Текст книги "Американский принц (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Ты знала об этом два месяца? – Я был поражен. Я имею в виду, что у нас с Морган были очень деловые отношения, но, если бы я узнал, что у меня есть еще один брат, с которым я переспал, я бы, по крайней мере, рассказал об этом брату, которого знал всю жизнь.

Ну, сводному брату. Но суть в другом.

Морган встала и зашагала по комнате, скрестив руки на груди.

– Сначала я была в шоке. Просто… потрясена. И поражена. Как? Каковы шансы? Что из всех мужчин именно он окажется моим братом? Что я пересплю с ним и… – она прикусила губу, не договорив.

– Но зачем ты рассказала ему об этом? – В моем голосе снова проскользнули нотки враждебности, когда я вспомнил вчерашнее. Октябрьский дождь, барабанящий по листьям, окрашенным в золотистый цвет, низкие раскаты грома. Оцепеневшее выражение лица Эша, когда она рассказала ему – шокированное, словно его вот-вот стошнит.

Я мог бы убить ее в тот момент, прямо перед гробом Дженни, украшенным изысканными букетами орхидей.

Однако сейчас я ждал присущей ей жестокости. Ожидал, что она будет оправдываться, обвинит Эша, меня. Очевидно, вчера Морган чувствовала себя достаточно свободно, чтобы сказать ему об этом при мне, так почему же сегодня должно быть по-другому?

Но сегодня все пошло не так. Она перестала расхаживать по комнате, скрестив руки на груди, и повернулась ко мне.

– Я не знаю, – устало произнесла сестра. – Не знаю. Я говорила себе, что делаю это для того, чтобы навредить ему, завершить кампанию, если смерть жены не помогла с этим, но чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что чувствовала себя… одинокой… единственной, кто знал.

– Так ты рассказала ему, потому что тебе было одиноко? – В моем голосе было столько презрения, что это удивило даже меня самого.

Сестра пристально посмотрела на меня.

– Я рассказала ему, потому что у моей партии нет шансов победить на выборах. Дело даже не в его дурацкой «Новой партии», а в нем. Максен красив, молод, герой войны, обаятелен – в общем, обладает всеми качествами, которых нет у нашего претендента. И пока Республиканская партия не сможет выдвинуть кандидата похожего на него, у нас нет шанса на победу.

– Но у вас нет никого похожего.

– Да. У нас нет. Но я подумала, что если смогу заставить его бросить… – Она покачала головой. – В любом случае, это неважно. Ты прав. Думаю, настоящая причина, по которой я рассказала ему, заключается в том, что это причиняет мне боль. И я хотела причинить ему такую же боль, более того, я хотела, чтобы он разделил это бремя со мной. Думала, ему станет легче, когда он узнает.

– И как? Получилось?

Она прижала руки к животу, словно пытаясь сдержать свои чувства, и уставилась в пол.

– Нет, – ответила она, всматриваясь вдаль.

Я встал и подошел достаточно близко, чтобы коснуться ее. Но не притронулся. Даже исключая то, что произошло на похоронах Дженни, мы не из тех братьев и сестер, которые проявляют любовь друг другу.

– Ты реально сделала ему больно, Морган. Поздравляю. У него траур, он горюет, а теперь еще знает, что вдобавок ко всему прочему когда-то, давным-давно, трахал свою сестру. Наверняка он в курсе, что его мать мертва, а отец никогда не хотел его видеть. Карпатцы не смогли этого сделать, смерть Дженни не смогла этого сделать, но тебе удалось. Ты сломила Максена Колчестера. Именно этого ты хотела, верно?

Морган снова покачала головой, по-прежнему не глядя на меня.

– Я не понимаю, чего хочу, когда дело касается его.

Черт, а кто вообще понимал, когда дело касалось Максена Колчестера? Прошло столько лет с тех пор, как он сделал Дженни предложение, а я все еще не мог двигаться дальше. Я не мог перестать мечтать о случайных прикосновениях наших пальцев и плеч, о тех ночах, когда мы вместе напивались, и он задумчиво водил пальцами по моей шее, по грубой щетине на моем подбородке. Ни секс, ни алкоголь, ни война не выбили из меня чувства к нему, и никогда не смогут. Я скорее умру, чем перестану любить Эша. Но это не исправило ситуацию, особенно теперь, когда Дженни умерла. Каким ужасным человеком я был, если надеялся, что ее смерть освободит его от ответной любви?

Ты был бы таким же ужасным человеком, каким уже являешься.

Я снова сосредоточился на Морган, на том, что происходит здесь и сейчас, и, направляясь к двери, сказал:

– Тебе лучше понять, чего ты хочешь, Сисси. В любом случае, что бы не делала, ты несешь за это ответственность.

– Дело сделано, – прошептала она. – Уже ничего не исправить.

– Возможно. Но я думаю, если бы ты увидела его сейчас, то возненавидела бы себя за это.

– Ты не представляешь, за что я себя ненавижу, – глухо сказала она. – Ты не представляешь, что я натворила.

– И мне все равно, – честно признался я. – Но я забочусь об Эше. И если бы ты когда-нибудь любила его, если бы когда-нибудь любила меня, тебе бы тоже было не плевать.

Она не ответила. Я оставил ее стоять посреди гостиной, прижав руки к животу, с отсутствующим взглядом смотреть в окно на пустую улицу.

* * *

Тук-тук-тук.

Тук.

Я пил с четырех часов дня, и в результате отключился, но сон был таким тягучим и туманным, что мне никак не удавалось проснуться. Послышались звуки… стук в дверь… Кто-то пришел.

У меня хватило сил открыть глаза и со стоном скатиться с дивана. Я выпил по меньшей мере четыре бутылки мартини, может, пять, но, честно говоря, не стал винить себя за то, что выпил шесть или даже семь. Сегодня впервые после смерти Дженни я вернулся к предвыборной кампании, и поехал с Эшем в Норфолк, где он должен был произнести речь.

Все прошло не очень хорошо.

Во время выступления у Эша затряслись руки, когда он пытался найти нужную страницу в своих заметках, с которой хотел начать речь, вдруг неожиданно умолк, не в силах сосредоточиться на своих словах. Мы с Мерлином обменялись взглядами, в которых читалась такая паника, что я почти чувствовал родство с этим человеком, несмотря на то, как сильно его недолюбливаю. Во многих отношениях вся эта затея была скорее идеей Мерлина, чем нашей с Эшем. Именно он потратил годы на создание «Новой партии» на уровне штата, сколачивая коалиции и заручаясь поддержкой как недовольных демократов, так и республиканцев. Он был тем, кто готовил Эша к этой роли, постепенно убеждая его, что это не гордыня – баллотироваться на должность – или, по крайней мере, – это простительная гордыня. Казалось, вся его жизнь была поставлена на то, чтобы подвести Эша к этому моменту…

Я задавался вопросом, что стало бы с Мерлином, если бы сейчас все развалилось.

Выступление прошло неудачно, но я отправился домой не для того, чтобы выпить полбутылки джина.

Жалость и сочувствие на лицах людей, присутствовавших на выступлении, убедили меня в том, что на данный момент кампания в безопасности.

На самом деле, речь Эша в столь потрясенном состоянии, вероятно, помогла донести послание, которое подчеркивало важность тех жертв, на которые шли военнослужащие и женщины при исполнении своих обязанностей.

Я подумал, что, если бы мы установили кабинки для голосования за пределами места проведения выступления, все бы до единого проголосовали за скорбящего красавчика Максена.

И нет, дело не в его речи. Дело в самом Эше. В его затравленных глазах, в слабом голосе, в руках, которые так сильно дрожали, что он не мог перелистнуть страницы. В его опущенных плечах, отсутствующем выражении лица. Наблюдая за ним, таким опустошенным, я чувствовал, что тону.

Действительно ли это был тот самый человек, который спокойно и обаятельно выиграл свои первые два дебата? Это тот самый человек, который, отбиваясь, покинул здание, полное мятежников, чтобы спасти меня? Тот самый человек, который непоколебимо смотрел на грязную, затянутую туманом равнину Бадона и подгонял своих испуганных людей вперед?

Не может быть. Это не он.

Я вернулся в свою чересчур дорогую квартиру на Кэпитол-Хилл, размышляя о двух вещах.

Во-первых, мой король сломлен.

И, во-вторых, я не знал, как его привести в чувство.

Две эти мысли сделали меня несчастным, поэтому я напился. О чем я жалел сейчас, с трудом поднимаясь на ноги и направляясь к двери. Большие часы, которые выбрал декоратор Морган, показывали, что уже почти полночь.

Блядь. Как долго я проспал?

Стук стал более настойчивым, как будто посетитель пытался пробить дверь кулаком.

– Подождите, – пробормотал я, возясь с замками и цепочкой. Иисусе. Неужели люди совсем не уважают политиков, пытающихся отоспаться после тяжелого дня?

Как только я отпер дверь, она с грохотом распахнулась, и на пороге появился мой напарник по гонке, промокший насквозь под дождем, даже без гребаного пальто, а кончики его черных волос прилипли к скулам и шее.

– Эш, какого х…

Его губы оказались на моих, прежде чем я успел закончить предложение, его тело прижало меня к стене, параллельно пинком захлопывая дверь. Они были голодными, но его горячее, твердое, влажное от дождя тело казалось еще более изголодавшимся. И эти тело и рот были такими знакомыми, до боли знакомыми, и в то же время совершенно новыми. Семь лет. Прошло семь лет, с тех пор как его губы в последний раз пожирали мои, прикасались к ним, заявляли на мой рот права и вторгались в него.

Я чувствовал вкус дождя на его губах.

Одна рука сжала в кулак мою рубашку на плече, чтобы сильнее прижать меня к стене, а другая расстегнула пуговицы, ремень, все барьеры между моей кожей и его. Я отстранился, чтобы посмотреть на лицо Эша, ожидая увидеть ту же пустую маску, что и днем, но, когда его глаза встретились с моими, я узнал взгляд моего короля.

Я удивленно уставился на него.

– Эш?

– Ты нужен мне, – прорычал он, все еще дергая мой ремень. – Могу я взять тебя?

Моя грудь казалась открытой и незащищенной, полной нежных, непогребенных надежд, подобно мягким зеленым росткам в едва оттаявшей почве.

– Я всегда принадлежал тебе, – пробормотал я, и мне пришлось закрыть глаза, когда произносил это, иначе он увидел бы слишком многое, а я не мог этого вынести.

Я не мог вынести, если он поймет, как я изголодался по нему, как я страдал из-за него каждой клеточкой. Как эти последние семь лет вымотали меня и превратили в жалкую оболочку, скитающуюся по холодному ветру, в то время как он был обогрет и счастлив рядом с Дженни.

Моя гордость не позволяла ему этого увидеть, но было и мое сострадание – я не мог допустить, чтобы он узнал, сколько боли причинил мне из-за Дженни, тело которой едва успело остыть в земле.

Но, как всегда бывает с Эшем, мои желания не имели значения, потому что, когда я снова открыл глаза, то сразу понял, что он все равно все это видит.

Его взгляд переместился с моих глаз на лицо, и он нежно произнес:

– Патрокл…

Я не хотел слышать, что он скажет дальше, да это и не имело значения. Я выбрал такую жизнь, предпочел поставить его будущее выше нашего, и, в некотором смысле, я заслужил всю ту боль, которую испытывал. И я не знал, что послужило причиной его полуночного визита, этой пропитанной дождем смеси секса и отчаяния, но я был слишком взбешен и изголодавшимся, чтобы позволить этому случиться, не насладившись каждым мгновением. Подавшись вперед я поцеловал его так, что он не смог вымолвить ни слова, и мой поцелуй, казалось, вновь разжег то пламя, которое горело в нем, когда он пытался выбить мою дверь.

Нежность исчезла, Эш снова принялся дергать мой ремень и жадно впиваться в мой рот.

– Я не могу ждать, – пробормотал он в мои губы. Нетерпение ясно читалось в его голосе, в его руках, в эрекции, натянувшей переднюю часть брюк. Я умирал от желания узнать, что же произошло в промежутке между его речью и этим моментом, что же привело его в такое состояние.

– Прости, – сказал он, наконец расстегивая мои штаны и сжимая мой член в кулаке так крепко и сильно, что все мысли вылетели из головы. – Раньше я думал, что этот момент… если мы когда-нибудь снова будем вместе… Думал, что он будет другим, более долгим и приятным, но…

– Не извиняйся, – сказал я в ответ, затаив дыхание, все мое тело напряглось, как тетива лука, когда он все сильнее и сильнее прижимал меня к себе. – Пожалуйста, не извиняйся.

– Что ж, я не настолько сильно извиняюсь.

Появилась ямочка на его щеке, и на мгновение я увидел молодого мужчину, стоящего надо мной в лесу и желающего услышать мои мольбы. А в следующий момент я уже летел на обеденный стол, и посуда – опять же от декоратора Морган – с грохотом упала на пол. Мы оба проигнорировали это; Эш склонился надо мной и повернул мою голову, чтобы я мог поцеловать его, а затем почувствовал на своей спине укусы, которые едва ощущались сквозь тонкий хлопок моей рубашки. Мои брюки были спущены до лодыжек, а ноги разведены в стороны.

– Эмбри, – позвал Эш.

– В спальне, – выдохнул я. – Верхний ящик комода.

На поиск у него ушла всего секунда, хотя для меня, обнаженного и наклоненного через стол, эта секунда показалась месяцем, паника и похоть охватили все мое тело. Передумает ли он? Решит ли, что слишком мало времени прошло после смерти Дженни? Войдет ли он в мою спальню королем, а выйдет ли оттуда разбитым?

Мне не стоило беспокоиться. Он вернулся из спальни, как тигр, подкрадывающийся к своей добыче, и, появившись у стола, провел рукой по моей спине, и по его голосу я понял, что он улыбался.

– Ты наконец научился послушанию, Маленький принц?

– Пошел ты.

– У тебя все такой же грязный рот. А я-то думал, мы друзья.

Он запустил руку в мои волосы, чтобы оторвать мою голову от стола.

Мои глаза наполнились слезами; моя кровь забурлила при виде и ощущении той его части, в которой мне так долго отказывали. Эту часть себя он так долго скрывал.

Когда я выгнулся дугой, палец вошел в меня, исследуя небрежно, даже грубо, и я так жаждал этого спустя годы, проведенные в Карпатии. Смазка была холодной, палец – теплым, а голос Эша – сочетанием льда и пламени, когда он прошептал:

– Все так, как я помню. Такой же крепкий и чертовски сильный… – Его рука оставила мои волосы, чтобы схватить меня за задницу, за левое бедро, сжимая и похлопывая по боку, как будто я был породистым жеребцом. – Все тот же ты.

Я чувствовал биение сердца в своем члене. Я чувствовал биение своего сердца повсюду, как будто оно было где-то вне меня и заполняло всю комнату. Конечно, оно было не на месте. Много лет назад я отдал его солдату, стоявшему позади меня.

– Не могу дождаться, – снова пробормотал он.

Я почувствовал, что он вытащил палец, и как будто с ним потерял какую-то часть себя, а затем услышал звук бряцания пряжки о ремень, металлическое жужжание молнии. В тот момент, когда головка коснулась чувствительной кожи моего заднего прохода, я неосознанно содрогнулся.

– У меня не было, – сказал я дрожащим голосом. – Ни с кем. После тебя.

Если я считал, что это заставит его задуматься, немного приструнит тигра, то я ошибался. Во всяком случае, казалось, что мои слова разожгли в нем новый огонь, дали почувствовать какое-то темное, первобытное удовольствие.

– Хорошо, – прорычал он.

И вошел в меня так грубо и быстро, как вошел бы в женщину, проталкивая крупную головку при первом толчке, и вгоняя весь член – при втором. Стоны вырвались из его горла, когда он вошел, и его массивные руки обхватили мои бедра, удерживая меня на месте, пока я извивалась под ним.

– Черт, – Он такой большой. Такой невероятно большой, и он разрывал меня на части своим членом. – Срань Господня.

От солдата, стоявшего позади меня, не было ни пощады, ни сожаления. Он вошел, вытащил, снова подался вперед. Я извивался, он придавил меня, я попытался пошевелить ногами, но он пинком развел их в стороны. Это его я чувствовал внутри меня, надо мной и позади; это он брал то, что хотел, в чем нуждался; это его я жаждал так сильно и так долго, что забыл, каково это – не желать.

Он действовал жестко, действовал нечестно, ведь единственное внимание, которое он уделял моему телу, – случайные шлепки по боку и царапанье ногтями под рубашкой, и я бы кончил так быстро, что даже стыдно, если бы он продолжал в том же духе.

– Я вытрахаю из тебя всю сперму, – сказал он мне на ухо, а затем сдержал свое слово, протянув руку и засунув мой налившийся член мне между ног. Край стола удерживал его направленным прямо вниз, вся кровь и все ощущения в моем теле собрались в двадцати пульсирующих сантиметрах, а затем он отпустил мой член.

Я хотел умолять Эша хотя бы не выпускать его, даже если он не собирался гладить меня, потому что иначе это будет невыносимо, как будто само по себе удовольствие было слишком сильным. Я хотел умолять его остановиться и быть жестче, я хотел умолять его простить меня и наказать, я хотел умолять его уйти и остаться. В тот момент я хотел всего этого, каждой болезненной, возбуждающей эмоции, лишь бы получить их от него, лишь бы он дал их мне.

– Эш, пожалуйста, – простонал я. – Прикоснись к нему или позволь мне…

Он легко поймал руку, которой я пытался дотянуться до своего члена, и рассмеялся. Он смеялся.

– Нет, Патрокл. Не в этот раз. Сейчас я хочу увидеть, как ты кончишь вот так. Только от моего члена внутри тебя. Я так ждал этого. Чертовски. Давно. Хотел. Поиметь. Тебя. – Он подчеркивал каждое слово толчками, такими глубокими, что у меня на глазах выступили слезы, и такими резкими, что мои пальцы беспомощно прижались к полированной поверхности стола.

– Я кончаю… слишком… я кончаю…

– Покажи мне.

Я не мог дышать. Серьезно, я не мог дышать; воздух царапал мою грудь, словно когти, из моего тела вышибло всю кровь, весь кислород, они сосредоточились в моем пульсирующем члене, и мне казалось, что через пах из меня вытягивают душу.

Еще больше давления и жара, концентрировалось все ниже, ниже, ниже, а потом я закричал и задергался под Эшем, извергая на пол струи спермы.

Мои руки царапали столешницу, а бедра дергались так сильно при каждом толчке, что стол заскользил по полу. Завтра на моих бедрах будут синяки, но мне было плевать, мне все равно на два давящих очага дискомфорта, потонувших в густых волнах оргазма, которые накатывали на меня, вырывались из меня, и я был не в состоянии пойти против них, против него.

Эш сдерживался до самого конца, но мой оргазм подтолкнул его к краю, и в самый пиковый момент он дал себе волю, совершив серию жестких толчков, которые заставили меня пульсировать до тех пор, пока я не осушил свои яйца до последней капли. И прямо перед тем, как излиться в меня, он замер и прошептал мое имя.

– Эмбри.

А после он со стоном кончил, впиваясь своими пальцами в мои уже покрытые синяками бедра.

Я наслаждался каждым моментом – влажным теплом, тугим скольжением, пульсацией в паху. Каждым звуком и вздохом, которые он издавал, каждой вспышкой и пульсом в самой сокровенной части меня. Как я мог забыть, каково это, когда тебя вот так трахает Эш? Тишину и покой, которые следовали за этим? То, как я чувствовал себя самим собой больше, чем когда-либо прежде?

Как сильно он любил меня и как сильно я любил его в ответ? Его движения замедлились и прекратились, пока не остались только мы, дышащие в унисон, все еще слившись воедино. Я рискнул взглянуть ему в лицо и чуть не пожалел об этом, потому что то, что я увидел, сразило меня наповал.

– Маленький принц, – произнес он голосом, который мог сдвинуть горы.

Но я не хотел, чтобы горы сдвигались, пока нет. Я не хотел говорить о Дженни, или о Морган, или о ком-либо еще, я не хотел, чтобы реальность и история вторгались в мою жизнь. Я просто хотел быть в этом моменте. Он, мы, удовольствие, которое только он мог дать мне. И я понимал, что это эгоистично.

У него только что умерла жена, ему предстоит выиграть предвыборную кампанию, у нас теперь есть общая сестра.

Хороший человек собрался бы, предложил Эшу выпить и бескорыстно выслушал бы все, что он пожелает рассказать. Хороший человек не стал бы хватать Эша за все еще мокрую рубашку и тащить его в спальню за добавкой. Хороший человек не стал бы проводить следующие пять часов в жадных грязных объятиях, не думая о кольце, все еще надетом на палец Эша.

Но в самом начале я уже говорил вам: я нехороший человек.

Правда заключалась в том, что за эти пять часов я снова и снова клялся в своей вечной верности. Я клялся пальцами и губами, всеми рельефами мышц и изгибами тела, которые подставлял под его любящее яростное насилие. Я поклялся в этом не по его просьбе, я предложил это из-за его горя и стыда за то, что он сделал с Морган, я поклялся в этом, потому что за эти пять часов он стал больше походить на себя прежнего, чем за последние пять лет.

И я отказывался позволять реальности вторгаться в мою жизнь. Может, и была кампания, может, все еще была моя сестра, может, была тысяча причин, по которым я никогда не смогу по-настоящему принадлежать Эшу, а он никогда не сможет по-настоящему быть моим. Но в ту ночь все это не имело значения. Важно было то, что он был моим королем, а я – его принцем, и я всегда-всегда буду рядом с ним.

ГЛАВА 27

Эмбри

Настоящее

Утром Грир уехала, чтобы позаботиться о пентхаусе своего деда. Я поднимаюсь по лестнице, и в резиденции тихо, если не считать звуков венского вальса, доносящихся из кабинета Эша. Мое сердце сжимается от этих звуков, от воспоминаний о нашем первом танце, о том, как я впервые прижал его к себе. Мне приходится остановиться в коридоре, чтобы стряхнуть их. Если буду думать о том, как мы танцевали в те далекие дни, у меня не хватит духу сделать то, что требуется, а сделать это необходимо.

Но, когда вхожу в кабинет, теряюсь, потому что Эш без рубашки и босой, тянется через стол за папкой. Я просто прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю за ним. Упругое тело, рельеф мышц на плечах и спине. Дорожка волос, спускающаяся вниз от пупка.

– Опять Штраус? – спрашиваю я.

Эш поднимает взгляд, и легкое удивление от моего присутствия сменяется улыбкой, такой теплой и счастливой, что мне приходится отвести взгляд.

– Композиция напоминает мне о тебе, – нежно произносит он, и я борюсь с желанием закрыть лицо руками. Я всегда становлюсь абсолютно бессильным, когда читаю по его лицу, как он меня любит; такой невинный пустяк, как прослушивание музыки, а у меня колени подкашиваются.

До сих пор. Будь сильным.

Эш выпрямляется и потягивается, а я перестаю отводить взгляд. Возможно, это последний раз, когда я вижу, как перекатываются мышцы его пресса, как соблазнительно натягиваются брюки на стройных бедрах.

– Сложно удержаться и не подойти, – ворчит Эш, – когда ты так смотришь на меня.

– Почему ты не можешь подойти? – Не знаю, почему спрашиваю это. Лишь знаю, почему не могу подойти я – мне известно гораздо больше причин, чем ему. Но в данный момент мы просто двое мужчин, изголодавшихся друг по другу, мужчин, которым посчастливилось остаться наедине.

– Я забыл почему, – бормочет Эш, обходя свой стол и направляясь ко мне. – Это как-то связано с тем, что ты невыносимый мудак. – Он опирается одной рукой о дверной косяк рядом с моей головой, и я чувствую запах дыма, и жар, исходящий от его обнаженной мускулистой кожи.

– Ты всегда знал, как наказать меня за то, что я мудак. – Глаза Эша вспыхивают.

– Так вот чего ты хочешь, Маленький принц? Чтобы тебя наказали?

– Я… – Слова застревают на полуслове, когда Эш наклоняет голову к моей шее, проводя кончиком носа по моему подбородку.

– Я тут подумал, что есть еще кое-что, чего мы с тобой не делали, – выдыхает он мне в шею, его слова отдаются во всем теле. – То, что я тебе обещал.

– О, правда? – Я произношу это вроде бы непринужденно, но слова выходят сдавленными от растущего желания.

– Да, – шепчет он мне на ухо, и затем я скорее чувствую, чем слышу, как расстегивается пуговица на его брюках. Я чувствую, как жужжат металлические зазубрины его молнии. Я слышу его вздох, когда тяжелая эрекция высвобождается из штанов.

Он хватает мою руку и прижимает к своему сердцу.

– Ты помнишь? – небрежно спрашивает он, перемещая наши руки с его твердой теплой груди на столь же твердый теплый живот. – Помнишь, что я обещал?

– Я… Возможно…

– Тогда позволь мне освежить твою память. – Его приоткрытые губы касаются мочки моего уха, пока наши руки скользят под пояс его брюк и обхватывают бедра. Они перемещаются до тех пор, пока я не достигаю его голой задницы.

По телу проходит дрожь.

Конечно, я и раньше хватал Эша за зад, когда отсасывал ему, или, когда он врезался в меня, прижав мои колени к своей груди. Но никогда не было такого, чтобы он направлял меня туда и сознательно, осторожно позволял мне исследовать эту часть его тела. А я исследую, даже не успев остановить себя, сжимаю его упругую задницу, перемещая другую руку так, чтобы она повторяла движение первой, наполняя ладони теплой, мускулистой плотью.

Эш возвращает свои руки к моему лицу, а затем, когда мои прикосновения становятся глубже и грубее, опускает их на шею. Он настолько неподвижен, что я задаюсь вопросом, может, ему не нравится, что я вот так прикасаюсь к нему. Вдруг он позволяет мне, потому что я этого хочу, но на самом деле не получает от этого никакого удовольствия.

Затем я нежно провожу кончиком среднего пальца по горячей морщинистой коже его входа, и он издает звук, такой беспомощный и прерывистый, что я ощущаю его у себя на языке. Эш прижимается ко мне, его руки скользят вниз по моей груди, сжимая лацканы моего пиджака в кулаках, а голова еще глубже утыкается в выемку на моей шее. Я сильнее прижимаю кончик пальца ко входу, ощущая жар на грубой подушечке, и Эш вознаграждает меня дрожью и стоном, который приглушает воротник моей рубашки.

Я и представить не мог, что у меня будет такое: президент Максен Колчестер, без рубашки, прижимался ко мне, тяжело дыша, пока я ласкал его задницу.

– Сложно не… – выдыхает он и замолкает, не в силах подобрать слова, но каким-то образом я понимаю, что он имеет в виду. Ему сложно не брать контроль в свои руки. Трудно сохранять спокойствие и позволять другому человеку доставлять ему удовольствие, ведь он так привык получать его на своих условиях.

Но Эш справляется, позволяя моему пальцу совершать нежные неторопливые движения, пока я не погружаюсь в него по самые костяшки и, наконец, не задеваю то место глубоко внутри, которое заставляет Эша вскрикнуть и прижаться ко мне. И, черт возьми, слышать эти всхлипы в его охрипшем голосе и чувствовать, как его задница раскаляется вокруг моего пальца, почти невыносимо. Этого слишком много, особенно когда он начинает тереться своей эрекцией о мое бедро.

– Я хочу, чтобы ты трахнул меня, – бормочет он, все еще сжимая мой пиджак в кулаках. – Сейчас. Сегодня.

Как долго я ждал этого гребаного момента? И сегодня он сам этого хочет, именно в тот вечер, после которого больше не будет моим? Я ненадолго задумываюсь, не сделать ли это, массируя его простату и потираясь своим спрятанным в штаны членом о его пах, но мне даже не требуется напоминать себе, насколько это будет неправильно. Я и так это знаю.

Уже знаю.

– Эш, мы не можем, – говорю я, сожалея о том, что мой голос звучит сдавленно, и вынимаю из него палец. – Грир.

Эш кивает, уткнувшись в мою шею, но я вижу, что он все еще охвачен возбуждением.

– Мы точно не можем? Даже чуть-чуть?

Я едва не улыбнулся его мольбе, потому что так приятно видеть его таким, моего сильного короля, ради меня готового стать уязвимым, но чувствую, как слезы жгут мне глаза, подступая к горлу. Почему именно сегодня я застал его за прослушиванием вальса? Именно в этот вечер он решил, что хочет отдать мне что-то особенное?

Почему именно сегодня он напомнил мне о том, как сильно меня любит? Заставил меня вспомнить, как сильно я люблю его?

– Эш, – повторяю я, надеясь, что он не услышит слез в моем голосе. – Ты же знаешь, что мы не можем.

В какой-то момент мне кажется, что он собирается поспорить, и если он это сделает, то я пропал. Я и так едва в состоянии держаться за здравый смысл и мораль, и если он попросит, я уступлю. Я не могу отказать себе в удовольствии насладиться изгибами длинных бедер Эша, напряженным рельефом его живота, всхлипами и стонами, мыслью о том, как он кончает себе на живот, пока я глубоко вгоняю свой член в его гостеприимную попку…

– Ты прав, – наконец с тяжелым вздохом произносит он, и кажется, что сам воздух вокруг нас разряжается. – Ты прав. Я говорил, что мы не могли позволить себе это раньше, и не должны были сейчас. Это причинит боль Грир. – Он поднимает голову, чтобы посмотреть мне в лицо, и его красивые губы изгибаются в печальной улыбке. – Неужели ты не можешь все уладить с Абилин, попросить прощения у Грир, чтобы мы снова могли быть вместе?

Я не хочу честности.

Я не хочу ничего, кроме возбужденной плоти, любви и запаха секса, витающего в воздухе вокруг нас.

Но я все равно поступаю так, я выбираю путь морали. Пора становиться хорошим человеком.

– Я собираюсь жениться на Абилин, Эш.

Он отпускает мой пиджак.

Я делаю глубокий вдох, решая начать с самого главного.

– Я ухожу с поста вице-президента. Официальное заявление об отставке поступит в офис завтра, но я хотел сначала поговорить с тобой.

У Эша такое выражение лица, будто я только что дал ему пощечину. Он отшатывается, быстро моргает и отворачивается.

– Эш…

– Дай мне гребаную минуту, Эмбри.

Но я не могу, просто не могу, потому что Эш повернулся ко мне спиной, и нотки боли в его голосе… они разрывают меня, вызывая нестерпимую боль.

– Ты должен понимать, что я не смогу стоять в стороне и смотреть, как ты не в состоянии защитить Грир.

Мои слова опускаются между нами, как железный занавес, и он оборачивается с непроницаемым лицом. Его брюки снова застегнуты, он прислоняется к краю стола и скрещивает руки на груди. В нем не осталось и следа от ранимого умоляющего мужчины, каким он был минуту назад, – он снова стал властным королем.

– Смотреть, как я не в состоянии защитить Грир, – медленно повторяет он, словно не уверен, что правильно меня расслышал.

Достаточно одного взгляда его зеленых глаз, скользнувшего по моему лицу, и он видит всю правду. Точно так же, как он понимал, за каким выступом скалы скрываются сепаратисты, как он мог провести своих людей по единственной безопасной тропинке в горящей деревне – также он может смотреть на меня и вытаскивать скрытую правду из моих слов. Я до сих пор не понимаю, как ему это удается, даже спустя столько лет, но, по крайней мере, я хорошо его изучил, и был готов.

Он глубоко вздыхает, а затем кивает сам себе.

– Как республиканец или демократ?

Я знал, что он интуитивно сразу раскусит правду, но меня все равно задевает этот долгий вздох, его покорный кивок.

– Республиканец.

– Полагаю, Морган будет твоим вице-президентом на выборах?

– Если я пройду праймериз.

– Ты пройдешь. – В голосе Эша звучит усталая гордость, от которой я замираю. Мне приходится на мгновение отвести взгляд.