Текст книги "Коктейль для Барби"

Автор книги: Штеффи фон Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

11.

Неделю спустя я прилетаю в аэропорт Берлина Тегель. Меня встречает водитель из «Строуберри». Прямо мурашки по коже. Когда я сажусь в шикарный «мерседес», я долго думаю о женщине, которая рассказывала нам в самолете об умирающих от голода детях. Наверняка сейчас она сказала бы, что сумма страховки за эту машину покрывает расходы восьмисот тысяч матерей-одиночек, которые всю жизнь могли бы покупать своим чадам по стаканчику мороженого.

Сильвестр и Ко во главе с Феликсом уже ждут меня. Они выстроились в колонну, хорошо еще, что не расстелили красный ковер. Наверное, так же себя чувствовала принцесса Диана, когда знакомилась с членами королевской семьи. Я и взаправду не ожидала такого приема, как бы не загордиться.

Сильвестр говорит, что у меня будет личный тренер по фитнесу, с которым я смогу заниматься по два часа в день, когда буду приезжать в Берлин. Вот радость-то! Ненавижу спорт. Я вообще самое неспортивное создание на этой земле. Но мне, пожалуй, лучше промолчать. Первые съемки послезавтра в одиннадцать. А сейчас мы идем подкрепиться в ресторанчик, потому что на вторую половину дня назначена пресс-конференция.

Я уже не раз присутствовала на пресс-конференциях. Как зрительница. Когда приезжал Фил Коллинз. Или Гайнер Лаутербах. Или Гетц Джордж.

Или Кэтрин Зета-Джонс. Но вот сама я их еще никогда не давала. Голова идет крутом. В прессе писали, что я «открытие года», что «Бербель Шеффер отдыхает рядом со мной» и, собственно, Сабина Кристиансен тоже. Те, кто сравнивает меня с Сабиной Кристиансен, должно быть, не в своем уме. Я понятия не имею, к какой партии принадлежит министр иностранных дел Германии Йошка Фишер, и даже не знаю, что такое Варшавский договор. Зато я в курсе, что Варшава – столица Польши. Но Сабине Кристиансен это тоже наверняка известно. Так что в чем-то я не хуже ее. Сильвестр говорит, что более двухсот журналистов заявили о своем участии в пресс-конференции. Ну, все, мое дело труба. Уверена, среди журналистов будут мои одноклассники, которые спросят перед камерой, почему я как лунатик бродила во сне, когда мы поехали в Форшгейм, или почему воровала бутерброды у Юргена (да просто потому, что мне есть хотелось, вот почему).

Феликс инструктирует меня:

– Все у тебя получится, Каро, просто будь собой и не нервничай. И отвечай, пожалуйста, не на все вопросы. То есть это, конечно, как знаешь, но не надо все про себя рассказывать. Журналисты ведь всегда очень любопытны. Пресс-конференция пройдет на ура. Имиджмейкер уже все продумал. Ты будешь шикарно выглядеть!

Пресс-конференция. Мне уже заранее плохо.

После ланча мы возвращаемся в студию, и я передаю себя в руки имиджмейкера. Женщина уже здесь. Она все время молчит, настроение, что ли, плохое. Я растерянно смотрю на нее, а когда она красит мне ресницы, я начинаю часто моргать – от волнения, наверное. Она сердится и, может, поэтому делает мне такую прическу, что волосы становятся похожими на львиную гриву.

В моем гардеробе (понимаете, в МОЕМ гардеробе) столько одежды, что хватило бы на всех африканских матерей-одиночек. Эви показывает брюки, в которых будет менее заметна моя полнота. Странные они какие-то. Но я не протестую и со всем соглашаюсь. Я влезаю в сорок четвертый размер. В комплект входят также бейсболка и топик. Они сидят на мне замечательно.

– Топик будет хорошо смотреться, – говорит Эви, словно я сама буду ужасно выглядеть, и только топик может спасти положение.

В четыре часа начнется пресс-конференция. В пятнадцать минут четвертого у меня начинается расстройство желудка. Без четверти четыре входит гримерша с пудрой в руках и говорит, что, мол, не надо мне широко улыбаться, иначе можно испортить весь макияж. Не могу же я помнить обо всем одновременно!

Входят Сильвестр с Феликсом и сообщают, что пресс-конференция откладывается на пятнадцать минут. Ненавижу непунктуальных людей.

– Что они там думают, – ворчу я, – если заставляют себя так долго ждать, чай не президенты.

Но Сильвестр говорит, что так положено. Феликс без конца прыскает себе что-то в рот. Это мята. У нее такой терпкий запах, просто ужас.

– Это я от волнения, – говорит Феликс, – и вообще, начнем с того, что меня уже несколько месяцев мучает пародонтоз. Даже флюс был. Все из-за одного зуба, который вдруг ни с того ни сего стал гнить. Поэтому и неприятный запах изо рта.

У меня урчит в животе.

– А почему ты просто не вырвешь этот зуб? – спрашиваю я.

Феликс возмущен:

– Ты чего? У меня же тогда дырка будет.

В четверть пятого мы (колени у меня дрожат) наконец-то идем в зал, где собрались журналисты. В глазах потемнело при виде такого количества людей, микрофонов и фотоаппаратов. Сильвестр, человек с большим опытом в этих делах, галантно предлагает мне стул и садится рядом. Журналисты тихо переговариваются между собой, потом наступает полная тишина, тогда Сильвестр включает микрофон и произносит речь, которая начинается словами:

– От имени «Строуберри Интертейнмент» я сердечно приветствую всех присутствующих и сегодня имею честь представить вам мое открытие года, женщину, с которой все время происходят самые невероятные вещи, и она просто идеально подходит на роль ведущей ток-шоу. Теперь можете задавать свои вопросы.

Первый журналист представляется и спрашивает, что я думаю о Берлине. Я сразу вспоминаю фильм «Римские каникулы». Одри Хепберн и Грегори Пек с головой окунулись в ночную жизнь Рима, оба были безумно влюблены друг в друга, но в последнюю минуту Одри все-таки вспомнила что она принцесса и что у нее есть определенные обязанности. Перед самым отъездом проходила пресс-конференция, и там она увидела Грегори в последний раз. Кто-то спросил, какой из виденных ею городов понравился ей больше всего, и она сказала со слезами на глазах: «Рим, Рим – самый красивый город на всем белом свете». В этом месте все женщины начинали рыдать. И я, конечно, тоже. Громче всех. В любом случае, я отвечаю, что Берлин очень милый город, особенно мне нравится «Колизей». Тут раздается дружный смех. Сильвестр и Феликс тоже хохочут. Как-то все странно. Кто-то незаметно толкает меня в бок. Это Феликс. Я бросаю на него сердитый взгляд. Он шепчет мне: «Так держать!» Что он хочет этим сказать?

Второй журналист представляется и спрашивает, как так получилось, что мне вдруг ни с того ни сего предложили вести ток-шоу.

– Представьте себе: судьба забрасывает вас на необитаемый остров. А потом в один прекрасный день вы стоите нагишом на пляже, к вам подходят двое мужчин, которые по чистой случайности ловили скатов именно в тех краях. И тут вам просто из сострадания предлагают вести ток-шоу.

Всем снова, кажется, что я хорошо сострила. Сильвестр вне себя от восторга.

Тут какая-то женщина тянет руку.

– Да, говорите! – обращается к ней Сильвестр.

– Скажите, пожалуйста, госпожа Шатц, в газетах пишут, что вам ничего не стоит придумать какой-нибудь каламбур и что особенно хорошо удаются экспромты.

О-о! Что я говорила? Никогда нельзя лгать, а тем более в печати. А то получится, как в рекламных проспектах туристического бюро. Пишут «номер с видом на море», а оказывается, что на стене фотообои с изображением Тихого океана.

– Ну и что же?

Неужели это я такое говорю?

Женщина самодовольно улыбается:

– Я потому спрашиваю, что у меня тут есть одно письмо, вот только, к сожалению, без подписи.

Сердце у меня бьется как у зайца. Сейчас всплывет вся история с бутербродами. Или как я в студенческие годы украла ручку из одной фирмы.

– Ну и что же там написано? – спрашиваю я.

Я вообще в своем уме, что я такое несу?

– Вам действительно это интересно? – говорит миссис. – Я знаю что-то, чего не знаете вы.

– Э-э… нет, – быстро реагирую я, чтобы предотвратить самое страшное.

– Но я все-таки прочту, – говорит эта женщина и разворачивает какой-то листок бумаги. Ну, все: мне крышка.

– Госпожа Шатц уверенная в себе женщина? Да это же смешно. Стоит кому-нибудь сказать про ее лишний вес и жирную задницу…

Перешептывание в зале, по временам хихиканье.

Роланд Дункель. Кто же еще мог это сделать!!! Надо немедленно отправляться в Гамбург, от Берлина до Гамбурга меньше двух часов. И сразу в издательство этого странного морского журнала. Вахтеру придется несладко, если он вздумает преградить мне дорогу. Потом я влечу в кабинет господина Дункеля, что есть силы начну его душить, а еще тюкну монитором по башке, и когда он потеряет сознание, потащу его в моторную лодку. Да, мне нужна именно моторная лодка, потому что парусником я управлять точно не смогу. Когда мы отплывем на достаточное расстояние, я ее утоплю. Но сначала я привяжу ему к рукам и ногам тяжелые камни. А я? Что же будет со мной, когда лодка пойдет ко дну? Нужно прихватить с собой шлюпку. Да, так я и сделаю.

Я встаю.

Сильвестр тянет меня вниз. Он откашливается.

– Ничего удивительного, завистники есть у всех, тем более у знаменитостей.

– Возможно, – говорит журналистка, цинично улыбаясь. – Но факт ведь интересный. Вы что скажете, госпожа Шатц?

Я ужасно смущаюсь:

– И… и что же? – только и могу сказать я.

– Но ведь в этих слухах есть доля правды? Как человек может вести ток-шоу, если он не в состоянии даже отразить наступление?

Понятия не имею, как мне поступить в подобной ситуации. Такого я, конечно, не могу сказать.

– Я так думаю: пусть все идет своим чередом, посмотрите несколько выпусков моей программы, тогда сможете составить свое личное мнение.

Во всяком случае, голос звучал уверенно. Но мне все равно очень стыдно.

Сильвестр объявляет журналистам, что это был последний вопрос относительно моей личной жизни.

– А теперь давайте перейдем непосредственно к новому шоу.

Феликс рассказывает о новом проекте. Журналисты как-то сразу приуныли. Видно, они расстроены, что моя жирная задница больше не будет предметом дискуссии. Как бы там ни было, им приходится подчиниться существующему регламенту.

Через полчаса пресс-конференция заканчивается. Мы идем в зал заседаний.

– Для первого раза неплохо, – говорит Феликс. – Но кто написал это странное письмо?

– А ты что, не понял? – отвечаю я сердито.

– Не заводись, – говорит оскорбленный Феликс. – Кто бы это мог быть? Мне надо подумать.

– Мне тоже надо подумать, – говорю я. – И именно потому, что я знаю, кто это написал.

– Кто? – в один голос спрашивают Сильвестр и Феликс.

– Кто-кто, ваш замечательный друг Роланд Дункель! – говорю я в бешенстве.

– Роланд никогда бы такого не сделал! – говорит Сильвестр, уверенный в своей правоте. – Он такой галантный мужчина.

– Это же очевидно! – кричу я в ярости. – Мерзкий тип!

– Да хватит обвинять его во всех смертных грехах, – говорит Сильвестр. – Я готов поручиться, что он здесь ни при чем.

– Ты даже не представляешь, через, сколько унижений мне пришлось пройти. – Я начинаю плакать. – Сколько раз он меня оскорблял, вы просто этого не видели, он меня даже на яхту не пустил, заставил плыть самой. Чего стоят одни его постоянные нападки!

Сильвестр ударяет кулаком по столу:

– Ты преувеличиваешь, Каролин. Я знаю Роланда уже целую вечность, он самый отзывчивый из всех известных мне людей.

Меня здесь никто не слышит. Возмутительно! Я разворачиваюсь и ухожу. Феликс бежит за мной следом.

– Ну, зачем ты так? Я тоже знаю Роланда. Он хороший малый.

Я больше не пытаюсь их переубедить. Хочу съесть чего-нибудь сладенького. На мое счастье, тут рядом автомат со всякими вкусностями. Феликс останавливает меня.

– Нет, Каро, ты же на диете. Съешь яблочко или что-нибудь такое.

– Не хочу я яблочко, – сердито отвечаю я. – Лучше шоколада, и, причем немедленно!

– Нет. – Феликс делает кислую мину. – Сильвестр же сказал, чтобы я следил за твоим рационом! И чтобы никаких сладостей. А то все подумают, что у нас не ведущая, а бомбовоз.

Ну, все: сейчас я просто закрою за собой дверь, поеду на такси в аэропорт или на вокзал, вернусь во Франкфурт. И чтоб я еще раз произнесла название «Строуберри Интертейнмент»! А когда я приеду домой, отправлюсь в кондитерскую и накуплю себе пирожных с кусочками миндаля, много-много пачек печенья, и уже никто не сможет мне этого запретить. Потом буду сидеть в ресторане, и наворачивать огромными порциями любимые лакомства. И пусть я буду выглядеть как Марианна Зегебрехт, но ведь она всем нравилась, все так сопереживали этой пышечке в фильме «Страх съедает душу». Или это было в «Сладкой малышке»? Но факт остается фактом, Феликс никогда больше не сможет приказывать мне, что есть, а что не есть. Это уж точно. Я поворачиваюсь к нему и говорю:

– Ну, хорошо, тогда я прямо в столовую, поем там каких-нибудь сырых овощей. – Если я что надумала, то сразу приступаю к исполнению моего плана.

Феликс благосклонно кивает. В столовой я сначала убеждаюсь, что посетителей не снимают на скрытую камеру, потом быстро покупаю любимую высококалорийную пищу и, никем не замеченная, съедаю ее. После меня начинает мучить совесть.

Феликс ждет меня в редакции. Якобы Сильвестр куда-то подевался, и мы должны обсудить первую передачу. И чего все куда-то торопятся, бегут? Почему все ведут себя так, словно вот-вот начнется бомбовая атака и нужно спасать то, что еще можно спасти? Почему нельзя спокойно взяться за дело? Ну, хорошо, на нашем радио тоже иногда кутерьма, но меня просто бесит это наигранное рвение, с которым некоторые выполняют свою работу. Я хочу домой. Хочу к друзьям и коллегам. Хочу к Мариусу. Даже если сейчас он как-то странно себя ведет. Я хочу пить пиво в нашем клубе или в «Шорше» и слушать, как причитает Маузи или как Рихард с воодушевлением рассказывает о ремонте какого-то старого покосившегося дома на восемь семей. Я сейчас расплачусь, только этого еще не хватало. Ненавижу Берлин. Но придется торчать в этом городе, потому что я подписала контракт, будь он трижды неладен, и завтра у нас первые съемки. И «начнем с того, что» надо готовиться к шоу.

Феликс приходит с кучей бумаг. Будут три гостя, а в качестве эксперта приглашена одна женщина-психолог. Ее зовут Марта Гифей-Рипс, и она великолепно разбирается в проблемах семьи и брака. Почему у всех учителей, политиков и психологов двойные имена? Может, так солидней?

Гости студии: номер один – делопроизводительница из Равенсбурга, которая называет себя женщиной-шипучкой. У нее луженый желудок и такая грубая кожа, что в свободное от работы время она устраивает шоу на пешеходных зонах, выпивая соляную кислоту на глазах изумленной публики и брызгая ей себе в лицо. По сценарию она должна продемонстрировать зрителям свое умение. О господи! Надеюсь, она случайно не попадет кислотой в меня.

Номер два – супружеская пара. Муж – немец, жена – тайка, и он очень этому рад, потому что женщина беспрекословно ему подчиняется. Муж и не хочет, чтобы она учила немецкий. Когда к нему приходят гости, жена должна прислуживать им, а в остальное время сидеть на полу в дальнем углу комнаты. И якобы тайка не видит в этом ничего плохого. Да и как она может хоть что-то сказать, не зная немецкого. Встречи с этим человеком я ожидаю с большим нетерпением. Уж я-то позабочусь о том, чтобы развод стал делом, решенным уже во время эфира.

Номер три – мужчина, который говорит, что уже более двадцати лет обходится в жизни всего тремя словами. Этот человек никогда не будет моим другом. Я спрашиваю себя, как проходила предварительная беседа. Привет. Да. Нет. Не знаю. Но это уже пять слов. У меня урчит в животе, но ведь съесть ничего нельзя. Я приношу себе кофе и сажусь, чтобы прочитать длиннющий сценарий завтрашнего шоу. Феликс заходит ко мне через каждые две минуты и спрашивает, не нужно ли мне чего. Но мне ничего не нужно. А меньше всего мне нужна его болтовня.

Мне звонит Геро. Он сидит вместе с Томом и Рихардом в «Шорше», и с минуты на минуту должны прийти остальные. Они проведут приятный вечер, а я буду идти по Берлину в проливной дождь, пока наконец-то не окажусь в этом долбаном отеле, промокнув насквозь, и потом лягу на огромную кровать «люкс» и буду смотреть какой-нибудь тупой фильм и так и засну, одна, совсем одна.

Примерно в семь вечера я заканчиваю чтение сценария. Осталось только подписать бумагу, в которой я обязуюсь ничего не есть после семи часов. Феликс дает мне еще массу разного чтива и советы, как правильно смотреть в камеру, чтобы не выглядеть отвратно.

Вот я стою одна-одинешенька на улице, и действительно идет дождь. В отчаянии звоню Мариусу, но у него просто включена голосовая почта. Дома тоже слышу свой собственный голос в автоответчике. Где он? Или Мариус пользуется моим отсутствием, чтобы тут же найти другую? И потом он скажет в один прекрасный момент, что я не его настоящая любовь, соберет мои чемоданы и выставит их за дверь со словами: «Если тебе будут приходить письма, я перешлю их на твой новый адрес. Но, Каро, мы ведь останемся друзьями?» И потом я, и без того уже униженная, встречу его в компании супермоделей Элль Макферсон или Наоми Кэмбелл на каком-нибудь банкете, и он еще захочет представить мне их. А дальше, дальше…

– Вы что? Совсем того?! Я испуганно смотрю по сторонам и вдруг понимаю, что я стою посреди улицы и что меня чуть не переехали сразу несколько машин. Ну, я даю! Полная отключка!

В моем номере среди прочего я нахожу меню с бесконечным перечнем блюд. Филе из говядины с соусом «Рокфор» и овощи со сметаной. Подливка из лисичек. Подливка баварская. Свекла под ванильным соусом. Но я не могу себе ничего заказать (диета!!!). Я креплюсь и решаю принять ванну, уже хотя бы потому, что ванна огромных размеров, где-то с лягушатник в нашем закрытом бассейне в Ватцельборне. Кроме того, соль для ванны такая ароматная. Как здорово, здесь почти можно плавать. Добавлю-ка я еще соли. Гулять так, гулять. Релаксация по полной программе. Я только немного подремлю, а потом, а потом…

Мне снится ток-шоу. Оно имеет большой успех. Масса народу пытается пробиться поближе к сцене, чтобы взять автограф или сфотографировать меня. Все кричат: «Хэллоу, хэллоу!!!» Но я ведь не могу все делать одновременно – и приветствовать фанатов, и раздавать автографы. Кто-то трясет меня за плечи. Я открываю глаза и вижу лица каких-то людей, только лица, без рук, без ног и всего остального. Они смотрят на меня как-то враждебно. И вокруг них только пена, белая пена. Может, сейчас мода такая?

Потом я, наконец, соображаю, что все еще лежу в ванне. Пожалуй, я немного переборщила с солью. Если бы я прочитала то, что мелким шрифтом было написано на упаковке, то знала бы, что нельзя бросать в воду так много соли. И поэтому, пока я спала, пена была уже не только в ванне, но и в спальне. Но и на этом все не закончилось. Пена нашла и другие лазейки: через окна и двери она просочилась наружу и покрыла с головы до ног одну ливанскую супружескую пару, выходившую из лифта.

Я так думаю, что менеджер отеля собственной персоной пытается пробраться ко мне сквозь эту пелену. Судя по всему, он очень зол.

– В соседнем номере остановились Майкл Дуглас и Кэтрин Зета-Джонс со своими детьми, и они страшно недовольны.

– Простите, я не специально! – говорю я, осознавая свою вину.

– Теперь весь ковер мокрый, – кричит на ломаном немецком горничная с Филиппин.

Я еще раз объясняю, что мне ужасно жаль. Потом кто-то требует освободить занимаемое помещение, потому что ковер испорчен и вообще моему номеру нужен капитальный ремонт. Менеджер хочет знать, как в кратчайшие сроки избавиться от этой пены. Но я не могу сказать ничего вразумительного.

Приходится переехать в другой номер, гораздо более скромных размеров. Я кажусь себе служанкой, которой разрешили поспать в сарае вместе с козами и гусями за то, что на сорокаградусном морозе она стирала белье помещика и всей его семьи в корыте с ледяной водой. Еще в награду за свои труды она получила талер и тарелку пшенной каши. Разве я не заслужила всего этого?

Я подумываю о том, чтобы незаметно выскользнуть и подслушать под дверью разговоры Майкла Дугласа и Кэтрин, но боюсь, они могут меня заметить, и Майкл поступит так же, как в фильме «С меня хватит!». Так что лучше не стоит.

Хочу успокоиться и смотрю «Унесенные ветром». Еще неизвестно, что скажет Сильвестр про всю эту историю. Как говорила Скарлет О'Хара: «Я найду выход. Только подумаю об этом завтра».

Назавтра у меня болит голова, в животе колики, а тут еще этот корсаж, чтобы фигура казалась стройнее. Через полчаса начнутся съемки. Видела гостей сегодняшнего шоу, будь моя воля, я бы их всех придушила. Мужчина, который общается посредством трех слов, вообще не разговаривает со мной, женщина из Таиланда вся в своих мыслях, а у ее мужа только один зуб во рту. Он носит гавайскую рубашку. Нужно ли мне еще что-то говорить? Наверняка у него много татуировок. Но хуже всех эта женщина-шипучка, которая выпучила на меня свои огромные глаза. Чтобы я ни сказала, у нее на все один ответ: «Там видно будет».

Еще я перекидываюсь парой слов с госпожой Гифей-Рипс, психологом. На ней накидка балахонного типа, и она пользуется духами «Пачули», которые в последний раз были в моде в восьмидесятых годах. Тогда от них фанатели все девчонки-подростки. И я тоже. А еще мы с подругой Анди увлекались фотографированием себя любимых, беря пример с известного фотографа Дэвида Гамильтона, ведь его модели украшали разные модные журналы того времени. Мы все никак не могли добиться четкого изображения, и так и сяк наводили объектив, в итоге докрутили его до того, что сломали фотоаппарат, который, кстати, принадлежал отцу Анди. В общем, вместо фотографий мы получили одни неприятности себе на голову.

Госпожа Гифей-Рипс, видимо, замечает, что я нервничаю, и ласково гладит меня по руке.

– Все у вас получится, – говорит она почти с материнской нежностью. – Вы просто заряжаете людей положительными эмоциями.

Боюсь, сейчас она скажет, не помедитировать ли нам вдвоем.

Феликс забегает ко мне уже в сотый раз и говорит, что все должно пройти замечательно. Сильвестр тоже наведывается в мой кабинет и по-отечески хлопает меня по плечу. Что же он сейчас скажет?

– Каролин, я возлагаю на тебя большие надежды, после съемок мы с тобой обязательно посидим, поговорим о том, как все было, но прежде тебе надо будет прийти в себя, ведь вести телешоу – такой волнительный процесс. Ах да, Каролин, тебе передавал большой привет господин Дункель («чтоб ему пусто было», – думаю я), он дал добрый совет: задействовать весь свой потенциал, и тогда ты будешь иметь ошеломляющий успех. Сам он приедет в Берлин на следующей неделе, если достанет билет на поезд в сидячем вагоне. Кстати, Каролин, посматривай на знаки препинания в твоих карточках, это поможет тебе выделять голосом нужные слова.

Скорей бы мы уже начали съемки!

Два часа спустя: сижу одна в своем кабинете, вспотела так, как еще никогда в жизни. Говорить не могу. Все так ужасно, так ужасно. Я в отчаянии и готова позвонить в бюро ритуальных услуг, чтобы мне предложили на выбор несколько гробов. Пусть на моих похоронах звучит «Дженезис» и все притворятся, что съемок этого ток-шоу никогда не было.

Через несколько минут входит Сильвестр (он, наверно, считает, что я уже пришла в себя). Все понятно: я уже могу отправляться в отель собирать чемоданы. «Строуберри Интертейнмент» больше не станет бесплатно возить меня на такси. Может быть, Сильвестр надает мне оплеух. Или пинками погонит к выходу и даст указание швейцару и близко не подпускать меня к телестудии.

Дверь открывается, и входит Сильвестр, за ним следуют Феликс, Эви и еще двое мужчин, которых я не знаю. На мужчинах темные костюмы. Похоже, с плеча Арнольда Шварценеггера. Должно быть, они попросят меня встать на середину комнаты и, прежде чем набросить на меня покрывало, узнают по рации, где палач, который поведет меня на гильотину.