Текст книги "Коктейль для Барби"

Автор книги: Штеффи фон Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

20

Пока все кружатся вокруг Фредерика (разве я не сказала, что у него что-то с сердцем?), я встаю и иду к Сильвестру.

Он встречает меня с распростертыми объятиями, настроен он очень доброжелательно:

– Каро, могу тебе сказать, все прошло как нельзя лучше. Или я тебе это уже говорил?

Он хочет притянуть меня к себе.

Я отстраняюсь и говорю:

– Мне нужно обсудить с тобой один важный вопрос, и чем скорее, тем лучше.

Как это я говорю так уверенно? Обычно, если я должна сказать что-то важное, у меня или какая-то извиняющаяся интонация, или голос срывается, или то и другое сразу.

Сильвестр кивает и кричит:

– Да, Каро, конечно! У меня тоже к тебе очень важный разговор!

Мы идем в его кабинет. Закрывая дверь на ключ, он опять болтает без умолку, как все здорово получилось, что «приманки» проявили себе с лучшей стороны и что я должна больше стремиться к сенсациям.

Я сажусь в темно-коричневое кожаное кресло и говорю:

– Не хочу больше никаких шоу. Я выхожу из игры. Все это не по мне.

Сильвестр смотрит на меня так, словно я только что ему сообщила, что у меня будет от него ребенок, хотя он много лет как стерилизован и у нас с ним к тому же вообще никогда не было секса.

– Каролин! – по-отечески говорит он. – Такое бывает, когда все развивается слишком стремительно. Просто у тебя стресс. Пойми, остановиться на полпути – самая большая глупость, которую можно сделать!

Да, он даже не повторяет слова, не угрожает, не напоминает про условия контракта. Ну, надо же!

– Беппо Брезелем тоже прошел через это, – рассказывает мне Сильвестр. – Неожиданно налетела слава, и он не знал, как с ней быть. Тогда мы отправили его на две недели в санаторий. Беседы с психологом помогли ему выбраться из душевного кризиса. Тебе тоже надо туда съездить, пройти базовый курс лечения!

– Нет, Сильвестр, дело не в этом, – пытаюсь объяснить ему я, хотя и знаю, что он все равно ничего не поймет. Для Сильвестра существует только рейтинг, остальное его не интересует. – Просто я не хочу жить такой жизнью. Я никогда не стремилась стать знаменитостью. Хорошо, когда у тебя нормированный рабочий день, а вечером ты можешь встречаться с друзьями.

– Но кто тебе мешает встречаться с друзьями? К тому же ты хочешь переехать к Роланду. Знаешь, Роланд благодаря тебе стал совсем другим человеком. А то я уж подумал, что он никогда не изменится. Но он действительно стал совсем другим человеком, и все благодаря тебе, только благодаря тебе он стал другим человеком!

Ну вот, опять заладил.

– Сильвестр…

– Каро, спустись на землю. – В Сильвестре снова просыпается деловой человек. – Ты поедешь в санаторий. И точка!

Про какой это базовый курс лечения он говорит? Наверное, будет рассмотрен только верхний слой моих душевных переживаний. А на более основательный курс, который бы помог выявить глубинные проблемы, «Строуберри» просто не хочет раскошеливаться. Я думаю, моя беседа с доктором будет развиваться примерно по такому сценарию: сначала меня приведут в комнату с зелеными обоями (зеленый, как известно, действует на человека умиротворяюще), бамбуковой мебелью, занавесками цвета яичной скорлупы, которые колышутся от ветра, влетающего сквозь открытую дверь веранды. Чай с маракуйей и с кусочками сахара на блюдце, дощатый пол и коврик пастельных тонов. На стене репродукции Матисса и Моне. Легкая классическая музыка, которая звучит непонятно откуда.

Психолог:

– Ну, госпожа Шатц, что у вас на сердце?

Госпожа Шатц:

– Ах, все так ужасно! Мой бывший бойфренд женится на другой, мне приходится вести телешоу, которое я вести не хочу, друзья меня предали, а новый любимый человек бросается в Северное море с музыкантами на спине. Я снова начала кусать ногти, по ночам меня мучают кошмары, Фредди Крюгер тут просто отдыхает. Кроме того, недавно я в состоянии аффекта застрелила трех сотрудников бензоколонки, потому что у них в холодильнике не оказалось эскимо Ноггер в молочном шоколаде. Место, где я когда-то жила, как раз сейчас разлетается на куски от взорвавшейся бомбы, а следом за домом и весь земной шар! Да и вас, господин доктор, сейчас постигнет та же самая судьба!

И когда я так строго посмотрю на него, надеясь, что мои угрозы произвели должное впечатление, окажется, что доктор-то уже захрапел. Потому что базовый курс лечения закончился на словах «друзья меня предали», а остальная часть рассказа показалась психологу слишком скучной. Пока доктор спит, я могу сходить на обертывания, и даже если процедура будет продолжаться двенадцать часов, он не заметит моего отсутствия. Надеюсь, ему приснится кошмар про Фредди Крюгера. Ах, все это какой-то идиотизм.

– Сильвестр, я не хочу ни в какой санаторий, я хочу домой, – говорю я и замечаю, что сейчас расплачусь. Потому что я всего лишь человек. Если я скажу что-нибудь еще, поток слез будет не остановить. Всегда ужасно себя чувствуешь, когда к глазам подступают слезы, и стоит произнести хоть одно слово, как разразишься рыданиями. А собеседник ведь непременно задаст тебе какой-нибудь глупый вопрос. Поэтому я просто разворачиваюсь и иду к двери, не обращая внимания на Сильвестра, который говорит:

– Каролин, мы ведь можем еще раз обо всем поговорить, подожди, не уходи. Давай я принесу шампанского!

Не попрощавшись с остальными, я иду в «Ад-лон». Я бы сейчас ничего не пожалела, чтоб только вечером приготовить спагетти вместе с Геро, а потом посмотреть телевизор. А теперь у меня нет даже собственного дома. Я страшно голодна. Но идти в этот роскошный ресторан и есть шницель в сметанном соусе тоже нет, ни малейшего желания. А официант, он ведь только и ждет, когда я испачкаю скатерть или пролью вино. Тогда он подбежит к моему столику и громко, так, чтоб все слышали, скажет:

– Ничего страшного. Не в первый раз такое случается!

Я прохожу мимо супермаркета, и вдруг мне приходит в голову блестящая идея: что, если приготовить сегодня ужин. Прямо в гостиничном номере. Да, так я и сделаю! Накуплю продуктов, а по телефону закажу себе спиртовку или плиту с двумя горелками, потом еще пару кастрюлек и сковородок и наконец-то в первый раз за столько месяцев сделаю ужин своими руками. Мне так нравится эта идея, что я прихожу в неописуемый восторг. Потом еще надо позвонить Роланду. Переезд, переезд!

Через минуту я уже в супермаркете. Как давно я не ходила в супермаркет! Теперь все будет по-другому. У меня вдруг возникает желание быть домохозяйкой. Здорово вести такой предсказуемый образ жизни. Утром встаешь и готовишь завтрак, потом убираешь квартиру и идешь покупать продукты.

– Дорогой, что бы ты хотел на обед?

– Солнце, в твоем исполнении мне все нравится! Что дети скажут, то и хорошо!

– Ах, любовь моя!

– Да, дорогая?

– Ничего, милый, просто ты прелесть!

Фу, какая гадость!

Мне звонят на мобильный. Как ни странно, это не Роланд. В трубке голос Сюзанны. Все ясно, она вернулась из кругосветного путешествия и хочет рассказать мне во всех подробностях, где она была и что видела. Вдруг меня, словно кипятком обдает. Сюзанна ведь ничего не знает, совсем ничего. Ни о том, что я ушла с радио «Лайт», ни о том, что рассталась с Мариусом. Ни о ток-шоу, ни о Роланде Дункеле, ни о Берлине, ни о чем. Ух, как бы мне не пришлось после этого рассказа приводить ее в чувство нашатырным спиртом!

– …А в Таиланде, ты не поверишь, что там творится! Там на каждом углу можно купить рис. Прямо на улице. Конечно, есть и мясо и все остальное, но в основном тайцы едят именно рис.

– Сюзанна, – перебиваю я ее, – я столько должна тебе…

– Но Михаэлю больше понравилось в Китае. Там женщины, что работают в поле, носят такие широкие шляпы, Михаэль даже купил мне одну такую. Потом все на меня показывали пальцем. Но знаешь, что тебе обязательно нужно посмотреть? Закат в Айерс Рок! Ты знаешь, в Австралии, там, где бесследно пропал целый класс школьниц. Ты должна, просто должна поехать туда! Это надо видеть! У меня даже слезы наворачивались на глаза. Красное зарево, все сверкает! Просто невероятно!

Конечно, прямо завтра полечу в Австралию и посмотрю на закат. А потом сразу назад в самолет, и вечером снова буду в Германии. Гениально!

– Потом мы полетели в Америку. Скажу тебе, Чарльстон – чудесный город. Эти южные штаты просто чудо! Там все разъезжают в каретах.

Да что здесь особенного! В Ватцельборне это тоже не редкость. Кареты есть везде, где разводят лошадей.

– Но все равно здорово вернуться домой, – продолжает она. – Михаэль еще никогда не уезжал в отпуск так надолго. Он ужасно нервничает, потому что без него уже вскрыли, наверно, не один труп, ха, ха, ха!

Ха, ха, ха! Михаэль – патологоанатом и так привязан к своей профессии, что не может думать ни о чем другом. Сюзанна, должно быть, приставила мужу нож к горлу, чтобы он согласился на эту поездку.

– Может, я зайду к тебе сегодня вечером? Мы бы выпили по бокалу вина. Покажу фотографии, я их проявила еще во время поездки. По очень низкой цене. Ты очень удивишься, когда все увидишь.

Мне никогда не нравилось разглядывать фотографии моих знакомых, вернувшихся из отпуска. «К сожалению, здесь больше ничего не видно. Но если пройти дальше по этой улице и свернуть налево, будет очень красивая базилика одиннадцатого века. Там живут монахи, которые дали обет молчания». Почему и базилику было сразу не сфотографировать?

Я пытаюсь в нескольких словах объяснить Сюзанне, что сегодня вечером я не смогу с ней встретиться, так как у меня в Ватцельборне больше нет квартиры, что мы с Мариусом уже не вместе, что моего нового бойфренда зовут Роланд Дункель, что я теперь живу в отеле и веду ток-шоу, хотя нет, уже не веду, потому что меня уволят без выходного пособия (наверняка Сильвестр подаст на меня жалобу), и что я переезжаю к Роланду, которого знаю, можно сказать, две недели, и прочее, и прочее.

– Что??? – кричит Сюзанна. – Михаэль, ты слышишь? Каролин живет в Берлине без Мариуса!!!

– Мариус умер? – спрашивает Михаэль со стоическим спокойствием.

Вероятно, он сейчас спросит, не нужно ли вскрыть труп Мариуса, и потом принесет мне на память заспиртованное сердце, чтобы я поставила его на камин, вот только откуда у меня возьмется камин, у меня и дома-то нет.

– Как это могло случиться? – спрашивает Сюзанна таким громким голосом, как будто я глухая, да еще забыла прихватить свой слуховой аппарат.

– Это долгая история. – Я пытаюсь сократить свой рассказ. – Скоро я снова буду в Ватцельборне, надо с мебелью разобраться, что-то распродать, еще у Мариуса остались кой-какие мои вещи. Тогда я тебе и позвоню, о'кей?

– Подожди, Каро! – в отчаянии говорит Сюзанна. – Как это так? Ты с Роландом Дункелем? Ты же ненавидела этого человека. Или не помнишь, что он вытворял во время той поездки на Майорку?

– Конечно, помню, – отвечаю я, – но люди меняются. И Роланд как раз такой. Он обижал меня именно потому, что я была ему небезразлична.

– Разве можно издеваться над теми, к кому ты небезразличен? Да какая это любовь? Как так: человек, который питает к тебе нежные чувства, вытирает о тебя ноги? – говорит Сюзанна. – Не понимаю. Каро, ты, наверно, шутишь. А что за история с телевидением? Я сейчас позвоню Геро, надеюсь, он-то еще не сошел с ума. Не могу поверить, что все это, правда. Стоило уехать на несколько месяцев, а тут у вас такое! А работа на радио «Лайт»? Ты оттуда уволилась? Ты что, не знаешь, как живется людям свободных профессий? Сейчас столько шоу-однодневок. Хотя о чем это я, ты ведь и эту работу бросила! Может, скажешь мне, НА ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ЖИТЬ???

О, о, о! Я хватаюсь за голову. Сюзанна права. Я оказалась на улице и осознала это только сейчас. Господи!

– Я осталась без работы! – говорю я скорее сама себе.

– Ну, наконец-то до тебя дошло! – В голосе Сюзанны слышится укор.

Я впадаю в панику. Надо срочно позвонить Роланду, он ведь еще не знает, что со мной произошло. Может быть, отложить переезд в Гамбург и поработать где-нибудь полгода на радио «Лайт» или вернуться к Сильвестру. Мне очень страшно. Вечно я принимаю необдуманные решения! С другой стороны, денег у меня на счете достаточно. Ведь на гонорар грех жаловаться. Довольно глупо бросать такое денежное место. Но контракт-то еще не расторгнут. Сильвестр, наверное, ждет, что я приползу к нему на коленях. Не хотелось бы перед ним унижаться, но разве лучше переехать в Гамбург и сказать Роланду: «Позаботься обо мне, дорогой! Где твоя кредитная карточка? Я хочу всегда иметь ее при себе».

Я заканчиваю разговор с Сюзанной и пытаюсь хорошенько обо всем подумать. Но вместо этого просто тупо смотрю перед собой.

Снова звонит мобильный. На дисплее высвечивается «Строуберри». Подойти к телефону я не решаюсь.

Тут я еще вспоминаю, что ко всему прочему у Мариуса через две недели свадьба и что я тоже среди гостей. Идти или не идти? Если да, то что надеть? Свадебное платье? А что наденет Уши? Скорее всего, льняной костюм, который можно носить и после свадьбы. Из немнущегося материала, который всегда в моде. Чего нельзя сказать обо мне, да и о льне тоже.

Надо сначала узнать, примут ли меня обратно на радио «Лайт». Я звоню Йо.

Он рад меня слышать, и спрашивает, как мне живется в большом суматошном городе.

– Честно говоря, не так чтобы здорово, – говорю я тихо. – Я больше не веду ток-шоу, то есть я всерьез подумываю об уходе.

– Вот оно что… – говорит Йо.

– А как там Верена?

Йо как-то сразу оживился:

– У нее все замечательно. Юность берет свое. Верена творчески подходит к работе, и теперь мы даже пускаем ее в эфир. Она предложила проект новой программы, гениальная идея, мы были поражены, даже Томас. Кстати, Томас и Верена стали встречаться.

– О, это прекрасно!

– Сегодня у нас с ней был разговор, представляешь, как все совпало. Дело в том, что Верена интересовалась, нельзя ли оформить ее на постоянную работу. Сказать по правде, я только за. Не принимай, пожалуйста, на свой счет, Каро, но тебе скоро тридцать шесть, а ведь у нас молодежная аудитория. С возрастом голос тоже теряет задор. И мы все подумали, ты ведь неплохо устроилась в «Строуберри».

– Да, конечно, – говорю я.

– Здорово! – Йо в восторге. – Я очень рад, что ты на нас не в обиде. Верена – это же твоя удачная находка. Еще раз спасибо за чудесную сотрудницу.

– Пожалуйста, пожалуйста. – Это последнее, что я говорю. Можно было бы, конечно, зарыдать в трубку, кричать, нанять адвоката, чтобы он потребовал от радио «Лайт» взять на постоянную работу меня, а не Верену, а у меня сил уже не осталось.

– Ты там еще раз подумай насчет ток-шоу, – говорит Йо, – оно ведь тебе нравилось.

– Да, да, – отвечаю я просто на автомате, потом снова слышу голос Йо:

– А теперь мне пора, ты же знаешь, сейчас начнется летучка.

Все понятно. Летучка. Летучка, на которой я никогда больше не буду присутствовать. Никогда. Потому что я больше не Каро с радио «Лайт». Пусть я ушла оттуда по своей воле ради этого телепроекта, все равно «Лайт» оставалось моим радио. А теперь нет.

– Пока, Каро! – говорит Йо радостным голосом. – И заходи, когда будешь в наших краях.

– Конечно. – Я пытаюсь бодриться. И как настоящая мазохистка, я добавляю: – И передавай всем от меня привет, особенно Верене.

– Само собой, – отвечает Йо и наконец-то кладет трубку.

Мог бы хоть поблагодарить за хорошую работу.

За разговорами я даже не заметила, что давно уже вышла из супермаркета и что все шла и шла куда-то прямо, не сворачивая. Теперь непонятно, куда меня вообще занесло. Я ищу такси и еду в отель. А войдя в номер, заказываю практически все блюда, которые есть в ресторане. Какая разница что. Когда у меня стресс, я съедаю все, что можно и нельзя. Я явно переела, запихнув в себя мясо с луком и рисом, тушеные овощи, свеклу в ванильном соусе, шоколадный мусс… Хоть стреляйся! Но и на это у меня не хватит сил. Вдобавок по телевизору идет фильм «Из Африки». Самолет, в котором летел Роберт Редфорд, разбился, и Клаус Мария Брандауэр приходит к Мерил Стрип и сообщает ей эту страшную новость. Разве нормальный человек может спокойно смотреть такие фильмы? Я в отчаянии ложусь спать, даже не раздеваясь, и сразу засыпаю, а моему желудку между тем надо переварить не меньше восьми тысяч калорий. Но ночь длинная, и он непременно придумает, как равномерно распределить жирок по всей площади моего тела.

21

Я стою у входа в ватцельборнскую церковь и спрашиваю себя, зачем мне все это нужно. Роланд Дункель рядом со мной. Через раскрытую дверь он рассматривает потолок. По всей видимости, ему ужасно жаль, что в церкви нет ни одной модели парусника.

По крайней мере, друзья со мной здороваются. То есть люди, которых я раньше считала своими друзьями. Рихард между тем стал больше похож на настоящую женщину.

– О, Каро, – говорит он растроганным голосом. – Знаешь, даже не решался тебе позвонить. Питбуль говорил, ты стала такая странная. Я думал, ты не захочешь больше со мной общаться!

– Какая чепуха, Рихард, – отвечаю я, – просто я еще не отошла от всего. Столько событий!

– И у нас, у нас тоже. – Рихард прямо светится от счастья.

Рихард! Мой Рихард! Я никогда не смогу называть его «Фелшцггас».

– Моя подруга и я теперь живем вместе. В старой крестьянской усадьбе во Фридехюгеле. Время, конечно, не пощадило дом. Но ты ведь меня знаешь! Я все устроил в лучшем виде!

Даже не сомневаюсь! Рихард просто не мог переехать в отремонтированную квартиру. Он бы скорей отрубил себе руку. Пила, гвозди или доски в подарок – все ему надо, ну, или ей. Интересно, а ремонт он делал в платье?

– Ты должна непременно побывать у нас, когда все уляжется. Мы ведь, надеюсь, по-прежнему друзья?

Я чуть не разрыдалась.

– Конечно, а как же, – говорю я, доставая носовой платок.

Геро предпочитает сохранять дистанцию.

– Ну, Каро, – говорит он, – ты пришла со своим новым приятелем?

Он всегда будет ненавидеть Роланда за те издевательства, через которые мне пришлось пройти во время поездки на Майорку. Но ведь говорят, что люди со временем меняются. И теперь я безумно влюблена в Роланда. О да, и секс у нас на сто процентов лучше, чем у Мариуса с Урсулой.

Геро протягивает руку Роланду с таким омерзением, будто его заставили прикоснуться к жабе.

– Привет, Каро много о тебе рассказывала, – приветливо говорит Роланд.

– Вот как, – язвительным голосом отвечает Геро. – И что же?

– Только хорошее, – уверяет Роланд.

У Геро как-то не по-доброму блестят глаза. Думаю, он боится, что Роланд может оскорбить его ни с того ни с сего.

– Идиот! – обзывается Геро, причем без всякого повода. – Полнейший идиот!

Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте. Не хватало еще завязать драку прямо перед входом в храм Божий. Сейчас, наверное, кровь польется рекой, кому-то выбьют зубы, и возникнут две противоборствующие группировки. В первую войдут все приглашенные на свадьбу, а во вторую я и Роланд. И почему я не взяла с собой мачете? Или нет, мне лучше сесть на лошадь (у нее, конечно, будут наглазники) в рыцарских доспехах, и защищаться от врагов щитом. Но ведь стоит лошади сделать хоть два шага – я сразу грохнусь на землю и буду беспомощно шевелить лапками, как перевернутый на спину жук, и так пока меня не раздавят. Уверена, ждать придется недолго.

– Почему идиот? – спрашивает Роланд ровным и даже приветливым голосом, но его сонная артерия значительно увеличивается в размерах и напоминает русло бурлящей реки, а это недобрый знак. Как страшно! Ноги моей больше не будет на свадебных церемониях. Мало нам истории с Питбулем? Что же будет? Геро сейчас разразится речью. Внимание!

– Из-за вас Каро уезжает от нас, это все вы… из-за вас началась вся эта катавасия, – выпаливает Геро. В сложных ситуациях он всегда терялся. – Если бы не вы с этими дурацкими звонками, эсэмэсками и прочими прибамбасами, сегодня была бы свадьба Каро и Мариуса, а не Мариуса и Уши.

– Я так думаю, – раздраженно говорит Роланд, – Каро разберется и без ваших советов. Кроме того, она мне все рассказала, в том числе что вы сразу от нее отвернулись в трудную минуту.

Он говорит все громче и громче. Люди уже оборачиваются. Мать Мариуса, коренастая старушка лет шестидесяти, в сиреневом костюме, который ей мал, идет, тяжело ступая, в нашу сторону. Она злится. Я хочу домой. Надо скорей уходить отсюда. Не хочу ни с кем конфликтовать. Но Геро и Роланда это не остановит. Они намерены и дальше обмениваться «любезностями».

– Откуда вам знать, что думает Каро? – спрашивает Геро. – Давно ли вы познакомились? Разве после короткого отпуска можно понять характер человека?

– Да что вы так прицепились к этому отпуску? – возмущается Роланд. – Или вы тоже там были?

– Нет, слава богу, нет, – отвечает Геро, – но я знаю, что вы за фрукт, кстати, из слов самой Каро. Могу рассказать парочку историй. Кому-нибудь интересно их послушать? – Он оборачивается к гостям, которые в ужасе отступают на несколько шагов назад. Некоторые качают головой. Кивает только бабушка Мариуса. У нее болезнь Паркинсона, и поэтому она просто трясется абсолютно непроизвольно. Но Геро этого не знает. – Тогда я начну, – говорит воодушевленный согласием бабушки Геро. – Значит, так…

– Одно слово, и я за себя не отвечаю.

– Ах, господин Дункель мне угрожает, – язвит Геро.

В своем гневе он дошел до той черты, когда уже невозможно остановиться. Он снимает пиджак. Что это значит? Может, он вообразил себя боксером Дариусом Михальцевски, а Роланда – Акселем Шутцем.

– Я требую удовлетворения! – Голос у него дрожит. В рыцарских доспехах он, наверное, чувствовал бы себя увереннее.

– Что ж, приступим, – Роланд подходит к врагу и через секунду уже стоит в одной рубашке.

– Не надо, прошу вас, не надо! – кричу я.

Несмотря на весь ужас положения, мне все же приятно, что двое мужчин решили скрестить из-за меня шпаги. Такого со мной еще никогда не случалось! Эта дуэль мне очень льстит. И не важно, что один мужчина голубой, что вся драма разворачивается в XXI веке перед самой свадьбой моего экс-бойфренда. Может, они прямо сейчас зарядят порохом пистолеты. А где адъютанты? Вот здорово! Уже представляю, как, одержав победу, Роланд сажает меня в платье из тафты перед собой на лихого скакуна, и мы скачем в лучах заходящего солнца в сопровождении двух весело лающих борзых. Я уверенно держусь в дамском седле, облокачиваясь на широкую грудь моего избранника. На коне бархатная попона, сзади фамильный герб Роланда, вышитый золотом. Раздувая ноздри, конь галопом скачет прямо к нашему неприступному замку, воздвигнутому на высоком холме. Куда ни глянь, кругом лес. Это, конечно, наше фамильное владение. В небесах парит орел. Когда мы подъезжаем к замку, опускается разводной мост, к нам подбегают слуги, конюх идет распрягать коня. Конечно, горничная помогает слезть с седла и спрашивает, не нужно ли мне чего. Мне, княгине. Или графине. В любом случае хозяйке замка.

Потом, после купания, я надеваю один из моих бесчисленных нарядов и, проходя через бесконечную анфиладу комнат, спускаюсь в становую. Роланд стоит у камина, в котором потрескивают дрова, и наливает мне красного вина в огромный оловянный кубок, который я с трудом удерживаю в руках, но это не важно. Мы говорим об урожае и о ценах на зерно. Какой же распрекрасной была жизнь в Средневековье! Князья и графы были людьми хорошо обеспеченными, воздух не был испорчен выхлопными газами, люди были здоровые и счастливые.

(Я предпочитаю не думать о том, что из-за крыс постоянно вспыхивали эпидемии, что не было туалетов и люди ходили под себя или, в лучшем случае, в отхожее место, а это совсем не смешно, особенно летом. Мысли о холере и цинге я тоже гоню прочь. Я не беру в расчет и то, что розовощекие женщины помногу лет носили пояс целомудрия, когда мужчины уходили в крестовые походы. И что невинных людей на всю жизнь заточали в тюрьму, где только грызуны и могли составить им компанию. Кстати, живи я в Средневековье, я бы уже умерла, так как средний возраст человека составлял тогда тридцать лет).

– Так начинайте же!

– Нет, уж лучше вы!

Роланд и Геро ходят по кругу и, как положено боксерам, держат кулаки наготове. Теперь уже никого не интересует, что мы собрались здесь по случаю свадьбы. Мариуса и Уши еще нет. Они только закончат заниматься любовью и сразу приедут. Мариус так прямо с презервативом из овечьей кишки, которая не вызывает аллергии. А то у Уши аллергия на резинки. Она ведь у нас такая нежная.

Между тем Геро и Роланд по-прежнему петушатся, но никто не делает первый шаг. Только изредка они выдвигают кулаки чуть вперед, но потом возвращают их в исходное положение. Вот, свершилось! Роланд слегка ударил Геро по плечу.

– О-о! – голосит Геро, хотя очень больно ему быть не может.

Я вспоминаю фильм про черепашек ниндзя, в котором двое дальневосточных бойцов в черных костюмах после каждого удара извиняются друг перед другом. Этот своеобразный бой происходит на песке, чтобы никто не мог получить серьезного увечья. Фильм был ориентирован на молодежную аудиторию, которой хотели привить неприятие насилия. Но так как весь сюжет сводился к диалогу: «О-о! – Прошу прощения! – Да все нормально! – О-о! – Прошу прощения! – Да все нормально! То юная поросль просто не могла досмотреть этот двухчасовой фильм до конца и уже через тридцать минут выходила из кинозала и завязывала драку с кассиром, отказывавшимся вернуть деньги. А потом молодые люди либо напивались до чертиков, чтобы прийти в себя после всего происшедшего, либо избивали своих одноклассников-иностранцев, надеясь, что те будут извиняться. Как бы там ни было, фильм не стал культовым.

О, Геро дает сдачи: Роланд получает удар в грудь.

– Все, больше я этого не потерплю! – Мать Мариуса неожиданно прерывает эту разборку, протискиваясь своим стодвадцатикилограммовым телом между Геро и Роландом. От волнения она так меняется в лице, что становится похожа на баклажан, который кладут на блюдо рядом с помидорами. – Жених и невеста будут с минуты на минуту, а вы тут смертоубийство затеяли! – возмущается она.

Действительно, к церкви подъезжает лимузин. Конечно, медленно, чтобы все могли по достоинству оценить торжественность церемонии. Мне сразу становится плохо. По крайней мере Геро и Роланд оставили свою перепалку. Хотя, собственно говоря, жаль. Машина останавливается прямо перед входом в церковь. Отец жениха открывает дверь лимузина, и тут выходит сам жених. Со мной чуть не случился удар. На Мариусе смокинг и, конечно, белая рубашка. А теперь самое ужасное. Он надел «бабочку». Я всегда спрашивала себя, как она будет смотреться на нем. Я, я хотела выйти за него замуж. И он должен был надеть эту «бабочку» на нашу свадьбу!

Я сейчас заплачу. Надо скорей подумать о чем-то веселом, но ни о чем веселом мне не думается.

Можно было бы просто уйти, но я словно врастаю ногами в землю. Потом из лимузина показывается ворох шелковых складок, рюшек и оборок. Разумеется, это Уши. Интересно, что будет со свадебным платьем, если я выбью ей все зубы. Как бы незаметно свалить отсюда. И зачем я только пошла на эту ужасную свадьбу?

Чувствую себя как забракованная коллекция бегемотиков из «Киндерсюрприза». Кому нужна забракованная коллекция бегемотиков из «Киндерсюрприза»? Только полнейшим идиотам, которые бродят в выходные по блошиным рынкам в поисках всякой всячины. Бегемотиков случайно выкрасили в синий цвет, и они грустят, понимая свою бесполезность. Хотя и всех остальных бегемотиков постигнет та же участь. Они будут пылиться где-нибудь на чердаке. А может, кто-нибудь случайно наступит босиком на такого бегемотика-самурая, порежет ногу, и рана быстро не заживет, потому что на дворе зима и к месту пореза не проникает воздух. Если этому человеку очень не повезет, и рана начнет гноиться, то он еще долго будет ходить и прихрамывать, вспоминая бегемотиков. И рано или поздно они окажутся в мусорном ведре. А потом снова попадут на блошиный рынок. Я схожу с ума.

Уши горделиво ступает в своем торжественном наряде. Ее свадебное платье очень похоже, на то, что было на принцессе Диане, когда она так мило покраснела и сказала: «Я буду с Филиппом Чарльзом Артуром Георгом – или (или как-то так), – пока смерть не разлучит нас». А Уши поправилась. Во всяком случае, раньше она была в лучшей форме. Уши стала настоящей коровой! Ого-го!

– Что, солнце, снова в наших краях? – Неожиданно ко мне подходит Питбуль.

– Гм, – отвечаю я. Потому что я все еще в трансе. – Как там клуб? – произношу я, чтобы хоть что-то спросить.

– Все в лучшем виде! На следующей неделе я как раз рассчитываюсь со служащими за последние три месяца. Так вот хотел написать тебе имейл, узнать, не изменился ли у тебя номер лицевого счета.

Во до чего дошло! Питбуль пишет мне имейл! А позвонить он, что, не может? Мне вдруг становится очень грустно. Почему все так плохо?

– Номер лицевого счета у меня тот же самый. – Мне нелегко сказать даже эту короткую фразу, и я быстро отворачиваюсь. Не то Питбуль заметит, что я снова готова разрыдаться. Как было хорошо еще полгода назад! Я жила тихой, мирной жизнью в Ватцельборне. Лучше бы не было никакого отпуска на Карибах, тогда нашу лодку не перевернуло бы и все осталось бы как прежде.

– Что ни говори, а Мариус очень счастлив, – говорит Питбуль.

– Да, это самое главное. – Хорошо, что мой голос не дрогнул.

– А ты, ты счастлива, Каро? – спрашивает Питбуль так, как будто он утешает малыша, упавшего с восьмиметрового дерева, пока остальные пытаются собрать его по частям и найти пластинку для исправления прикуса. Ее-то, скорее всего, унесла ворона, она ведь любит блестящие предметы. Конечно, я счастлива. Но разве Питбуля это по-настоящему интересует?

– Да, я счастлива, – заявляю я. Но мне, кажется, что я сама себя обманываю.

– Ага, – говорит Питбуль, но верить не верит.

Чувствую себя какой-то ужасно беспомощной. Я бы сейчас с радостью прильнула к плечу Питбуля и закричала: «Неужели нельзя все вернуть назад?» Но это исключено.

– А твой новый приятель, – косится он в сторону Роланда, который стоит у березы в полном одиночестве и ждет меня, – он как, тебя не обижает? У вас все в порядке?

– Ну, разумеется! – бормочу я, украдкой следя за Мариусом и Уши. Уши поправляет складки своего платья. Мне оно было бы как раз впору. – Уши такая милая, – говорю я, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, только сейчас ей приходится несладко, – говорит Питбуль. – Беременность протекает тяжело. У нее уже несколько недель водянка. Во всяком случае, Мариус мне так говорил.

Потом страшный звон в ушах, который становится все сильнее и сильнее. Уши беременна! Уши беременна! У Мариуса и Уши будет ребенок! А я, дурочка, стою перед входом в церковь и чувствую себя забракованной коллекцией бегемотиков. Неужели все это, правда?