Текст книги "Развод. Мне теперь можно всё (СИ)"

Автор книги: Софа Ясенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 38 Дмитрий

Кажется, Лида немного оттаяла. Или просто смирилась с моими визитами. Я навещаю её каждый день, хоть она и не в восторге от этого. Все наши разговоры крутятся вокруг нейтральных тем – беременности, работы, погоды, меню в больничной столовой. Я не давлю, не лезу с расспросами и не пытаюсь форсировать события. Практически святой.

Иногда кажется, что я таким паинькой не был даже в период нашего конфетно-букетного. Тогда хотя бы мысли были куда честнее, исключительно о том, как бы её поцеловать подольше.

Прошло уже больше недели с тех пор, как Лида оказалась в больнице. Каждый день я надеюсь, что она наконец скажет о выписке, но сроки постоянно откладываются. И, что греха таить, где-то внутри я рад – пусть побудет там ещё немного. Хотя бы до дня развода. Странно, но мысль об этом дне вызывает у меня не облегчение, а какую-то вязкую тревогу. Поэтому тему развода я старательно обхожу. Ни к чему Лиде волноваться, ей сейчас важно одно: покой.

Про свои проблемы я, конечно, тоже молчу. Не рассказывать же, что за последние дни университет обложили проверками со всех сторон. Пришли пожарные, СЭС, Роспотребнадзор, будто сговорились. Особо отличилась пожарная инспекция: выкатили список нарушений такой длины, что у нас в бухгалтерии принтер зажевал бумагу на пятом листе. Вчера руководство было в шоке, сегодня уже в панике.

Роспотребнадзор подлил масла в огонь: нашли пыль за шкафами, неработающую вентиляцию, «нарушения санитарных норм в санузлах». Будто в первый раз туда зашли.

Я в такие совпадения не верю. Обычно подобные проверки проводятся планово и всегда заранее согласовываются. Чтобы все службы разом пришли буквально за пару дней – так не бывает. Не нужно быть Шерлоком, чтобы сложить дважды два. Видимо, Додонов устал ждать моего ответа и решил ускорить процесс. Судя по тому, с какой дотошностью копаются инспекторы, сумма, заплаченная им, явно внушительная. Просто так за батареи не лезут.

Попытки договориться пока ни к чему не привели. Исправить все замечания за день-два невозможно, а давление сверху растёт. Начало учебного года, приостановить процесс нельзя, иначе репутационные потери будут колоссальные. Я в мыле с утра до ночи, на телефоне – пожар, в прямом и переносном смысле.

В какой-то момент я понимаю, что своими силами уже не вытащу. Через знакомых выхожу на мэра города, Муромцева Ярослава Викторовича. Говорят, мужик он здравый, с характером и не любит, когда кто-то лезет в чужой огород.

Встречаемся в его кабинете – просторное помещение с высокими потолками. Муромцев из тех людей, у которых всё под контролем: взгляд спокойный, движения размеренные, без суеты.

– Ярослав Викторович, добрый день, – жму руку. – Спасибо, что нашли время.

Он чуть приподнимает бровь, оценивающе смотрит.

– Удивлён, что вам, Дмитрий Александрович, могло понадобиться что-то от меня.

– Ситуация в университете непростая, – начинаю осторожно. – Наверное, вы в курсе, что на балансе у нас находится участок, переданный с условием, что на нём построят объект для студентов.

– Помню, – кивает он.

– Так вот, там планировался спортивный комплекс. Современный, с бассейном, теннисным кортом, залом для единоборств. Проект давно готов, лежит без движения, ждет финансирования.

– И вы пришли просить денег? – сухо.

– Нет. Сейчас мне это не поможет. Дело в другом. На этот участок претендует Додонов. Думаю, вы слышали о нём.

Муромцев хмурится, откидывается в кресле.

– Слышал. Неприятный тип. Сталкивался с ним пару раз.

– Вот и у нас теперь «счастье» – проверки, предписания, давление. Всё с его подачи. Я понимаю, что при желании можно найти, к чему придраться, но то, что происходит, выходит за рамки.

Муромцев долго молчит, крутит ручку в руках. За окном проезжает трамвай, звенит зазевавшемуся пассажиру. Молчание растягивается, и я уже думаю, что он просто откажется связываться.

– Если он действительно закусился на этот участок, заставить его отступить будет сложно, – наконец говорит он.

– Я понимаю. Моих полномочий не хватает, чтобы отстоять спорткомплекс. Да и действовать «по-серому» я не намерен. Но уверен, что вы можете помочь решить вопрос честно. По закону.

Он задумчиво смотрит на меня, потом кивает.

– Я не могу обещать стопроцентный результат. Но разберусь с юристами. Возможно, найдём законный способ защитить университет. Какие у вас сроки?

– Месяц. Прошло уже две недели. Судя по всему, терпение у Додонова заканчивается.

– Почему не пришли раньше?

– Сначала надеялся, что улажу сам.

– Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать. Если найду решение, сам с вами свяжусь.

– Спасибо, – искренне жму руку.

Когда выхожу из администрации, дышу на крыльце несколько минут. У меня появился шанс, что не придётся прогибаться. И это уже немало.

То ли у Додонова идеи закончились, то ли он отвлёкся на что-то более интересное, но наступила передышка, целых три дня штиля. За это время я успеваю сделать бесконечную вереницу звонков, организовать ремонт, заказать новые вентиляционные решётки, заменить лампы, привести в порядок санузлы, чтобы к повторной проверке было и придраться не к чему. Я сам кручусь между корпусами, расставляю приоритеты, подписываю акты. Пока всё идёт по плану.

Но наутро четвёртого дня приходит пожарная инспекция. Они с каким-то особым рвением осматриваются, видно, что им не терпится найти хоть малейший предлог.

– Давайте-ка осмотрим ещё раз спортзал. Мне показалось, что там недостаточно разбрызгивателей установлено, – говорит инспектор.

– Вы же проверяли и записывали в прошлый раз, – напоминаю.

– Ничего, я не тороплюсь. Иногда перепроверить не лишнее, – отвечает он и уже шагает по коридору в сторону спортзала.

Я провожаю его взглядом, наблюдаю, как он начинает методично считать круглые крышки на потолке, вытягивает шею, щурит глаза. Его энтузиазм раздражает.

И в этот момент звонит телефон.

– Дмитрий Александрович, вы когда вернётесь? – обеспокоенно интересуется Марианна.

– Не знаю пока, занят. Что там? – отвечаю, не сводя глаз с лестницы, где инспектор уже рассматривает что-то на потолке.

– Тут позвонил кто-то странный, с голосом изменённым. Сказал, что у нас в корпусах заложены бомбы.

В голове на секунду становиться пусто. Весь план, все договорённости, список исправлений – всё это вдруг уходит на второй план.

Твою мать! Только этого мне не хватало. И куда мне этого инспектора засунуть теперь?

Глава 39 Дмитрий

– Извините, придётся продолжить осмотр позже. Только что поступил анонимный звонок, что в университете заложены бомбы. Срочно эвакуируем всех, – коротко бросаю инспектору, указывая на аварийный выход.

Он замирает, будто не до конца понял, что я сказал, а потом с тяжёлым вздохом спускается с лестницы. Шоркает ногами.

– Опять показуха, – пробурчал он. – Вечно вы выкручиваетесь.

Я не реагирую. Время на споры сейчас – роскошь.

– Марианна, включай пожарную сигнализацию и объяви об эвакуации на территорию перед корпусами. И да, никакой паники. Если будут спрашивать, скажи, что это учебная тревога, – быстро диктую, перехватывая папку с документами с подоконника.

На удивление, она не задаёт ни одного уточняющего вопроса, просто коротко отвечает:

– Поняла, – и кладёт трубку.

Редкий случай. Обычно она сперва уточняет, зачем, кому, почему именно сейчас. Мелькает мысль:вот бы всегда так. И почти тут же другая, менее приятная: нужно будет серьёзно поговорить с ней. Не только про её работу.

Пока я мысленно отмечаю это, инспектор, надув щёки, произносит с вызовом:

– Дмитрий Александрович, если вы подстроили это для того, чтобы прервать осмотр, я буду вынужден сообщить об этом дальше.

Я поворачиваюсь к нему.

– Сообщайте, конечно. Мне же нечем больше заняться, – отрезаю.

– Не надо язвить. Я лицо подневольное, – продолжает он, будто оправдывается.

– Ну так отзвонитесь своим и сообщите о проблеме. А я – в полицию.

Пока дежурный подтверждает, что вызов принят, коридоры уже наполняются шумом. Из аудиторий выбегают студенты.

Через открытые двери слышно, как на улице задувает осенний ветер. Холодный, колючий, с мелким дождём. Некоторые студенты выбегают без верхней одежды, кутаются в кофты, прижимают к себе тетради. Кто-то шутит, кто-то снимает всё на видео – у всех реакция разная.

Я прохожу между ними, отдавая короткие распоряжения. Голова гудит, столько решений нужно принять за секунды.

Эвакуация, проверка, списки присутствующих, связь с полицией, информировать прессу или нет… Всё накладывается друг на друга.

Принимаю решение: занятия отменить. Пусть лучше думают, что это часть учебного плана.

– Сообщи охране во всех корпусах, что студентам необходимо объявить: пар не будет, – говорю Марианне, перезванивая ей.

Когда приезжает полиция, картина уже напоминает хронику из новостей. Машины с мигалками стоят прямо у главного входа, сапёры выгружают оборудование, журналисты успевают сунуть микрофоны в лицо всем, кого успевают поймать.

– Внутрь никого не пускать, пока осмотр не будет закончен, – громко говорит руководитель оперативной группы, высокий мужчина в бронежилете. – Дмитрий Александрович, у нас к вам будет пара вопросов.

Мы отходим чуть в сторону, к пустому постаменту с потрескавшейся плиткой.

– Как давно поступил звонок? – спрашивает он, доставая блокнот.

– Минут тридцать назад. Секретарь его приняла, сразу же сообщила мне, – отвечаю, стараясь быть как можно более точным.

– Какие-то требования выдвигались? – он поднимает брови.

Я машу рукой Марианне, чтобы подошла ближе, и повторяю вопрос.

– Нет, – отвечает она, нервно теребя рукав. – Сказали только, что "игры закончились". Последнее предупреждение.

Полицейский и я переглядываемся.

– У вас есть догадки, кто мог это сделать?

– Есть одна. Вкратце: есть претендент на участок на территории университета. Я его отдавать не хочу. Но оппонент очень убедителен.

– Имя? – коротко спрашивает офицер.

– Додонов Максим. Думаю, фамилия вам знакома.

Он молча кивает, записывает в блокнот.

– Сможете подойти завтра для дачи показаний?

– В какое время?

– Скажем, в три часа?

Открываю календарь и бегло перебираю записи на завтра. Только одно событие, которое пропустить никак нельзя – развод. В двенадцать. Лида всё ещё в больнице, значит, формально церемония не состоится. Надеюсь, она не станет отпрашиваться у врача. Ставлю галочку напротив «позвонить Лиде, уточнить», вписываю ещё одно напоминание: «Если нет – отмена/перенос». Сегодня навестить её лично никак не получается. Разве что случится какое-то чудо.

Но работа захватывает полностью. Корпусов у нас семь: три учебных, два лабораторных корпуса, административное здание и спорткомплекс. Каждое здание словно мини-город: прихожие, холлы, аудитории, складские помещения, подвалы – всё это теперь под подозрением и требует внимания сапёров. Команд сапёров всего две. Это означает, что процедура растягивается на часы, людских ресурсов у нас просто нет.

Казалось бы, можно было бы попытаться как-то ускорить процесс, заставить полицию работать быстрее, позвонить, надавить. Но в подобных вещах спешка смертельно опасна. Цена ошибки – не просто потерянный день, а жизни людей. Я смотрю на людей в оранжевых жилетах, как они методично просматривают коридоры, заглядывают в вентиляционные шахты, проверяют каждый шкаф – и понимаю: торопить нельзя.

В голове крутятся мысли о Додонове. Что, если звонок – не розыгрыш? Судя по всему, у него с чувством юмора явные проблемы, раз он дошёл до такого. Но слов мало, нужны факты, доказательства, свидетели. Он играет чужими жизнями ради куска земли.

– По горячим следам определить звонящего не удалось, – объявляет один из полицейских спустя пять часов, время уже сливается в одну серую ленту. – Мы продолжим выяснять этот вопрос. Четыре корпуса уже осмотрены.

Ничего не найдено, и это одновременно облегчение и раздражение. Я вымотан до предела. Мысль о падении лицом в подушку вызывает иррациональную радость. А то, что завтра будет не легче, только усугубляет желание сбежать на необитаемый остров, где нет бумажек, звонков, угроз и чужих планов.

Когда к главному корпусу подъезжает мэр, я, честно говоря, надеюсь на чудо. Его появление всегда действует успокаивающе, даже если это иллюзия. Он подходит, руки в карманах пальто, осматривает окружение, приветствует меня так, будто мы оба в одной лодке.

– Дмитрий, – говорит он без лишней официальности. – Услышал о вашей проблеме, решил лично посмотреть, как обстоят дела.

Я коротко выкладываю суть. Он морщит лоб, не скрывая озабоченности.

– Дело зашло далеко, – признаёт Муромцев после небольшой паузы. – Я подключу лучших специалистов к расследованию. Найдём доказательства причастности, и тогда у Додонова появятся другие заботы. Что касается участка, если будет возможность, мы постараемся юридически закрепить территорию, чтобы в будущем подобных манипуляций не возникало.

– Спасибо.

Надежда – это тоже ресурс.

Где-то около восьми вечера осмотр наконец заканчивается. Ничего не найдено. Сапёры закрывают кейсы, полицейские складывают планы проверок и записки. Я сажусь в машину, руки дрожат, хочется либо уехать домой и упасть на кровать, либо зайти в какую-нибудь кафешку и съесть что-то. Оба варианта манят одинаково сильно.

Просматриваю сообщения, отбрасываю спам и рабочие уведомления. И тут вижу сообщение от Лёши, которое он оставил ещё днём:

«Пап, Лиду выписывают завтра утром. Давай встретим её?»

Глава 40 Лидия

Время в больнице тянется невыносимо медленно, словно кто-то нарочно растянул сутки до сорока восьми часов. Утро плавно перетекает в день, день – в вечер, и каждый похож на предыдущий. Сначала я ловлю себя на том, что считаю минуты до обхода врача или до обеда, потом перестаю, всё равно ничего не меняется. Но, несмотря на это, домой не рвусь. Пусть лучше врачи ещё раз убедятся, что с бусинкой всё в порядке. Пусть проверят сто раз, лишь бы не пришлось возвращаться.

Со временем даже палата становится привычной. Белые стены уже не раздражают, а мягкое гудение вентиляции кажется почти успокаивающим. Я даже к соседкам привыкаю, хотя сначала думала, что это невозможно. Одна – тихая, всегда с книжкой в руках, другая – полная противоположность: громкая, болтливая, любопытная до невозможности. Первую выписывают уже через неделю, и в палате становится непривычно пусто. Зато вторая остаётся со мной до самого конца. Ирония: нас выписывают в один день. Она уже с утра собирает вещи, деловито бегает по палате, а я только и думаю, неужели и моя очередь пришла?

Честно говоря, я уже и не ждала, что врач наконец решится отпустить меня домой.

– Ну что, Лидия Николаевна, – говорит он, просматривая последние записи. – На УЗИ всё хорошо, гематома не визуализируется, кровотечения нет. Можете собираться домой. Только никаких подвигов, ясно?

Я киваю, а сама едва сдерживаю улыбку. Наконец-то.

И всё же радость немного смазывается мыслью о завтрашнем дне. Развод. Как странно звучит это слово, когда произносишь его про себя. Неожиданно решаю, что Диме про выписку пока говорить не буду. Пусть узнает постфактум. Хочу просто поставить точку. Надеюсь, он помнит, что завтра в двенадцать нам надо быть в ЗАГСе. Не хочу, чтобы всё снова растянулось.

Вечером звонит Лёша, как всегда. У него это стало традицией, звонить перед сном, узнавать, как мы с малышкой.

– Мам, ну как вы там? – голос бодрый. – Ты же говорила, сегодня УЗИ будет.

– Всё отлично, – улыбаюсь. – Никаких отклонений не нашли.

– Так почему тогда тебя всё ещё не выписали?

Вздыхаю. Придётся рассказать.

– Завтра, – говорю тихо. – Завтра выпишут.

– Ура! Можно я загляну в гости?

– Конечно. Только, Лёш, – делаю паузу, – я не хотела, чтобы папа знал заранее.

– Мам… – голос сына сразу меняется, становится мягче, – у него сейчас такая жопа, прости. Ему бы как раз твоя новость, как глоток воздуха.

– Что случилось? – настораживаюсь.

– Сегодня в универ звонили, сказали, что там бомбы. Всех эвакуировали. Папа весь день на ногах, пока всё проверяли.

– Ох… – сердце сжимается. – И он мне ничего не написал.

– Так он не хотел тебя волновать. Но всё обошлось, ничего не нашли.

– Хорошо хоть так, – тихо отвечаю. – Пары, наверняка, все сорвали?

– Ага. Он всех отпустил, но сам остался до конца. Говорит, там долго всё шло.

Я вздыхаю. Неудивительно, что не написал.

– Ладно, Лёш. Жду тебя завтра на ужин.

– Обязательно.

После звонка долго не могу уснуть. Лежу, глядя в потолок, и думаю, как завтра всё пройдёт. Хочется поскорее завершить эту историю, но как-то неспокойно.

С утра первым делом иду к заведующему. Он поднимает глаза от бумаг, когда я захожу.

– Извините, могу я вас попросить выписать меня чуть раньше?

– Куда торопитесь? – улыбается он краешком губ. – Вам теперь с собой как с хрустальной вазой обращаться нужно. Никаких стрессов, никаких резких движений.

– У меня завтра развод, – отвечаю честно. – В двенадцать.

Он поднимает брови.

– Развод – это стресс, Лидия Николаевна. Я бы на вашем месте отложил. Ребёнку сейчас нужна стабильность.

– Но если перенесу, придётся заново всё подавать. А я просто хочу, чтобы это уже закончилось.

Он некоторое время смотрит на меня, потом вздыхает.

– Посмотрим, что можно сделать. Но ничего не обещаю.

К десяти я уже держу в руках заветный листок с печатью. Оборачиваюсь на палату, где провела последние недели, и мысленно прощаюсь, надеясь никогда сюда не вернуться.

Решаю, что домой заезжать не буду. Сразу поеду к ЗАГСу, так спокойнее. Но у самого выхода замираю. На ступеньках стоят Лёша и Дима. Оба с букетами, улыбаются. Лёша машет рукой, а у Димы в глазах такая усталость, что сердце сжимается. Ждут меня.

– Привет, мам, – Лёша первым подлетает ко мне, обнимает так крепко, что я едва не роняю сумку. В руках у него букет, большой, пёстрый, с герберами и ирисами. – Я так и знал, что долго ждать не придётся.

Я улыбаюсь.

– Ты почему не на учёбе? А ты, – перевожу взгляд на стоящего рядом Диму, – не на работе?

– Появились дела поважнее, – спокойно отвечает Толмацкий и мягко целует меня в щёку. От этого прикосновения мурашит.

– Ты же помнишь, да? – спрашиваю тихо, вглядываясь в его глаза. Они усталые, покрасневшие.

Дима коротко кивает.

– Помню.

– Надеюсь, без сюрпризов?

В этот момент вмешивается Лёша:

– Вы сейчас о чём? – озадаченно смотрит то на меня, то на отца.

– Сегодня у нас назначен развод.

– Так ты серьёзно… – тихо выдыхает Лёша, будто только сейчас осознаёт, что всё это не шутка.

Я вижу, как в его взгляде мелькает растерянность. Ему тяжело. Он, как и я когда-то, до последнего верил, что мы справимся. Что семья – это прочная конструкция, которую нельзя разрушить одной ошибкой. Только вот измена – это не ошибка. Это выбор.

Дима будто чувствует, о чём я думаю. Его рука осторожно касается моей.

– Лида, мы можем поговорить? – спрашивает он негромко.

Да, я помню, что он говорил тогда в палате. Помню его голос, глаза, обещания. И всё равно сомнение гложет: а если всё это ложь?

Я отводжу взгляд, чтобы не выдать, как сильно качнуло внутри.

– Сейчас? – спрашиваю, будто не понимаю.

– Да. Это не займёт много времени, – отвечает он, и в голосе появляется та же уверенность, с которой он когда-то предлагал мне руку и сердце.

Лёша настораживается, явно не зная, вмешаться или нет.

– Мам… – говорит тихо, но я его останавливаю лёгким кивком.

– Всё нормально, – произношу, не зная, кого больше пытаюсь в этом убедить, его или себя.

Глава 41 Лидия

Мы отправляем Лёшу в машину. Он недовольно вздыхает, но спорить не решается. Только кивает, понимает, что разговор будет не для его ушей. Я протягиваю ему его букет, а сама остаюсь рядом с Димой у больничного крыльца. Воздух пахнет мокрым асфальтом и прелыми осенними листьями. Люди вокруг снуют туда-сюда, кто с передачками, кто просто курит у урны, а мы словно оказываемся в отдельном пространстве, где всё замедляется.

– Это тоже тебе, – тихо говорит Дима, протягивая второй букет.

Ирисы, крупные, роскошные, яркие, с переливом от фиолетового к синему. Мои любимые. Конечно, он помнит.

– Ты пытаешься меня подкупить? – спрашиваю, не глядя прямо, чтобы не выдать, как меня это тронуло.

– Совсем чуть-чуть, – улыбается уголком губ. – Помогает?

– Смотря чего ты хочешь добиться.

Он делает шаг ближе, руки в карманах, взгляд внимательный.

– Пожалуйста, дай мне ещё немного времени. Не руби сгоряча.

Я устало выдыхаю.

– Месяц прошёл, Дим. Какое уж тут “сгоряча”. Я много думала об этом. Просто… я не могу тебе доверять, как раньше.

– Я и не прошу, – отвечает он, и в голосе тихое упрямство. – Давай начнём сначала. Постепенно. Обещаю не торопить.

– А как же ЗАГС? – спрашиваю, чувствуя странную растерянность.

– Пропустим, – просто говорит он.

В его голосе нет нажима, нет того командного тона, к которому я привыкла за годы брака. И это… сбивает. То ли эмоции притупились, то ли он действительно сумел посеять сомнение в моих тщательно выстроенных решениях.

Раньше бы я вспыхнула, сказала бы, что “никогда” и “всё кончено”. А сейчас… молчу. Потому что он другой. Не тот, кто давил, шёл напролом, не слыша никого. Передо мной человек, который, кажется, впервые слушает. И это подкупает. Неужели он правда готов меняться?

Так сложно принять окончательное решение. Развод – это ведь не просто подпись на бумаге. Это точка. Я понимаю, что если сейчас соглашусь отложить, Дима воспримет это как зелёный свет. Потом будет труднее держать дистанцию.

Но ведь и врач просил, никаких стрессов, никаких эмоциональных всплесков. Я только выписалась, у меня всё ещё больничный на неделю, а в рекомендациях – покой и отдых. Стоит ли мне сейчас сражаться, когда на кону не только сердце, но и ребёнок?

Я отвожу взгляд, смотрю на блики солнца на капоте машины и тихо говорю:

– Хорошо.

Как я и думала, Дима сразу светлеет лицом. Плечи расслабляются, взгляд теплеет. Он, конечно, уверен, что самое страшное позади. Ошибается.

Он берёт меня за руку, осторожно притягивает к себе. Объятие получается тёплым, знакомым до боли. Я успеваю только отвести руку с букетом в сторону, чтобы не прижать его между нами.

Я стою, не сопротивляясь, и впервые за долгое время позволяю себе просто дышать рядом с ним, пробуя вспомнить, каково это, быть рядом.

– Ты не пожалеешь, Лид. Обещаю.

– Не стоит бросаться обещаниями. Вряд ли слова теперь будут иметь такое значение, как раньше. Зато поступки… – я делаю паузу, встречаясь с ним взглядом. – У меня к тебе будет просьба.

– Какая? Выполню любую.

– Уверен? – с опаской смотрю на него, чуть прищурившись. – Потому что я хочу подать ещё одно заявление на развод следом. Месяц, Дим. Твой испытательный срок.

Он напрягается. Скулы вычерчиваются резче, челюсти сжимаются так, что слышно, как скрипит зубами. Глаза сверкают холодным металлом, но при этом в них ни тени злости, только сдержанная решимость. Он будто борется с самим собой.

– Я хочу поступков, Дим. Потому что в словах ты хорош. Но вас с Ольгой я видела своими глазами, и это перечеркнуло всё хорошее.

Он резко выдыхает, словно весь воздух вылетает из него разом.

– Я понимаю, Лида. Я серьёзно ошибся, когда решил вести с Филисовой дела. Но это больше не повторится.

– Слова, снова слова, – качаю головой, ощущая, как где-то внутри поднимается привычная волна обиды.

Понимаю, что давлю на него. Возможно, даже слишком. Может, обижаю своим недоверием. Нокак можно верить после того, что видела? Теперь ни слова, ни россыпи бриллиантов, ни самые дорогие подарки не смогут это склеить. Всё, что у нас было, треснуло, и в эти трещины теперь просачивается боль.

– Тогда садись в машину, – говорит он после короткой паузы. Голос хрипловатый, будто он всю ночь не спал.

Дима берёт меня под руку и провожает к своему авто. Его ладонь горячая, сильная, но я чувствую, как он сдерживает себя, чтобы не сжать мою руку слишком крепко. Открывает дверцу, помогает сесть.

– А с тобой, предатель, мы ещё поговорим, – оборачиваюсь к Лёше, который сидит сзади.

– Я не сделал ничего плохого, мам. Но на всякий случай прости, – бурчит он, пряча взгляд.

– Я подумаю.

– То есть ему достаточно сказать прости, а я должен и луну с неба, и аленький цветочек, и в ноги упасть? – шутливо возмущается Дима, но уголки его губ всё-таки дрогнули.

– Каков проступок, таково и наказание, – отвечаю я, приподнимая бровь и вдыхая аромат букета.

С удивлением понимаю, что меня, кажется, не тошнит. Только лёгкая слабость. Неужели токсикоз наконец-то отступает? Странное чувство, после всего пережитого даже мелкие улучшения воспринимаются как подарок судьбы.

Дима помогает занести домой сумку. Он ставит её на пол и не уходит. Ходит по кухне, будто ищет повод задержаться.

– Я приостановил доставку еды, когда ты попала в больницу. Но уже написал им, чтобы снова привозили. Так что не напрягайся сильно с готовкой.

– Хорошо, не буду. Но Лёша сегодня хотел зайти на ужин…

– Закажи ему пиццу.

– И для чего ему тогда ехать ко мне? Пиццу он и с друзьями может поесть.

– Ради общения, конечно, – чуть улыбается Дима. – Он ведь поймёт, что тебе нельзя напрягаться.

– Ты преувеличиваешь… – качаю головой, но внутри теплеет. Его забота, пусть и излишняя, всё равно трогает.

– Если с тобой что-то случится… с вами… – он сжимает руки в кулаки, словно пытается удержать собственное волнение. – В общем, будь осторожна.

– Обещаю.

Я вдруг ловлю себя на мысли: может, этот месяц действительно нужен не только ему, но и мне. Чтобы окончательно понять – всё ли внутри умерло.