Текст книги "Беспощадный любовник (ЛП)"
Автор книги: Софи Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
16. Неро
Я планирую ограбление хранилища «Альянса».
Если бы мне нужно было составить список задач, в нем было бы около восьми тысяч пунктов.
Планирование решает, удастся ли ограбление или нет. Данте занимался всем планированием ограблений бронированных грузовиков. Мой старший брат очень умен. Но я умнее.
Да, именно так. Я не просто хорошенькая мордашка. Внутри я гребаный Мориарти. Так что это ограбление будет спланировано до мельчайших деталей, с учетом всех непредвиденных обстоятельств. В конце концов, я выйду из этого банка с восьмизначной суммой добычи и нулевыми уликами. И я надеюсь сделать все это без единого выстрела.
Я не против насилия. На самом деле, мне это даже нравится. Но в разбойном нападении нет никакой элегантности. Не говоря уже о том, что слишком велик шанс самому поймать пулю.
Я хочу ограбить Рэймонда так чисто, чтобы он понятия не имел, кто взял деньги и куда они делись.
Такой вид разработки плана требует ясного ума. Я бросил пить и курить и даже сплю по восемь часов в сутки.
И все же… Я не испытываю той ясности ума, которая мне нужна.
Только по одной причине: Камилла.
Мне знакома эта девушку большую часть моей жизни. Я вообще никогда не думал о ней, если только она не стояла прямо передо мной. Так какого хрена она появляется у меня в голове по двадцать раз на дню?
Каждый раз, когда я сижу неподвижно, изучая украденные из банка чертежи, или пытаюсь составить список снаряжения, перед глазами всплывает ее лицо.
Каждый раз, когда беру телефон, чтобы позвонить одному из моих будущих сообщников, у меня возникает желание позвонить ей вместо этого.
Я продолжаю думать о ее руках, так нежно касавшихся моего лица, пока я приходил в сознание. Думаю об этих огромных темных глазах, которые, кажется, говорят прямо со мной, даже когда она не произносит ни слова.
Я никогда раньше не считал ее красивой.
Теперь удивляюсь, как я мог быть таким слепым.
Все в ней прекрасно, если присмотреться повнимательнее. Розовые, как ракушки, подушечки ее ногтей. Ее маленькие круглые ушки, выглядывающие из этих диких кудрей. Маленькая морщинка между бровями, когда она хмурится. Естественное сияние ее кожи, без макияжа или блесток, посыпанных по всему телу. Легкий, розовый румянец под ее смуглыми щеками. Эти выразительные глаза, такие темные и в то же время такие блестящие. Иногда смотрят на меня с яростью или презрением. Иногда с весельем, хоть она этого и не хочет. А иногда, иногда в них проскальзывает что-то большее… Печаль. Страх. Беспокойство. Или тоска...
Нужно присмотреться повнимательнее, чтобы увидеть что-либо из этого.
Но как только ты это делаешь, ты понимаешь, что другие девушки по сравнению с ней кажутся вычурными и напыщенными. Даже вчера в банке Белла была разодета в пух и прах, в наряде, который, вероятно, стоил пятизначную сумму. И все, о чем я мог думать, это то, что она выглядела дешевой и фальшивой рядом с Камиллой. Покрытые лаком ногти, декольте, обесцвеченные волосы, блестящая новая сумочка размером с атлас... Все это было слишком. Я просто хотел смотреть на единственный локон, спадающий на лоб Камиллы, и на то, как она откинула его назад своей тонкой маленькой ручкой.
Господи, я говорю как сумасшедший.
Не знаю, что со мной происходит.
Камилла меня даже не любит. Почему она должна? Я вел себя с ней, как настоящий осел. Ничего личного – я просто был самим собой. Но я не хороший парень. Не материал бойфренда. Я всегда это знал. . Я эгоистичный. Импульсивный. Легко обижаюсь. Гоняюсь за тем, чего хочу, а потом ненавижу это, как только получаю.
Я не думаю, что люди могут измениться. И я не знаю, как быть другим.
И все же…
Хоть раз в жизни я хотел бы быть другим.
Когда я лежал рядом с Камиллой и целовал ее, я действительно на секунду почувствовал себя счастливым. Я чувствовал связь с ней. Чувствовал, что она совсем чуть-чуть открылась мне, и я тоже, не беспокоясь о том, что другой человек собирается нанести нам удар в самое уязвимое место.
Потом все закончилось, и я не знаю, как туда вернуться, потому что я вообще не знаю, как это произошло.
Я снова беру телефон и нахожу ее номер. Я получил его от Мейсона, который получил его от Патриции.
Я мог бы позвонить ей. Мог бы пригласить ее на свидание.
Но мысль о том, что я сижу за столом напротив девушки, просто напоминает мне о моем дурацком обеде с Беллой. Я ненавидел это. Все было так чертовски фальшиво.
Нахмурившись, я снова положил мобильник.
Данте входит в комнату. Мои бумаги разбросаны по всему старинному дубовому столу в столовой. Мы больше никогда здесь не едим. Мы часто устраивали семейные ужины, когда Аида и Себ еще были здесь. Теперь мы в основном едим за маленьким столиком на кухне, где Грете не нужно ходить так далеко, чтобы принести нам еду. В половине случаев наши блюда даже не пересекаются – Грета просто держит еду теплой на плите.
Я немного скучаю по этим семейным ужинам. Я думаю, что последний раз мы вместе ужинали на вечеринке у Нессы Гриффин. Мы все ели на крыше, под виноградными лозами. Мы могли видеть фейерверки, вспыхивающие над заливом.
Та ночь многое изменила. Аида хотела сорвать вечеринку Гриффинов. Я согласился. Мы понятия не имели, что последует за этим глупым, маленьким порывом: карьера Себа разрушилась. Аида вышла замуж против своей воли. Союз с Гриффинами. Война с Братерством.
Дело не в том, что я хочу, чтобы все вернулось на круги своя. Но я хотел бы знать, когда наступит момент, который навсегда изменит твою жизнь. Хотелось бы мне насладиться этим ужином подольше и не так торопиться вставать из-за стола.
– Что это? – хмыкает Данте.
С него капает пот, он только что пришел с пробежки.
Мой брат уже был зверем к шестнадцати годам, и с тех пор он еще больше вырос. Я думаю, что он провел большую часть своего времени в Ираке, тренируясь на базе. Он вернулся домой размером с полувзрослого быка. Теперь он гребаный Кадьяк.
Я слышу, как он кряхтит и напрягается в нашем подвальном спортзале. У нас есть древний набор штанг, покрытых ржавчиной. Данте набрасывает на шею пару гигантских цепей, затем отжимается, подтягивается и опускается, пока его мышцы не выпирают в тех местах, где у людей даже не должно быть мышц.
– Ты выглядишь выжатым. Ты не пробовал вместо этого завести подружку? – спрашиваю я его.
– Кто бы говорил, – отвечает Данте. – По крайней мере, у меня была девушка, однажды.
О, да. Но мы о ней не говорим. Если только не хочешь, чтобы Данте оторвал тебе руку и скормил ее тебе.
– У меня было много подружек. На час или два.
Данте фыркает.
– Маме бы не понравилось, что ты так говоришь.
Теперь моя очередь напрягаться. Это единственная женщина, которую я не хочу обсуждать.
– Мы не знаем, что бы ей понравилось, – говорю я. – Потому что ее здесь нет.
Данте спокойно смотрит на меня, пытаясь решить, должен ли он сказать что-нибудь еще. Вместо этого он возвращается к разбросанным бумагам.
– Это хранилище? – говорит он, указывая на самый верхний чертеж.
– Да.
– Зачем тебе чертежи хранилища?
– Сегодня день очевидных вопросов? – спрашиваю я его.
Данте глубоко вздыхает. Поскольку его легкие похожи на гармошку, он сдувает со стола несколько бумаг.
– Папа знает об этом? – спрашивает он.
– Нет. Ты знаешь, доктор Бернелли говорит, что стресс вреден для его сердца. Я собирался рассказать ему об этом позже.
Мой отец в настоящее время на девятой лунке с Анджело Марино, главой второй по величине итальянской семьи в Чикаго. Папа ненавидит гольф, но ему нужно больше двигаться. Марино заманил его обещаниями клубных развлечений и хорошеньких официанток. Взамен Марино получил возможность прожужжать папе все уши о том, как его четверо никчемных сыновей могут продвинуться внутри организации.
Папы не будет дома еще несколько часов, а это значит, что я могу работать, ни на что не отвлекаясь. Кроме Данте, конечно.
Данте молча просматривает чертежи, его темные глаза бегают от страницы к странице.
– Это банк Пейджа, – тихо говорит он.
– Угадал с первой попытки.
– Ты собираешься его ограбить?
– Не совсем его. Лишь того, кто хранит свои деньги в его банке.
– Ты же знаешь, что он имеет дело с серьезными людьми. Не с кучкой врачей и юристов.
– Вот почему я собираюсь сделать это анонимно. Не буду оставлять свою визитную карточку, как обычно.
Данте не улыбается.
– Рэймонд не бюрократ, – говорит он. – Он пачкает руки.
– Данте, – хмурюсь я. – Мы самые крутые ублюдки в городе или нет? Я не боюсь Рэймонда Пейджа. Или кого-либо еще, у кого есть там счет.
Он молча размышляет.
– Какая прибыль?
– Существенная. Восемь цифр. И это не считая Зимнего Бриллианта. Я думаю, Кристофф спрятал его в хранилище. Никто не знает, кроме меня.
Санкт-Петербургская Братва восемь лет назад украла этот драгоценный камень из императорской коллекции Эрмитажа. Я не знаю, купил ли его Кристофф или украл у своих братьев. Но я гарантирую, что если бы другая Братва знала, где он находится, они бы не оставили его в руках Рэймонда надолго.
Один только бриллиант, вероятно, стоит пятьдесят миллионов для правильного покупателя.
– Один предмет. И мы можем профинансировать весь наш проект на Южном берегу.
Данте медленно качает головой.
– Это рискованно, – говорит он.
– Масштабное строительство – один из лучших способов отмыть грязные деньги, – говорю я. – Русские делают это постоянно.
– Ты можешь нажить себе много врагов.
– Только если меня поймают, – ухмыляюсь я. – Кроме того, мы вряд ли сейчас имеем много друзей. Насколько хуже это может быть? Гриффины по-прежнему будут на нашей стороне. При условии, что мы оставим их сейф в покое.
– Ты не собираешься привлечь их к этому?
Я качаю головой.
– Я думаю, что они больше не хотят лично нарушать закон. Им нужно поддерживать имидж.
– Но не тебе, – улыбается Данте.
– Нет. Моя репутация настолько плоха, насколько это вообще возможно.
Данте снова просматривает мои бумаги. Я не мешаю ему – нет смысла торопить моего брата. Он любит все обдумывать.
Но его скрупулезность выходит за рамки моего терпения. В конце концов, я говорю:
– Ну, ты в деле?
– Нет, – говорит Данте.
– Почему, черт возьми, нет?
Он скрещивает руки на своей массивной груди.
– Потому что ты действуешь за папиной спиной.
– Я же сказал тебе, что не хочу повышать его давление.
– Чушь собачья. Ты же знаешь, ему бы это не понравилось. Он бы сказал, что это слишком рискованно.
– Никто из вас не заботился об этом, когда мы грабили все эти бронированные грузовики.
– Это было по-другому, – Данте хмурится. – Тогда нам нужны были деньги.
– Нам и сейчас нужны деньги!
– Нет. Мы можем сделать это другим способом. Найти еще партнеров…
– Я не хочу больше партнеров!
– Ты безрассуден.
– А ты потерял смелость! – кричу я. – Что с тобой случилось? Раньше ты любил вызовы.
Теперь Данте выглядит по-настоящему злым. Требуется много усилий, чтобы зажечь его фитиль. Но как только вы это сделаете, за этим стоит целая куча динамита. Он сжимает челюсти, сдерживая то, что на самом деле хочет сказать.
– Раньше я принимал много глупых решений, – рычит он. – Теперь я вырос.
У меня нет такого самоконтроля, как у Данте. Я полностью потерял самообладание.
– Тебе просто не нравится, что все это моя идея, – выплевываю я. – Ты всегда хочешь быть боссом.
– Мне плевать на то, что я босс, – рычит Данте, отворачиваясь от меня. – Я бы хотел, чтобы ты был достаточно зрелым, чтобы взять на себя управление.
С этими словами он выходит из столовой, направляясь в заднюю часть дома, в свою спальню.
– Да, иди прими душ! – кричу я ему вслед. – Ты чертовски воняешь!
Не очень-то приятно оставаться наедине со своими разбросанными бумагами.
Но мне наплевать на то, что говорит Данте. Я собираюсь выполнить эту работу, и я блестяще с ней справлюсь. Вложу каждый пенни в Южный берег и утрою нашу империю в течение следующих пяти лет. Превращу нас из главарей мафии в одну из самых богатых семей во всей чертовой стране.
Гриффины не единственные, у кого есть амбиции.
У меня, может, и вспыльчивый характер, но также есть ум и проницательность.
Я собираюсь это сделать.
И ничто не встанет у меня на пути.
17. Камилла
Мне нужно снова увидеть Леви, потому что я должна отдать ему деньги за тот пакет с таблетками, который должна была продать. Кроме того, как бы я ни хотела этого избежать, мне нужно увидеть Беллу Пейдж.
Я придумала, как могу подтвердить, что Рэймонд – действительно отец Вика. Сначала я подумала, что мне нужно украсть его пустую кофейную чашку или жевательную резинку. Я не могу выдернуть волос из его головы, потому что этот парень лысый, как яйцо, и я сомневаюсь, что его охранники позволят мне снова приблизиться к нему ближе чем на десять футов.
Но потом я поняла, что мне не нужно проверять ДНК Рэймонда. У меня есть следующая лучшая вещь – его дочь.
Конечно, я сомневаюсь, что Белла захочет плюнуть в трубочку для меня. Но если я смогу застать ее в уязвимый момент... Я уверена, что смогу что-нибудь придумать.
Затем есть еще один человек, которого я одновременно и надеюсь, и боюсь увидеть… Неро
Одна только мысль о нем заставляет мое сердце биться чаще.
Я хочу увидеть его снова. Мне нужно. Это глупо, и я ненавижу это признавать, но я ничего не могу поделать со своими чувствами.
Я звоню Патриции, чтобы узнать, устраивает ли Леви еще какие-нибудь вечеринки в ближайшем будущем.
– Насколько я знаю, нет, – говорит она. – Но сегодня вечером все собираются у костра на пляже.
– Ты пойдешь? – спрашиваю я.
– Да. Но не с Мейсоном. Я договорилась для него о собеседовании на отличную работу в ресторане моего двоюродного брата, и он сказал мне, что у него «что-то намечается». И я такая: ты издеваешься надо мной, чувак? Лучше бы это не было чем-то незаконным, потому что ты сказал мне, что покончил со всем этим дерьмом, и теперь ты вдруг слишком занят для работы официанта, которая приносит сто пятьдесят чаевых за ночь? Это не имеет смысла…
Я слушаю Патрицию, но мои уши навострились от первой части ее разглагольствования. Мейсон что-то задумал? Как и Неро, насколько я могу судить. Что-то в «Альянс Банке». Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что это может быть.
– Кстати, он хотел получить твой номер, – говорит Патриция.
– Мейсон? – говорю я в замешательстве.
– Нет. Неро. Мейсон попросил его у меня, и я знаю, что это было для того, чтобы отдать его ему.
Неро попросил мой номер телефона?
Он не звонил. И сообщения тоже не отправлял.
Но, возможно, он хотел…
– Что-то случилось после гонки? – спрашивает меня Патриция.
– Нет! – говорю я слишком быстро.
– Ты уверена? – я слышу недоверие в ее голосе и дразнящий тон, означающий, что она ухмыляется на другом конце линии. – Он вытащил тебя оттуда, как пещерный человек... довольно горячо, не так ли?
– Он просто уберегал меня от ареста, – говорю я, радуясь, что Патриция не видит, как я краснею.
– Но все же почему? Он не похож на рыцаря…
– Не знаю. Думаю, мы друзья. В каком-то смысле.
– Друзья, у которых есть дети друг от друга…?
– Нет!
Патриция смеется, наслаждаясь тем, что может подразнить меня. Обычно она единственная, у кого драматичная романтическая жизнь. Возможно, это ее единственный шанс пристать ко мне.
– Боже мой, девочка, – говорит она, – если ты в конечном итоге трахнешься с ним, ты должна рассказать мне, на что это похоже.
Легкая дрожь пробегает у меня по спине.
– Я не буду этого делать, – тихо говорю я.
– Почему нет? Это как восхождение на Эверест или прыжок с парашютом. Моя подруга Джесс была с ним, и она рассказала…
– Не хочу об этом слышать! – резко говорю я. Мне невыносимо слышать о Джессике или любой другой девушке, с которой был Неро. Я сгораю от ревности, а он даже не принадлежит мне. Ни капельки.
Вот почему я никогда не смогла бы встречаться с ним, даже если бы захотела. Это съело бы меня заживо.
– Прости, – сдержанно говорит Патриция.
– Нет, ты меня прости, – говорю я. – Ты не сделала ничего плохого. Я просто взвинчена. Ты знаешь, у моего отца…
– Да, – мягко говорит Патриция. – Я видела его дело. Я очень сожалею об этом. Хочешь, я принесу ему ужин или что-то в этом роде? Я готовлю этот удивительный суп с курицей-гриль и морковью…
– Я думаю, он уже лег спать. Однако, спасибо. Это очень мило.
– Ох. Ну… приходи ко мне, и мы вместе подготовимся к вечеру у костра, – говорит Патриция. – Выпьем бокал вина, прежде чем пойдем, и немного расслабимся.
– Конечно, – говорю я. – Звучит хорошо.
– Ладно. Тогда жду в десять часов.
– Хорошо. Спасибо, Патриция, – говорю я.
– Конечно. Скоро увидимся.
Я подъезжаю к квартире Патриции на углу Уиллоу-стрит в 21:45. Я приехала пораньше, потому что не была точно уверен, сколько времени мне понадобится, чтобы добраться сюда.
Она живет на двенадцатом этаже красивого здания из белого кирпича. Я поднимаюсь на лифте, затем стучу в ее дверь. Она сразу же открывает, одетая в розовый халат и пушистые тапочки.
– Привет! – говорит она. – Я еще не одета.
– Все в порядке! Это я пришла рано.
Я следую за ней внутрь.Никогда не видела ее квартиру раньше – она чистая и светлая, и оформлена так, что некоторые люди, кажется, инстинктивно понимают, где все не совсем совпадает, но все сочетается, чтобы место выглядело стильно и уютно, как настоящий дом. У нее в гостиной большая книжная полка, где все книги расставлены по цвету обложек, так что они размещены по полкам, как радуга, от красного до фиолетового.
– Присаживайся! – весело говорит Патриция.
Она указывает на безупречно белый диван с голубыми ацтекскими подушками. Не знаю, должна ли я подвинуть подушки или сесть на них. Кроме того, я боюсь испачкать диван или пролить бокал вина, который Патриция протягивает мне.
– У тебя такая милая квартира, – говорю я ей. – Как давно ты здесь живешь?
– Около года.
– Иисус. Я живу в своем доме почти всю жизнь, и думаю, что у нас всего, может быть, одна картина.
Патриция смеется.
– Я всегда говорила себе, что у меня будет свое жилье, никаких соседей по комнате. С камином, хорошей коллекцией обуви и прекрасным видом.
Она раздвигает прозрачные шторы, чтобы я могла выглянуть в окно.
– Зацени, – с гордостью говорит она.
И конечно же, между различными зданиями открывается вид на Линкольн-парк.
– Абсолютно идеально, – говорю я.
Патриция делает глоток вина, с удовлетворением глядя на зеленые верхушки деревьев.
– Вот почему ты мне всегда нравилась, – говорит она мне. – Ты трудолюбивая. Как и я. Мы знаем свои обязанности. Не думаю, что Мэйсон когда-нибудь повзрослеет и станет кем-то, на кого я смогу положиться.
– Но он заботится о тебе, – говорю я.
– Знаю, – отвечает Патриция. – Но я продолжаю пытаться изменить его. И ты знаешь, что в конце из этого ничего не выходит.
– Тебе лучше знать, чем мне, – я делаю глоток вина. – Думаю, что мои самые долгие отношения длились месяц.
– Почему так? – спрашивает Патриция, ставя бокал с вином на журнальный столик. – Ты знаешь, что ты прекрасна, Камилла. Как бы ты ни старалась это скрыть.
– Не знаю, – я качаю головой, слишком смущенная, чтобы встретиться с ней взглядом. – Просто занята работой и семейными делами.
– Иногда быть эгоистичным – это нормально, – говорит Патриция. – Вся моя семья – гребаный беспорядок. Это не помешало мне добиваться того, чего я хочу. Я собираюсь продолжать работать. Продолжать копить деньги. Добиваться чего-то. Если они хотят вечно оставаться в одном и том же цикле, это их проблема.
– В этом есть смысл... – говорю я, крутя тонкую ножку бокала между пальцами. – Для меня это сложно... Вику и моему отцу нужна моя помощь. И они этого заслуживают. Мой отец всегда много работал. Ему просто не повезло.
Патриция сочувственно кивает.
– Что ж! – говорит она. – В любом случае, ты можешь немного повеселиться сегодня вечером. Ты принесла одежду, чтобы переодеться?
– Нет... – говорю я, глядя на свои джинсы и футболку. – Я собиралась надеть это.
– На пляж? – она качает головой, затем хватает меня за руку и тащит в свою спальню. – Давай, глупышка. Можешь одолжить что-нибудь из моей одежды.
Шкаф Патриции так же хорошо организован, как и остальная часть ее квартиры. Она перебирает вешалки, вытаскивает несколько вещей, чтобы подержать их передо мной, затем кладет их обратно. В конце концов она достает комбинезон с принтом, который напоминает мне о подушках на ее диване.
– Надень это, – приказывает она.
– Э-э-э, – я качаю головой. – Без обид, но этот комбинезон напоминает мне тот, который носят малыши. Кроме того, как в нем писать?
– Просто опускаешь его, – смеется Патриция.
– Типа, до конца?
– Да.
– Значит, я совершенно голая?
– В принципе, да.
– Как я буду делать это на пляже?
– Просто… иногда нужно страдать, чтобы выглядеть сексуально, – сообщает мне Патриция.
– Это не похоже на хороший компромисс.
– Даже для Неро? – говорит она, бросая на меня озорной взгляд.
Блин, она действительно не успокоится.
– Особенно для него, – говорю я.
– Чушь собачья! – говорит Патриция. – Я знаю, что между вами двумя что-то происходит. Ты ни с того ни с сего стала ходить на вечеринки. Он спасает тебя от копов...
Я сжимаю губы, как будто это вдруг поможет мне стать лучшим лжецом.
– Выкладывай! – говорит Патриция.
Это не дружеский бокал вина. Она чертов следователь ЦРУ.
– Хорошо! – я кричу, срываясь, как будто меня пытают водой. – Мы поцеловались.
– Я знала это! – шепчет она, ее глаза светятся ликованием.
– Но это все! – поспешно добавляю я. – И это, вероятно, никогда больше не повторится.
– Вероятно… – говорит Патриция.
– Более вероятно. Почти наверняка.
– Верно, – она ухмыляется. – И?
– И что?
– Он на вкус как вишневый пирог?
– Нет, – смеюсь я. – Хотя он пахнет потрясающе…
– Боже, я знаю…– стонет Патриция. – Однажды я примерила его куртку в старшей школе. Я хотела жить в ней вечно…
– Его пот похож на кошачью мяту. У меня от него голова кругом.
Приятно признаться в этом кому-то.
Патриции это нравится – она обнаруживает, что у меня все-таки есть к нему чувства. Время от времени.
– Всё, – говорит она. – Сегодня вечером мы дойдем до конца. Ты будешь выглядеть чертовски великолепно.
Я позволяю ей затащить меня в ванную. Она тратит почти час на мои волосы и лицо.
Волосы – это самое сложное.
– Ты делаешь уходовые процедуры перед шампунем? – спрашивает меня Патриция.
– Типа… причесываться? – говорю я.
– Малыш Иисус, пожалуйста, скажи мне, что ты не расчесываешь волосы.
– Я имею в виду… Я как бы должна.
– О, боже мой. Гребень с широкими зубьями, женщина, не является расческой. А что насчет кондиционера? И пользуешься ли ты атласным платком на ночь?
– Я пользуюсь шампунем Suave…
Патриция ахает, как будто я в нее выстрелила.
– Ты УБИВАЕШЬ меня, – шипит она.
С большим количеством несмываемого кондиционера и бесконечным терпением Патриции удается укротить мою гриву и превратить ее во что-то, что на самом деле выглядит намеренно – или, по крайней мере, менее электризовано.
Она также проводит много времени на моем лице, увлажняя мою кожу и придавая форму бровям, прежде чем даже начать наносить макияж.
Когда она наносит увлажняющий крем мне под глаза и на щеки плавными, уверенными движениями большого пальца, я чуть не плачу. Обо мне никогда так не заботились. Это так нежно и так любяще.
– Что случилось? – говорит Патриция.
– Извини, – шмыгаю я носом. – Просто… Эм-м-м… моя мама никогда не показывала мне, как делать прически и все такое.
Патриция ставит флакон с увлажняющим кремом и обнимает меня.
– Извини, – говорю я снова. – Знаю, что это глупо. Я взрослый человек и могла бы сама научиться этому…
– Нет проблем, правда, – говорит Патриция. – Просто, пожалуйста, покажи мне, как поменять масло в моей машине, потому, что я не делала этого с тех пор, как купила ее.
– Договорились, – говорю я, слишком сильно обнимая ее в ответ.
– Хорошо, – наконец говорит Патриция, закончив работать над моим лицом. – Посмотри.
Она поворачивает меня лицом к зеркалу.
Это забавно, потому что я не выгляжу так уж по-другому – это все еще я. Просто версия меня, которая сияет, как гребаный ангел. Легкий блеск на губах и щеках, немного подводки на глазах и грива мягких спиралевидных локонов, темных у корней, переходящих в карамельный оттенок на концах.
Даже комбинезон выглядит чертовски мило. Он свисает с моих плеч, оставляя их открытыми, с узорчатыми полосами зеленого, синего и кремового цветов, которые выглядят красиво и по-летнему, но не слишком ярко.
Патриция одалживает мне сандалии и маленькие серьги-кольца из бисера, пока внезапно у меня не появляется настоящий наряд.
Затем она приводит себя в порядок, что занимает четверть времени, с не менее ошеломляющими результатами. Она надевает свободный белый летний топ и шорты, из-за которых ее ноги кажутся длиной примерно в милю, и собирает волосы в свой фирменный высокий хвост.
– Ладно, черт возьми, – говорю я. – Почему у тебя так хорошо получается заставлять людей выглядеть горячими?
– Я знаю! Я упустила свое призвание знаменитого стилиста.
Мы едем на машине Патриции на Остерман-Бич. Дорога занимает всего несколько минут, так как он находится прямо на противоположной стороне Линкольн-парка. Уже почти полночь, и я в замешательстве, потому что обычно общественные пляжи в это время закрыты. Не говоря уже о том, что костры и алкоголь запрещены в любое время.
– Нас не выгонят? – спрашиваю я её.
– Нет, – качает она головой. – Майлз Келли устраивает вечеринку. Его отец – управляющий Департамента парков. Пока мы никого не убьем, с нами все будет в порядке. И даже тогда… зависит от того, кто совершит убийство.
Конечно же, несмотря на то, что длинный отрезок прохладного песка пуст, никто не мешает нам спуститься к воде. Я вижу костер, уже пылающий из своего укрытия в песке – сначала далекий факел, а затем, когда мы приближаемся, сильный огонь, который показывает силуэты фигур, сгрудившихся вокруг.
Я оглядываюсь на Линкольн-парк. С воды можно увидеть три отчетливых вида, наложенных друг на друга – пляж, затем зеленый, лиственный парк позади него, а за ним выступающие верхушки небоскребов в центре города. Это выглядит странно, как будто три разных вида не подходят друг другу.
Не менее странно видеть пляж таким пустым. Я слышу, как волны мягко разбиваются о песок. Я вижу тусклые звезды в черном полукуполе неба.
У костра трудно узнать кого-либо. Все выглядят оранжевыми и светящимися, освещены только части их лиц. Леви и Сионе выделяются, потому что светлые волосы Леви невозможно не заметить, как и массивную фигуру Сионе. Я предполагаю, что фигура рядом с ними – это тот идиот Поли. Когда я замечаю Эли Браун, я машу ей рукой.
Она неторопливо подходит ко мне и Патриции.
– Выпьем? – спрашивает она, предлагая нам по «Хайнекену».
– Спасибо, – говорит Патриция, используя свои ключи в качестве открывашки.
– Ты выглядишь по-другому, – говорит Эли, глядя на меня своими сказочными глазами.
– О, спасибо, – говорю я. – Патриция нарядила меня…
– Нет, дело не в одежде, – говорит Эли. – А в твоем лице. Ты выглядишь взволнованной.
Я только что просматривала остальных гостей вечеринки в поисках Неро. Я краснею, смущенная тем, что это было так очевидно.
Его ни где не видно. Хотя я вижу того русского парня, с которым встречалась Белла, – Гришу Лукина. Он присел на корточки на песке, играя в кости с парой других парней. Это может быть игра с выпивкой, или же он делает глотки, чтобы подбодрить себя, когда проигрывает.
«Nobody's Love» играет через Bluetooth. Люди сидят на посыпанных песком бревнах, другие – на расстеленных одеялах в мексиканском стиле. Пара девчонок неторопливо танцует, просто покачиваясь в такт музыке.
Атмосфера здесь умиротворяющая. Может быть, потому, что Неро здесь нет, и Беллы тоже. Только Беатрис, которая кажется гораздо менее агрессивной, когда лишилась остальной части своего отряда. Она даже немного машет в нашу с Патрицией сторону.
Одна из девушек принесла пачку зефира. Беатрис пытается поджарить одну из них на костре, но пламя слишком сильное, и она мгновенно сгорает. Она кричит и выдергивает палку из пламени, швыряя обугленную липкую массу в сторону Леви и Сионы. Он едва не попадает в ботинок Леви, приземляясь в песок прямо рядом с его ногой.
– Осторожнее, – рычит он ей. – Или я брошу тебя в гребаное озеро.
– Извини, – съеживается она.
Леви выглядит так, словно у него плохое настроение. Я не знаю по какой причине. Он растянулся на одеяле, не разговаривает, просто сердито смотрит на всех остальных. Сионе пытается что-то сказать ему, но Леви даже не утруждает себя ответом.
Эли садится на крышку холодильника. У нее есть одна из тех маленьких пластиковых бутылочек с мыльным раствором, и она пускает пузыри подальше от костра, на темный, гладкий песок.
Я сажусь рядом с ней.
– Хочешь попробовать? – спрашивает она, протягивая мне палочку для мыльных пузырей.
Я не пользовалась этим с тех пор, как была маленьким ребенком. Это сложнее, чем я ожидала, создать постоянный поток идеальных пузырей, как делает Эли.
– Ты слишком сильно дуешь, – смеется она. – Смотри.
Она забирает палочку обратно, поджимает губы и медленно, ровно и нежно выдувает воздух в дюжину круглых блестящих пузырьков, которые, вращаясь, уносятся прочь над песком.
– Как прошла твоя неделя? – спрашиваю я.
– Хорошо, – говорит она. – Во вторник был мой день рождения.
– Как отметила?
– Никак. Я пошла прогуляться одна в Линкольн-парк. Это было идеально.
– Леви не сводил тебя куда-нибудь?
Она смеется.
– Нет. Он сказал, что мы пойдем поужинать, но тут позвонил его брат, и они сильно поссорились. И он больше никуда не хотел идти.
– Из-за чего они поссорились? – небрежно спрашиваю я.
– О... его брат возвращается с Ибицы.
– И что?
– Итак, он хочет вернуть свой дом.
– Я думала, этот дом принадлежит Леви?
– Нет, – терпеливо отвечает Эли. – Не этот, другой.
Я хмурюсь, сбитая с толку. Эли такая загадка, потому что она странно невинна и, кажется, говорит все, что приходит ей в голову. Но она также, кажется, предполагает, что я уже знаю, о чем она говорит, хотя на самом деле я понятия не имею.
Я хочу продолжать говорить с ней, но вижу, как Леви наблюдает за нами со злобным выражением лица. Перехватив мой взгляд, он кивком головы подзывает меня к себе.
Я неохотно встаю, присоединяясь к нему на одеяле.
– Что случилось? – говорю я.
– Почему ты разговариваешь с Эли? – спрашивает он.
– Эм... потому что она крутая? – говорю я.
– Ты знаешь, что она раньше танцевала в «Экзотике».
– Да, она упоминала об этом.
– Там я с ней и познакомился.
– Рада за тебя, – говорю я, стараясь, чтобы это звучало искренне. Идея о том, что Леви заигрывает с Эли, засовывая долларовые купюры ей в стринги, совсем не романтична для меня.
