Текст книги "Развод. Мне теперь можно всё (СИ)"

Автор книги: Софа Ясенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 5 Лидия

Тёмный, тяжёлый взгляд Толмацкого медленно скользит по мне, будто физически придавливая к угловому диванчику. Я чувствую, как с каждым его шагом в мою сторону воздух в кухне становится плотнее. Всем своим видом он демонстрирует, что здесь решения принимает он, и только он. А я… я должна подчиниться. Эта негласное правило всегда было между нами – его уверенность, его непоколебимость, и моя привычка следовать за ним.

Такое положение дел в нашей семье устраивало меня долгие годы. Оно было для меня почти естественным, не вызывало ни протеста, ни сомнений. Ведь именно эта его сила, это властное спокойствие, когда он просто смотрит – и ты уже знаешь, что спорить бесполезно, – когда-то и притянули меня к нему. На фоне моих ровесников он казался монументальным, зрелым и невероятно сексуальным мужчиной, таким, от которого, как шептались тогда в коридорах однокурсницы, «трусики слетают от одного взгляда».

Я не была исключением, даже наоборот – стояла в первых рядах тех, кто готов был потеряться в его внимании. Помню, как однажды на лекции, набравшись наглости, я вступила с ним в оживлённую дискуссию. Тогда он поднял на меня свой внимательный, оценивающий взгляд, чуть прищурился, и уголки его губ едва заметно дрогнули. С того дня всё и закрутилось – сначала робкие намёки, потом встречи, и в конце концов я оказалась в центре его жизни.

Я понимала, что преподавателю запрещено заводить роман со студенткой, но противостоять ему не могла. Дима действовал так, будто всё уже решено за меня: уверенно, целенаправленно, не оставляя ни одной лазейки для отступления. Он каким-то образом уладил всё с руководством – до сих пор не знаю, какими методами – и в своём характерном стиле просто поставил меня перед фактом: теперь я буду его женой.

И вот теперь, когда привычка подчиняться въелась в меня, став неотъемлемой частью, мне предстоит пойти против него. Против человека, который всегда был для меня скалой, опорой, и в то же время непробиваемой стеной. Я даже не представляю, как дать отпор этому танку, который привык прокладывать себе путь без оглядки на чужие желания.

– Дима, сядь, пожалуйста, – тихо, но твёрдо говорю я, пытаясь не выдать дрожь в голосе.

– Насиделся уже. Судя по тому, что Морозова готова была мне по морде дать, все твои подруги уже в курсе? – он смотрит исподлобья, в голосе раздражение.

– Да, я рассказала им.

– Поговорить со мной сначала ты не хочешь? Уже вынесла приговор?

– Да о чём тут говорить? – искренне удивляюсь. – Я всё видела своими глазами. Дополнительные разъяснения ни к чему.

– Готов послушать, к каким же ты пришла выводам, – он скрещивает руки на груди, бёдрами упираясь в кухонный гарнитур.

Вот опять его приёмчики. Он знает, что, пока стоит, нависая надо мной и давя всем своим ростом, я чувствую себя как бы на ступень ниже. Поэтому, несмотря на слабость в коленях, я встаю с диванчика и медленно отхожу к противоположной стене, пытаясь отвоевать себе немного пространства и воздуха.

– Я уже говорила тебе, и с тех пор ничего не поменялось. Давай разводиться.

– Нет.

– Ты… Ты совсем? Изменил мне прямо на работе!

– Ты свечку держала? Может, у тебя видео есть? Ну или фото непосредственно в момент, когда я тебе изменял? – подаётся вперёд, разворачивая плечи, отчего становится визуально больше.

– Мне это не нужно, Дим. Неужели тебе хочется ещё больше меня унизить?

– Не выворачивай всё так, будто я монстр.

– Ты пытаешься повернуть всё так, будто я видела что-то другое, я это прекрасно понимаю. Вот только у тебя не выйдет.

– Но и у тебя доказательств нет. А то, что видела меня с Филисовой, ещё ни о чём не говорит.

Захлёбываюсь возмущением, словно глотаю густой, липкий воздух, который застревает в горле и давит изнутри. Господи, как же мерзко! Даже сейчас, когда всё уже очевидно и доказательства почти кричат сами за себя, он упрямо держится за свою ложь, словно за спасательный круг. В этом весь он – Толмацкий в чистом виде. Если есть хоть крошечный, призрачный шанс повернуть ситуацию в свою пользу, он вцепится в него мёртвой хваткой. Мастерство манипуляций, отточенное годами, стало его второй кожей.

Но я ведь наблюдала за ним целых десять лет, видела, как он выстраивает эти свои психологические ловушки, изучала каждую реакцию, каждый приём. Эти трюки на меня больше не действуют. Любой другой на моём месте, возможно, уже бы усомнился в том, что увидел, и решил, что Толмацкий и правда ничего не понимает, а его версия – единственная истина.

И всё же в его словах скользнула деталь, которая зацепила. Женщину я видела впервые, но теперь, сложив её фамилию с воспоминаниями, понимаю: это та самая чиновница из министерства образования, которая так «вовремя» и «по-дружески» помогает ему выбивать финансирование для университета. Пазл сложился. Видимо, очередное финансовое вливание оказалось настолько внушительным, что он не побрезговал самыми… личными методами убеждения. Или – и от этой мысли меня передёргивает, как от ледяного душа, – между ними есть чувства. Бр-р-р, зачем я вообще об этом подумала?

Этот вариант ещё отвратительнее. Меня буквально начинает трясти, дрожь пробегает от кончиков пальцев, и, конечно, это не ускользает от его внимательного, слишком цепкого взгляда.

– Лида, ну вот зачем ты себя накручиваешь? Давай я помогу тебе лечь, принесу чай. Ты отдохнёшь, и всё станет не так ужасно, как тебе кажется.

– Ну хватит, – обрываю, чувствуя, как во мне вскипает раздражение. Его интонация – словно он разговаривает с душевнобольной. – Прекрати сейчас же!

– Может, я тебе успокоительного схожу куплю?

Смеюсь во весь голос. Театр абсурда.

– Не делай из меня дуру и истеричку, Толмацкий. Я имею право испытывать те чувства, что есть. И да, мне сейчас очень больно. Не каждый день мне изменяет муж.

– Опять двадцать пять, – он раздражённо щурится. – Хватит тыкать мне в лицо своими обвинениями по кругу. Я хочу, чтобы ты успокоилась, – и неожиданно хватает меня за локоть.

Вырываюсь, с силой отдёргивая руку, отскакиваю в сторону, упираясь спиной в стену.

– Руки убери, не смей трогать, – шиплю, глядя прямо в глаза.

– Окей, не трогаю, – он трёт руками лицо, как всегда, когда пытается сбавить накал эмоций. Но я вижу – ему не нравится, что я больше не ласковая кошечка. То ли ещё будет.

– Сейчас я не хочу тебя видеть.

– И что ты предлагаешь?

– Уезжай.

– Это и мой дом тоже, может, ты забыла?

– Мне плевать. Собирай, что тебе нужно, и проваливай.

– И не подумаю.

– Хорошо, хорошо…

Я лечу в нашу спальню, рывком распахиваю дверцы шкафа. Не знаю, откуда у меня берутся силы, но я буквально вышвыриваю чемодан на пол, раскрываю его и, не глядя, хватаю с полок его вещи, швыряя внутрь.

– Я тебе помогу, ты не против? – бросаю, одаривая Диму яростным взглядом.

– Лида, остановись, – он резко оборачивается к коридору.

– И не подумаю!

– Мам, пап, вы дома? – раздаётся голос Лёши, и мои руки тут же опускаются. Одежда выскальзывает из пальцев и падает прямо на пол.

– Что тут происходит? – он стоит на пороге, ошарашенно переводя взгляд с меня на отца и обратно.

***

Мои хорошие,

Приглашаю вас в ещё одну новинку литмоба «Дальше без тебя»

Ирма Шер «Развод. Выбираю быть счастливой»

https:// /shrt/nAGs

Глава 6 Лидия

– Лида просто немного перенервничала и плохо себя чувствует. Сейчас всё решу, – Толмацкий произносит это своим особым тоном, тем самым, который не терпит возражений и будто автоматически ставит всех на место. – Посидишь пока у себя?

– Да я вообще-то хотел кое о чём поговорить… – голос Лёши звучит неуверенно.

– Потом, – резко обрывает его Дима, и, встав в дверном проёме, заслоняет меня собой, а заодно и чемодан.

– Мам, у тебя всё в порядке? – Лёшины глаза цепляют меня, тревожные, слишком взрослые для его пятнадцати лет.

– Конечно, Лёш, – отвечаю машинально, лишь бы он не копал глубже. И тут же натыкаюсь на взгляд мужа – пристальный, тяжёлый, требовательный.

Слышу, как сын, не получив внятного объяснения, нехотя уходит к себе, но дверь не закрывает, оставляя её приоткрытой, как знак: он рядом, он слушает. И от этого у меня сердце сжимается ещё сильнее. Как же сложно говорить с Толмацким, не срываясь на крик. Я ведь не хочу, чтобы всё это грязное месиво наших проблем хоть как-то ударило по Лёше. Подростковый возраст – он и без того минное поле. А тут ещё мы со своим браком, трещащим по швам.

Я боюсь представить его реакцию, когда он узнает о разводе. Только недавно начал понемногу доверять отцу, звонить, если задерживается. Я видела, как он преодолевает свою колючую замкнутость, и сердце радовалось. А теперь – снова всё рушим.

– Так, всё, Лид, – Дима резко отодвигает меня в сторону. – Заканчиваем.

Он нагибается, выгребает охапку одежды из чемодана и с силой пихает её обратно в шкаф, даже не разбирая, что куда.

– Если ты не уйдёшь, это сделаю я, – упрямо стою на своём, чувствуя, как внутри меня поднимается волна упрямства, сильнее всякого страха.

– И куда ты собралась, интересно? – хмыкает он, уверенный, что загнал меня в угол. В его тоне звучит насмешка: он прекрасно знает, что здесь у меня нет родни.

Так-то оно так. Но он забыл про подруг. Они всегда рядом, всегда готовы подставить плечо. И этот козырь он явно не предусмотрел.

– Это теперь не твоё дело, – отрезаю холодно, почти с наслаждением от того, как его челюсть чуть напрягается.

– Моё, – парирует он мгновенно. – Даже если мы в ссоре, ты всё ещё моя жена.

– Иди и кулаком по столу стучи перед своей Филисовой, – выплёвываю я с такой ненавистью, что даже самой становится страшно от силы этой фразы.

– Лида… – его голос срывается, будто он хочет успокоить, но выходит наоборот – ещё больше раздражает.

– Что Лида? – я резко вскидываю голову. – Я тебе сразу говорю: в одной квартире мы не останемся. Выбирай. Либо уйдёшь ты, либо я.

Сажусь на край кровати, словно отгородившись от него невидимой стеной, и впиваюсь в него взглядом. Он стоит посреди комнаты, сжатыми кулаками, бледный от злости и бессилия. Впервые за долгое время чувствую, что именно я держу ситуацию в своих руках.

Толмацкий явно не ожидал, что я упрямо встану в позу и не отступлю. Он привык, что спор, даже самый горячий, заканчивается моей попыткой сгладить углы. Но не сегодня. Поэтому сейчас он ходит по комнате взад-вперёд, как зверь в клетке, с каждым шагом всё больше раздражаясь.

– А Лёшка? Про него ты подумала? – выпаливает он, бросая этот аргумент, как козырную карту.

– Вот только не начинай, – поднимаю руку, будто физически пытаюсь остановить его слова. – Не смей перекладывать вину, будто я единственная не думаю о ребёнке. Это низко даже для тебя.

Он останавливается, тяжело дышит, и на секунду мне кажется, что он впервые за весь разговор растерялся.

– Даже не думал, что когда-то будем с тобой вот так разговаривать, – говорит глухо. – Ты каждое моё слово в штыки воспринимаешь.

– Ну так и проступок у тебя не пустяковый, Дим, – отрезаю я. – Или ты и измену считаешь мелочью? Я что, должна глаза закрыть и улыбаться, как ни в чём не бывало?

В его взгляде появляется что-то новое – не злость, не раздражение. Скорее растерянность, в которой проскальзывает и страх.

– Скажи… ты меня любишь?

– Странный вопрос, – невольно усмехаюсь, но голос дрожит. Он пытается заставить меня сомневаться, сбить с курса, затащить в ту самую психологическую ловушку, где виноватой окажусь я.

– Нормальный, – упрямо кивает. – Ты моя жена. Я тебя люблю. А ты… меня?

И вот теперь он смотрит прямо в глаза, не отводя взгляда. И от этого вопроса, от этой прямоты у меня внутри что-то болезненно сжимается, как будто меня пытаются вывернуть наизнанку.

Этот бесконечный день когда-нибудь закончится? Кажется, время нарочно тянется, смакуя каждую секунду моего мучения. И что я должна ответить на подобный вопрос? Ещё вчера я бы не задумывалась ни минуты, конечно, «да». Конечно, люблю. Ответ сорвался бы с губ автоматически, как дыхание.

Но теперь… теперь всё иначе. Я не хочу подкидывать дров в его и без того раздутый костёр самодовольства. Он же даже сейчас не пытается объясниться, не произносит простого «прости», которое, может быть, стало бы спасением для нас обоих. Вместо этого – одни и те же мантры: «ты должна», «у нас семья», «я тебя люблю», «подумай о сыне».

А я? Конечно, мои чувства не исчезли. Они ведь не выключаются по команде, нет волшебного рубильника «люблю-ненавижу». Вот если бы он существовал, это было бы моим единственным спасением. А так приходится тонуть в этом бездонном ощущении ненужности. Словно я больше не женщина, а просто мебель, удобный фон для его побед.

Даже рассказав кому-то о случившемся, всё равно остаюсь наедине со своим грузом. Потому что переживать это должна я, сама, до конца. Пройти все те этапы, о которых пишут в умных статьях: отрицание, злость, торг, депрессия, принятие. И, кажется, прямо сейчас я застряла на стадии злости.

– Я тебя ненавижу, Дима, – слова вырываются, прежде чем я успеваю их обдумать. – Ты воспользовался моим доверием, моим уязвимым положением, и всадил нож в спину. Ни о каком примирении даже речи быть не может! Так что хватит делать вид, будто всё под контролем. У тебя ничего нет – кроме твоей напускной выдержки. Единственное, что ты сейчас в силах контролировать, это себя!

Я и не замечаю, как голос срывается на крик. И только боковым зрением улавливаю, как Лёша молча выходит из комнаты, плотно сжав губы.

– Пока вы мне не объясните, что произошло, я обратно не уйду, – он стоит в дверях, скрестив руки на груди, и смотрит на нас испытующе. В его голосе – смесь подросткового упрямства и детской растерянности. – Никогда не слышал, чтобы вы так ругались.

Дыши, Лида, спокойно… Не теряйся.

– Лёш, дело в том, что мы с твоим папой… – начинаю осторожно, тщательно подбирая слова.

– Не слушай её! – тут же резко перебивает Дима, делая шаг вперёд, будто хочет заслонить собой сына от моей правды.

– …разводимся, – всё же произношу, чувствуя, как внутри всё холодеет.

Лёша будто сжимается, уходит в себя, глаза мечутся, взгляд уже не такой уверенный, как секунду назад. Он молчит, переваривает, и это молчание оглушает сильнее любого крика.

– Думай, что говоришь! – бросает Дима, резко поворачиваясь ко мне.

– Я сказала правду, – отрезаю.

– Ты не получишь развод! – в его интонации столько железной уверенности, словно он решает за всех.

– Значит, пойду в суд! – парирую мгновенно, и сама поражаюсь своей решимости.

– Ты хоть понимаешь, как это скажется на моей репутации? – он едва не кричит, в голосе звенит паника. – Ты не можешь взять и разрушить то, что я строил годами!

– Могу, – резко обрываю. – Мне теперь вообще можно всё! И ты мне не указ.

– Стойте! – прерывает нас Лёша, и мы оба, словно по сигналу, замолкаем, переводя взгляд на него.

Он стоит посреди комнаты, такой взрослый и в то же время растерянный, сжав кулаки так, что побелели костяшки.

– Что папа сделал? – его голос низкий, напряжённый, будто он заранее боится услышать ответ.

– Изменил, – решаю не сочинять удобные версии и говорю прямо. Пусть ненавидит меня за эту правду, но я не допущу, чтобы он жил во лжи.

– А я тебя предупреждал, – поворачивается он к Диме и смотрит так осуждающе, что тот впервые за весь вечер опускает глаза.

– Ты знал? – не верю своим ушам, резко оборачиваюсь к сыну, чувствуя, как сердце сжимается в кулак.

Но Лёшка уже уходит в себя, и этот его уход ранит больнее любых слов.

***

Мои хорошие,

Приглашаю вас в ещё одну новинку литмоба «Дальше без тебя»

Мила Рейне «Развод. Моя желанная девочка»

https:// /shrt/QOJt

Глава 7 Лидия

Поверить не могу, что он всё знал. Сколько ещё в моей жизни событий, о которых я и понятия не имела? Если Лёша узнал об измене, значит, это не единичный случай. Кто знает, сколько ещё женщин было у Толмацкого за все эти годы?

– Сколько? – вырывается из меня, и в этом одном слове – вся боль и предательство, которые я пытаюсь переварить.

– Ни одной, – отвечает он мгновенно, даже не моргнув. Ни секунды сомнений.

– Я надеялась, что хотя бы сейчас ты скажешь честно, – мой голос дрожит, но я не отступаю. – Неужели так и будешь трусить?

Ещё недавно он с пафосом заявлял, что имел право «отдохнуть», а теперь, выходит, примеряет на себя образ святого? Отрастил нимб и крылья? Это за гранью. У меня не хватает выдержки слушать это враньё.

– Что за детские приёмчики? – хмурится он. – На слабо меня решила взять? Мой ответ не изменится: нисколько.

– Дима, сейчас Лёша нас не слышит. Можно говорить, как есть. – Я почти шепчу, умоляя. – Пожалуйста, перестань выкручиваться. Я разве недостойна того, чтобы услышать правду?

Толмацкий подходит ближе. Опускается передо мной на корточки, так что наши взгляды оказываются на одном уровне. Его ладони тяжело ложатся мне на бёдра и сжимают, подвигая к себе, как будто он всё ещё имеет на это право. Сквозь ткань я ощущаю обжигающее тепло его рук – прикосновения, которые раньше дарили уверенность, а теперь оставляют невидимые ожоги.

Я хочу отстраниться, ударить, хотя бы оттолкнуть его, но застываю. Его взгляд парализует, и я снова оказываюсь в ловушке.

– Я сказал правду, – произносит он твёрдо.

Я выдыхаю, еле слышно. Смотрю на него и впитываю каждую деталь, словно пытаюсь сохранить в памяти образ мужчины, которого любила, и которого мне придётся отпустить. Волевой подбородок, резкие скулы, красиво очерченные губы, которые так часто я ловила своими. Высокий лоб с чуть заметной морщинкой между бровей, появляющейся всякий раз, когда он злится или сосредотачивается. Густые брови, придающие взгляду ещё больше тяжести и власти.

А эти серые глаза… В них всегда было слишком много – спокойствие и буря, нежность и холод. Стоит только встретиться с этим взглядом – и весь мир растворяется.

Чуть отросшие волосы, тёмно-русые, с привычным вихром на затылке, который я когда-то любила приглаживать ладонью. Широкие плечи, от которых исходила привычная надёжность, и сильные руки, способные как защитить, так и причинить невыносимую боль. Даже запах его – лёгкий аромат одеколона, смешанный с чем-то родным и домашним – всё ещё цепляется за меня, мешает оттолкнуть.

Я помню, как гордилась им, когда мы появлялись вместе: высокий, статный, с этой почти хищной осанкой человека, привыкшего быть первым. Он всегда выделялся в толпе. И сейчас – всё то же самое. Только теперь это не восхищает, а рвёт изнутри.

Я уже поднимаю руку, чтобы коснуться его щеки, но вовремя опомнившись, резко отдёргиваю. Толмацкий тут же перехватывает мою ладонь и прижимает её к лицу, как будто силой хочет удержать привычную близость.

– Давай не будем рубить с плеча. Дай мне шанс.

– Нет у тебя никаких шансов. Ты все их потратил.

– Не будь такой жестокой.

– Я? – горько усмехаюсь. – Ты каждый раз поворачиваешь нож в моей ране и называешь это любовью. И после этого ещё говоришь о моей жестокости?

– Я понял. Тебе нужно остыть. Я дам тебе время. Немного.

– Какая щедрость, – едко бросаю. – Уже уходишь?

– Уходим.

– Хочешь забрать Лёшу с собой?

– Поедем к маме. Она давно жаловалась, что не видит внука месяцами.

Меня будто обдало ледяной водой. Представляю, как опустеет квартира, когда дверь захлопнется за ними. Что я буду делать одна среди этих стен, пропитанных нашими воспоминаниями?

К Лёшке я за эти годы искренне привязалась, старалась заменить ему маму, изо всех сил быть для него опорой. И кажется, у меня получилось. Но всё равно внутри назойливая мысль: логично, что он уходит с отцом. Дима – его кровь, его семья по праву рождения. А я?

После его красноречивого молчания мне даже не за что зацепиться. Да, я хорошая мама, но кровь – не водица. И в итоге он выбрал отца.

Молча наблюдаю, как Дима возвращает вещи обратно в чемодан. Но берёт только самое необходимое, словно оставляет себе лазейку. Будто и правда надеется вернуться.

Интересно, я имею право поменять замки? Что будет, если он однажды не сможет сюда попасть? Делаю мысленную зарубку: завтра первым делом узнаю об этом.

– Лёш, собери с собой вещи на пару дней, погостим у бабушки, – Дима выкатывает чемодан в коридор и заглядывает к сыну в комнату.

– Бабушка опять будет отчитывать меня за каждый чих. Не хочу, – бурчит он.

– Алексей, – применяет секретный приём муж.

Думаю, каждый ребёнок знает: если родители вдруг называют тебя полным именем, значит, сейчас будет что-то неприятное. Вот и Лёша моментально всё понимает.

– Это твои косяки! С какого перепугу я должен куда-то уезжать? Ты и едь! – огрызается он, но в голосе больше обиды, чем настоящего бунта.

– Это не обсуждается, – сухо отрезает Дима.

– Лида, – Лёша высовывается из комнаты и смотрит на меня с какой-то трогательной, совсем детской непосредственностью, – ты что, не хочешь, чтобы я тут оставался?

Именно в такие моменты я понимаю, что какой бы взрослый он ни казался со своими подростковыми замашками, передо мной всё равно ребёнок. Ребёнок, которому нужна уверенность, что его любят, что он нужен.

– Я не против, чтобы ты жил здесь и дальше, – стараюсь говорить мягко, хотя внутри всё сжимается. – Просто папа прав, бабушка не желает тебе ничего плохого. Иногда её нужно навещать.

– Но я могу сюда вернуться? – уточняет он, будто взвешивает, не обманываю ли я.

– Конечно, в любой момент, – уверенно киваю.

Будто торгуясь сам с собой, он исчезает в комнате. Слышу, как там шаркают шаги, гремят молнии и застёжки, а через десять минут он выходит в коридор с рюкзаком, куда, судя по форме, засунул впопыхах половину шкафа.

– Поехали, – хмуро бросает он и тут же отворачивается.

Я не выхожу проводить их. Сил больше нет. Ложусь прямо поверх покрывала, и слёзы сами находят выход. Пусть смоют с меня всё сегодняшнее: злость, унижение, растерянность. Я обязательно буду сильной. Но чуть позже.

Телефон пиликает в темноте, и я автоматически тянусь к нему. В шторке новое письмо.

Открываю – и замираю, не веря своим глазам.

***

Мои хорошие,

Приглашаю вас в ещё одну новинку литмоба «Дальше без тебя»

Лена Ручей «Развод. (не) мой мужчина»

https:// /shrt/QMQn