Текст книги "Шрам: 28 отдел «Волчья луна» (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Шрам: 28 отдел «Волчья луна»

Глава 1

Океан слизывал отпечатки ног с белого песка под мерный, гипнотический шум прибоя. Солнце Шри-Ланки – тяжёлое, рыжее, словно расплавленное золото, – медленно тонуло в Лаккадивском море.

Воздух пах солью, жареной рыбой и кокосовым маслом. Пьер Дюбуа старательно впитывал эти запахи, пытаясь вытеснить из памяти сладковатую вонь гниющей плоти Дакки. Он сидел на террасе бунгало, вытянув ноги.

На его груди, пересекая бледные старые отметины, пролегал свежий шрам – длинный, багровый росчерк от когтей Лича. Рёбра под ним срослись – спасибо сыворотке Лебедева, – но при глубоком вдохе в лёгких всё ещё ощущалось тупое давление.

– Пять минут тишины – это слишком много для тебя, Шрам? – Голос Жанны прозвучал мягко.

Она вышла из тени комнаты, накидывая на плечи лёгкую рубашку. Рыжие волосы выгорели на солнце, веснушки на носу стали ярче. На её правом предплечье белел аккуратный шрам от укуса – сувенир из Бангладеш, едва не стоивший ей жизни и человеческой сути.

– Пытаюсь запомнить, как звучит мир, в котором никто не пытается меня сожрать, – отозвался Пьер, не поворачивая головы. – Плохо получается. В ушах всё равно звенит от «Барретта».

Жанна подошла сзади, положила ладони ему на плечи. Её пальцы, привыкшие к спусковому крючку «Ремингтона», были тёплыми и живыми.

– Маркус прислал пакет? – спросила она.

Пьер кивнул на лежащий на столе защищённый планшет Panasonic Toughbook. Экран был тёмен, но Дюбуа знал, что внутри: координаты, снимки изуродованных тел и скупые отчёты разведки. Рай закончился.

– Карпаты, – коротко бросил Пьер. – Граница Румынии и Венгрии. Глухие деревни, вековые леса. Местные в ужасе. Полиция пишет про «диких животных», но мы оба знаем, что волки не умеют открывать засовы изнутри.

Он дотянулся до планшета и активировал экран. По сетчатке ударил холодный свет.

* * *

### БРИФИНГ: ОБЪЕКТ «ЛУПУС»

* **Локация:** Район жудеца Марамуреш, Румыния.

* **Инцидент:** 14 подтверждённых нападений за последние три недели.

* **Характер повреждений:** Рваные раны шеи, отсутствие крупных фрагментов мягких тканей; следы зубов, не соответствующих ни одному известному хищнику Европы.

* **Свидетельства:** «Существа ростом с человека, передвигающиеся на четырёх конечностях, но способные стоять на двух».

* **Особые отметки:** Все нападения произошли в период, близкий к полнолунию.

* * *

[Изображение сурового горного лесного пейзажа в Трансильвании с густым туманом и старыми соснами]

– Обычный свинец их не берёт, – Пьер пролистал файлы. – Группа местной жандармерии выпустила по одному такому «волку» два магазина из MP5. Тварь даже не замедлилась и порвала всех четверых за сорок секунд.

– Значит, серебро. – Жанна присела на край кресла, её лицо мгновенно стало профессионально-холодным. – Снова.

– Маркус уже заказал партию.338 Lapua Magnum и.45 ACP с серебряным сердечником. Вылет через тридцать шесть часов из Коломбо. Сначала в Женеву на доэкипировку, потом – в горы.

Пьер встал. Тело отозвалось привычной готовностью. Мышцы, усиленные сывороткой, требовали действия. Он подошёл к своей сумке, выудил из неё артефактный нож Лебедева. Чёрный клинок впитал закатный свет, не отразив ни луча.

– Знаешь, что самое хреновое в оборотнях, Жанна? – спросил он, проверяя баланс оружия.

– Что именно?

– В Дакке мы стреляли в тех, кто уже умер. Гниль была очевидна. А здесь… Днём это могут быть обычные люди. Пастухи, священники, дети. А ночью они превращаются в тварей.

Пьер посмотрел на горизонт. Последний луч солнца погас, и на небо вышла бледная, почти полная луна.

– Нам придётся принимать решения очень быстро. Либо цена ошибки будет выше, чем в Дакке.

* * *

### ПОДГОТОВКА (24 часа до вылета)

Пьер привычно разложил снаряжение на кровати. Это был ритуал, успокаивающий нервы лучше любого транквилизатора.

1. **Kriss Vector (.45 ACP):** Пять магазинов по 30 патронов. Три полных – серебряная экспансия. Два – стандартные FMJ.

2. **Glock 17:** Три магазина. Серебро.

3. **Артефактный нож:** На пояс, под правую руку.

4. **Комплект выживания:** Магниевое огниво, тактическая аптечка (с усиленным гемостатиком), индивидуальный дозиметр (привычка из Зоны).

Жанна в это время чистила оптику своего «Ремингтона». Её движения были экономными, выверенными годами службы в разведке.

– Коул и Ахмед уже в Бухаресте, – сообщила она, не отрываясь от работы. – Маркус собирает нас в «безопасном доме» под Сигишоарой. Координатор – некто капитан Ионеску из местной спецслужбы. Говорят, он из тех, кто видел слишком много, чтобы верить в официальные версии.

– Надеюсь, он не из тех, кто подставит нам спину, как Рахман, – проворчал Пьер, защёлкивая подсумок.

– Пьер… – Жанна отложила винтовку и подошла к нему вплотную. – Ты обещал, что на Шри-Ланке мы не будем говорить о смерти.

– Я соврал. – Он обнял её, чувствуя запах её волос – смесь шампуня и едва уловимого аромата оружейного масла. – В нашем бизнесе честные обещания дают только мертвецы.

– Тогда пообещай мне другое. – Она посмотрела ему прямо в глаза, и в её зелёных зрачках он увидел отблеск того холодного пророческого дара, который иногда посещал её во снах. – Если я начну меняться… если серебро в Дакке не выжгло всё до конца или если меня укусят там, в горах…

Пьер прижал палец к её губам.

– Я сделаю то, что должен. Но сначала я перегрызу глотку каждой твари в этих горах, чтобы добраться до их Альфы. Теория Патриарха сработала в Бангладеш. Если мы прикончим того, кто начал эту цепочку в Румынии, остальные могут стать просто людьми.

– Или просто трупами, – добавила Жанна.

Пьер ничего не ответил. Он знал: «просто людьми» они уже никогда не станут. 28-й отдел не оставляет шансов на нормальность.

Последний день на побережье закончился в тот момент, когда Пьер затянул стропы на своём тактическом рюкзаке. Райская расслабленность слетела, как старая кожа. Теперь в зеркале бунгало отражался не турист, а оператор 28-го отдела. Шрам на лице в тусклом свете лампы казался глубже.

– Вектор чист, – Пьер вставил магазин в приёмник Kriss Vector, дождавшись сухого металлического щелчка. – Три сотни серебра в подсумках. Если этого не хватит, значит, нас забросили в ад без обратного билета.

Жанна молча кивнула, застёгивая кофр со своим «Ремингтоном». Её движения были точными, почти механическими. Она уже не была той женщиной, что смеялась в океанских волнах час назад. Теперь она была стрелком, высчитывающим дистанцию и поправку на ветер.

– В Женеве возьмём ПНВ четвёртого поколения и тепловизоры, – Жанна закинула сумку на плечо. – В Карпатах сейчас туманы. Без «глаз» мы там просто куски мяса.

– Пошли. Машина ждёт.

Они вышли из бунгало. Воздух ночной Шри-Ланки был липким и душным. У края дороги стоял чёрный внедорожник с заведённым двигателем. Водитель, местный контрактник ООН, не проронил ни слова. Пакет с вещами для отпуска – шорты, ласты, тот самый шоколад – остался в мусорном баке у входа. Балласт.

* * *

АЭРОПОРТ БАНДАРАНАЙКЕ (02:40)

Частный терминал встретил их гулом кондиционеров и запахом дезинфекции. На взлётно-посадочной полосе, подсвеченный прожекторами, ждал белый бизнес-джет без опознавательных знаков. На таких самолётах обычно летают либо очень богатые люди, либо те, чьё существование отрицают правительства.

У трапа их ждал курьер. Он протянул Дюбуа запечатанный тубус с дипломатической почтой и коротко кивнул.

– Маркус уже на связи, – Пьер бросил тубус в салон и поднялся по трапу.

Внутри самолёта пахло кожей и авиационным керосином. Никаких стюардесс, только голые функциональные кресла и ящики с маркировкой «Medical Supplies» и «Class 1.4S» (боеприпасы).

Пьер рухнул в кресло, пристегнул ремни и закрыл глаза. Гул двигателей нарастал, превращаясь в вибрирующий рёв. Самолет рванул с места, вжимая тела в спинки. За иллюминатором огни Коломбо стремительно превращались в светящиеся точки, пока их не поглотила чернота океана.

– Шесть часов до Женевы, – Пьер перехватил взгляд Жанны. – Спи. Потом будет не до снов.

Он вытащил из-за пояса артефактный нож. Чёрный клинок, созданный в недрах Чернобыльской зоны, казался холоднее льда. Дюбуа провёл пальцем по обуху. Ему не нужно было спать. Сыворотка в крови уже начала разгонять метаболизм, готовя тело к холоду гор и запаху волчьей шерсти.

– Прощай, пляж, – прошептала Жанна, натягивая на глаза маску для сна.

– Добро пожаловать домой, – ответил Шрам, глядя в темноту за окном.

Под крылом самолёта на высоте десяти тысяч метров начиналась охота.

Пересадочный узел в Женеве не был похож на полевой штаб. Здесь, в недрах штаб-квартиры 28-го отдела, не пахло соляркой и гарью. Здесь царил стерильный, бездушный запах озона, дорогих антисептиков и больших денег. Стеклянные панели, сенсорные замки и охрана в серой форме без знаков различия – это была вотчина «белых воротничков» от мира оккультизма.

Пьер шёл по коридору Сектора Б, чувствуя себя неуютно в своей тактической куртке. Впереди, у терминала биометрии, стоял пожилой человек в дорогом, но помятом твидовом пиджаке. Дюбуа скользнул по нему взглядом и уже собирался пройти мимо, когда что-то заставило его притормозить.

Старик выглядел надломленным. Плечи, которые раньше держали выправку кадрового офицера, теперь бессильно поникли. Осанка, прежде напоминавшая стальной стержень, исчезла, уступив место старческой сутулости. Взгляд некогда острых, пронзительных глаз потух – в них больше не было того лихорадочного блеска гения, граничащего с безумием. Пьер узнал его лишь по одной детали – некогда лихим, густым казацким усам, которые теперь казались неуместным напоминанием о былом величии.

– Профессор? – не веря своим глазам, выдохнул Пьер.

Старик медленно обернулся. Его лицо, исчерченное новыми глубокими морщинами, на мгновение осветилось узнаванием.

– Пьер… – голос его стал суше, лишился прежнего командного баритона. – Живой. Слава богу.

Дюбуа шагнул вперёд и крепко, по-мужски обнял учёного. Профессор Лебедев показался ему пугающе хрупким. От него пахло дешёвым табаком и каким-то специфическим химическим реактивом, который Пьер раньше не встречал.

– Вы здесь какими судьбами, Проф? – Пьер отстранился, всё ещё не в силах сопоставить этого поникшего человека с тем титаном, что властвовал в Зоне.

Лебедев горько усмехнулся, поправляя усы дрожащими пальцами.

– Времена меняются, мой мальчик. Зона стала слишком тесной для политики. Пришлось согласиться на… внешнее сотрудничество. Теперь мои исследования спонсируют западные конгломераты. «Фарм-Тех», «Био-Крест» и прочие стервятники. Я для них теперь не учёный, а ценный патент на ножках.

– Погода в Женеве вам не на пользу, Профессор, – мрачно заметил Пьер, оглядывая стерильные стены. – Слишком чистый воздух для нас.

– Верно, Пьер. В Зоне дышалось честнее, – Лебедев на мгновение замолчал, вглядываясь в лицо наёмника. – А ты… ты изменился. Что-то в тебе пульсирует по-другому.

Шрам огляделся по сторонам и понизил голос до шепота:

– Я использовал её, Проф. В Дакке. Суперсолдатскую сыворотку. Вторую ампулу, ту самую, «одноразовую».

Лицо Лебедева мгновенно побелело. Он схватил Пьера за локоть с неожиданной силой.

– Ты что? Ты же знал… Я предупреждал! Предел нагрузки на сердце, на нейронную сеть… Ты должен был выгореть изнутри за шесть часов!

– Но я не выгорел, – спокойно ответил Пьер. – Напротив. Регенерация завершилась за две недели, показатели выносливости выросли. Я чувствую себя… прекрасно. Будто тело наконец приняло этот коктейль как родной.

В глазах Профессора на долю секунды вспыхнула прежняя искра – научный азарт, который всегда был сильнее его страха перед смертью.

– Это невозможно… – пробормотал Лебедев, уже таща Пьера к ближайшему лифту. – Если ты не лжёшь, если показатели стабильны… это меняет всё. Значит, процесс адаптации в Зоне прошёл глубже, чем я рассчитывал.

Он приложил свою карту к считывателю лифта с пометкой «Laboratory Access».

– Быстро, ко мне в лабораторию. Мне нужно взять пункцию, сделать ЭКГ под нагрузкой и проверить состав крови. Если сыворотка не убила тебя сразу, она может начать медленное разрушение тканей. Или… – он замолчал, его голос дрогнул от возбуждения, – или мы создали идеальное оружие, Пьер. Идём! Тесты не будут ждать.

Дверь лифта закрылась, отрезая их от стерильного спокойствия штаб-квартиры. Пьер видел, как старик лихорадочно строчит что-то в своём блокноте, и понимал: спокойный отпуск действительно закончился. Теперь его собирались препарировать – во имя науки и новой войны.

Лаборатория Профессора в женевском филиале пахла иначе, чем его старый бункер в Зоне. Вместо сырости и тяжёлого запаха формалина здесь витал стерильный, почти приторный аромат дорогих реактивов. Пьер сидел на медицинском кресле, опутанный проводами датчиков, пока Лебедев лихорадочно бегал между мониторами.

– Невероятно… Просто невероятно, – бормотал Профессор.

Его сутулость исчезла. Плечи расправились, а в глазах, только что казавшихся потухшими, снова вспыхнул тот самый опасный, лихорадочный огонь гения. Лебедев тыкал пальцем в экран, где кривые графиков вычерчивали пульс и нейронную активность Дюбуа.

– Твоя кровь не просто приняла сыворотку, Пьер. Она её ассимилировала. Твои митохондрии… они вырабатывают энергию в полтора раза эффективнее, чем у олимпийского атлета. Ткани регенерируют прямо сейчас, на клеточном уровне, даже без активных повреждений. Ты – мой лучший успех. Мой венец.

Проф резко обернулся, его лицо сияло. Он снова был тем самым человеком, который когда-то не побоялся препарировать саму природу в сердце Чернобыля.

– Эти западные идиоты из конгломератов… они думают, что купили меня ради старых формул, – Лебедев подошёл к столу и плеснул в пробирку синий реагент. – Они хотят контроля. Понимаешь, Пьер? Им не нужны суперсолдаты, которых сложно контролировать. Им нужны послушные инструменты.

Профессор замолчал на секунду, его пальцы быстро застучали по клавиатуре, открывая зашифрованные файлы. На экране замелькали цепочки ДНК, помеченные красным.

– Я сейчас работаю над их заказом… Оружие по контролю сознания. Вирус-ингибитор. Он не убивает, нет. Он просто… подавляет лобные доли. Стирает агрессию, волю, индивидуальность. Мы называем это «Проект Гармония», но по сути – это создание зомби. Послушная толпа, которая будет улыбаться и выполнять приказы, пока их будут вести на бойню. Изменения в поведении необратимы.

Лебедев осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Огонь в его глазах на мгновение сменился испугом, он быстро свернул окно программы, но Пьер уже успел прочитать заголовки.

– Вы делаете из людей овощей, Проф? – голос Шрама был холодным, как сталь его ножа.

Лебедев вытер вспотевший лоб, его руки снова задрожали, а выправка начала исчезать.

– Это… это цена моего выживания здесь, Пьер. Моей лаборатории. Без их грантов я – никто. Но ты… ты – доказательство того, что человек может стать выше этого. Выше их вирусов.

Профессор снова уткнулся в монитор с твоими показателями, стараясь не смотреть Пьеру в глаза. В стерильной тишине лаборатории отчетливо слышалось только мерное пиканье кардиомонитора.

Лебедев подошёл к массивному сейфу в углу лаборатории. После ввода длинного кода и щелчка магнитных замков он вытащил небольшой стальной пенал. Внутри, на ложементе из чёрного поролона, лежал тяжёлый, матово-чёрный автоинъектор. В прозрачном окошке прибора едва заметно пульсировала густая, опалесцирующая жидкость цвета перезрелой вишни.

Профессор бережно, словно святыню, протянул пенал Пьеру. В его глазах снова вспыхнул тот самый опасный, почти безумный блеск, который Дюбуа помнил по Чернобылю.

– Это «Чёрная Вдова», Пьер. Моя финальная формула, – голос Лебедева стал тихим, хриплым. – Она не прошла испытания. Не на ком было испытывать, понимаешь? Те, кому я вводил прототипы, превращались в кашу за считаные минуты. Сердце просто не выдерживало такого темпа.

Проф положил руку на плечо Шрама, и Пьер почувствовал, как пальцы старика дрожат.

– Твой организм – единственный, у которого есть шанс. Но помни: это билет в один конец. Если введёшь её, «суперсолдатская» покажется тебе детским витамином. Твои рефлексы ускорятся в три, может, в четыре раза. Боль исчезнет как понятие. Ты станешь живым вихрем из костей и стали. Но цена…

Лебедев замолчал, глядя на шприц-тюбик.

– Цена – полный распад тканей после того, как действие закончится. Через час твоё сердце превратится в изношенную тряпку, а мозг просто закипит. Это оружие последнего шанса. Когда уже плевать, выживешь ты или нет. Когда нужно просто забрать врага с собой в ад.

Пьер взял инъектор. Холод металла приятно обжёг ладонь. Он ощутил вес этой смерти, упакованной в элегантный корпус.

– Принято, Проф, – коротко ответил Шрам, убирая пенал во внутренний карман тактической куртки. – Будем надеяться, что Карпаты не стоят такой цены.

– Надежда – плохой союзник, Пьер, – Лебедев снова ссутулился, огонь в его глазах мгновенно погас, и он опять превратился в усталого старика в помятом пиджаке. – Просто постарайся не использовать её. Никогда.

В лаборатории воцарилась тяжёлая, осязаемая тишина, прерываемая лишь гулом вентиляции. Пьер развернулся и пошёл к выходу. На пороге он обернулся, но Профессор уже не смотрел на него – он снова что-то лихорадочно вводил в компьютер, возвращаясь в свой стерильный мир цифр и вирусов.

Женева была слишком правильной, слишком выверенной, словно один из тех механизмов, которыми славились её часовые бутики. Пьер вышел из стерильного чрева штаб-квартиры 28-го отдела и сразу почувствовал, как в лицо ударил свежий, колючий воздух декабря. Это было именно то, что ему нужно: не запах реативов Лебедева и не влажная духота Шри-Ланки, а чистый, почти дистиллированный холод предгорья Альп.

Легионер шёл вдоль набережной озера Леман. Его тяжёлые ботинки глухо стучали по чистым тротуарам, выбиваясь из общего ритма города, где правили мягкие туфли и бесшумные электрокары. Он намеренно опустил воротник куртки, позволяя ветру облизывать шрам на щеке. Больше не нужно было прятаться за тактическими очками или капюшоном – здесь, среди банкиров и туристов, он был просто очередным человеком с трудной судьбой.

– Красиво, чёрт возьми, – негромко проговорил он сам себе, останавливаясь у парапета.

Озеро было серым, зеркальным, подёрнутым лёгкой дымкой. Знаменитый фонтан Же-До бил в небо мощной струёй, рассыпаясь мириадами ледяных брызг, которые ветер доносил до лица Пьера. На горизонте, словно застывшие волны, высились Альпы. Монблан кутался в тяжёлые снеговые облака, величественный и равнодушный к суете людей у своего подножия.

Пьер не думал о ликанах. Не думал о том, что в кармане его куртки лежит «Чёрная Вдова» – его персональный пропуск в морг. Он просто смотрел, как белые чайки ссорятся из-за куска хлеба, брошенного какой-то парой на скамейке.

Мир был прекрасен в своём неведении.

Мимо него прошла молодая женщина с коляской. Она мельком взглянула на его лицо, на глубокий шрам, пересекающий щёку, и инстинктивно прижала ребёнка чуть крепче, ускоряя шаг. Пьер лишь едва заметно усмехнулся. Она видела в нём угрозу, не подозревая, что именно такие, как он, позволяют ей гулять по этой набережной, не оглядываясь в поисках теней с горящими глазами.

Он зашёл в небольшое кафе на углу, купил двойной эспрессо и вышел обратно на холод, грея пальцы о картонный стакан. Кофе был горьким и горячим – идеальный контраст с ледяным ветром.

В этот момент Пьер чувствовал себя… живым. Не инструментом ООН, не «расходным материалом», а просто Пьером Дюбуа. Сыворотка в его жилах работала ровно, без скачков, даря странное чувство всемогущества, которое он старательно подавлял, чтобы не спугнуть этот хрупкий момент покоя.

– Ещё один день, – прошептал он, глядя на горы.

Завтра будут вертолёты, лязг затворов и запах волчьей шерсти. Завтра ему снова придётся стать Шрамом. Но сейчас была только Женева, горький кофе и холодная чистота озера, смывающая с души налёт Дакки. Он сделал последний глоток, смял стакан и точным движением отправил его в урну.

Мысли прояснились. Гул в голове затих. Он был готов.

Пьер стоял у самого края парапета, там, где набережная изгибалась, открывая вид на далёкий очерк Савойских Альп. Ветер здесь был особенно резким, он выбивал случайные слёзы из глаз и заставлял плотнее кутаться в куртку, но Дюбуа не двигался. Он смотрел, как последние блики холодного солнца тонут в свинцовой воде Лемана.

Он не слышал её шагов – в Женеве было слишком много посторонних звуков, – но он почувствовал её. Усиленные сывороткой чувства уловили знакомый аромат: едва заметный шлейф цитрусового шампуня, смешанный с тонким, едва уловимым запахом пороховой гари, который, казалось, въелся в их кожу навсегда.

Жанна не окликнула его. Она просто подошла и встала рядом, плечом к плечу. Пьер не повернул головы, но почувствовал, как напряжение, сковавшее его плечи после разговора с Лебедевым, начало медленно отпускать.

Она замерла на мгновение, вглядываясь в ту же серую даль, а затем молча шагнула ближе. Её руки, тонкие, но сильные, обхватили его пояс, а голова мягко опустилась на его плечо. Жанна прижалась к нему всем телом, словно пытаясь согреться или, наоборот, отдать ему всё своё тепло.

Пьер накрыл её ладони своими. Её кожа была прохладной от ветра, но под ней пульсировала жизнь – та самая, которую они так яростно защищали. В этот момент не было 28-го отдела, не было «Чёрной Вдовы» в его кармане и не было оборотней, ждущих их в тёмных лесах Румынии. Были только двое солдат, нашедших крошечный островок тишины посреди бесконечной войны.

– Я знала, что найду тебя здесь, – прошептала она в складки его куртки. Голос её был почти не слышен из-за шума волн.

Пьер ничего не ответил. Он просто стоял, вдыхая запах её волос и чувствуя, как её сердце бьётся в унисон с его собственным, замедленным и мощным. Это была не просто нежность – это была безмолвная клятва. В этом объятии было всё: и память о Дакке, и страх перед будущим, и та тихая, суровая любовь, на которую способны только те, кто привык каждый день смотреть смерти в лицо.

Они стояли так долго, пока сумерки окончательно не поглотили озеро, а огни Женевы не зажглись золотым ожерельем вдоль берега. Весь мир вокруг них куда-то спешил, суетился и шумел, но здесь, у старого каменного парапета, время остановилось, давая им возможность просто побыть людьми.

– Пора, Пьер, – тихо сказала Жанна, отстраняясь, но всё ещё не выпуская его рук. – Маркус ждёт в терминале.

– Знаю, – кивнул Шрам.

Он в последний раз взглянул на мирную воду озера, запечатлел этот момент в памяти, как кадр на фотоплёнке, и развернулся вслед за ней. Минута слабости закончилась. Впереди была тьма Карпат, но теперь он знал, ради чего вернётся из неё назад.

Внутри десантного отсека С-130 «Геркулес» царил багровый полумрак. Тусклые красные лампы тактического освещения превращали лица оперативников в застывшие маски из запекшейся крови. Самолет ревел, вибрируя каждой заклепкой; этот низкочастотный гул проникал под кожу, отдаваясь в костях и заставляя зубы ныть.

Пахло авиационным керосином, гидравлическим маслом и старым, въевшимся в переборки страхом.

Маркус Кёлер сидел напротив Пьера, широко расставив ноги. Его лицо в красном свете казалось вырубленным из гранита. Он неторопливо проверял ленту своего пулемёта, прогоняя каждое звено через пальцы. Его движения были механическими, лишёнными эмоций – старая школа KSK.

– Триста километров до Бухареста, – проорал Маркус, перекрывая надрывный вой двигателей. – Там пересадка на «Чинук» и сразу в горы. Капитан Ионеску ждёт на точке «Браво».

Коул, сидевший чуть поодаль, возился с баллонами своего огнемёта. После Дакки он стал ещё молчаливее. Его пальцы в тактических перчатках любовно оглаживали стальные сопла. Огонь был его религией, единственным, что давало надежду против тварей, которых не берет свинец.

Ахмед проверял портативную радиостанцию, нацепив наушники на одно ухо. Его рука, зажившая после ранения в Бангладеш, двигалась уверенно, но Пьер видел, как араб время от времени непроизвольно сжимает кулак, проверяя рефлексы.

Жанна сидела рядом с Пьером. Её «Ремингтон» лежал на коленях, разобранный наполовину. Она аккуратно протирала линзу прицела специальной ветошью. В багровом свете её рыжие волосы казались чёрными, а глаза – тёмными провалами. Она действовала спокойно, но Пьер чувствовал её напряжение – оно вибрировало в воздухе острее, чем гул моторов.

Дюбуа вытащил магазин своего Kriss Vector. Тускло блеснули серебряные головки экспансивных пуль. Каждая – маленькое произведение искусства, отлитое специально для того, чтобы разрывать плоть тех, кто не должен существовать. Он вогнал магазин обратно. Короткий, сухой «клик» прозвучал в его ушах громче рева самолета.

Шрам непроизвольно коснулся внутреннего кармана куртки. Стальной пенал с «Чёрной Вдовой» был на месте. Это придавало странную, извращенную уверенность.

– Эй, Шрам! – Коул подал голос, не отрываясь от чистки клапана. – Как думаешь, эти румынские шавки сильно отличаются от гулей?

– Сильнее. Быстрее. И умнее, – Пьер посмотрел на американца. – Гули – это голодная саранча. Оборотни – это охотники. Они знают, что такое засада.

– Значит, поджарим их по-особенному, – огнемётчик цинично оскалился.

Самолет внезапно провалился в воздушную яму. Ремни безопасности впились в плечи. С потолка посыпалась пыль, а закрепленные в центре отсека ящики с боеприпасами натужно заскрипели.

– Пять минут до начала снижения! – раздался в гарнитурах голос пилота.

Маркус поднял кулак, привлекая внимание команды.

– Проверить герметичность масок, пристегнуть шлемы! Мы идем в зону с нулевой видимостью. Если кто-то из местных будет путаться под ногами – оттеснять. Если у кого-то из местных вырастут клыки – валить без предупреждения. Работаем двойками. Пьер, Жанна – вы наши глаза. Коул – ты жжешь всё, что выше двух метров ростом. Ахмед – на связи с базой. Погнали.

Пьер поправил ремень автомата и посмотрел на Жанну. Она ответила ему коротким, жёстким кивком. В этот момент они оба перестали быть влюбленной парой из Женевы.

Красный свет мигнул и сменился мертвенно-белым. Аппарель самолета начала медленно опускаться, впуская внутрь ледяной, режущий воздух румынской ночи.

Аппарель «Геркулеса» ударила о бетон военного сектора аэропорта Отопени с гулким лязгом, от которого зубы заныли не хуже, чем от вибрации двигателей. В открывшееся чрево самолёта ворвался липкий румынский дождь и вонь дешёвого дизеля.

– Шевелитесь, барышни! – рявкнул Маркус, перекрывая свист турбин.

Пьер спрыгнул на мокрый бетон. Ботинки мгновенно покрылись серой жижей. Жанна шла следом, низко опустив голову и прижимая к груди чехол с винтовкой. У чёрного фургона «Дачия», припаркованного в тени ангара, их ждали трое. Один из них, худощавый тип в заляпанном грязью плаще, нервно терзал недокуренную сигарету.

– Капитан Ионеску? – Маркус шагнул вперёд, не снимая перчаток.

– Да. Слава богу, вы здесь, – румын заговорил на ломаном английском. Голос дрожал. – Ситуация… она осложнилась. У нас ещё два нападения в жудеце. Звери совсем озверели.

– Звери? – Пьер вышел из тени Маркуса. В багровом свете аэродромных огней его шрам казался свежей раной. – Ты нам втирал эту дичь ещё в Женеве, капитан. Но я не видел, чтобы волки сжигали фермы или вырезали целые семьи под корень, так что не рассказывай мне сказки в лицо.

Ионеску отвёл взгляд, суетливо пытаясь зажечь новую сигарету. Зажигалка дала осечку раз, другой. Его руки ходили ходуном.

– Это… это крупные особи. Мутация. Горные леса Марамуреша всегда были нехорошим местом…

Пьер не стал слушать. Он сократил дистанцию за доли секунды – сыворотка в крови отозвалась мгновенным впрыском адреналина. Легионер схватил капитана за лацканы плаща и впечатал его в борт фургона. Металл жалобно звякнул. Сопровождающие Ионеску дернулись было к кобурам, но Коул уже лениво перехватил свой огнемёт, а Ахмед вскинул короткий «Зиг-Зауэр».

– Послушай меня, Ионеску, – прошипел Шрам прямо в лицо румыну. – От тебя воняет страхом и дешёвым коньяком. Ты что-то скрываешь. Мы прилетели сюда не на сафари. Если я сдохну из-за того, что ты не договорил, я обещаю: после смерти вернусь призраком и вырву тебе кадык.

Пьер слегка сдавил шею капитана. Глаза наёмника, холодные и пустые, смотрели сквозь Ионеску.

– Говори. Как есть. По классификации 28-го отдела. Что это?

Капитан хрипнул, его лицо пошло пятнами. Он обмяк в руках Пьера.

– Ликаны… – выдохнул он, едва разжимая губы. – Это не просто волки, Дюбуа. Это ликаны. Пятый класс по вашему учебнику.

Пьер разжал пальцы. Ионеску сполз по борту машины, жадно хватая ртом воздух.

– Они… они разумны, – капитан вытер рот рукавом. – Двое моих людей пропали неделю назад. Вчера нам прислали видео на телефон одного из них. Эти твари… они не просто их сожрали. Они пытали их. Использовали их же рации, чтобы требовать выкуп у мэра города.

– Пытали? – подала голос Жанна, её голос был сухим и жёстким.

– И не только, – Ионеску посмотрел на Пьера с нескрываемым ужасом. – При последнем нападении на блокпост жандармерии свидетели видели, как один из них – огромный, почти три метра в холке, антропоморфный ублюдок – подобрал выпавший «Узи» и открыл огонь на подавление, пока остальные заходили с флангов. Они используют наши же инструменты. Шантаж, угрозы, тактику боя… Они не монстры из сказок. Это армия, Дюбуа. И у них есть лидер.

В фургоне повисла тяжёлая тишина. Было слышно только, как дождь барабанит по крыше ангара. Пьер медленно выдохнул. Картинка начала складываться, и она была дерьмовой.

– Ликаны с пушками и мозгами спецназа, – Маркус сплюнул в грязь и проверил затвор пулемёта. – Прекрасно. Просто сказочно.

– Значит, серебро – это только половина дела, – Пьер обернулся к команде. – Нам понадобится нормальная тактика и много С-4. Если они умеют думать, значит, они умеют бояться. Будем учить их этому.

– В машину, – скомандовал Маркус. – Едем в Сигишоару. Ахмед, свяжись с базой, запроси расширенные данные по разумным особям пятого класса. Ионеску, садись за руль и не вздумай сбежать. Иначе я лично скормлю твою трусливую задницу этим псинам.

Пьер залез в фургон последним. Он чувствовал в кармане холодный корпус «Чёрной Вдовы». Ликаны, которые умеют стрелять.

«Похоже, Проф был прав, – подумал он. – Грядет не охота. А очередная бойня».