Текст книги "Девушка кормившая чаек (СИ)"

Автор книги: Соро Кет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Все будут есть, пить, улыбаться. Делать вид, будто бы я – такая, как все.

Чтобы развеять отвращение и подкатывающую к горлу тоску, я переписываюсь с Ульрике.

«Ты – тупая, сиськастая малолетка!» – пишет она.

«А ты – перекроенная старуха!»

«Мне всего тридцать девять лет!»

«Твои года – твое единственное имущество! На твоем месте я бы в это уже не вкладывала!»

– Эй, ты оглохла? – спрашивает Филипп, оторвав меня от советов по инвестированию.

– В чем дело? Ты же сказал не беспокоить тебя до трех.

Он молча сует мне под нос часы. Не так, как делал Фуражка, гордясь и пылая. А спокойно, чтобы я могла узнать время. Почти что четыре...

– О! Я не заметила.

Телефон тренькает и я кидаюсь к нему, как ястреб. Видимо, тема бедности задела Ульрике всерьез. Филипп ждет... Терпеливо ждет.

– Я думал, у тебя нет друзей.

– Я переписываюсь с врагами.

– Как мило. Скажи-ка, здесь можно где-нибудь что-нибудь здоровое съесть?

Я поднимаю к нему глаза. Здоровое? Здесь!?

– Разве что друг друга.

Мой тон выдает меня. Я не сумела бы очевиднее донести до него обиду, даже если бы купила баллончик краски и написала все это на стене. Умом я понимаю: Фил – взрослый. Он то ли гей, то ли гетеро, то ли бисексуал, – но у него куча денег и мир для него открыт. Как будет завтра вечером открыт буфет на длинном столе. Мужчины, женщины, трансгендеры, сиамские близнецы... Филипп может иметь любого. Не по любви, так за деньги.

Богатство и красота – всегда хорошая комбинация.

Но так я лишь себе говорю. В глубине души скопилось уже немало обид. «Да как ты смеешь меня не любить, козел?! В моих мечтах ты лишь об этом мечтал!» Я чувствую себя преданной, обманутой, обворованной... Наверное, именно так сейчас ощущает себя Ульрике. Схватив телефон, я пишу не глядя. Пишу поверх двадцати ее сообщений:

«Я тебе одно скажу: в твоем возрасте надо сперва убедиться, что он кошелек достанет, а уже потом совать его член в свой рот!»

Айфон летит на кровать. Низко летит, наверное будет дождик. Филипп глядит на меня как-то странно. Видимо, делает выводы, как я ценю все то, чего добивалась.

– Злишься?

– Радуюсь!

– А ты можешь, радуясь, приготовить поесть?

Может быть, Джессика его поэтому ненавидит? Зачем кому-то нужен мужик, который не хочет трахаться, но требует, чтобы его кормили.

– Я не умею готовить.

Моя спина говорит ему: «Убирайся! Ты должен был любить меня, припав на одно колено. А я – щебетать: «Ох, Фил, не люби же меня так сильно!»

«Равнодушный, – шипит спина, – ты вовсе не нужен мне. Так что не пошел бы ты к черту?»

Ни звука: он продолжает стоять. В груди теплеет: холодная неприязнь превращается в жгучую. Повинуясь обязанностям хозяйки, я иду на кухню – организовать холодный обед. Хлеб, овощи, может, пара куриных грудок или вареные яйца.

– Ты голодная?

Меня разбирает дурацкий смех.

Вспоминается Лона с ее мечтами о Доминанте. Возмущенный вопль в защиту Адины: «Она о нормальных отношениях мечтала...» и ответ Наташи: «Нормальные бывают с нормальными!» Как самоуверенна я была. Каким реальным казалось, будто узнав меня, Филипп станет есть у меня из рук.

Да, как же! Спасибо, хоть руку не откусил.

– Что смешного?

– Ах, да отстань ты, мать твою!

Его рука вылетает вперед, словно змеиная голова: пальцы смыкаются на запястье. Рывок такой сильный, что я буквально падаю животом на стол и наши лица оказываются так близко друг к другу, что я ощущаю почти выдохшийся запах его лосьона после бритья.

– Не заходи за флажки.

Я медленно поднимаюсь, осознав, что он больше не держит меня.

– Я все расскажу Ральфу.

– Валяй. Только кофе сначала сделай.

Дотопав до кофеварки, я понимаю, что могла бы прямо сейчас обжарить горсть кофейных зерен прямо в руке. В голове, словно муха зудит вопрос: Джессика уже была сумасшедшей, когда выходила замуж. Или спятила в браке с ним?

– Жалеешь, что я остался? – спрашивает Филипп.

Я оборачиваюсь. Посмотреть, не издевается ли он. Нет. Вроде бы, абсолютно спокойно спрашивает. Только этот взгляд... Я по инерции запускаю пальцы в волосы. К черты Ральфа и его эстетические заскоки. Надо снова закрасить корни. И на автозагар сходить. Раньше я никогда себя так не запускала... Но раньше меня не любил только один мужчина. Теперь они не любят меня вдвоем.

За приоткрытым окном проносится черная сверкающая махина. Воспользовавшись моментом, я бегу встречать Ральфа.

Глава 6.

«ПРАВДА ИЛИ НЕТ?»

– Это правда, что Антон предложил тебе выйти замуж? – он швыряет ключи на полку и спиной прижимает дверь.

– Я ему отказала.

Ральф слегка успокаивается.

– Иди сюда, – он кладет ладонь мне на голову и притягивает – чмокнуть в лоб. – Где Фил?

– На кухне.

– Фил!? – Ральф шагает через гостиную, мимо каминной полки, мимо коврика на котором мы в первый раз занимались сексом. – Ты слышал новость?..

По его тону можно решить, что случилось что-то важное и серьезное, но речь лишь о деловых вопросах. Даже странно видеть Ральфа одетым во все мирское, говорящим о бизнесе. Словно это и не Ральф вовсе, а какой-то незнакомый мне молодой человек. У него те же зеленые глаза и те же черные волосы, но его тон, выражение его лица...

Я не знаю этого человека.

Я разливаю кофе по чашкам и Ральф не глядя, притягивает меня к себе на колени. Как притянул бы собаку. Филипп коротко скользит взглядом по его руке, лежащей на моей талии. Но тут же поднимает взгляд на его лицо.

– Я как раз спрашивал твою сестру, не жалеет ли она, что я не уехал.

Ральф умолкает, словно выключенное радио. На его лице возникает привычное выражение.

– И что ты ему ответила? – спрашивает он, не глядя на меня.

– Она промолчала, – с готовностью улыбается Филипп, подпирая кулаком щеку.

– Жалею, – говорю я.

Рука Ральфа чуть вздрагивает. Он смотрит на меня.

– Тогда зачем?..

– Я неправильно ситуацию оценила. И он делает все, чтобы я пожалела о том, что сказала утром.

– Понятно. Значит, идея сходить куда-нибудь всем вместе – утопическая. Когда поедешь?

– Завтра с утра. Куда ты хотел сходить?

Ральф пожимает плечами. Судя по его лицу, он передумал и хочет уйти один. Подальше от нас обоих.

– Забудь, – он бросает взгляд на меня и, – более внимательный на пробор. – Ты подумала насчет школы?

– Ральф, я не вернусь больше в школу.

Он кусает губу. Эта тема еще неприятнее, чем та, что с Филиппом. Он смотрит на мое лицо. очень внимательно смотрит.

– У меня нет выбора.

Я улыбаюсь; другого ответа я не ждала. Он прав: у него нет выбора. И Филипп об этом знает. Я сразу догадалась, когда он вернулся, глядя мимо меня. Словно на собаку, которую собираются усыпить. Вся эта мнимая беременность – чушь собачья. И все эти фантазии, которыми со мной делилась Ульрике. Я сама себе соврала.. Пусть у меня едва не лопнуло сердце, когда он бросил конверт на стол.

Если бы там оказались мои анализы, я умерла бы на месте.

– Ты с самого начала все для себя решил? – я даже не пытаюсь подняться на ноги. Что толку прыгать, упираться, сопротивляться. – Поэтому и купил телефон. В плане шага навстречу?..

– Похоже, я единственный, кого пока что не поставили в курс, – бросает Филипп.

– Я сама догадалась, – я поднимаю к нему глаза.

– Поделишься?

Ральф убирает руку. Я могу встать. Слава богу, у него хватает совести не сказать сейчас: «Это для твоего же блага!» Филипп слегка поднимает голову. Но я не собираюсь ему рассказывать. Анализы я спрятала в пожелтевшей «Русалочке». Оригинал. Копии остались в Гремице. Пока Ральф дома, почту епископа разбирает Райнер.

Лишь вопрос времени, когда все станет известно.

– Да поделюсь, – я отворачиваюсь и нагибаюсь к микроволновке. В черной зеркальной поверхности отражается мое лицо.

Как же все надоело. Притворяться, пытаться быть такой же как все... Оттянув край века, аккуратно вытаскиваю линзу. Затем – вторую. Приморгавшись, поворачиваюсь к нему лицом.

Филипп отшатывается.

Мне трудно его винить. Глаза у меня голубые с красными вкраплениями. Словно кто-то взял в руки гвоздик и расцарапал до крови радужки. Люди отшатывались от меня всю жизнь. Только Антон настолько желает денег, что готов закрыть на это глаза... При условии, что свои я прикрою линзами.

– Я – альбинос.

Он нервно усмехается. Но вглядевшись в мое лицо, довольно быстро сопоставляет факты. Его взгляд говорит так много всего, чего я не хотела бы слышать. Я молча опускаю глаза. Боль такая, словно меня жрут заживо. И я понимаю вдруг, отчего Русалочка не убила Принца в ту последнюю ночь. Как жить триста лет, понимая, что твоя любовь была не нужна?

Она сама хотела исчезнуть. Раствориться с рассветом. Чтобы не осталось больше ни горя, ни боли, ни слез.

Андерсен был садистом. Русалочка должна была умереть!

***

Я аккуратно надписываю конверт, прислушиваясь к их ссоре. Филипп, мягко говоря, недоволен. Ральф, судя по его тону, не может понять почему. В конверте анализы, фотография на которой рукой Ральфа написано «Сахарная кукла» и короткая записка от меня лично. «Моя дочь – моя сестра!» А на снимке – Джессика. Ослепительно красивая, молодая Джессика, с летящими по ветру волосами. Улыбается в камеру, прижавшись щекой к моей щеке. Белой-белой, как мертвое рыбье брюхо.

Жаль, что Фил – не дальтоник. В черно-белом цвете я могла бы показаться ему красавицей.

Сунув конверт под футболку, я поднимаюсь. Если пойти сейчас, я еще успею к отправке вечерней почты. Автозагар начинает сходить. Я линяю, словно старая стенка. Надо бы завтра утром сходить в бассейн. Хлор сожрет все лишнее, быстрее, чем Лона – пирожное.

Кстати, хорошо, что я не стала писать ей: Филипп все выяснил. Врачебная ошибка. Они перепутали меня с другой пациенткой. Ее тоже зовут Верена. Только не Дитрих, а Дитич. Бывает. Что я могу сказать?

Подумав, я надеваю очки.

Запал прошел. Я еще не готова ко встрече с миром.

***

– Больной ублюдок, – говорит Филипп, когда я спускаюсь в холл, – держать маленькое чудище взаперти, пока большое носит епископские одежды...

– Она не чудовище. Она очень красивая девочка... И вообще, не смей, понял!? Я люблю ее.

Я останавливаюсь: следующая ступенька скрипит, а мне ужасно хочется дослушать их разговор.

– За такие бабки я Джессику полюбил! – он оборачивается и смотрит в упор. – Ты слышала о таком понятии, как «периферийное зрение». Нет? Иди сюда. Я тебе объясню.

Я спускаюсь по лестнице и снимаю очки. Пусть Ральф наслаждается моей естественной красотой, раз уж такой ценитель. Филипп, чуть прищурившись, смотрит в мои глаза. Я их закатываю.

– Садись, я с радостью повторю. Я, по праву отчима, спросил твоего очаровательного возлюбленного, насколько он серьезно настроен.

– Я это слышала.

– И знаешь, что он сказал? Что епископ – твой дедушка, очень щепетилен по твоему поводу.

– Ну, еще бы, – говорю я. – Я бы на его месте тоже была щепетильной по моему поводу.

– Я держу тебя здесь, потому что одна ты жить не умеешь, – вскидывается Ральф. – Ты – ребенок во всем, что не касается секса! Весь этот цирк – адвокат, суд... Ты хоть понимаешь, что все могло выплыть наружу?

– О, ужас! Вот бы старый пердун взмок, объясняя теорию непорочного зачатия.

– Имей совесть! – яростно обрывает Ральф. – Я – тоже священник. У нас тоже могли бы быть дети. Или тебе не приходит в голову, что и у епископа было право любить!?

У меня отвисает челюсть: он что, серьезно? Право любить?!! Ральф, неверно истолковав запрос, со вздохом садится рядом.

– Он ни за что с этим не смирится... Он чуть не спятил, выяснив, что ты трахаешься с Филиппом. Представь себе, что будет, если вдруг выяснится, что все это время ты жила со мной! Ты – его внучка, – говорит он почти умоляюще. – Он любит тебя...

– Ральф, – обрываю я низким дрожащим голосом. – Если не можешь не лгать мне, лучше молчи.

Он поднимает голову:

– Что, прости?!

– Ты знаешь, ЧТО!

– Нет, не знаю, – чеканит он.

Устало выдохнув, я тоже поднимаю глаза. Сил больше нет...

– В Гремице я сделала тест ДНК. Альбиносы не падают с неба. Я хотела лишь убедиться.

– Вот зачем ты ходила к Джессике.

– Да. И я виделась с епископом. Он чуть не сдох от любви ко мне.

– Чего ты хочешь этим добиться?..

– Свободы.

– Что ты будешь делать с этой свободой? – спрашивает Ральф. – Бегать вдоль набережной и трахаться с первым встречным?

– Филипп – не первый встречный! Ты это прекрасно знаешь... Как и то, почему епископ всеми силами пытается держать меня здесь. Тест ДНК показал, что я – плод связи двух очень близких родственников...

– У Джессики был брат-близнец, – отвечает Ральф, помолчав. – Ты знаешь об этом. Мы говорили тебе, что твой настоящий отец погиб. Так вот, это правда. Он изнасиловал ее. Всего один раз, но этого оказалось достаточно. Он повесился, когда понял, что натворил...

– Ральф, – снова перебиваю я. – У меня не было образцов этого воображаемого брата! Хватит уже легенд. Епископ трахал свою собственную дочь и я – тому доказательство. Все! Точка! Епископ – мой дедушка. Епископ – мой отец! И я скажу тебе еще больше: меня этот старый хер трахал тоже!

Как долго длится это молчание? Я измеряю его ударами сердца. Потом, сквозь грохот крови в висках, я слышу гулкое тиканье. Значит, время не замерло. Замер Ральф.

– Как ты можешь вообще произносить подобное вслух?..

– Ральф, – произносит Филипп, стиснув его плечо. – Ральф, никто не платит подобных денег за то, чтобы скрыть дочь. Такие деньги платят тогда, когда твоя дочь – твоя внучка...

– Я не верю, – говорит Ральф.

– Потому что не хочешь верить.

– Ты знал? – он вскидывается, словно это Филипп скрывал от него всю правду. – Это ты все подстроил!

– Джессика говорит об этом денно и нощно... Верена родилась с генетическим отклонением... Я окончательно убедился, когда Джессика принялась требовать сделать ей ребенка, чтобы, – он сплевывает ругательство сквозь оскаленные зубы и я вспоминаю вдруг: тот случай. Тот давний случай, когда он нанюхался кокаина и изнасиловал Джессику.

– Да, – произносит он, опуская глаза. – Я вышел из себя... Мне хотелось убить ее... Я хотел, чтобы эта тварь поняла, что чувствует маленькая девочка, когда ее... До меня лишь потом дошло, что как раз это – она знает.

– Джессика – сумасшедшая, – повторяет Ральф. – Словно если повторить это еще раз, заклятье сработает. Все будет так, как он хочет.

– Джессике было тринадцать, когда родилась Верена, – медленно говорит Филипп. – Она очень маленькая и тощая. Но даже такая она была уже не в его вкусе. Поэтому, она решила подарить ему другую маленькую девочку. Лишь бы оставаться с ним. Чего она не учла, так это того, что Верене может это понравиться... Эта толстуха-психолог была права. Насчет педофилии..

У Ральфа глаза безумца, но сделав над собой нечеловеческое усилие, он сжимает зубы, не завопив: замолчи! И я понимаю вдруг: в глубине души он все время знал правду, просто не мог, не хотел в нее верить.

– Вот почему он боялся выйти из номера, – тихо заканчивает Филипп. – Верена могла узнать его... Память всегда могла к ней вернуться.

– Ты все это подстроил! – говорит Ральф. – С самого начала... Ты все это подстроил!.. Вбил ей это в башку.

Филипп медленно поднимает глаза.

– Нет, – отвечает он. – Я всего лишь нанял актера, который согласился сыграть ее дядю... Отдай мне конверт, Верена. Чтобы прятать письма под майкой, нужно по меньшей мере носить корсет.

Он требовательно протягивает руку и у меня не хватает духу отказывать. Я отдаю конверт. Да и почему не отдать? Там лишь копии. Вряд ли Филипп станет пытать меня, а просто так я оригинал не верну.

– Почему ты не сказал мне?

– Что толку было пытаться сказать тебе, если ты не хотел знать?

– И что ты собираешься делать со своим знанием?.. – голос Ральфа звучит безжизненно. – Выжать из него остатки наследства?

– А почему нет? – Филипп пожимает плечами. – Я не святой и не пытаюсь сделать мир лучше. Хрен знает, сколько таких вот девочек у него на счету. И мне даже плевать на них. Слабые всегда умирают первыми. Это закон природы. Я – сильный. Я буду жить.

Он проходится по комнате взад-вперед.

– Помнишь, когда нас вышибли?.. Мой отец сказал мне, что в его роду вторые сыновья становились священниками, а не гомиками. И что я отныне ему не сын. У меня есть десять минут, чтобы дойти до ограды. На что я буду жить, его не особенно волновало. «Можешь сдавать задницы пожилым содомитам!» Так он сказал. Епископ только кивал и слушал... Он-то у нас – святой. Когда ты попросил меня жениться на Джессике, мне было практически все равно. Я уже не соображал, что делаю... Ты, якобы, был его сыном, продолжателем его рода, а я никогда не был создан для службы... Но у той ветви, к которой относится Райнер, у женщин очень специфические черты... Ты, конечно, не знаешь, но я-то часто виделся со своими кузинами. Ты представил мне ее и сказал: «Джессика», я услыхал «Бинго!»

– Теперь понятно, почему он восстановил именно тебя, а не своего племянника...

– Для Ральфа это было так важно. Служение, вера, стремление возвыситься над голосом плоти... Сильно ты возвысился? Всю жизнь ты живешь во лжи. И даже сейчас ты цепляешься за эту проклятую ложь, лишь бы не снимать епископа с пьедестала...

– Прекрати! Хватит! – я встаю между ними, загородив Ральфа.

В последний раз я видела его таким, когда садилась в машину женщины из службы опеки. И мне не хочется пережить это снова.

– А то, что? – спрашивает Филипп, сузив глаза. – Ты расплачешься?

– Да! – отвечаю я.

И он... прекращает. Говорить, по крайней мере. Ходить по комнате он умудряется с удвоенной скоростью.

– Есть вещи, в которые невозможно поверить сразу, – швыряю я ему в спину. – Я тоже не могла! Если бы не анализы...

Филипп оборачивается. Так резко, словно я бросила в него не слова, а по крайней мере, тарелку.

– Он держит тебя взаперти. В деревне, которая тебя, якобы, убивает...

– Тебя это не касается!

Я стискиваю напряженное, словно камень плечо. Ральф вскидывает голову и в его глазах я вижу много всего такого, что предпочла бы не видеть. Боль, ярость, стыд и... чувство вины. Я верю: он ничего не знал. Но от этого почему-то еще больнее: как можно не знать? С другой стороны, ведь верит же вся деревня, будто фрау Вальденбергер – чокнутая. А она и рада: может говорить во всеуслышанье, не таясь...

Совсем, как Джессика. Да, как Джессика. Она всегда говорила правду.

Филипп смотрит на меня в упор и почувствовав его взгляд, я поднимаю глаза. Теперь, по крайней мере, мне ясно зачем я ему понадобилась. И почему больше не нужна. Для нас все кончено. Пусть дальше разбираются сами.

– Я люблю тебя, – произносит он. Так обреченно и глухо, что до меня не сразу доходит смысл его слов. – Ты меня с ума сводишь... Наверное, это мне наказание, за то, что не стал священником. Любить без взаимности...

Ральф вздрагивает, словно его ударило током. Так вздрагивают, просыпаясь в ночи оттого, что приснилось, будто падаешь с лестницы.

– Я тоже люблю тебя! – возражает он.

– Любил... Пока у нее не выросли сиськи, – отвечает Филипп. – Ты спрашивал, почему я трахнул ее? Чтобы сделать тебе больно, Ральф. Зачем затеял все это дерьмо с судом? Чтобы сделать тебе больно... В отместку за всю ту боль, что ты причинил мне.

– Я рад, что все еще тебя мотивирую, – голос Ральфа звучит точно так же глухо и обреченно.

Я стою, скрестив руки на животе и смотрю под ноги. Какая чарующая сцена! Трогательная, но без пафоса. Хотя, быть может, еще не конец и кто-нибудь из них подпустит пару слезинок.

– Что ты собираешься делать дальше?

– Все то же. Или ты думал, я оставлю сан из-за этого мудака?.. Я хочу быть священником. Мне нравится быть священником!

– Мы могли бы стать миллиардерами!

– Для меня это не имеет значения. Я помогал тебе, потому что ты женился на Джессике. Это твой путь, Филипп. Не мой. Теперь ты можешь с ней развестись. Епископ вряд ли станет возражать. Теперь...

– Ты прав. Он не станет. Он теперь будет очень покладистым. Будет делать все, чтобы я был счастлив.

В комнате есть и другие неодушевленные предметы, но их взгляды останавливаются на мне.

– Ты забыл, что есть еще и Верена.

– Я дал ему слово, что это никогда не всплывет. И я сдержу свое слово.

– Спасибо, что известил, – через толстый слой льда, я слышу сарказм. – Могу я спросить, как именно ты собираешься держать свое слово? Язык ей отрезать? Пальцы отрубить? Глаза выколоть?

Филипп морщит нос, передразнивая не прозвучавший смех. Он медлит, рассматривая ковер и я дрожу все сильнее. Хочется схватить его за рубашку и хорошенько встряхнуть. Будь он поменьше, я так и сделала бы.

– Фил?.. – голос Ральфа вздрагивает. Что он увидел в его лице, что прочел по одному ему лишь видимым знакам. – Филипп, что ты?..

– Она может переехать, – роняет он. – Я... я не стану возражать. Выкрасит волосы, нанесет на кожу автозагар и наденет линзы. Она нужна тебе? Будь с ней. Все, что от нее требуется – хранить себя в тайне.

Фраза падает в пустоту, словно капля в гулкую бочку. Ральф удивленно приоткрывает рот. Его глаза расширяются и Филипп закусывает губу. Он вскидывает лицо, словно просит ни о чем его больше не спрашивать. В глазах появляется странный металлический блеск. Филипп кривится, как от боли и Ральф поднимается, чтобы обнять его. По-мужски, крепко. Филипп отстраняется, уперев ладонь в его грудь. И тогда Ральф тоже наклоняется и прижимается лбом ко лбу Филиппа. Тот замирает, крепко закрыв глаза. Они не целуются. Не делают ничего такого, просто стоят, сблизив головы. Филипп обхватил руками Ральфа за локти. Но я отвожу взгляд в сторону, ощущая себя ужасно лишней.

– Я поеду, ладно?.. Мне нужно время... время прийти в себя.

И кто теперь – Русалочка?

Он украл мою роль. Вызвался первым. Теперь уже не имеет значения, что он выгадал несколько миллионов. Будет считаться лишь то, что Филипп собой пожертвовал. Предоставив Ральфу выбор: я и муки совести, либо Филипп и те же самые муки.

– Я у себя, – цежу я сквозь зубы.

– Не обнимешь на прощание? – спрашивает Филипп. – Из вежливости?

Комедиант херов. Ральф тоже смотрит. Да так, словно я не имею права сердиться. Даже наоборот, ручку графскую целовать должна. И меня прорывает.

– Иди ты на хер! А ты, Дитрих, знаешь что, ты? Оставайся со своим замечательным другом, если ты так его любишь! Можете из Джессики чучело сделать и в кресло сажать за ужином. Но с меня хватит!

Он сбрасывает скорбь легко, словно шляпу. Ральф останавливает его, мертвой схваткой вцепившись в плечо, но Филипп продолжает пританцовывать на месте, как стреноженный жеребец. Он выворачивает шею, яростно сверкая глазами. Настолько взбешенный, что просто не понимает, как легко может высвободиться.

– Двуличный ублюдок, – собственный визг раздирает барабанные перепонки. – Ненавижу тебя! Не нужны мне твои подачки!..

След от моей руки расцветает на его лице, как Красный цветок. Я уклоняюсь от просвистевшей в воздухе ответной пощечины. Ральф что-то кричит, пытаясь оттащить его в сторону. Но я ничего не слышу. Собственный крик еще звенит и бьется в ушах, как перепуганный голубь. Мысль «Он убьет меня!» рождается и мгновенно гаснет. Мне уже все равно, пускай...

Тишина оглушает.

Мертвая, набухшая тишина. Мы ли замерли, или это замерло время? Отпечаток моей ладони еще горит на его щеке. Филипп медленно поднимает руку к опущенной голове. Словно все еще не может поверить, что я подняла на него руку.

Ральф встает между нами.

– Иди наверх!

– Нет.

Хочется смеяться и плакать одновременно. Он продал меня. Продал!.. Самая выгодная сделка из всех, что он заключал. Я отступаю, смахивая слезы.

– Хочу кое-что сказать твоей маленькой принцессе. Здесь лишь одна жертва – я. Это меня снова и снова пытаются продать и перепродать. Так что не строй из себя дарителя, Фил. Роль мудака тебе идет больше. И я не буду молчать. Ты цента от козла не получишь!

КОНЕЦ ВОСЬМОЙ ЧАСТИ.