Текст книги "Американский принц (ЛП)"
Автор книги: Сиерра Симон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Сколько человек ты потерял в сражении при Бадоне? Семнадцать из семидесяти одного? У двоих из них должны были родиться дети, помнишь? Восемь человек прошли лишь начальную подготовку. Сколько флагов сложил? Сколько вдов ты обнял? Перед каким количеством детей ты становился на колени и, глядя в глаза, говорил: «Твой папа погиб как герой», хотя ты знал, что их отцы кричали в агонии, и никто даже не держал их за руку, пока они…
От злости я вскочил на ноги.
– Пошел на хрен! – выплюнул я.
– Прости, если напоминание о войне отбило у тебя все желание ее начать, – мягко говорит Эш. – Я не думал, что ты так резко отреагируешь.
Мы смотрим друг на друга несколько долгих мгновений.
Эш первым нарушает тишину.
– Ты видел то же, что и я. Эмбри, возможно, нас избрали, потому что считают героями, но в день, когда занял пост президента, я поклялся, что никогда не допущу, чтобы подобные вещи повторились. Измученные женщины, осиротевшие дети, убийства детей. Голод и бездомные, все эти бомбежки по домам и мешки с рисом… Если единственное, чего я добьюсь в своей жизни, – не допущу повторения этого ужаса, – тогда после смерти я смогу предстать перед Богом. Я не нападу на Мелваса, и на этом, черт возьми, точка!
Я отворачиваюсь, а затем снова смотрю на Эша, запуская пальцы в волосы.
– Я с тобой не согласен.
– Тогда хорошо, что президент здесь я, а не ты.
Я начинаю ходить по кабинету.
– Скажи мне, что Грир в безопасности. Пообещай, что он больше не сможет причинить ей вреда.
– Ты прекрасно знаешь, что я не могу этого обещать. – Голос Эша звучит спокойно за моей спиной, но когда я поворачиваюсь, то вижу болезненную мольбу в его глазах. – Я обеспечил ей максимально возможную безопасность. Максимально возможную.
– Я хочу, чтобы она была в еще большей безопасности.
Эш вздыхает, ослабляя галстук.
– Эмбри.
– Ты доверяешь всем агентам секретной службы? Всем ее друзьям?
– Я не доверяю ее сестре.
А вот и она. Проблема, с которой я прилетел в Вашингтон, болезненная тайна, которую я скрывал с того дня, как зашел в библиотеку матери и увидел плачущую сестру. Я останавливаюсь на ходу, и Эш это сразу замечает.
– Эмбри?
Я сажусь. Не смотрю на него. Все думаю о покрасневших глазах Морган, о злобной улыбке Абилин. «Давайте начнем с того, почему с этого момента вы будете делать то, что я скажу»
Боже, из всех…
Я прочищаю горло.
– Думаю, что Абилин причастна к похищению Грир.
– Я тоже. Но у меня нет доказательств. А у тебя?
Я качаю головой.
– Нет, она не… нет. У меня нет доказательств. Но она ненавидит Грир и представляет угрозу. Этого достаточно.
Эш молчит, не двигается, просто наблюдает за мной. Я же перебираю в уме все, чего хотела от меня Абилин, всю ту ложь, которую должен произнести по ее указке, и думаю о своей расстроенной и побежденной сестре.
Морган Леффи побеждена. Это воспоминание вызывает у меня тошноту. Наверное, до этого момента я никогда не осознавал, как сильно люблю свою сестру, как люблю и… Ну… Пожалуй, я всегда знал, насколько сильна моя любовь к нему.
– Мы с Абилин… – я замолкаю, не зная, с чего начать. Я хороший лжец, но сейчас мне трудно. – В Сиэтле. Мы сошлись.
Эш приподнимает брови.
– Сошлись?
Ложь уже собиралась сорваться с моего языка, но внезапно Эш меняется в лице, и указывает на пространство перед своими ботинками.
– Я хочу, чтобы ты находился здесь, когда скажешь это.
– Я не преклоню перед тобой колени, – говорю я раздраженно. – Не так.
Эш расстегивает пиджак.
– Хочешь, я тебя заставлю? Я могу принудить тебя. Только скажи.
Глядя на него, я встаю и сажусь на кофейный столик напротив его кресла.
– Вот. Я прямо перед тобой. Так устроит?
Он слегка хмурится, но через минуту кивает.
– Да. Теперь я вижу твои глаза.
– Почему это так важно?
– Потому что ты собирался солгать мне.
Сейчас я не могу вынести его взгляд и отворачиваюсь.
– Продолжай, Эмбри. Только на этот раз не ври.
Я раздумываю. Абилин ясно дала понять, какую историю я должен рассказать Грир, и для этого, по ее мнению, мне придется убедить и Эша. Но Эш – вот кто пострадает больше всех, если узнает правду. Мне приходится балансировать на лезвии ножа между двумя слоями лжи, и я не уверен, что справлюсь.
– Абилин обратилась ко мне в Сиэтле, – говорю я, пытаясь отыскать правду в океане лжи. – Она хотела, чтобы мы стали парой. Я согласился.
– Посмотри на меня.
Я смотрю.
– Зачем? – Его голос беспристрастен, но в глазах полыхает огонь. – Почему ты согласился?
И в этот раз это тоже правда.
– Чтобы защитить Грир.
– Ты ее трахал? – Замечаю ещё больше огня в его глазах.
– Нет.
– Собираешься?
– Нет.
Он расслабляется.
– Значит, этот уговор – защитить Грир – носит исключительно публичный характер?
Я выдыхаю.
– Отчасти. Грир должна во все поверить. Вот чего хочет Абилин. Чтобы Грир поверила в наши отношения и страдала от этого.
Эш рассматривает меня.
– Это очень ранит нашу принцессу, Эмбри. Возможно, нанесет непоправимый вред. Стоит ли этого твоя «защита»?
Я думаю обо всех принесенных мною жертвах, чтобы защитить тех, кого люблю.
Что изменит еще одна?
– Ты не знаешь, от чего я нас защищаю, Эш.
– Могу я узнать?
Боже, первый, кто не должен знать правду, это Эш.
– Нет.
– Что «нет»?
В кабинет входит Грир, милая и спокойная, будто провела все утро за чтением Т.Х. Уайта, а не выслушивала сплетни о том, как она публично наставляет рога Эшу. Я в панике смотрю на него, но Эш качает головой, как бы говоря: «Не рассчитывай на мою помощь».
Бельведер просовывает голову в дверной проем, собираясь извиниться, но Эш поднимает руку, останавливая его.
– Все в порядке, Райан, – говорит он.
Бельведер с облегчением уходит и закрывает за собой дверь.
Грир садится на колени Эша – всего в нескольких дюймах от меня, сидящего на кофейном столике – и тянется к моей руке.
– Ты сказал, что я могу прийти, если после сегодняшнего почувствую себя плохо, – тихо говорит она Эшу, положив мою ладонь на свои колени. Несмотря ни на что, от прикосновения пальцев к ее бедрам, вся моя кровь приливает к паху. – Бельведер сказал, что вы здесь одни, поэтому я подумала…
– Ты не прервала обсуждение государственно важных вопросов, – уверяет он ее. – Но Эмбри хочет кое о чем с нами поговорить.
Грир смотрит на меня своими огромными серыми глазами, и я думаю обо всех случаях, когда уже подводил ее. Как ужасно она, должно быть, чувствовала себя после Чикаго, и в те моменты, когда я встречался с ней и Эшем, все еще сохраняя на себе запах человека, которого только что трахнул. И в тот момент, когда я позволил своему внутреннему монстру овладеть ею в Карпатии, а нашу связь запечатлели на пленке.
Меня охватывает стыд, но никакое чувство стыда не может перевесить страх перед Абилин. Так что я просто говорю это. Произношу ложь, которая разорвет Грир на части и, надеюсь, спасет нас всех.
– Мы с твоей сестрой начали встречаться. Я решил, что ты должна об этом знать.
***
К тому моменту, когда добираюсь до Округа обсерватории номер один, я уже в курсе, кто меня там ожидает. По дороге служба безопасности связалась со мной по рации, и я разрешил им пропустить ее через ворота, но меня все равно раздражает вид Абилин Корбеник, сидящей на качелях моей веранды. Я поднимаюсь по ступенькам.
– Привет, любовничек, – игриво и правдоподобно изрекает она, вставая, чтобы поприветствовать меня. – Как все прошло? Она поменялась в лице?
Я думаю о том, как напряглись плечи Грир, как она быстро заморгала, отпуская мою руку.
…Но я думала, что теперь нас только трое. Неужели меня и Эша тебе недостаточно?…
– Иди ты на хер, – приторно ласковым тоном отвечаю Абилин. Я вставляю ключ в замок и понимаю, что дверь не заперта; должно быть, я забыл закрыть ее, когда уходил.
Абилин следует за мной внутрь.
– Но если серьезно… ее лицо, Эмбри. Она была зла? Разбита? Обижена?
… – Тебя более чем достаточно, но Абилин особенная, Грир. Я ничего не могу с этим поделать.
– Тогда объясни мне. Брачная ночь – ты обещал оберегать меня – мы все обещали, что постараемся, чтобы все получилось!
А потом я произнес ложь, которая ранила сильнее всего остального, потому что я подтвердил худшие опасения Грир насчет меня.
– Ты знаешь, какой я, принцесса. Мне нравится трахать все, что движется. Я не люблю долго топтаться на одном месте, и Абилин – мое новое место.
Грир прикусила пухлую нижнюю губу, теряя самообладание.
– Это потому, что она красивее меня? С ней веселее? – Слова вырвались сами по себе, словно против ее воли, как будто она не могла вынести того, что произнесла их, и в то же время не могла терпеть, чтобы их не сказать.
А я не мог вонзить нож настолько глубоко… Но я знал, что именно этого хотела Абилин.
– Согласись, принцесса, она очень хорошенькая…
– Все и сразу, – говорю я Абилин, бросая ключи на блюдо на столе и направляясь к бару в гостиной. В нем не осталось ничего, кроме «Макаллана 12», но это мой любимый напиток, так что я не против.
– Зла, обижена и разбита. Твое желание исполнено. Так что можешь проваливать прямо сейчас.
Абилин устраивается в кресле с лучшим видом у окна.
– Не так быстро. Я хочу услышать побольше подробностей о Грир.
Я опустошаю бокал теплого односолодового виски, вытираю рот и наливаю еще. Смутно осознаю, что еще нет и трех часов дня.
– Зачем это все? Грир тебе ничего не сделала.
Что-то потрескивает в воздухе рядом с Абилин.
– Ничего, да? – спрашивает она тихим голосом. – Потому что я чертовски уверена, что она сделала.
Заливаю в глотку второй бокал «Макаллана», наливаю третий и плюхаюсь на диван.
– Что же она сделала, Абилин? Получила более высокие оценки? Или ей досталась главная роль в школьном спектакле? Дедушка любил ее больше? И ты просто ждала своего часа все эти годы?
– Не смеши меня, – холодно говорит она.
– Нет, думаю, здесь что-то другое. Она рассказывала, что не была популярна в школе, всегда была в твоей тени, что это тебя все обожали.
Воздух потрескивает еще сильнее, а глаза Абилин сверкают синим огнем, что навевает мысли о венах… или губах покойника.
– Она так сказала? – Ее голос все еще тихий. – Тогда она солгала тебе, так же, как лгала мне.
– В чем она тебя обманула?
Абилин продолжает говорить, как будто не слышит меня.
– Все обожали Грир. Каждый мальчишка хотел ее поцеловать, каждая девочка хотела быть ею. Любимица учителей, дедушке она всегда нравилась больше, даже родителям хотелось, чтобы я была такой же умной и вежливой, как она. Но она была настолько забитой тихоней, что даже не осознавала этого. Она ничего не понимала. Она могла бы стать королевой школы, если бы хоть раз оторвалась от книг, и это меня бесит. У нее могло быть все, но она даже не понимала этого. А мне было все равно.
Я делаю глоток.
– Не понимаю, какое это имеет отношение ко лжи?
Она вздыхает, как будто не может поверить, что я настолько глуп.
– Грир не лгала ни о чем, связанном со школой, тупица. Я имела в виду, что она солгала о нем. Она солгала и увела его у меня.
Я уже собирался отвернуться от нее, но эти слова заставили меня повернуть голову, чтобы получше рассмотреть выражение ее лица.
– Его? Ты имеешь в виду Эша?
– Она знала, что я люблю его. Он был всем для меня, и она забрала его еще до того, как у меня появилась такая возможность.
Голос Абилин пропитан горечью, но заметив, что я смотрю на нее, она встает с кресла с легкой улыбкой на лице. Она идет ко мне: плавно, неторопливо, и изящные линии ее тела завораживают. Внезапно я отчетливо осознаю, что два с половиной стакана виски обжигают мой желудок, осознаю, что только что поссорился с Грир.
– Каким-то чудесным образом она первой добралась до него. Это я должна была поцеловать его на той вечеринке, я должна была стать его невестой, и когда я попыталась сказать ему об этом в Женеве, он отверг меня. Сказал, что любит ее.
У Абилин слово «любит» звучит как нечто отвратительное, непристойное, как будто любовь к Грир – некий поступок, выходящий за рамки табу.
Естественно, она устраивается на моих коленях, словно всегда так делала.
– Она забрала у меня все что я хотела, точно так же, как она забрала привязанность и любовь всех вокруг, когда мы росли вместе. И если я не могу получить Максена, то она не получит тебя. На самом деле, я не хочу, чтобы у нее вообще хоть что-то осталось.
Она кладет руку на мой подбородок и своеобразно наклоняет голову в мою сторону.
У моей бабушки была механическая птица с филигранными золотыми крыльями и рубиновыми глазами. Она была красивой и нежной, но стоило кому-то завести ключ между ее крыльями, как она поднимала голову, открывала клюв и трепетала острыми крыльями. И когда Абилин наклонила ко мне голову, я вспомнил об этой птице. Расчетливая, красивая и совершенно абсолютно неживая.
Неправильно прочитав мой взгляд, Абилин наклоняется и прижимается своими губами к моим. Я не отвечаю на поцелуй, не закрываю глаза. Я смотрю на нее и недоумеваю – как эта взбалмошная страстная девушка, о которой мне рассказывала Грир, превратилась в такую злобную куклу? Девушка, о которой мне рассказывала Грир, была готова первой потусоваться, ввязаться в драку или посмеяться. Что с ней произошло? Неужели упущенный шанс быть любимой женщиной Эша действительно так огорчил ее?
Абилин открывает глаза и слегка отстраняется.
– Мы могли бы неплохо повеселиться, – произносит она, и снова звучит весьма убедительно. – Мы оба можем извлечь из этого пользу.
Блядь, этот скотч сильно ударил по мозгам. Я хочу, чтобы она слезла с моих коленей, ушла из моего дома и из моей жизни, но я слишком пьян и не в силах заставить мои конечности работать, а рот – произнести хоть слово. Но, наконец, мне с трудом это удается, я поднимаюсь, удерживая ее на руках, и не нежничаю, когда ставлю ее на ноги.
– Даже если бы ты была последним человеком на Земле, Абилин, я бы предпочел любить овец вместо тебя. Убирайся из моего дома.
Она снова наклоняет голову, и этот жест уже не кокетливый, а пронизывающий.
– Осторожно, Эмбри. Несправедливо, что вы оба принадлежите ей, и я планирую исправить это раз и навсегда.
– Мне плевать, что ты собираешься делать, пока держишь слово насчет Морган, – говорю я, подходя к двери и открывая ее. От скотча все размывается перед глазами, и мне требуется пара попыток, чтобы обхватить дверную ручку.
– Ты можешь пожалеть о своих словах, любовничек, – нараспев говорит она, а затем выходит на веранду, и я захлопываю за ней дверь.
Я настолько пьян и устал, что прижимаю ладони к глазам, и едва могу стоять. Как, черт возьми, меня угораздило вляпаться в это? Почему я всегда должен давать, давать, давать, пока у меня ничего не останется?
Но назад дороги уже нет, поэтому я иду в гостиную, допиваю последний стакан скотча, а затем поднимаюсь наверх и заваливаюсь в постель. Я даже не снимаю обувь. Последнее, о чем я думаю, прежде чем нырнуть в темный пьяный сон, – о Грир и о том, как свет отражался от ее золотистых волос, когда я разбил ей сердце в Овальном кабинете.
Я засыпаю. Мне снятся грязные потные сны о Грир и Эше, о Эше, открывающем для меня Грир, о ее влажной киске и как Грир крепко прижимает меня к своему телу. Во сне она шепчет, что любит меня, что прощает меня, что впустит меня в себя, когда мне это понадобится.
«Пожалуйста, – молю я во сне Грир. – Пожалуйста, сделай мне приятно. Позволь кончить в тебя».
Во сне я трахаю ее, плоть к плоти, и вижу такие вещи, в которых в здравом уме не может признаться человек, и я кончаю снова, и снова, и снова, а Грир выкрикивает мое имя: «Эмбри. Эмбри. Эмбри…»
– Эмбри, – слышу я настойчивый женский голос. – Эмбри, просыпайся. Твой будильник.
Я открываю глаза и вижу яркий утренний солнечный свет, проникающий в комнату, и простыни, спутанные вокруг моего тела. Я липкий от пота, с похмельем, голый и…
Паника пронзает мой полусонный мозг.
Абилин рядом со мной. Тоже голая.
Я протягиваю руку и выключаю будильник, а затем смотрю на нее. Реально смотрю.
– Мы этого не сделали. – Но мой голос сейчас звучит так же неуверенно, как и мои мысли. Сон был таким четким, и я так опьянел от скотча, хотя для такого состояния три стакана мне, на самом деле, маловато…
Я внимательно смотрю на нее. Растрепанные рыжие волосы, бледная веснушчатая кожа.
– Как думаешь, чем мы занимались? – застенчиво спрашивает она.
– Я попросил тебя уйти. Я видел, как ты ушла.
– И, возможно, я беспокоилась о тебе после того, как ты так много выпил. Возможно, я вернулась, чтобы убедиться, что ты благополучно лег спать. И ты был в таком отчаянии, Эмбри, в таком отчаянии. «Пожалуйста, сделай мне приятно», – говорил ты. «Позволь мне кончить в тебя».
Вспотевшую кожу пробил озноб. Мог ли я во сне – в моем пьяном сне – реально трахнуть Абилин и не знать об этом? Я замираю от отвращения при этой мысли, она добирается до меня, как клопы, ползающие по крышке гроба. Я хочу содрать с себя кожу, хочу выжечь каждую мысль из своего мозга, хочу…
– Ты подмешала что-то в скотч, – понимаю я, пока другая часть мозга отбрасывает стыд и вину, указывая мне на очевидные вещи. – Дверь была не заперта, когда я вернулся домой. Я никогда не пьянею после пары стаканов. Господи, Абилин. Какого хрена?
Она тут же выскальзывает из постели, не удосужившись прикрыться.
– Ну, невозможно это доказать, ведь бутылка пропала. Анализ крови покажет наличие ГОМК, а также парочку других наркотиков – как раз таких, которые приводят мужчину в полубессознательное состояние, но при этом не лишают его способности получить… – она ухмыляется, от чего мне хочется крушить стены голыми руками – весьма впечатляющую эрекцию. Но ты видел это? – Она подходит к камину. На краю полки аккуратно выстроены в ряд несколько оранжевых флаконов. – Похоже, у тебя есть рецепты на каждую. (Примеч.: ГОМК – вещество не имеющее вкуса и запаха, которое часто используют насильники, чтобы сделать свою жертву неспособной оказать сопротивление).
Она бросает мне флакон. «ГОМК, от ночных кошмаров, связанных с посттравматическим стрессовым расстройством», – написано на этикетке. Мне никогда не прописывали этот препарат, и, тем не менее, на нем написано мое имя, указан мой врач, и я готов поспорить, что если бы копнул глубже, то везде бы обнаружил записи об этом рецепте.
– Ты вышла на врача Белого дома?
– Скажем так, планирование мероприятий значительно расширяет круг моих знакомых.
– Просто… – Я смотрю на флакон, на свои руки, на обнаженные бедра. – Скажи мне правду. Мы трахались?
– Я умирала от желания трахнуть тебя с тех пор, как задумала это. Включи мозги, любовничек. Зачем мне идти на все эти ухищрения, если я не собиралась с тобой переспать?
Полагаю, она права. Подобное требовало определенной осторожности и шантажа, выходящего за рамки простой лжи.
– Ненавижу тебя, – говорю я, и мой голос теперь звучит спокойнее и уравновешеннее. – За то, что шантажировала всех нас. За то, что обманула меня. За то, что причинила боль Грир. Такое не прощают.
– Прощение переоценивают. Наслаждение – вот что важно.
Абилин натягивает платье через голову и надевает туфли на каблуках, выглядя при этом свежо и дерзко, совсем не похожей на заводного зверька, которым она и является.
Выходя, она останавливается у двери.
– И, Эмбри, забыла упомянуть одну деталь. Я не принимаю противозачаточные.
Я глубоко вздохнул. Конечно, нет. Естественно.
Она посылает мне воздушный поцелуй.
– До связи.
ГЛАВА 24
Грир
Настоящее
6 недель спустя
Когда обнаружила, что беременность не наступила, я не говорила об этом Эшу три дня.
Дело не в том, что я боялась его реакции или что не хотела его поддержки – скорее, мне нужно было сначала понять свои чувства, а потом уже делиться ими с кем-то еще. Дети и их отсутствие – личное дело каждого. Мои чувства представляли собой слоеный пирог из горя, облегчения и надежд, умерших прежде, чем они успели по-настоящему расцвести.
Мне пришлось признать это: несмотря на подозрительные решения, несмотря на сравнительно небольшой срок нашего брака, несмотря на предательство Эмбри с Абилин, я хотела забеременеть. Я хотела, чтобы ребенок был зачат от моих мужчин. И я желала этого не потому, что Мерлин предложил такую идею для увеличения рейтинга кампании Эша, а потому, что я любила Эша и Эмбри так сильно, что иногда казалось, будто эта любовь живет и развивается за пределами моего тела. И эта любовь призывала меня к беременности, как луна вызывает приливы, темными водными путями, медленными и быстрыми одновременно.
Но у меня пришли месячные, и жизнь продолжалась. «Это к лучшему», – сказала я себе и заняла каждую свободную минуту выполнением обязанностей первой леди и готовясь к наступающему осеннему семестру в Джорджтауне.
Чем я и занимаюсь сегодня.
Хоть для моей должности подобное не предусмотрено, и я этого не заслуживаю, но для того, чтобы стать первой леди, необходимо учитывать определенные соображения безопасности, поэтому, несмотря на то, что осенью я преподаю только два курса бакалавриата, мне выделили собственный кабинет. Небольшой, но по словам Люка, окно и расположение в здании «стратегически удобное».
Сейчас первый день августа, и у меня еще достаточно времени, чтобы обустроить свой кабинет в кампусе, но сегодня мне очень хотелось сбежать из Белого дома, до дрожи желая избежать постоянных обязательств, непрерывных выступлений и встреч, чтобы реабилитировать мой образ распутной жены. И в первую очередь, – спрятаться от этого обманщика, повесы-предателя Эмбри Мура, который до сих пор работает до поздней ночи с моим мужем в моей гостиной. Который все еще открывает мне двери, все еще смотрит на меня глазами, способными расплавить ледники.
От одной мысли о нем я с такой силой пихаю коробку с книгами, что Гэвин, мой сегодняшний телохранитель, просовывает голову в дверной проем, дабы убедиться, что со мной все в порядке. Я прогоняю его, а затем делаю несколько глубоких вдохов в попытке успокоиться, вспоминая все синонимы для Эмбри Мура. Коварный. Фальшивый. Своенравный. Лживый.
Изменщик.
Признаю, для меня, Грир Галлоуэй-Колчестер, это слишком громкое слово, чтобы использовать его по отношению к кому-либо еще. Но от этого становится менее правдивым. И подумать только, что моя репутация полностью запятнана из-за него – того, кого пресса уже простила, того, кто так неожиданно связался с Абилин, того, кто разбил мне сердце…
Хлоп, хлоп! Я передвигаю коробки, придумывая еще больше синонимов.
Раздается стук в дверной косяк, и я, предположив, что это Гэвин, поднимаю голову, собираясь сказать, что в поднявшемся шуме снова виноваты коробки, но замираю. В проеме стоит не Гэвин.
Закрыв за собой дверь, Эмбри входит в мой кабинет, и, в сравнении с его дорогими часами и точеными скулами, все здесь выглядит дешевым и пыльным, а его голубые глаза затмевают все остальные цвета. Какое-то время он смотрит на меня, и я внезапно осознаю, как вспотела и покраснела, пока сердито передвигала книги, в то время как августовская болотная жара Вашингтона просачивалась в окно.
Выпрямившись, я убираю с лица выбившиеся пряди волос. Эмбри на долю секунды прикусывает губу, а затем подключает – как часто делает Эмбри в минуты неуверенности – свое очарование.
– Неужели не прошло и года, как я приходил к тебе сюда? – он улыбается мне, а затем делает жест, который, как я понимаю, подразумевает факультет гуманитарных наук Джорджтауна. Его часы блестят, попадая под лучи палящего солнца.
Улыбка, эти ямочки на щеках, и то, как сидит пошитый по индивидуальному заказу костюм на высоком стройном теле – я чувствую, что все это завораживает меня, и приходится собрать все силы в кулак, чтобы этому сопротивляться.
Двуличный. Опасный. Подлый.
Изменщик.
– Зачем ты пришел, Эмбри? Уж точно не для того, чтобы вспомнить старые добрые времена.
– Хочу поговорить с тобой. Мы не общались с тех пор… ну, ты понимаешь.
– С тех пор, как ты предпочел Абилин вместо нас? – спрашиваю я, не пытаясь спрятать враждебность в голосе.
Румянец заливает его щеки, но он не опровергает мое предположение.
В ночь перед тем, как Эмбри признался, что они с Абилин вместе, Эш притянул меня к себе на колени и объяснил, как именно Абилин отдала меня в лапы Мелваса, и говорил он настолько нейтральным и четким голосом, что я поняла, каких усердий ему стоит сдержать свою ярость. По его мнению, именно она слила видео в прессу, чтобы скрыть любые следы, связывающие её с Карпатией.
«Это невозможно доказать, по крайней мере, пока, – сказал он. – Но, пожалуйста, будь с ней осторожна».
Было больно осознавать, что моя лучшая подруга стала виновницей такого стыда и ужаса, но я обнаружила, что это больше тупая боль, как удар под дых, а не ножом. Что касается Абилин, то на моем сердце уже итак достаточно зарубцевавшихся шрамов, чтобы чувствовать что-то большее, нежели притупившуюся боль.
Но потом Эмбри рассказал, что начал с ней встречаться, и мне показалось, что мир накренился. Зная, что она сделала, как он мог смотреть на нее? Прикасаться к ней? Целовать ее? Трахать?
Той ночью я заползла в объятия Эша и прижалась лицом к его груди, даже не в силах заплакать, но отчаянно желая облегчения, которое бы принесли слезы. Оказалось, что для Эмбри в моем сердце недостаточно зарубцевавшихся шрамов. То, что он оставил нас ради Абилин, ранило и резало сильнее любого ножа.
И сейчас здесь, в моем кабинете, стоит Эмбри и умоляюще смотрит на меня.
– Грир. Пожалуйста. Я не хотел, чтобы так вышло.
– Не думаю, что смогу понять, на что ты вообще рассчитывал.
Он отводит взгляд, хмурит брови, которые образуют на переносице тонкую аристократическую линию.
– Я думал, что это мой лучший шанс из возможных, – говорит он с легкой скорбью, и есть что-то в том, как он это произносит, отчего я внимательно присматриваюсь к нему, замечая в его выражении лица новые двери там, где раньше были раскрытые окна.
– Лучший шанс для чего?
Он приоткрывает рот. В профиль, с прической как у мистера Дарси и высоким лбом, он словно сошел с обложки регентского романа в мягкой обложке.
– Я…
Он смотрит на меня, и что-то меняется в его глазах. Я понимаю, что это – момент, когда он решает сказать что-то другое, чтобы скрыть правду.
– Я не люблю ее, – вместо этого говорит он, и я думаю, в этом есть доля правды, но ее недостаточно. Примерно наполовину.
– Любовь – не просто чувство, Эмбри. Любить – значит совершать действия, делить время и пространство, и ты делишься этими вещами с ней. Ты выбрал ее, после того как сказа Эшу и мне, что выбираешь нас.
Он вздрагивает.
– Понимаю, все выглядит именно так. То есть, в некотором смысле так и есть, но ты должна поверить, что я люблю тебя и Эша больше всех. Если бы был способ…
– Нет, – говорю я ровным голосом. Столь же ровным, как и мое сердце, распухшее от страданий. – Я не могу быть с тобой, пока ты с ней. Ты знаешь, что она сделала – какую боль причинила. Как ты мог?
– Да знаю я, знаю, – стонет он, проводя рукой по глазам. – Я знаю, что она сделала. Знаю, что сейчас тебе больно. И если бы я мог это остановить, я бы так и сделал.
Я подхожу к нему и забираюсь на коробку с книгами, чтобы стать с ним одного роста.
– Ты можешь остановить это, – говорю я в ярости. – Можешь остановить это в любой момент, но не делаешь этого, и почему? Она умнее меня? Интереснее?
Его голубые глаза проложили дорожку вниз к моим губам, к шее, а затем вернулись к моим глазам.
– Нет никого умнее и интереснее тебя, – говорит он.
– Так в чем же причина, Эмбри? Она на вкус слаще меня? Ее киска нежнее? Более тугая?
Он прижимает меня к себе так быстро, что я даже не успеваю осознать, что происходит, но его сильные руки впечатывают меня в его тело, и, стоя на коробке, я чувствую его стояк прямо напротив моего центра. Я ощущаю исходящий от него жар, звук его поверхностного дыхания, каждый вдох и выдох. На задворках сознания я понимаю, что всё моё тело наполнилось светом, теплом и желанием. Я ужасно мокрая.
– Нет никого слаще тебя, – рычит он, уткнувшись лицом в мою шею. – Никого.
Каким-то образом мы сливаемся в поцелуе, его губы на моих, моя нога обхватывает его талию, чтобы плотнее прижаться к нему. Он берет мою вторую ногу и тоже закидывает ее на свою талию, поддерживая мою задницу руками, а потом прижимает меня к стене, и я так сильно его ненавижу, так чертовски ненавижу его, и не могу перестать его целовать, не могу перестать тереться об него.
– Докажи, – выдыхаю я ему в рот. – Докажи, что нет никого слаще меня.
Он отпускает мои бедра, и как только я касаюсь ступнями пола, он падает на колени, мгновенно задирая мое платье до талии. Подцепив пальцами трусики, он тянет их вниз, а затем его губы нежно касаются моей обнаженной кожи.
Легчайшее прикосновение языка к моему клитору.
– Сладкая, – шепчет он.
А потом движется еще ниже, к губкам моей киски.
– Такая сладкая, – повторяет он.
А затем он раздвигает мои складочки пальцами, обнажая розовый влажный центр, и с силой проводит языком, облизывая, при этом его язык успевает глубоко проникнуть внутрь.
Закончив, он смотрит на меня, его губы блестят, а глаза полуприкрыты.
– Такая чертовски сладкая.
Я сдаюсь. Тяну все, до чего могу дотронуться: его волосы, плечи и шею, прижимая свою киску к его губам, и он хочет, чтобы его заставили это делать, так же сильно, как и я. Его рот жадно движется во мне, то целуя, то посасывая, то плавно трахая языком, отчего мои пальцы царапают стену за спиной в поисках поддержки. Невыносимо видеть, какой он красивый, весь взъерошенный, с мокрыми губами, на коленях. Невыносимо от того, как сильно я его ненавижу, и от того, как сильно люблю.
Он входит в меня длинным пальцем, затем двумя. Хотелось бы мне устоять перед желанием насаживаться на них, хотелось бы удержаться от того, чтобы шире раздвинуть ноги, трясти головой или задыхаться так сильно, что перед глазами мелькают звезды. Но, черт возьми, Эмбри задолжал мне. Он задолжал мне время, когда должен стоять передо мной на коленях, он обязан мне поклоняться и быть преданным.
Время от времени он стонет – когда его язык касается особенно приятного места или, когда я прижимаюсь бедрами к его лицу. Он стонет, как будто кончает, хотя одна его рука усердно работает внутри меня, а другая удерживает мою ногу на его плече, чтобы шире раскрыть меня для него. Поэтому я точно знаю, что прямо сейчас его член до боли неприкасаем. Представив это, у меня текут слюнки, и в шоке понимаю, что мощь моего желания увеличилась вдвое. Желание заняться сексом сильно, но его поклонение мне, в то время, как он сам не получает ничего взамен, настолько восхитительно, что я не могу себя перебороть. Вместо этого я сильнее сжимаю в кулаке его волосы, быстрее раскачиваюсь навстречу его губам и шиплю сквозь зубы.
