Текст книги "Поиск пристанища (СИ)"

Автор книги: Софья Непейвода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

315-е – день 317-х суток (29 – 31 августа 1 года). Пещера

Сознание возвращалось с трудом, через тошноту и головную боль. Застонав, я прижала к вискам руки и открыла глаза, перед которыми тут же заплясали красные и белые пятна.  – Тихо, лежи, – раздался голос, знакомый, но не узнаваемый из-за замутнённого восприятия, от которого звуки норовили растянуться и изменить тональность. Даже слова удавалось разобрать с трудом. – Тебе нужен отдых.  С трудом пошевелив высунутым набок и оттого слегка пересохшим языком, я попыталась ответить, но из горла вырвалось что-то нечленораздельное. Кто-то осторожно приподнял мне голову и прислонил к губам пиалу с водой. Только когда первые капли попали в рот, я поняла, насколько сильна жажда, и чуть не захлебнулась, пытаясь быстрее её утолить. Потом, отдышавшись, снова предприняла попытку контакта.  – Как дети?  Речь получилась смазанной и нечёткой, из-за чего слово «дети» прозвучало как «тети».  – Сети кое-где порвались, но не сильно, – с готовностью поведал неведомый собеседник и только потом понял, что вопрос касался вовсе не вещей. – С детьми всё в порядке. А теперь отдыхай.  Облегчённо вздохнув, расслабилась и снова погрузилась в тяжёлый кошмар, периодически перемежаемый условными «просветлениями», в каждое из которых я оказывалась под властью жора. Во время приступов я что-то ела, возможно, даже живое, но затуманенное сознание милостиво покрыло неприятные воспоминания серой пеленой. Наконец настал момент, когда пробуждение не принесло боли. Некоторое время неподвижно лежала, даже не открывая глаз, и мучительно боролась с собственной трусостью: не хотелось даже думать о том, что я могла натворить, когда накатывал жор. Решившись, открыла глаза и впала в ступор, разглядывая решётку, находящуюся буквально перед носом. Протянула руку и, ухватившись за бамбуковый прут, безуспешно попыталась потрясти. Потом села и осмотрелась.  Я находилась в небольшой, но крепкой бамбуковой клетке, на нашем плоту, вид которого сильно изменился. Теперь крыши не существовало в принципе, как, впрочем, и второго этажа. От построек остались лишь торчащие в разные стороны остатки бамбуковых стен да, судя по всему, выловленные из воды и сложенные вдоль бортов горы обломков стеблей и небольшое количество листьев, когда-то защищавших от дождя. Почти никого из взрослых не видно, кроме спящего Севы и Росса, увлечённого чем-то, находящимся за пределами моего поля зрения. Мы не плыли, и это тем более странно, учитывая что плот всё ещё находится в пещере. Большего из клетки рассмотреть не удалось и, с подозрением принюхавшись (пахло сортиром), я вернулась к изучению решётки. На совесть сделано: бамбук не тонкий и перевит лозой качественно. Поддавшись внезапному порыву, проверила наличие вещей и с ужасом обнаружила отсутствие не только ножа, но и кулона с кольцом. Нет, в случае чего выбраться-то и без них можно, но вот сколько часов или даже суток это займёт... И тут же эту мысль перебила другая, гораздо более неприятная: что я совершила перед тем, как оказалась взаперти? Жор. Воспоминания о времени, проведённом под его властью, никогда не отличались чёткостью, оставалось только смутное впечатление. И на сей раз я вроде бы ела что-то живое.  – Как самочувствие? – поинтересовался зеленокожий, подойдя, но оставаясь за пределами досягаемости моих рук, наверное, на случай, если снова возникнет желание напасть через решётку.  Такое поведение Росса подлило масла в огонь, и последние сомнения в людоедстве растаяли, оставив меня один на один с жестокой действительностью.  – Лучше, – выговорила я, но собеседник явно ждал гораздо более развёрнутого ответа. – Голова уже почти не болит и не тошнит, хотя ногу ещё дёргает и глубоко дышать больно.  Росс удовлетворённо хмыкнул и, сделав паузу, чтобы взять себя в руки, я перешла к гораздо более насущному вопросу:  – Кто?  – Что «кто»? – непонимающе поднял бровь зеленокожий.  – Кто пострадал? В смысле, кого я убила? – меня затрясло, ответа слышать вовсе не хотелось.  Мужчина промолчал, что навело на ещё худшие подозрения.  – Их было несколько? Рысь? Дима? Дина? Игорь? Илья? Юля?.. Кто?! – голос сорвался, я обхватила руками плечи и укусила себя за костяшки пальцев, пытаясь прекратить истерику.  Двое? Трое? Сколько людей пострадало от того, что я повела себя самоуверенно и позволила себе забыть о наклонностях своего вида?  – Никто.  Вздрогнув, неверящим взглядом уставилась на Росса.  – Что ты сказал?  – Никто не пострадал, – повторил зеленокожий. – Есть хочешь?  – Д-да, – я рассмеялась, размазывая по лицу слезы облегчения.  Жизнь продолжается. Выходит, нападения не было и непоправимых ошибок ещё не сделано. И только после еды, с аппетитом перекусив принесённой сырой рыбой, поняла, что кое-что не сходится. Я помню, как загрызла кого-то живого. А ещё клетка и отсутствие ножа...  – Росс, что я всё-таки натворила? – спросила я, указывая на решётку.  – Дура, – почти ласково ответил он, усаживаясь неподалёку. – Ничего ты натворить не успела, – заметив моё вопросительное выражение лица, со вздохом продолжил: – Только вот тебе не кажется, что такие хм... специфические сведения мы должны были получить от тебя, а не от третьих лиц?  – В смысле? – не поняла я.  – Тебе по порядку или с конца?  – Лучше с начала.  Росс насмешливо фыркнул и начал рассказ.  Из моей жизни выпало больше двух суток. Когда рухнуло строение, под завалом оказалась не только я. Одна из жён Дета погибла, острым краем расколовшейся от давления бамбучины ей, как копьём, пробило грудь, Света вывихнула руку, а Илья до сих пор прихрамывал: Росс подозревал, что у него трещина в бедре. Остальные отделались легко, а дети и Сева и вовсе не пострадали за счёт того, что оказались в своеобразной нише под завалом, когда весь вес рухнувшей постройки пришёлся на столик и крышки детских корзин. Плетёные люльки немного погнулись, но не настолько, чтобы прищемить живое существо внутри. С врезавшейся в нас общаги толчком сбило и быстрым течением затянуло под днище мужчину. По всеобщему мнению, он погиб, поскольку с тех пор его никто не видел. И ещё, в неразберихе исчезла женщина с другой общаги. Больше среди людей жертв от экстремального сплавления по бурному потоку не оказалось.  Река в пещере текла без резких изгибов или поворотов, судя по всему, промыв себе широкий проход за многие тысячи, а то и сотни тысяч лет. Постепенно поверхность воды успокоилась и за несколько часов, пока посвящённые разбирали завал и освобождали его невольных пленников, поток, хотя и остался мощным и быстрым, но перестал нести смертельную опасность своей непредсказуемостью. Сомкнувшись, скалы не заставили воду ютиться в тесноте: ширина реки почти не уменьшилась, всё ещё превышая сотню метров. А через полтора дня (что определили только благодаря наличию часов) правая стена пещеры превратилась в берег, довольно крутой, но достаточно длинный, чтобы караван смог к нему пристать. Люди не упустили такую возможность, и несколько групп до сих пор искали выход наверх, исследуя многочисленные ходы и отвилки, которыми оказались буквально испещрены местные горы.  После остановки народ впервые увидел родичей того «морского змея», о котором говорилось в дневнике. По словам зеленокожего, камнегрызы (так прозвали ползающих сквозь камень существ) встречались разных размеров – от нескольких сантиметров до десятков метров длиной. Чем-то похожие на немного сплюснутых с боков дождевых червей, с безглазой змеиной головой и таким же членистым, как и остальное тело, но ещё более уплощённым хвостом, напоминающим тритоний. Камнегрызы могли выползать из стен или пола, мелкие порой падали с потолка. В пещерах их жило немало: за полчаса путешествия по туннелям Росс насчитал почти полторы сотни экземпляров. В основном попадались мелкие и неопасные, но однажды другой группе разведчиков пришлось убегать от крупной особи, ползущей им навстречу и перегородившей весь проход. К счастью, судя по всему, людьми эти существа не интересовались, но и не боялись их, попросту игнорируя. Потому и техника безопасности с первого взгляда может показаться элементарной: не стой на пути, избегай контакта и быстрее отходи, если заметил что-то подозрительное. А вот на деле всё гораздо сложнее, поскольку иногда камнегрызы могут вылезти прямо под ногами. Гораздо реже, но уже не единожды, зеленокожему удавалось увидеть, как они выпрыгивают из стены, пролетают некоторое расстояние по воздуху, а потом ныряют обратно в камень.  – Не увидел – не поверил бы, – прокомментировал свой рассказ Росс. – Даже и сейчас сомневаюсь, а не мираж ли всё это. Что самое удивительное: когда они прыгают, камень кажется жидкостью, а уже через пару секунд – такой же твёрдый, как и раньше. Нет, ты не думай, я только на мелких проверял, – поспешил успокоить меня собеседник. – Но на разведку с тех пор духа идти не хватает.  Сделав длинную паузу, зеленокожий вздохнул и вернулся к повествованию.  На стоянке Марк, узнав о моем ранении, отозвал Росса в сторону и рассказал о том, что иногда, если организм нашего вида начинает испытывать недостаток питания, мы можем начать есть всё (и всех), подвернувшееся под руку, независимо от личных отношений. А в бессознательном состоянии я не могу питаться, следовательно... Зеленокожий не стал колебаться и тут же сообщил об этом остальным, после чего общим советом посвящённые и решили запереть меня в клетке. Так, на всякий случай. И их опасения полностью оправдались: очнувшись во второй и последующие разы (первый был, когда меня вытащили из-под завала), я отказывалась от нормального общения, только шипела и пыталась выбраться через решётку. Меня кормили, после чего я успокаивалась и засыпала. В одно из таких пробуждений схватила крупную живую упрыгавшую по настилу рыбину и затащила её внутрь клетки, где перегрызла хребет и долго с удовлетворённым рычанием поедала. После этого посвящённые стали опасаться подходить к решётке на расстояние вытянутой руки.  – Единственным существом, к которому ты не проявляла агрессии, оказалась Рысь, – заметил Росс. – Родную кровь, что ли, чувствовала. Да её и удержать трудно: следи – не следи, а всё равно к клетке подберётся.  Естественно, что активно питаясь, я достаточно часто испражнялась. Зеленокожий насмешливо назвал меня «чистоплотным животным», поскольку все дела я делала в одном углу. А вот попытку поставить в него ёмкость встретила недоброжелательно, после чего народ отступил, ограничившись тем, что выгребал «твёрдые отходы».  Теперь понятно, что так воняет.  – Росс, принеси-ка ведро с водой, – попросила я. – И, судя по запаху, не одно.  Понимающе кивнув, зеленокожий выполнил просьбу, и следующие полчаса я занималась мытьём заветного угла клетки. Заодно и сама ополоснулась. В результате запах почти исчез, да и самочувствие улучшилось.  Выпустить меня из клетки пока даже просить не стала: сначала надо убедиться, что приступ жора не повторится. Поэтому, когда Росс попытался выяснить, как я отношусь к тому, чтобы ещё некоторое время провести взаперти, не стала возражать.  – И не злись на Марка, – добавил зеленокожий. – Он правильно поступил.  – Я не злюсь, наоборот, очень ему благодарна.  Ответ был искренним и от чистого сердца. Действительно, верхом идиотизма в такой ситуации было бы обвинять оборотня в злом умысле или желании навредить. Неужели несколько дней взаперти хуже, чем возможность стать убийцей кого-то из своих друзей? Даже не просто людей, а тех, кого любишь. Нет, цена невелика.  Другое дело, что всё равно оставалось опасение о моей дальнейшей судьбе. Вдруг, узнав про такую не слишком приятную особенность моего вида, посвящённые не захотят больше иметь общих дел? Нет, жизни вряд ли что-то угрожает, а вот мне, как члену племени...  Заложив руки за голову, улеглась поудобнее, разглядывая потолок пещеры и с улыбкой вспоминая Марка. Да, как только окажусь на свободе, с ним надо переговорить, ведь если он хотя бы вполовину такой же мнительный, как я, то, наверняка, уже попрощался с самой возможностью жизни с другими свободными. А мне очень не хочется, чтобы он ушёл.

317 – 322-е сутки (32 августа – 1 сентября 1 года). Пещера – река в пещере

Сидеть в клетке оказалось скучно. Поэтому, дождавшись, пока на плот вернётся Игорь, ещё раз подробно расспросила его о людях на общагах и их философии. Меня интересовали сведения об уриасарах, но, чтобы не показать этого, пришлось говорить обо всех группах.  Математик рассказал, что уриасары вели себя благородно, легко делились добычей, очень охотно общались и с большим интересом следили за занятиями других людей. С готовностью (даже бросая дела) включались в игры, обожали песни, танцы, разговоры и прочие развлечения.  Чем больше я слушала, тем сильнее становилось впечатление, что уриасары – молодёжь, причём не слишком-то умная, зато переполненная амбициями. И что серьёзных дел у них вовсе не было, не говоря уж о целях или планах на будущее. Представители этой группы красовались, им нравилось находиться в центре внимания, чтобы ими восхищались. Но было ещё кое-что. Стоило народу заняться своими делами, как уриасары всеми силами старались переключить их на себя. Если этого не получалось добиться за счёт «уникальных умений», то уриасары с готовностью помогали в самых простых делах, пытались завести разговор и чуть ли не выпрашивали хоть какое-то общение. Они вели себя как подростки, которые одновременно желают быть самыми-самыми, но и не могут без других людей. Настораживала ещё одна черта: представители этой группы очень любили детей и всячески к ним стремились. Своих у них не было, но за возможность посидеть с чужими боролись всеми силами. Игорь списывал такое поведение на близость уриасаров к природе, на инстинкты, но я склонялась к другому выводу. Что, если они сами просто не способны завести потомство?  Нет, уриасары совсем не похожи на тех расчётливых и беспощадных существ, высадивших нас. Слишком очевидно подставляются. Необдуманно себя ведут. Не сейчас, так позже, их бы всё равно раскрыли – это было делом времени и предположения, что кто-то из предтеч может оказаться среди нас. Неразвитые или просто не слишком умные – в любом случае уриасары не те керели, которым я когда-то объявляла войну. Но это не отменяет того, что до эпидемии люди из этой группы повели себя недостойно. Другой вопрос – почему? Со злого ли умысла или от банальной трусости?  С другой стороны, то, что уриасары – неполноценные керели, не отменяет возможности присутствия настоящих. Однако, если они и есть в караване, то у нас всё равно вряд ли получится их вычислить. Не верю, что они могут ошибиться в таких мелочах.  Кстати, а ведь, действительно... Я с подозрением огляделась. Кто может быть керелем? Сатанисты? Нет, они мне не нравятся, но слишком похожи на людей. Да и вряд ли бы керели организовывали собственную группу – скорее бы рассеялись по уже существующим. Но взять хотя бы Игоря – вполне подходит на эту роль. Умный, общительный, спокойно оставил Надю ради разведки. Кстати, может, он специально так восхищался уриасарами, чтобы убрать глупых конкурентов? Впрочем, Дет тоже вполне подходит на роль кереля: расчётливый, безжалостный, властный... А Росс – как отлично маскируется? Именно он предложил сохранить тайну уриасар. Оптимистичный бабник Маркус, холодная суровая Лиля... Нет, если рассуждать так, то можно сомневаться во всех без исключения. Росс прав: это знание произвело разлад в душе и заставило смотреть на всех с подозрением. А не факт, что среди нас вообще присутствуют керели. Но если не доверять всем и вся – то проще уйти. Наверняка, у зеленокожего тоже возникли основательные сомнения и именно поэтому он сделал вывод, что лучше утаить от остальных информацию, которая приведёт к конфликтам. Но он не озвучил другую, гораздо более сложную задачу: необходимо и самому избавиться от недоверия. А вот это уже гораздо труднее и вообще неизвестно, получится ли когда-нибудь. Надо постараться как можно меньше думать на эту тему. А лучше – вообще не позволять себе таких мыслей, по крайней мере, до тех пор, пока не появятся доказательства.  Из клетки меня выпустили только через сутки, к обеду. К этому времени появилась какая-никакая, но надежда, что до следующего экстремального события приступы жора закончились, поскольку после того, как я пришла в себя, ни разу не повторялись.  – Вот только одного я так и не поняла, – обратилась ко мне Надя. – Почему вы с Россом скрывали, что у вас такие хорошие отношения?  Я недоуменно пожала плечами. Зачем хранить в тайне то, что очевидно? Да, после эпидемии мы стали друзьями. Или за попытку утаить посчитали то, что зеленокожий по-прежнему продолжает общаться в своей не слишком приятной хищно-ехидной манере?  – Мы не скрывали.  – Просто я не понимаю, почему ты рассказала о жоре ему, а не кому-то ещё. Не думала, что ты настолько нам не доверяешь.  – Если бы не доверяла, никому бы не рассказала, – не согласился с терапевтом Илья. – Хотя я, честно говоря, тоже не слишком понял твой выбор, – добавил химик. – Но лучше уж Россу, чем вообще никому.  В ответ на мой вопросительный взгляд зеленокожий улыбнулся и, как ни в чем не бывало, облизал измазанные в рыбьем жире пальцы. Выходит, он обманул остальных, не сообщив им, от кого узнал о неприятной особенности моего вида. Почему? Недолгие раздумья подсказали очевидную причину: мне,на самом деле, следовало всё рассказать самой, а не надеяться на авось. Ошибка, которая чуть не стала роковой. И по сути Росс утаил этот неблаговидный проступок, таким образом защитив. Уже не однажды зеленокожий помогает мне избежать неприятностей. Но винить себя сейчас, задним числом, – напрасная трата времени. Лучше просто учесть на будущее и попытаться больше не допускать таких просчётов.  – Так уж получилось, – прервала я негромкий спор о причинах моего доверия к зеленокожему и насторожено обнюхала беловатый гриб. С ним вроде всё в порядке, но откуда-то тянет лёгким ароматом тухлятины. – А что у нас испортилось?  – Ничего, – сказал Маркус, задумчиво покосившись на просиявшего агронома.  – Вот, я ведь говорила, что воняет! – воскликнула она. – А вы все утверждали, что мне это чудится. Надо обыскать плот!  – Если вам надо, то сами и обыскивайте, – безо всякого желания принимать участие в затевающемся мероприятии, заявил физик.  Разговор прервал низкий гул, идущий откуда-то снизу: он вызвал кратковременный приступ страха и, сразу, как будто по команде, заплакали дети.  – Опять, – поёжился Илья.  Тихо звякнули сложенные в углу пробирки, в миске всколыхнулась вода, а с потолка в реку свалилась пара небольших камнегрызов. Землетрясение оказалось несильным, и, к всеобщему облегчению, обошлось без разрушений, но впечатление оно на меня произвело.  – В первые два дня такое часто было, а вот в последние сутки успокоилось, но, как выяснилось, ненадолго, – пояснила Юля. – Каждый раз так и кажется, что сейчас потолок рухнет.  – Но пока сверху ничего страшнее камнегрызов не падало, – добавил Маркус. – Что уже странно. Похоже, материал, из которого состоят эти горы, крепче и более упругий, чем кажется.  Посвящённые быстро перевели разговор на другую тему. Никому не хотелось констатировать очевидный факт, что мы ничего не можем противопоставить этой угрозе.  – Мне ещё кое с кем поговорить надо, – закончив обед, я поднялась и направилась на берег. – Когда вернусь – могу присоединиться к поискам тухлятины.  В глубине души я надеялась, что к тому времени всё разрешится без моего участия.  Оборотня удалось найти быстро: он остановился на максимально возможном в пещере расстоянии от нашего плота.  – Марк, я тебя люблю! – воспользовавшись тем, что мужчина сидит, я обняла его за шею и чмокнула в щеку.  Мужчина вздрогнул и отстранился, глядя на меня так, словно его собираются изнасиловать. Рассмеявшись, я поспешила развеять опасения:  – Не в этом плане, а как друга. Я когда-то твой разговор с Детом подслушала, – рубить с плеча, так уж все баррикады. – Так вот, меня в сексуальном плане тоже больше тролли привлекают.  Оборотень недоверчиво посмотрел на меня, а потом облегчённо рассмеялся:  – Ну ты и извращенка! Ладно я, мне они хотя бы по размеру подходят!  – Да сама не понимаю, что творится, – я пожала плечами. – Может, феромоны у них такие, специфические... А ты тоже хорош – мог бы прямо сказать, что не хочешь меня – и все проблемы разом разрешились бы. Так нет, вел себя так, словно секс – самое главное в жизни.  Марк смутился.  – Ну, не самое главное, но мало ли... Я просто... – мужчина замолчал, не зная, как выразить свои мысли.  – Ерунда, всё в прошлом. И спасибо, что рассказал Россу, – уже серьёзно продолжила я. – Прости, что всё это время не обращала внимания на твои чувства.  Наш разговор продолжался недолго, но убрал надуманные препятствия. В результате настроение у Марка настолько улучшилось, что в конце мы рассказали друг другу несколько забавных историй и от души повеселились.  – Нет, в посвящённые я пока проситься не буду, – покачал головой оборотень. – Не из-за тебя или Рыси, а потому, что сам ещё не уверен, нужно ли это мне. У вас интересно, но свобода дороже. Пока дороже.  На этом мы и расстались.  К сожалению, к моему возвращению поиски падали не только не закончили, но даже и не начали: кроме меня, никто не высказал ни малейшего желания принимать участие в гигиеническом предприятии, а одной Веронике взваливать на себя грязную работу тоже не хотелось.  – Это не Россовские трупы, – с ходу начала она. – Их я уже проверила: попахивают, но не так.  – Согласна, – кивнула я, мельком ознакомившись с предметом разговора. Уже после остановки зеленокожий выпросил несколько тел погибших совсем недавно детей, от которых родители ещё не успели избавиться. Хотя большую часть плоти с них уже счистили, но остатки мягких тканей подпортились, из-за чего запах от них шёл характерный. Заметив наше пристальное внимание к его вещам, Росс разозлился и, забрав останки, пошёл на другой край плота – продолжать обработку. А мы разделились и начали прочёсывать дом, заглядывая во все укромные места: ведь если бы источник вони находился на виду, его бы уже обнаружили. Недолгие поиски принесли положительный результат: запах шёл из-под одной из груд обломков бамбука.  – Да, так не добраться, придётся разбирать, – огорчённо заметила Вероника.  Когда мы занялись перекладыванием стеблей из одной кучи в другую, прибежала Рысь и стала активно нам мешать: лезла под ноги, визжала, даже кусалась. Попытки отогнать её не принесли результата, а чуть позже, поняв, что мы всё-таки добьемся своей цели, дочь с рычанием залезла под кучу и вскоре показалась обратно с большой подгнившей рыбьей головой в зубах. Следующие несколько минут мы отлавливали Рысь и отбирали так приглянувшийся девочке кусок. А потом закинули злополучную голову подальше в реку.  Но на этом вонючие приключения не закончились. У дочери появилась дурная привычка вытаскивать из мусорной корзины отходы, в первую очередь, рыбные (головы и потроха) и прятать их в укромные уголки плота. Запреты и наказания не принесли желаемого результата, так что несколько раз мы находили вонючие заначки, а потом сделали плетёную крышку на мусорку и старались побыстрее избавляться от органических отходов.  В этих пещерах, в отличие от обычных (Земных), жизнь не отступала, оставив лишь отдельных своих представителей. Кроме уже известных камнегрызов, в проходах часто встречались похожие на тараканов и бескрылых мух насекомые, многоножки и даже мелкие звери. Естественно, что из-за темноты растений не было, зато в обилии росли разнообразные низшие и высшие грибы, в том числе немало съедобных. Кстати говоря, это подтверждало предположение Ильи об органическом составе основной породы, ведь грибы на бесплодных почвах жить не могут, а если местные существа приспособились разлагать загадочный камень и получать при этом в достатке энергию и питательные вещества – значит, они изначально есть в породе.  Кроме необычной населённости, немалое удивление вызывали сами пещеры. Здесь не встречалось ни обломков, ни острых или просто грубых углов. Даже отдельно лежащие камни и глыбы – все, как один, с округлыми краями. Никаких трещин или сколов, что было бы естественно для любой породы. А ведь снаружи горы, хотя и выглядели странно, но в основном из-за размеров. Там мы находили обрывы и грубые камни с острыми углами. Из-за необычного вида глубокие пещеры казались вылепленными из текучего материала или обработанными водными потоками в течение тысяч и тысяч лет и вызывали ощущение нереальности. Но проза жизни очень быстро сбила возвышенный настрой, и вскоре я привыкла и к этим особенностям окружающего мира.  Всего за пару дней дрова у большей части народа закончились, но люди всё же могли видеть. В тёмной пещере ориентироваться помогало то самое ночное зрение, с которым мы когда-то экспериментировали. Ещё через двое суток над караваном нависла реальная угроза навеки остаться под землей. Выход на поверхность найти так и не удалось, да ещё и один из удунов погиб, провалившись в жидкий камень. Всё громче звучали голоса, призывающие плыть дальше, и считающие, что рано или поздно река выйдет на поверхность. Конец спорам положили ещё несколько землетрясений, и караван продолжил путь.

323 – 326-е сутки (2 августа – 5 сентября 1 года). Пещера – река в пещере

Своеобразные длинные каменные пляжи, у которых хватало места причалить всем плотам, попадались достаточно часто. Несмотря на то, что хотелось быстрее добраться хоть до чего-то нового, однажды мы всё же совершили остановку – пропитаться исключительно дарами реки было бы трудно – в пещере она стала беднее, чем под солнцем. Основу нашего меню по-прежнему (как и во время эпидемии) составляла рыба, но к ней добавились насекомые и прочие мелкие животные, а также многочисленные грибы. Нам очень не хватало привычных ягод и фруктов, кореньев, зелени и прочей растительной пищи. Несмотря на то, что ели в достаточном объёме, и по энергетической ценности вроде бы немало, я постоянно чувствовала голод – не тот, который повергает во власть жора, но тоже очень неприятный. Тянуло на то, что обычно выбрасывалось: рыбьи потроха и их содержимое, жабры, землю и угли из кострища, подгнившую древесину, а иногда даже помет пещерных насекомых. Некоторые неприятные запахи теперь привлекали, а не отталкивали и, посоветовавшись с врачами, я решила уступить требованиям организма – естественно, предварительно убедившись, что не отравлюсь. Нередко, устроившись на краю плота, собирала с его подводной части прилепившихся моллюсков и какую-то слизь – сейчас не только первое, но и второе казалось лакомством.  Удивительно, но все пещеры без исключения состояли из одной и той же породы. Причём она присутствовала только в виде камня, а то и вовсе монолитной скалы. Мы ни разу не встретили даже песка – только камни, валуны, реже гальку или гравий (в качестве последнего – исключительно «капли», оставшиеся после работы камнегрызов). Здесь не было разнообразия почв, да и самой почвы не видно. Странно, как при таких условиях в пещерах умудряется существовать жизнь, да ещё в большом количестве.  В отличие от почвы, с водой проблем не возникало, даже наоборот – труднее найти сухой участок поверхности, чем мокрый. Почти вся поверхность камня как будто покрыта тонкой плёнкой воды – она не течёт, но блестит в свете компьютера и оставляет влажный след на руке. Ещё одна странность, особенно учитывая, что основная порода не пористая, а плотная и гладкая.  Из-за высокой влажности в некоторых местах стены, пол и даже потолок обильно поросли низшими грибами. От них в пещере витал характерный запах, но больше вызывало опасения то, что плесневелые участки очень скользкие и по ним сложно передвигаться (особенно – быстро). Зато рядом с такими местами водилось больше членистоногих (судя по всему, питающихся грибами) и небольших мохнатых насекомоядных зверьков. И те, и другие помогали людям хоть как-то разнообразить рацион.  Землетрясения происходили настолько часто, что люди к ним почти привыкли. Невозможно постоянно бояться, а когда камень под ногами трясёт порой по дюжине раз в сутки, невольно начнёшь относиться к этому как к норме жизни. Тем более, что никто ни разу не видел, чтобы от землетрясений падали камни или разрушались пещеры: хотя порой свод чуть колыхался, но даже трещин не появилось.  – Это всё очень странно, – заметила Вера, после очередного толчка.  – И чем-то напоминает свойства тех камней, которые мы пытались расколоть, – добавил Маркус.  – А ведь и правда, – оживилась геолог. – Но тут эти свойства проявляются гораздо сильнее – иначе бы мы видели грубые сколы и углы. Пока есть время, проверю кое-что.  Сравнение показало, что плотность между теми камнями, которые собрали в джунглях, и пещерными практически не различается, но последние обладают ещё большей пластичностью, а также высокой смачиваемостью.  – Всё-таки другие, – огорчилась Вера. – Хотя очень похожи. Слишком сильно для простого совпадения. Но другие.  – Может, и так. У меня есть одна версия. Что, если эти камни, – физик подкинул на руке экземпляр из костра, – просто более старые. Образовались очень давно и поэтому потеряли часть своих свойств.  – Думаешь, это продукт жизнедеятельности камнегрызов? – скептически потянула я.  – Сомневаюсь. Но вполне возможно, что минерал образовался с их участием. И ещё, если я прав, то теперь мы можем предположить, что конкретно вызывает старение и разрушение этого минерала.  – Да, – согласился Илья. – Но какой конкретно из факторов или целая их совокупность?  – Свет и отсутствие камнегрызов? – предположила я, мысленно сравнив окружающую среду в пещерах и снаружи.  – Не просто свет, но и солнечная радиация. А ещё – ветер и перепады температур, – добавил Маркус.  – И меняющаяся влажность. Периодическое высыхание камней тоже могло повлиять на их свойства, – добавил химик. – Особенно, если это всё же органика.  – Влажность, – задумчиво потянула агроном. – Вера, а ты не находишь, что почва...  – ...тоже обладает похожими свойствами? – закончила геолог. – Я в этом уверена. Она и воду притягивает и собирает, как этот камень, тоже упругая и плотность не очень сильно различается. Если это и не одно и тоже вещество, то явно очень схожие по строению и свойствам. И, судя по тому, что мы видели, вещества такого типа распространены на этой планете так же, как на земле кремнезём и другие соединения кремния.  – Кстати! – обрадованно вскочил Илья. – У меня есть предположение. А что, если это всё же не чисто органические, а кремний-органические соединения? Или даже больше – нечто промежуточное между углеродной и кремниевой органикой?  – Ну и что это меняет? – не поняла я.  – Главное – это может сильно изменить температуру горения, – улыбнулся химик. – А именно этот параметр вызывает самые большие вопросы. Хотя... – он перевёл взгляд обратно на стены. – Эх, знать бы структуру и формулу...  – Ладно, что есть, с тем и живем. Факт в том, что основная порода здесь очень сильно отличается от таковой на Земле, – остановила мечты Ильи Вера.  Пещера снова вздрогнула, и с потолка в воду совсем рядом с плотом свалился маленький камнегрыз. Из-за этого разговор сам собой перешёл к обсуждению загадочной способности необычных животных растворять камень.  – Нет, ну это же просто невозможно! – возмущалась Юля. – Бред! Прямо, как в дурацком фильме ужасов.  – Факты перед нами, и отрицать их мы не можем, – философски заметил Сева. Не полностью оправившийся после тяжёлой болезни, инженер ещё не мог вставать самостоятельно, но иногда принимал участие в разговорах.  – Давайте не будем отрицать очевидного, – согласился Маркус. – Лучше подумаем, как это вообще возможно.  – Ну... у камнегрызов на коже может присутствовать специфический фермент, переводящий камень в жидкое состояние, – предположил Илья.  – А я думаю, что они окружены специфическим электромагнитным полем или издают звуки определённой частоты и высоты, – высказал свою идею физик.  Мужчины задумчиво посмотрели друг на друга.  – Предположение о ферменте не проходит, – продолжил Маркус.  – Это ещё почему? – удивилась я.  – Представьте, что я – камнегрыз, а это, – физик указал на мою клетку, – скала. Предположим, что я выпрыгнул... ну, например, отсюда, – кивнул на холодный очаг. – Выделения моей кожи способны перевести камень в жидкое состояние. Итак, я выпрыгнул отсюда, а запрыгнуть намереваюсь в скалу, – Маркус сделал несколько быстрых шагов в сторону клетки. – У меня приличная скорость – прыжок, всё-таки. И вот на этой скорости я достигаю скалы... и вместо того, чтобы скрыться в ней, в лучшем случае, набиваю пару шишек.  – Ты же сам сказал, что камень размякнет, когда ты его коснешься, – не поняла Юля. – Откуда шишки?  – Да, камень размякнет, но, – физик торжественно поднял указательный палец. – На любую химическую реакцию требуется время. Допустим, что она очень быстрая и занимает... ну пусть сотую часть секунды. Фермент касается камня и, даже если верхний слой успеет перейти в жидкое состояние, камнегрыз ударится о камень под тонкой жидкой плёнкой.  – Ты прав! – хлопнул себя по лбу Илья. – Я как-то совсем упустил это из вида. Тогда, в случае фермента, единственный рабочий вариант, это если он оказывается внутри камня, причём довольно равномерно, до того, как его коснется камнегрыз.  – Если подумать, то и электромагнитное поле не подходит, – заметила я. – Ведь оно тоже не может действовать мгновенно. Поэтому, если поле камнегрыза слабое – то он разобьётся о камень, когда прыгает, а если бы было сильное – мы бы уже утонули под размягчённой массой.  – Со звуковыми волнами тоже проблема, – подумав, раскритиковал собственную идею Маркус. – Их действие должно быть очень узким и направленным, а это почти нереально.  После долгого обсуждения мы пришли к неутешительному выводу, что для построения рабочей гипотезы знаем о камнегрызах недостаточно.