Текст книги "Беспощадный любовник (ЛП)"
Автор книги: Софи Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
12. Неро
Я возвращаюсь в дом Леви Каргилла, потому что он устраивает еще одну вечеринку, и я предполагаю, что Белла будет там. Он неплохо зарабатывает на этих тусовках – берет плату за вход, пять долларов за дерьмовое пиво, а затем продает более тяжелые вещи через свою маленькую армию приспешников.
Он никогда не прикасается к товару сам. Это то, что делает его хорошим лидером – всегда делегирует полномочия.
Кроме того, он любит разную тематику. Сегодня вечером какая-то пенная вечеринка – у него есть машины, разбрызгивающие струи радужных пузырей по всему переднему и заднему дворам. В бассейне так много мыла, что в нем больше пены, чем воды.
Большинство девушек в бикини, или были в них, когда началась вечеринка. Теперь они голые и скользкие, бросают пляжные мячи или целуются друг с другом, чтобы привлечь еще больше мужского внимания.
Поверьте мне, я бы с удовольствием уделил им это внимание. Но, к сожалению, я должен найти ту единственную девушку, которую предпочел бы никогда не видеть.
И действительно, Белла лежит на гигантском надувном фламинго посреди бассейна вместе со своей лучшей подругой Беатрис. Обе одеты в одинаковые белые бикини. Бикини в понимании Беллы – нечто состоящее из трех маленьких треугольников, удерживаемых веревкой.
Она загорелая и подтянутая. Ей удалось сохранить свой макияж на месте, несмотря на всю пену. Я действительно должен отдать ей должное.
Но я не собираюсь этого делать.
Белла требует, чтобы я испытывал к ней влечение. Она этого ожидает.
А я ненавижу, когда мне говорят, что делать.
И все же мне кое-что от нее нужно. Поэтому я опускаюсь на один из шезлонгов у бассейна, позволяя Белле плавать прямо в поле моего зрения. Я даю ей именно то, чего она хочет, а именно мой взгляд на ее обнаженную плоть. Я наблюдаю, как она хихикает и позирует с Беатрис, бросая взгляды в мою сторону. Пока она, наконец, не слезает с фламинго и не подплывает ко мне.
Она взбирается по лестнице, вода стекает по ее телу. Ее твердые соски торчат сквозь белый верх бикини. Она откидывает назад свои светлые волосы, которые так тщательно держала подальше от бассейна.
– Видишь что-то, что тебе нравится? – мурлычет она.
– Ага. Где можно купить такую надувную игрушку? – спрашиваю я.
– Можешь взять мою.
– Как великодушно.
– Я хороший человек, – сладко говорит Белла. – Как только узнаешь меня получше.
– Возможно, ты права, Белла. Может быть, нам стоит как-нибудь сходить пообедать.
Она поднимает бровь с легким подозрением.
– Типа на свидание?
– Просто два человека едят за одним столом. Узнаем друг друга получше.
Она старается не соглашаться слишком легко.
– Я не знала, что ты из тех, кто ходит на свидания.
– Люди меняются. Ты теперь хороший человек, а я романтик.
Она прикусывает губу.Наверное, думает, что это выглядит соблазнительно, но у нее на зубах помада.
– Когда?
– Завтра. Ты знаешь Poke Bar на Ла-Салль?
– Ага.
Конечно, она знает. Это прямо через дорогу от Альянс Банка.
– Встретимся там в одиннадцать.
– Хорошо.
Она улыбается, довольная и взволнованная. Я тоже пытаюсь скрыть свою улыбку, но по совершенно другим причинам.
– Не хочешь выпить прямо сейчас? – спрашивает она.
– Я не могу. Я должен найти Леви.
– Ох, – она разочарованно хмурится.
– Увидимся завтра, – говорю я.
Я оставляю ее у бассейна, делая вид, что отправляюсь на поиски Леви. На самом деле мне не нужно никого искать. Я привел свой план в действие. Теперь я могу расслабиться и пропустить пару стаканчиков без Беллы.
Я натыкаюсь на Мейсона в гостиной. Он сгорбился на диване, топя свои печали в бутылке ржаной водки.
– Привет, чувак, – говорю я. – Что случилось?
Он делает еще один глоток, угрюмо глядя через комнату. Следую за его взглядом туда, где Патриция очень близко танцует с красивым, мускулистым мужчиной в рубашке поло.
– Кто этот парень? – спрашиваю я его.
– Рокко Дин, – с горечью произносит Мейсон. – Он работает в Риджмуре.
– О точно, он дает уроки, верно?
– По гольфу и теннису, – говорит Мейсон, делая еще один жалкий глоток.
– Хм, – говорю я, заимствуя бутылку для быстрого глотка. – Имеет смысл. Патриция горячая штучка. И этот чувак выглядит намного лучше, чем ты.
Мейсон дергает свою бутылку обратно.
– Чувак, заткнись на хрен.
– Я просто говорю, что это не твоя вина – ты ничего не можешь с этим поделать. Вся проблема в твоем лице. Может быть, если бы у тебя был характер получше…
Он пытается ударить меня по руке, но я со смехом отбиваю его кулак.
– Она говорит, что у меня нет цели. Я никуда не стремлюсь.
– Ну, ты действительно живешь в доме своей мамы.
– Мне нужна работа получше.
Я снова краду его напиток, делая большой глоток.
– Возможно, у меня есть кое-что для тебя, – говорю я ему.
– Ох, правда? – оживляется он.
– Все не так просто. Нам нужен водитель, здоровяк с мускулами, взломщик замков и кто-то, кто может справиться с сигнализацией. Плюс кое-какое специальное оборудование.
Он ухмыляется.
– Какое оборудование?
– Я дам тебе список, – говорю я. – Завтра.
Мейсон хорошо разбирается в изготовлении подделок. Если я дам ему характеристики, он сможет собрать практически все, что угодно.
– Данте в роли здоровяка? – спрашивает он.
– Возможно.
Я не уверен, смогу ли я втянуть в это своего старшего брата. Он стал таким осторожным. Возможно, было бы лучше обрушить это на него в последнюю минуту, когда процесс запущен.
– Я полагаю, ты будешь взламывать замки, – говорит Мейсон.
– Конечно.
– Мы могли бы попросить Джонси отключить сигнализацию.
– Да, если он снова принимает лекарства.
– А что насчет водителя?
В этот момент в гостиную входит Камилла Ривьера. Она выглядит совсем дерьмово – волосы, словно сумасшедший клубок кудрей. Огромные темные круги под глазами. Выражение лица такое, как будто она только что увидела, как перед ней произошла автокатастрофа.
– Нужно решить, – говорю я Мейсону.
Я перехватываю Камиллу у бочонков. Она только что налила себе стакан дерьмового пива и залпом выпивает его.
– Что с тобой произошло? – спрашиваю я.
– Не твое дело, – огрызается она.
Она допивает свое пиво и наливает еще, стакан наполовину заполнен пеной.
– Ты слишком торопишься, – говорю я, наблюдая, как она так же быстро допивает пиво.
– Мне не нужны твои комментарии, Неро, – говорит она, осушая второй стакан. – Ты, наверное, последний человек на планете, который должен меня ругать за то, что я слишком много пью.
Это был тот момент в разговоре, где я обычно говорил ей, чтобы она остыла. Но сегодня я этого не делаю. Я вижу яркие слезы, блестящие в уголках глаз Камиллы. За все годы, что я ее знаю, за все время, что я видел ее рассерженной, обеспокоенной или подавленной, я никогда не видел, чтобы она плакала. Ни разу.
С этим зрелищем что-то серьезно не так. Как увидеть льва с обритой гривой. Это заставляет меня чувствовать то, чего я никогда не хотел бы чувствовать – сочувствие.
– В чем дело? – спрашиваю я ее. – Что случилось?
– Какая тебе разница? – кричит Камилла. – Хватит притворяться, что ты добр ко мне! От этого становится только хуже.
Она привлекает внимание людей вокруг нас, но мне все равно.
Она пытается уйти от меня, но я хватаю ее за руку и снова дергаю назад. Я разворачиваю ее, прижимая к себе. В доме чертовски жарко, а тело Камиллы еще горячее. Моя кровь сильно кипит, и я чувствую, как гримасничаю, оскалив зубы:
– Скажи мне, что происходит!
Она смотрит на меня снизу вверх, ее большие темные глаза широко раскрыты и полны ярости.
– Отпусти меня, Неро!
– Нет, пока ты не скажешь мне, что случилось!
– Она сказала, отпустить ее, – вмешивается мужской голос.
Гребаный Джонни Вергер. Он прокладывает путь к нам, изображая из себя рыцаря в сияющих доспехах. У него угрюмое выражение лица, которое как бы говорит, что он снова рвется в бой. Я рад видеть, что его нос все еще выглядит опухшим, а под глазами проявились синяки.
– Как твое лицо, Джонни? – спрашиваю я его, не отпуская руки Камиллы.
– Лучше, чем будет у тебя, – рычит он.
Вокруг нас собирается толпа. С одной стороны я вижу Беллу и Беатрис, все еще одетые в свои бикини и ничего больше. Лицо Беллы светится от возбуждения, предвкушая грядущее насилие.
Глаза Камиллы мечутся туда-сюда между Джонни и мной.
– Мне не нужна твоя помощь, – говорит она ему.
– Этому ублюдку нужно преподать урок, – говорит Джонни. – О том, чтобы держать свои руки при себе.
– Может, тебе стоит преподать этот урок своей девушке, – усмехаюсь я над ним. – Кажется, она кладет свои руки... и рот... куда захочет...
Джонни рычит и замахивается на меня обоими кулаками сразу.
Я отпускаю Камиллу, отталкивая ее в сторону, чтобы она не попала под перекрестный огонь. За то время, что требуется, чтобы оттолкнуть ее на ближайший диван, Джонни сильно бьет меня в левое ухо одним из своих мясистых кулаков. Я слышу хлопок, и перед моими глазами вспыхивают яркие огни.
Я падаю на спину, и Джонни пытается запрыгнуть на меня сверху, но я сильно пинаю его в живот, отбрасывая назад. Затем снова вскакиваю, даже не касаясь руками земли. Я бегу за ним, а он все еще пятится назад. Мне удалось дважды ударить его по лицу и один раз по телу.
Жажда крови обуревает меня. Я едва чувствую, как мои кулаки соприкасаются с его плотью, хотя вижу каждый удар. Мне хочется бить его все сильнее и сильнее. Я хочу превратить его в кашу.
Джонни замахивается на меня в ответ. Я уклоняюсь от первого удара. Второй удар пришелся мне в челюсть. Боль шокирующая, ослепляющая.
Мне это чертовски нравится. Это единственное, что кажется реальным. Единственное, что кажется настоящим. Я ненавижу этого говнюка, а он ненавидит меня. Мы хотим разорвать друг друга на части.
Удары по нему доказывают, что я лучше него – умнее, быстрее, сильнее.
Я убивал людей, когда это было необходимо. Это работа, и я не получал от этого удовольствия
Драка – это совсем другое. Это чистое удовольствие. И я чертовски хорош в этом. Один на один я почти никогда не проигрываю.
Джонни – большой чувак. Достойный противник. Когда он снова бьет меня прямо в грудь, я почти уважаю его.
Я все равно собираюсь разнести его.
Я слежу за следующим ударом, затем ныряю под него и снова пинаю его в грудь, отчего он врезается спиной в фарфоровый шкаф бабушки Леви. Стеклянные двери разлетаются вдребезги, осколки посуды сыплются на плечи Джонни.
В этот момент самоанец наносит мне удар, который ощущается как удар бревном красного дерева по голове. Я не предвидел, что это произойдет, и не было никакого способа подготовиться к этому. Удар вышибает мой мозг наполовину из головы, так что я даже не чувствую, как падаю на землю. В одну секунду я стою, а в следующую мое лицо вдавливается в грязный ковер.
Я слышу крик – возможно, Камиллы. Самоанец наносит мне пару ударов по телу, которые перестраивают некоторые органы. Было бы очень больно, если бы я все еще был в полном сознании.
Все, что мне удается услышать, это крик Леви:
– Я сказал, никаких драк в доме!
Затем я проваливаюсь в темноту.
Я просыпаюсь на каком-то застекленном крыльце. Вижу угол неоновой вывески над головой и край многоэтажки. Остальное – просто черное летнее небо, затянутое тучами. Влажность такая густая, что похожа на дымку.
Я собираюсь снова уснуть, пока не слышу раскаты грома. Это возвращает меня в сознание.
Кто-то промывает мне лицо грубой мочалкой. Прикосновения не грубые – они нежные и осторожные, смывают кровь с моей ноющей плоти.
Моя мама умывала мне так лицо, когда я болел.
Она единственный человек, который когда-либо видел меня таким – беспомощным, уязвимым.
Я пытаюсь сесть. Камилла толкает меня обратно.
– Расслабься.
Я лежу на каком-то дерьмовом тонком матрасе, прямо на полу, без кровати. Крошечная комната пахнет сыростью. Но она также пахнет мылом и бензином – как сама Камилла. Я вижу стопку книг в мягких обложках в углу и пару растений в горшках. Те, по крайней мере, процветают.
Это ее комната. Самая жалкая маленькая комната, которую я когда-либо видел.
Она стоит на коленях рядом с матрасом. Перед ней стоит миска с теплой водой, ржавой от моей крови. Она выжимает тряпку, отчего вода становится еще темнее.
– Этот самоанец ударил меня? – спрашиваю я.
– Его зовут Сионе, – сообщает мне Камилла.
– Черт возьми, я никогда не получал такие удары.
– Я удивлена, что у тебя еще остались зубы.
– Эх, забудь об этом. Я думаю, Данте бьет так же сильно. Когда он по-настоящему злится.
– Ты, кажется, пробуждаешь это в людях.
Я могу ошибаться, но мне кажется, что на ее лице есть намек на улыбку. Она, наверное, наслаждается тем, что я в кои-то веки получаю по заслугам.
– Как я здесь оказался? – с любопытством спрашиваю ее.
– Я притащила тебя, – хмурится Камилла. – А ты, кстати, не легкий.
– Легче, чем коробка передач, – ухмыляюсь я.
– Не намного.
Мы молчим минуту. Тишину нарушает стук капель дождя по стеклянной крыше. Я поднимаю глаза, наблюдая, как каждая капля разбивается о стекло. Вскоре их станет слишком много, чтобы сосчитать. Легкий стук превращается в ровный барабанный звук, который то ослабевает, то нарастает.
– Я люблю летний дождь, – говорит Камилла.
– Тебе, должно быть, нравится эта комната.
– Да, – говорит она с яростной гордостью.
Я снова оглядываю комнату. Она грязная и крошечная. Но я понимаю, почему она ей нравится – это крошечная капсула полного уединения. Пространство, которое принадлежит только ей. Наполовину снаружи, наполовину внутри. Под дождем, и все же в укрытии.
– Почему ты всегда так поступаешь? – спрашивает меня Камилла.
– Как?
– Почему ты такой жестокий?
Я чувствую, что краснею. От жары мое лицо снова начинает пульсировать, особенно в местах ударов. Мои ребра ноют. Сионе, возможно, сломал мне несколько.
Я хочу сказать что-нибудь жестокое, наказать ее. Она не имеет права судить меня. Задавать вопросы.
Но на этот раз я сдерживаю себя. Камилла вытащила меня с той вечеринки. Она притащила меня сюда и пыталась привести в порядок. Это сделала она, а не Мэйсон, или Белла, или кто-то еще. Ей не нужно было мне помогать. Но она все равно это сделала.
Я смотрю на нее. Смотрю на нее по-настоящему, в тусклом, бледном свете. Ее кожа светится, как будто она освещена изнутри. Влажность превратила ее волосы в дикий ореол кудрей. Ее темные глаза кажутся огромными и трагически печальными. Я вижу в них боль.
Я знаю причины, по которым она несчастна: она бедна, ее мать бросила ее, отец не может содержать эту мастерскую, и она пытается в одиночку воспитать своего брата-правонарушителя.
Но все это, казалось, никогда не беспокоило ее раньше. Почему сейчас она разваливается на части?
– Что случилось сегодня? – спрашиваю я ее. – Почему ты такая грустная?
Она сердито отжимает тряпку, отказываясь смотреть на меня.
– Я не грустная.
Даже когда она произносит эти слова, две слезинки стекают по ее щекам.
– Расскажи мне, что случилось.
Это не приказ. Это просьба. И все же она качает головой, отчего слезы капают ей на колени.
– Нет, – говорит она. – Это не твое дело. И я тебе не доверяю.
– Ну, – говорю я. – Наверное, это умно. Я не заслуживаю доверия.
Камилла бросает на меня подозрительный взгляд, как будто думает, что я издеваюсь над ней.
– Я не какой-то хрупкий цветочек, – говорит она. – Я выросла здесь, в Старом городе, так же, как и ты.
– Ты не похожа на таких, как я. Ты хорошая девушка.
– Нет, я не такая, – она качает головой. – Ты понятия не имеешь, на что я способна.
Я снова сажусь, морщась от боли в ребрах. На этот раз она не пытается остановить меня. Я наклоняюсь ближе к ней, волосы падают мне на глаза.
– У меня есть идея, – рычу я.
Я беру ее лицо в ладони и целую ее. На этот раз я делаю это медленно, чтобы она могла отстраниться, если захочет. Она остается совершенно неподвижной. Она позволяет мне провести языком по ее губам, а затем проникнуть внутрь, пробуя ее. На вкус она немного похожа на пиво, немного на кока-колу и немного на саму себя.
Ее губы мягкие. Верхняя и нижняя почти одинаково полные.
На этот раз это я украдкой рассматриваю ее лицо вблизи. Ее густые темные ресницы лежат веером на щеках. Кожа гладкая и чистая. Ее лицо не овальное, как у супермодели, а круглее. Но это делает ее моложе, особенно когда ее волосы распущены. Особенно, когда она не хмурится.
От нее пахнет свежим дождем и чистым бельем. Ее язык массирует мой – нежно и мягко.
Она тоже подносит руки к моему лицу, и я чувствую последние остатки дизельного топлива на ее коже. Один из моих любимых ароматов в мире – пьянящий и свежий. Он заставляет мое сердце колотиться о пульсирующие ребра.
Я тяну ее на себя, стараясь не застонать от боли в ребрах. Мы лежим бок о бок на узком, бугристом матрасе, все еще просто целуясь.
Я никогда так не целовал девушку, не пытаясь зайти дальше. Я так поглощен тем, как хорошо это ощущается, что не собираюсь переходить к следующему шагу. Я просто хочу попробовать ее на вкус, почувствовать ее запах и прикоснуться к ней, вот так.
Может быть, я все еще плыву после того удара по голове, потому что я едва чувствую пол под нами. Я чувствую себя окутанным дождем и ее теплой кожей. Я чувствую прилив удовольствия, которого не испытывал уже много лет.
Я не знаю, как долго это продолжается. Может, час или два. Время не играет роли, потому что единственное, что имеет значение – это этот момент. Если бы вы могли видеть всю мою жизнь, нанизанную на нитку, это была бы единственная яркая бусинка. Единственный миг счастья.
Затем моя рука случайно касается ее груди, и она напрягается.
Я не знаю, хотела ли она оттолкнуть меня или ей понравилось. Но момент испорчен.
Мы отстраняемся, уставившись друг на друга. Оба сбиты с толку.
Дождь прекратился. Я не заметил, когда это произошло. В комнате царит абсолютная тишина.
– Мне пора домой, – говорю я.
Не знаю, говорю ли я то, что хочу я, или то, что, как мне кажется, хочет она.
Она кивает.
– Спасибо. За… ну, ты знаешь. – Я неловко указываю на миску с водой.
Камилла снова кивает, ее глаза темнее, чем когда-либо.
Вот и все. Я ухожу. Задаваясь вопросом, что, блядь, со мной происходит.
13. Камилла
Когда Неро падает на пол, Сионе, Джонни Вергер и еще около пяти парней начинают пинать и топтать его со всех сторон. У Неро немало врагов, жаждущих отомстить, пока он не сможет дать отпор.
Мейсон пытается вмешаться, прыгая на Джонни сзади, но ему не справиться со всеми ними.
Мне приходится физически броситься на Неро, чтобы заставить их остановиться.
Я делаю это импульсивно, потому что боюсь, что они его убьют. На самом деле, они выглядят так, как будто все еще хотят сделать это, независимо от того, мешаю я им или нет. Но Леви поддерживает меня.
– Достаточно, – говорит он Джонни и остальным парням.
Он помогает мне дотащить Неро до моей машине. Вероятно, потому что он не хочет иметь серьезных проблем с Галло.
– Ты собираешься отвезти его домой? – спрашивает меня Леви.
Он выглядит нервным, как будто думает, что Данте Галло может вернуться через час и поджечь весь его дом.
– Нет, – говорю я. – Я отведу его к себе.
Я говорю это Леви, чтобы успокоить его. Но как только мы отъезжаем от тротуара, это кажется не такой уж плохой идеей. В конце концов, я сама не очень-то горю желанием встречаться лицом к лицу с Галло. Энцо меня чертовски пугает, да и Данте ненамного лучше. К тому же, Неро не в состоянии меня защитить.
Поэтому я привожу его к себе и тащу вверх по лестнице, что на самом деле не так уж и легко. Он чертовски тяжелый. К тому же, куда бы я ни положила руки, я не могу не заметить, насколько твердое у него тело. Даже без сознания Неро почти везде состоит из напряженных, сухих мышц.
Я кладу его на свою кровать и пытаюсь немного умыть его.
Он в полном беспорядке. Как будто хотел, чтобы ему разбили лицо. Словно он пытается разрушить свою красоту.
Это не сработает. Порезы и синяки не могут скрыть того, что под ними.
С каждой каплей крови и грязи, которые я счищаю с его кожи, я открываю еще один дюйм этого идеального лица.
Забавно, что самые красивые лица нетипичны. Неро не похож на Брэда Питта или Генри Кавилла – он похож только на самого себя.
У него вытянутое лицо, высокие скулы, острый подбородок. Белки его глаз и белые зубы сверкают на фоне оливковой коже всякий раз, когда он говорит или смотрит в вашу сторону. Его брови – прямые, черные полосы прямо над светло-серыми глазами – глазами, которые иногда кажутся яркими, как звездный свет, а иногда такими же темными, как нижняя часть грозовой тучи. У него широкий нос, который был бы слишком большим для его лица. За исключением того, что он идеально уравновешивает его полные, мягкие губы. Губы, которые должны быть нежными. Но всегда кривятся в усмешке.
У него копна черных волос, без намека на каштановый оттенок. Они все время падают ему на глаза, и он снова отбрасывает их назад. Это нетерпеливый, сердитый жест, как будто его раздражают собственные волосы или что-то еще, что осмеливается коснуться его лица.
Он одевается, как Джеймс Дин: потрепанная кожаная куртка, которая выглядит старше, чем он, рваные джинсы, ботинки или грязные кеды.
Это тот Неро, которого я знала большую часть своей жизни.
Но тот, что лежит на моей кровати, немного отличается. Во-первых, он спит. Потерял сознание или вырубился, я не знаю. Так что это напряженное выражение гнева отсутствует на его лице. Черты его лица расслаблены. Он выглядит почти мирно.
Единственный раз, когда я видела его таким, это когда мы вместе ехали в его машине. Да, мы убегали от копов. Но это был единственный раз, когда я видела его почти счастливым.
Его футболка разорвана после драки. На его груди длинная рана. Я очищаю ее, как и его лицо.
Замечаю, что кожа на его груди такая же гладкая и безволосая, как и на всем остальном теле, и такая же темно-оливковая. Я удивлена, увидев, что он не покрыт татуировками. На самом деле у него вообще их нет, насколько я вижу.
Начисто умываю ему лицо. Он стонет, когда я дотрагиваюсь до опухших частей его лица. Это звук полный страдания.
Я понимаю, что ему действительно больно.
Я никогда не думала о Неро как о ком-то, кто может чувствовать боль, как нормальный человек. Кажется, он всегда получает от этого удовольствие.
Я смотрю на него, лежащего там, и думаю, какой он на самом деле молодой. Всего двадцать пять, как и мне. Он всегда казался намного старше. Особенно когда мы вместе учились в школе.
Но тогда он был еще ребенком. Сейчас он уже почти взрослый.
Он просто вырос грубым. Даже грубее, чем я.
У Галло есть деньги. Но сколько ему было лет, когда ему впервые вложили в руку пистолет?
Мой взгляд направлен на руку, лежащую у него на груди и пытающуюся за что-то ухватиться. Костяшки его пальцев в крови и разбиты. Его пальцы длинные, тонкие и изящной формы.
Я на мгновение просовываю свою руку в его, чтобы дать ему что-то, за что он может подержаться. У меня тоже длинные пальцы. Наши руки идеально соединяются друг с другом. Как пальцы внутри перчатки. Как будто они были созданы друг для друга.
Глаза Неро распахиваются. Я убираю руку, садясь на пятки, прежде чем он что-нибудь заметит.
Он пытается сесть, и я толкаю его обратно.
Мы разговариваем какое-то время. Спокойнее, чем мы когда-либо раньше разговаривали.
Затем он целует меня. Не так, как он поцеловал меня в машине. Это было жестоко, агрессивно, как наказание. В этот раз все наоборот. Он целует меня нежно. Почти ласково.
Мы целуемся так долго, что я забыла, кто он и кто я. Забыла, что сто раз клялась себе, что никогда, никогда, никогда не позволю Неро Галло завладеть моим сердцем, чтобы он мог разорвать его на мелкие кусочки и растоптать их, как он делает со всеми остальными.
Затем его рука касается моей груди, и я ахаю, потому что ощущение его ладони, скользящей по моему соску, подобно электрическому разряду, пронзающему мое тело. И он отстраняется от меня, выглядя удивленным и почти испуганным.
Затем он уходит.
И я часами лежу одна в своей постели, удивляясь, почему я позволила ему поцеловать себя. И почему он вообще этого хотел.
На следующее утро я чувствую себя разбитой, и моя голова раскалывается. Я почти никогда не пью. Те два стакана пива в доме Леви не принесли мне никакого удовольствия.
Я, спотыкаясь, выхожу на кухню, где замечаю Вика, который уже проснулся. Его учебники разбросаны по столу, а нос в дюйме от бумаги, пока он что-то строчит.
– Что ты делаешь? – подозрительно спрашиваю я.
– Я записался на эти летние курсы, как ты и сказала, – говорит Вик.
Он выглядит смиренным и извиняющимся, как будто раскаивается передо мной.
Он знает, что меня принудили быть наркоторговцем для Леви Каргилла. Я не рассказывала ему об офицере Шульце. Работа с копами – одно из самых опасных занятий в Старом городе. Если бы Вик узнал, что я делаю, это только подвергло бы его опасности.
– По какому предмету пишешь конспект? – спрашиваю я его.
– По эволюционной биологии, – говорит он. – Про естественный отбор, общее происхождение и видообразование.
– Это про Менделя и горох?(Грегор Мендель изучал закономерности моногибридного скрещивания гороха)
Я смутно помню, как заполняла кучу квадратов, которые должны были научить нас рецессивным и доминантным признакам.
– Ага, – говорит Вик. – В принципе.
– Что это за таблички, которые ты делаешь по наследственности?
– Решетки Пеннета.
– Я помню их.
– Ну, мы рассматривали их в области базовой биологии, –отвечает Вик. – Эта немного более продвинутая. Смотри...
Он переворачивает страницу своего учебника и жестом приглашает меня сесть, чтобы почитать вместе с ним.
– Итак, я читаю об эпигенетике, которая представляет собой модификацию экспрессии генов, а не изменение самого генетического кода.
Он не вычитывает это из книги. Он просто выпалил это по памяти. Вик такой чертовски умный. Вот почему я не могу вынести мысли о том, что он будет тратить свою жизнь на какую-то черную работу – или, что еще хуже, вообще останется без работы. Будет гнить в тюремной камере, потому что он совершил ошибку, доверившись такому парню, как Леви.
– Но посмотри сюда, – говорит он, указывая. – Здесь говорится о наследственных мутациях. Это связано с геном FOXC2. Называется дистихиаз. Это та же мутация, что и у Элизабет Тейлор. Из-за нее у человека может быть два ряда ресниц.
– Круто, – говорю я, пытаясь точно вспомнить, как выглядела Элизабет Тейлор.
– У меня она тоже есть! – гордо говорит Вик.
– Что? – я наклоняюсь, чтобы рассмотреть его лицо.
У него действительно очень густые ресницы. Из-за этого он был похож на девочку, когда был маленьким, особенно когда мы недостаточно часто стригли его волосы.
– Откуда ты знаешь, что она у тебя есть? – спрашиваю я его.
– Потому что, смотри – ресницы не просто густые. Они растут в две линии.
Я внимательно смотрю ему в глаза. Это правда – ресницы растут друг на друге, а не просто в один ряд.
– Это… плохо?
– Это может вызывать раздражение, – говорит он. – К счастью, не для меня. Дистихиаз действительно встречается редко. Но это аутосомно-доминантное заболевание.
Я смотрю на него пустым взглядом.
– Передается от родителей к детям, – услужливо добавляет он.
– Оно было у мамы?
Вик хмурится.
– Откуда я знаю?
Я иногда забываю, что он ее совсем не помнит. Она так и не пришла навестить его после той ночи, когда оставила его у дома.
Я думаю, что наш папа иногда разговаривал с ней. На самом деле, я почти в этом уверена, после того, что сказала Эли. Единственный способ, которым моя мама могла получить ту мою фотографию, – это если бы папа дал ее ей.
Эли сказала, что моя мама держала ее на зеркале. От этого я не чувствую себя лучше.
На самом деле, меня это бесит. Она не имела права смотреть на мою фотографию, когда даже не удосужилась прийти посмотреть на свою настоящую дочь, которая все еще жила в том же чертовом районе, что и она.
– Это действительно круто, – говорю я Вику, пытаясь выбросить из головы мысли о нашей матери. – Рада видеть, что ты занимаешься.
– Я думаю, что успею окончить весь курс до конца лета, – говорит он мне.
– Это здорово, Вик. Я горжусь тобой, чувак.
Я взъерошиваю его волосы цвета карамели и встаю из-за стола.
Вик действительно симпатичный парень. У него много хороших черт нашей мамы, хоть он и более светлый.
Пытаюсь вспомнить, были ли у моей мамы густые ресницы. У нее были большие темные глаза, как у нас с Виком. Но я не знаю, были ли ресницы какими-то особенными.
На самом деле, как бы мне ни было неприятно это признавать, я видела только одного человека с такими ресницами, как у Вика: Беллу Пейдж. И я знаю ее достаточно долго, чтобы точно сказать, что они у нее были такими с тех пор, как мы были детьми. Они не наращенные, как у многих девушек в наши дни. У нее всегда были густые черные ресницы, даже когда она была худенькой блондинкой...
Мой желудок сжимается.
Однажды я видела родителей Беллы на выпускном вечере старшей школы. Ее мама стройная и светловолосая, очень похожа на Беллу. Ее отец высокий, с блестящей лысиной. Но у него была одна довольно поразительная черта: густые темные брови и ресницы. Из-за них его глаза выглядели странно женственными на мужском лице.
Это просто совпадение, я уверена.
– Эй, Вик, – говорю я. – Насколько редка эта дис… эта мутация?
– Не знаю. – Он пожимает плечами. – Может быть, одна на пятьдесят миллионов?
Ну, дерьмо.
Это довольно большое совпадение.
Я должна была работать в автосалоне, но вместо этого я нахожусь в центре города, в финансовом районе.
Здесь работает отец Беллы. Он владеет банком «Альянс» на Ла-Саль-стрит. По крайней мере, так мне говорит Google. Это подтверждается справочником компаний, расположенным над стойкой регистрации.
Я не настолько глупа, чтобы разговаривать с надменной администраторшей. Я знаю, что ни за что на свете она не пустит меня на лифте в тот потрясающий угловой офис, который занимает Рэймонд Пейдж. Руководители банков не встречаются со случайными механиками, забредшими с улицы.
На самом деле, администратор уже смотрит на меня с подозрением, основываясь на том факте, что я слоняюсь по вестибюлю около десяти минут, и я одета в джинсы и толстовку с капюшоном, а не в костюм с портфелем, которые, по-видимому, требуются для доступа на верхние этажи
После того, как она положила трубку после последнего телефонного звонка, она смерила меня ледяным взглядом и спросила:
– Я могу вам чем-то помочь? – с таким тоном, как будто пытается сказать мне, что у меня расстегнута ширинка.
– Я жду… своего дядю, – неуверенно говорю ей.
Она недоверчиво поднимает бровь.
Я поворачиваюсь к ней спиной, оглядываясь в поисках места, где можно спрятаться, пока жду, когда спустится Рэймонд.
Уже почти время обеда. Если он не планирует обедать в своем офисе, он, вероятно, отправится за стейком и мартини в один из многочисленных модных ресторанов в радиусе трех кварталов отсюда.
