Текст книги "Коктейль для Барби"

Автор книги: Штеффи фон Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

7

Пятница. Первые съемки. Великий день. Мы садимся в скорый поезд и приезжаем в Берлин примерно в полдень. Нас встречает водитель из «Строуберри Интертейнмент». Сильвестр уже ждет нас.

– Кароли-и-ин, Ма-а-ариус, какая радость! Я не просто рад, я несказанно рад. Я очень надеюсь, что вы разделите со мной эту радость. Ведь радость – это так чудесно.

Почему я еще на яхте не заметила, что он все время (на яхте) повторяет одно и то же по несколько раз (на яхте)?

Мы идем в шикарный ресторан вместе с человеком, который разработал проект нового ток-шоу. Сильвестр без устали повторяет, как он рад встрече. Потом мы говорим о «делах», и Сильвестр достает стопку бумаг. Из этой стопки он вытаскивает проект, который я должна тут же просмотреть. На первый взгляд, все как надо. Как мы и договаривались, называется ток-шоу «Удивительное рядом». Эфирное время – один час, с понедельника по пятницу, шесть гостей, так называемых удивительных. Предложения редакции: 1) Господин Мустерманн, который живет в доме без водоснабжения и электроэнергии. 2) Супруги, которым удалось за тридцать лет совместной жизни не обмолвиться ни единым словом. 3) Арабский нефтяной магнат, у которого сорок жен, и одна из них тоже среди гостей. 4) Женщина, которая живет без денег, и так далее. И еще: нимфоманки, трансвеститы, всевозможные фетишисты и так далее и тому подобное.

– У нас очень много вариантов, нужно изучить все, – говорит редактор.

Он похож на какого-то рекламного агента. На нем мешковатый черный костюм (его бы ушить на четыре размера), да к тому же черная рубашка и галстук с металлическим блеском, на котором нарисованы мячики и клюшки для гольфа. А еще у него косичка, как у Карла Лагерфельда. Но он очень милый и говорит, что мы должны перейти на «ты». Его зовут Феликс. Счастливый.

Феликс объясняет:

– Проходить шоу должно так: гости выходят по очереди и потом занимают свои места на стульях. Запланировано также участие экспертов и психологов.

Да уж, это абсолютно новый проект ток-шоу.

– Именно это удерживает людей у экранов телевизора.

Уж Феликс знает в этом толк. Мы прямо сейчас приступим к съемкам, только сначала меня приведут в порядок имиджмейкеры.

Сильвестр во всем соглашается с Феликсом и говорит, что пора начинать. Но сначала я в гримерку, в гримерку и еще раз в гримерку.

Сильвестр платит, и мы едем в «Строуберри». Это огромный комплекс, на первом этаже находятся студии звукозаписи. Ух, ты, сколько тут огромных ламп! Нам навстречу движется целая толпа народу.

– Вот наша команда, – говорит Сильвестр и представляет меня. – Это госпожа Шатц, мое открытие года!

Как неловко! Но все люди очень приятные и серьезные. Тем временем Сильвестр уже протягивает мне папку с пробным сценарием.

Сначала, как и обещал Сильвестр, надо мной должны поработать имиджмейкеры. Дородная гримерша, которая представляется Хильдой, собирает мои волосы в пучок и очищает кожу лица. Затем она наносит специальный грим и в довершение ко всему как следует это припудривает. Кожа сразу начинает чесаться. Ведь мне никогда еще не накладывали грим. Хильда завивает мои волосы горячими щипцами, а потом наносит тушь, румяна и губную помаду.

– Готово! – кричит Хильда, очень гордая собой.

Я смотрю в зеркало и не узнаю себя. Неужели это я? Удивленная этим превращением, я наклоняюсь вперед. Выгляжу я действительно хорошо. Узкие щеки, сияющие глаза и настоящая львиная грива. Не чешись так мое лицо, я была бы абсолютно счастлива.

Мы идем к Сильвестру и всей съемочной группе, они в восторге от моего нового имиджа. Я должна сесть на стул, чтобы осветители настроили прожекторы. Никто мне не сказал, что при этом чувствуешь себя как в сауне. От яркого света становится так жарко, что по лицу у меня текут капельки пота.

– Еще пудры!

Ко мне тотчас же подбегает помощница гримера. Через десять минут я спрашиваю себя, а действительно ли мне этого хочется? Пот льется градом, вся спина мокрая, да и руки не лучше.

Наконец-то этот этап позади. Для съемок уже отобрали трех «удивительных», которые будут моими гостями на первой передаче. Гость первый: женщина-консультант по налогам из Бергиш-Гладбаха, пятидесяти шести лет, живущая в двухкомнатной квартире со своими четырьмястами собаками и кошками и считающая, что это нормально. Гость второй: господин из города Боркен, он хранит весь ненужный хлам, включая бытовые отходы, и начиная с 1991 года ни разу не был у контейнеров с макулатурой и стеклотарой. Гость третий: господин из Мюнхена, рассматривающий женщин как балласт, который сбрасывают с воздушного шара, чтобы набрать необходимую высоту, и утверждающий, что он выжмет все жизненные соки из женщины, которая осмелится заговорить с ним.

– Все пройдет в самой непринужденной обстановке. – Продюсер, человек моего возраста, с карандашом за ухом, пытается меня успокоить. – Это ведь не прямой эфир. Если что-то не будет получаться, можно все повторить.

Я концентрируюсь на роли ведущей. Все получится. Ведь сценарий у меня в руках. Потом мы начинаем. Продюсер («кстати, меня зовут Хубси») говорит:

– Первые предложения говори в пятую камеру, затем, когда ты скажешь, что очень рада, – во вторую, когда войдет гость – в седьмую, а когда начнется беседа – в первую.

О господи! Как за этим уследить! Камеры, конечно, пронумерованы, но от прожекторов так слепит глаза, что разглядеть, где какой номер, практически нереально.

– Добрый день, я очень рада, что вы с нами в этот…

– Стоп!

Это же была вторая камера. Что я опять сделала не так?

– Твой нос отбрасывает тень, – говорит Хубси. – Нужно изменить ракурс!

Когда дело сделано, Хубси командует:

– Хорошо, дальше по тексту!

Надеюсь, теперь я говорю в нужную камеру:

– Приветствуем Зигрид Пальм из Бергиш-Гладбаха.

Аплодисменты за сценой. Я встаю, чтобы лично поприветствовать моего гостя, и тотчас же запутываюсь в лежащих на полу проводах. Высвободившись, я вижу, как ко мне семимильными шагами приближается женщина. Здороваясь с ней, я дотрагиваюсь до ее руки, которую в ту же секунду отдергиваю. Я испытываю страшное отвращение. Рука у моей гостьи липкая, к пальцам пристала шерсть ее питомцев. Эта невысокого роста женщина, кажется, насквозь пропахла своими собаками и кошками. Омерзительно. Вот уже и продюсер воротит нос.

– Зигрид, – начинаю я, – сколько у тебя всего кошек и собак?

Зигрид отвечает не сразу:

– Не меньше четырехсот. Не могу сказать точно, потому что всегда появляются новые щенки и котята, вы же понимаете. Это такое счастье – быть с моими любимцами каждый день, вы же понимаете. И…

– Здорово! – перебиваю я ее. – А позволь узнать, какая у тебя квартира?

– Сорок пять квадратных метров, – говорит Зигрид.

На мой вопрос, как там все помещаются, Зигрид качает головой, мол, в тесноте, да не в обиде.

– И когда кто-нибудь умирает, я хороню его прямо здесь.

– Что-что? Как это хоронить животное в квартире? Где там вырыть могилу?

– Да нет же, нет! – Зигрид возмущена. – У меня ведь есть ящик для постельных принадлежностей.

Вот это да! Еще мы узнаем, что соседи ужасно злы на Зигрид. Даже приют для бездомных животных грозится выселить ее из квартиры, но закон на ее стороне, и кошатница не сдается. Я говорю:

– Но ведь и правда животных слишком много, и, разумеется, трудно содержать квартиру в чистоте.

Зигрид отвечает, что ей самой нравится жить, как ее питомцы. Она даже переняла привычку вылизывать себя языком.

Да, тут без комментариев. Теперь я приветствую моего следующего гостя (сначала я смотрю в третью, потом в четвертую, потом в седьмую камеру), господина, которого зовут Георг и похожего на Кристофера Ли из «Дракулы». У него такие большие зубы, что я просто в шоке. Георг сообщает о своей неуемной страсти к коллекционированию. Особенно он гордится тем, что упаковок от молока, сложи их вместе, хватило бы на высокий дом. Еще он собрал столько газет, что мог бы застелить ими весь Дюссельдорф. Но кто думает, что у него в квартире бедлам, тот сильно ошибается. Порядок, прежде всего.

– Если кто-нибудь скажет мне: «Принеси-ка очистки от мандарина, который ты съел в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, когда смотрел фильм «Дело № 25», то это для меня не проблема, – говорит он с гордостью. – То же самое со стаканчиками от йогурта. Крышек от них теперь уже нет. А раньше были. Недоглядел. Не спорю, запах, конечно, не самый приятный, когда складываешь эти стаканчики от йогурта один в один, но все это дело привычки.

Только вот с женщинами ему все никак не везет. Чаще всего они сразу же уходят, стоит им некоторое время пробыть в квартире Георга. Одна выдержала целую неделю, но потом тоже решила смотать удочки, потому что обнаружила в стенном шкафу заплесневевший кусок ветчины семьдесят какого-то лохматого года. Георг и сейчас не может понять, почему Биргит тогда убежала от него без оглядки. Но он все равно считает, что собирать – его высокое предназначение, а там уж будь что будет. Пусть так. Каждый человек – кузнец своего счастья.

Потом объявляют небольшой перерыв, мне снова пудрят лицо, а Хубси напоминает, что я должна сидеть ровнее и не сутулиться. Я торжественно обещаю исправиться и готовлюсь к встрече с господином из Мюнхена.

– А теперь мы приветствуем нашего последнего гостя. Он считает, что женщина – это кусок дерьма, и говорит, что ему нравится смотреть на них сзади, когда они не раскрывают свою варежку. Он утверждает, что женщины годятся только для стирки и уборки, и если какая-нибудь особа посмеет ему перечить, он устроит ей такую жизнь, что та пожалеет, что появилась на свет. Я заинтригована, посмотрим, сможет ли он меня переспорить. Я ведь всегда выхожу победителем из любой, самой сложной ситуации! (Так написано в сценарии, хоть я никогда так не думала.) Итак, встречаем Зеппа Цастльхубера.

Открывается дверь, и входит Зепп Цастльхубер. Меня словно парализовало. Зепп Цастльхубер скрыл свое настоящее имя.

С насмешливой ухмылкой ко мне подходит не кто иной, как Роланд Дункель. Господи, свалиться бы мне сейчас со стула и удариться головой об пол, чтобы прекратить эти съемки!

В горле у меня пересохло, а вот господин Дункель не теряется, он готов к поединку. Я испуганно смотрю на Сильвестра и Мариуса, но те улыбаются, мол, все нормально, держись!

Как ни странно, мне вдруг в какой-то момент приходит в голову, что этот мужчина чертовски привлекателен. Черные волосы в сочетании со светлыми глазами – это самое то. Да, у господина Дункеля красивые бирюзовые глаза. А еще у него хорошее телосложение. Широкие плечи, мускулатура, крепкие икры. И джинсы «Левис 501» сидят на нем превосходно. Я что, совсем свихнулась или как это понимать? Нужно сконцентрироваться на своей защите.

– Э-э, Зепп… – наконец-то произношу я.

Разумеется, Сильвестр хотел доставить мне радость, пригласив Роланда Дункеля. Спасибо. Только ему это не удалось. Я в спешном порядке просматриваю сценарий. Между тем Роланд садится и продолжает смотреть на меня. Он скоро окончательно сведет меня с ума.

– Значит, ты утверждаешь, что можешь втоптать в грязь любую женщину?

– Что ж, приступим? – провоцирует меня Зепп-Роланд.

Нет. Нет!

– Вперед, – говорит он, – я готов.

Я снова становлюсь похожей на маленького беззащитного ребенка, которого легко обидеть. Хотя, стоп! Больше я себя в обиду не дам! Еще посмотрим, кто кого! В голову ударяет адреналин. Очень надеюсь, что я смотрю на Зеппа-Роланда холодными сверкающими глазами.

– Я тоже готова, – говорю я.

Здорово! Молодец!

– Ну, что ж! Тогда начинаем, Каролин! Я ведь могу называть тебя просто Каролин?

– Конечно, Зепп. Так почему ты считаешь всех женщин куском дерьма?

– Ну, Каролин, это ведь ясно как день. Ты женщина и при этом кусок дерьма. И выглядишь ты просто ужасно.

– Знаешь, Зепп, я ведь знала, что ты придешь. И я всего-навсего хотела составить тебе конкуренцию. Признаюсь, мне это не совсем удалось, но все по той простой причине, что не так-то просто вдруг ни с того ни с сего стать глупой и потерять свой стиль, как некоторые, да еще и имитировать сексуальное бессилие. Однако… – я делаю самую что ни есть идиотскую рожу, – по выражению лица мы друг другу очень подходим!

Люди Сильвестра за сценой начинают тихо посмеиваться. Сам Сильвестр громко произносит:

– Ха, ха, ха!

Зепп-Роланд немного смущен.

– Я жду. Что скажешь? – говорю я уверенным голосом. – В постели ты так же медлишь, как со своими ответами?

– Теперь тебе, должно быть, понятно, что секс со мной длится долго, – высокомерно заявляет он.

– Охотно верю, Зепп. Очень даже может быть, что ждать придется несколько часов, если не дней, пока ты вообще раскочегаришься.

Что это со мной?

– А уж продолжаться долго это точно не будет, даже если ты все-таки будешь готов.

Я смотрю на него с победоносной улыбкой.

– Какие там три минуты, полминуты, не больше.

Зепп-Роланд молчит. Я внутренне торжествую.

– Потому ли все женщины куча дерьма, что они не хотят полжизни провести в ожидании, а потом обнаружить, что убитой птице уже не взлететь?

Где-то я слышала это изречение. И оно вполне подходит в этой ситуации.

– Женщины должны только стирать, убирать и держать язык за зубами, и они это делают, стоит мне появиться, – наконец язвительно произносит он.

Я ухмыляюсь:

– Уверена, что для них это самое правильное. Готова поспорить, что все твои женщины с удовольствием стирают, убирают и держат язык за зубами. Лучше так, чем разговаривать с тобой. И к тому же – о чем таком ты можешь поведать?

– Очень о многом, – заявляет Зепп-Роланд.

– Так, так, послушаем… – говорю я.

Но Зепп-Роланд молчит. Он буравит меня взглядом, и только. Потом встает и говорит:

– Спасибо за этот разговор, – и уходит.

– Послушай, Зепп, – кричу я ему вслед, – останься, ты так смешно выглядишь, когда тебе нечего сказать.

Но Зепп-Роланд, не оборачиваясь, идет дальше. Какой он все-таки статный! Дверь захлопывается.

Присутствующие начинают аплодировать.

– Ха, ха! Здорово ты его! – говорит Сильвестр. – Я никогда не видел Ролавда в таком состоянии. Но он непременно хотел быть твоим гостем. Надеюсь, ты не сердишься, что мы изменили ему имя. А то не вышло бы сюрприза.

– Ой, да ничего страшного, – говорю я, чувствуя невероятную легкость.

Даже петь хочется.

– Каро, Каро! – Мариус смотрит на меня с восхищением. – Я и не знал, что ты можешь быть такой. Хвалю, просто хвалю!

Мы все вместе садимся и обсуждаем мое выступление. Слава богу, я уже смыла этот противный грим.

– В целом мне все очень понравилось. Конечно, тебе еще надо здесь освоиться, но со временем это придет. Поздравляю, Каролин. Теперь ты ведущая ток-шоу.

Хочу ли я вообще работать на ТВ? Подождите, подождите, у меня ведь уже есть радио «Лайт».

– И когда мы начинаем? – спрашиваю я.

– С сентября, – говорит Сильвестр, – еще нужно кое-что подготовить. Собрать для ток-шоу команду и все такое. Я пришлю по факсу контракт, гонорар тебе наверняка понравится. Будешь приезжать в Берлин три раза в неделю. В день мы должны снимать по две передачи, и за каждую ты будешь получать по полторы тысячи евро.

Вот дела! Это же девять тысяч евро в неделю. В неделю! У меня голова идет кругом. Для меня это слишком много. Как мне сказать об этом Йо, моему шефу? И что будет, если ток-шоу закончится провалом? Тогда я потеряю и работу в «Строуберри», и на радио. Сначала мне нужно еще раз все хорошенько взвесить. Сильвестр это прекрасно понимает и спрашивает, смогу ли я дать окончательный ответ до конца следующей недели. Хорошо, пусть так. Кстати, господин Дункель уехал, так ни с кем и не попрощавшись. Мне его даже немного жаль, но он это заслужил. Чтобы сполна отплатить ему за все унижения, которым он меня подверг, мне бы пришлось преследовать его очень долго. Однако он такой привлекательный мужчина. Интересно, какая у него жена?

В прекрасном расположении духа мы прощаемся с Сильвестром и едем к Яношу, другу Мариуса Они вместе учились в университете. Похоже, в квартире Яноша ничего не менялось с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. На стене висит постер «Атомная энергия, нет, спасибо». Рядом висит еще один, восемьдесят второго года: «Хоп-хоп-хоп – атомные ракеты стоп. Все на митинг! Ты с нами?»

Янош помешан на здоровом образе жизни. Он немного мямлит, говорит в нос и затягивает слоги. В каждом предложении у него либо «я считаю, что просто здорово», либо «хорошо, что мы об этом заговорили». Он носит сиреневый комбинезон, и у него длинные волосы. Бывают же еще такие люди!

Янош приготовил еду, тофу, вегетарианскую пиццу со злаками и салат. А еще козье молоко.

– Я специально съездил за ним в деревню. Там козы свободно разгуливали по двору. Просто здорово, что они не стоят все время в загоне.

Когда я спрашиваю, есть у него вино или шампанское, он смотрит на меня недоумевающим взглядом.

– Нет, о чем ты, откуда, я такого не держу. А хочешь чая с мальвой?

Нет, спасибо. Я бы сейчас все отдала за шницель с соусом, рис и бокал вина. Но надо делать вид, что мне нравится эта пресная пицца с овощами. Тофу (кстати, какого рода это слово – мужского или женского, хотя какая разница) – горечь необыкновенная, а в салате вообще нет соуса. В этой вазочке одни гадкие листья.

– Салат из экологически чистых продуктов, – просвещает меня Янош, – его я покупаю у крестьянина Швама с аллеи Виттельсбахов. Кочаны размером с пушечные ядра. Без химии. Тот, кто их ест, просто пышет здоровьем. Я считаю, что это просто здорово.

От его слов вкуснее салат не становится.

После «вкусной» еды Янош предлагает посмотреть передачу «Тема» по телеканалу «Арте». Меня сейчас стошнит. Почему у Мариуса такие друзья?

Итак, мы садимся перед телевизором. Но не на диван, а на пуфики, наполненные рисовой крупой. Янош приносит козье молоко. Я бы сейчас с большим удовольствием посмотрела какой-нибудь веселенький фильм. К счастью, довольно скоро мне удается ускользнуть в спальню. Мариус и Янош еще некоторое время продолжают бодрствовать и, попивая вкусное козье молоко, говорят («хорошо, что мы об этом заговорили») о старых добрых временах.

Лежа на диван-кровати в другой комнате, я еще раз прокручиваю все события сегодняшнего дня. Слишком уж много перемен в моей жизни! Вспоминая о том, что не смогу больше работать на радио, я готова разрыдаться. Я люблю моих коллег по работе. Надо прямо в понедельник поговорить с Йо. Если я уволюсь, это точно выбьет его из колеи. Наконец, смертельно устав от всех этих размышлений, я засыпаю.

На следующий день после необыкновенно сытного завтрака («Да ты что, джем из бузины моя мама приготовила сама, она все выращивает на натуральных удобрениях. Я считаю, что это просто здорово!») мы ненадолго едем в город, покупаем кое-что из одежды и потом на поезде возвращаемся домой.

Нас встречают Геро и Том. Конечно, они хотят все знать до мельчайших подробностей.

– Так ты переезжаешь в Берлин, Каро? – с беспокойством спрашивает Геро.

Я уверяю его, что останусь верна Франкфурту, а в Берлине буду проводить только три дня в неделю. Если вообще приму это предложение.

Не успели мы вернуться домой, как раздается телефонный звонок. На проводе Питбуль, он спрашивает, все ли прошло гладко, и говорит, что со мной хочет поговорить Марго. О-о!

– Здорово, подружка! – орет Марго. – Ральф-тебе-сказал, что-я-хочу-пойти-с-тобой-вы-брать-свадебное-платье?

Господи, ну и шумная же она. Почему она так тараторит?

– Да, Марго, я очень рада, что мы пойдем выбирать тебе свадебное платье, – вру я.

– У меня будет зашибенное платье, все упадут, можешь не сомневаться! – Марго теперь не угомонить. – У Ральфа глаза вылезут из орбит!

Или у меня, тогда мне хотя бы не придется на нее смотреть.

– После свадьбы ему будет нелегко дождаться момента, когда-мы-наконец-то-останемся-наедине!!!

Да кто ж против, когда она с ним уйдет, тогда-то и начнется праздник. Мысленно ругая Марго последними словами, я договариваюсь встретиться с ней в понедельник, во второй половине дня.

В воскресенье мы вообще ничего не делаем. Я весь день пялюсь в телевизор и думаю о том, решиться мне на этот шаг или нет. Мариус говорит, что такой шанс выпадает один раз в жизни и его нельзя загустить.

– Скажи Йо, что ты поработаешь на телевидении всего полгода, пока тебе не подыщут замену.

Идея хорошая. Так я смогу сохранить работу на радио.

Сегодня лягу рано, потому что завтра хочу быть в хорошей форме. Для разговора с Йо и вообще для моей новой жизни.

8

– Что? – спрашивает Йо с сомнением в голосе.

Я киваю.

– Ага! – Йо хватается за голову. – С одной стороны я, конечно, очень за тебя рад, но с другой – ужасно, что ты хочешь уйти. Подумай еще раз.

Я говорю, что меня берут только на полгода, и Йо тогда соглашается. Разумеется, мне придется ввести в курс дела мою заместительницу, но это не проблема, ведь до первого ток-шоу остается еще несколько недель.

Коллеги по работе все как один говорят, что с моей стороны это неслыханная наглость. Ясное дело: кто, начиная с сентября будет покупать им кофе и заботиться о том, чтобы на праздниках спонсорское пиво текло рекой?

В полдень Вольфганг – он из планового отдела – интересуется, не хочу ли я сделать один репортаж. В колонии для малолетних преступников есть рок-группа, ей исполняется год, и ребята хотят выпустить диск, они уже договорились с какой-то студией звукозаписи. Фишка в том, что нужно в дневном эфире сделать прямое включение из этого учреждения. Я уже давно не делала никаких репортажей. В час дня вместе со своей командой я отправляюсь туда.

Начальника тюрьмы зовут господин Урбан. Это угрюмый человек шестидесяти лет, с большой связкой ключей на поясе. Она такая тяжелая, что господин Урбан ходит, согнувшись, почти касаясь земли. Он говорит, что идея с концертом ему совершенно не нравится, что все это дурачество и что громкая музыка так или иначе скоро сведет его в могилу.

Потом я должна подписать договор о соблюдении правил безопасности, изложенный на нескольких листах. Главный пункт договора – не помогать заключенным в организации побега. Малолетние преступники, конечно, очень рады предстоящему событию и засыпают меня вопросами. Группа называется «Камерный оркестр». Они спрашивают, поняла ли я их юмор. Ну, конечно (они намекают на камеру заключения), я же не полная идиотка.

Молодые люди очень вежливые и по очереди представляются мне. У всех кликухи, так проще, говорят они. Вот оно как! Группа состоит из шести человек, солиста зовут Орангутанг, он и правда похож на орангутанга. Он сидит уже два года за кражу и попытку поджога.

– У моей девушки был роман с моим лучшим другом, и из мести я решил поджечь хату этого предателя. К сожалению, в тот вечер шел сильный дождь, и огонь развести не удалось. А Ютта, стерва, взяла и донесла на меня, она ведь все видела из окна. Теперь у Ютты-подлюги уже второй ребенок от этого козла.

Я ничего на это не говорю, но понимающе киваю. Орангутанг с гордостью рассказывает об остальных участниках. Потом приходит ударник, двухметровый детина с «подходящим» именем Чихуахуа Я случайно не в сумасшедшем доме? Если на Чихуахуа надеть штаны в бело-голубую полоску, а к спине прикрепить каменную глыбу, то получится вылитый Обеликс. Но это, конечно, не мое дело.

– Вот что, – начинаю я, – стойте так, чтобы не запутаться в проводах. Сначала мы сделаем пробную запись, а через двадцать минут выйдем в прямой эфир. Всего запланировано три интервью, которые будут перемежаться музыкой, и примерно через час мы закончим. Все ясно?

Ребята единодушно кивают.

Ведущий Томас передает мне слово.

– Да, Томас, сейчас я нахожусь в компании «Камерного оркестра». Это бой-бенд, который творчески реализовал себя в тюрьме. Группа состоит из шести человек, и рядом со мной стоит Орангутанг, солист этой шестерки. Орангутанг, как вам пришла в голову идея создать группу в таком месте?

– Мы, че, уже в эфире? – спрашивает Орангутанг.

– Да, конечно, – отвечаю я, – ты можешь начинать.

– Очень хорошо. Значит, так, все, кто нас сейчас слышит, следите за тем, что здесь будет происходить! Руки за спину! – командует мне Орангутанг.

Мне чуть не вывернули руки. Так начинается эта дикая фиеста.

– Мы взяли ведущую в заложники! – кричит во все горло Орангутанг.

Басист по кличке Какаду вырывает у него микрофон:

– Кто подойдет ближе, прощайся с жизнью!

Оказывается, кому-то удалось запереть дверь изнутри. Кроме меня и участников группы здесь нет абсолютно никого. В студии нашего радио царит переполох. Томас вне себя от возмущения.

– Сохраняй спокойствие, Каро! – слышу я его голос.

Конечно, я сохраняю спокойствие. Конечно.

– На по-о-мощь, на по-о-мощь! – кричу я изо всех сил.

– Закрой варежку, тогда с тобой ничего не случится, – говорит мне саксофонист Белая Акула.

– Мы требуем выкуп – миллион евро! – кричит Орангутанг. – Причем непронумерованными купюрами, а еще машину для побега с достаточным количеством бензина. Лучше всего «Вольво V 70».

– Почему именно «вольво»? – спрашивает Томас. – Я бы на вашем месте попросил «порше».

– В «вольво» больше народу влезет, – заявляет Орангутанг.

– Каро наверняка может связаться с пресс-службой. Насчет машины – это к ней!

Ничего себе! Вот Томас дает! Это непостижимо! Я заложница и сама же должна заказывать «вольво» для этих бандитов! Может, мне еще затарить их машину всякой жрачкой, чтобы там никто не оголодал.

Из нашей студии все так же доносятся громкие крики, должно быть, там собралась вся редакция. Орангутанг передает микрофон второму солисту с милым именем Камбала. В прямом эфире он выдвигает свои бесконечные требования, среди прочего пятьдесят кустов рододендрона для посадки. Хриплым голосом он объясняет, что мама всегда мечтала о кустах рододендрона в саду, и теперь он хочет исполнить ее желание. Я замечаю, что можно было бы позвонить в оранжерею Воберайта, там нам сделают скидку. Томас говорит, что в цветочном магазине «Пиеске» сейчас действует специальное предложение на гибискус, я должна спросить, не согласятся ли преступники на гибискус. Нет, это должен быть рододендрон, и все тут.

Во всей этой истории одно не вызывает сомнений: высокий рейтинг нашей программы.

Я смотрю в окно и с ужасом понимаю, что на парковке просто яблоку негде упасть, столько здесь людей, машин разных телеканалов, камер, полицейских, пожарных, сотрудников службы спасения. Мужчины в масках, черных костюмах и с пулеметами в руках забираются на деревья.

– Каро! – кричит что есть мочи Йо.

К счастью, на мне микрофон, так что он меня слышит.

– Да! – кричу я ему в ответ.

Вероятно, он хочет, чтобы я позвонила в оранжерею и договорилась о скидке, а еще заказала для его мамы герань, маргаритки и веронику дубровную. Или немного петрушки, майорана и прочих пряностей. Так, на всякий случай.

– Каро! – кричит Йо. – Скажи им, чтобы они вышли на балкон и доказали, что ты еще жива!

– Если бы я была мертва, то ты не смог бы со мной говорить! – кричу я в отчаянии.

– Ты права.

Я живо представляю себе эту сцену: Йо хватается за голову и нервно ищет выход.

– Послушай. – Теперь ему в голову приходит гениальнейшая идея. – Скажи им, что они получат деньги, если выйдут с тобой на балкон!

– Молодец, Йо! Нас услышали все, кто должен!

– Если деньги уже принесли, то я тоже выйду с тобой на балкон! – говорит Орангутанг.

– Нет, я! – кричит Камбала. – Хочу увидеть себя по телику!

– Мы ведь можем пойти все вместе, – говорю я.

– Но я буду стоять впереди. – Какаду протискивается к двери.

– Прочь с дороги! – Орангутанг открывает дверь, берет оружие (я сразу понимаю, что это пластмассовый револьвер) и подталкивает меня вперед. Все остальные проворно следуют за ним.

– Бросить оружие! – кричит какой-то полицейский.

– Здесь я ставлю условия. – Орангутанг достает записочку и читает то, что все и так давно знают.

Насчет машины он готов к компромиссам. Не обязательно «вольво», «опель» или «рено» тоже сойдут. Но бензина должно быть достаточно. Потом он требует, чтобы Томас поставил для него в эфире песню Хайди Брюля «Никакая сила не сможет нас разлучить». Томас говорит, что это невозможно, что мы молодежная радиостанция, а эта песня для людей старше семидесяти лет. Йо кричит, что Томас все равно должен ее поставить. Какаду хочет передать привет в эфире.

– Бросить оружие! – Полицейские внизу начинают терять терпение.

Между тем на радио звучит песня «Ах, мое сердечко!» Вильдекера Херцбубена. Наверно, впопыхах ничего лучше не нашли. Между тем Какаду начинает свою тираду:

– Я передаю привет моим родителям, моему брату Майку, моему лучшему другу Фридеру, госпоже Браун, у которой я как-то украл сумочку, Эрнсту с очистных сооружений, у которого я из-под носа увел машину, Луиджи из пиццерии «Салерно», которая еще получит от меня четыреста евро, объединению пожарников-добровольцев, я и сам был в детстве пожарником, Трауделю из гастрономии «Шнапп», в которой я всегда получал дармовой кусок колбасы, Камерон Диас, которая так замечательно сыграла в фильме «Ангелы Чарли», Измаилу Гюльтиппелю, теперь уже и не помню за что, милым испанским таможенникам, которые не заметили, что у меня поддельные документы…

– Тихо, – вмешивается Томас.

– Что такое? – спрашивает Какаду.

– У меня есть только инструментальная версия Хайди Брюля. Подойдет?

Орангутанг размышляет.

– Хорошо, но все должны подпевать! Заложница (я уже сказала, что это я?) и малолетние преступники на балконе, вся редакция в доме радио, сотни полицейских на стоянке и на деревьях – поют абсолютно все.

Когда вижу людские страданья, Бесконечную боль и стенанья, Вопрошаю я всевидящее око: Почему наша жизнь так жестока? Почему нам так одиноко?

Всегда дарите друг другу любовь, Пусть доверье станет вашим спутником вновь, Нет ничего прекраснее на свете, Чем посвящать любимым слова эти:

Никакая сила не сможет нас разлучить, Мы друг другу всегда будем верность хранить, Пусть немало несчастий нам пришлось пережить, Мы друг другу всегда будем верность хранить!

Я не верю своим глазам. Полицейские на деревьях взялись за руки и раскачиваются в такт музыке. Руководитель спецоперации, который стоит рядом с водяной пушкой, вытирает слезы. Даже мои захватчики реагируют эмоционально. Орангутанг, тихо всхлипывая, говорит мне, что всегда слышал эту песню у бабушки и дедушки в Бад-Швиссельсхайме. Бабушка всегда намазывала ему маслом хлеб и очищала мандарины, горела лампа, и от печи так уютно было в доме. Я говорю Орангутангу, что мне это тоже всегда нравилось и что я его прекрасно понимаю. Воспоминания детства всегда так трогательны!

Томас нарушает нашу идиллию (следующую композицию исполняет Оззи Осборн). Я говорю, что мне холодно, и предлагаю остальным участникам группы, все еще находящимся под впечатлением от песни, снова пройти в комнату. В этот момент я замечаю, что балконную дверь можно закрыть с внешней стороны. В следующее мгновение я быстро привожу свой план в исполнение и кричу: