Текст книги "Шрам: 28 отдел «Волчья луна» (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Я не прототип, – прорычал Пьер прямо в лицо профессору. Из его груди вырвался звук, больше похожий на рык ликана, чем на человеческую речь. – Я тот, кто перережет тебе глотку прямо здесь, если ты не закроешь свой поганый рот.

Лебедев даже не вздрогнул. Он лишь слегка скосил глаза в сторону.

– Пьер, оглянись, – спокойно произнес профессор.

Шрам не оборачивался, но он услышал четыре синхронных щелчка предохранителей. Красные точки лазерных целеуказателей заплясали на его груди, на голове Жанны и на спине Маркуса, который уже потянулся к кобуре. Новые бойцы стояли в идеальных позициях – они были готовы превратить всех выживших в решето за долю секунды.

– Ты опытный солдат, – продолжал Лебедев, и в его голосе не было ни капли страха, только ледяной расчет. – Ты знаешь, что эти парни не промахнутся. И они не из «Сигмы». Это мои «чистильщики». Убери нож, Пьер. Ты выполнил свою часть контракта. Не делай так, чтобы мне пришлось списать тебя как бракованный материал.

Пьер еще несколько секунд смотрел в пустые, лишенные эмоций глаза старика. Он чувствовал, как нож дрожит в руке от едва сдерживаемой ярости. А затем он резко убрал лезвие и вогнал его в ножны с сухим, окончательным щелчком.

– Жанна, Ахмед, Коул… уходим, – бросил он, не глядя на друзей.

– Правильный выбор, – бросил ему вслед Лебедев, уже отдавая команды лаборантам. – Кровь Траоре не должна остыть! Быстрее!

Пьер шел к выходу, чувствуя на затылке прицелы винтовок. Он понял, что Пастырь был прав в одном: охота не закончилась. Просто теперь он осознал, что всё это время они были не охотниками, а псами, которых кормили с руки те, кто был гораздо страшнее любых монстров в лесу.

Лебедев медленно засунул руку во внутренний карман пальто и извлек оттуда небольшой, матово-черный футляр. Когда он открыл его, мягкий синий свет озарил его лицо, подчеркивая морщины. Внутри, в поролоновом ложе, покоилась ампула с вязкой, мерцающей жидкостью, которая, казалось, пульсировала в такт сердцебиению.

– Последний шанс, Пьер, – тихо, почти по-отечески произнес Профессор. – Ты едва стоишь на ногах. Твои легкие забиты серебряной пылью, суставы изношены, а разум… разум на грани коллапса. Эта сыворотка – венец моей жизни. Она не просто залечит твои раны. Она сделает тебя совершенным. Ты больше никогда не почувствуешь страха, боли или сомнений. Ты станешь тем, кем всегда должен был быть – истинным Альфой на службе государства.

Бойцы в зеркальных визорах синхронно качнули стволами, прижимая Пьера к невидимой стене их прицелов. Жанна замерла, её рука побелела, сжимая рукоять пистолета, она смотрела на Пьера, и в её глазах читалась мольба, которую он не мог расшифровать.

Пьер посмотрел на ампулу. В её сиянии он видел не спасение, а бесконечные ряды клеток, подопытных крыс и пустые глаза Адамы Траоре, который тоже когда-то верил, что становится богом.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Проф? – Пьер поднял взгляд, и в нем не было ни капли того безумия, что владело им в лесу. Только ледяная, кристальная ясность. – Ты так долго препарировал монстров, что перестал отличать их от людей.

Пьер медленно поднес руку к шее. Его пальцы нащупали холодную цепочку, на которой висел стальной жетон с эмблемой Отдела 28 – стилизованным черепом волка, перечеркнутым мечом.

– Ты предлагаешь мне вечную жизнь в твоем зверинце? – Пьер усмехнулся, и на его губах выступила кровавая пена. – Спасибо. Но я лучше сдохну как человек, чем буду жить как твой породистый пес.

С резким, металлическим треском Пьер рванул цепочку. Звенья лопнули, впившись в кожу. Он разжал кулак, и жетон с глухим, окончательным звоном упал на каменные плиты собора, прямо к начищенным туфлям Лебедева.

– Мы уходим, – бросил Пьер, разворачиваясь спиной к винтовкам «чистильщиков».

– Пьер, стой! – вскрикнул Лебедев, и в его голосе впервые прорезалась ярость. – Если ты выйдешь за эти двери, ты – цель! Твой контракт аннулирован, твоя жизнь принадлежит Отделу! Ты – собственность государства!

Пьер даже не замедлился. Он подошел к Жанне, приобнял её за плечи, и они вместе двинулись к выходу. Ахмед и Коул, не говоря ни слова, последовали за ними, оставив Маркуса стоять между двумя мирами.

– Слышал его, Проф? – Маркус медленно убрал руку от кобуры и посмотрел на Лебедева с нескрываемым презрением. – Собственность ушла. А ты остался здесь, в пустой церкви, с мертвым малийцем и своими пробирками.

Бойцы в визорах ждали приказа. Один жест Лебедева – и собор превратился бы в бойню. Но Профессор стоял неподвижно, глядя на брошенный жетон. Он понимал, что если он убьет их сейчас, он потеряет свои лучшие образцы. А если даст уйти… охота станет гораздо интереснее.

– Пусть идут, – процедил Лебедев, закрывая футляр с сывороткой. – Далеко они не уйдут. Весь мир – мой загон, а они теперь – просто дичь со сроком годности.

Тяжелые двери собора захлопнулись за группой Пьера, отсекая их от прошлого. Впереди был серый рассвет, холодный лес и статус изгоев в мире, который они только что спасли.

Пьер вдохнул ледяной утренний воздух. Впервые за много лет его шею не давила тяжесть жетона. Он был ранен, он был вне закона, но он снова был собой.

– И что теперь? – тихо спросила Жанна, когда они отошли на безопасное расстояние.

Пьер посмотрел на горы, где за туманом скрывалась запечатанная шахта.

– Теперь, – Пьер достал нож и проверил лезвие, – мы будем охотиться на тех, кто создал нас. И поверь мне, Жанна… мы гораздо лучше в этом деле, чем они думают.

Внедорожник взревел двигателем, и они скрылись в тумане, оставляя Отдел 28 далеко позади. Охота не закончилась. Она только что сменила правила.

Глава 6

Двигатель «Хайлакса» надсадно взревел, выплевывая облака сизого дыма в ледяной утренний воздух. Колеса месили густую, перемешанную со снегом грязь, пока Пьер не вывел машину на край крутого обрыва, под которым бессновалась горная река. Поток был черным, вспененным и быстрым; вода, рожденная ледниками, несла в себе смерть для любого, кто рискнет в неё войти.

– Всем выйти, – коротко бросил Пьер, не глуша мотор. – Забирайте всё, что сможете унести на себе. БК, сухпайки, электронику. Оружие на плечо.

Группа посыпалась из салона. Жанна слаженно подхватила чехол со снайперской винтовкой, Ахмед лихорадочно запихивал уцелевшие жесткие диски в герметичный рюкзак, а Коул, морщась от боли в обожженном плече, перекидывал через плечо связки оставшихся гранат. Пьер остался один в кабине. Он смотрел на приборную панель, где всё еще мигал индикатор спутниковой связи – прямой канал с Отделом 28. Через этот датчик Лебедев сейчас видел их как яркую тепловую точку на карте ГРУ.

– Пьер, они засекли нас пять минут назад, – подал голос Ахмед, стоя у кромки воды. – Спутник «Глаз Бога» делает проход каждые пятнадцать минут. Если мы не уйдем в воду сейчас, через полчаса здесь будет «Сигма» или что-то похуже.

Пьер кивнул. Он выжал сцепление, включил пониженную передачу и заблокировал педаль газа обломком ветки. Машина задрожала, рвясь вперед.

– Прощай, старина, – прошептал он, погладив разбитый руль.

Шрам выскочил из кабины в последний момент. Тяжелый внедорожник, лишившись водителя, с натужным воем перевалился через край обрыва. Раздался оглушительный всплеск, затем скрежет металла о камни. Ледяная вода мгновенно заполнила салон, шипя на раскаленном блоке цилиндров. Через секунду над поверхностью остались только пузыри и радужное пятно от разлившегося масла, которое поток тут же размазал по камням.

– Температурный след потерян, – Ахмед быстро глянул на экран ручного сканера. – Вода +4 градуса. Для их тепловизоров мы теперь – просто часть ландшафта.

Пьер подошел к остальным. Его лицо осунулось, глаза запали, но в них горел тот самый упрямый огонь, который заставлял его идти вперед, когда другие сдавались.

– Теперь мы – призраки, – Пьер перехватил «Вектор». – Идем по руслу, вброд. Через два километра будет выход на скалы, там след не возьмут даже псы Траоре, если они еще остались в живых. Жанна, ты в авангарде. Коул, замыкаешь.

– Вода кости ломит, Пьер, – Коул посмотрел на бушующий поток, – мы долго не протянем в таком темпе.

– У нас нет выбора, – отрезала Жанна, первой вступая в ледяную воду. Она даже не вскрикнула, когда холод впился в ноги тысячей игл. – Либо мы отморозим себе всё, что можно, либо Лебедев превратит нас в подопытных крыс. Я выбираю холод.

Они двинулись цепочкой, прижимаясь к скользким валунам. Каждый шаг был битвой с течением, пытавшимся сбить их с ног и унести в темноту ущелья. Но за их спинами, там, где только что стоял «Хайлакс», небо уже начали чертить инверсионные следы разведывательных дронов. Охотники стали дичью, и их единственным союзником теперь была эта беспощадная горная река, смывающая их прошлое и дарующая призрачный шанс на будущее.

Ветер в высокогорье перестал быть просто движением воздуха – он превратился в твердую, ледяную стену, которая с ревом обрушилась на группу, едва они вышли из русла реки и начали подъем к перевалу. Метель налетела мгновенно, стерев границы между небом и землей, превратив мир в беснующуюся белую мглу, где видимость ограничивалась вытянутой рукой.

Пьер шел первым, вбивая ботинки в предательский, смерзшийся наст. Каждый вдох давался с трудом: ледяной воздух, перемешанный со снежной крошкой, обжигал легкие, заставляя серебряную пыль внутри шевелиться колючим комом. Раненое плечо давно онемело, но теперь эта немота пугала – он перестал чувствовать руку, и только тяжесть «Вектора», висящего на ремне, напоминала о том, что он всё еще вооружен.

– Дистанция! Не растягиваться! – проорал он, но ветер подхватил его слова и швырнул их назад, в пустоту.

Они связались одной альпинистской веревкой – старая привычка Легиона. Жанна шла следом, согнувшись почти пополам под порывами шквала; её рыжие волосы, выбившиеся из-под капюшона, покрылись инеем, превратившись в ломкую коровую чешую. За ней, едва переставляя ноги, двигался Ахмед, прижимая к груди рюкзак с бесценными данными – единственным, что давало им шанс на выживание. Замыкал цепь Коул, чей тяжелый шаг Пьер чувствовал через натяжение троса.

Снег забивался под воротники, превращался в лед на ресницах, склеивая веки. В какой-то момент Пьеру показалось, что сквозь белую пелену на него смотрят янтарные глаза. Он резко остановился, вскидывая ствол, но это был лишь причудливый изгиб обледенелой скалы. Галлюцинации становились всё отчетливее: шепот Траоре мешался с воем ветра, обещая тепло и покой, если он просто присядет в этот мягкий, уютный сугроб.

– Пьер! Не стой! Замерзнем! – Жанна толкнула его в спину, её заиндевевшая маска почти касалась его лица.

Они карабкались выше, туда, где скалы сужались в узкое горло перевала. Здесь ветер достигал такой силы, что Коула едва не сорвало с тропы; группа синхронно рухнула на колени, вжимаясь в лед, пока над ними проносился очередной яростный заряд стихии. Пьер чувствовал, как жизнь медленно вытекает из него вместе с теплом. Его сознание плыло. Он видел не снег, а белые стены лаборатории Лебедева, слышал не бурю, а мерный писк медицинских мониторов.

– Еще немного… – прохрипел он сам себе, кусая губы до крови, чтобы вернуть фокус. – Еще шаг, ублюдок. Просто еще один шаг.

Они миновали седловину, когда метель на мгновение расступилась, приоткрыв зловещий оскал карпатских хребтов. Впереди, в низине, едва угадывался темный силуэт густого леса – их единственного убежища от тепловизоров и ледяной смерти. Но сзади, далеко внизу, Пьер увидел то, что заставило его сердце пропустить удар: тонкие, едва заметные в снежной круговерти лучи поисковых прожекторов. «Чистильщики» не испугались бури. Они шли по следу, методично и неумолимо, как машины, которыми они и являлись.

– Они на хвосте, – Пьер обернулся к группе, и его лицо, белое от инея и запекшейся крови, выглядело страшнее любого ликана. – Спускаемся бегом. Кто упадет – катитесь вниз, но не смейте останавливаться. Если мы не дойдем до леса через час, перевал станет нашей общей могилой.

Он первым сорвался вниз по крутому склону, почти не разбирая дороги, доверяя только инстинкту выживания и ярости, которая грела его лучше любого костра. Метель снова сомкнулась за их спинами, скрывая четверых призраков, которые осмелились бросить вызов богам и зверям.

Они нашли укрытие в узкой расщелине под корнями вывороченной ели. Ветер снаружи продолжал выть, но здесь, в земляном мешке, воздух был неподвижным и тяжелым. Единственным источником света был тусклый красный химический фонарь, который Ахмед сжимал в дрожащих руках.

Пьер полулежал на рюкзаках, привалившись к склизкой стене. Его лицо в багровом свете казалось мертвенно-серым, губы посинели, а дыхание вырывалось из груди короткими, свистящими толчками. Коул осторожно разрезал окровавленную термуху на его плече, обнажая рваную рану. Края были неровными, почерневшими от серебряной пыли и холода, а из глубины всё еще сочилась густая, темная кровь.

– Дело дрянь, – Коул посмотрел на Маркуса, затем на Жанну. – Ткани начали отмирать. Если не закроем сейчас – он не доживет до рассвета. Либо заражение, либо просто вытечет.

Жанна присела рядом с Пьером, взяв его за здоровую руку. Его пальцы были ледяными.

– Пьер, слышишь меня? – прошептала она. – Коулу нужно это сделать. Ты должен держаться.

Шрам едва заметно кивнул. Его глаза были полуприкрыты, затуманены лихорадкой и шоком.

– Ахмед, дай нож. Тот, что потяжелее, – скомандовал Коул.

Он достал из подсумка газовую горелку, которой обычно разогревал детонаторы в мороз. Синее острое пламя с шумом вырвалось из сопла. Коул поднес лезвие армейского ножа к огню. Сталь начала быстро менять цвет: из серой в соломенную, затем в малиновую и, наконец, в ослепительно-белую.

– Держите его, – выдохнул Коул. – И дайте ему что-нибудь в зубы.

Жанна вложила в рот Пьеру скрученный кожаный ремень. Пьер сжал его так, что челюсти хрустнули. Маркус навалился на его ноги, а Жанна всем весом прижала здоровое плечо к земле.

– Давай, – процедила она сквозь зубы.

Коул не колебался. Он действовал с точностью мясника, ставшего хирургом по нужде. Раскаленное лезвие коснулось открытой раны.

В тесном пространстве раздалось жуткое, влажное шипение. Густой белый дым с запахом паленого мяса мгновенно заполнил расщелину. Тело Пьера выгнулось дугой, сухожилия на шее натянулись так, будто готовы были лопнуть. Из его горла вырвался приглушенный, утробный звук – не крик, а нечеловеческий хрип, полный запредельной агонии.

– Еще немного, Шрам… еще чуть-чуть… – Коул методично прижимал сталь к кровоточащим сосудам, буквально заваривая их.

Пьер содрогался в руках друзей, его глаза закатились, обнажая белки. Жанна чувствовала, как его ногти впиваются в её ладонь, ломая кожу, но она не отпускала. Она шептала какие-то бессвязные слова, пытаясь перекричать шипение раскаленного металла.

Наконец Коул отнял нож. На месте рваной раны теперь красовался уродливый, черный струп. Кровотечение остановилось. Коул выключил горелку, и в наступившей тишине было слышно только неистовое биение сердца Пьера и свистящий звук воздуха, выходящего из его легких.

Пьер обмяк. Ремень выпал из его челюстей. Он не потерял сознание полностью, но провалился в тяжелый, бредовый полузабытьё.

– Сделал, – Коул вытер пот со лба окровавленным рукавом. – Теперь его нужно греть. Жанна, ложись с ним. Твое тепло – это всё, что у него сейчас есть вместо медикаментов.

Жанна молча расстегнула свою куртку и прижалась к его боку, укрывая их обоих своим плащом. Она чувствовала, как его тело бьет крупная дрожь. В эту минуту, в темноте под корнями ели, они были не элитными бойцами, а всего лишь маленькими точками жизни, отчаянно цепляющимися друг за друга посреди ледяного равнодушия гор.

Ахмед выключил фонарь, экономя заряд. Тьма стала абсолютной. Где-то далеко наверху метель продолжала засыпать их следы, даруя призрачный шанс, что «чистильщики» пройдут мимо этого случайного склепа.

Снег наконец перестал валить стеной, сменившись колючей ледяной крупой, которая секла лица не хуже наждака. Сквозь редеющую белую пелену проступили очертания приземистого сруба, вросшего в склон холма. Из каменной трубы лениво вился серый дым – единственный признак жизни в этом замерзшем аду.

– Вижу цель, – прохрипел Пьер. Его голос больше походил на скрежет камней.

Они преодолели последние метры, спотыкаясь о скрытые под снегом корни. Жанна почти тащила Пьера на себе, её дыхание вырывалось из груди рваными облачками пара. Когда до двери оставалось не больше десяти шагов, из темноты под навесом хижины сухо клацнул затвор.

– Стой. Еще шаг – и останетесь здесь до весны, – голос был тихим, лишенным эмоций, но в нем чувствовалась тяжесть заряженного ствола.

Группа замерла. Пьер с трудом поднял голову, щурясь от бьющего в глаза света фонаря, который внезапно вспыхнул на крыльце. В круге света стоял человек, похожий на древний дуб: коренастый, в потертом овчинном тулупе, с бородой, поседевшей от инея. В его руках старая, но ухоженная СВД смотрела Пьеру прямо в переносицу.

– Стефан… – выдавил Пьер, сплевывая в снег розовую пену. – Пятый полк. Диджибути. Помнишь пески?

Человек на крыльце не шелохнулся, но ствол винтовки едва заметно дрогнул.

– В Легионе много кто помнит пески, парень, – пробасил Молчун. – Но мало кто возвращается оттуда с такими дырками в шкуре. Как тебя звали?

– Шрам. Но ты звал меня «бешеным псом», когда я вытаскивал твою задницу из-под обстрела в Кот-д’Ивуаре.

Молчун медленно опустил винтовку. Его глаза, глубоко посаженные и окруженные сетью морщин, внимательно изучили окровавленную группу. Он увидел израненного Пьера, изможденную Жанну и Ахмеда, прижимающего к себе кейс так, словно в нем была его душа.

– Заходите. Только без резких движений. Если я увижу в руках хоть что-то, кроме кружки с чаем – пристрелю всех, – Молчун отступил в тень, освобождая проход.

Внутри хижины пахло сушеными травами, оружейным маслом и старым деревом. Тепло от массивной печи ударило по лицам, вызывая мучительную боль в обмороженных конечностях. Пьера уложили на широкую лавку, застеленную медвежьей шкурой.

Молчун молча подошел к столу, налил в железные кружки темную, пахучую жидкость и пододвинул их гостям. Он не задавал вопросов. В Легионе знали: если человек пришел к тебе в метель, истекая кровью, значит, за его спиной горит мир.

– У тебя гости, Шрам, – наконец произнес Молчун, кивнув на старую рацию, стоявшую на полке. Из динамика доносилось едва слышное шипение и обрывки фраз на кодированном языке Отдела. – Полчаса назад над лесом прошел «Жнец». Искали тепловой след. Думаю, твой маневр с рекой сработал, но они не идиоты. Скоро начнут прочесывать квадраты ногами.

Пьер пригубил обжигающий отвар, чувствуя, как внутри начинает понемногу оттаивать ледяной ком.

– Нам нужны документы и транспорт, Стефан. Нас списали. Теперь мы – биомусор для Лебедева.

Молчун усмехнулся, поглаживая шрам, уходящий под бороду.

– Транспорт здесь бесполезен, только снег месить. А вот документы… У меня есть кое-что в тайнике под полом. Но учти: те, кто за вами идут – это не обычные наемники. Я видел их тени в лесу. Слишком быстрые для людей. Слишком молчаливые.

Пьер посмотрел на свои руки – они всё еще дрожали.

– Это «чистильщики» Лебедева. И если они нас найдут здесь, они сожгут эту хижину вместе с тобой.

– Пусть пробуют, – Молчун взял со стола тяжелый нож и начал медленно править его о точильный камень. Металлический звук в тишине хижины прозвучал как приговор. – Мой лес – мои правила. Отдыхайте. До рассвета три часа. Потом вам придется либо исчезнуть, либо стать частью этой земли.

Молчун с кряхтением отодвинул тяжелый верстак, под которым обнаружилась старая, заляпанная мазутом крышка люка. Когда он откинул её, в нос ударил запах оружейного сала, затхлости и старой бумаги. Стефан выудил из недр схрона стальной армейский контейнер, запечатанный сургучом.

– Мой «пенсионный фонд» образца две тысячи восьмого, – пробасил он, счищая грязь с крышки. – Собирал после Кавказа, когда понял, что штабные нас всё равно рано или поздно сдадут.

Контейнер с тихим шипением разгерметизировался. На столе оказались перетянутые резинками пачки старых евро и несколько пластиковых кейсов. Стефан открыл первый и пододвинул его Пьеру. Внутри лежал безупречный французский паспорт на имя Люка Дюмона.

– Твой был готов заранее, Шрам. Я хранил его на случай, если тебе придется резко «уволиться». Но на твоих друзей у меня заготовок нет. Только «болванки» высокого качества и чистые бланки.

Молчун посмотрел на Жанну, Ахмеда и Коула. Их лица, покрытые коркой запекшейся крови, копотью и инеем, меньше всего подходили для официальных документов.

– Ахмед, у тебя руки еще не окончательно замерзли? – Пьер кивнул на старую цифровую камеру и портативный принтер-ламинатор, которые Стефан достал из того же ящика. – Нужно сделать их «гражданскими». Прямо сейчас.

– Сделаю, – коротко отозвался связист, растирая ладони.

В углу хижины организовали импровизированную фотостудию. Единственным фоном служила серая простыня, которую Стефан прибил к стене гвоздями. Жанна первой подошла к «зеркалу» – осколку мутного стекла над умывальником. Она яростно терла лицо тряпкой, смоченной в ледяной воде, смывая следы боя, пока кожа не стала пугающе бледной.

– Смотри в объектив, – командовал Ахмед, подсвечивая её лицо мощным тактическим фонарем через слой марли, чтобы смягчить тени. – Подбородок ниже. Ты не снайпер, ты – Анна Шмидт, переводчик из Бонна. Улыбаться не надо, просто расслабь лицо.

*Щелчок.*

На экране камеры появилось лицо Жанны – изможденное, с лихорадочно блестящими глазами, но лишенное маски убийцы. Затем пришла очередь Коула. Ему пришлось накинуть старую куртку Стефана, чтобы скрыть обгоревшую термуху.

– Ну и рожа, – пробурчал Коул, глядя на свой снимок. – На границе подумают, что я только что вышел из запоя длиной в десять лет.

– Для Восточной Европы – идеальный камуфляж, – отрезал Молчун.

Ахмед работал быстро. Пока принтер негромко жужжал, выдавая снимки на специальной подложке, он вскрывал чипы на старых «донорах» – паспортах несчастных туристов, которые когда-то пропали в этих горах и чьи документы осели в коллекции Стефана. Инструментами часовщика и тонким паяльником он переносил данные, совмещая их с новыми фото и ламинируя бланки под прессом.

Через сорок минут на столе лежали три свежих паспорта. Еще пахнущие химией и теплым пластиком, они были их единственным билетом в мир людей.

– Наличность забирайте всю, – Молчун пододвинул Пьеру пачки евро. – Пятьдесят тысяч. В восьмом это были серьезные деньги, сейчас – просто бумага на первое время. Не светите крупными суммами.

Пьер взял свой паспорт «Люка Дюмона» и спрятал его во внутренний карман. Теперь у него было имя, были деньги и была команда призраков.

– Стефан, ты уверен, что эти чипы пройдут проверку? – спросил Пьер, застегивая куртку.

– На наземных переходах – пройдут. В аэропорты не суйтесь, там базы обновляются в реальном времени. И помните: вы – Люк, Анна, Мартин и Томаш. Забудьте свои позывные. Если кто-то из вас в бреду назовет другого по кличке – это конец для всех.

Молчун подошел к окну и притушил керосиновую лампу. Тьма хижины мгновенно стала густой и тревожной.

– Рассвет через час. Снег почти перестал, а значит, тепловизоры на дронах снова увидят каждый ваш выдох. Уходите через старый каньон. Если выживете… – старик замолчал, подбирая слова. – Просто не возвращайтесь сюда. Больше я вам ничем не смогу помочь.

В хижине повисла тяжелая, густая тишина, нарушаемая только шипением керосинки и тихим щелканьем клавиш. Ахмед сидел в углу, сгорбившись над своим планшетом – его единственным окном в мир цифр, который теперь превратился в смертельную ловушку. Свет от экрана выхватывал его побледневшее лицо и капли пота на лбу.

– Пьер… – голос связиста прозвучал надтреснуто, почти шепотом. – У нас «черная метка».

Пьер, проверявший затвор своего «Вектора», мгновенно замер. Коул и Жанна обернулись, их тени на бревенчатых стенах испуганно дрогнули.

– Объясняй, – коротко бросил Пьер.

Ахмед развернул планшет. На экране в режиме отладки бежали строки кода, перемежаемые красными системными предупреждениями. В центре мигал крошечный, едва заметный символ – перечеркнутая буква «О». Логотип систем безопасности Отдела.

– Вирус «Прилипала». Версия 4.0. Разработка Лебедева для полевых групп, – пальцы Ахмеда летали по сенсорной панели. – Он зарылся на уровне ядра, в BIOS контроллера питания. Я не заметил его, потому что он спал, пока мы были в движении. Но как только мы зашли в хижину и поймали слабый отраженный сигнал от спутника Молчуна… он «проснулся».

– Что он делает? – Жанна подошла ближе, её рука инстинктивно легла на рукоять ножа.

– Он отправляет «пакеты тишины». Короткие всплески на частотах, которые наше оборудование игнорирует как статический шум. Каждые пять минут он сбрасывает координаты GPS, состояние батареи и… – Ахмед запнулся, – аудиофон из помещения.

Коул выругался под нос, сжимая кулаки.

– Значит, они всё слышали? Про документы? Про Молчуна? Про 2008 год?

– Скорее всего, пакеты еще в очереди на отправку из-за плохой связи в метели, – Ахмед лихорадочно вскрыл заднюю крышку устройства портативной отверткой. – Но как только облачность разойдется, первый же спутник «Глаза Бога» подберет этот мусор. И тогда по нам отработают с хирургической точностью.

Пьер подошел к Ахмеду и посмотрел на вскрытые внутренности высокотехнологичного устройства.

– Ты можешь его вырезать?

– Нет. Он прописан в железе. Если я попробую стереть его софтом, сработает протокол «Термит» – планшет просто выгорит изнутри вместе со всеми данными Траоре, которые я успел выкачать. Это ловушка с двойным дном. Лебедев знал, что я полезу проверять систему.

Стефан «Молчун» стоял у окна, не выпуская из рук винтовку. Его лицо превратилось в каменную маску.

– Если эта штука начнет орать в эфир, мой дом станет братской могилой через десять минут после первого пакета.

Пьер молча взял со стола тяжелый нож Молчуна. Он посмотрел на Ахмеда, в чьих глазах читалась почти физическая боль – этот планшет был его детищем, его инструментом выживания.

– Данные Траоре важнее железа, – сказал Пьер. – Сколько у нас времени до следующего сеанса связи?

– Три минуты, – выдохнул Ахмед. – Три минуты, прежде чем «Прилипала» попытается пробиться через атмосферу.

– Сливай самое важное на зашифрованную флешку. Только текст и координаты. Никакого софта, никакой графики. Голые данные. Коул, готовь мешок с солью и водой.

Ахмед начал лихорадочное копирование. Полоса загрузки на экране ползла издевательски медленно. 80%… 90%…

– Давай же, сволочь… – шептал связист.

*Готово.*

Ахмед выдернул флешку, и в ту же секунду Пьер выхватил планшет. Одним мощным ударом он вогнал нож в центр процессора, разрывая материнскую плату. Коул тут же подхватил дымящееся устройство и швырнул его в заранее подготовленное ведро с концентрированным соляным раствором – старый способ закоротить всё, что еще могло хранить остаточный заряд. Раздалось шипение, повалил едкий химический дым.

– Маяк мертв, – Пьер обернулся к группе. Его взгляд был жестким. – Но теперь они знают наш примерный квадрат. Они знают, что мы вышли на связь. Молчун, прости. Нам надо уходить прямо сейчас. Если мы останемся, они просто накроют этот холм вакуумной бомбой.

Молчун кивнул, уже накидывая тулуп.

– Уходите через ледник. Там камни, сигнал не будет отражаться от снега. Я подчищу за вами.

– Нет, Стефан, – Пьер положил руку ему на плечо. – Ты уходишь с нами. Теперь ты такой же «бракованный материал», как и мы. В Отделе свидетелей не оставляют.

Молчун посмотрел на свою хижину, в которой прожил десять лет, затем на винтовку.

– Десять лет покоя… – он сплюнул на пол. – Ладно. Бешеный пес, веди свою стаю. Посмотрим, чему тебя научили в Отделе, кроме как ломать чужие игрушки.

Они нашли убежище в пригороде небольшого промышленного городка на границе, в полуразрушенном боксе бывшей ремонтной мастерской, где пахло старой резиной, отработанным маслом и застарелой сыростью. Снаружи хлестал серый дождь, перемешанный с ледяной крупой, который надежно скрывал их тепловые сигнатуры от спутников, но время работало против них. Пьер, бледный и осунувшийся, сидел на стопке старых покрышек, сжимая в руке флешку с данными Траоре – единственный смысл их побега. Ему нужно было знать, что там, прежде чем Лебедев окончательно перекроет все выходы.

Ахмед не стал терять ни секунды. Он вывалил на верстак «добычу», которую Коул и Молчун собрали на ближайшей свалке электроники и в груде металлолома за боксом: разбитый блок управления от старого немецкого дизеля, обгоревший остов промышленного контроллера и древний монитор с треснувшим корпусом, найденный в мусорном баке местного офиса. Это выглядело как куча техно-мусора, но для Ахмеда это были запчасти для его «Франкенштейна». Он работал в тусклом свете единственной пыльной лампы, используя старый паяльник с обгоревшим жалом и моток медной проволоки. Его пальцы, всё еще сохранившие следы пороховой гари, двигались с пугающей точностью хирурга. Он вырезал чипы из автомобильного ЭБУ, обходя заводские блокировки, и впаивал их в материнскую плату контроллера, заставляя несовместимые железки понимать друг друга на языке сырых двоичных кодов.

– Мне нужно питание, – бросил Ахмед, не оборачиваясь. – Стабильное. Если скакнет вольтаж, флешка превратится в кусок оплавленного пластика.

Коул тут же притащил два полуживых автомобильных аккумулятора и через самодельный выпрямитель, собранный из диодов старой магнитолы, подал ток. Воздух в боксе наполнился едким запахом канифоли и перегретого озона. Пьер наблюдал, как на треснувшем экране монитора после серии судорожных вспышек вдруг побежали строки системной загрузки. Это был не Windows и не привычный интерфейс Отдела – это была голая консоль, собранная из кусков кода, которые Ахмед помнил назубок. Когда связист вставил флешку в импровизированный порт, собранный из медных контактов и изоленты, Пьер непроизвольно задержал дыхание. Экран замер на несколько бесконечных секунд, а затем выдал короткую строку: «DECRYPTION IN PROGRESS».

– Есть контакт… – выдохнул Ахмед, вытирая пот со лба окровавленным рукавом. – Эта груда металлолома думает, что она – серверный терминал Отдела. Я подменил ID процессора на код Лебедева, который вытащил из кэша планшета перед тем, как его уничтожить. Теперь мы внутри.

Жанна, стоявшая у зашторенного окна с винтовкой, на мгновение обернулась. На мониторе начали открываться файлы, которые Траоре прятал даже от своих приближенных. Это были не просто отчеты о поставках оружия или картах Ферм. Это были списки «спящих» – высокопоставленных чиновников в Брюсселе и Москве, которым уже была введена сыворотка «Гамма» в микродозах для контроля их лояльности. Пьер подошел ближе, всматриваясь в зернистое изображение. Он понял, что Лебедев не просто создавал солдат – он строил невидимую грибницу, где ликантропия была не болезнью, а инструментом политической кастрации.