Текст книги "Развод. Мне теперь можно всё (СИ)"

Автор книги: Софа Ясенева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Глава 45 Дмитрий

Я специально не отхожу никуда и пристально наблюдаю за всем, что происходит. Не хочу, чтобы тут наворотили дел, пока я отвернусь. Спустя полчаса появляется Петровский, тот самый юрист.

– Дмитрий Александрович, я изучил бумаги поверхностно, пока ехал сюда. Уже на первый взгляд там есть несостыковки, – говорит Петровский, поправляя очки и слегка запыхавшись, будто бежал от парковки.

Я киваю в сторону Додонова, который всё ещё стоит, заложив руки за спину, и делает вид, что любуется работой экскаватора.

– Какие именно?

– Во-первых, в договоре указано, что передача земли состоялась по решению попечительского совета. Но в университете нет ни одной записи о таком заседании. Я проверил по базе – последняя встреча была три месяца назад и касалась закупки оборудования.

– Что ещё?

– Дата на документе не совпадает с датой регистрации в Росреестре. Обычно это делается в течение трёх дней, а здесь разница почти месяц. Это признак того, что пакет документов могли подменить уже после подачи.

Я чувствую, как внутри начинает подниматься знакомая волна злости. Вроде бы стою спокойно, но пальцы сами сжимаются в кулак.

– То есть он каким-то образом провернул регистрацию без моего участия?

– Судя по всему, да. Я подозреваю, что у него есть человек внутри кадастровой палаты. И ещё одно – подпись. Она очень похожа на вашу, но, – он открывает папку и показывает копию, – видите вот это место, где линия чуть дрожит? Обычно так бывает, когда подпись переносят с другого документа или обводят по кальке.

Я беру лист в руки, внимательно вглядываюсь.

– Понятно. Что теперь?

– Мы запросим оригиналы в Росреестре и проведём экспертизу. Если подтвердится подлог, заявление в прокуратуру подаём немедленно. Но я бы посоветовал уже сейчас направить уведомление в администрацию города, чтобы приостановили все строительные работы до выяснения обстоятельств.

Я бросаю взгляд на экскаватор, тот как раз опускает ковш в землю.

– Сделаем.

– И ещё, Дмитрий Александрович, – добавляет Петровский тише, – по моим ощущениям, он действовал не один. Такая схема слишком чистая для самодеятельности. Там кто-то из ваших бывших коллег или из управления имуществом руку приложил.

Вот теперь становится совсем холодно. Кажется, даже ветер стих.

– Разберёмся, – отвечаю спокойно, хотя внутри всё клокочет. – Разберёмся со всеми.

Петровский сразу достаёт планшет и начинает что-то быстро набирать, время от времени сверяясь с бумагами.

– Сейчас оформлю уведомление в администрацию, чтобы наложили временный запрет на проведение любых работ до окончания проверки. Если успеем отправить в течение часа, остановят всё уже завтра.

Я молча киваю. От злости пересохло в горле, и каждое слово даётся с усилием.

– Додонов, – поворачиваюсь к нему, – рекомендую приостановить деятельность добровольно.

– А я рекомендую вам не вставлять палки в колёса, Толмацкий, – произносит он почти ласково, но глаза у него хищные, с прищуром. – Не советую со мной связываться.

– Уже связался.

Он делает вид, что ухмыляется, но в лице проскакивает что-то нервное. Видно, не ожидал, что кто-то осмелится его остановить.

На следующий день приходит официальное распоряжение из администрации приостановить любые работы на спорном участке на две недели, «в связи с проведением проверки законности передачи земельного участка».

С этого момента начинается самое интересное.

Додонов бесится. Звонит мне по три раза в день, грозит связями, судами, инспекциями, какими-то проверками сверху.

– Думаете, я не знаю, кто надавил на администрацию? – орёт в трубку. – Я таких, как вы, десятками топил!

– Ну, видимо, не всех, – спокойно отвечаю и кладу трубку.

Он пытается действовать по-другому, подсылает своих людей, чтобы «поговорили». Один раз даже приезжает к университету лично, устраивает сцену прямо у входа, требует пустить его на территорию. Охрана сдерживает его с трудом.

Петровский в это время буквально живёт на телефоне. Постоянно между администрацией, Росреестром и прокуратурой. Копает глубже, запрашивает копии, сверяет номера решений, подписи, штампы. Через неделю у него на руках уже приличная папка доказательств: подделанная подпись, фальшивая печать комиссии и фиктивное письмо о передаче участка – всё оформлено от имени несуществующего сотрудника.

Я смотрю на эти бумаги и чувствую одновременно ярость и облегчение. Наконец-то всё становится очевидно.

– Этого достаточно, чтобы аннулировать регистрацию?

– Более чем, – отвечает Петровский. – Но лучше, если подключится кто-то покрупнее. Чтобы не было попыток «замять».

И тут в игру вступает Муромцев.

Он подключается на второй неделе, появляется в университете.

– Добрый день, Дмитрий. Вы, похоже, слегка наступили кому-то на хвост, – говорит с едва заметной усмешкой.

– Бывает.

Он садится, просматривает всю документацию, кивает и сразу звонит кому-то. Голос у него делается деловым, хладнокровным. Через пару часов мне сообщает:

– Завтра в Росреестре комиссия. Мы там будем.

Комиссия действительно проходит быстро и жёстко. Муромцев говорит спокойно, но каждое его слово звучит, как приговор. Когда он предъявляет копии настоящих документов и сверяет подписи, представитель регистрационной службы бледнеет.

– То есть, вы подтверждаете, что оригинал подделан?

– Подтверждаю, – отвечает тот тихо.

Додонов, сидящий через стол, вспыхивает, как спичка.

– Это всё ложь! У меня люди, свидетели, у меня связи! – орёт он, но Муромцев даже не поворачивает головы.

Через три дня приходит официальный ответ: сделка признана недействительной, участок возвращён университету.

Я получаю уведомление утром и какое-то время просто смотрю на экран телефона. Потом выдыхаю. Две недели ада позади.

Петровский звонит почти сразу:

– Поздравляю, Дмитрий Александрович. Всё закончилось.

– Спасибо. Без вас и Муромцева не справился бы.

– Зато теперь этот участок ещё лет пять никто не тронет, гарантирую. Все боятся скандала.

За это время и Филисова пытается связаться со мной неоднократно, но мне совершенно не до неё. Видимо, она окончательно потеряла терпение, потому что посмела заявиться ко мне в ректорат.

– Дима, отзови своих церберов. Зачем ты ломаешь мне жизнь? Я надеялась, что ты, как настоящий мужчина, не станешь действовать так грязно, ещё и против беременной.

– Как-то странно ты, Оля, сменила пластинку. Уже не считаешь, что ребёнок мой?

– Ты же отказываешься его признать.

– А ты сделать экспертизу. Но я готов предложить тебе сделку.

– Какую?

– Ты уходишь из министерства. Мне плевать куда. И больше никогда не появляешься у меня на глазах. Тогда я готов прекратить служебное расследование.

– Но куда же я…

– Это меня волнует меньше всего.

– Как быстро ты забыл всё хорошее… Кто меня возьмёт беременную?

– Поговори с отцом ребёнка. Придумайте что-то.

– Он… ему всё равно. Отказался от нас. Я поэтому и думала, что ты, в отличие от него, окажешься более ответственным.

– Ты совсем? Ты мой брак чуть не разрушила, просто потому что думала что-то там?

Всхлипывает и прикрывает лицо руками.

Вот и что с ней делать?

– Я подумаю, Оль. Сейчас тороплюсь.

Выпроваживаю её поскорее, а сам собираюсь к Лиде. Кажется, с каждым днём у нас всё налаживается. Поэтому я каждый вечер у неё. Стараюсь не упускать шанс, пока она оттаяла.

Глава 46 Лидия

Жду Диму, места себе не нахожу. Сегодня он обещал приехать пораньше. Даже специально всё сделала, чтобы вечер получился уютным: зажгла ароматическую свечу на кухне, положила мягкий плед на спинку дивана, включила тихую инструментальную музыку. На плите томится соус, густой, насыщенный, с нотками базилика и орегано. На столе всё уже готово: глубокие тарелки, натёртый пармезан, свежая зелень и миска с хрустящими тостами из чиабатты.

Я очень переживаю за то, чтобы вопрос с земельным участком решился в пользу университета. Если Додонову дадут ход, на месте спорткомплекса появится очередной бетонный короб с вывеской «ТРЦ». Прибыльно, удобно, но ведь кто тогда подумает о студентах? На фудкорт они будут бегать за фастфудом, а потом жаловаться на гастрит. Грустно осознавать, что в наше время образование и здоровье молодёжи – не приоритет.

Когда в замке наконец поворачивается ключ, сердце подпрыгивает. Выхожу в прихожую. Дима стоит на пороге, усталый, но довольный. На щеках легкий румянец от мороза, в глазах тот самый блеск, который я уже научилась распознавать: всё получилось.

– Ну как? – спрашиваю, не дожидаясь, пока он разуется.

– Спорткомплексу быть, – произносит он с улыбкой.

– Ура! – бросаюсь ему на шею и целую в щёку. – Я верила, что у вас получится!

Он обнимает крепко, не отпуская, а потом, чуть отстранившись, говорит:

– Мэрия подаёт в суд на Додонова. Так что из бизнесмена он скоро может превратиться в зека.

– Ой, Дим, – хватаюсь за сердце. – А ты ведь говорил, что финансирования не было. Как теперь?

– Нашлись добрые люди, – усмехается. – Ну, ты понимаешь, небезвозмездно. Им нужен инфоповод, чтобы попиариться.

– Это ведь не проблема, да? – осторожно уточняю, пока снимаю с плиты кастрюлю.

– Это меньшее из зол. Пусть хоть на каждом углу развесят плакаты, что деньги на строительство дал мэр.

– Сам Муромцев? – ахаю, оборачиваясь.

– Он самый. Голосование на носу, вот и решил блеснуть добрыми делами.

– Ой, что же мы стоим, – хлопаю себя по лбу. – Давай ужинать, а то всё остынет.

Усаживаю Толмацкого за стол, наливаю ему бокал морса и накладываю спагетти. Он пробует, закрывает глаза и довольно выдыхает:

– Ради этого я готов хоть каждый день сюда приезжать. А ещё лучше – жить с тобой.

Повисает пауза. Та самая, густая, тянущаяся, когда в воздухе будто бы щёлкает невидимое напряжение. Я чувствую его взгляд, прямой, уверенный, без намёка на шутку.

Я понимаю, чего он хочет. С того самого момента, как мы разобрались со всеми проблемами, он ждал, что я скажу «да». Теперь я точно знаю, что измены не было, что вся история – грязная интрига Филисовой. И всё же внутри что-то сопротивляется.

Мне было комфортно в нашем хрупком «между»: когда он и Лёша часто оставались у меня на ужин, смеялись, смотрели фильмы, но уходили ночевать домой. Без обязательств. Без риска снова обжечься.

Но, кажется, терпение Димы подходит к концу. Он хочет определённости. И, судя по тому, как долго он не сводит с меня глаз, я понимаю – разговор об этом у нас сегодня всё равно состоится.

– Дим, думаешь, стоит попробовать?

– Уверен, – отвечает он, глядя прямо в глаза, и голос у него звучит без тени сомнения. – Хочу наблюдать, как вырастет твой живот, как под кожей появятся очертания крошечных пяточек, хочу говорить с нашей дочкой каждый день. Лид, давай отменим заявление.

От его слов у меня подкашиваются колени. Всё внутри будто сжимается в тугой ком. Я не ожидала, что он скажет это вот так, спокойно, без нажима, но так, что сердце тут же начинает биться быстрее. Официально у нас ещё есть несколько дней. Ещё можно всё вернуть. Но решиться… страшно.

– Обещаю, что больше у тебя не будет поводов сомневаться во мне, – продолжает он. – Я сделаю всё, чтобы твоя беременность была максимально спокойной. Хочу, чтобы ты осталась моей женой. Лид, ты согласна?

Я не успеваю ответить, потому что он достаёт что-то из внутреннего кармана. Небольшую коробочку, изумрудно-зелёную, словно символично подобранную под цвет его глаз.

Открывает, и внутри кольцо. Не кричащее, не вычурное, а такое... Белое золото, аккуратный ободок, а по кругу россыпь крошечных изумрудов, переливающихся в свете люстры мягкими зелёными всполохами.

– Дим… – выдыхаю я, даже не веря, что это происходит со мной.

Он осторожно берёт мою руку, и надевает кольцо на безымянный палец. Оно садится идеально, как будто и было создано только для меня.

– Да, – выдыхаю, подходя ближе и обнимая его.

Толмацкий тут же тянет меня к себе на колени, прижимает, и я утопаю в его тепле. Он целует медленно, с какой-то бережной силой, и я вмиг забываю обо всём: и про заявление, и про страхи, и про все недосказанности.

Так истосковалась по нему, по его запаху, по тем самым поцелуям, от которых кружится голова. От его рук по телу бегут мурашки. Я думаю, что, наверное, глупо отрицать очевидное, мой муж всё ещё способен сводить меня с ума одним касанием.

Он прерывается, и я уже почти хочу возмутиться, но Дима просто кладёт ладонь мне на живот. Его пальцы теплые, осторожные. Я замираю. И вдруг… что-то совсем лёгкое, едва ощутимое, словно внутри прошелестел крохотный лепесток.

– Дим, – шепчу, не веря. – Она только что толкнулась. В первый раз. Ты не почувствовал?

Он улыбается.

– Нет, – качает головой. – Но я верю тебе на слово. Видишь, чувствует, что я рядом.

От этого момента перехватывает дыхание. В груди будто раскрывается что-то огромное, светлое. Я провожу пальцами по его щеке, ловлю его взгляд и шепчу:

– Люблю тебя, Дим.

– И я тебя люблю, – отвечает он просто, без пафоса, и в этих трёх словах – всё.

Так и сидим. Его ладонь всё ещё лежит на моём животе, и я каждый раз тихо охаю, когда чувствую лёгкие пиночки. Впервые за долгое время я не думаю о будущем – я просто счастлива сейчас.

Эпилог. Лидия

Пять лет спустя

Я поглаживаю свой огромный живот, разговаривая с сыном, словно он уже всё понимает:

– Малыш, потерпи ещё чуть-чуть, ладно? Папа сейчас очень занят, и никак не может быть с нами на родах. Давай подождём хотя бы недельку? Что скажешь, герой?

Живот тут же слегка вздрагивает, будто он отвечает. Я улыбаюсь. Ребёнок внутри будто уже со своим характером, упрямый, активный, весь в отца.

Маленькая Соня в это время носится вокруг меня, поглядывая на мой живот с самым серьёзным видом.

– Мам, а он уже видит меня? – спрашивает она, наклоняя голову набок.

– Думаю, слышит точно. – глажу её по волосам.

– Тогда я скажу ему, чтобы он не боялся. Я буду рядом. – Она важно кладёт ладошку на мой живот, и тот тут же шевелится. Соня ахает и смеётся. – Видишь, он меня узнал!

От её восторга у меня щемит сердце. Ей не терпится познакомиться с братом, она уже всё решила: будет его учить, как правильно держать ложку, сидеть, ходить, не разбрасывать игрушки.

– Ведь с Лёшей не получится, – рассуждает она с видом взрослой, – он уже всё умеет.

Я усмехаюсь. Лёша давно в Москве, учится, работает. Редко приезжает, да и понятно, у него теперь своя жизнь. Оля рядом, всё закрутилось. Он гордый, старается не брать денег у Димы. Хочет добиться всего сам. Я понимаю его, но сердце матери всё равно тревожится.

Иногда я хитрю: перевожу Оле деньги, делаем вид, что это помощь от её родителей. Пусть лучше так. Зато я спокойна, знаю, что они там не голодают и в случае чего не останутся без копейки.

Я договорилась с Лёшей, что он приедет через пару дней, чтобы побыть с Соней, пока я буду в роддоме. Конечно, я доверяю Диме, но он сейчас по уши в делах, с этим грядущим назначением на пост губернатора у него буквально каждый день расписан по минутам.

Он всё чаще задерживается в министерстве образования, участвует в совещаниях, встречах, выступлениях. Уже сделал огромный шаг вперёд.

Теперь рядом с ним нет ни карьеристок, ни кокетливых подчинённых, которые когда-то вызывали у меня тревогу. Только серьёзные женщины, замужние, с детьми, деловые. Это его инициатива, не моя. И пусть я никогда не просила, но от этого в душе стало как-то спокойно, тепло. Я доверяю ему по-настоящему. Знаю, что ради семьи он не оступится.

Когда ближе к вечеру живот начинает тянуть, я сначала не придаю этому значения. Списываю на усталость, на погоду. Но через полчаса понимаю, всё, наш богатырь решил не ждать.

– Так, малыш, мы договаривались! – ворчу полушутя, вставая с дивана и хватаясь за спинку кресла.

Соня тут же подбегает:

– Мам, тебе больно?

– Немного. Но всё хорошо, солнышко. Сейчас тётя Галя приедет, а мама поедет за братиком.

Набираю Галю.

– Галь, ты сможешь приехать посидеть с Соней? Кажется, началось.

– Уже выезжаю! Ты кому-то сообщила?

– Сейчас позвоню Лёше и Диме.

– Давай, держись. Полчаса, и я у тебя.

Пока говорю, схватки становятся ощутимее. Я дышу глубже, успокаиваюсь. Вызываю скорую, вдруг роды пойдут стремительно, как с Соней. Всё-таки второй раз, и организм помнит.

Потом звоню Лёше, он взволнован, обещает выехать первым же поездом. И сразу Диме.

– Ты как, скоро закончишь? – спрашиваю, с трудом сдерживая очередную волну боли.

– В течение пары часов. Дождёшься меня?

– Я-то, может, и дождусь, а вот сын вряд ли. Роды начались. Я скорую вызвала.

– Чёрт, – выдыхает он. – Я сейчас, только договорюсь тут и выезжаю.

– Да не спеши, всё в порядке, я справлюсь.

– Ещё чего. Хочешь, чтобы я пропустил рождение сына?

– В любом случае не торопись, пожалуйста. Гололёд же, будь осторожен.

– Обещаю. Я скоро.

Я кладу телефон и медленно опускаюсь в кресло, прикрываю глаза. В комнате тепло, тихо. Соня рядом, прижимается, кладёт голову мне на колени.

– Мам, я скажу братику, чтобы он подождал папу, ладно?

– Давай, – улыбаюсь, поглаживая её по волосам. – Может, он тебя послушает.

А внутри всё бурлит радостное, живое волнение. Ещё немного, и мы встретимся.

Меня увозят в роддом. После осмотра акушерка улыбается:

– Раскрытие четыре сантиметра, время есть. Может, и дождёмся вашего папу.

Я киваю. Так хочется, чтобы Дима был рядом, держал за руку, шептал, что всё будет хорошо.

Меня переводят в предродовую, выдают халат и огромный фитбол. Сажусь и начинаю прыгать, стараясь найти ритм дыхания. Между схватками отдыхаю всего пару секунд, тело само требует движения.

– Ты бы отдохнула, милая, – говорит медсестра, наблюдая за мной.

– Так хотя бы не так больно, – выдыхаю, покачиваясь.

Не знаю, почему это помогает, но я и правда не могу остановиться. Всё будто завязано на движении, если замираю, боль становится резче, сильнее.

Когда очередная схватка накрывает с головой, я не выдерживаю и рычу. В этот момент ко мне подходит акушерка:

– Так, давай-ка посмотрим, что там. На кушетку, аккуратно.

Я почти падаю на неё, и вдруг слышу за спиной знакомый голос:

– Успел?

Оборачиваюсь и вижу Диму. Он в медицинском халате, шапочке и бахилах, чуть растрёпанный, с красными от ветра щеками.

– Успели, – улыбается акушерка. – Вставайте вот сюда, чтобы не мешать.

Я хватаю Диму за руку, будто только теперь могу дышать.

– Лида, раскрытие полное, – спокойно говорит врач. – Когда будет следующая схватка, тужься.

Дима склоняется ко мне, сжимает мою ладонь, шепчет:

– Меня назначили. Так что, моя губернаторша, поздравляй.

– Боже, правда?! – выдыхаю, и тут же схватка накрывает с головой.

Всё тело напрягается, я кричу, рычу, вцепляюсь в простыню. Пять минут, и крик разрывает тишину родзала.

– Богатырь! – восклицает акушерка, держа на руках моего сына. – Настоящий мужик, килограмма на четыре точно!

– Ого, Лид… он как будто в два раза больше Соньки, – произносит с каким-то благоговейным восторгом.

– Как назовёте? – спрашивает врач.

– Богдан, – уверенно отвечает Дима.

– Отлично. Ну держите своего Богдана.

Малыша кладут мне на живот. Он тёплый, влажный, шевелит крошечными пальчиками, морщится, и я понимаю – вот оно. Всё, ради чего стоило жить, ждать, верить.

Я придерживаю его аккуратно.

– Спасибо тебе, любимая, – шепчет Дима, целуя меня в висок.

Он смотрит на Богдана с таким выражением, будто впервые в жизни видит чудо. И я вижу, как в его глазах гордость, усталость, нежность. Всё сразу.

– Дим, поздравляю, – выдыхаю, улыбаясь. – Пообещай, что ты сделаешь на своём посту много хорошего.

– За этим и рвался, – отвечает тихо, глядя на нас обоих. – Вот увидишь, в области станет лучше. Ради вас.

Я улыбаюсь. У меня любимый муж, два сына и дочь. Моя семья. Моя жизнь. Я живу так, как когда-то только мечтала, отдавая себя до последней капли и получая взамен счастье.

И особенно остро я чувствую это сейчас, в момент рождения второго нашего общего ребёнка. Как же хорошо, что мы тогда не опустили руки. Как же хорошо, что мы сохранили семью.