Текст книги "Между нот (ЛП)"
Автор книги: Шэрон Гасс Роут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Красный диван из кабинета поставим в гостиную, – сказал папа, по-видимому, не обращая внимания на отсутствие энтузиазма с моей стороны. – Маленький письменный стол твоей мамы поместится в твоей комнате. Тот маленький комод Каи тоже будет у тебя…
Я пропустила мимо ушей его подробный перечень того, что мы забрали из нашего старого дома. Разумеется, мой рояль не в списке. Никакой мебели из моей спальни тоже. Все это было слишком большим, чтобы вписаться в крошечную комнатку на чердаке, которая будет моей.
– … и Карла попросила одного из соседских мальчишек сформировать группу, чтобы помочь нам разгрузиться, так что это не займет много времени.
– Кто? – спросила я, с возрастающей тревогой.
– Карла Родригес. Наш арендодатель. Она очень милая. Твоя мама уже поговорила с ней о том, чтобы она время от времени приглядывала за Брейди и Каей. Она тебе понравится. Она…
– Нет, какой соседский мальчик?
– Хм? – он склонился над рулем, чтобы посмотреть в мое боковое зеркало. – Кажется, я только что подрезал того парня. Извини! – он махнул рукой в сторону моего окна. – Помаши ему, чтобы он не подумал, что мы придурки.
Я высовываюсь из окна и делаю то, что, как я надеюсь, называется «помахать-не-в-стиле-придурков». В боковом зеркале я вижу руку, торчащую с пассажирской стороны, машу рукой, а затем показываю средний палец.
– Я почти уверена, что он все еще думает, что мы придурки, – пробормотала я. Подняла окно и опустилась на сидение.
Машина продолжила следовать за нами до нашего нового района, остановившись перед домом Лазарски, когда мы подъехали к нашему.
– Эм… папа? Думаю, что парень, которого мы подрезали – это часть нашей группы, помогающей с переездом…, или он хочет нас убить, – сказал я. Еще сильнее сползла вниз.
– О, замечательно. Я могу лично извиниться.
Папа выскочил и направился к их машине. Вся эта неловкая сцена была видна в боковом зеркале со стороны водителя.
– Извините, парни, – сказал папа, звуча как один из тех раздражающе толковых и веселых отцов в ситкомах шестидесятых годов. – Труднее управлять этой штуковиной, чем я полагал.
Он жестом указал на грузовик, и я нырнула ниже. В тот момент я практически была на полу, так что они меня не заметили.
Они о чем-то бормотали между собой так, что я не смогла ничего разобрать, а затем скрипнула входная дверь.
– Лазо, мальчик мой! – прокричал кто-то.
– Джентльмены, – ответил голос, который, как я предположила, принадлежал Лазо. И «определенно-не-джентльмены» засмеялись.
Бормотание продолжилось. Тогда папа вернулся, открывая дверь грузовика.
– Идешь? Поздороваешься с юношами?
– Нет, – я покачала головой. – Ни за что.
– Айви, пожалуйста.
Снова помотала головой, и папа вздохнул, закрыл дверь грузовика и пошел к крыльцу. Я услышала женский голос, и дверь в дом закрылась.
Потом смех. Вопли.
– Извините, парни, – кто-то подражал моему отцу низким голосом. Еще больше смеха. Затем: «Заткнись, кретин», «Мне нужно покурить», и «Нам заплатят за то, что мы носим мебель этого придурка, или нет?»
Я натянула капюшон толстовки и прижала к ушам. Когда папа вернется в грузовик, скажу ему, чтобы он попросил их уйти. Я лучше сама отнесу каждую коробку вверх на три лестничных пролета, чем позволю кому-нибудь из них ступить хоть ногой в нашу квартиру.
Неожиданно, пассажирская дверь распахнулась, и я чуть не вывалилась.
– Черт, Эмерсон, – Ленни Лазарски поймал меня сзади за плечи и толкнул обратно. – Какого хрена ты делаешь?
Прямо за ним засмеялся парень со шрамом под губой.
– Милый лексикон, – сказал я, вскарабкавшись на сиденье.
– Да, милый лексикон, Леонард, – сказал Шрамолицый. – Разве так разговаривают с такой прекрасной частью Вестсайда, засранец?
Лазарски ухмыльнулся.
– Она больше не с Вестсайда, не так ли?
Мне хотелось прокричать, что я не принадлежу Лейксайду и никогда не буду, но я здесь. В грузовике. Жду, когда мои вещи выгрузят. Было довольно сложно утверждать, что я не одна из них. Вместо этого я потянулась к дверной ручке и захлопнула дверцу, ударив кулаком по ручному замку.
– Убирайтесь, – сказала я сквозь стекло.
Лазарски скрестил руки на груди и откинул голову назад, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.
– Так ты собираешься все заносить самостоятельно?
Я сделала глубокий вдох и с силой опустила стекло на пару сантиметров, чтобы убедиться, что он меня слышит.
– Да. Мы не нуждаемся в ваших услугах, поэтому ты и твои друзья можете вернуться по домам.
На его губах появилась медленная улыбка. Он расцепил руки и сделал глубокий, преувеличенный поклон, размахивая рукой в воздухе, словно кланялся королеве Англии.
– Как пожелаете, ваше королевское высочество.
Уйдя прочь, он перекинул руку через плечо Шрамолицего и крикнул парням:
– Вы слышали это, джентльмены? В наших услугах больше не нуждаются.
Все начали разговаривать между собой.
– Отлично.
– Я встал с постели ради этого дерьма?
– Что ты ей сказал?
– Это чепуха, друг.
– Чувак, я голоден.
– Да. Давайте поедим.
– У Винни?
– Да, У Винни.
Я лежала на сиденье грузовика, обхватив руками голову, пока, наконец, не услышала, как хлопнули дверцы четырех автомобилей, и раздались звуки шин.
Спустя несколько минут передняя дверь нашего дома распахнулась. Подняла голову и увидела, что папа вышел на крыльцо, а за ним стройная, темноволосая женщина. Карла, я полагаю. Они посмотрели в сторону поднявшейся гравийной пыли, которую после себя оставили машины.
– Куда все делись? – спросил папа.
Карла сделала несколько шагов в сторону дома Лазарски.
– Леонард?
Я дотянулась до двери со стороны водителя и открыла ее, соскочив на дорогу. Лазарски нигде не было видно.
Папа повернул озадаченное лицо ко мне.
– Что случилось?
– Ничего, они… – я подняла подбородок, не желая плакать. – Нам не нужна ничья помощь. Мы можем сделать это сами.
Я неуверенно пошла к кузову грузовика и потянула за рычаг, чтобы открыть грузовые двери. Коробка с подушками опрокинулась, и все содержимое вывалилось на дорогу. Из двора Лазарски раздался смешок. Моя искренняя надежда на то, что он ушел со своими друзьями, рухнула. Медленно нагнулась собрать подушки и положить их обратно в коробку. Я не стану плакать перед этим придурком. Ни за что.
Папа присоединился ко мне у грузовика.
– Айви, – мягко сказал он, – ты…
– Давай просто сделаем это, папа. Хорошо?
Он кивнул, и мы спокойно начали заносить вещи наверх. К тому моменту, когда приехали мама и близнецы, мы уже совершили по двадцать подходов каждый. Как только бросила коробку в той комнате, которую мама обозначила синим маркером, я развернулась и спустился за следующей. Карла помогла нам втиснуть диван вверх по лестнице и приглядывала за Брейди, пока мы тащили все остальное. Через несколько часов мы сделали перерыв, съели сэндвичи, разместившись вокруг крошечного стола на нашей новой кухне, а затем вернулись к коробкам.
Я подслушала, как мама шипела на отца, когда она думала, что я не слышу:
– Мы должны были нанять кого-нибудь сами. Или попросить кого-то из ребят в магазине.
Папа удивленно посмотрел на нее. Очевидно, он хотел, чтобы его сотрудники видели наш новый район, не более чем я хотела, чтобы мои друзья его увидели.
– Слишком поздно, – сказал он, вынимая из грузовика еще одну коробку. И так скоро уже закончим.
Шесть часов спустя мы закончили.
Брейди с радостью занес рыбок в новую комнату. Аквариум стоял так близко к его кровати, что они практически спали вместе. Он был в восторге.
Я совершила последний подъем в свою комнату на чердаке, легла на матрас односпальной кровати и уставилась на коробки, заполненные остатками моей жизни. У меня даже не было сил искать наушники и вставлять их в «больше-не-телефон», чтобы послушать музыку. Когда закрыла глаза, шум в окрестностях растворился: двери автомобилей, лай собак, и басы магнитолы, проезжающего автомобиля. Я гордилась тем, что способна найти музыку практически в любом звуке. Шуршание листьев, скрипучие качели, покачивающиеся от дуновения морского бриза, хлопанье дверцами шкафчиков… смех, шаги, вздохи, даже чиханье. Иногда мне трудно найти свой собственный голос, но я всегда слышу музыку вокруг себя.
Но здесь, в Лейксайд, я не уверена, что когда-либо услышу ее снова.
Глава 4
Кто-то стянул с меня обувь и распаковал одеяло, чтобы меня укрыть. Я уснула в одежде на голом матрасе вплоть до воскресного утра и не проснулась, пока солнце не проникло в маленькое мансардное окошко так, чтобы светить мне в лицо.
Спустилась в ванную, которая находилась рядом с комнатой родителей на третьем этаже, и снова вниз, где моя семья обставляла кухню. Мама суетилась надо мной. Заставила съесть яйцо. Брейди захотел показать мне двухъярусную кровать. У меня болели ноги. Однако я последовала за ним и недолго посидела с ним в обнимку на нижнем ярусе.
Мне просто необходимо почистить зубы и принять душ, но мысль подняться по лестнице снова, заставляла меня плакать. Квартира была настолько вертикальной, что я гадала, не будет ли у нас больше пространства, если мы положим здание на бок. Карла жила на нижнем этаже, где была кухонная пристройка на заднем дворе, что делало его немного просторней, чем верхние этажи. Узкая лестница вела от входной двери до второго этажа, где находились гостиная и кухня, и небольшая площадка позади с другой лестницей, ведущей во двор.
Мама не была удивлена, когда я отозвалась о лестницах как «два способа сбежать».
Рядом со спальней близнецов был небольшой коридор, откуда лестница вела в мою комнату, она же чердак, на четвертый этаж, на самую вершину. Так или иначе, когда я представляла, что в один прекрасный день буду жить в пентхаусе, я не это имела в виду. Здесь даже не было нормальной двери, просто радужно-полосатая занавеска, которую я могла потянуть в проходе, наверху лестницы.
Встроенный шкаф, который обещала мама, состоял из доски, установленной между наклонными стенами чердака. Это был скорее «подводный шкаф», так как односпальная кровать занимала все пространство комнаты, и мне приходилось перепрыгивать через нее, чтобы добраться до одежды. Маленький письменный стол и комод были по обе стороны от мансардного окошка, открывавшего вид на задний двор.
Вид из моего окна был не столь ужасен, как я ожидала. Ни рычащих собак, вырывающихся из цепей. Ни разбитых машин. Однако, в Вестсайд Фоллс, скорее всего, не найдешь некоторые газонные украшения, например, пластиковые розовые фламинго вдоль нескольких домов. Дворы были чистые и аккуратные по большей части. Люди выходили на крыльцо, сушили белье или ремонтировали машины, разговаривали, смеялись или спорили.
Никто из тех, кого я знала, никогда не развешивал белье на улице и не ремонтировал самостоятельно автомобиль.
На дороге за нашим домом, рядом с чьим-то хламом, я нашла решение, по крайней мере, одной из моих проблем: велосипед с надписью «Продается», приклеенной к его спицам. Мой продали родители в онлайн-аукционе, думая, что мне все равно, так как я почти не каталась на нем. А сейчас, когда меня ожидает всеобщее унижение на тюремном автобусе штата, мне не все равно.
Наш новый район, кажется, находится на расстоянии нескольких световых лет от моей прежней жизни, но до школы Вандербилт всего три с половиной мили. Поэтому я вытащила последние деньги из кошелька и направилась туда.
– Сколько вы хотите за велосипед? – спросила я пожилого мужчину, открывшего дверь.
Он прохромал на улицу, тяжело опираясь на трость, чтобы оценить меня. Жаль, что я не подумала переодеться в грязную одежду.
– Пятьдесят, – сказал он.
– За это старье? – велосипед заржавел. Я даже не знала, не сдуты ли шины. – Как насчет двадцати?
Мужчина тяжело вздохнул и приложил руку к груди.
– Ты оскорбляешь меня, – сказал он. – Это классический велосипед марки Швинн. Винтаж. Люди платят немалые деньги за такие велосипеды.
Я медленно кивнула.
– В любом случае, спасибо.
Я улыбнулась и направилась обратно к дороге. У меня было пятьдесят долларов, но это все, что у меня осталось. Учитывая, что этот человек поставил велосипед так близко к мусору, мне показалось, что он возьмет двадцать баксов. В течение того часа, что я выглядывала в окно, никто не подходил его купить. И насколько я могу судить, у любого другого ребенка уже было средство передвижения.
Мужчина несколько раз прочистил горло, как только я отошла.
– Так, подожди. Минуточку. Я не сказал, что не готов поторговаться. Можешь забрать за двадцать пять.
Я остановилась и обернулась.
– Еще насос и по рукам.
Он остановился, а затем направился к небольшому сараю и копался в нем, пока не нашел насос для шин. Я забрала его, дала мужчине двадцать пять долларов и отогнала велосипед. Он скрипел и гремел, но все равно катился.
Я поискала место, чтобы его спрятать. Детская площадка напротив нашего дома была окружена деревьями. Отыскала тропинку, которая проходила сквозь деревья и припрятала велосипед за клубами виноградных лоз в нескольких шагах от тропы. Судя по всему, секретность – мой новый лучший друг. А это лишь вопрос выживания, сказала себе я. Мои родители никогда не позволят мне ездить на нем в школу. У них имелось много веских причин: слишком темно, слишком ухабисто, нет фар, нет шлема. И были участки, где дорога, ведущая к школе, не имела обочины.
Но вот автобус? Намного страшнее. Я могла бы пережить поездку на автобусе без физического вреда (слышала, что рядом едут вооруженные сотрудники полиции), но меня могут заметить. И все будут знать. А это хуже всего. В нашей школе Вестсайд и Лэйксайд не контактируют. Мы сидим по разные стороны кафетерия и в разных уголках трибун на футбольных матчах. Достаточно того, что Ленни и его друзья знают, что я здесь живу, но я вполне уверена, что они не будут болтать с кем-либо из моих друзей об этом. Однако выйти из тюремного автобуса штата прямо перед зданием? Я могла бы с тем же успехом объявить об этом на общешкольном собрании.
Довольная тем, что велосипед должным образом спрятан, я повернулась к дому – или скорее к тому коричневому сооружению, в котором мы жили. Я заметила Ленни, идущего со своего заднего двора к пикапу, который стоял у гравийной дороги перед нашими домами, поэтому задержалась в тени деревьев. Он передал что-то через окно водителя, а парень в свою очередь вынул пару баксов из бумажника и положил в руку Ленни. Они болтали, смеялись. Я не слышала, о чем они говорили, но довольно четко понимала, что они делали.
Это произошло еще три раза в тот день. Из нашего окна я видела прибывающее транспортное средство, Ленни выходил, они обменивались, и машина уезжала. Каждая сделка занимала менее пяти минут.
– Должен ли кто-нибудь сообщить об этом? – спросила я, когда четвертый автомобиль приехал и уехал.
– О чем? – папа продолжил срывать скотч с пустых коробок и сплющивать их под ногами на заднем дворе.
Я рассказала ему о том, что увидела
– Не делай поспешных выводов. Ты понятия не имеешь, что там происходит.
О, что ж, идеи у меня были. Я просто не могла поверить, что парень был настолько смел.
К полудню мы обустроились. Когда твоя жилплощадь размером с обувную коробку, распаковка вещей не занимает много времени. Одежда была набита на той доске поперек моей комнаты и разложена в пластиковые ящики под кроватью. Тем не менее, я не забрала половину моего гардероба.
– Половина, которую ты носила один раз и никогда не смотрела на нее больше, – заметила мама.
Могла бы уточнить, «потому что Уиллоу или Уинн сказали, что те вещи меня полнили, или цвет не подходящий, или старомодные или топорщатся, или, Боже мой, у их уборщицы была точно такая же блузка!» Мама отнесла все это в комиссионный магазин, где другие, ничего не подозревающие девушки, могли пережить мою ошибку моды за полцены.
Двухъярусная кровать и марафонская игра в прятки позволили близнецам развлекаться большую часть выходных. Кая даже не обращала внимание на то, что Брейди заползал под тот же самый ящик всякий раз, как наступала его очередь прятаться. Она все искала и искала, выкрикивая его имя, прежде чем находила. Я повела их на игровую площадку и помогла Брейди подняться по лестнице, и спуститься по горке примерно восемьсот раз, и он каждый раз визжал от восторга. Монотонность действий свела бы большинство людей с ума, но улыбка Брейди, пожалуй, единственное, что не давало мне плакать. Так что, мы продолжили кататься.
Когда пришло время спать, мы попытались следовать обычному режиму, но Кая заметила, какие игрушки отсутствуют: змей, с которым она не играла в течение трех лет. Почему-то это была ее самая любимая игрушка. Брейди зациклился на пазле с поездами, глупом пазле с поездами, не прошедшим отбор, когда мама собирала их любимые вещи
Плечи Каи дрогнули, когда она старалась не заплакать, но, в конце концов, слезы появились на глазах. Она не могла сдерживаться. Я понимала, что она чувствует. Брейди начал раскачиваться взад и вперед на полу, повторяя «пазл поезд пазл поезд» снова и снова. Я нашла другой пазл с самосвалами, но он попросту положил руки на уши и крепко зажмурился.
Папа появился в дверях спальни близнецов и прижал предплечья к раме, как будто удерживая стены, чтобы они не рухнули на нас. Мы все посмотрели на него. Плач и покачивания прекратились.
– Дети? – его тон был серьезен. – Будет не просто привыкнуть к нашему новому дому. Он намного меньше. Все, что мы имели раньше, здесь не поместится. Понятно? Но мы все должны постараться и обходиться тем, что у нас есть.
Кая снова захныкала, и папа поднял руку, как знак остановки, словно это сработает. Но, как ни странно, сработало. Она поджала губы и задержала дыхание.
– Мы еще разок съездим домой. Каждый из вас сможет забрать по одному предмету. Только по одному. На этом все. Сначала он взглянул на меня, затем на Каю, а после на Брейди. Мы по очереди кивнули.
– Садитесь в машину, – сказал он.
– В этом? – я указала на пижамы, в которые мы все были одеты.
– Ага. Поехали.
Мама выдохнула, и воздух снова вошел в комнату. Мы все помчались вниз по лестнице к машине. По дороге никто и словом не обмолвился. Брейди даже прекратил произносить слово пазл. Когда мы остановились у подъездной дорожки, наш дом выглядел таким темным и пустым, таким одиноким. Таким огромным.
Сначала я направилась в свою комнату, просматривая остатки, в надежде увидеть тот единственный брошенный предмет, который может сделать мою жизнь в Лейксайд терпимой. Единственная вещь, что я хотела, находилась не в моей комнате. У нее была отдельная комната.
Моя мама купила рояль еще до моего рождения. Это одна из причин, покоторой они купили этот дом. Она увидела эту комнату и моментально поняла, что это идеальная комната для рояля. Я начала играть, когда мне было три года, но с тех пор, как в пятом классе мой талант потерпел крах, мои выступления были предназначены только для близнецов.
Тогда мама подошла сзади и положила пальцы рядом с моими на клавишах.
– Мы купим тебе клавишные в квартиру, – сказала она. – Обещаю. Мы во всем разберемся. Вот увидишь.
Я кивнула и закрыла крышку. Мы обе знали, что это будет не то же самое. Оставлять рояль было, как отрубить руку. Нет… больше похоже на повязку на глазах. Музыка помогала мне видеть вещи. Всякий раз, когда я была сбита с толку или расстроена, я подходила к роялю, как будто это был мой личный психиатр. Риза назвала его «Доктор Стейнвей». («Стейнвей & Сыновья» – всемирно известная компания-производитель фортепиано).
– Вы продаете его, – сказала я. И это был не вопрос.
Мама кивнула и провела рукой по изогнутому корпусу рояля.
– Не сразу, впрочем. Риэлтор от банка сперва узнает, захотят ли люди, покупающие дом, его оставить.
– Хорошо.
Не знаю, почему я так сказала, потому что это было совсем не хорошо. Но это дало мне маленький просвет надежды. Может быть, дом не продадут. Может быть, мы вернемся, и мой рояль будет ждать меня.
Может быть, я все еще на стадии отрицания.
– Мы должны сделать это для Брейди, – тихо сказала она. – Нам нужны деньги. Если он не получит лечение сейчас…
– Я понимаю, мам.
Я зашагала к себе в комнату, прежде чем она напомнила бы мне, что жертва, которую мы приносим сейчас, многое значит для будущего Брейди. Даже с двадцатью часами в неделю терапии – логопедия, физиотерапия и трудотерапия – его жизнь будет постоянной борьбой. Без нее у него совсем не было шанса. Разве я не хочу для него только лучшего? Я бы сказала: «Конечно, хочу». Потому что это то, что я и делала. Всего лишь хотела, чтобы это не означало худшего для всех нас.
Подошла к стеллажу, чтобы найти нечто особенное, что можно забрать, и провела пальцами по корешкам моих любимых книг. Я хотела их все, а не одну. Поэтому решила оставить здесь все. Пока, Уилл Грейсон. Прощай, Джейн Эйр. До встречи, Старгерл.
Огляделась. На верхней полке лежала укулеле, которую мне подарила тетя Бетти. Я мало на ней играла. Она слишком тихая. Она никогда не могла заставить всю комнату вибрировать, как Стейнвей. Потянулась к ней и стряхнула пыль с ее ладов, взяла фальшивый аккорд. Может быть, я могу дать укулеле еще один шанс. Может быть, это подходящий инструмент для нашей крошечной квартиры и моего тонкого голоса, когда у меня сжимается горло. Засунула его под руку и спустилась к машине. Папа улыбнулся, но промолчал.
Кая получила свою змею. Перерыв весь дом в пижаме Супермена, Брейди решил, что, в конце концов, он не хочет, забирать пазл с поездами. Он выбрал маленькую пушистую акцентную подушку с дивана в телевизионной комнате. Папа поднял бровь, но, конечно, он не собирался спорить. Мы сделали свой выбор, и все. Мама ничего не выбрала, поэтому папа исчез в их комнате и вышел с одним из ее облегающих, вечерних платьев.
– Я не думаю, что это подойдет тебе, – пошутила она, но обвила руками его шею. – Разве мы не должны выбрать что-то более практичное?
Он подарил моей маме долгий поцелуй, достаточно долгий, чтобы заставить Каю прикрыть глаза.
– Просто потому, что мы не можем позволить себе красивый дом, это не значит, что у тебя не может быть красивых вещей, – сказал он. – Это не значит, что у нас никогда не будет случая отпраздновать снова.
Мама взглянула на дом, провела рукой по сторонам, словно махая.
– Мы никогда не нуждались во всем этом, – сказала она. – Я не знаю, почему мы купили его, если уж на то пошло.
Мама, которую я знала, та, кто так гордилась нашим домом и суетилась над каждой крошечной деталью декора: бахрома на каждой подушке, угол каждого стула, горшочек для каждого растения – казалось, исчезла на моих глазах.
Я знала, что наша мебель тоже скоро исчезнет. По крайней мере, нас тут не будет, когда ее увезут в аукционный дом. Мама сказала, что они выручат денег больше, чем она сама, но у меня было ощущение, что она просто не хотела смотреть, как наша жизнь продается по самой высокой цене, часть за частью.
Вернувшись в квартиру, папа уложил близнецов в кровать и почитал им на ночь. Их комната находилась прямо под моей, и я слышала их мягкие голоса, согревающие лестницу, ведущую на чердак. Когда папа захлопнул книгу и поцеловал их в щеки, я это тоже услышала. Он выключил свет. Щелчок.
– Айви не пела, – сказал Брейди.
– Да, – сказала Кая. – Мы не получили нашу песенку.
Я пела им перед сном, с тех пор как они были малышами, когда они, наконец, набрали достаточный вес, чтобы их могли забрать домой из роддома. В нашем старом доме между их спальнями была музыкальная комната. Я там сидела, играла и пела, пока они не засыпали. Это был наш секрет. Нигде и ни для кого-либо еще не выступала. Никогда. Со времен впечатляющей демонстрации боязни сцены во время общерайонного шоу талантов, когда мне было одиннадцать. Я застыла на сцене, как какая-то потрясенная жертва Медузы. После этого, от одной только мысли о выступлении у меня перехватывало горло, как будто кто-то меня душил.
Но все было иначе дома – в нашем старом доме. Я могла играть и петь там, в безопасности за каменными стенами, слоями изоляции и акрами двора, деревьев и пространства. Не за этими картонными стенами.
Папа сделал несколько шагов и просунул голову в сквозной проем моей комнаты. Я притворилась спящей. Это было решение, которое приняло мое тело, прежде чем мой мозг смог убедить его в обратном. Я любила петь близнецам, и ненавидела их разочаровывать. Но чувствовала себя такой беззащитной здесь. Теплая ночь, и окна открыты. Люди могут услышать меня. Люди как…
– Не спишь? – прошептал отец.
Я не ответила. Потому что трусиха. И, судя по всему, лгунья.
Папа вернулся назад и сказал близнецам, что я заснула, и вместо меня будет петь он. Кайя сказала «Черная птица», и папа был вынужден исполнить свою мягкую версию с хрипотцой песни Битлз.
Когда он закончил, услышала шорох внизу, поскольку он уложил их, поцеловал и закрыл дверь. Затем, через тонкие стены пробился фальшивый голосок:
– Ла-ла-ла-ла-ла.
Брейди пытался спеть собственную ла-ла колыбельную. Это то, что мы называли песенками на ночь, которые я придумала для него. Они включали только звук «ла», чтобы он мог легко петь.
Он пел ла-ла снова и снова, в итоге заснув.
Глава 5
Проснувшись на следующее утро, на какую-то долю секунды я не чувствовала, что меня стошнит. Но после вспомнила, где я, и с чем столкнулась. Все выходные от Ризы не было вестей. Ни звонков, ни е-мейлов, поскольку у нас пока не было возможности все настроить. Нет сотового значит, нет сообщений. Мы с Ризой привыкли писать друг другу по утрам: что мы наденем, о том, как волосы не поддаются укладке. Риза видела узоры в сухом завтраке и присылала мне фотографии: «эти кукурузные хлопья похожи на Стоунхендж или мне только кажется?»
Но она молчала, и мне казалось, что я переселилась на другую планету.
Утро было беспорядочным, так как члены моей семьи появлялась друг удругу на пути, обходя и пытаясь дотянуться до хлопьев, молока, зубных щеток, туфель, пальто, рюкзаков. Я вычислила, что наш новый дом был примерно такой же общей площади, как спальня родителей, ванная комната и туалет в нашем старом доме. Теперь у нас примерно одна десятая того пространства, что было раньше. Эта странность смутила Брейди. Скорее всего, это напомнило ему загородный дом, который мы однажды арендовали на Морском острове – с душем под открытым небом, и только одной ванной внутри – потому что он не переставая спрашивал:
– В какой сторона пляж?
– В какой стороне пляж, – поправила я, завязывая его обувь.
Мои родители не исправляли его речь в течение нескольких дней, что было плохо из-за того, как он зацикливался на вещах. Ему было трудно отучиться от чего-то, если хоть разок он ошибался.
– В какой стороне пляж? – он улыбнулся, гордясь своим правильным предложением.
– Здесь нет пляжа, дружок. Но после школы я отведу тебя на игровую площадку. Договорились?
Он подарил мне один из своих фирменных поцелуев – прикосновение влажных губ к моей щеке с чмокающим звуком. Он еще не совсем согласовывал эти два действия. Я поцеловала его в ответ, сильно-пресильно.
Мой план состоял в том, чтобы свалить отсюда до двадцати минут седьмого, взять велосипед и добраться до школы раньше автобусов. Подумала, что мама и папа будут слишком заняты и не заметят, что я ушла на полчаса раньше. Но не рассчитывала, что Кая будет следить за каждым моим шагом.
– Куда ты собралась? – она встала, перекрывая верхнюю часть лестницы, ведущую к входной двери, и скрестила руки, выпятив бедро.
– В школу, – ответила я.
– До автобусной остановки можно за три минуты добраться. Я все рассчитала, – она показала на свои розовые часы с блестками.
– Хочу прийти пораньше. На всякий случай, – я избежала ее пронзительного взгляда.
– И с каких пор?
– Что? Наш разговор – это пустая трата драгоценного времени, – я натянула рюкзак на плечи.
– С каких это пор тебе нравится приходить пораньше?
Я тяжело вздохнула.
– С тех пор, что это не твое дело. Могу я пройти, пожалуйста?
Она отошла в сторону и подождала, пока я дойду до нижней ступеньки, чтобы сложить руки чашечкой и выкрикнуть:
– Счастливого пути!
– Как ты…
Я обернулась, но и рта не раскрыла. Может быть, она имела в виду поездку на автобусе, а не на велосипеде. Я параноик.
– Спасибо, – удалось мне вымолвить. – Тебе тоже. Дай знать водителю автобуса, если кто-нибудь обидит тебя или Брейди, хорошо?
Она кивнула и скрылась в гостиной, а я вылетела за дверь, как человек, избегающий лифт по причине клаустрофобии. В шесть тридцать было гораздо темнее, чем я ожидала. Слонялась вокруг деревьев в поисках Швинна, который я так хорошо спрятала, и никто никогда его не найдет. «Включая меня саму». Используя мой «больше-не-телефон» в качестве фонарика, я светила его лучом между деревьями, пока не обнаружила мой надежный транспорт для побега. Руль был холодным под моими голыми руками. Я перебросила ногу через сиденье и села, затем оттолкнулась и поехала через детскую площадку на дорогу.
Велосипед стонал под моим весом, грохоча над гравийной дорожкой. Мои ноги, казалось, тоже стонали, после всех подъемов по лестнице на выходных. Но я набрала скорость, как только попала на асфальтированную дорогу. Ветер разметал мои волосы, так что они попадали на глаза. Я не подумала их завязать. На первом знаке остановки я накинула капюшон и крепко затянула вокруг лица, заправляя все свои беспризорные, каштановые кудри внутрь.
Боже, надеюсь, что никто меня не увидит.
Транспортный офис школы предоставил маме карту нашего нового автобусного маршрута, которую я использовала, чтобы найти самый короткий путь на велосипеде. Казалось, все просто, один поворот направо и один налево…, но при тусклом свете рассвета все выглядело иначе, чем на карте. Каждая проезжавшая мимо машина вызывала дрожь в моем теле. Никто не знал, что я здесь. Кто-то может столкнуть меня с дороги или похитить, отвезти в звуконепроницаемую камеру в подвале и бросить там. Я никогда не увижу свою семью снова.
Может быть, я немного преувеличиваю опасность езды на велосипеде по Лейксайд. Или, может быть, мне следовало просто смириться с этим и сесть в автобус.
Я поехала быстрее, огибая ямы, которые я клянусь, были достаточно большими, чтобы проглотить маленьких детей.
Мои бедра горели, когда я свернула в последний раз, и увидела на горизонте школу Вандербилт, фонари на парковке бросали жуткий свет сквозь утренний туман. Ни одного автобуса в поле зрения. Тем не менее, я не хотела подъезжать ко двору школы на велосипеде, так что я направилась к погрузочной площадке на заднем дворе со стороны преподавательской парковки. По бокам была живая изгородь, которая выглядела как идеальное, скрытое место. Я свернула, врезавшись в траву, и затормозила. Зазор между изгородью и стеной был всего около десяти дюймов в ширину, но, если я немного поверну руль вбок, велосипед поместится. Я засунула его достаточно далеко, чтобы никто не смог его увидеть. Затем осмотрела парковку, чтобы увериться, что за мной не следят.
