Текст книги "Коктейль для Барби"

Автор книги: Штеффи фон Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

19

Просто невероятно. Я уже два часа торчу здесь, к счастью, никуда не сваливаясь. А вверху люди переговариваются, как меня спасти. Похоже, они не особо торопятся, не понимая, что, во-первых, кто знает, сколько еще выдержит скала, я ведь не такая уж и легкая, а во-вторых, я хочу, есть, пить и мне надо в туалет. Больше всех переживает мать-птичка со своим выводком, которая хочет попасть в гнездышко, а я загородила ее дом. Сверху доносится голос Роланда:

– Мы тебя вытащим, Каро, ты только держись!

А что мне еще остается делать? Сходить кофе попить? У меня даже нет при себе кроссворда. Какие-то камни падают вниз.

Когда я поднимаю голову, я вижу Роланда в альпинистском снаряжении. По его лицу катится пот. Второй пояс он держит в руке.

– Осторожно надень его на себя и не забудь застегнуть. Если я подойду хоть на несколько шагов ближе, может отколоться еще какой-нибудь кусок скалы, а это опасно! – кричит он.

Потом нас обоих поднимают наверх. Здесь уже собралось немало туристов, и приехали корреспонденты из местной газеты, которые фотографируют и снимают нас на камеру. Я всегда ненавидела экстремальный туризм, и теперь я знаю почему.

Вечером мы едим книпер (это блюдо из рачьих клешней). Я такая замученная» что даже не могу нормально поесть, потому что боюсь, что случайно проглочу целую клешню, и случится новая беда. На этот раз я умру от удушья прямо в ресторане.

Мы еще долго говорим о нашем будущем, я рассказываю Роланду про Ватцельборн. И о моей ссоре с Питбулем и Геро. И о разрыве с Мариусом. И вообще обо всем.

– Ты считаешь, что я изменилась? – спрашиваю я Роланда.

– Может, так оно и есть, – говорит он. – Человек часто сам этого не замечает. Но я думаю, что твои друзья поступили нехорошо, вонзив тебе нож в спину. У каждого человека есть право высказаться в свою защиту, и любому нужно дать шанс исправиться. А с тобой поступи-» ли несправедливо. Может быть, они просто завидуют.

Не думаю. Питбулю незнакомо это чувство, он всегда приходил мне на выручку. А Геро? Геро завидует? Только не Геро! Он умеет радоваться за другого и, если понадобится, снимет с себя последнюю рубашку. Геро ничего не стоит выписать чек какому-нибудь азартному игроку, который со слезами будет просить его: «Пожалуйста, хотя бы еще одну ставку!» Не знаю, что именно я сделала неправильно.

– Вот чего я действительно не понимаю, так это, почему твой бывший вдруг решил жениться, – размышляет Роланд. – Это месть в чистом виде!

– Или отчаяние, – говорю я. – Может быть, он подумал, что, если он не женится сейчас, то вообще останется без невесты. Видел бы ты эту Уши! Ужас, а не девушка.

– Тогда будь довольна, что не вышла за него замуж. Хорошо, что ты узнала, какой Мариус на самом деле. Иначе в браке тебя постигло бы горькое разочарование.

Роланд прав. Я уже вижу себя женой Мариуса, чищу для него картошку, да еще и получаю от него нагоняй, что, мол, «зачем ты это делаешь, ведь в кожуре больше всего витаминов». В ресторане рядом с нами сидят две супружеские пары лет так шестидесяти и говорят о том, как они провели отпуск. Неужели надо обсуждать такие банальные вещи.

«Нам очень повезло с погодой!»

«Еда была очень приличная. Но за свои деньги и хочется получить сервис на должном уровне!»

«В прошлом году все было гораздо дешевле!»

«Вода чудесная, особенно когда первый раз идешь купаться!»

«Вы уже так загорели!»

«Мы отдыхаем уже две недели. Здесь замечательно, но в гостях хорошо, а дома лучше!»

«Местные жители очень дружелюбны!»

«Оставьте нам ваш адрес! Если мы будем в районе Бад-Наугейма, то зайдем к вам на кофе».

Да, да, на Майорке есть очень живописные уголки. Такой бы стала и я, выйдя за Мариуса.

После еды мы еще раз идем к воде. На Гельголанде вообще нельзя заблудиться, потому что по площади он занимает всего лишь один квадратный километр.

Через минуту мы слышим оглушительный крик. Не пираты ли решили захватить остров? Душераздирающие вопли доносятся со сцены, где устраиваются разные вечеринки на открытом воздухе.

Бард в черном костюме держит в руке микрофон, издает какие-то нечленораздельные звуки. Да так громко, как будто этот горе-певец только что обнаружил, что у него вообще есть голос. Если бы тут поблизости была медсестра, можно было бы подумать, что пару секунд назад ему перерезали пуповину и ударили по попке. Артист между тем весь в поту скачет на месте и дрыгает ногами. Скоро удается разобрать, что этот незадачливый бард пытается исполнить что-то из репертуара «Битлз». Меня совершенно не удивляет тот факт, что зрителей на концерте не наблюдается. Бард в гордом одиночестве поет «We all live in a yellow submarine», крутя микрофоном во все возможные стороны.

Потом он орет:

– А теперь все вместе!

Роланд вне себя.

– Этот козел весь вечер портит, – огрызается он. – Там даже не разрешается кататься на велосипеде и играть в мяч, а что делает этот недоумок? У меня сейчас барабанные перепонки лопнут. Слушай, ты, заткнись! – кричит он в направлении сцены, но на барда это не производит ни малейшего впечатления. Тот по ошибке принимает восклицание Роланда за одобрение и тогда уже совсем сходит с ума: он врубает другую мелодию и орет в три раза громче:

– Мы хотим, есть, мы хотим, есть, мы хотим, есть, мы хотим пить! Мы хотим, есть, есть, есть! А теперь все вместе!

Роланд побагровел от гнева. Мне становится страшно. Что это с ним? Агрессивные люди мне совсем не по душе.

– Если этот балбес немедленно не прекратят свое мычание, я перережу провод его идиотского микрофона! – Роланд с устрашающим видом идет в сторону сцены. Сейчас что-то будет!

Бард между тем перешел на песню «Тьма» Вольфганга Петри, и конца этому действу не предвидится. Через несколько секунд воцаряется тишина. Какое-то время он еще поет, но потом стихает. Роланд, злорадно улыбаясь, подходит к сцене. Он и, правда перерезал кабель или, может, выдернул провод из розетки. Проходит еще пара секунд, и начинается настоящий хаос. Бард понимает, что Роланд и есть его обидчик, и спрыгивает со сцены прямо тому на спину. Откуда ни возьмись, появляются туристы и пытаются стащить с Роланда певца, который вцепился в него мертвой хваткой.

Я кричу:

– На помощь, на помощь, да сделайте же что-нибудь!

Какая-то женщина голосит.

– Осторожно, осторожно, тут же дети!

Роланд спотыкается о провод и бежит к воде.

Я за ним. Когда Роланд прыгает вместе со своей ношей в Северное море, ноша кричит:

– Не-ет, я не умею плавать!

После того как барда с помощью веревки и спасательного жилета вытаскивают из воды, он принимает решение немедленно расторгнуть договор с руководством санатория и говорит, что прямо на следующий день уедет с острова, чтобы подать жалобу на Роланда.

Тот только ухмыляется:

– Вот этого я и добивался! Разве покой людей не превыше всего, Каро?

Одно я знаю точно: с Роландом мне никогда не будет скучно. Хотя я не уверена, хочу ли я быть с человеком, который срывается по самому несерьезному поводу, распускает кулаки да еще покрывается красными пятнами.

Мы заказываем белого вина. После восьми бокалов я даже могу подумать о том, что случится со мной, если мы с Роландом не будем вместе. Жить без бойфренда, несомненно, тоже весело. Да мне и не надо думать, что у меня нет друга. Можно просто купить мужчину-манекена. Я буду называть его то Зигфрид, то Мориц, то Измаил, по настроению, и надевать на него разные милые вещички. Измаил – хорошее имя. Приходя вечером домой, я скажу ему: «Привет, любимый», и представлю себе, что он мне отвечает. Измаил не станет мне перечить, он будет просто смотреть на меня пустым, ничего не выражающим взглядом. Я уже вижу, как мы сидим с ним за столом. Так как Измаил – манекен, я могу без труда удалить остатки пищи с его рта. Как чудесно было бы с Измаилом. Я, наверное, не в себе. Если так пойдет и дальше, я превращусь в Нормана Бейтса и стану называть Измаила «мамочкой». Но сначала я куплю ему парик с косой. Наверняка в один прекрасный момент в парике заведутся блохи и клещи. Я и, правда, медленно, но верно схожу с ума. Кроме того, я много выпила.

– Пойдем на свадьбу Мариуса и Уши? – У меня заплетается язык.

Роланд выпил не меньше моего. Он отвечает:

– Ну, конечно, а почему бы и нет?

Скоро мы засыпаем прямо на столе в баре. Очень близко друг к другу.

На следующее утро вид у нас просто убойный. Официант тормошит нас, требуя покинуть заведение. Мы плетемся в номер и засыпаем прямо на полу. Просыпаюсь я оттого, что звонит телефон, да так громко, словно на Гельголанде объявлена воздушная тревога. Не без труда иду к трубке. Глаза болят, потому что я, конечно, забыла снять контактные линзы. Это Сильвестр из Берлина звонит.

– Каролин! В следующий понедельник пробное шоу с самыми что ни на есть настоящими участниками. Ты ДОЛЖНА быть, приезжай во что бы то ни стало. Мы пригласили просто суперских людей. Будут Дафна и Ребекка и еще двое юношей. Госпожа Шнайдер уже забронировала тебе билет на самолет. Я тебе все объяснил, будь в понедельник в двенадцать, а если ты не приедешь, я сам за тобой приеду!

– Я буду, Сильвестр! – говорю я.

О, как же все устроить? Мне ведь еще нужно перевезти вещи в Гамбург. Когда же все это кончится? Где вообще сейчас моя мебель? Да, дела совсем плохи, если я даже не знаю, где она сейчас.

Не успеваю я положить трубку, как снова раздается звонок. На сей раз мой покой нарушает кто-то из руководства санатория, человек в трубке кричит, что содеянное моим приятелем – неслыханная наглость. Несчастный господин Фетт пережил страшное потрясение, и у него не выдержали нервы.

– Певец подаст жалобу, он это сделает, можете не сомневаться. И я одобряю такое решение. Разве можно сажать нашего артиста себе на спину и прыгать с ним в Северное море? Знаете ли вы, что господин Фетт не умеет плавать и при падении в воду защемил себе мошонку? А еще он предполагает, что его душевная рана никогда не затянется. – Сотрудник санатория, его, между прочим, зовут господин Боммель, все больше входит в раж. – Господин Дункель должен незамедлительно явиться сюда, – кричит он, – мы составим протокол и передадим дело полиции!

Я просто вешаю трубку. Голова гудит. У меня такое сильное похмелье, что я начинаю сомневаться, вернется ли ко мне вообще ясность мысли.

Роланд просыпается и спрашивает, кто звонил. Я говорю, что на него подадут жалобу, но его это не сильно колышет.

– Пусть подают сколько угодно, – говорит он и засыпает.

Бедный мой копчик! Это все из-за удара о скалу. Такое чувство, что четыре лошади, которые должны были меня четвертовать, скакали в разные стороны, но были настолько слабы, что не смогли разорвать меня на части. Зато кости изрядно поломали.

Роланд, наконец, встает, разумеется, и не помышляя наносить визит господину Боммелю.

– Если там кому-нибудь что-то от меня нужно, то пусть сами меня находят. Сено к лошади не ходит.

Следующие дни проходят относительно спокойно. Невероятно, но факт: мне очень хорошо с Роландом. Мы даже можем вместе молчать. Такого со мной еще не бывало. Обычно я трещу не переставая.

Но Мариус и Уши все-таки подло поступили! Да как они посмели, прошло так мало времени! И еще пригласили МЕНЯ, МЕНЯ на свадьбу. Нет, ну, правда! Это просто беспардонно!

Роланд сохраняет хладнокровие.

– Вы просто не подходили друг другу, – успокаивает он меня. – Представь себе, вот вышла бы ты за него замуж, а потом выяснилось, что он совсем не такой, каким казался. Одна моя подруга через неделю после свадьбы поняла, что ее муж страшный извращенец. Занимаясь с ней любовью, он кричал: «Назови меня каким-нибудь злым зверем!»

Мне это непонятна.

– Что значит злой зверь? – спрашиваю я.

– Кто его знает, – задумывается Роланд, – может, бурундук или там аллигатор. Хотя что в них такого злого?

Я изо всех сил стараюсь вспомнить хоть одного злого зверя, но у меня ничего не выходит. Но, по крайней мере, я отвлеклась от своих грустных мыслей.

Время пролетает незаметно, и вот уже пора уезжать. Я прихожу в ужас от одной мысли о Берлине, съемках, Сильвестре, Дафне, Феликсе и всех остальных. Но контракт есть контракт, и нужно выполнять его условия, поэтому в воскресенье мы собираем чемоданы и возвращаемся на катамаране в Гамбург.

Потом я должна ехать в Берлин. Прощаться, как всегда, грустно. Но, к счастью, на следующий уикенд снова в Гамбург.

– Я люблю тебя, – говорит Роланд и обнимает меня, – помни это! Я хочу всегда быть с тобой!

– Я тоже, правда, – говорю я на полном серьезе. Никогда в жизни я не придавала своим словам такого большого значения.

Роланд уходит, не дожидаясь, пока мой поезд уйдет. Я всегда ненавидела сцены расставания на вокзале. У женщины из глаз потоком льются слезы. И когда из громкоговорителя раздаются слова: «С платформы три отправляется поезд дальнего следования номер шестьсот семьдесят один Брюссель – Мюнхен», сладкая парочка «Твикс» еще крепче прижимается друг к другу, как будто все у них в последний раз. Просто ужас! Терпеть не могу, когда разводят нюни. Но самое мерзкое – это рекламный ролик конфет «Merci», в трех эпизодах, один дебильнее другого:

Ты мой маяк в туманный день, В конце туннеля яркий свет, Спешу сказать судьбе «Merci», Лучше тебя на свете нет!

(Мужчина и женщина бегают по пляжу, играя в догонялки. Потом он ее настигает, и парочка целуется на фоне заходящего солнца.)

Житейских бурь я не страшусь, Меня избавишь ты от бед, Спешу сказать судьбе «Merci», Лучше тебя на свете нет!

(Семья сидит в саду в тени вязов, отмечая семидесятипятилетие бабушки. Сзади – дом в стиле фахверк. Вдруг появляется мужчина лет тридцати пяти и ставит свою походную сумку на газон. Выясняется, что он многие годы плавал по морям, и никто не знал, вернется ли он домой, и если да, то когда это случится.)

Ты свежесть утра в жаркий зной, Любимой песни ты куплет, Спешу сказать судьбе «Merci», Лучше тебя на свете нет!

(Сцена на вокзале. Идет дождь, и то ли ему, то ли ей надо уезжать. Кажется, ей. В любом случае, мужчина в окно протягивает женщине коробку «Merci», и она рисует сердечко на запотевшем стекле.)

Авторы этих роликов, должно быть, подумывали о самоубийстве, когда писали свои сценарии. Я гоню от себя мысли о моих друзьях в Ватцельборне.

В «Адлоне» я первым делом принимаю ванну. Потом звоню домой Мариусу, предварительно скрыв номер. Уши подходит к телефону и радостным голосом говорит: «Алло». Конечно, я вешаю трубку. Интересно, что они сейчас делают? На часах семнадцать ноль-ноль. Скорее всего, Уши приготовила чай и залегла ароматическую свечу. И они с Мариусом смотрят документальный фильм о Диане Фоссей и ее гориллах. Или обсуждают предстоящую свадьбу: кто, где будет сидеть и пригласить ли тетушку Труду, которую они не видели уже пятнадцать лет.

Потом я звоню Роланду и довольно рано ложусь спать.

На следующее утро ровно в девять я прихожу в «Строуберри». Все в сборе, и, как всегда, царит полная неразбериха.

«Приманки» уже вышли на охоту, а мне надо завязать беседу с участниками шоу, которые и хотят проверить своих возлюбленных. Задача эта не из легких, так как они крайне взволнованны.

Заказчик номер один – женщина пятидесяти с небольшим лет с вьющимися седыми волосами. Зовут ее Гертруда. Маленькие золотые часики так сильно стягивают ей запястье, что я боюсь, в один прекрасный момент кровь просто перестанет поступать к пальцам. Супруг нашей гостьи, ничего не подозревающий о готовящемся сюрпризе, как говорит сама Гертруда, страшный бабник, бегает за каждой юбкой, не упускает ни одной возможности приударить за симпатичной девушкой. Однако доказательств измены у нее нет.

– Мы уже три года не спим вместе, – рассказывает она злым голосом. – Я ведь знаю своего муженька. Раньше мы с ним каждый день и по несколько раз. А теперь не вижу в нем былого огня. Наверняка у него есть подружка на стороне!

Заказчик номер два – мужчина двадцати с небольшим лет, уже два года он встречается с девушкой, но та категорически отказывается к нему переехать. Это настораживает Фредерика. У него тоже нет доказательств предательства Катарины, но молодой человек опасается самого худшего:

– Ей в кайф заниматься со мной сексом, но странная какая-то у нее манера брать с меня деньги за все свои ахи-охи. Сто пудов, что она подрабатывает проституткой. Поэтому и не хочет жить со мной вместе!

А это, наверно, будет весело.

Я иду в гримерку, и потом все начинается, Феликс и Ко основательно подготовились к передаче и дают мне стопку документов с подробным досье на каждого участника. Операторы прикрепили к одежде наших соблазнителей миниатюрные скрытые камеры.

И вот я сижу в студии, – рядом со мной оба заказчика, на экран запускают телевизионную испытательную таблицу. Дафна, и Ребекка спешат к супругу Гертруды, а соблазнитель Катарины, которого зовут Штефан, ищет улицу, где та живет.

Все свои действия они комментируют в микрофон.

Штефан, первая «приманка», – просто идеал мужчины. Он прямо как с обложки журнала «Men's Health»: русые волосы, карие глаза, подтянутый живот, облегающая футболка, эротичный взгляд.

– Да, вот она, улица Штеттингерштрассе, и я позвоню в дом номер тридцать. Катарина ни о чем не догадывается, я скажу ей, что должен проверить систему газоснабжения у нее на кухне. И конечно, попытаюсь ее соблазнить. Ха, ха, ха. Может быть, у Катарины и без меня гости. Ха, ха, ха. Вот будет весело застать ее на месте преступления. Ха, ха, ха!

Незаметно я просматриваю биографию второй «приманки», которая лежит в студии на столе (биография, а не «приманка»). Этого милого мужчину зовут Хайко, он блондин, выглядит очень неплохо. У него долго стоит, потому что он прямо с утра принимает «виагру». «Бодрит гораздо лучше, чем кофе», – приписано его рукой. Если принять на веру слова Хайко, то за свои двадцать восемь лет он оседлал не меньше двухсот женщин, и все всегда оставались довольны.

Как и Штефан, Дафна и Ребекка отпускают шуточки по поводу своей роли в ток-шоу. У меня нехорошее предчувствие. Улажена ли правовая сторона вопроса? Неужели можно так вдруг ни с того ни с сего звонить людям в дом и снимать их на пленку без их ведома? Что я буду делать, если Хорст поддастся соблазну, и мы увидим на экране, как все втроем предаются любовным утехам? Как отреагирует Гертруда? Что я ей скажу? Я ведь не психолог.

Гертруда и Фредерик впиваются глазами в экран. Я бы сейчас с удовольствием притворилась, что лежу в коме. Пища бы поступала ко мне по специальной трубочке, чтобы не приходилось жевать.

Штефан уже на улице Штеттингерштрассе и улыбается своей очаровательной улыбкой с сознанием того, что перед ним не устоит ни одна женщина.

– Ну, что ж, вперед, пожелайте мне удачи, – говорит он и звонит в дверь.

Что же будет? Как все ужасно! Фредерик всем телом подается вперед, шею он тоже вытягивает до невозможности.

Какая-то женщина говорит через домофон: «Привет», – и Штефан объясняет, кто он такой и почему он здесь. Дверь открывается. Сердце у меня стучит как у зайца. Фредерик весь вспотел, и это заметно не только в свете прожекторов.

Штефан тем временем поднимается на второй этаж. Он останавливается перед квартирой Катарины, девушка не заставляет себя долго ждать. Она встречает Штефана в домашнем халатике. Пока в этом нет ничего криминального, в конце концов, сейчас только одиннадцать утра. Хотя, с другой стороны, сегодня понедельник, не выходной, не праздничный день, а, по словам Фредерика, Катарина работает в банке. То есть по идее она должна быть там. Но она дома. Хотя, может, она в отпуске. Я в отчаянии, потому что Фредерик говорил, что она не брала отпуск.

Я думаю только об одном: «Пусть бы Катарина послала подальше этого Штефана». Но девушка говорит:

– А, здрасьте, проходите. Поскольку к одежде Штефана прикреплена камера, то кажется, что находишься в той самой квартире. Катарина идет впереди, Штефан сзади. Теперь они в гостиной. Дверь, ведущая отсюда в спальню, не закрыта, и я вижу на кровати голую женщину. Фредерик отрывисто дышит. Из него вот-вот повалит пар. Молодой человек как будто сразу постарел на несколько лет. Мне его бесконечно жаль.

Катарина говорит Штефану:

– К сожалению, вы слишком рано пришли! У меня еще клиентка. Ну, вы и завернули со службой газоснабжения, давайте придумаем другой пароль, а то этот слишком сложный.

«Клиентка» потягивается на кровати.

Я представляю себя на месте Фредерика. Уже то, что она предлагает свои интимные услуги за деньги, повергло бы меня в шок, но, если и женщинам она тоже не отказывает – это просто последнее дело.

Наше шоу куда хуже тех, где участникам платят за то, что они кидают друг в друга коровьи лепешки или когда тебе лечат зубы у всех на виду.

Как бы там ни было, Штефан по-прежнему в квартире. Подружка Фредерика закрыла дверь в спальню, чтобы продолжать ублажать клиентку. И Штефан делает знак, что, мол, цель достигнута. Фредерик тихо стонет. Я слышу Сильвестра, который шепчет где-то за сценой:

– Великолепно, это великолепно!

Я готова его придушить. Наконец снова открывается дверь спальни. Фредерик плачет. Я плачу вместе с ним. Одна женщина из съемочной группы, которая стоит за оператором, держит табличку с надписью: «Надо что-то сказать!». Но у меня полный ступор. Даже если бы я могла выдавить из себя хоть слово, я бы предпочла ничего не говорить, ведь что бы я ни сказала, все звучало бы фальшиво. А дело в том, что человека, в данном случае Фредерика, покажут по телевизору и выставят полным олухом. Я не хочу участвовать в этом оболванивании ради идиотской погони за рейтингом.

И я не хочу увеличивать себе грудь только потому, что Сильвестр, Феликс или еще кто-нибудь думают, что это повысит индекс популярности «Строуберри».

Рейтинг. Деньги. Какая грязь.

Я хочу вернуться на радио «Лайт». Хочу снова вести спокойную жизнь. В конце концов, хочу жить в нормальной квартире, а не в этом дурацком номере, где по утрам вздрагиваешь от вида большеглазой колумбийской горничной, которая включает пылесос, потому что я в очередной раз забыла повесить табличку «Не беспокоить».

И я хочу к Роланду.

В любом случае я не буду вести это ужасное шоу.

Наконец-то я знаю, что мне нужно.