Текст книги "Развод. Мне теперь можно всё (СИ)"
Автор книги: Софа Ясенева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Глава 30 Лидия
Когда Толмацкий уходит, я просто оседаю на кухонный стул, как будто из меня выпустили весь воздух. Сижу и не знаю, что думать, куда деть руки, себя, мысли. Потом, словно на автомате, поднимаюсь, закатываю рукава и иду мыть посуду. Не включаю посудомойку, хотя она стоит рядом. Это было бы слишком легко. А мне нужно руками. Нужно почувствовать воду, скрипящее под пальцами стекло, мыльную пену, которая прилипает к коже и упрямо не хочет смываться.
Я мою тарелку за тарелкой, стакан за стаканом и кручу в голове обрывки фраз, которые услышала. Совсем не специально подслушала, но теперь выбросить из головы уже невозможно. Каждое слово колет, как осколок стекла.
Я уверена на сто процентов: он побежал к Филисовой. Напрямую от меня. С той самой непроницаемой миной, будто это нормально, посмотреть на меня так, словно ему и правда не всё равно, а потом ехать к любовнице. Будто это в порядке вещей.
Наверняка встретились где-нибудь в отеле, где тихо, уютно и стены пропитаны чужими изменами. И сразу же к делу, ради чего всё и затевалось. Вот и всё. Прошла любовь, завяли помидоры.
Не стоило своим гормонам позволять так разбушеваться, чтобы даже не секундочку допускать мысли о том, что у Димы есть шансы. Какие шансы? Разве что на то, чтобы и рыбку съесть, и… Осталось бы две дуры, а не одна, которые смотрят на Толмацкого влюблёнными глазами.
Я усмехаюсь, но усмешка получается горькая. Едой он меня обеспечит… а что дальше? Я только надеюсь, что он передумает с этой идиотской идеей, иначе я за себя не ручаюсь. Не свойственно мне желать кому-то зла, но сейчас так и тянет запустить в него чем-то тяжёлым. Чугунной сковородой, например.
Становится душно, хоть окна и распахнуты. Надо выйти, пройтись, подышать. Иначе полночи буду ворочаться и таращиться в потолок.
На улице прохладно, воздух бодрит, обволакивает лёгкой свежестью. Я выхожу на аллею, ведущую к пруду. Здесь почти всегда людно: мамы с колясками, старушки на лавочках, подростки с колонками. Сегодня не исключение. Я иду мимо, не замечая никого, полностью в себе.
Вспоминаю, что забыла взять хлеб для уточек. Они там, внизу, наверняка уже кружат, ждут подачек. Думаю: дойти до супермаркета или не стоит?
– Мам! – раздаётся вдруг ломающийся голос, такой знакомый, что у меня сердце ухает куда-то вниз.
Оглядываюсь и вижу Лёшу. Он идёт ко мне, держит за руку девочку, тоненькую, светловолосую, с застенчивой улыбкой.
– Привет, – я обнимаю его, крепко. – Я Лида.
– Оль, это моя мама, – спешит представить он. – Мам, это моя девушка.
– Очень приятно познакомиться, – я тепло улыбаюсь, стараясь не спугнуть смущённую девочку. – Может, хотите заглянуть на чай? Поближе познакомимся.
Оля краснеет, её глаза бегают, видно, что ей неловко, но Лёша сияет и почти умоляет её взглядом.
– Оль, мы ненадолго, давай? – он слегка сжимает её ладонь.
– Ну… хорошо, – сдаётся она.
Мы вместе заходим в супермаркет. Лёша тянет меня к витрине с пирожными, и я, как ребёнок, замираю перед россыпью кремовых горок. Берём свежие эклеры, и от одного вида у меня уже текут слюнки.
Дома я быстро накрываю на стол: белая скатерть, одинаковые чашки, чайник шипит. Разливаю чай.
– Мам, как твоё самочувствие? – Лёша поворачивается к Оле, но говорит это, глядя на меня. – Мама беременна.
Оля расширяет глаза, но я выпрямляюсь и спокойно улыбаюсь.
– В норме.
Храбрюсь, конечно. Потому что сейчас у меня в руках кружка с горячим чаем, а рядом мой сын, и в эту секунду мне не хочется думать ни о Толмацком, ни о Филисовой.
Загружать ребят своими проблемами не хочется совершенно. Они только перешли в десятый класс, а их уже со всех сторон накрывают вопросами о будущем: пугают ЕГЭ, заставляют определяться с профессией, как будто пятнадцать лет – это идеальный возраст для выбора, влияющего на всю жизнь. Разве можно знать в пятнадцать, чем ты хочешь заниматься до старости? Я невольно думаю, что именно поэтому у нас столько людей не работают по специальности, просто когда-то выбрали, что попало, лишь бы «поступить».
Мне нравится, что, например, в США после школы многие берут перерыв на год: путешествуют, работают на простых подработках, ищут себя. А потом, через год, поступают туда, куда действительно хотят. Вдохнуть, разобраться, повзрослеть – какая же это правильная идея. Жаль, наши реалии под такое совершенно не приспособлены.
– Давно вы встречаетесь? – спрашиваю, облокачиваясь на стол.
– С лета, – Лёша, кажется, даже чуть краснеет. – Оля не поехала с родителями в июне отдыхать из-за экзаменов, а потом не получилось уехать. И мы гуляли частенько с ней.
– Оль, если Лёша тебя будет обижать, можешь прийти ко мне, – шутливо подмигиваю, стараясь смягчить неловкость.
– Он хороший, мне не на что жаловаться, – отвечает она с застенчивой улыбкой.
Не это ли мечтает услышать каждая мама? И всё же я прекрасно понимаю: сейчас у них тот самый период, когда гормоны бурлят, конфетно-букетная стадия застилает глаза, и первая любовь может сделать их обоих слишком доверчивыми. Но пусть всё идёт как идёт. Кто знает, чем всё закончится.
Я пододвигаю к ним тарелку с эклерами. Они ещё пахнут свежей выпечкой, ванилью и слегка шоколадом.
– Берите, не стесняйтесь, – мягко говорю.
Сама выбираю себе самый маленький, чтобы «просто попробовать», и откусываю крошечный кусочек. Крем нежный, сладость в меру, шоколадная глазурь хрустит. И тут же, как назло, к горлу подкатывает тошнота. Я незаметно отодвигаю эклер обратно на тарелку, делаю глоток чая и пытаюсь скрыть гримасу.
Разговор постепенно становится теплее. Я расспрашиваю Олю о её родителях, о том, чем они занимаются, какие у неё планы на жизнь, мечты. Девочка сначала отвечает коротко, но быстро привыкает к моему спокойному тону, перестаёт стесняться и уже улыбается чаще, смотрит в глаза. Мне она нравится, простая, светлая, кажется хорошей парой Лёше.
Когда тихо пиликает телефон, я автоматически тянусь к нему, извиняюсь. На экране уведомление о письме. Думаю, спам, но открываю всё же.
“Спасибо за ваш заказ №9247.
Вы выбрали опцию ‘Всё включено’ на месяц. Еда будет доставлена к вам каждый день накануне вечером, после 18:00.”
Я перечитываю сообщение ещё раз, потому что оно выглядит слишком реальным. Я ничего не заказывала. Дима, я же просила ничего не делать!
Чувствую, как поднимается раздражение, встаю и выхожу на балко. На секунду стою, глубоко дышу, пытаясь успокоиться. Потом набираю мужа.
Глава 31 Лидия
– Дима, неужели так сложно хотя бы раз просто взять и услышать меня? – начинаю говорить сразу, как только он берёт трубку. Голос дрожит не от обиды даже – от бессилия.
На том конце – усталое, будто раздражённое дыхание.
– Не понял. Что на этот раз?
– Ты оформил заказ на доставку еды на месяц. Я просила этого не делать.
– А, так это не тебе.
Я замираю посреди балкона, держа телефон в руке. За окном уже темно, по подоконнику бьют редкие капли дождя, и этот ритм будто подчеркивает моё недоумение. Смысл его слов никак не складывается в логическую цепочку.
– Ты прикалываешься? А кому ещё, если подтверждение заказа пришло на мою почту?
– Это нашему ребёнку. Пусть он хорошо питается, раз уж ты пока не можешь готовить толком сама.
Я закрываю глаза. Ну почему он всегда всё решает за меня?
– Отмени заказ.
– Не могу. Правда.
– Дима!
Он не повышает голос, но в его спокойствии столько упрямства, что хочется заорать.
– Серьёзно. Посмотри внимательнее на письмо. Его можно отменить не позднее чем через полчаса после оформления.
Я даже не вижу его, но перед глазами всплывает его самодовольная ухмылка. Да что ж ты такой продуманный-то! Конечно, всё просчитал. А если бы я заметила письмо раньше, просто не брал бы трубку, пока время не вышло.
– Я не буду забирать эту еду, – говорю упрямо сквозь зубы.
– Ты слишком аккуратно относишься к деньгам. Так что я в это не верю. Приятного аппетита!
Связь обрывается. Несколько секунд я стою, вцепившись в телефон, а потом с раздражением кладу его на стол.
Р-р-р! Все просчитал.
Он прав, черт бы его побрал. До того, как его карьера пошла в гору, я привыкла считать каждую копейку. Планировать, чтобы хватило и на еду, и на школу, и на что-то из одежды. Я не умею жить расточительно. Меня буквально коробит, когда вижу, как выбрасывают продукты, купленные «на всякий случай», или одежду, надетую дважды. Все эти лишние траты для меня, как заноза под кожей.
И всё же, пусть мне и будет тяжело, я должна хотя бы попытаться исполнить угрозу – не принимать ничего от него. Может, хоть тогда Толмацкий поймёт: он больше не решает глобальные вопросы в моей жизни.
– Мам, папа опять накосячил? – слышу за спиной знакомый голос Лёши.
Я оборачиваюсь. Он с ухмылкой опирается на косяк двери, растрепанный. За ним выглядывает Оля, смущённая, но с любопытством следит за нашей перепалкой.
– Можно и так сказать, – вздыхаю. – Это он пытается меня задобрить после прошлого раза.
– Я слышал, что он тебе какую-то еду заказал?
– Месяц доставки еды на день.
– Если вдруг нужна будет помощь, зови. Я молодой, растущий организм, – он поглаживает живот и деланно вздыхает. – Бабушка говорит, что на меня еды не напасёшься, и я троглодит.
Переглядываемся с Олей и почти одновременно улыбаемся. Вся злость, которая бурлила внутри, рассеивается.
– Растущий организм, – хмыкаю. – А что же ты тогда эклеры не доел?
– Так это я о вас думаю, чтобы вам досталось, – Лёша демонстративно пододвигает тарелку ко мне, будто совершает благородный жест.
– Не стесняйся, можешь есть всё. Оль, может, будешь тоже?
– Мне хватило одного.
Лёша удостоверяется, что никто точно не претендует на оставшиеся два эклера, и тут же в два счёта сметает их, довольно мурча и облизывая пальцы.
– Надо было больше? – смеюсь.
– Кажется, мне хватило. Нальёшь ещё чайку? – протягивает кружку, не теряя при этом довольного выражения лица.
Я поднимаюсь, беру заварник и наливаю всем по новой порции. Тепло кухни, запах сладкой выпечки, тихое позвякивание ложек в чашках, всё это вдруг возвращает мне ощущение покоя. Пусть Толмацкий опять что-то там придумал, вот сейчас, за этим столом, у меня всё в порядке.
После ещё пары беззаботных фраз Лёша поднимается и, натянув кроссовки, говорит, что проводит Олю домой. Она краснеет, но не возражает.
– Ты ко мне или к отцу потом?
– Не против, если к тебе?
– Буду ждать. Пока, Оль, заходи ещё.
Я гляжу им вслед из окна, как они уходят вдвоём по освещённой аллее, и невольно улыбаюсь. В квартире снова воцаряется тишина. Та самая уютная, вечерняя. Я машинально собираю тарелки, кружки, ставлю их в раковину, мою, вытираю стол.
Заканчиваю с кухней, выключаю свет и иду в ванную. Холодная вода приятно освежает, смывает усталость, раздражение и липкий осадок от спора.
В спальне полумрак, лишь настольная лампа отбрасывает мягкое пятно света на кровать. Я устраиваюсь поудобнее, подгибаю ноги, ставлю ноутбук на колени и включаю “Как я встретил вашу маму”. Старый добрый сериал, где всё так просто: друзья, шутки, любовь, немного глупости.
Звук вступительной мелодии наполняет комнату. Пытаюсь не думать о работе, о завтрашней лекции, о том, что нужно бы подготовить конспект. Впрочем, импровизация – тоже искусство. Иногда именно она делает занятия живыми, настоящими.
Успеваю досмотреть только одну серию, как раздаётся звонок в дверь. Резкий, громкий, выдергивающий из уютного кокона. Я даже встаю не торопясь, думаю, что Лёша забыл что-то и вернулся. Поэтому иду открывать, как есть: в растянутой футболке, с растрёпанными волосами.
Но за дверью вовсе не сын. На пороге стоит парень в форме курьерской службы, симпатичный, молодой, с терморюкзаком за спиной.
– Добрый вечер! Доставка из “Хорошей Еды”.
– А как вы так быстро доставили заказ? – удивляюсь, машинально принимая пакеты.
Он улыбается доброжелательно.
– Так у нас склад тут недалеко. Я обычно первым заезжаю к тем, кто живёт ближе.
– Так ведь поздно уже.
– У нас смена с пяти. Большинство клиентов работают, поэтому доставляем вечером.
Я принимаю пакеты и закрываю дверь. Несу их на кухню, ставлю на стол. В голове мелькает мысль: “Не открывать. Пусть стоит.” Но оттуда пахнет так вкусно, что сопротивляться просто невозможно.
Осторожно открываю верхний пакет, и кухня наполняется ароматами: суп с чем-то сливочным, курица с лапшой, сырники с вишнёвым джемом. И чизкейк. Мой любимый. Тот самый, нежный, с лёгкой кислинкой, тающий на языке.
– Только попробую, – бормочу себе под нос и достаю вилку.
Первый кусочек, и я уже не думаю ни о чём. Сладость, мягкость, баланс вкуса. Прикрываю глаза, позволяя себе это крошечное счастье.
– Ты же не хотела есть? – ехидно замечает Лёша, появляясь в дверях кухни.
Я подпрыгиваю от неожиданности, чуть не роняя вилку.
Глава 32 Лидия
– Тут просто десерт… – виновато смотрю на него, пытаясь выглядеть убедительно, хотя прекрасно знаю, что выгляжу как ребёнок, застуканный с банкой варенья.
Беременная я женщина или нет, в конце концов? Имею право на внезапную смену настроения. На все эти внезапные «хочу», «не хочу» и «немедленно принеси».
– Ага, я так и передам папе, – невозмутимо бросает Лёша и проходит к себе в комнату.
Я даже вижу, как уголок его рта дернулся, едва заметная, но такая узнаваемая ухмылка победителя.
– Не смей! Лёша, я серьёзно, – кричу ему вслед, опершись руками о стол.
– Можно я завтра приглашу Олю сюда?
– Это что, шантаж? – делаю большие глаза, будто впервые вижу, как мой сын превращается в циничного переговорщика.
Заглядываю к нему в комнату, где он уже валяется на кровати прямо в одежде, раскинув руки. Обычно я бы тут же сделала замечание, спать в джинсах неправильно. Но сейчас только закатываю глаза и молча вздыхаю.
– Мам, это называется взаимовыгодное сотрудничество, – отвечает он, не открывая глаз.
– Скажи мне, ты случайно не на юриста собираешься учиться?
– Подумываю об этом, – ухмыляется, переворачиваясь на бок.
– Ладно, приглашай, будущее светило юриспруденции, – машу рукой, скрывая улыбку.
Ухожу к себе, всё-таки улыбаясь. Хитрый жук. В любом случае я была бы не против. Оля мне понравилась – тихая, воспитанная девочка, с добрыми глазами и тем самым спокойствием, которого так не хватает подросткам. Пусть уж лучше будут дома, под присмотром, в конце концов, у него своя комната.
На следующий день, как назло, совесть начинает подгрызать. Сидит где-то под рёбрами и зудит, будто комар. Ведь еда-то пропадёт. Заглядываю в пакеты: всё аккуратно уложено, из контейнеров доносятся возбуждающие аппетит ароматы.
Принципы – принципами, но ведь кто-то это готовил, старался. А я что, буду смотреть, как труд людей в мусорку летит? К тому же, мне действительно будет легче, если я не буду готовить. Меньше запахов – меньше головокружения, тошноты и прочих «прелестей».
Вздохнув, решаю сдаться. Раскрываю коробку с сырниками. Они такие ровные, румяные, пахнут детством. Кладу два на тарелку, не забывая вишнёвый джем, и съедаю медленно, с закрытыми глазами. Малыш внутри, кажется, тоже доволен, тошнота совсем не мучает. «Значит, одобрено», – думаю я и даже тихо улыбаюсь.
Толмацкому, разумеется, ничего не пишу. Ни «спасибо», ни «вкусно». Пусть не думает, что его стратегия принесла результат. Хотя совесть всё же покусывает за то, что я ем его сырники, пока мысленно ругаю.
Когда встречаемся в универе, ограничиваюсь коротким:
– Привет.
В целом, мне становится гораздо спокойнее, потому что он перестаёт меня доставать своими попытками вернуть всё как было. То ли понял, что я своего мнения не изменю, то ли Оля его убедила, что с ней ему будет лучше.
Неделя проходит почти идеально. Если бы не одно «но», от министерства образования тишина.
– Галь, как думаешь, сколько они могут тянуть? Может, имеет смысл им написать ещё раз? – мучаю подругу своими сомнениями, расхаживая по её кухне.
– Это же государственное учреждение, Лид. Они могут и месяцами тянуть, – философски пожимает она плечами.
– О нет, столько я точно не выдержу, – зажмуриваюсь, – я и так на нервах. Мне нужен хоть какой-то намёк, что дело сдвинулось с места. И вообще, что там проверять? Я же точно знаю, что всё это просто ошибка.
– Называй вещи своими именами, – мрачно говорит Галя, – подстава.
– Но у нас нет доказательств. Только моё слово. А это, сама понимаешь, не аргумент.
– А почему вообще Толмацкий сидит сложа руки? Он что, считает нормальным, что под его носом творится такой бардак?
Когда Галя злится, она превращается в стихийное бедствие: размахивает руками, шагает из угла в угол, глаза сверкают. Вот и сейчас, мечется по комнате, цокает языком и кипит от возмущения.
– Вообще, нет, – отвечаю я, обхватив чашку. – Он обещал что-то сделать. Но вот уже неделю тишина. А я бы и хотела всё это закончить, но, если честно, мне стало легче без его постоянного присутствия. Ни дома, ни в универе почти не пересекаемся.
– Нет, дорогая, – Галя останавливается и тычет в меня пальцем, – так не пойдёт. Надо брать ситуацию в свои руки. Хочешь, я с тобой схожу в эту контору и помогу разнести всех к чертям?
– Галь, – усмехаюсь, – мне же потом ещё работать там. Если устрою скандал, какая у меня репутация будет?
– Себя надо защищать! Если это всё дело рук этой крысы, которая решила твоего мужика прибрать, нельзя спускать ей с рук. Она же почувствует безнаказанность. Но моё предложение в силе. Давай сделаем свой проект? Чем мы хуже, чем те кто решаются? Маринкин муж нам поможет, возьмём его в долю.
Я вздыхаю, понимаю, что она права.
– Ладно. Пойдём. Ну и насчёт своей школы английского тоже. Всё же спокойнее будет, да и не придётся подстраиваться под пары.
– Вот! А я о чём! Решено. Завтра после пар я за тобой заеду, и идём брать министерство штурмом, – подруга подмигивает.
Хоть мне и некомфортно качать права, но я понимаю, что ситуация действительно складывается так, что отпор дать необходимо. Когда там Толмацкий соберётся, и соберётся ли вообще разбираться со своей любовницей, кто знает. А у меня часики тикают в буквальном смысле, мне надо заранее создать себе комфортные условия в декрете. И шанс остаться совсем без работы для меня не вариант.
На следующий день мы с Галей действительно добираемся до министерства. Я нервничаю, ладони мокрые, сердце колотится, а Галя идёт уверенно, будто в торговый центр за платьем.
– Здравствуйте, – обращается она к охраннику. – Нам бы найти того, кто отвечает за акт проверки по университету.
– Всё решается в электронном виде, – бурчит он, не поднимая глаз от телефона. – К нам ходить не надо.
– Это вы своим там, – Галя показывает пальцем куда-то наверх, – скажите! Если бы у нас не было вопросов, мы бы сюда не пришли.
– Женщина, я же русским языком говорю: только в электронном виде!
– А я вам сейчас на китайском скажу, если вы нас не пропустите! – Галя уже на взводе, я хватаю её за рукав, но поздно.
Охранник хмурится, готов вызвать кого-то, но тут по лестнице спускается знакомая фигура. Филисова. В костюме цвета шампанского, с улыбкой во все тридцать два зуба.
– Добрый день! Лида, а я как раз хотела с вами побеседовать. У вас найдётся минутка?
Я мгновенно чувствую, как по спине пробегает холодок.
***
Мои хорошие,
Буду очень рада, если вы поставите книге звездочку в карточке книги и подпишетесь на меня
Ваша Софа
Глава 33 Лидия
О чём мне говорить с Ольгой? Просить, чтобы она оставила мужа в покое? Смешно. Он ведь не телок на привязи, чтобы его кто-то «отнимал». В состоянии сам принять решение, если, конечно, у него ещё остались зачатки совести. И с какой стати я должна вымаливать у неё хоть кроху уважения к моему браку? Если уж пошла на это, значит, знала, что делает.
Да и откуда мне знать, рассматривает ли он её как пару или как мимолётную связь. Хотя какая, к чёрту, разница. Предательство остаётся предательством.
Если вспомнить про акт, то я почти на сто процентов уверена, что это дело её рук. Слишком всё совпало. Так что обсуждать нам, по сути, нечего. Но, видимо, ей так не кажется.
– Я не отниму много времени, правда. А ваша подруга может пока выпить кофе, – произносит Филисова своим идеально выверенным голосом. – Сергей Сергеевич, сделаете?
– Отчего ж не сделать, казённого кофе не жалко, – философски отвечает охранник и нажимает на кнопку чайника.
– Спасибо, откажусь. Уже пила сегодня, – Галя бросает на Филисову оценивающий взгляд и кивает в сторону выхода. Она вообще не из тех, кто боится конфликтов, но рядом с этой женщиной даже у неё будто срабатывает внутренний тормоз.
– Если только ненадолго, – уточняю я, чувствуя, как в груди постепенно нарастает тревога. – Галь, ты здесь будешь?
– Куда же я денусь. Жду, – уверенно отвечает она.
Я иду за Филисовой по лестнице. Шаги гулко отдаются по пустому коридору. Она поднимается легко, грациозно, будто парит, а не ступает. Каждое её движение выверенное, демонстративно спокойное. Смотрю на неё и думаю: где таких вообще выращивают? В лаборатории? Или, может, действительно в Букингемском дворце?
Её кабинет оказывается отдельной территорией, другой мир по сравнению с казёнными коридорами. Здесь мягкий свет, на подоконнике живые цветы, в углу кофемашина. На стене – акварели, явно не из бюджета учреждения. Наверное, делала ремонт по своему вкусу. Такое вообще возможно в министерстве? Или это одно из её маленьких «служебных преимуществ»?
Ольга плавно проходит к своему креслу. И, не глядя, указывает мне на стул напротив. Я на секунду думаю, может, встать? Разговор ведь явно не из тех, где хочется расслабленно сидеть. Но потом всё-таки опускаюсь.
– Лида, надеюсь, вы не станете делать вид, что не помните меня, – говорит она и чуть склоняет голову, будто делает одолжение. – Не хотелось бы напоминать.
– На память не жалуюсь, – сухо отвечаю. – Но не понимаю, что вам нужно.
– Не стану ходить вокруг да около. Вы – женщина неглупая, так ведь? На другой Дима бы не женился.
Она делает паузу, изучая меня взглядом, как под микроскопом.
– У нас с ним был незащищённый секс тогда, когда вы меня видели.
Она меня для этого позвала? Чтобы произнести это вслух, спокойно, между прочим, словно сообщает о погоде? Я не хочу слушать. Не хочу представлять. Не хочу снова прокручивать в голове то утро, его оправдания, холодный взгляд.
– У меня задержка, – произносит она так, будто читает с бумажки заранее заученный текст. – Я ещё не была у врача, но думаю, вы и сами понимаете, о чём это говорит.
С каждым её словом становится тяжелее дышать.
– У вас ведь с Димой нет детей, – продолжает она с нарочитым сочувствием. – Но как женщина вы меня поймёте и не станете препятствовать тому, чтобы у ребёнка была полноценная семья.
Пауза.
– Дима сказал, что развод в вашем случае – дело решённое.
Я молчу. Просто смотрю на неё, пытаясь понять, она это всерьёз? Или это спектакль, где я должна сыграть роль «благородной бывшей», уступающей место «настоящей любви»?
Она вываливает это на меня с таким отрешённым выражением лица, будто зачитывает официальное заявление. Ни тени эмоций, ни сомнения. Всё отрепетировано, даже вздохи, наклон головы.
Если бы я не знала, что наша встреча случайна, я бы решила, что она готовилась. Но ведь она не могла знать, что я сегодня окажусь здесь. Эта мысль – единственное, что удерживает меня от того, чтобы расхохотаться ей в лицо.
– Ольга, может, вы свои проблемы будете решать с непосредственным виновником вашего положения? Не понимаю, зачем вам разговор со мной.
– Дима очень справедливый и добрый, – отвечает она без малейшего колебания. – Поэтому я боюсь, что он всё равно не бросит вас.
Она произносит это как факт. Ни жалости, ни сомнения.
– Это уже не вам решать, – выдавливаю из себя. – Что вам от меня-то надо?
– Прекратите с ним общение, – её голос становится чуть мягче, но от этого только противнее. – Это в ваших силах. Если он поймёт, что вы больше не хотите его видеть, то рано или поздно оставит попытки…
Я прикусываю губу, чтобы не сказать что-то резкое. Ну что за мерзкая женщина. Ни намёка на раскаяние, ни капли уважения. Только холодное превосходство. Чувствую к ней отвращение на каком-то глубоком уровне – животное, инстинктивное.
То, с каким спокойствием она произносит эти фразы, заставляет задуматься, с чего она вообще решила, что способна внушить мне нужные ей мысли. Откуда у неё это ощущение, что она стоит на уровень выше? Может, от уверенности, что теперь носит под сердцем ребёнка от моего мужа?
– Он уже сделал вам предложение?
– Нет, но у нас есть это в планах, – отвечает она и улыбается. Улыбка эта ядовитая, с оттенком торжества.
«У нас»? Судя по тому, что я видела совсем недавно, скорее у неё. Он бы хоть раз сказал мне, что любит её, что собирается на ней жениться. Нет. Только молчание, только попытки объяснить то, что объяснению не подлежит.
Хоть и чувствуется фальшь во всём, что она говорит, но тело реагирует, накатывает слабость. Я хватаюсь за край стола, чтобы не показать, насколько меня задели её слова. Не собиралась прощать Толмацкого. Но и отдавать его добровольно кому бы то ни было – увольте.
– Лида, вы побледнели, – её голос становится заботливым, и от этого меня выворачивает изнутри. – С вами всё хорошо?
– Да, всё в порядке, – произношу сквозь сжатые зубы. – Простите, Ольга. Я поняла ваш посыл. Я пойду, у меня ещё много дел.
Она откидывается в кресле, переплетает пальцы и смотрит на меня, как директор школы на ученицу, которую только что пристыдили за списывание.
– Я надеюсь, мы друг друга поняли? – уточняет, чуть приподняв бровь.
– Конечно, – выдыхаю.
– Лида, – произносит она тише, с легкой интонацией угрозы, – я в курсе вашей ситуации с проверкой. Если вы прислушаетесь ко мне, обещаю свернуть всё.
– А если нет? – спрашиваю тихо, хотя уже знаю ответ.
– Тогда ничем не смогу вам помочь.
Я выхожу из кабинета на негнущихся ногах. Я же правильно всё услышала? Она мне только что угрожала.
На лестнице слышу знакомый голос:
– Ну что, подруга, что эта грымза тебе наговорила? Судя по твоему виду, ничего хорошего?
– Галь… – слова будто застревают в горле. – Она, похоже, беременна от Димы.
Смотрю куда-то вдаль, не видя перед собой ничего. Всё размыто. Галя сжимает мои плечи.
– Вот скот! – выдыхает. – Давай поедем к тебе. Я сделаю тебе лёгкий бульончик, чтобы ты хоть поела. Составлю компанию. Не вешай нос, моя хорошая. Толмацкий ещё локти кусать будет!
А мне совсем не нужно, чтобы он кусал локти. Я хочу, чтобы всего этого просто не было. Чтобы я проснулась и поняла, что всё это сон. Что нет ни измены, ни этой женщины, ни этой боли.
Когда оказываемся дома, я ложусь, свернувшись клубочком. Галя уходит на кухню, тихо гремит кастрюлями, стараясь не шуметь. А я в каком-то оцепенении. Даже не смахиваю слёзы, которые пропитывают подушку. Они текут сами по себе.
Живот кажется каменным. Я кладу на него руку. Так лежу долго, не двигаясь, пока не чувствую, что нужно в туалет. Опустив взгляд, вижу на джинсах кровь.
Мир сжимается до этого пятна. Резкий укол паники пронзает, лишая способности мыслить. Просто стою, глядя на него, и не понимаю, что делать.
