Текст книги "Американский принц (ЛП)"
Автор книги: Сиерра Симон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
И это пугало меня больше всего на свете.
Так было решено: никакого Колчестера. И ради него, и ради меня самого.
Вот так прошли годы.
***
Мир снова изменился. Я присел на корточках за креслом в столовой, в доме на озере, принадлежащем Вивьен Мур, ожидая, как из-за угла вынырнет Лир, а я смогу его схватить и притвориться, что ем его, словно великан-людоед, когда зазвонил мой телефон. Это была Морган.
Морган: Ты видел новости?
Я: Нет, я играю с Лиром, а затем мы будем есть. Кстати, ты придешь на ужин?
Морган: Просто включи новости, идиот.
Я дождался Лира, набросился на него и покусывал его щеки, а он хохотал и выгибался в моих объятиях. Обычно он был тихим маленьким мальчиком, серьезным и сдержанным, и только кузен Эмбри мог заставить его смеяться и визжать, поэтому всякий раз, когда я его видел, то заставить его смеяться было моей задачей. Возможно, это было извечное слабое место в моей «программе», потому что видеть смех и улыбки Эша доставляло мне столько же радости. Возможно, я просто не мог думать о том, что все эти серьезные люди проживают так серьезно свои жизни, тихо и торжественно воспринимают даже самые лучшие вещи в своей жизни.
Я бросил на диван неистово хихикающего Лира, щекоча его все еще по-детски упитанные ребра, потянулся к пульту.
– Еще! – умолял Лир.
Я взлохматил его темные волосы и включил телевизор.
– Кузина Морган сказала, что мы должны посмотреть новости вместо того, чтобы играть. Разве она не ужасна?
Лир кивнул, но он не суетился или не жаловался. Вместо этого он прильнул к моему боку и смотрел вместе со мной на большой плоский экран.
В новостях показывали Краков в огне.
«Карпатские сепаратисты бьют в центр оппозиции», – прочел я бегущую строку в нижней части экрана, и сразу стало ясно, что на этот раз все было иначе. Это были не спонтанные атаки на поезда и деревни. Происходящее вселяло настоящий ужас, было просчитанным, спланированным и безупречно выполненным. Пять зданий на главной площади, в самом центре города. Одновременная бомбардировка базилики Святой Марии. Девятьсот человек погибло.
И Мелвас Кокур, самозваный лидер «Карпатской Нации», взял на себя всю ответственность.
В зверстве не было ничего нового. Не было ничего нового с тех пор, как люди спрыгнули с деревьев и начали спорить о том, кому будет принадлежать тот или иной участок саванны. Но, возможно, лучшим свидетельством человеческой природы является то, что каждое зверство ощущается новым, ощущается таким же ужасным, как если бы снова и снова совершалось самое первое убийство. И это казалось новым. Это казалось другим.
Теперь это было похоже на войну, даже так далеко от Сиэтла.
Через несколько часов после этого мне позвонили, приказали вернуться в Украину.
***
Через неделю после того телефонного звонка я протащил свой вещевой мешок в свою комнату в казарме и вернулся во двор. База гудела из-за приездов и отъездов – буквально гудела. Вертолеты прилетали и улетали, Хамвеи и Джипы проезжали через ворота, и повсюду роились солдаты, все были заняты, все кричали и энергично двигались.
Я смотрел на них, чувствуя себя старшеклассником, пришедшим в первый день в свою новую среднюю школу. Все эти мальчишки казались такими… молодыми. И нетерпеливыми. Я задавался вопросом, сколькие из них действительно раньше сражались. Сколькие из них находились в обстреливаемых деревнях, пока безумно блеяли овцы, когда горели их загоны? Сколькие их них выносили кричащих детей от трупов их родителей, слышали резкий треск деревьев, звуки свистящих мимо пуль, и продолжали идти, зная, что их могут подстрелить и убить в любой момент? Колчестер был прав, когда вбил в меня здравый смысл годы назад. Я хотел сделать то же самое с этими мальчишками.
Я пошел в офис капитана, чтобы зарегистрировать свой приезд у своего нового руководителя, ожидая, какого-то парня по имени Марк, чье имя было записано в моем приказе о переводе. Но, сюрприз-сюрприз, капитаном моей новой кампании был не парень по имени Марк.
Им был Колчестер.
Я застыл в дверях, совершенно не готовый, мое сердце билось о мои ребра, словно пыталось сбежать из моего тела и устремиться к Эшу. К тому, кто жил в моих мыслях и фантазиях, и в призраках всех моих неправильных решений.
Он выглядел иначе. Словно с нашей последней встречи прошло не три года, а больше. Он потерял мальчишеские черты, присущие всем мужчинам немного за двадцать, и превратился в себя. Плечи стали шире, руки – крепче, челюсть – чуть более мужественнее, скулы – значительно эффектнее. Его кожа по-прежнему была того теплого бронзового цвета, который я помнил, возможно, стала немного смуглее под летним солнцем, а волосы все еще были темными, черными как вороново крыло, густыми и чуть длиннее сверху, чем раньше.
Хотя, выражение его лица, пока он смотрел на ноутбук на его столе, было таким же серьезным, как и раньше, уголки губ были опущены вниз, он, вероятно, назвал бы это неодобрением, но, учитывая этот полный рот, казалось, что он надул губы. Он проводил большим пальцем по лбу, пока читал, и я не мог перестать следить глазами за этим движением, вспоминая ощущения, которые оставлял этот палец на моем горле, когда скользил по линии моего подбородка.
Выражение его лица изменилось, когда он щелкнул мышкой и прочитал что-то новое. Едва заметный намек на улыбку показался в уголках его губ и глаз, а затем улыбка исчезла, и он покачал головой, как бы злясь на самого себя. Затем с неожиданной горячностью закрыл ноутбук и вздрогнул, когда подняв глаза, увидел меня в дверном проеме.
– Эмбри? – спросил он, словно не мог поверить, что это действительно я.
И в этот момент я бы сделал все, что бы он ни попросил, – все, что он ни захотел – просто чтобы услышать, как он снова произнесет мое имя.
Эш встал и обошел стол, и на мгновение я подумал, что он может меня обнять, может прижаться ко мне своим телом, как себе представлял тысячи раз, стоя в душе, но вместо этого он остановился, на достаточном для рукопожатия расстоянии, и протянул мне руку.
Для гребаного рукопожатия.
– Я думал, моим капитаном должен быть кто-то другой…
– Меня повысили всего несколько месяцев назад, и в итоге меня прислали сюда из-за опыта с сепаратистами, – вмешался Эш.
– О, – было единственное, о чем я смог подумать в ответ.
– Ты собираешься пожать мне руку, Эмбри?
Какой-то дерзкой части меня хотелось сказать «нет». Почему? Я не имел понятия, потому что, возможно, причина, по которой мы сейчас не обнимались, была во мне. В моих решениях. В моей трусости.
Он отдернул руку, темным взглядом прошелся по мне.
– Грубо не пожимать чью-то руку, – упрекнул Эш.
– Тогда прикажи мне ее пожать, если хочешь, – раздраженно сказал я. Раздраженный из-за того, как мой член дернулся, когда он взглянул на меня. Раздраженный, потому что все это неудобное напряжение было по моей вине. Раздраженный, потому что я мог бы быть его, если бы только ответил на его е-мейл три года назад.
– Пожми мне руку, – приказал Эш, провоцируя меня.
– Пошел на хер, – сказал я в ответ.
Глаза Эша сузились и заледенели, став замерзшим зеленым озером.
– Двадцать отжиманий, солдат.
– Что?
– Ты – старший лейтенант, правильно? И я – твой капитан? Это значит, что теперь ты – один из моих людей, и ты принадлежишь мне. Твое наказание зависит от меня, и ты не подчинился прямому приказу. Теперь падай на пол и сделай двадцатку.
Я уставился на Эш. Я имею в виду, реально вылупился, открыв рот, с недоверчивым выражением на лице.
– Но…
– Полагаю, – холодно сказал Эш, – что слова, которые ты ищешь – это «Да, сэр». И теперь ты сделаешь тридцать отжиманий из-за своего неповиновения.
Все еще уставившись на него с уязвленной гордостью, я упал на колени и раздраженно спросил:
– Именно этого ты хотел?
Он посмотрел вниз, туда, где я стоял на коленях перед ним.
– Да, – ответил он, все еще холодным голосом. – Именно этого я хочу. Теперь делай, что было сказано.
«Пошел на хер», – хотелось мне выплюнуть ему в ответ, но я был умнее. Я бы проиграл в битве силы воли с Эшем, и я не имел оснований на то, чтобы позже пожаловаться на это. У Эша была репутация выдающегося солдата, я знал, каким тупицей выглядел бы, если бы пошел и нажаловался, что мой капитан заставил меня сделать тридцать отжиманий, которые мне не хотелось делать.
Поэтому я опустился на руки, вытянул свое тело и сделал первое отжимание. Когда я поднимался на руках, то почувствовал через куртку резиновый протектор ботинок, жестоко впивавшийся в мою спину.
– Ты не сказал: «Да, сэр», – тихо произнес Эш. – Теперь сделаешь пятьдесят отжиманий.
Мне хотелось его убить. Хотелось подняться на ноги и бить его до тех пор, пока костяшки моих пальцев не начнут кровоточить. Хотелось обхватить этого ублюдка за шею руками и задушить. Что совсем не объясняло острую похоть, обхватившую основание моего позвоночника, и эрекцию, которая усиливалась всякий раз, когда отталкиваясь вверх, я чувствовал ботинок, надавливающий на мою спину.
– Я все еще ничего не услышал, лейтенант.
– Да, сэр, – сказал я сквозь зубы.
– Уже лучше. Теперь до самого пола. Если ты не сможешь этого сделать самостоятельно, то я заставлю тебя целовать пол каждый раз, когда ты будешь опускаться.
Я старался, но я делал только двадцать четвертое отжимание, а мои руки тряслись. Я был в фантастической форме (это не было проблемой), проблема заключалась в том, что его ботинок на моей спине, и фиг знает сколько килограммов веса сердитого Колчестера, опирались на меня. Я изо всех сил старался опуститься, а затем снова подняться, зная, что Эш не будет доволен моими усилиями.
– О, нет, – с досадой произнес Эш. – Похоже, нам нужно поцеловать пол.
Я жестоко выругался.
– Я не буду целовать пол, – прорычал я.
Ботинок исчез с моей спины, а затем Эш сел на корточки передо мной.
– Как насчет моего ботинка? – сказал он. – Вперед. Целуй его, и тогда мы оба будем знать, что ты правильно понес свое наказание.
– Я тебя ненавижу, – сказал я с тихой яростью. – Я так чертовски сильно тебя ненавижу. – Я проиграл, и мы оба это знали. Я всегда проигрывал, когда дело касалось Колчестера, потому что, когда дело касалось Колчестера, мне всегда хотелось проиграть.
Поэтому я опустился и поцеловал его ботинок.
Он пах кожей и сосновыми иглами, так и легким дуновением песка с сухого двора базы. Замша ощущалась неожиданно мягкой под моими губами, мягче, чем губы Колчестера, во время нашего поцелуя три года назад. Я слышал, как он медленно выдохнул, слышал стук моего пульса в собственных ушах.
На это мгновение тишины не было войны. Не было Карпатии. Не было Морган и не было напряженной истории между нами. На мгновение я даже забыл, что ненавидел себя.
На это мгновение тишины, когда мои губы были на ботинке Колчестера, вокруг царил только мир. Не было ни стыда, ни уязвленной гордости, не было сопротивления – лишь простое нефильтрованное существование. У меня из-за этого практически кружилась голова. У меня закружилась голова, изменилось дыхание, моя кровь двигалась по-другому, жизнь и раньше всегда была такой детальной? Такой полной? Каждая молекула так громко пела свою собственную песню, что я практически слышал, как говорят стены, и кричит пол?
– Эмбри, – услышал я Эша. – Эмбри, очнись. Эмбри.
Я почувствовал пальцы под моим подбородком, и меня направили, чтобы я стал на колени.
– Маленький принц, – пробормотал Эш. – Куда ты отправился?
Я моргнул. Я не понял этого вопроса, и он, похоже, это видел.
– Ты навис над моим ботинком, прижимаясь к нему с губами в течение полутора или двух минут, – объяснил он, его губы изогнулись в улыбке.
– Правда?
Он тоже стоял на коленях, достаточно близко, чтобы я мог видеть грани в зеленом отражение его глаз.
– Я не возражал, – сказал он, все еще улыбаясь. – Ты хорошо выглядел, находясь там.
Теперь я ощущал больше, чем запах его ботинок, я чувствовал его запах: дым, огонь и кожу, – настоящую кожу – не такую, из которой сделаны его ботинки, а ту, из которой делают ремни. И кнуты.
У меня дрожали руки. Я неловко вскочил на ноги, вытирая свой рот и пытаясь отойти на достаточное расстояние, но при этом не вылететь из кабинета.
Он удивился, наблюдая за мной.
– Ты в порядке?
Я не был в порядке.
– Могу я закончить свои отжимания в другой раз? Сэр?
Веселье испарилось, и Колчестер мгновенно качал головой.
– Ты сделал достаточно, лейтенант. Считай, что ты искупил вину. – Эш не извинился.
И я обнаружил, что не хочу, чтобы он это делал.
ГЛАВА 15
Эмбри
Прошлое
– Иди, или я тебя туда толкну! – крикнул Колчестер на Дага.
На заднем плане раздался теперь уже знакомый щелк, и нас чуть не сбило с ног взрывной волной, пронесшейся через коридор.
– На связь, – сказал я в рацию, хотя в моих ушах слишком сильно звенело, чтобы я мог услышать, ответили ли. Эш все еще кричал на Дага, не обращая внимание на взрыв; из коридора послышалось больше криков.
Всего три часа назад я и остальная часть группы Эша приехали в заброшенный город Каледония, чтобы создать форпост. Предполагалось, что это будет легко – или это воспринималось легкой задачей в эти дни – для нашей задачи не требовалось никаких пушек, только несколько прочных стен и несколько генераторов, достаточно было выбрать одно из эвакуированных зданий и укрепить его. Прочесывание других зданий в городке должно было быть поверхностным, неважным.
Это была ловушка. Гребаная ловушка. Все гребаное время.
Эш подумал, что шахта лифта – удачный путь, чтобы выбраться, и почти вся группа, которая была поймана в этой западне, спустилась в подвал, но, не хватало трех парней. Трех моих парней. Эш настаивал, что должен последним спустится вниз, и вначале я собирался ждать вместе с ним потому, что не мог переварить мысль о том, что он будет ждать в одиночестве, но сейчас, когда трое моих людей оказались на этой нейтральной территории между нижними этажами и верхними, занятыми врагом, я ни за что на свете не мог уйти.
– На связь, или я спускаюсь вниз, черт подери, – закричал я в рацию. Я попытался разглядеть хоть что-то в коридоре, но везде был только дым.
Иисусе. Меня назначили сюда две недели назад, и вот я скоро умру. В старом многоквартирном доме, за полмира от моей семьи, в метрах от человека, которого люблю. На гребаном линолеуме. Кто бы захотел сделать свой последний вздох на гребаном пожелтевшем линолеуме?
Что бы Эш не кричал Дагу, это сработало. Даг пробрался назад в шахту через открытые двери лифта, используя небольшую лестницу, прикрепленную к стене, продолжив путь. Эш повернулся ко мне.
– Готов?
Я покачал головой, указывая в коридор.
– Там еще трое наших, сэр.
Его зрачки немного расширились, когда я сказал «сэр», как и всю неделю с того странного момента с отжиманиями в его кабинете. С тех пор мы не общались, или, по крайней мере, не говорили ни о чем, что не касалось бы должностных обязанностей и войны, но этот момент между нами затянулся, и я не мог смотреть на его лицо и не вспоминать о том, как ощущалась кожа его ботинок под моими губами. У меня было такое чувство, словно он видел это во мне, словно он чувствовал запах отчаянного замешательства, горевшего в моей крови, но он не давил, не преследовал меня. Если уж на то пошло, у меня было такое чувство, что ему было немного обидно от того, что я держался на расстоянии, так что я уже дважды причинил ему боль из-за того, что я был слишком долбанутым, чтобы взять себя в руки и признаться в том, чего хотел.
Это было мучительно. Каждая минута.
Но сейчас все это осталось позади. Нужно было сделать слишком много, чтобы выжить здесь и сейчас.
– Я иду туда, – добавил я, снимая с плеча M4.
– Это небезопасно…
Я уже был в коридоре. Я в любом случае собирался пойти за находящимися в затруднительном положении солдатами. Я слышал, как Колчестер выругался позади, услышал громкий крик откуда-то из коридора, за которым последовали три автоматные очереди.
Моя рация затрещала, раздались слова людей, оказавшихся в ловушке в коридоре:
– Они здесь! Они на южной лестничной клетке… – рация снова затрещала, прерываясь громкими хлопками, которые я слышал, как по рации, так и вне нее.
Взрывная волна не задела пол и большую часть стен, но загорелись некоторые части стен – мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это были деревянные двери в квартиры. Едкий запах горящей краски пронзил мой нос.
– Бля, – пробормотал я, пробираясь сквозь дым. Мой палец плотно прилегал к курку. – Бля, бля, бля.
Послышался треск. Раздался крик, я прошагал сквозь дым и обнаружил своих ребят, укрывающихся в дверном проеме, один из них сжимал кровоточащую руку.
– Я вас прикрою, – сказал я, стараясь говорить тихо, чтобы мой голос не разносился по коридору. – Идите к лифту.
Внезапно рядом оказался Эш – он следовал за мной в окутанный дымом тупик. Раздался крик на украинском языке, и Эш толкнул меня в проем и метнулся следом, глубины ниши едва хватало, чтобы нас скрыть. По краям его защитных очков отражался танец огня, из-под шлема стекала струйка пота и скользила по сильным изящным линиям его шеи. Он был напряженным, настороженным, но полностью контролировал себя, его напряженность подавлялась безграничным чувством спокойствия. Находиться рядом с ним в этом линолеумном аде было похоже на ощущение, когда прижимаешь ладонь к нагретой солнцем гальке или закапываешь пальцы в песок: по своей сути успокаивающим, приземленным, напоминающим о том, что такое настоящая сила.
Вот каким являлся Эш во время битвы. Неизбежность камня, сила бури и волн.
Он взглянул на меня и толкнул в плечо своим плечом.
– Мы выберемся отсюда, Эмбри.
Я нахмурился, глядя сквозь дым в конец коридора.
– А эти карпатские ублюдки не смогут.
Прямо сейчас мне было похер на то, почему сепаратисты хотели жить в своей собственной стране; мне было похер на все, за исключением того, что они пытались убить людей, которые мне были дороги, они пытались убить меня, так что, пусть идут нахер. Пусть идут нахер за то, что выбрали для жизни этот ободранный покрытый соснами кусок дерьма, а не страну, за то, что выбрали это чертовски уродливое дерьмо постсоветских времен, в котором я должен был умереть, пусть идут нахер.
– Эй, – сказал Эш, и я понял, что все еще хмурился. – Выбраться отсюда – задача первоочередной важности, хорошо? Жизнь важнее убийств.
По сигналу сквозь дым послышался треск.
Я опустился на колено, а Эш остался стоять, и у нас обоих пальцы нажимали на спусковые курки, пули стреляли в противника. Трое моих парней в конце коридора использовали шанс, чтобы бежать назад, а затем Эш дернул меня за плечо и начал идти назад.
– Пошли, лейтенант.
Я тряхнул плечом, отмахиваясь от него, остался на колене и продолжил стрелять. Я почти разобрал, откуда стреляли, почти, и если бы я подобрался чуть ближе…
– Эмбри, – сказал Эш. – Вставай, черт подери.
Я проигнорировал Колчестера и направился к следующему проходу. Я собирался пристрелить этих ублюдков, я это знал, и в моей крови слились ярость и уверенность, пульсируя по моему телу. Я их ненавидел, ненавидел это здание, ненавидел дым и облупившуюся краску, ненавидел холодный пот на своей шее, когда пули пронизывали стену вблизи от меня.
Они выпустили еще одну очередь пуль, короткие вспышки огня, и я, наконец-то определил угол, из которого стреляли. Пригнувшись, я двинулся в центр коридора и дал в них очередью, перемещаясь назад, не прикрываясь, потому что, да пошло оно все, я собирался пристрелить их, как собак…
В мое плечо ударило кувалдой.
Я отшатнулся, из меня выбило весь воздух, в изумлении, опустив голову, я посмотрел, откуда прилетела кувалда, но это была вовсе не она. На самом деле я не слишком много мог видеть в задымленной темноте – лишь растущее мокрое пятно на плече своей формы, прямо за тем местом, где заканчивался мой бронежилет.
А затем еще одна кувалда пронзила мою голень. Я почувствовал жар и рваную рану, горячая кровь лилась в мой ботинок, пачкая носок. Я только постирал гребаные носки!
– Дерьмо, – спокойно сказал я, а затем рассмеялся. Мой голос звучал так смешно, так мягко изумленно, словно я не мог найти ключи от своего Audi R8, или мои любимые часы, или что-то в этом роде. Все еще смеясь, я поднял свою пушку и продолжил отстреливаться, стрелял и стрелял, казалось, я это делал несколько веселых часов, но, вероятно, прошло всего несколько секунд.
Возможно, меньше, потому что Эш кричал на меня, явно расстроенный, явно в панике, и меня беспокоило то, что я видел, как паникует Эш. Мне больше нравилось, когда он был спокоен. Почему он не мог понять, насколько смешным был мой носок? И мой голос?
Я попытался ему рассказать, но когда заговорил, слова вылетали дрожащими толчками, и единственными словами, которые мне удалось произнести, были «кровь», «носок» и «Ауди». Он прикусил губу и перевел взгляд с моего кровоточащего плеча на то место, где кровь капала с моей ноги на пол.
– Маленький принц, – сказал он, его голос дрогнул. – Что ты наделал?
Пули прорезали линолеум рядом с нами, и я увидел момент, когда Эш снова стал камнем, минуту, когда он стал армейским капитаном, а не тем человеком, который однажды молил меня не исчезать. Он перекинул мою руку за свою шею и – словно пришла запоздалая мысль – поднял другой рукой свою штурмовую винтовку и выстрелил в дым. Мы отступали назад, он нес почти весь мой вес на своем крепком плече. Легкомыслие исчезло, и пришла боль, крадя дыхание и мысли, словно крюк в животе, который не позволял расширяться моим ребрам.
– Северная лестница, – сказал Эш, когда мы приблизились к лифтам. – Ты не сможешь спуститься вниз по этой шахте прямо сейчас. – Он увидел выражение моего лица и добавил: – Я буду рядом с тобой. Но тебе нужно идти первым.
Боль лишила меня моей воли, я не мог спорить. Я позволил Эшу положить меня на пол, а затем сделал, как меня попросили, и подполз к лестнице, пополз, двигая одной рукой и одной ногой, оставляя за собой кровавый след. Эш продолжал стрелять, уклоняться от огня, и бросил в коридор одну или две гранаты, крича в рацию, общаясь с нашими людьми, находившимися внизу – он воевал в одиночку, сам по себе, в одиночку отражал тяжесть злого умысла и, в то же время, спасая всех нас.
Я добрался до лестницы, трясущейся рукой вытащил пистолет, на случай, если он понадобится. Но этого не произошло. Через мгновение Эш присоединился ко мне, захлопнул за собой дверь и вытащил фонарик. Теперь тряслось все мое тело, яростно дрожало, боль проносилась по каждому моему нерву жестоким электрическим жаром, и были моменты, когда, казалось, что жизнь затухала и пробуждалась: темнота, затем Эш со своим фонариком, затем снова темнота.
– Маленький принц, – сказал он. Его голос был так далеко и в тоже время так близко. – Оставайся. Останься со мной.
Я пытался. Я действительно пытался. Но, несмотря на адреналин, пронзавший мое тело, я не мог отдышаться, не мог сдержать темноту, затмевающую мое зрение. Я помню, как ухватился за куртку Эша и велел ему оставить меня, спасаться. Я помню, как он быстро поцеловал мой шлем.
– О, нет Патрокл, – сказал он. – Ты здесь не умрешь.
Я все еще не уверен в том, что произошло дальше. Меня несли, это я точно знал, и было больше выстрелов, больше моментов, когда паника и адреналин ввергали меня в состояние своего рода настороженной жертвы, из-за которой у меня сильно билось сердце, и из меня все быстрее и быстрее выливалась кровь. Я помнил момент, когда сидел на земле, а Эш стащил рюкзак с плеч мертвого карпатского солдата и просматривал содержимое. Еще один момент, когда я слышал, как он сыпал проклятиями, множество раз пытаясь позвать на помощь по рации, но ответа не было.
А затем настал момент, когда я, наконец-то постепенно полностью выплыл из туманного слоя странных снов, и увидел перед собой сапоги Эша, а рядом со мной кучу из рюкзаков и наших бронежилетов. Наступила ночь, и она пришла в лес вместе с мстящей, стремительной темнотой, словно слой краски под пологом деревьев. Также она принесла легкий ветерок, который словно касался моей кожи своими прохладными пальцами. Я задрожал.
Сапоги замерли.
– Разводить огонь слишком опасно, – сказал Эш, – но я могу дать тебе свою куртку. Возможно, мы побудем здесь некоторое время; я не могу ни с кем связаться по рации, чтобы нас эвакуировали, а еще мы отделились от всех остальных. Я снял твой бронежилет и обработал твое плечо – и свой, чтобы было легче тебя переворачивать – но мы должны будем их снова надеть в ближайшее время. Как ты себя чувствуешь?
– Я… – Я был словно в тумане, но мне не было страшно. Был немного слабым, наверное, а у меня во рту был привкус металла, но я не был мертв, не умирал и не извивался в агонии. Так что это определенно было приятным сюрпризом.
Сапоги возобновили движение, и сейчас я заметил руки Эша, беспокойно сжимавшиеся и разжимавшиеся у его бедер, пока он вышагивал.
– Солдаты Карпатии носят морфий в своих аптечках первой помощи. Ты стонал, когда я тебя перевязывал, поэтому я дал тебе немного. Это будет нашим маленьким секретом.
Морфий. Это объясняло размытость сознания, то, как ощущалась боль – словно она кричала на меня из дальней комнаты. Я изо всех сил попытался сесть, размытость быстро превратилась в головокружение, и крики боли начали приближаться. Но я справился, прислонившись к дереву и сделав несколько медленных вдохов, пока Эш продолжал вышагивать по нашему временному лагерю, словно запертый в клетке тигр.
Я осторожно приподнял пальцами куртку – рукав был бесцеремонно разрезан, вероятно, для того, чтобы Эшу было легче добраться до моего пулевого ранения – и я пощупал повязку. Я чувствовал запах антисептика, видел, в каком месте он вытер кровь, как смог, и полюбовался на аккуратные линии пластыря и бинта. Моя лодыжка была обработана с такой же заботливой осторожностью.
– Ты не так уж плох в этом, – слабо сказал я. – Тебе следовало стать врачом.
– Если бы я был врачом, то не оказался бы здесь, чтобы спасти твою жизнь, – прорычал он, а затем настоящая острая боль оборвала его голос. – Какого хрена ты думал, Эмбри?
– Я не знаю. – Моя ярость на солдат Карпатии прошла. Исчез даже кайф, который я обычно чувствовал после столкновения с врагами – исчез вместе с вытекшей из меня кровью, ослаб под воздействием морфия. – Я должен был остаться.
– Блядь, да, ты должен был, – огрызнулся Эш. – Ты чуть не умер сегодня и из-за чего? Из-за сепаратистских засранцев в городишке, название которого никто не знает?
Я посмотрел на него в темноте. Во мне исчезло опьянение сражением, но я узнал все его признаки в Эше. Эш не каменел от него, как некоторые парни, и не чувствовал головокружения, как иногда случалось со мной. Он вибрировал от него, словно схватился обеими руками за оголенный провод. Его глаза сверкнули в темноте, напряжение грохотало в его теле. Он из тех, которому нужно было выпить, трахнуться или подраться, или все сразу – таким человеком, которым часто был я, но с Эшем, это ощущалось по-другому. Такое горячее, отчаянное возбуждение было иным, когда оно прожигало человека столь же могущественного, каким был Эш, такая неугомонность была опасной, когда заражала человека, который не привык к тому, чтобы выходить из-под контроля.
Сейчас Эш был опасен. Находиться с ним рядом было небезопасно.
А я? Был ли испуган? Чувствовал ли я беспокойство рядом с человеком, который выглядел так, будто голыми руками хотел разорвать на части и меня, и весь мир?
Не-а.
Более того… я ощущал какое-то останавливающее сердце благоговение, какой-то восхитительный ужас, такой, который ощущают рыцари в легендах, когда понимают, что та женщина, которую они встретили у реки – это великая и ужасная королева фей, которая сейчас съест их живьем.
Я уставился на Эша, когда он остановился и встал передо мной, о чем-то меня спрашивая. Я изо всех сил старался выбраться из вызванной морфием дымки и сосредоточиться на настоящем моменте.
– …желание смерти, – сказал Эш. – Ты хочешь умереть? В этом дело? Ты так сильно меня ненавидишь, что заставил бы меня на это смотреть? Что заставил бы меня нести за это ответственность?
– Ты ни в чем не виноват, – ответил я. Морфий и боль сделали мой голос усталым. Обеспокоенным.
– Хрена с два, я не виноват, – прошипел Эш, мой слабый голос никак не мог сдержать его гнев. – Ты, правда, веришь, что я смог бы передать твоей матери сложенный флаг и просто уйти, словно не имел к этому никакого отношения? Я защищаю всех своих людей, но ты… – Его голос дрогнул, и он отвернулся, жестоко пиная упавшую ветку. – На хер тебя и твою смерть, Эмбри. Пошел ты на хер.
Вспоминая первый день, когда мы встретились, я попытался пошутить и потерпел неудачу:
– Я бы предпочел, чтобы все было как раз наоборот.
В мгновение ока Эш оказался на мне, оседлал мои бедра, одна рука отдернула назад мою голову, поэтому мне пришлось смотреть ему в лицо.
– Не играй со мной в игры, – тихо сказал Эш. – Не сегодня ночью. Не после того, что ты сделал. Ты не захочешь узнать то, о чем я сейчас думаю.
Я едва мог дышать. Мое плечо ныло от боли, а мой увеличивавшийся член кричал от голода. Я был во власти монстра – в руках рассерженного бога, – и я как никогда ощущал себя живым. Это было как тогда, когда я целовал его ботинок, как в тот первый момент, когда меня подстрелили в деревьях – весь мир ожил, гудел лес и шелестели листья, и если б я внимательно слушал, то понял, что моя кровь и мое сердце были частью этой невероятной симфонии магии и музыки, что все время играла. Быть с Эшем сродни моему опьянению от битвы, хрупкость жизни была столь очевидна, нервное возбуждение от того, чтобы уцелеть после этого было столь волнующим. Чтобы остаться в живых после Эша.
– Возьми, – сказал я, мои фантазии, появившиеся много лет назад, возвратились и заставили меня пошевелиться под ним.
– Что? – тихо спросил он.
– Возьми то, что тебе причитается. Возьми то, что ты заслуживаешь за спасение моей жизни.
Его губы раскрылись, а глаза закрылись, и он еще сильнее оттянул назад мою голову, обнажив горло.
– И что именно мне причитается? – спросил он. – Чего именно я заслуживаю?
Я встретился с ним глазами, которые были почти черными в темноте.
– Все, что пожелаешь.
– Я хочу, чтобы ты лежал на земле со слезами на глазах. Думаешь, ты хочешь мне это дать?
– Нет, – я сглотнул. – Я хочу, чтобы ты это у меня взял.
Он застыл.
– Позвольте мне поблагодарить тебя, – молил я. – Позволь мне сделать так, чтобы ты чувствовал себя лучше. Используй меня. Используй меня, как тебе нужно.
– Ох, именно этого ты хочешь, да? – выдохнул Эш. Он наклонился, его бедра на моей пульсирующей эрекции, и я почувствовал его собственную несгибаемую выпуклость, прижавшуюся к моему животу. Она была огромной. Он мог бы разорвать меня на части. – Ты не позволил мне заполучить тебя в любое другое время, не после поцелуев, не после любовных писем, но позволяешь сейчас, когда истекаешь кровью, а я в ярости, вот когда ты открываешь себя для меня? Вот когда я все получу?
