Текст книги "Американский принц (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Я подчеркнуто сжимаю губы.

– Хороший мальчик, – говорит Эш, и, возвращаясь к моим штанам, он раскрывает ширинку и немного тянет вниз мои штаны и боксеры, чтобы освободить мой член. Я так возбужден, что меня слишком стимулирует даже ласковое касание воздуха кондиционера; я сопротивляюсь стремлению извиваться, зная, что будут последствия, хотя я их почти желаю.

– На протяжении и всей истории монархи дарили подарки верным слугам после их возвращения. Подарком были земля, замок или корабль; англо-саксонские короли дарили свои вассальские кольца и золотые ожерелья. Иногда даже ночь с королевой. – Твердая рука обхватывает мой ствол, и от этого ощущения я вздрагиваю. – Но у меня нет золота, и я уже разделяю с тобой мою жену. Так что же я могу тебе дать? За такую хорошую службу? За спасение моей королевы?

Рука скользит вниз, а затем вверх, Эш шепчет над натянутой, шелковистой кожей моей эрекции. Низкий грудной стон слетает с моих губ. Бля, как же хорошо.

А затем происходит что-то неожиданное: мою головку накрывает чем-то теплым и влажным.

– О, бля! – я издаю стон, а затем осознаю свою ошибку. – Извини, извини, извини… не…

Но слишком поздно, и канцелярская резинка возвращается, обжигает мои соски и, передвигаясь вниз по моему животу, щелкает. Я замираю в парализирующей радости-боли, мысленно умоляя, чтобы канцелярская резинка не спустилась ниже, и наполовину надеясь, что она спустится.

Она не спускается, и успокаивающая рука пробегает вверх по моему животу, теплая и грубая на небольших следах от канцелярской резинки.

– Кивни головой, если хочешь продолжить, – говорит Эш, и когда он говорит, я чувствую его дыхание на моем члене и животе. Мне требуется вся сила воли, чтобы не толкнуться ему в рот, но, зная его, он бы совсем меня отверг, если бы я это сделал, поэтому я сижу неподвижно. Практически.

Я киваю головой, ощущая, слабую струйку пота, стекающую с моего лба на галстук. Моя кожа жива от следов ударов резинки и желания, мое тело умоляет о его прикосновении.

А потом это происходит снова, медленная, почти щекотная теплота. Так влажно. Так чертовски влажно и горячо, а затем его губы обхватывают мою головку, и он сосет.

– М-м-м, – издаю стон я, стараясь не произносить слова практически в самый последний момент. – М-м-м.

Эш смеется, этот смех отдает вибрацией на моем члене и глубоко в животе, который сжимается в ответ. Он берет меня глубже, и боже, как бы я хотел его сейчас видеть! Видеть эту темную, всегда гордо поднятую голову, сейчас склонившуюся надо мной, эти широкие плечи, между моими ногами. Эш утверждает, что он – не настоящий садист, но отказывая мне в этом зрелище, этой визуальном воспоминании… это более чем достаточное подтверждение его садистских наклонностей.

Он берет меня так глубоко, что я чувствую заднюю стенку его горла, а затем, когда я начинаю раскачивать своими бедрами по направлению к его лицу, кладет руку поперек низа моего живота, чтобы удержать меня неподвижно. Пришпиливает меня к месту так, чтобы он мог сосать меня так, как ему хочется, не торопясь, облизывает основание моего члена и крутит языком вокруг головки, смешивая щипки губами, поцелуи, и нежное поглаживание кончиками пальцев моей промежности. Словно даже когда он доставляет мне удовольствие, то делает все это для себя. Все для себя.

Он спускает ниже мои штаны, теперь он может скользнуть ладонью по коже на внутренней поверхности моих бедер, провести линии по мышцам и сухожилиям на верхней части бедер и живота, ущипнуть выступы моих тазовых костей. Теперь он позволяет мне извиваться, позволяет крутить бедрами. Я слышу трение, и мне требуется секунда, чтобы понять, что это мои ботинки трутся о ковер, когда у меня беспокойно двигаются ноги.

Эш все равно меня удерживает, отказываясь позволять моему отчаянию диктовать его темп. На самом деле, он двигается еще медленнее, сосет меня, делая медленные глубокие втягивания, облизывая широкой частью языка, и, черт побери, какая же это пытка… не видеть того, как это происходит. Не иметь возможности навсегда запечатлеть это в памяти, ведь он «передергивал» мне бесчисленное число раз, и столько же раз меня трахал, так же несколько раз он ласкал меня своим ртом, чтобы подразнить или довести до грани, но никогда это не происходило так. Никогда не он не действовал так нежно, внимательно и так долго.

Я слышу, как он шепчет:

– Это мое «спасибо». – Губы оставляют след из поцелуев на мускулистых линиях моего живота, на бедрах, на пупке. – Моя благодарность, – он быстро и грубо всасывает мою головку, заставляя меня тяжело дышать. – Моя бесконечная, безграничная благодарность.

Мои пальцы вжимаются в диван, и, как ни странно, мне хочется быть связанным – это кажется лучше, чем нести ответственность за свой собственный контроль, знать, что между этим моментом и моими пальцами, зарывающимися в его волосы, нет ничего кроме моего несуществующего самоконтроля. Мне хочется лишь прикоснуться к его голове, когда он двигается на мне, провести пальцами по этим губам в том месте, где они обхватывают мой член. Захватить одну из этих блуждающих рук и провести ею вверх к моей груди, где она может спокойно лежать на моем сердце.

Точка невозврата наступает мучительно медленно, зарождаясь глубоко и низко в моем паху. Мой мир, где я с завязанными глазами, сжимается до тепла атласного языка Эша, хватки его туго обхватывающего меня горла, давления, зарождающегося под моим членом. Мои ноги двигаются вокруг него, мои туфли все еще скользят по ковру, а бедра и пресс так напряжены, так чертовски сильно напряжены…

– Хочешь кончить мне в рот, Эмбри?

Я киваю, мое тело натянуто туго, как тетива, готовая оборваться.

– Скажи «пожалуйста». – Кончик его языка быстро двигается по головке моего члена, и он уделяет дополнительное время, чтобы лизать мое отверстие в ней.

– Ох, бля! О, бля, о, бля, о, бля.

– Ты неправильно произносишь слово «пожалуйста».

– Пожалуйста, черт возьми, пожалуйста…

Эш меня снова поглощает и работает так усердно и «глубоко», что у меня поджимаются пальцы ног прямо в ботинках, и мне кажется, что все в моем тазу вот-вот лопнет и рассыплется, а затем меня поражает первая волна силой с двухтонную бомбу. Я кричу, выгибаю спину и поворачиваюсь набок – одним махом, и он обхватывает пальцами мои бедра, чтобы удержать меня неподвижно, словно я прерываю что-то для него.

Ударяет вторая волна, а затем я изливаюсь в рот Эша, фонтанируя своим оргазмом на его широкий сильный язык. Я снова толкаюсь глубже, моя набухшая головка сжимается сильными сглатываниями его горла, в то время как я продолжаю содрогаться, пульсировать и бить струей. Эш все это проглатывает, его пальцы все еще сжимают мои бедра, а его твердые губы все еще на моем члене. Я полностью истощаюсь, и вот тогда-то он и отстраняется

Я ожидаю, что Эш встанет, ожидаю, что его безжалостные пальцы дернут мой подбородок вперед, чтобы Эш теперь мог отыметь мой рот, но вместо этого я слышу вздох и чувствую что-то, что не помню, чтобы чувствовал прежде – его голова прижимается к моей ноге. И это, гораздо больше, чем минет, – это то, что я отчаянно хочу видеть, потому что кто знает, повторится ли это снова? Эш, стоящий на коленях между моими ногами, прижимающийся головой к моей ноге.

Я тянусь к повязке, а он быстро говорит:

– Не надо. Оставь ее на мгновение.

Я сжимаю пальцы в кулак, они так чешутся, желая ослушаться, но, наконец, мне удается вернуть руку на диван. Я чувствую и слышу, как Эш вздыхает.

– Еще на мгновение. Я знаю, что это должно быть для тебя, но я хочу, чтобы это было… чуть дольше.

Его ладонь поднимается, гладит мой живот, а затем, наконец, ложится туда, где я хотел ее раньше, на мое сердце. Саженец мысли пробивается через почву моего сознания. Возможно, даже не мысль, скорее чувство или инстинкт, что как-то, несмотря на новизну произошедшего, Эш, стоящий на коленях и обслуживающий меня… это не так сильно отличается от того, что мы делали в прошлом. Ведь несмотря на то, что он сейчас стоит на коленях, что именно он глотал мою сперму, он все еще контролирует ситуацию. Он молчаливо указывает на то, что ему все еще принадлежит мое сердцебиение.

– Я люблю тебя, маленький принц, – шепчет он, его теплая ладонь все еще лежит на моей груди. Я сжимаю глаза под повязкой, чувствуя нечто вроде болезненного восторга. После многих лет эти слова до сих пор не потеряли свою силу надо мной. Их власть поражать меня, и их власть пугать меня, потому что любить такого человека, как он, – нелегкое бремя.

– Тебе не обязательно отвечать. Я не хочу тебя подталкивать.

– Ты же знаешь, что я тебя люблю, – говорю я, и делаю это немного раздражительно, потому что Эш имеет полное право сомневаться в глубине моих чувств, и я это знаю. Но как я могу заставить его понять? Что каждый раз, когда я отталкивал его, это было для его же гребаного блага? И не для его же блага в каком-то неопределенном, моральном смысле, а для его практического, конкретного продвижения? Если бы он женился на мне, то мы бы сейчас не были в его личном кабинете в Кэмп-Дэвид. На этом столе не лежали бы ожидающие его кучи отчетов. Он не ушел в отставку из армии в звании майора. Ничто из того, что сделало его тем, кто он есть сегодня, не было бы возможно, если бы он публично объявил себя бисексуалом, и я ненавижу это так же, как и все остальные, но это гребаная правда. Я пожертвовал собой, своим собственным счастьем, потому что любой мог видеть, что такие люди, как Максен Колчестер, не рождались каждый день. Любой мог видеть, что ему было суждено творить великие дела – и опять же, не в расплывчатом смысле «мы все – дети Вселенной», как в книге «Ешь, молись, люби», а действительно великие вещи. Исторически важные вещи. Влияющие на миллионы жизней для достижения лучшего. Это было несправедливо по отношению ко мне или к нему, но то, что необходимо, не всегда справедливо.

Сейчас я это осознаю лучше, чем когда-либо.

Эш поднимает голову с моей ноги и убирает ладонь с моего сердца, и я падаю духом. Он встает и развязывает повязку, и его лицо – это первое, что я вижу, когда открываю глаза при дневном свете. Его лоб слегка сморщен, уголок рта опущен вниз, а он смотрит на меня так, словно хочет, чтобы я что-то сказал, что-то большее.

Но что я могу сказать? В конце концов, это был мой выбор – мучить себя ради его будущего. Он бы пожертвовал своим будущим, чтобы быть со мной, поэтому горечь никогда не длится долго. И именно поэтому я не могу сказать ему правду о причинах, по которым я сказал «нет». Он достаточно страдал и без того, чтобы я добавил к этому чувство вины.

– Мы должны пойти проверить Грир, – говорю я, и что-то в его лице закрывается, как дверь. Он кивает.

Я встаю и застегиваю штаны.

– Спасибо за твою благодарность, – говорю я, пытаясь показать ему свою кривую усмешку, перед которой, как я знаю, он не может устоять.

Немного тепла возвращается в его глаза, и появляется небольшая улыбка.

– Если хочешь поблагодарить меня по-настоящему, то можешь ждать меня в душе после того, как я проведаю свою жену.

Ну, мне не нужно говорить дважды.

ГЛАВА 17

Грир

Настоящее

Я открываю глаза уже утром. Понимаю это по тому, как свет льется через окна, как он проникает через деревья, огибая низкие горы Мэриленда. Чувствую, что мне тепло, и сразу же понимаю почему – поджарые мускулистые мужчины устроились по обе стороны от меня. Я лежу на боку, Эмбри растянулся на спине передо мной, с обернутым вокруг него одеялом. Одна нога наполовину свисает с края кровати, а согнутая рука лежит над лицом, словно блокируя слабый свет, льющийся из окна. Мужчина тихонько похрапывает, дышит тяжело и ровно, а его восхитительная грудь вздымается вверх и вниз. М-м-м.

Говоря о мужской груди… сзади меня обхватывают сильные руки, крепко прижимая к себе, а также к твердому прессу и еще более твердой эрекции. Я инстинктивно выгибаюсь, вжимаясь в нее, и мощные, покрытые волосами ноги обхватывают мои собственные, теснее прижимая задницу к телу. И я понимаю, что Эш не спит.

– Доброе утро, принцесса, – бормочет он мне на ухо.

– Доброе утро, – шепчу я в ответ. Сквозь преграду сонных мыслей что-то давит, пытаясь прорваться, но эта преграда все еще слишком толстая, к тому же – очень твердый и теплый Эш лежит рядом со мной.

– Как спалось? – спрашивает он.

– Крепко, – переворачиваюсь в кольце его рук, чтобы смотреть мужу в лицо.

Это – то же лицо, в которое я смотрела, когда произносила свадебные клятвы… те же высокие скулы, тот же гордый лоб, такие же полные твердые губы. Но кое-что все же отличается – под его глазами залегли тени, вызванные недостатком сна, которые совсем недавно почти полностью исчезли, теперь же вернулись. Его глаза наполнены мыслями о чем-то темном, полны грустных размышлений, и я вижу морщинку, залегшую между бровями, выдающую его волнение.

Я тянусь к этой линии, пытаясь разгладить ее большим пальцем.

– А тебе как спалось?

Он пожимает одним плечом.

– Я практически не спал. Я наблюдал за тобой.

– Должно быть, было скучно, – замечаю я.

Он качает головой, и, подражая моему движению, тянется рукой к моему лицу, чтобы погладить его большим пальцем.

– Я могу поспать в любое время. А увидеть тебя в безопасности моих рук… это мне было нужнее, чем несколько часов сна.

Безопасность.

Что-то ужасное давит на меня, вонзаясь в мозг ногтями и зубами, и я напрягаюсь. Все еще чувствую на себе руки Мелваса, ощущаю вкус яблок во рту. Чувствую грубую руку, потирающую мой лобок.

Я отодвигаюсь от своего мужа, тяжело дыша, и он позволяет мне это сделать, но перекатывается ко мне, удерживая свой вес на локтях и коленях, чтобы не прижимать меня, однако я все еще нахожусь в ловушке его тела. Он прижимает ладонь к моему лбу, его зеленые глаза, единственного и неповторимого цвета во всем мире, внезапно потеряли всю яркость и глубину. Я не могу вынести его взгляд, не сейчас, когда чувствую призрак грубых прикосновений Мелваса, когда ощущаю во рту вкус тех ужасных яблок.

– Грир, – тихо говорит Эш. – Посмотри на меня.

Неохотно и прилагая огромные усилия, я делаю то, что он хочет.

– Я здесь для твоего гнева, страха и стыда. Выплесни все это на меня, Грир. Ударь меня ими, сожги, выцарапай всё на моей коже. Выплачь, прошепчи, прокричи их. Я хочу прочувствовать все. Я возьму все это, потому что обещал заботиться о твоей боли и твоем удовольствии, ведь так? Разве это не боль? – Я слегка киваю, и он продолжает, – Значит, она принадлежит мне?

Он не может знать, не знает, что это за хаос. Мои чувства – зал из зеркал, искаженных, растянутых и гротескных, и все же, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть в одно из них поближе, то вижу в стекле все дешевые трюки, которые делают его таковым. Я понимаю, эти чувства, если попытаюсь, я даже могу назвать их своими в каком-то странном абстрагированном роде. И все же, в тот момент, когда я усиливаю концентрацию, извращенные образы возвращаются пустой насмешкой над настоящими ощущениями и реакциями.

Я не хочу всего этого – тогда, как он может этого хотеть?

Изо всех сил пытаюсь выразить всё словами, но не могу.

– Это не твоя проблема, – говорю я ему, отворачиваясь от Эша, чтобы посмотреть на Эмбри, который все еще глубоко спит и храпит.

Муж нежно поворачивает к себе мою голову, но в этой нежности чувствуется неизбежность, как неизбежны океан или ветер. Я могу сопротивляться или отказаться, но, в конце концов, он победит. Не посредством силы и принуждения или чего-то в этом роде, а из-за своей воли, из-за исключительной неумолимой воли, которая, в конечном счете, сокрушит меня, как бы я ни старалась.

– Пусть это будет моей проблемой, – говорит он.

Я снова позволяю ему повернуть мою голову, позволяю ему выжечь внутреннюю часть моей души этим его взглядом короля, который ничего не упускает из вида.

– Ох, принцесса, – говорит Эш с неподдельной печалью в голосе.

– Не жалей меня, – шиплю я. Не знаю, почему это меня рассердило, почему его доброта меня расстроила, но именно это я сейчас чувствую.

– Я бы не посмел, – говорит он. – Думаешь, я испытываю жалость к тебе? Думаешь, считаю тебя слабой?

Эш встает на колени, и что-то в его позе заставляет мое сердце биться немного быстрее. Все дело в том, как преднамеренно расслаблены его плечи, как руки небрежно лежат на раскрытых бедрах. Он обнажен, его полу-возбужденный член прижат к бедру, но из-за этого Эш не кажется менее опасным. На самом деле, каким-то образом это делает его ещё опаснее, как будто даже подобие цивилизованного поведения исчезло у него вместе с одеждой.

Хотя то, как он наклоняет голову и изучает меня, очень цивилизованно. Очень спокойно.

– Встань у кровати.

– Сейчас мне не хочется играть в эти игры, – угрюмо говорю я.

– Это не гребаная игра. Встань у кровати.

Смотрю на него, сузив глаза, все противоречивые чувства во мне сменяются одним: гневом.

– Отвали.

– «Отвали» – не твое стоп-слово, ангел. Ты можешь злиться на меня, можешь говорить все, что захочешь, но если ты не скажешь «Максен», ничего не изменится. – Эш указывает на сторону кровати, у которой я должна встать. Теперь его член полностью тверд. – Делай, что говорю.

Я прикусываю щеку изнутри. Свирепо смотрю на него. Как, черт возьми, он смеет указывать мне после всего того, через что я прошла? После того, что со мной сделали? Гнев выводит меня из пустого замешательства, разбавляя всепоглощающую грусть, и я встаю с кровати, становясь рядом с ней, попутно сваливая одеяла в беспорядочную кучу, делая своё тело как можно более недоступным, поворачиваюсь спиной к Эшу и скрещиваю руки на груди.

Я слышу тихий смешок, как будто моя вспышка раздражения кажется ему милой, а не является выражением чувств взрослой женщины. Поворачиваюсь, чтобы сердито на него посмотреть, но замираю из-за выражения его лица, на котором сверкает улыбка чистого обожания и любви.

– Ты – испорченная принцесса, – говорит он мне, сжимая одеяла в кулаках. – Мне не терпится тебя за это наказать.

Я открываю рот… ну, я даже не знаю… Чтобы сказать ему, какой он ублюдок, какой он равнодушный долбанный мудак. Чтобы рассказать ему, как странно в моем сознании ощущается то похищение, словно я надела плащ из крапивы. Двинешься в одну сторону, и твое тело ужалит. Двинешься в другую, и будешь спасена от жалящих волосков, но знаешь, что тебя снова ужалит, это всего лишь вопрос времени. Ты одновременно чувствуешь и не чувствуешь этого, и все эти ощущения сменяют друг друга за микросекунды.

Как только я собираюсь все это сказать, то понимаю, что это не совсем так, по крайней мере, не прямо сейчас. Моя злость на Эша отодвинула на задний план память о Мелвасе – не очень далеко – но достаточно для того, чтобы в этот момент я могла жить и дышать, не думая о событиях последних дней моей жизни.

Эш игнорирует меня или, по крайней мере, притворяется, что это делает, обматывая одеяла вокруг своей руки последний раз, и легко сдергивает их с кровати. За ними следует простынь, которая поддается сложнее, поскольку она обернута вокруг бедер Эмбри. Но Эш силен, мышцы на его груди и руках напрягаются, когда он тянет, а мне приходится скрестить руки на груди, чтобы скрыть, как сильно затвердели мои соски при виде того, как он работает телом.

Глаза Эмбри распахиваются, он стонет и перекатывается на живот.

– Я не хочу идти в школу, ма, – говорит он в подушку, его голос приглушен.

– Не могу решить, что чувствую из-за того, что ты назвал меня мамой, – сухо говорит Эш.

– Тебе должно быть стыдно, – говорит Эмбри в подушку. – Она злая. Прямо как ты.

Этого достаточно, чтобы заставить меня улыбнуться, совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы заставить расслабить плечи.

Эш игриво шлепает Эмбри по голой заднице, но оставляет на нем ярко-красный отпечаток своей руки.

– Пора проснуться, Патрокл.

– Патрокл? – спрашиваю я.

Эмбри со вздохом переворачивается на спину.

– Эш думает, что мы находимся в древнегреческой эпопее из-за кражи жены.

– Справедливости ради, стоит сказать, – говорит Эш, поднимаясь с кровати, – что тогда я не понимал, насколько пророческим это выглядит.

Эмбри садится.

– Ха-ха.

Эш молчит, изогнув бровь, ничего не говоря.

– Правильно, я насмехаюсь над тобой, – с достоинством говорит Эмбри. – Ты выбрал эту игру, потому что тебе понравилась идея, в которой ты – могущественный Ахиллес, а я – твоя игрушка для траха.

– Ты же знаешь, что в «Пире» Платона говорится, что именно Ахиллес – игрушка для траха, верно?

– Еще раз «ха-ха», – снова усмехнулся Эмбри. – В первый раз, когда меня поцеловал, ты процитировал мне Эсхила. Не Платона.

Вот теперь я действительно улыбаюсь, несмотря ни на что, поэтому мне приходится напомнить себе, что я злюсь. Попытаться показать гнев. С некоторым трудом мне снова удается нахмуриться.

Эш драматично вздыхает.

– Это имеет значение?

– Именно ты поднял эту тему.

Эмбри смотрит на меня, и его фальшивая улыбка исчезает.

– Грир, – говорит он, голосом, который позволяет мне понять, что он может видеть все те вещи, которые я не хочу, чтобы он видел.

– Точно, – говорит Эш, снова выглядя по-деловому. – Эмбри, мне нужна твоя помощь.

Эмбри смотрит на меня еще раз, его сине-голубые глаза мерцают, когда он снова смотрит на Эша.

– Все, что угодно.

Эш подходит к обычному деревянному стулу, стоящему в углу. Это старый стул – одна из тех вещей, которые каким-то образом пережили президентство Эйзенхауэра, но в тот момент, когда Эш в него садится, он становится троном. Соломон ждет, чтобы поделиться своей мудростью. Даже его нагота каким-то образом делает его более царственным, ещё более могущественным.

Он щелкает пальцами. Шесть месяцев, предшествующих нашей свадьбе, сцены, которые мы ставили, прихорашивание, восхитительная, излюбленная подготовка – это перекрывает все. Через секунду я оказываюсь около него, на коленях, с руками за спиной, сцепленными в замок, а в следующую моя голова опущена. Нет времени для гнева – в некотором смысле, для него даже нет места. Эш щелкает пальцами, я подчиняюсь. И как только мои колени касаются пола, плащ из крапивы немного поднимается. Никто не может причинить мне боль, когда я у ног Эша. А что еще важнее, я не могу причинить боль себе. Ни мыслями, ни чувствами, ни воспоминаниями. У Его ног я принадлежу ему.

Выполняю прихоти президента.

– Стоп-слово? – спрашивает Эш, сигнал о том, что скоро всё встанет на свои места.

Так как мои глаза опущены, я могу видеть лишь его голени, лодыжки и стопы, посыпанные угольно-черными волосками, которые я так обожаю. Я сосредоточена на них, когда отвечаю:

– Максен.

– Используй его, если понадобится, – говорит он, и на данный момент это все еще Эш, все еще человек, который не может спать, когда меня нет рядом. – Я собираюсь подтолкнуть тебя. Это будет сложно.

– Зачем мы это делаем? Сэр? – не забываю добавить я.

Он наклоняется вперед; я вижу кончики его пальцев, попавшие в область моего зрения.

– Потому что ты думаешь, что я считаю тебя слабой. Потому что прямой сейчас ты боишься своей слабости. Потому что твоя боль принадлежит мне и никому другому, даже тебе. Потому что… – Эш делает вдох, и я почти чувствую боль и потребность, которые от него исходят. – Потому что я чуть тебя не потерял, Грир. Поверь мне на слово, я хочу, чтобы одной ночи, когда я держал тебя в своих руках, было достаточно для того, чтобы облегчить эту боль, разрушить эту новую преграду между нами, но это не так. – Он осторожно запускает пальцы в мои волосы. – Понимаешь, мне это тоже нужно. Мне нужно, чтобы всё было именно так.

Я как можно сильнее наклоняюсь навстречу его прикосновению, подталкивая его руку, словно кошка.

– Значит, это для нас обоих?

– Возможно, больше для меня, чем для тебя. Эмбри рассказал мне, что произошло в Карпатии, о том, что ты попросила его сделать.

Эмбри сел позади нас. Я обеспокоенно поднимаю глаза на Эша, но он проводит пальцем по моим губам, и нажимает на них подушечкой.

– Один демон за раз, Грир.

– Никто не может бороться с одним демоном за раз, – говорю я, наслаждаясь прикосновением его пальцев. – Демоны ходят под руку, действуют сообща. Они идут в комплекте.

Эш просовывает два пальца в мой рот, заставляя замолчать.

– Не сегодня, не для тебя. Я рад, что Эмбри был там, чтобы дать тебе то, в чем ты нуждалась. Я не сержусь… ревную, вероятно. – Он смотрит на Эмбри, делая глубокий вдох, а потом снова смотрит на меня. – Ладно, да, я очень сильно ревную, но он спас тебя от Мелваса. Я бы отдал ему что угодно. А ты… ты прошла через ад… думаешь, что есть какой-нибудь бальзам, какое-нибудь утешение, в котором я мог бы тебе отказать после этого? Сегодня мы даже не будем об этом думать – сегодняшний день посвящен тому, чтобы ты находилась здесь, у моих ног, ведь мы оба знаем, что именно здесь твое место. Мою ревность отложим на другой день.

Я довольно долго посасываю его пальцы, а затем киваю. Это нужно нам обоим. Один демон за раз.

Я могу это сделать.

Эш откидывается назад.

– Хочешь пройти через то, что я запланировал?

Я прикусываю губу изнутри, мозг просто взрывается. Профессор Грир хочет пройти через это. На самом деле, профессор Грир хочет сказать «Максен» прямо сейчас и потребовать массаж вместо сцены. Но более сумасшедшая часть меня упрекает профессора Грир в трусости. За восемь месяцев Эш ни разу мне не навредил, никогда не толкал меня туда, куда мне не нужно было идти. Если он считает, что мне это нужно, тогда я должна учитывать, что он может быть прав.

Мне действительно это нужно. Хотя, отчасти я не могу это правильно объяснить. Мне нужно что-то грубое. Что-то приземленное. Боль для избавления от боли.

Наконец, я качаю головой, все еще глядя вниз.

– Я не хочу знать. Я просто хочу… – Чёрт. Неужели я никогда не смогу объяснить то, что чувствовала из-за тех нежеланных прикосновений? – Я просто хочу почувствовать себя твоей. Не его.

Я не произнесла имя, но Эш понимает. Его руки сжимаются в кулаки.

– Ты не его, – говорит он яростно. – Ты – моя.

Киваю, хотя слезы обжигают мои глаза. Это такая основополагающая истина – Мелвас не в силах изменить то, кто я, то, кому я себя отдала, то, какого именно секса я страстно желаю – все же, прямо сейчас плащ из крапивы вернулся, и он жалит. Изнасиловал бы меня Мелвас, если бы по всему моему телу не было отметин оставленных Эшем и Эмбри? Если бы на моей коже не было того неоспоримого запаха покорности? Было ли во мне что-то, что побудило его к изнасилованию?

Эш берет мое лицо за подбородок пальцем, мокрым от моего рта. И сейчас я вижу перед собой не мужа, а моего Господина.

– Скажи мне что-то одно, что ты помнишь из этого кошмара, – приказывает он, его взгляд становится неумолимым и ищущим. – Цвет, запах или вкус…

– Яблоки. – Начинаю дрожать из-за этого слова, словно оно – яд на языке. – За обедом были яблоки, затем он привел меня обратно в комнату, но я все еще чувствовала их вкус, пока он… – Я замолкаю.

Эш выпускает мой подбородок и смотрит на Эмбри.

– Кухня. Ты знаешь, где они лежат.

Эмбри выходит из комнаты, а затем, как Эш постукивает пальцами по своим голым бедрам. Я смотрю на них, не опуская взгляда на пол и не смотря ему в лицо, просто пялюсь на его руки и думаю о яблоках. Вспоминаю их кислый вкус, как из-за них мой рот наполнялся слюной, как я не могла избавиться от этого вкуса, несмотря на то, что много раз сглатывала. Как я все еще ощущала их вкус, когда Мелвас касался меня.

Пальцы Эша перестают постукивать.

– Скажи это, ангел.

– Я не хочу этого делать, – выпаливаю я.

– Потому что думаешь, что это не поможет? Или потому, что это будет тяжело?

– И то и другое. Будет тяжело, и всё будет напрасно.

Мужчина снова берет меня за подбородок, впиваясь своими зелеными глазами в мои.

– Это риск, на который я готов пойти, – говорит он. – Потому что это мой риск, ведь так?

Я хмурю брови. Конечно, всё не так… именно мое тело насильственно подчинено и обнажено перед Мелвасом, именно мой разум и воспоминания были отравлены этим… и…

Безжалостные пальцы тянутся вниз и щиплют мой обнаженный сосок. Я пищу, затем писк превращается в длинный крик, когда Эш сильно выкручивает его.

– Больно?

– Да, сэр, – Я ловлю ртом воздух.

– И кому принадлежит эта боль? Тебе или мне?

– Вам, сэр.

Он отпускает сосок, и шлепает по груди.

– А эта боль?

– Вам.

Муж хватает меня за волосы и поворачивает голову на бок, чтобы беспрепятственно укусить меня в плечо. К этому моменту тело поет, а нервная система сбита с толку и посылает мне все виды электрических сигналов.

– А эта боль?

– Она Ваша, сэр, – удается выговорить мне.

Его рука падает мне на грудь, кончики пальцев пробегаются по верхней части левого холмика, затем останавливаются на сердце. Движение собственническое, осторожное и преднамеренное. Очень тихо, очень медленно, он спрашивает:

– А эта боль? Кому она принадлежит?

Мне хочется спорить, хочется кричать на него, что эта боль не может принадлежать ему, что всё это произошло не с ним, а со мной, но я уже достаточно погрузилась в гармонию нашего момента, чтобы ответить:

– Это боль тоже принадлежит тебе.

И как только я это произношу, сама же всхлипываю, больше ничего не скрывая, не отмахиваясь от этого. Вся эта боль прямо передо мной, и я сама не замечаю, как умоляю его забрать её.

– Пожалуйста, сделай так чтобы все ушло, – умоляю я, слезы текут по моим щекам. – Забери ее у меня.

– Всегда. – Не прилагая никаких усилий, Эш наклоняется и берет меня на руки, сцеловывая соленую воду с моего лица. Я чувствую, как его язык скользит по моей щеке, когда он слизывает слезы, словно вампир, питающийся слезами, а не кровью. – Это мой риск, потому что эта боль уже моя, ангел. Отдай ее мне на весь следующий час, доверься мне всего на один час. Позволь мне нести ее за тебя.

Я киваю, все еще хлюпая носом, скрутившись клубком на его коленях. Эш проводит руками по моим волосам, и в его груди зарождается благодарный рык, когда он пропускает сквозь пальцы мои шелковые пряди. Я чувствую у своего бедра его обжигающую эрекцию и почти улыбаюсь – его одержимость моими волосами никогда не перестанет меня изумлять.

Входит Эмбри с яблоком в руке. Когда он видит меня на коленях Эша, в его взгляде мелькает что-то, что я не могу прочитать, нечто обжигающее и ревнивое. Но это исчезает так же быстро, как и появилось, он закрывает дверь спальни и подходит к нам, протянув яблоко.

– Ты готова, маленькая принцесса? – спрашивает Эш. – Щелкни пальцами, если тебе нужно будет остановиться, и мы остановимся. В противном случае, помни, что твоя боль – это моя боль, и то, что я делаю это для нас. Для всех нас. – я чувствую, как он поднимает глаза на Эмбри; член Эмбри поднимается под взглядом Эша, и он кивает.