Текст книги "Вовлеченные в грех"
Автор книги: Шерон Пейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Герцог не обращал внимания на ее слова. Он потянул ее за руку, и Энн упала на него. Девон повернулся, и они оказались на траве лицом друг к другу. Их освещали золотые лучи солнца, а вокруг качались полевые цветы.
– Позволь мне сделать это для тебя. Позволь мне доставить тебе удовольствие. – Герцог целовал ее медленно, чувственно. Но даже горячие поцелуи, дразнившие ее рот, и лучи солнца, согревавшие их, не могли растопить ледяной страх, сковавший сердце Энн. Она понимала, что не должна уступать, ведь он не послушался ее, заставил пройти через муки ада.
Однако ей хотелось обнять его, хотелось самой крепко прижаться к нему и наслаждаться тем, что он жив.
– Хорошо, – прошептала она, – я хочу этого.
Глава 10
Сдернув с себя камзол и бросив его на землю, Девон почувствовал резкую боль в спине. Он повернул Сэриз на спину и уложил ее на камзол. При этом каждое его движение сопровождалось мучительной болью в мышцах, но это и неудивительно, он ведь едва не сломал себе шею. Девон снял жилет, сдернул шейный платок, снял через голову рубашку. Поскольку стащить сапоги было делом затруднительным, пришлось спустить штаны до колен.
Ему нужна Сэриз. Это слово пульсировало в нем с каждым ударом сердца, с каждым толчком крови, наполнявшей его плоть. Нужна. Нужна. Девон поклялся, что не будет использовать ее, чтобы избавляться от гнева или разочарования, но сейчас все было по-другому. Адреналин будоражил его кровь, потому что он остался живым.
Девон нащупал ее ноги и провел рукой до застежки на штанах, которые она у него позаимствовала.
– Расстегни их, любовь моя. Сними. – В его голосе не было нежности, не было обольщения. – Ты нужна мне сейчас.
Девон лизнул гладкую кожу ее живота. Потом просунул руки ей под ягодицы, приподнял ее и стал ласкать языком самое потаенное местечко ее тела. За последние несколько дней у него в спальне она разыграла перед ним эффектные спектакли, но Девон знал, что ее бурные оргазмы были фальшивыми.
Возможно, он больше не сможет ездить верхом на лошади и испытывать безудержную радость от сумасшедшей гонки по полям, но он может добиться победы и заставить Сэриз искренне кричать от восторга.
Он ласкал ее все настойчивее, интимнее, дразнил языком и ждал ее стонов. Но она не издавала ни единого звука. Ни возгласов о пощаде, ни криков безумного возбуждения – настоящих или притворных. Девон был полон решимости доставить ей удовольствие. Поэтому не прекращал своих ласк.
Что-то странное творилось с Энн.
Как только губы герцога коснулись ее плоти, она напряглась, как это происходило обычно. Она была готова порадовать его, симулируя наслаждение, стараясь вести себя очень убедительно. Но на этот раз дразнящие движения его языка, умелые ласки были... не слишком настойчивыми. Ей было... хорошо.
Энн совершенно расслабилась, погрузившись в божественный запах его камзола. Все ее тело было гибким, легким, томным, у нее было такое ощущение, что она плывет над полем, лежа на солнечных лучах.
«Ты нужна мне сейчас». Энн не могла говорить. Не могла издавать хоть какие-то звуки. Она могла думать только о его словах. Казалось, что внутри у нее что-то туго накручивается, как часовой механизм, заведенный до упора. Она выгнула бедра и двигалась навстречу движениям его языка. В поисках... чего-то.
Руки Энн судорожно царапали землю, вырывая пучки травы, она поджала пальцы ног и, закрыв глаза, чувствовала, как все тело обретает жесткость. Где-то глубоко что-то... взорвалось внутри ее. Она рассыпалась на части. Ее захлестнула волна безудержного, яркого восторга, и Энн испугалась, что у нее остановится сердце...
Перед закрытыми глазами засверкали звезды. На нее обрушилась волна эмоций, каких она прежде не знала. Это было как удар молнии, как откровение. Тело Энн дрожало от наслаждения, граничившего с болью, она распахнула глаза. Ее охватила такая буря желания, что все на свете потеряло смысл. Мозг просто отказывался думать. Она взлетала все выше и выше, куда-то в неведомое, ей казалось, будто она парит и кружится на волнах летнего бриза. У нее бешено колотилось сердце, от удивления пропал голос. Энн не могла произнести ни единого звука.
С изумлением Энн вспомнила, как когда-то другие женщины в борделе шептались об этом. Об ускользающем удовольствии, которое женщины иногда испытывают. Они говорили, что это происходит редко, а потому является очень ценным. Как сокровище, которое изумляет сильнее бриллианта.
Энн могла понять почему. Как во сне сквозь полузакрытые глаза она увидела, что герцог опустился на нее. Его возбужденная плоть уперлась в тело Энн, и ему не пришлось помогать себе руками. Напряженно выступающая мужская плоть легко проникла в истекающее влагой тело Энн. Внутренние мышцы ее тела плотно обхватили плоть герцога, стараясь вобрать ее еще глубже.
Герцог прижался к ее губам, и Энн познала на его губах вкус собственного тела. Соленый, земной, зрелый. Она прильнула к нему, крепко прижалась всем телом и обняла, рыдая от наслаждения, потрясения и изумления. Откуда ей было, знать, что пульсация внутри ее тела будет длиться так долго? И оставит ее совершенно обессиленной? Что она сделает ее настолько чувствительной, что после нескольких медленных движений плоти герцога она вновь испытает восторг?
Один отчаянный вздох – это все, что удалось произнести Энн. Ее руки соскользнули с шеи герцога, и она откинулась назад.
Внезапно герцог пробурчал что-то низким и хриплым голосом и, закрыв глаза, стал двигаться, стараясь погрузиться в ее тело как можно глубже. Он неистово отдавался ритму любви и вдруг с сотрясающим все тело глубоким вздохом бессильно повалился поверх нее.
Энн удерживала его, пока он переживал свой экстаз, который, похоже, оставил его совершенно без сил и лишил способности двигаться.
– О Боже, ангел мой, – простонал герцог и лег рядом с ней. Его тело было таким же опустошенным и безвольным, как и ее собственное. Она была слишком слаба, чтобы придвинуться к нему, поэтому просто лежала на спине, разгоряченная и удовлетворенная, раскрепощенная и податливая, как сонный котенок, свернувшийся на солнышке.
Энн уже с трудом помнила, что сердилась на герцога, и была уверена, что он усвоил урок. Он больше никогда не станет подвергать себя такому риску.
Герцог приподнялся на локте, повиснув над Энн:
– Тебе не понравилось это, да, любовь моя? Ты была такой тихой.
О Боже, да она никогда прежде не знала такого удовольствия. Раньше она никогда не испытывала оргазма. Он подарил ей самый первый.
– Это было самое замечательное... – Энн резко замолчала. Конечно, Марч решил, что ей не понравилось. Обычно она громко кричала, притворяясь, будто испытывает оргазм. Когда она испытала его на самом деле, то не смогла произнести ни звука. Если она попытается объяснить, то он узнает, что она все время разыгрывала перед ним спектакль и кричала ради него. Энн отчаянно соображала, что сказать. – Я боялась, что нас кто-нибудь услышит, – придумала она объяснение, которое не рассердит его и не сделает больно.
– В отличие от того, когда мы находились в доме, наполненном прислугой? Ты, наверное, устала, сопровождая меня весь день и потакая моим желаниям. Как только мы вернемся домой, твои обязанности на сегодня выполнены, ангел мой. – Герцог проворно вскочил на ноги и начал одеваться.
Энн была уверена, что он передумает, но герцог сдержал слово и на остаток вечера оставил ее одну. Он сидел в своем кабинете за запертой дверью. В полночь Энн постучала и позвала его, но он просто отправил ее спать.
Ее разбудил крик.
Энн подскочила в кровати. Наверное, это герцог, очередной ночной кошмар. Придерживая халат, она поспешила вниз. Когда Энн прибежала к кабинету, Тредуэлл вместе с Беккетом, державшим свечу, пытался открыть дверь.
– А если он снова выберется на улицу? – прошептал Беккет. – Убежит в лес? Прошлый раз он сбежал, упал в реку и едва не утонул.
– Он не сбежит, – фыркнул. Тредуэлл. – Но если мы не попадем в кабинет, он может пораниться.
Словно нарочно, в кабинете что-то разбилось. Из-за двери доносились крики. Энн ничего не могла разобрать, но они звучали властно, как приказы во время катастрофы.
– Если мы войдем туда сейчас, когда его светлость в таком состоянии, – Беккет выдвинул свечу вперед, едва не подпалив волосы Тредуэллу, – он может поранить одного из нас. Последний раз он бросился на вас с ножом.
– Его светлость принял меня за француза. Я подошел к нему сзади без предупреждения.
– Он сошел с ума, – пробормотал Беккет. – Как он может думать, что находится на поле боя, если только не потерял разум?
Дрожащие пальцы Тредуэлла выпустили ключ.
– Позвольте мне, – взялась за ключ Энн.
– Нет, мисс... – начал Тредуэлл, но Энн повернула ключ и распахнула дверь. Она выхватила свечу у Беккета и вбежала в кабинет.
– Ваша светлость, – позвала она решительным голосом, хотя сама такой решительности не чувствовала. Да где же он? Пламени свечи оказалось недостаточно, чтобы осветить совершенно темную комнату. Горящая свеча скорее ослепляла Энн, чем помогала. Энн вытянула руку со свечой вперед.
Свет свечи упал на пол, и от увиденного у Энн сжалось сердце. На ковре был герцог. Он полз в сторону окон, выкрикивал приказы и распоряжения людям, которые здесь отсутствовали. «Эти люди, – с тошнотворным ужасом поняла Энн, – теперь, похоже, мертвы».
Удерживая свечу в руке, Энн бросилась к герцогу, склонилась над ним и сжала его плечо. Марч вздрогнул. Неужели он ударит ее?
– Ваша светлость, – потрясла его за плечо Энн, – очнитесь. Вам снится сон. Вы находитесь в своем кабинете, в Англии. Вы в абсолютной безопасности! Никто в вас не стреляет.
– Пригнись, – прорычал герцог. – Иначе не сносить тебе головы.
– Это Энн, ваша светлость.
– Боже мой, он же еще мальчишка. И собирается выстрелить... – Герцог схватил Энн за запястье и потянул вниз.
В свете свечи Энн успела заметить, что глаза герцога наполнены дикой яростью. Подобный взгляд она видела у людей в трущобах, это был взгляд человека, который на своем пути убьет любого. Герцог толкнул ее на ковер и завис над ней, словно закрывая от опасности. Энн поставила подсвечник на пол и отодвинула его подальше.
– Ваша светлость, – твердо сказала она, чувствуя, что он прижал ее к полу, – все в порядке. Это всего лишь сон. Это я, Энн...
О Господи. Она назвала свое настоящее имя. И сделала это дважды. Энн мысленно помолилась, чтобы в этом состоянии герцог не заметил этой оговорки.
– Ваша светлость, очнитесь. Это я, Сэриз. Вам снится кошмар. Пожалуйста, ваша светлость, – еще сильнее потрясла его Энн.
Но это не возымело никакого результата. У него по-прежнему был потерянный вид. Может, обнять его, если встряска за плечи не помогает? Или поцеловать?
Энн отчаянно прижалась губами к его губам. Он может ударить ее или напасть, но ей надо до него достучаться. Она должна испробовать все. Энн целовала его медленно, чувственно лаская его рот.
Герцог издал низкий гортанный стон. Губы его раскрылись, стали мягче, и, к собственному облегчению, Энн почувствовала, что он отвечает на ее поцелуй. Похоже, власть сна отступила, поскольку герцог вдруг оттолкнул Энн и отодвинулся от нее подальше.
– Что за... Где я? Ангел мой, что ты здесь делаешь?
– Вы спали, – тихо пояснила Энн.
– Ползая на коленях в поисках укрытия? – сухо уточнил герцог и сел, опираясь локтями на колени. Он был голым.
– Оставьте нас, пожалуйста, – глянула в сторону лакеев Энн. Мужчины топтались в нерешительности, пока герцог не повторил с досадой ту же просьбу. Как только они остались одни, Энн придвинулась к герцогу, обняла его и прижалась щекой к его плечу. – Во сне вы говорили о каком-то мальчишке, который собирался выстрелить...
– Мой разум совершает со мной какие-то безумные фокусы. Мне кажется, я сумасшедший.
– Нет, это не так, – заспорила Энн. – Мне много недель снились кошмары, когда я впервые попала в бордель.
Герцог обнял ее, прижимая к груди:
– Думаю, тебе пришлось пройти через сущий ад, и это намного страшнее того, что пережил я, Сэриз. А мы представляем собой отличную пару, правда? Нас преследуют видения ада, мучают ночные кошмары, мы вынуждены оставаться в этом домике, потому что нам обоим больше некуда идти.
– Как ни странно, но я действительно считаю, что мы отличная пара, – твердо заявила Энн и поцеловала герцога. – Вы помогли мне. А я хочу помочь вам.
– Не таким способом. И не сегодня. – Герцог выпустил Энн из своих объятий. – Ангел мой, тебе лучше уйти.
– Я никуда не пойду. Я не оставлю вас, чтобы вы страдали в одиночестве.
– Тогда позволь мне обнять тебя, Сэриз. – Герцог снова обнял ее, и Энн почувствовала, как дрожат его тело и руки.
– Вы говорили с кем-нибудь о воспоминаниях, которые преследуют вас?
– Нет. Я отказываюсь подвергать мучениям кого-то еще, описывая эти кошмары только для того, чтобы дать себе хоть какое-то облегчение. Все эти разговоры не избавят меня от них. Здесь ничего нельзя сделать. Давай просто не будем говорить об этом.
Но Энн не хотела, чтобы мрачные воспоминания бередили его душу и вызывали дрожь во всем теле. Ей очень хотелось, чтобы из его глаз ушла пустота, а взгляд перестал быть тревожным. Он не хочет заниматься любовью. Что еще она может сделать для него, чтобы отвлечь от кошмарных видений? В прошлом, чтобы помочь дедушке, она гуляла с ним, читала ему...
– Подождите здесь, – выскользнула Энн из объятий герцога. Она поспешила к книжным полкам. Несмотря на то, что библиотека герцога была полна книг, в его кабинете их оказалось еще больше. Здесь стояли книги о разведении лошадей, о животноводстве и справочники по управлению охотничьими угодьями. Зато на одной из полок в самом конце нашлась книга «Разум и чувства»[3].
Странно, что джентльмен держит в своем кабинете такую книгу, но Энн взяла ее с полки. Она повернулась и тут увидела валявшийся на полу графин.
Энн подняла его. На дне осталось несколько капель бренди, которых было достаточно, чтобы наполнить наперсток. Она почувствовала сильный запах алкоголя и, нахмурившись, попробовала оставшееся. Бренди оказался неразбавленным.
Хорошо, чуть позже она поговорит с прислугой. Пока же ей хотелось хоть немного успокоить герцога.
Она взяла его за руку, подвела к диванчику и усадила на него.
– Положите голову мне на колени, – предложила она и, как могла, прикрыла его полами собственного халата.
На губах герцога заиграла улыбка, и у Энн заныло сердце. Она открыла книгу, откашлялась и начала читать.
Глава 11
Резкий стук в дверь ванной комнаты не удивил Энн, но вывел из дремотного состояния. Она поморгала глазами и выпрямилась, расплескивая воду. Незадолго до этого погрузившись в ванну и положив голову на край, Энн незаметно для себя задремала.
Снова раздался стук в дверь, вернее, это был даже не стук, а твердый сердитый удар.
– Мой бренди, любовь моя. Что ты сделала с ним, черт возьми?
Значит, герцог явился сам. Энн так резко встала на колени в ванне, что вода выплеснулась на пол. Она наверняка все потеряет из-за этого, но Энн знала, сердцем чувствовала, что поступает правильно.
– Я дала указание прислуге не давать вам больше бренди.
– Они выполняют твои распоряжения, Сэриз? – прогремел из-за закрытой двери голос герцога. – Я знаю, ты разбавляла напиток водой, но я каждую ночь выливал это пойло и просил принести мне то, что надо. В этот раз, когда я приказал принести бутылку, прислуга отказалась выполнить мое указание.
– Ваша светлость, это я попросила их. Это не их вина...
– Очевидно, – гаркнул герцог, – тебя они боятся больше, чем меня. Никогда не думал, что прислуга, которая не пасовала перед моей матерью, не то что перед... – Герцог резко замолчал.
Не то что перед проституткой. Он этого не сказал. У него не было нужды говорить это. Он это подразумевал. Энн выбралась из ванны, завернулась в толстое белое полотенце и на цыпочках приблизилась к двери, оставляя на деревянном полу мокрые следы. Она понимала, что герцог разъярен, но, вздохнув и дрожа всем телом, открыла ключом дверь.
Герцог, босой, в белой рубашке с закатанными рукавами, которую он не заправил в брюки, стоял, прислонившись к дверному косяку, богато украшенному лепниной.
– Это не меня они боятся, – тихо сказала Энн. – Я объяснила Тредуэллу, что если бесконечно снабжать вас спиртным, это может сильно навредить вам. Вот почему они разбавляют выпивку. Кроме того, вряд ли она вам помогает.
– А я считаю, что помогает, – резко стукнул рукой по косяку герцог. Он не был похож на мужчину, готового ударить женщину. Скорее, он походил на человека, находящегося в крайне тяжелом положении.
– Вам это не нужно, – настаивала Энн. – Мне кажется, от спиртного ваши ночные кошмары усугубляются. Вчера ночью, когда я читала вам, вы казались таким счастливым. А потом, когда вы заснули и я ушла, кошмары вас больше не посещали, правильно? Вам не нужно пить. Я могла бы каждый вечер читать вам.
– Ты читала несколько часов подряд, почти до самого рассвета. Я не могу просить тебя делать это каждый день.
– Почему нет? Я – ваша любовница. Я с удовольствием делаю это.
– Ты – моя любовница. Но не рабыня. И я не стану использовать тебя подобным образом.
С этими словами герцог, оттолкнувшись от дверного косяка, повернулся и пошел прочь.
Энн изумленно смотрела ему вслед, пока он удалялся по коридору, постукивая впереди себя прогулочной тростью. Теперь он двигался с гораздо большей уверенностью. Всего за несколько дней он по-настоящему изменился.
Вчера ночью Девон успокоился и уснул у нее на коленях, хотя перед этим попросил ее отложить «Разум и чувства» и вместо этого предложил почитать справочник по разведению лошадей, который усыпит кого угодно.
Она стала его любовницей и должна быть доступной для него в любое время. И все же он заявил, что не собирается использовать ее. Что ей делать: радоваться или беспокоиться?
Неужели она права?
Девон подождал, пока лакей помог ему надеть пальто. Он почувствовал его тяжесть на своих плечах, потом протянул руку за бобровой шапкой и безжалостно нахлобучил ее на голову. Когда-то его заботила собственная внешность. Больше у него нет такого права, особенно теперь, когда сделанный им выбор стоил жизни хорошему солдату. И теперь его жена и ребенок живут в печали и бедности. А теперь они еще и исчезли где-то в лондонских трущобах.
Он думал, выпивка притупит боль, печаль и ярость. Когда он не затуманивал свой мозг спиртным, его ночные кошмары пропитывались кровью и наполнялись криками. Бренди превращал их в смутные и бесформенные видения, которые Девон не осознавал, но они все равно приносили ему страдания. Правда, он должен был признать, что бренди ни разу не обеспечил ему полноценный ночной сон.
Возможно, Сэриз права.
Если он не может спастись спиртным, значит, вынужден делать это другим способом. Это секс, но у Девона не было настроения заниматься тем, что требовало от него поведения человека, а не ворчащего, страдающего от осознания собственной вины мерзавца. В любом случае он чувствовал, что между ним и Сэриз выросла стена, возникшая из-за его решимости топить в выпивке свой гнев и вину и ее настойчивого желания прекратить это. Звучало интригующе, но единственный способ разрушить эту стену – кому-то из них двоих победить.
Вместо этого Девон собрался проехаться верхом. На этот раз он будет более осторожен. Он не может покончить с жизнью, сломав себе шею.
Желудок скрутило от чувства вины. Тысячи людей погибли на войне. Вероятнее всего все они мгновенно поменялись бы с ним местами. Кроме того, мать ждет от него рождения наследника, прежде чем он случайно лишит себя жизни...
– Ваша светлость. – Запыхавшийся голос принадлежал Тредуэллу. – Прибыло еще одно письмо от ее светлости, от вашей матери. Отдать его вам или мисс Сэриз?
– Мне, черт возьми. – Казалось, Тредуэлл прочел его мысли. Девон сунул письмо в карман. Наверняка еще одна мольба о том, чтобы он влюбился и женился. Вот черт.
Он знал, где находится. Ему казалось, что знал.
Девон коснулся рукой грубой коры дерева, чувствуя, как пританцовывает под ним Авденаго. Успокоив лошадь, он вдыхал насыщенный запахами воздух, чувствовал его сладость в тепле солнечных бликов, скользивших по лицу. Даже ничего не видя, он знал, что лес вокруг него окрасился золотыми лучами заходящего солнца. Вероятно, он никогда этого больше не увидит.
Хотя шанс все-таки был. Девон ездил к специалистам в Лондон, и ни один врач так и не указал ему точную причину слепоты. Они объясняли, что из глазного яблока прямо в мозг проходит нерв. Поскольку голова Девона пострадала от удара, врачи считали, что на зрительный нерв что-то давит. Возможно, сгусток крови или осколок кости, сломавшейся от удара штыком по голове, который нанес ему тот молодой солдат. Врачи говорили, что зрение может к нему вернуться, если то, что давит на зрительный нерв, куда-нибудь сместится. Вот только, перемещаясь, осколок может повредить мозг, – и это убьет Девона.
– Ваша светлость!
Девон, сидя в седле, повернулся на тревожный оклик. Он услышал запыхавшееся дыхание, шорох юбок и треск веток под ногами.
– Ты шла за мной пешком, Сэриз?
– Да, – шумно выдохнула Энн. – Между прочим, в корсете. Поэтому едва дышу. Почему вы отправились сюда в одиночестве?
– Я вовсе не хотел, чтобы ты бежала за мной. – Удерживая поводья, герцог спешился.
– Я просто хотела убедиться... – Энн запнулась и затихла.
– Догадываюсь, о чем ты думаешь, любовь моя. Ты сомневаешься, знаю ли я, где нахожусь, но не хочешь оскорбить вопросом мое самолюбие.
– Ваша светлость, я думала, что уже доказала вам, что ваше самолюбие меня не слишком волнует, – сухо заявила Энн, и у герцога появилась улыбка на губах. – Так вы знаете, где находитесь? – после небольшой паузы уточнила она.
– Да. Я чувствую запах яблок, а у меня за спиной тихо журчит река. Отсюда можно сделать вывод, что я нахожусь в роще в южной части яблоневого сада, рядом с тропинкой, которая ведет в деревню. Там, где река имеет самую большую глубину.
Молчание Энн было для него как удар по голове. Для ее молчания существовала только одна причина.
– Хорошо, и где же я нахожусь?
– В северной части сада, я полагаю.
– Проклятие, – пробормотал Девон. Он полностью ошибся.
– Вы отлично справились, – с сочувствием сказала Энн.
– Я не нуждаюсь в фальшивой похвале только лишь ради собственного спокойствия, – суровым голосом заявил герцог. – Мне, бестолковому, хотелось составить план владений, и желательно прямо...
– Вы потеряли зрение. Но это вовсе не означает, что вы бестолковый. Давайте вместе поработаем над этим. Во время прогулки я опишу вам все самым подробным образом. Откуда вы хотите начать?
Решительные нотки в голосе Энн пробудили в нем чувство вины, он почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Девон не ожидал, что она с такой самоотверженностью бросится защищать его. Но она сделала именно это, разве нет? Она настаивала, что он не сумасшедший, сколько бы доказательств обратного он ей ни представлял. Она подвергала себя риску, помогая ему, рисковала навлечь на себя его гнев, когда просила убрать бренди из его комнаты. Прошлую ночь она провела без сна, читая ему, чтобы не дать ему погрузиться в очередной ночной кошмар.
Сэриз не походила ни на одну из куртизанок, с которыми он встречался. Большая их часть с визгом сбежала бы из его дома. Ни одна из них не старалась бы так помочь ему. Она заслуживает лучшего, чем его скверный характер.
– Ангел мой, – глубоко вздохнул герцог, – прости мне мою глупость. Прости за то, что нагрубил тебе. Я тебя не заслуживаю, но ты нужна мне.
На этот раз Девон не знал, что делать с ее молчанием.
Он убедил ее сесть на жеребца, и сам сел у нее за спиной. Чтобы уместиться в седле, Девон приподнял Энн и посадил к себе на колени. Так, сидя верхом на Авденаго, они отправились исследовать дикий сад.
То, как Энн описывала окрестности, поразило Девона. Она объясняла, как извивается среди деревьев тропинка, подробно указывая ему на каждый изгиб и поворот. Она говорила, где стоят самые старые деревья, кора которых полностью поросла лишайником. Они опять доехали до реки, и Энн замерла от восхищения.
– Она такая... таинственная, – прошептала она. Боже мой, как она его завела. Его возбуждало, как она ерзала у него на коленях, волновал каждый наивный соблазнитель звук, который срывался с ее губ.
– Что значит таинственная? – уточнил Девон, но главным образом ради того, чтобы она не замолкала.
– Она заставляет меня думать о сказочном гроте, где живут волшебные существа. – Энн описала ему, как склоняются до самой воды ветви старых ив, как колышется вдоль реки высокая трава, а в лесу под деревьями растет серебристый папоротник. Она рассказала о камнях в реке, которые со временем стали гладкими от воды и создавали естественный, хотя и скользкий мостик. Каждое произнесенное ею слово вызывало у него сердцебиение.
– Раньше я прыгала через такие камушки. И однажды упала и оказалась в ужасной ситуации, потому что это случилось перед церковью и я была в своем лучшем платье... – Энн замолчала и напряглась.
Почему? Чего она испугалась? О чем не хочет говорить? Девон переместил руку выше и услышал, как колотится ее сердце.
– Ты говорила, что росла в деревенском доме, была дочерью экономки, потом жила в лондонских трущобах. Но твои манеры, произношение, то, как ты ведешь себя со мной, твое умение управлять – все это подсказывает мне, что твой рассказ звучит неправдоподобно. Ты ведешь себя как леди, а не как прислуга.
– Я... До отъезда в Лондон я работала гувернанткой в семье. Думаю, тогда и научилась управлять. Но ведь это не важно, правда? Все это было так давно.
Как она волнуется.
– А разве после смерти матери ты не могла снова стать гувернанткой, Сэриз?
– Я... Нет, не могла. Когда мы жили в трущобах, моя мать заболела. Я понимала, что должна зарабатывать деньги, но мой выбор был невелик: воровство или проституция. Мать заставила меня поклясться, что я не стану заниматься ни тем ни другим. Однако из-за сильных болей ей требовалась настойка опия. В очень больших количествах. Поэтому я... мне пришлось нарушить ту клятву, чтобы заработать денег.
Это было похоже на правду. Она напоминала ему его самого после сражения: бесстрастная, почти холодная.
– Это тогда ты отправилась работать в бордель?
– Нет. Это произошло после смерти матери, как я уже говорила. Я надеялась стать любовницей джентльмена. Я решила, что это лучший способ выжить, однако вместо этого оказалась в борделе. А вот теперь я стала той, кем намеревалась стать. Мы добрались до лужаек, ваша светлость. Я вижу дом. Вперед, нам пора домой.
Сэриз больше не хотела говорить об этом. Тут не требовалось большого ума, чтобы понять это по ее резкому тону. Девон понимал, почему ей не хочется думать о прошлом, но ему хотелось знать о ней больше. Где была ее семья? Почему она не помогла ей? Но ему не хотелось давить на нее.
– Я... я надеюсь, что хорошо справилась со своей задачей, описывая вам ваши угодья, – тихо сказала Энн.
– О да, мой ангел, – пробормотал Девон и обнял ее за талию. У него заныло сердце, когда он представил все, что ей пришлось вынести. Он наклонялся вперед до тех пор, пока не почувствовал, как щекочут лицо выбившиеся пряди ее волос, и поцеловал ее шею. – Твой рассказ был таким замечательным, таким живым, что я как будто все увидел своими глазами.
– Правда? – У нее был густой, неотразимый голос. – Я рада.
Осталось еще кое-что, что она должна была сделать для него. Герцог полез в карман и вытащил письмо.
– Еще одно послание от матери. Прочти, пожалуйста.
Энн ненавидела себя за то, что вынуждена была лгать ему.
Она взяла письмо и посмотрела в лицо герцогу. Улыбка исчезла с его лица, уголки роскошных губ опустились. Он наверняка сопротивлялся мольбам матери, однако Энн видела, как больно ему было делать это.
– «Мой дорогой Девон, – начала читать Энн. Ее взгляд скользнул по странице вниз. Все письмо герцогини было пронизано тревогой за сына. Боль сочилась из каждого слова. – Я не понимаю, почему ты не отвечаешь на мои письма, почему не приезжаешь домой. Или почему ты, по крайней мере, не выходишь в свет, чтобы твои друзья могли написать мне и заверить, что ты здоров и у тебя все хорошо. Я хочу, я очень хочу, чтобы ты нашел себе невесту. Если бы была жива леди Розалинда, она стала бы тебе замечательной женой. Она бы помогла тебе исцелиться. Но невозможно закрыться от любви только потому, что ты пережил потерю. Это было три года...»
– Довольно, ангел мой, – взял ее за запястье герцог.
Энн остановилась, как он попросил, но ей было больно думать о женщине, беспокоившейся за своего сына. Три года, пока герцог был на войне, герцогиня наверняка беспрестанно нервничала и боялась. Энн точно нервничала бы. Она вспомнила, что чувствовала, когда медленно угасала ее мать. В конце концов она забыла, что такое есть, принимать ванну, менять одежду и заботиться о себе.
– Я могу написать ответ, ваша светлость. Вы скажите мне, что написать, и я напишу и отправлю письмо.
– Я не знаю, что написать ей. Ты обрадуешься, если получишь ответ, где сказано, что я ничего не собираюсь делать из того, о чем она меня просит? Ты думаешь, ей от этого станет легче и спокойнее?
– Думаю, что нет, – признала Энн. – Но возможно, ваша мать права. Я имею в виду ее мысли о женитьбе.
– Ангел мой, мне не нужна любовница, которая твердит одно и то же... – К ее удивлению, герцог замолчал, потом улыбнулся. Нет, это было лишь жалкое подобие улыбки. – Хорошо, любовь моя, ты хотела, чтобы я доверился тебе. Я так и сделаю. Ты помнишь книгу, которую читала мне прошлой ночью?
– «Трактат о разведении лошадей»? – нахмурилась Энн.
– Нет, другую книгу.
– Вы имеете в виду «Разум и чувства»?
– Совершенно верно, мой ангел. Видишь ли, это не моя книга. Она принадлежала леди Розалинде Марчант.
– Это женщина, о которой упоминает в своем письме ваша мать. Вы... были с ней помолвлены?
– Не совсем. Я влюбился в Розалинду, увел ее у лучшего друга и намеревался жениться на ней. Но она умерла от лихорадки раньше, чем я успел сделать ей предложение. Я предал хорошего человека, чтобы быть с ней, потому что не мог без нее жить, и потерял ее.
– Мне жаль.
– Роман «Разум и чувства» был ее любимой книгой. Я видел, как она читала ее, когда мы бывали на пикниках. Когда она заболела и не могла встать с постели, я купил ей этот экземпляр. И ее мать передала его Розалинде, поскольку мне не разрешалось видеть ее, пока она болела. Они не позволили мне войти в ее комнату, даже когда она умирала. Я ворвался туда после ее смерти. Я держал Розалинду за нежную руку и говорил, говорил все, что чувствую, в отчаянной надежде, что она каким-то образом услышит меня. Наверное, верил, что смогу воскресить ее, если она узнает, как сильно я ее люблю. Но я чертовски опоздал. Все это время ее мать пронзительно кричала о неуместности моих слов. Потом ее отец позвал слуг, чтобы они вывели меня из спальни Розалинды.
