Текст книги "Американский принц (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Прямо сейчас здесь есть только я, – рычит он, его влажные губы движутся по моему уху. – Не он. Я.

Он говорил это мне раньше. И Эш говорил это мне раньше. Эта пульсирующая, яростная, необыкновенная одержимость в своей самой честной форме, ревности, с которой мы все должны жить, и она осторожно пробирается прямо в мой живот и высвобождает свою ярость, выливаясь волна за волной в интенсивных сокращениях мышц. Мои крики приглушены его ладонью, закрывающей мой рот, и, похоже, они его подстрекают, потому что каждый толчок становится болезненно жестким и глубоким, и вся его сила нацелена на одну задачу: похитить из моего тела столько удовольствия, сколько он сможет.

И все же я сжимаюсь и пульсирую вокруг него, этот оргазм настолько неистовый, что он тянет за мышцы моего живота, захватывая внутреннюю сторону моих бедер.

– Моя, – хрипло говорит Эмбри. – Моя, – и с рваным вздохом, все еще прикрывая ладонью мой рот, вздрагивает и извергается, удерживая себя настолько неподвижно, что я чувствую пульсирующие импульсы, пока он изливается внутри меня. Я чувствую тепло и влажность, чувствую отбойный молоток его сердца, когда его грудь прижимается к моей спине, я дрожу от того, что его щетина царапает мою щеку. И каждое это чувство я приветствую и вбираю в себя, потому что оно исходит от человека, которого я сама выбрала, чтобы он мне его подарил.

Я снова принадлежу самой себе.

Он напрягает бедра один или два раза, а после мы лежим абсолютно неподвижно, в полной тишине, наше резкое дыхание синхронизируется, а затем замедляется. Во мне разливается чувство удовлетворения, чувство безопасности, глубокий колодец любви. И ощущение раскрытой тайны, обнаружения до сих пор скрытого берега. Чего-то, что принадлежит только нам с Эмбри.

– Впервые за пять лет, когда были только мы, – говорю я через минуту.

Эмбри скатывается с меня, не отвечая.

Я снова пытаюсь, стараясь сформулировать то, что сама не понимаю.

– Мне это было нужно. Спасибо, Эмбри.

Он издает насмешливый гортанный звук, хватает брюки и натягивает их на бедра.

– Ты благодаришь меня за то, что я тебя изнасиловал?

Что-то в его голосе не совсем правильно.

– За то, что притворился, что насилуешь меня, – медленно говорю я, поднявшись на локти, чтобы иметь возможность наблюдать за ним. – После того, как я попросила тебя это сделать. И мы нашли безопасный для меня способ.

Он натягивает рубашку, все еще не глядя на меня.

– Мы должны идти.

– Эмбри.

Он смотрит на часы; я вижу, как стеклянная маска на его лице блестит в темноте.

– Прошло всего двадцать минут. Ву и Гарет, вероятно, только сейчас добираются до места встречи.

– Эмбри.

Он, наконец, смотрит на меня. В лунном свете не видно его лица, только очертания и тень. Эти яркие голубые глаза – лишь замки изо льда в темном океане.

– Я сделала что-то не так? – спрашиваю я тихо. – Я попросила от тебя слишком много?

– Ты не просила ни о чем, чего я не хотел давать, – его губы кривятся в горькой улыбке. – В этом-то и проблема.

Я перекатываюсь и сажусь, чтобы лучше его видеть.

– Я знаю, что ты не такой, как Эш, – осторожно говорю я. – Похоже, от секса тебе нужно больше удовольствия, нежели контроля…

– Не удовольствия, – перебивает Эмбри. – Бегства. Есть разница.

– Но это не значит, что неправильно…

– Не говори со мной о неправильном. Ты не знаешь, о чем я думал на этой кровати, черт возьми. Ты не знаешь, что я чувствовал. Что я хотел с тобой сделать!

Это причиняет боль. Я сглатываю.

– Что бы ты ни чувствовал, я чувствовала лишь связь между нами.

– Без Эша нет никаких «нас», разве ты не видишь? Ты говоришь, что это был наш первый раз наедине за многие годы, но ты чувствовала, что там мы были наедине? – он наклоняет голову в сторону кровати. – Тебе казалось, что там не было Эша? Потому что я чувствовал его там. Я видел, как твое обручальное кольцо сверкало в лунном свете, и я слышал, как ты о нем говорила. Я чувствовал себя так, словно сражался с ним каждую секунду, пока был внутри тебя, просто чтобы вся ты принадлежала лишь мне в течение нескольких драгоценных мгновений.

Он падает на кровать, глядя на звездное небо в окне.

– Я – плохой человек, Грир. Я всегда это знал, так, как женщина уверена в том, что носит близнецов внутри своей матки. Это часть меня – эта эгоистичная, легкомысленная часть – и мне жаль, что я не могу вырезать ее из себя, хотелось бы мне быть совершенным, а когда я был моложе, то хотел, чтобы у меня хватило смелости…

Эмбри прерывается и вздыхает.

– Я больше не хочу этого. Хотя, возможно, сейчас я этого хочу, потому что, насколько долбанутым нужно быть, раз мне нравилось принуждать тебя? У меня нет оправданий Эша. И насколько совсем долбанутым нужно быть, чтобы злиться на него, пока принуждаешь к близости его жену? Чтобы ревновать к нему? Чтобы испытывать к тебе собственнические чувства? Мы трое только несколько дней как пришли к соглашению, а я уже все испортил, нахрен.

– Нет, – прошептала я. – Мне это нравится, Эмбри, я люблю тебя. Всего тебя.

Эмбри поворачивается, чтобы посмотреть на меня, а затем целует меня, толкает меня на спину и жадно крадет поцелуи, снова и снова бормоча:

– Ты не должна меня любить. Не должна. Не должна.

Но я люблю, ничего не могу с этим поделать. Я никогда не могла. Я влюбилась в него пять лет назад всего лишь после одной совместно проведенной ночи – и он думает, что сейчас я могу это изменить?

С неохотным вздохом Эмбри выпрямляется и снова встает, вытаскивая из кармана маленький нож. Я моргаю, глядя на него с любопытством, и он печально качает головой, словно поражен тем, что я все еще доверяю ему после того, что произошло. Но я знаю его и знаю, чего он хочет, и поэтому я остаюсь неподвижной, пока он режет узы, освобождая мои запястья, а затем опускается к моим лодыжкам и разрезает толстую ленту.

– Блядь, – ругается он. Через долю секунды тепло капает на мои босые ступни. Я сажусь прямо и вижу, что он придерживает руку, кровь тонкой струйкой течет по его запястью, ее малиновый цвет становится черным в лунном свете.

– Эмбри! – с ужасом говорю я, отклеиваю от своих лодыжек клейкую ленту и сажусь на колени, чтобы взять в свою ладонь его пораненную руку и осмотреть ее.

– Это пустяк, – говорит он, слегка вздрагивая, когда я раскрываю его пальцы. – Моя рука соскользнула, вот и все.

Это неглубокий, но длинный порез, растянувшийся на всю ширину его ладони. Я хватаю с кровати белую простынь и туго оборачиваю ее угол вокруг его руки.

– Я сейчас вернусь, – говорю я, – так что, не двигайся.

Он повинуется мне, наблюдая за мной с внезапной неподвижностью, пока я сползаю с кровати и быстро иду к шкафу. Когда я включаю свет и замечаю свое отражение в зеркале, то вижу, что видел он, когда я уходила – женщину, совершенно голую, со спутанными волосами, свисающими до талии и со следами укусов на каждом дюйме тела, укусов настолько темных, что они видны в лунном свете. Как и всегда, я чувствую вспышку гордости при виде отметин на моей коже, отметин, о которых я просила у мужчины, которого люблю. Но я не знаю, что почувствовал Эмбри, когда все это увидел.

Я хватаю то, за чем пришла, и возвращаюсь к Эмбри, который теперь стоит у окна, все еще придерживает простынь вокруг руки. Он пристально смотрит на кровь, сверкающую на кончиках его пальцев со странным взглядом на лице, словно он потерялся в воспоминании.

Я осторожно убираю простынь с пореза и использую ее чистый край, чтобы вытереть как можно больше крови. Кровотечение замедлилось, но из пореза все еще сочится и капает кровь.

– Что это? – спрашивает Эмбри, нарушая молчание.

Я поднимаю вверх ткань, которую вытащила из шкафа, который по существу состоит из шелка и кружев.

– Это декоративный шарф, – объясняю я, когда начинаю обматывать им руку Эмбри. – Он висел вместе с нижним бельем.

– Он купил тебе нижнее белье? – голос Эмбри пронизан гневом, и я поднимаю на него глаза.

– Да. Не двигайся, – натягиваю ткань как можно сильнее и завязываю временную повязку на тыльной стороне его ладони.

Эмбри быстро вздыхает, когда я стягиваю ее, но в остальном молчит. Его глаза прослеживают отметины, которые, как я знаю, усеивают мою шею и ключицу, а затем устремляются к открытой двери шкафа.

– Ты не такой, как он, и ты это знаешь, – говорю я, прижимая его забинтованную руку к своей груди.

Он смотрит на свою перевязанную и окровавленную руку на мягких изгибах моих грудей.

– Я не знаю, какой я.

Я целую кончики его пальцев, пробуя кровь.

– Ты – Эмбри Мур. Разве этого недостаточно?

Он вздыхает, выдергивая у меня свою руку.

– Я задавал себе этот вопрос в течение длительного времени. Одевайся. Нам нужно идти.

И поэтому я одеваюсь в другое просвечивающее платье из тех, которые Мелвас выделил для меня, нахожу пару шелковых тапочек (все остальные туфли на высоком каблуке), а затем мы с Эмбри покидаем дом, Эмбри с пистолетом наготове.

Мы ползем по камням и под заборами с прорезанными в них отверстиями. Мы ускользаем от дронов и прыгаем вниз по опасным склонам, камни рвут тапочки и вонзаются в мои ступни. В течение нескольких тревожных минут мы прячемся под скоплением упавших ветвей, поскольку думаем, что слышим, как поблизости проходит патруль. Нам понадобилось тридцать или сорок минут, чтобы добраться до людей, которые прибыли с Эмбри, и к тому времени, когда мы до них добираемся, мои ноги истекают кровью, и я покрыта царапинами и порезами из-за камней и ежевики.

Несмотря на это, я вглядываюсь в Эмбри, когда он помогает мне сесть в машину, которую прятали дальше в долине, и говорю:

– Слишком уж все легко. Неужели на этом действительно все закончится?

Эмбри пожимает плечами и забирается в машину.

– Что еще мог бы сделать с тобой Мелвас?

ГЛАВА 13

Эмбри

Прошлое

Итак, Колчестер не мог меня любить, а я не должен был любить его. Морган была права. Он заслуживал того, кто мог бы ему дать то, в чем он нуждался, кто мог бы преклоняться перед ним, не ненавидя его при этом. Я был слишком эгоистичным, слишком сломленным, слишком беспечным. Даже если бы он был бисексуалом… а он не подавал никаких признаков того, что им был… не было ни малейшего шанса, что я был бы его первым вариантом.

Поэтому я пообещал себе принять совет Морган. Сказал себе, что избавляю нас обоих от боли несовместимости. Но на самом деле я избавлял себя от боли отказа.

В любом случае, он, наверно, был гетеросексуалом.

На следующий день после отъезда Морган, я отправился в кабинет капитана и попросил отправить меня куда-нибудь, куда угодно, чтобы убраться с базы. В длительный патруль, в рейд в соседнюю долину, куда бы то ни было, лишь бы убежать подальше от Колчестера. В течение восьми часов я снова был в зоне свободной от Колчестера, пробирался сквозь кусты и слушал, как Даг и Ву спорят о тонком сюжете фильма «Блэйд».

Для меня стало привычкой добровольно вызываться на каждую миссию вне базы – привычкой, за которую мои люди не были благодарны – но я не мог остановиться. Остановиться означало то, что я бы видел Колчестера, разговаривал с ним и переживал те ужасные, неизбежные моменты, когда бы мы оказались вместе, когда бы каждое его слово, каждое подергивание его затянутой в перчатку руки и каждое прищуривание этих зеленых глаз в солнечном свете, оставляло бы во мне открытую рану. Были времена, когда он хлопал меня по плечу, игриво трепал мои волосы, а я смотрел на него и понимал, что он ни о чем не подозревал. Совсем ни о чем.

Последние восемь месяцев были наполнены мучением и болью, и, хотя я думал, что смогу «вывести» Колчестера из своего организма, сражаясь больше, усерднее неся службу, то я был неправ. Я хотел его сильнее, чем когда-либо, я жаждал его, и от мыслей о нем, практически до крови стер свой член. Когда передо мной, словно штормовой фронт, начала маячить мысль о том, что мне скоро придется уехать, я обнаружил, что все сильнее и сильнее сопротивляюсь самой идее о том, что мне придется покинуть Колчестера. Избегать его – это одно, а быть вдали от него и этой базы, уехать и, возможно, больше никогда его не увидеть…

За день до моего отъезда, я брел в поисках источника моих мучений. В долине все было спокойно, и его взвод остался на базе, и хотя я знал, что смогу его увидеть сегодня вечером на прощальной вечеринке, которую устраивали мне и моим ребятам, – я хотел увидеться с ним сейчас, и наедине.

Я не знал, что именно скажу. Для него я был всего лишь парнем, чью сестру он трахал в прошлом году. Простым нарушителем спокойствия, кого он когда-то прижал к стене. Да и вообще, хотел ли я, чтобы он понял, что с моей стороны было что-то еще?

Снова была весна, с тем странным видом холода, который задерживался в углах и укрытых тенями местечках, который отступал под солнцем, только чтобы вернуть в тот момент, когда солнечный свет начинал ослабевать. Я обнаружил Колчестера во дворе, где мы впервые встретились, на нем была бежевая футболка и камуфляжные штаны, он разговаривал с высоким мужчиной в костюме, которого я никогда раньше не видел. Этот мужчина был белым, с темными волосами и был привлекательным, хотя и худощавым, и, похоже, примерно лет на десять старше нас.

Я собирался развернуться, когда увидел, что Колчестер занят, но он откинул назад голову и рассмеялся (рассмеялся! а он почти никогда этого не делал!) над тем, что сказал незнакомец, и этот звук был таким насыщенным и теплым, что я просто растаял.

Аккуратно заправленная в штаны футболка натянулась на его плечах и на спине, обрисовывая узкие линии бедер, и я позволил себе опустить пристальный взгляд на его задницу и ноги – сплошь тугие, привлекательные мускулы. Желание, которое я почувствовал, я ощущал его на клеточном уровне. Словно он слился с моей ДНК.

– Эмбри! – сказал Колчестер, заметив меня и подзывая к себе.

Я никогда не мог сопротивляться, когда он произносил мое имя. Я подошел к нему.

– Это Мерлин Рис, – Колчестер представил нас, и я пожал руку мужчине в костюме. – Он здесь делает работу от имени своей королевы. Похоже, в скором времени к нам присоединятся британцы.

– Очень скоро, – сказал Мерлин, когда наши руки разъединились. – Где-то через три месяца или около того. – Я заметил, что его аристократический акцент был слегка подпорчен его произношением буквы «р», вероятно, валлийским выговором.

– Я лейтенант Эмбри Мур, – сказал я. – Приятно познакомиться.

– Сын Вивьен Мур, верно? – спросил Мерлин.

Я не стал скрывать свое удивление.

– Верно.

– Я хорошо осведомлен в американской политике, – объяснил он. – В прошлом месяце она произнесла довольно волнующую речь о том, что ее сын возвращается на родину, не так ли?

Я сопротивлялся желанию закатить глаза. Она произнесла эту речь со слишком большим пафосом. Хотя я не сомневался в том, что некоторые из ее чувств были подлинными, я также не сомневался в том, что она проявила эти чувства наиболее политически выгодным для себя образом. Но я не мог сказать все это этому парню, поэтому я просто сказал:

– Да. Точно.

Мерлин опустил взгляд на свои туфли – модельные, с грязью, прилипшей к их блестящим бокам, – и он смотрел на них, пока говорил.

– А как твоя тетя Нимуэ?

– Ты знаешь Нимуэ?

Он улыбнулся и посмотрел на меня, и я узнал этот взгляд. Мне казалось, что я смотрел точно так же, когда был рядом с Колчестером.

– Да, – мягко сказал он. – Я ее знаю.

– Ну, – сказал я, пытаясь придушить свое жгучее любопытство, – несколько месяцев назад у нее появился ребенок. Маленький мальчик. Лир.

– Лир, – сказал он, произнося с нежностью это слово. – Валлийское имя. Это означает «со стороны моря».

– Она живет в Сиэтле. Она вроде как прозаический человек.

Он на это рассмеялся.

– Она такая, не так ли?

– Как вы двое…

Он махнул рукой.

– Это длинная история, и достаточно верно будет сказать, это связано с тем, что твоя мать была очень зла на меня. Когда-нибудь я тебе все расскажу. Ну, а сейчас мне нужно идти. Лейтенант Колчестер, надеюсь, мы скоро свяжемся. Лейтенант Мур, было приятно с тобой встретиться и, пожалуйста, передай своей семье привет от меня. Или, пожалуй, только своей тете, не думаю, что Вивьен захочет слышать от меня что-то, помимо прощальных слов.

Он пожал нам руки и ушел, его тщательно подобранный костюм и четкие движения были настолько неуместны на нашей временной военной базе, что я не мог не покачать головой.

– Чего он от тебя хотел? – спросил я Колчестера.

Колчестер пожал плечами.

– Понятия не имею, но он спрашивал обо мне капитана, – он нахмурился. – Надеюсь, у меня нет проблем.

– С чего бы у тебя были неприятности? Ты герой, всеобщий золотой мальчик.

– Ох, остановись.

– Я серьезно. Надеюсь, мы все будем упомянуты в твоих мемуарах, когда они выйдут.

– Я не пишу мемуары.

– Еще напишешь, прежде чем будешь баллотироваться в президенты, – сказал я.

– Однажды эта шутка устареет, – предупредил он меня.

– Никогда.

Он мгновение раздумывал над моими словами, а потом спросил:

– Хочешь прогуляться?

У меня пересохло во рту.

– Да, – сказал я. – Это было бы чудесно.

Весенний холодок ощущался между деревьев, мы проделывали путь вверх по узкой тропинке, удаляясь от базы, но птицы все равно трещали и прыгали вокруг, и крошечные цветы пробивались через почву в тех местах, где солнечный свет падал на землю сквозь деревья.

Мы ушли недалеко – хотя в тот день мы оба формально были освобождены от обязанностей, в нашей долине было достаточно сепаратистов, что было бы рискованно находиться далеко от базы. Вместо этого мы нашли горный хребет, с которого просматривался наш лагерь, и сели на него, свесив ноги.

– Значит, завтра ты уезжаешь, – сказал Колчестер, глядя вниз на базу. – Едешь домой.

– Буду там, пока мне это позволят.

– Хотелось бы мне чаще тебя видеть, – сказал он, и моя грудь сжалась.

Я не мог вынести то, что он произносил такие слова, поэтому попытался перенаправить его мысли, притупить интенсивность.

– И, конечно же, чаще видеть Морган.

Он покачал головой.

– Я не это имел в виду. Я действительно наслаждался, когда проводил время с Морган (каждым проведенным с ней мгновением), но мне больше это не нужно. А когда ты уедешь… Определенно буду ощущать себя так, словно мне нужно тебя снова увидеть.

И моя грудь сжалась еще сильнее.

– Колчестер…

Он взглянул на меня вспыхнувшими зелеными глазами, обрамленными длинными черными ресницами.

– Мои близкие друзья зовут меня Эшем.

– Я думал, твое имя Максен.

– Так и есть, но… – он на мгновение пожевал свою губу, словно решая, сколько мне можно рассказать. – Я никогда не знал своих биологических родителей. В свидетельстве о рождении нет упоминаний об отце, мне дала имя моя биологическая мать, но думаю, имя – это все, что она хотела мне дать. Так что, Максен – Макс – это имя, которым меня называли, пока меня не усыновила мама, мне тогда было четыре года. В тот день, когда я перебрался в ее дом, она позволила мне самому выбрать себе имя, новое имя, то, которое я мог бы использовать в своей новой жизни и в своей новой семье, – он улыбнулся. – Она была самым добрым, самым милым человеком, которого я когда-либо встречал, – не было случаев, чтобы я подошел к ней, и она не взяла бы меня на руки и не обняла меня. Я ей ответил, что хочу такое же имя, как у нее, и она рассмеялась. Сказала, что не позволит мальчику носить имя «Алтея», но я мог бы взять ее второе имя. И когда меня официально усыновили несколько лет спустя, мы сделали его официальным. Я больше не был Максеном Смитом, а стал Максеном Эшли Колчестером. С тех пор я считал своим вторым именем Эш, своим настоящим именем. Так как это имя было дано мне из любви, а не… – он махнул рукой, ни на что не указывая, – во время отказа от меня.

Я был очарован этим небольшим фактом его истории, этим наследием боли.

– И ты никогда не пытался найти своих биологических родителей?

Горечь отразилась на его губах.

– С чего бы мне это делать? Они не хотели меня.

Я тебя хочу.

– Значит, мне следует называть тебя Эшем?

Он улыбнулся мне, танцующей улыбкой, сияющей улыбкой, широкой улыбкой с ямочками, белозубой улыбкой, этими губами, которые казались твердыми и в то же время мягкими.

– Я был бы рад, – сказал он мне.

Загипнотизированный этой улыбкой, я вторил ему:

– Я тоже был бы рад.

– Эмбри, ты избегал меня?

Я отвел глаза от его оживленного красивого лица. Я почувствовал, что он узнает, если я совру, но я не хотел признаваться в этом, не мог признаться в этом, потому что тогда он спросит, почему, и я не смогу отказать ему в правде.

– Это из-за того, что я спал с твоей сестрой? – надавил он. – Или потому что я не продолжил с ней спать?

– Нет, Колчестер…

– Эш, – поправил он.

– …Эш. Не из-за этого… или, я не знаю, не только из-за этого.

– Просто, я по тебе скучал, – тихо сказал он. – Мне хотелось чаще тебя видеть.

– Я действительно думал, что ты меня ненавидишь.

– Ты испорченный, вредящий самому себе и бесконечно беспечный. Единственное, что я в тебе ненавижу, это то, что ты не принадлежишь мне, поэтому я не могу тебя наказать.

И, несмотря на то, что сказала мне Морган, несмотря на то, что я сам о себе думал, в то мгновение, когда он произнес слово «наказать», у меня на руках поднялись волоски, и напряглись мышцы бедер. Незнакомой части меня хотелось умолять о том, чтобы он наказал меня прямо сейчас.

– И ты хочешь, чтобы я был одним из твоих людей.

– Да. Мне бы хотелось, чтобы ты принадлежал мне.

Принадлежать. Никогда не было слова, которое я бы считал сексуальным, никогда не было слова, которое я бы считал эмоционально взвешенным; это слово касалось вещей: машин, оружия и собственности. Но, боже, в тот момент, я ничего не хотел больше, чем быть его собственностью, его вещью. Хотел принадлежать ему.

Я не мог поверить, что я спрашивал об этом, но слова все равно слетели с моих губ:

– О чем именно ты думаешь, когда представляешь, что будешь наказывать меня?

Он вздрогнул.

Он на самом деле вздрогнул.

К моему большому разочарованию, он не ответил на мой вопрос, вместо этого спросил:

– Ты знаешь историю Ахиллеса и Патрокла?

– Я учился в школе-интернате для мальчиков, – напомнил я ему. – Так что, да.

– Я чувствую себя так, словно… словно я не смогу сражаться, как только ты уедешь, – признался Колчестер (теперь уже Эш). – Как Ахиллес после смерти Патрокла.

– Ты? – я засмеялся. – Ты – лучший солдат на этой базе!

– Что-то в тебе облегчает это для меня. Знание, что если я правильно исполню свою роль, то ты сможешь быть в большей безопасности, когда будешь за пределами базы на своих собственных заданиях.

Его слова пронзили мое сердце – слишком добрые, слишком многозначительные – и они, вероятно, не могли означать то, что я хотел, чтобы они означали. Но потом я внезапно оказался лежащим на спине, камни и сосновые иголки пронзали ткань моей рубашки, а Эш был на мне, оседлал меня, склонился ко мне, сжав в кулак мою рубашку.

Я всхлипнул (ничего не смог с собой поделать), издав мягкий горловой стон. Издалека его тело казалось очень мускулистым, но на самом деле, когда он находился на мне, то был тяжелым, твердым и таким чертовски могущественным – весь такой солдат, с интенсивностью прижимающий мое тело к камням.

– У Эсхила, Ахиллес оплакивает Патрокла, когда тот умирает, – прошептал Эш, наклонившись достаточно близко, чтобы я мог почувствовать его запах – кожи и огня. – Он обвиняет Патрокла в том, что тот не испытывал благодарность за частые поцелуи Ахилла. Как он мог быть благодарен, если он умер, вместо того, чтобы остаться с Ахиллесом? Из ночи в ночь я думал о том, что ты отсюда уезжаешь, покидаешь меня, но я не смогу обвинить тебя в неблагодарности хоть за что-то, если только…

Я едва мог дышать; его длинные ресницы трепетали, двигаясь вверх и вниз, его бедра переместились на мои бедра, мой член твердел под всеми этими движущимися мышцами.

– Если, что? – спросил я, отчаявшись разрушить напряжение.

Эш не ответил словами. Вместо этого он наклонился и меня поцеловал.

Поцелуй был жестким – жестче, чем я ожидал от того, кто был настолько вежливым на публике и настолько спокойным, как Эш, но такой жесткости я ожидал от человека, которому нравилось стоять, поставив ботинок на мое запястье. Я выгнулся под ним, нуждаясь в давлении на моем члене, желая «предложить свое горло», и он давал мне и брал взамен, сдвинув бедра, чтобы я почувствовал его эрекцию напротив моей, провел рукой вверх по моей рубашке, остановившись на шее, которую крепко сжал. Его другая рука скользнула мне под голову, и я понял, что это должно было смягчить мое пребывание на камнях.

– Ты будешь благодарен за мои поцелуи, не так ли? – требовательно спросил он, пощипывая губами кожу на моей челюсти. – Ты ведь не уедешь от меня навсегда?

За двадцать два года никто, никто, никогда не заставлял меня чувствовать такое. Он не просто заявлял свои права, казалось, что его слова, что это его требование буквально вонзалось в мою плоть, фиксировалось в моих костях. Тогда мы оба были молодыми (он был всего на год старше меня), но он доминировал и ошеломлял меня настолько естественно, словно он занимался этим много лет.

И все же, когда я всматривался в его лицо, то не нашел там идеального контроля, кого-то опытного, я обнаружил отчаянный, собственнический гнев двадцати трехлетнего мужчины, который вот-вот потеряет кого-то, кого он хочет. Эти темные брови нахмурились, эти глубокие нефритовые глаза неистово осматривали мое лицо.

– Эмбри, – умолял он. – Пообещай мне, что ты не собираешься просто исчезнуть.

Я все еще пытался осознать последние тридцать секунд.

– Я не знал, что ты этого хотел, – сказал я. – Я думал… Полагаю, я думал, что ты не захочешь меня.

Эш снова меня поцеловал, и еще раз, и еще. Он раздвинул мои губы своими губами, и наши языки встретились, и это было таким теплым, мокрым, интимным чувством, что я задрожал под ним, что заставило его застонать мне в рот.

– Я хотел тебя с самого первого дня, – признался он, прерывая наш поцелуй. – Я хотел прижимать тебя к той стене часы напролет. – Выражение его лица стало немного застенчивым, это было чем-то непривычным и довольно милым на этом обычно серьезном лице. – Я впервые почувствовал такое по отношению к другому мужчине.

– Но Морган… – мне не следовало этого говорить. Не знаю, почему я сказал.

– Да, – вздохнул он. – Морган.

И ее имя, слетевшее с его губ, нарушило очарование момента.

Что я делаю? Разве то, что Эш хотел меня также как я хотел его, изменило бы что-нибудь? Неужели я действительно подумал, что смогу быть с мужчиной, которому нужно было наказывать и ставить свои отметины, кому нужно было, чтобы его любовники принадлежали ему? Не смотря на то, что мое тело закричало «да, да, мы можем это сделать», мне приходилось думать о большем, чем мой член. Все мои отношения либо имели абсолютно равный баланс сил, либо я был лидером, и это даже не проникало в сложные реалии моего эмоционального здоровья. Не проникало в сложные реалии нашей работы.

Эш увидел изменение в выражении моего лица.

– Скажи, что это еще не конец, Эмбри. Скажи, что продолжишь учить меня танцевать. Скажи, что будешь моим маленьким принцем. Пожалуйста.

На его руке все еще лежала тыльная сторона моей шеи, все еще защищала меня от всякой боли, за исключением той, что он сам хотел мне дать. Я зажмурил глаза; каждая моя частичка хотела сказать «да», и все же… маленькие принцы не могли играть с королями. Они были бы уничтожены.

– Мы должны вернуться на базу, – сказал я, открывая глаза, но не глядя ему в лицо. Если бы я увидел, что эти зеленые глаза вспыхнули от боли, что эта квадратная челюсть напряглась от боли, то все было бы кончено. Я бы обрушился и позволил себе быть втянутым во что-то, что я бы неизбежно сделал ядовитым и ужасным, потому именно это я делал лучше всего.

Эш соскользнул с меня и встал, предложив мне руку, которую я не принял.

Мы молча подошли к базе, расстались без слов, хотя я чувствовал, что он все время смотрел на меня. Я притворился больным во время прощальной вечеринки, думая, что это был последний раз, когда мне придется увидеть Колчестера, хотя, уже тогда я знал, что никогда не смогу не думать о нем.

И в то утро, когда я вышел из своей комнаты с сумками, то нашел за дверью небольшой завернутый в бумагу подарок. Я заставил себя подождать до Львова, пока не сел в поезд, и лишь тогда его открыл, а когда я это сделал, то мне показалось, что кто-то воткнул свой «Глок» в мои ребра и нажал на курок.

Книга «Маленький Принц». От Эша.

Я прижался лбом к окну поезда и заставил себя не плакать.

ГЛАВА 14

Эмбри

Прошлое

Патрокл…

Я отправляю тебе только этот е-мейл, но надеюсь, ты знаешь, что каждый день, когда ты не получаешь от меня письма, – это день, когда я хочу его тебе послать. В предстоящие годы я буду писать тебе письма в своей голове, но я должен был отправить хотя бы это одно единственное письмо.

Весь этот год я продолжаю все обдумывать. Неужели я неправильно все истолковал? Неужели я ошибался в том, что мы чувствовали, когда танцевали вместе, ошибался в том, как ощущался на мне твой взгляд, когда я называл тебя по имени? Неужели я неправильно понял то, как ты отреагировал, лежа подо мной, когда я тебя целовал?

Должно быть, все дело в Морган. Могу только представить, что она тебе обо мне рассказала, но, пожалуйста, знай, что все, что мы делали во время той недели, было согласованным… и необязательным. Эмбри, мне не обязательно быть таким человеком, если ты этого не хочешь. Для тебя я буду любым. Просто не исчезай.

Ахиллес.

***

Жизнь продолжалась. Она продолжалась в течение трех лет. Я недолгое время находился в южной части Тихого океана, на восемь месяцев отправился в Польшу, а затем на год в Ливенворт. Время между командировками я проводил дома, в Сиэтле, в гигантском доме моей матери, с видом на огромное озеро. Я играл с сыном Нимуэ, спорил с Морган, без интереса впутывался в любое разрушительное дело, которое мог найти, чтобы отвлечься от того, что видел и делал в Карпатии.

И чтобы перестать думать о Максене Эшли Колчестере.

Не прошло и дня, чтобы я о нем не думал. О танцах, поцелуях, о том, как ощущалась его толстая эрекция напротив моей. О его е-мейле, о его «я буду для тебя любым».

Я не мог позволить ему измениться ради меня. Я бы не стал. Это было совершенно несправедливо по отношении к нему – не говоря уже о том, что я не хотел, чтобы он менялся. Возможно, я был слишком испорчен, чтобы быть тем, в ком он нуждался. Возможно, я сопротивлялся самой идее о том, что он был тем, в ком я нуждался, но в душной тихой темноте ночи, когда мой мозг был затуманен после секса, алкоголя или чего похуже, – я знал правду. Возможно, со мной следовало бороться, чтобы добиться своего, прижать к стене или выстрелить в меня, но как только бы я сдался на милость Эшу, то был бы его целиком и полностью. Любое унижение, любое подчинение, все, что бы он ни захотел со мной сделать, я бы принял и наслаждался этим. Черт, я бы даже поблагодарил его за это.