Текст книги "Американский принц (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Переводчик:  Наталья Л.(1-19 гл), Ольга С. (с 20-ой главы)

Редакторы:  Марина К. (1-16 гл), Кира М. (с 17-ой главы), Мария П.

Вычитка и оформление: Анна Б.

Обложка: Таня П.

ГЛАВА 1

Эмбри

Прошлое

Я встретил короля, когда мне был двадцать один год.

Но это я забежал вперед.

Сначала обо мне: я – Эмбри Мур, сын ужасного вице-губернатора Вивьен Мур. Для внешнего мира я, скорее всего, похож на принца. Я вырос, имея лошадей, яхты и собственное гребаное озеро, ходил в самые престижные учебные заведения, рано окончил колледж и удрал, чтобы поиграть в войну, потому что это казалось веселым занятием.

Так и было до того, как на самом деле началась война. Когда люди думали, что карпатские сепаратисты будут оставаться там, где всегда и были, и война казалась самым лучшим приключением: провести некоторое время в горах, немного поиграть в солдата, и добавить строчку в резюме для моего неизбежного будущего в политике.

Принцы все время это делают.

Легко.

И было легко… пока не настал второй месяц моего пребывания на базе.

Помнится, я хотел курить. Вот почему я пропустил начало боя. Наступил вечер, розовые сумерки замаскировали приземистое уродство базы, и, когда я схватил со своей кровати серебряный портсигар и ринулся во двор, помню, подумал, что мир не может стать еще красивее, чем был в тот момент. Мазки оранжевого, красного и фиолетового цветов на западе, темные отроги гор – на востоке, свежий чистый воздух и обещание мерцания звезд над головой. Что может быть прекраснее этого? Что еще смогло бы заблокировать мои мысли, перехватить мое дыхание, остановить все, за исключением благоговения и невероятной благодарности?

Это показывает, что тогда я думал совсем по-другому, задавая вопрос «Что?» вместо того, чтобы спросить «Кто?».

Я повернул за угол во двор, уже вытаскивая сигарету, чтобы ее зажечь, когда мимо меня промчалось размытое пятно серо-коричневого-зеленого цвета, столкнувшись с другим пятном серо-коричнево-зеленого цвета. Я отскочил назад, сигарету выбило из моей руки, и затоптали чьи-то ноги, и меня едва не засосало в торнадо из кулаков и сапог, которые собирались в толпу со всех сторон.

– Это была моя последняя сигарета, мудак, – сказал я, не обращаясь ни к кому в частности.

Большой парень, которого называли Даг — большой пистолет (к этому времени все забыли его настоящее имя), смотрел на драку, скрестив руки и с явным выражением отвращения на лице.

– Идиоты.

Я согласно крякнул. Недавно, в рамках какой-то новой инициативы в области здравоохранения, на склад прекратили доставлять сигареты и мне сегодня вечером действительно, действительно не хотелось идти пешком в маленькую украинскую деревню, чтобы купить себе пачку сигарет. Но теперь выходило так, что придется это сделать.

– Ты собираешься вмешаться? – спросил меня Даг, наклонив голову в сторону потасовки.

– После того, как из-за них я выронил сигарету? Они заслуживают несколько синяков, – сказал я в шутку, но Даг не улыбнулся, и я добавил: – Все равно они – не мои ребята.

В конце концов, это была чертовски большая база, и я не собирался тратить свою энергию на этих двух идиотов, боровшихся бог знает за что.

– Но ты единственный офицер, находящийся поблизости, – заметил Даг.

– Типа тебя это как-то заботит.

На всякий случай я оглядел двор, и, конечно же, у меня было самое высокое звание из всех собравшихся.

С длинным многострадальным вздохом, адресованным Дагу, и, пробормотав несколько слов о том, что я не долбаная няня, я пошел вперед, чтобы разнять парней и дать им понять, что один из них должен мне новую сигарету.

Но кто-то меня обскакал.

Широкоплечий мужчина вошел в центр драки, так же спокойно, как шел бы по пляжу, схватил одного солдата за рубашку на спине и дернул его назад. Резким движением сдержал другого бойца, и сделал это настолько быстро, что мой мозг смог лишь заметить, как что-то мелькнуло. Сверкающие глаза, полные губы. Темные волосы. Такая оливковая кожа, с которой обычно рождаются, которая и зимой остается теплой и бронзовой. Возможно, он – итальянец или же грек.

– Святое дерьмо, – сказал Даг. Он явно был под впечатлением. А, может, и нет. Иногда было трудно что-то сказать, когда дело касалось Дага.

Персиваль Ву, один из наших переводчиков для местных жителей, подошел к нам сзади со стороны казарм.

– Это Колчестер, – сказал он нам с Дагом низким голосом. – Он только вчера сюда приехал.

В тот момент мне было все равно, кем он бы. Я просто был рад тому, что мне не пришлось разбираться с дракой. Честно говоря, я всего несколько месяцев назад покинул офицерско-кадетскую школу, и мне все еще было странно руководить другими людьми.

Я вырос в кругу власти, в кругу людей, которые с легкостью управляли другими, но я сам большую часть своей жизни уклонялся от любой ответственности. Люди, наделенные властью, были чем-то очаровательным и интригующим, а другие люди оценивались лишь по тому, насколько весело с ними мне будет. У меня не было никакой практики, когда дело доходило до заботы о других… Я сам едва мог удержаться от неприятностей.

На самом деле я редко об этом беспокоился. С чего бы мне это делать, когда неприятности обычно приносили много забавного для всех их участников?

Я знаю, что из-за всего этого я казался эгоистичным, и именно таким я и был. Я был плохим эгоистичным ребенком, который превратился в плохого эгоистичного человека… но не путайте эгоизм с забывчивостью. Я знал, насколько плохим я был. Знал, каким грешником был, хотя и говорил себе, что не верю в грехи. Поздно ночью, после того, как я выпивал, трахался или с кем-нибудь дрался (в зависимости от обстоятельств), я лежал в постели и наблюдал за тем, как звезды падали с неба, и знал (просто знал), что я был каким-то противоестественным. Знал, что некоторые люди рождались неправильными, рождались полностью извращенными и пустыми внутри. Знал, что я родился без того, что делало людей храбрыми, чистыми или хорошими. Знал, что я родился без совести или, может быть, без сердца, или без души. Я думал обо всем этом, потом вертелся в постели, закручивая свое тело в простыни, и утыкался лицом в подушку. И когда воздух прекращал поступать в мое тело, я думал о каждом ужасном поступке, который совершил, ненавидел себя за то, каким эгоистичным иногда был, каким легкомысленным. Я точно знал, что не стоит поддаваться гневу, похоти или стремлению уйти от действительности, не стоит доводить их до неизбежно кровоточащего, липкого, опьяняющего конца, но каждый раз, не смотря ни на что, это делал.

Каждый. Раз.

Но сейчас были только сумерки, и ночь еще не наступила, и еще не пришло время отвращения к самому себе. В тот момент я лишь чувствовал облегчение и нечто вроде смутной благодарности, и желание пойти и найти себе сигарету.

– Похоже, шоу закончилось, – сказал я Дагу и повернулся, чтобы направиться в деревню. А затем за спиной почувствовал чье-то присутствие. Присутствие человека, который точно не был тощим Ву или неуклюжим каменнолицым Дагом, и я замер. Но не повернулся.

Вернее, повернулся, но не сразу.

– Не хотите ли мне объяснить, почему ваша сигарета важнее ваших людей, лейтенант?

Голос был таким, что заставляет вас замолчать. Глубокий, и воплощавший в себе интересное сочетание хрипоты и мелодичности, словно в песне, ноты которой были сожжены по краям.

Но не само звучание заставляло остановиться… а чистота. Сила. И не та сила, вроде незаслуженной развязности, которая слышалась в голосе мужчин моего возраста, которые притворялись сильными, – а настоящая сила.

Спокойная, ясная, подлинная.

Неоспоримая сила.

Это был голос человека, который абсолютно точно не лежал по ночам в постели и не желал себе никогда не родится.

Я повернулся к мужчине лицом, будучи уже выбитым из колеи звуком голоса, а потом почувствовал настоящий нокдаун, увидев вблизи его лицо. Темные густые брови над глазами такого сложного оттенка зеленого, что я не мог решить, какими они были в действительности – бледными или же темными. Опасный рот, высокие скулы и квадратный подбородок, затемненный щетиной. Учитывая его чертовски-гипер-уставную стрижку и блестящие сапоги, я догадался, что Колчестер был не тем человеком, который пропускает утреннее бритье. Он просто не мог ходить с гладким лицом более нескольких часов.

Но поражали не черты лица, а выражение и внимательный взгляд. Он выглядел как мой ровесник, и все же было что-то еще в его лице, из-за чего он казался старше своих лет. Сейчас, когда я вспоминал об этом, то понимал, дело не только в возрасте. Дело было во времени. Он был похож на мужчину другой эпохи, на мужчину, который должен был ездить верхом на лошади по густым лесам, спасая дам и убивая драконов.

Благородный.

Отважный.

Величественный, словно король.

Обо всем этом я подумал в считанные секунды. А в следующее мгновение у меня возникло внезапное, неудобное чувство, что он только что увидел все, что ему было нужно, чтобы знать все обо мне, что он увидел мой эгоизм, мою легкомысленную похоть и мою распутную лень. Что он видел, как я каждую ночь утыкался в подушку и жалел о том, что у меня не хватало смелости прекратить мое никчемное существование.

И я почувствовал внезапную краску стыда. За то, что был собой. За то, что был Эмбри Муром (младшим-чертовым-бесполезным-лейтенантом Эмбри Муром), и это меня разозлило. Кем возомнил себя этот довольный мудак, чтобы заставлять меня стыдиться самого себя? Только я сам имел право заставлять себя это чувствовать.

Я сделал шаг к нему, становясь в оборонительную позицию, из-за чего наши грудные клетки оказались на расстоянии руки. С некоторым удовлетворением я понял, что был выше него на три сантиметра или около того, хотя в нем, вероятно, было на добрых тринадцать килограмм чистых мышц больше, чем у меня. И с еще большим удовлетворением понял, что на его мундире золотистые погоны. Младший лейтенант, как я.

Я обрел голос.

– Это были не мои люди, лейтенант.

– Значит, ты просто собирался позволить им выбить друг из друга дерьмо?

Я закатил глаза.

– Они – большие мальчики. Они могут позаботиться о себе.

Лицо Колчестера не изменилось.

– Наша работа – следить за ними.

– Я даже не знаю, кто они такие, черт возьми.

– Значит, когда ты там будешь сражаться с солдатами Карпатии, то все так и будет? Ты собираешься лишь смотреть на своих подчиненных?

– О, поверь мне, лейтенант Колчестер, я очень тщательно слежу за своими подчиненными, можно сказать даже не выпускаю из объятий.

Даг и Ву засмеялись, и я ухмыльнулся, но в мгновение ока я оказался прижатым к металлической стене казармы теплым предплечьем Колчестера, упирающимся в мое горло.

– Все это для тебя шутка? – спросил он тихо, так тихо, что остальные не могли слышать. – Те горы, находящиеся вдали – не настоящие? А пули в твоем пистолете тоже не настоящие? Потому что для солдат Карпатии это не шутки. У них нет холостых патронов, лейтенант Мур, и не фальшивые самодельные мины они устанавливают на дорогах. Ты будешь просить этих мужчин следовать за тобой, даже когда они сомневаются в тебе, даже когда ты сомневаешься в себе, и поэтому тебе лучше верить в то, что это имеет значение, что ты должен присматривать за ними. Здесь, там, везде, черт тебя подери. И если ты не можешь этого принять, то я предлагаю тебе отправиться в штаб к капитану и попросить, чтобы тебя вернули домой.

– Пошел на хер, – прорычал я.

Он сильнее прижал руку к моему горлу, практически заблокировав (но не полностью) приток крови, а его глаза пронеслись по моему лицу, а затем по моему телу, которое он заключил в клетку у стены своим собственным телом. Его глаза стали темнее в тени стены, как холодные глубины озер, но больше ничего холодного в нем не было прямо сейчас. Его тело, прижавшееся ко мне, было теплым, и я видел пульсирующую жилку на его шее, и на долю секунды его губы раскрылись, а длинные ресницы затрепетали, словно он хотел закрыть глаза, но забыл, как это делается.

– Пошел на хер, – повторил я, но на этот раз тише, ослабевший из-за его руки на моей шее и чего-то еще, что я не хотел изучать.

Он наклонился и прошептал мне на ухо:

– Я бы предпочел, чтобы все было как раз наоборот, – и отступил, опустив руку.

Я прерывисто задышал, свежий кислород прорезал мою кровь, как лед.

К тому времени, как мое зрение прояснилось, лейтенант Колчестер исчез.

ГЛАВА 2

Эмбри

Настоящее

Теперь моя жизнь состоит из двух частей.

Из того, что было в прошлом, и из того, что есть сейчас.

До и после.

Сейчас я – женатый человек, в некотором смысле. В нелепом, безумном, прекрасно-испорченном смысле, которого никогда не признает ни одно государство и ни одна церковь. Но из-за этого наши отношения не становятся менее реальными. Из-за этого наши отношения не становятся менее справедливыми. В тот момент, когда Грир, Эш и я держались за руки и дали обещание (обещание того, что мы даже не понимали, но точно знали, что больше не можем это сдерживать), в этот момент и состоялась наша свадьба. Вообще-то, свадьба включала в себя и то, что произошло после: пот, слезы и пролитую сперму, своего рода древний ритуал, который мы инстинктивно знали, как выполнить; танец, которому мы никогда не учились, но уже освоили.

Я думал, что это станет моей погибелью. Мое наказание за то, что я был плохим эгоистичным человеком; человеком, который заставил страдать Эша, страдать Грир, который за тридцать пять лет жизни заставил страдать бесчисленное количество других людей. Я шел по проходу с кузиной Грир, Абилин, держащейся за мою руку, но мог думать лишь о том, что упустил свой шанс, ведь это могла бы быть моя свадьба. Эш собирался отречься от своей драгоценной католической церкви, от своей карьеры, от своего будущего, просто чтобы увидеть, как я иду к нему по проходу, просто чтобы увидеть его кольцо на моем пальце, и я сказал «нет».

Дважды.

И это было моим искуплением. Я шел по проходу, и вместо того, чтобы стоять напротив него, я стоял рядом с ним, со следом его укуса на моей шее и со вкусом его будущей жены во рту, и мне пришлось смотреть, как они улыбаются, плачут и целуются. И вместо того, чтобы быть с мужчиной, которого я любил, или женщиной, которую я любил, я наблюдал за тем, как они общались друг с другом, были друг у друга, а у меня никого не было.

Вот, что мне пришлось вытерпеть. Вот что я должен был принять.

Разве что… этого не произошло. Как-то, каким-то образом, мое покаяние было оплачено, а мои грехи – отпущены. Меня хотел Эш. Меня хотела Грир. И они хотели открыть для меня свой длящийся несколько часов брак (несовершенный, ужасный для меня). Я должен был сказать «нет». Ради них, ради моей души. Но я не смог. Я просто этого хотел (хотел их) чертовски сильно.

Я хотел надеяться, что это сработает. Что каким-то образом мы могли бы сработать (мы трое). Потому что пятнадцать лет знакомства с Эшем и пять лет знакомства с Грир показали мне, что я никогда не оставлю это в прошлом… этого зуда, эту боль от потребности в них. Я был разрушен для любви к кому-то еще, и зовите это судьбой, или неудачей, или генетической совместимостью, или психологической травмой… что бы это ни было, я был привязан к ним, как ржавчина к металлу, как столкновение частиц и сил, которые безвозвратно нас меняли. Не было пути назад.

Эти мысли мелькают у меня в голове, когда мои глаза с трепетом открываются в темноте. Были времена в моей жизни, когда я просыпался на новом месте, дезориентированный и испуганный, ожидая, что пули солдат Карпатии начнут обрушиваться на меня градом, но сейчас я проснулся в теплоте ленивого удовлетворения. В сладком волнении. С мучительным голодом.

Здесь нет пуль.

Вместо них на моем обнаженном животе покоится теплая рука, большая и немного грубая, знакомая и незнакомая одновременно. Я полностью открываю глаза, свет из ванной освещает мускулистую фигуру спящего президента. Простынь частично закручена вокруг его худощавых бедер, но находится достаточно низко, чтобы выставить на обозрение полоску темных волос, бегущую от его пупка, и достаточно тонкая, чтобы показывать мощный изгиб его пениса. Во сне его полные губы немного раскрыты, длинные ресницы прижаты к щекам, а серьезность, которая обычно видна в уголках его рта и глаз, сейчас стерта. Он выглядит моложе, почти как тот сердитый молодой человек, который когда-то прижал меня к стене на военной базе. Моложе и уязвимее.

Мое сердце сжимается. Потому что я его люблю, потому что он прекрасен, и потому что я не могу вспомнить, когда в последний раз видел, как он по-настоящему, на самом деле спал. Он спал урывками в самолетах, от случая к случаю дремал в машине, но что касается расслабленного сна с глубоким дыханием и вытянутыми конечностями… нет, этого не было с самого первого дежурства в Карпатии. Грир благотворно на него влияет.

Я стараюсь не ревновать из-за этого.

Вспоминая о Грир, я осознаю, что она больше не лежит между нами, что она не устроилась уютно позади меня или Эша. Я потягиваюсь и моргаю, присматриваясь к свету, льющемуся из щели под дверью в ванную комнату. Прошлым вечером мы с Эшем были очень требовательными… я точно не знаю, что именно делают женщины, чтобы позаботиться о себе после секса, но Эш злоупотреблял моим готовым на все телом достаточное количество раз, чтобы я имел об этом кое-какое представление. Я решаю позволить ей побыть наедине, хотя без нее кровать ощущается странно. Правильность того, когда мы втроем вместе, того, как мы подходим друг другу и дышим вместе… Даже спустя всего несколько часов сна, из-за ее отсутствия, ощущение воздуха на моей коже чувствуется неудобным, а кровать кажется пустотой и холодной.

Эш просыпается, когда я потягиваюсь, и тоже потягивается, простынь спускается, обнажая верхнюю часть его мускулистого бедра. Его рука сжимается и разжимается на моем животе, и это ощущение шокирует, эта интимность и новая, и в тоже время не новая. Несмотря на все раунды, которые у нас были сегодня ночью (или технически прошлым вечером, судя по слабому синему свету, заглядывающему из-за занавесок), мой член подпрыгивает из-за этого прикосновения, становясь упругим и затвердевая лишь только от того, что ладонь Эша слегка коснулась моего живота.

Эш открывает глаза и одаривает меня сонной улыбкой. Так необычно видеть этот взгляд на его лице, такой открытый и счастливый, поэтому я внимательно всматриваюсь ему в лицо, выпивая его, словно человек, умирающий от жажды. После Карпатии, после Морган, после меня, после Дженни… я не мог поверить, что когда-нибудь увижу, как Эш дышит и улыбается без всего этого удушающего его мучения. Видеть его сейчас, хотя бы в течение несколько минут, кажется мне своего рода подарком, незаслуженным благословением. Я протягиваю руку и провожу по его подбородку, как и ожидалось, он уже покрыт колючей щетиной, а затем пробегаюсь подушечками своих пальцев по его сонной улыбке.

– Уже утро? – спрашивает Эш.

Мой член снова дергается от звука его голоса, который всегда немного грубоват, словно кто-то приложил наждачную бумагу к его словам, но сразу после сна его голос – чистый гравий, мужественный и голодный.

– Почти.

– Где она?

Она. Наша Грир. И снова я чувствую пустое пространство в постели, где должна быть она, и на долю секунды ощущаю забавное беспокойство, потому что если мне не нравится находиться не с ней, когда она в ванной, каким же образом мы трое сможем пережить в ближайшие два с половиной года? Вот дерьмо… шесть с половиной лет, если Эша переизберут?

– Она в ванной, – говорю я, пытаясь подавить это новое осознание того, насколько тяжелым будет наше будущее. – Я только что проснулся.

Эш издает горловой звук, и его рука снова движется по моему животу. Движется вниз, скользит мимо моего пупка. Сейчас мой член твердый, твердый и пульсирующий под холодным воздухом.

– Мне нравится момент, когда ты только просыпаешься, – говорит Эш, его голос уже не сонный, но все еще хриплый. – Твои глаза кажутся темнее, когда зрачки расширены, твои щеки покраснели, а твое тело… – Порочная рука потирает венец моей головки, набухший и плохо различимый в темноте. – Твое тело всегда выглядит таким жаждущим всего, чего я хочу.

Его рука обхватывает мой стержень и сжимает, и я начинаю стонать.

– Такое жаждущее, – тихо повторяет Эш.

Я ожидаю, что Эш перевернет меня и ворвется в меня, но он этого не делает. Вместо этого он отпускает мой член и взбирается на меня, опускается на меня своим тяжелым твердым телом, так что наши члены зажаты между нашими обнаженными животами, а наши грудные клетки прижаты друг к другу. Его губы надвигаются на мой рот в легчайшем прикосновении, а затем в еще одном, и он улыбается, когда я с жаром поднимаю голову вверх, стараясь захватить его рот в настоящем поцелуе.

Он дразнит меня еще один или два раза, терпеливо добиваясь отчаянного стона, исходящего откуда-то из глубин моего тела, а затем прекращает наши страдания и опускает свои губы на мой рот, раздвигает мои губы своими, и глубоко проскальзывает языком. Его поцелуй медленный, собственнический, и Эш управляет темпом и глубиной. Я едва могу дышать, так глубоко он меня целует, но мне все равно. Я не хочу, мне не нужен воздух, если его не дает мне Эш. Через несколько минут он немного отстраняется, а затем прижимается лбом к моему лбу.

– О, Эмбри, – говорит он, его голос срывается. – Как же сильно я по тебе скучал.

Я чувствую боль в груди, как только он начинает говорить.

– Ты когда-нибудь меня простишь? – шепчу я.

– За что?

Трудно произносить такие слова, даже в темноте.

– За то, что не согласился на наш брак.

Эш задерживает дыхание.

– Эмбри…

– Ты можешь быть честным со мной, – говорю я, желая быть его храбрым маленьким принцем. Только один раз. – Я заслуживаю этого.

Его руки обхватывают мое лицо, он отстраняется и встречается со мной взглядом.

– Это всегда будет причинять боль, Эмбри. Я не могу притворяться, что это не так. Но, конечно же, ты должен знать, и я уже говорил тебе раньше… я возьму тебя в любом виде, в котором смогу получить. Если все, что ты мне дашь, – это несколько украденных ночей, то я возьму их.

Мое горло сжимается, и я моргаю из-за нежного выражения на лице Эша. Я не могу с этим справиться. Тяжело скрывать от него правду. Он неправильно все понимает, не знает того, кто кому причиняет боль, и я почти это озвучиваю. Я готов рассказать, что произошло годы назад, о Мерлине, о настоящей причине того, почему я не мог выйти за него замуж. Но слова застревают в моем сжатом горле. Я слишком долго лгал, чтобы теперь легко озвучить правду.

Эш интерпретирует мое молчание как подтверждение своих слов.

– И, Эмбри, если мы оба влюблены в Грир, тогда все произошло наилучшим образом. Возможно, то, что все вышло именно так, – это судьба. Если бы мы вступили в брак тогда, то у нас не было бы ее.

Я уверен, что Эш пытается заставить меня чувствовать себя лучше, и это так мучительно, так ужасно мучительно… я тот человек, который пробил дыру в его сердце, а он пытается меня утешить. Я не могу этого вынести. Эш даже не знает о том, насколько жестоко несправедлив был к нему мир (к нему, человеку, который заслуживает этого меньше всего).

– Прекрати, – шепчет Эш, наклоняя голову и прикусывая мочку моего уха. – Прекрати наказывать себя, – легкое касание зубов превращается в настоящий укус, и, несмотря на боль, мой член пульсирует под твердым животом Эша.

– Позволь мне исполнить наказание, – продолжает Эш, и, о боже, да, пожалуйста.

Только у ног Эша я чувствую, что искупил все, что сделал неправильно. Только под его безжалостной ладонью я могу получить помилование из-за своих собственных мыслей.

Эш оставляет следы из жалящих укусов от мочки моего уха до подбородка, от подбородка до горла, а затем метит, двигаясь вниз по телу, кусая грудь и живот. Его глаза блестят в темноте.

– Хочешь, чтобы это увидела Грир? – спрашивает он между укусами. Я извиваюсь под его ртом, чувствуя, как предсемя вытекает из члена. – Хочешь, чтобы она увидела, каково это, когда ты становишься на колени?

– Да, – со стоном произношу я, пытаясь выгнуться, чтобы быть ближе.

Безжалостная рука отталкивает меня назад.

Я с ней сражаюсь.

Я борюсь. На самом деле я всегда борюсь.

И тогда, в самом конце, когда я разбит, я чувствую это. Спокойствие. Умиротворение. Пространство, которое Эш выделил для меня, где нет вины, нет отвращения к себе, нет агонии. Просто тишина и любовь, его рука на моем затылке и мои слезы, сохнущие на моем лице.

Грир – великолепная сабмиссив, рожденная, чтобы быть лидером за пределами спальни и служить, находясь внутри… поймет ли она, если увидит нас с Эшем вместе? Она подчиняется, потому что так чувствует себя в безопасности, потому что была рождена подчиняться, а я подчиняюсь, потому что был рожден страдать. Потому что мне нравится страдание.

Потому что мне нравится бой и нравится поражение, которое за ним следует.

Эш сжимает свои руками мои бедра, и я не могу двигаться.

– Да, – повторяю. – Пожалуйста.

– Так нетерпелив. – Эш кусает нежную плоть рядом с пенисом, и я вскрикиваю. – Обычно мне приходится заставлять тебя хотеть этого. – Еще один укус. Еще один мой крик. – Я схожу за ней.

Кровать прогибается. Эш переносит свой вес на одно колено, а затем отходит. Я наблюдаю за тем, как он идет по комнате, тени очерчивают выпуклые мускулы вдоль спины и рук. Он крадется. Даже совершенно голый, он выглядит так властно. Даже смертоносно.

Я не глажу себя, пока жду, хотя я так тверд, что в других частях моего тела, кажется, не осталось ни капли крови. Я так готов трахаться, что готов быть оттраханным, и моя кожа горит от ожидания…

– Ее здесь нет.

Голос Эша спокоен, но это спокойствие, которое я очень хорошо знаю. Он источал такое же спокойствие, когда начальник его штаба шептал ему на ухо плохие новости. Он излучал такое же спокойствие, когда врачи, наконец-то, диагностировали у Дженни рак. Он легко становился таким же спокойным, когда из деревьев в Карпатии начинали свистеть пули.

Я сразу оказываюсь на ногах, иду в ванную, чтобы убедиться самому. Конечно же, она пуста, и к тому моменту, когда я разворачиваюсь назад, на бедрах Эша низко сидят льняные штаны на завязках, а в руке зажат телефон.

– Ее телефона здесь нет, и дверь не заперта на внутреннюю защелку, – спокойно говорит Эш. – Я собираюсь связаться с Люком. Возможно, Грир ушла в тренажерный зал или бассейн.

Я в этом сомневаюсь. В Грир сочетается много всего великолепного, но она не славится ранними подъемами. Все те разы, когда на рассвете ей приходилось тайно выбираться из Белого дома в темноте… каждый раз, я входил с кофе и газетой и включал свет, то обнаруживал, что она сидит на диване, завернутая в гигантский халат Эша и моргает, словно сова. Как-то Эш сказал мне, что в большинстве случаев ему приходилось буквально стаскивать Грир с кровати и относить в гостиную, чтобы она снова не заснула, и в этом образе есть что-то столь болезненно милое. Я с нетерпением ждал, когда своими глазами увижу их утренний ритуал, возможно, даже буду тем, кто заключит в объятия ее теплое сонное тело и будет обнимать Грир, пока она не проснется.

Однако я об этом не говорю. Я просто хватаю мятые штаны от своего смокинга, комком лежащие на полу после прошлой ночи и натягиваю. Я как раз заканчиваю их застегивать, когда раздается стук в дверь. Я нахожусь ближе к двери, поэтому дергаю за ручку, открывая ее, ожидая увидеть Грир, готовый к тому, что на меня обрушится облегчение, но это не Грир. Это Мерлин, выглядящий нехарактерно усталым и неаккуратным.

– Грир похитили, – тихо объявляет он.

***

Двадцать минут спустя мы стоим полностью одетыми в номере у журнального столика, а с нами Мерлин и агент секретной службы по имени Борс. Кей (начальник штаба и сводная сестра Эша) шагает вдоль окон отеля в халате и разговаривает по телефону. Бельведер, личный помощник Эша, держится в стороне, также разговаривает по телефону, в окружении группы мрачных агентов секретной службы.

– Ни Люк, ни Ламар не ответили, когда пришло время сдавать пост, – объясняет нам Борс. – И вот тогда я ушел с поста по лестнице, чтобы их найти. Я нашел их без сознания и связанными в дальнем конце коридора, за углом.

Эш проводит рукой по лицу.

– Сколько всего агентов было атаковано?

– Включая Люка и Ламара, только пять, только те, которые мешали. Люди, которые схватили миссис Колчестер, действовали оперативно. Бесшумно. Они сбежали через окно на втором этаже, и, скорее всего, уехали через переулок. Там мы так же нашли тело человека по имени Дэрил, он работал в этом отеле.

Я больше не могу сидеть. Я встаю и начинаю ходить за диваном, на котором сидит Эш.

– Это был Мелвас, Эш. Ты знаешь, это был он.

– Я знаю, – тяжело говорит он. – Я знаю.

– Я думал, что мы подготовились к этому! Несколько отелей, конечный выбор в последнюю минуту!

– Этого было недостаточно, – признается Мерлин. – Мы недооценили его. Я его недооценил. Мне очень жаль, Максен. Это моя вина, моя собственная ошибка в суждении. Мне следовало этого ожидать.

Эш тоже встает, осторожно кладет ладонь на плечо Мерлина. Как он может быть таким чертовски спокойным прямо сейчас? Таким непоколебимым?

– Я не виню тебя, старый друг, – говорит он своему советнику. – Нам всем нужно было быть осторожнее, но даже в этом случае мы бы не смогли предвидеть такое.

Мерлин вздыхает с встревоженным выражением лица.

– Я должен был.

И хотя у нас с Мерлином были разногласия в прошлом, мне удается отвлечься от своего страха и гнева, ощутив к нему прилив сочувствия. Потому что мне тоже следовало это предвидеть. Если бы я не спал или спал не таким глубоким сном, если бы я предупредил Грир разбудить меня, прежде чем она отправится куда-нибудь, если бы я сделал хоть что-нибудь, а не заснул, как какой-то подросток, после того, как мы трахались, возможно, она все еще была бы в безопасности.

И хотя винить себя – непродуктивно, вина кажется мне старым знакомым плащом. Я накидываю его на плечи и почему-то чувствую себя увереннее, обретаю больше контроля. Мир снова имеет смысл. Это моя вина.

Это всегда моя вина.

Эш оглядывает комнату ровным задумчивым выражением лица. Если бы я не знал его хорошо, как знаю, если бы я не был рядом, когда мы наблюдали за тем, как ломались солдаты, когда мы сталкивались с морозными ночами в горах без еды и почти без воды, тогда я бы подумал, что произошедшее вообще никак на него не повлияло. Я бы подумал, что он смог скрыть свои чувства, пока размышлял, или, возможно, даже о том, что в первую очередь он беспокоился не о Грир.

Но я его знаю. Я вижу напряжение вокруг его глаз, то, как Эш продолжает потирать большим пальцем лоб. Паника ощущалась в каждой частичке его тела.