за шестьдесят!.. Ей падре верит на слово.
Его оскал превращается в человеческую улыбку. Красивый у Ральфа парень, что уж и говорить. Особенно, когда улыбается.
– И почему я только не стал священником?
– Потому что грешил, – спокойно напоминаю я. – В семинарии.
У него мгновенно затвердевает лицо. В неясном полумраке рассвета, становится похожим на гипсовую маску. Сведенные брови, жесткий холодный прищур.
– Мы знакомы?
– Хочешь?
– Нет!
Он наклоняется ко мне, сморщив лоб и вытаращив глаза. Так близко, что я чувствую запах его лосьона после бритья. Тот же, что и у Ральфа!.. У них даже лосьон один на двоих! И от ревности, мне срывает крышу.
– Будешь звать меня просто «деткой»? В постели, я имею в виду.
Взбешенный, он стискивает зубы. Так крепко, что на щеках вздуваются желваки. Хочет что-то сказать, даже раздувает пошире грудь, но потом передумывает. Бесполезный воздух со свистом выходит сквозь зубы.
– Кто тебе сказал, – цедит он вполголоса, – что я с тобой в постель лягу?
– Ты.
Филипп начинает медленно заводиться. В том самом плохом смысле, в котором он крушит женские челюсти. В его глазах я вижу отблески взглядов мальтийских рыцарей – его предков. Не прямых, разумеется, второй сын в их семье всегда посвящал себя церкви, но бушующая в их венах кровь, по-прежнему не утратила жара.
– Я? – переспрашивает он таким тоном, что у меня смерзаются ноздри: ни выдохнуть, ни вдохнуть. – Я.
– Ты! Ты сказал, что как только меня увидишь, в задницу ...!
В его глазах начинают взрываться цистерны с бензином.
– Ты, что идиотка?!!
– Наверное, – я бросаю на него обиженный взгляд. – Вечно верю красивым мужским словам! Чао!
Шмыгнув носом, обхожу его и, оскорбленно вскинув голову, беру курс на насыпь.
Только не бежать. Не бежать...
Я уже довольно далеко отошла, когда Филипп внезапно догоняет меня и, схватив за плечо, разворачивает к себе. Да так резко, что челюсти клацают друг о друга.
– Кто ты такая?
– Я предлагала познакомиться, но ты упустил свой шанс.
Филипп вдруг улыбается и становится буквально неотразим. И пахнет так... Знакомым, таким возбуждающим запахом. Уже поплыв, я расслабленно улыбаюсь ему в ответ. Теплая пустота расползается в животе. Словно горячий вдох и выдох в районе солнечного сплетения.
Его зрачки слегка расширяются в ответ, грудь вздымается, натянув футболку. Самец откликается на древний зов самки. Филипп разжимает пальцы и прячет кулаки глубоко в карманы.
– Я тебя где-то видел.
Хоть бы поинтересовался, что ли, как выглядит твоя падчерица, придурок!
– Нет, – говорю я. – Не видел. Но если в тринадцать ноль-ноль будешь гулять по променаду со стороны отеля «Смарагд», то увидишь, как я тебя жду. Возле парапета.
– Пораньше никак? Я уезжаю в Гамбург.
– Увы. Я работаю до двенадцати.
– Работаешь? Ты?
– Да, работаю! Представь себе! – я возмущена и задета. —Официанткой. В «Смарагде».
Он окидывает меня еще одним взглядом. Складывает в уме два и два.
– Такое чувство, что я тебе переплачиваю.
– Ах, это?.. – я окидываю взглядом свою одежду; он – действительно гей! – Не-е-ет. Это я заработала, трахаясь с богатыми постояльцами.
– Вообще-то, это запрещено правилами...
– Знаю. Так ты придешь?
Он улыбается и со вкусом оттянув время, роняет:
– Не-а.
Глава 2.
«КОФЕ ДЛЯ ЗВЕРЯ»
Бегая с подносами, я то и дело возвращаюсь к мыслям о том, что случилось на берегу.
Воспоминания прорезают память, как вспышки молнии прорезают ночное небо. И сама собою улыбка, вновь и вновь цветет на губах. Боже, какой мужчина! Не могу дождаться, когда мы с рукой останемся хотя бы ненадолго наедине. Это первый раз, когда я абсолютно искренне и всерьез не вспоминаю про Ральфа.
«Оба – пи..ры, – сказала однажды Лона, имея в виду их стиль обращения с персоналом, – полностью взаимозаменяемые».
Она оказалась права. После Ральфа меня еще ни один мужчина так, сходу, не заводил.
– Виви, когда у тебя такой взгляд, становится страшно стоять так близко к плите, – говорит Янек.
Я гасну. Ничего не имею против Янека лично. Он даже нравится мне; чисто по-человечески. Готовит мне салаты, омлеты, овсянку и куриные грудки... Но когда он начинает пытаться сказать, что я завожу его, мне хочется выблевать свой желудок.
Я хотела бы относиться к нему чуть лучше, но не могу и мне так часто бывает за это стыдно, что уже сам вид Янека начинает бесить.
– Скромница, – шепчет он, когда изогнувшись, как Нео в «Матрице», я уклоняюсь от встречи с его рукой.
Придурок!
Не зная, как объяснить Янеку, который очень игриво мне улыбается, что в этой своей слепоте он еще хуже Лоны, я отхожу и принимаюсь собирать со столов тарелки.
– Мне нужен омлет из белков, – отвлекает Янека какой-то коротконогий мужчинка.
Очередной владелец «определенного уровня» в сшитом на заказ пиджаке и отлично подогнанных брюках. Я знаю его: он остановился в пентхаузе. Постоянный клиент. Успешный адвокат – Фридрих Бауэр. Приезжает, когда ему удается сорвать крупный куш. Всегда один. Всегда с понтами. Пьет шампанское по утрам и изводит персонал, требуя изготовить для него какое-нибудь особое кушанье. Настолько экзотическое, что даже сам он не может его доесть и пристает к девчонкам.
Ко мне, во всяком случае, он уже приставал.
Я с любопытством кошусь в его сторону. За Бауэром уже собралась целая очередь людей с голодными глазами и сдержанными лицами, но такие мелочи его не волнуют. Он снял пентхауз! Он спустился к завтраку! Как простой человек! Но вовсе не для того, чтобы быть как все. Он пришел, потому что желает продемонстрировать, сколь элегантный и здоровый образ жизни ему доступен.
– Омлет из ОДНИХ белков, – втолковывает он Янеку. – Вы понимаете по-немецки? Онли уайтс!.. И на каждой стороне он должен был поджарен четыре минуты. Онли четыре. Вы понимаете?..
Янек учится на повара в Университете Вюрцбурга, где преподавание идет на английском, а в свободное время усиленно изучает немецкий. Он уж точно знает о белковых омлетах больше, чем этот кретин в пиджаке. И гораздо лучше говорит по-английски. Но, с гостями Янек соблюдает субординацию.
– Да, – отвечает он с достоинством дворецкого, который обращается к лорду. – Да, сэ-э-эр.
В очереди похрюкивают, но Сэр не ведет и ухом.
– Сколько времени это у вас займет? – интересуется он, словно бы невзначай поглядывая на платиновый «ролекс» и зависает, держа рукав. Чтобы на его «ролекс» могли взглянуть все.
– Ровно восемь минут, сэр, – рапортует Янек и очередь, кто поближе, уже не выдержав, начинает дружно... нет, не смеяться! Ржать.
Адвокат оглядывается по сторонам. Если бы он не так сильно задирал свой нос, то по реакции окружающих догадался бы насколько смешон в своих попытках казаться величественным. Но он не догадывается. А если что-то и замечает, то истолковывает как зависть грубой и бестолковой черни.
– Доброе утро! – говорит он мне и Янеку это совсем не нравится. – Вы не передумали?.. Насчет прогулки на яхте?
– Персоналу запрещено встречаться с гостями.
– А когда я съеду?..
Я делаю лицо Джессики, которая занимается сексом и отхожу в сторону. Даже если безумие у меня в крови, ему придется подождать, пока я «съеду».
– О, господи! – шелестит Мария, проходя мимо. – Сколько можно?! Когда эта слащавая лицемерка уймется?
За нею, тряся боками несется Лона. Я торможу, чтобы она успела схватить тарелки и поровняться со мной.
– Адина? – спрашиваю я.
– Хуже! Фон Штрассенберг, – шепчет Лона.
– Пол сменил?
На губах, сама собой, вспыхивает торжествующая улыбка. Значит, он не уехал!
На кухне очередная маленькая трагедия.
– Снова! – восклицает Адина только для нас. – Он снова здесь!
И опять переходит на литовский язык.
Размахивает руками и голосит, как плакальщица. Ее буквально штормит и это неподдельное возбуждение передается по цепочке всем нам. Все вокруг начинают что-то бурно и яростно обсуждать. А мы стоим, не понимая ни слова. В этом есть ужасная несправедливость: когда говорим мы с Лоной, нас понимают все.
